«Жизнь как служение Богу и людям». Иером. Феодорит (Сеньчуков)

У нас в гостях был врач-реаниматолог, иеромонах Феодорит (Сеньчуков).

Отец Феодорит рассказал о своей семье, о радостях непростого служения по спасению жизней, о том, для кого и почему он ведет свой блог, а также каким образом ему удается гармонично сочетать работу врача-реаниматолога на скорой помощи и священническое служение.

---

А. Леонтьева 

– Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева... 

К. Мацан 

– И Константин Мацан. Добрый вечер. 

А. Леонтьева 

– Сегодня в нашей семейной программе необычный гость, иеромонах Феодорит (Сеньчуков), реаниматолог скорой помощи. Добрый вечер. 

Иеромонах Феодорит 

– Добрый вечер. 

А. Леонтьева 

– Отец Феодорит, я хотела, знаете, начать с того, что вы человек известный, я за вами давно слежу и по всяким социальных сетям... 

Иеромонах Феодорит 

– Уже страшно. 

А. Леонтьева 

– Я давно за вами слежу. И очень рада так развизуализироваться, как говорят. И ваша история очень известная, что когда вот, примерно в сорок лет, да, вы проводили свою жену... 

Иеромонах Феодорит 

– В тридцать шесть. 

А. Леонтьева 

– В тридцать шесть вот, стали монахом, продолжили работу на скорой помощи реаниматологом. И во всех интервью, которые я слышала, вы говорите о том, что в тот момент не было роптания на Бога, не было попыток себя как-то обезболить. Потому что ну вот я, наверное, очень хорошо вас понимаю, какая это боль, когда отсекают вторую половинку. Но не было никаких таких вот движений, а было решение вот посвятить там жизнь работе, дочерям, служению. У меня вопрос: откуда в вас на тот момент были эти силы? Обычно человек, который вот истекает кровью, образно говоря, да, он все-таки прибегает к чему-то или какие-то вопросы задает... 

Иеромонах Феодорит 

– А к чему? А к чему можно в такой ситуации прибегнуть? Начать пить? Ну я же врач, я, в общем, знаю прекрасно, что это не решает проблемы. Во-первых, да, Во-вторых, с детства я усвоил одно правило, что пить можно тогда, когда тебе весело. Не для того, чтобы тебе стало весело или хорошо, а потому что что. Потому что вино веселит сердце человека, но при этом сердце должно быть готово к веселью. 

А. Леонтьева 

– Да. 

Иеромонах Феодорит 

– А если сердце к веселью не готово, так какой смысл его веселить. Поэтому как бы этот путь для меня был ненормально, да. Ну что еще пуститься в какой-то разгул, там завести себе кучу женщин? Ну опять же тоже как-то, когда любишь человека, в общем, наверное, это не самый интересный способ решения проблемы. Ну а постольку поскольку я был человек верующий к тому времени вполне, вполне сознательно верующий, то естественно, мысль о том, чтобы посвятить себя Богу, она возникала. Тем более, что ну мы же все верим, что мы с нашими близкими соединимся. Ну а кроме того меня, конечно, спасли дети в этом плане еще. Потому что у меня осталось две дочери, то есть на моих руках. Ну хорошо, старшей было семнадцать лет... 

А. Леонтьева 

– А младшей пять 

Иеромонах Феодорит 

– А младшей пять, да, с половиной лет. Старшая взрослая девушка, но как раз в том возрасте, когда ей, в общем-то, нужна поддержка. 

А. Леонтьева 

– Очень сложный возраст, да. 

Иеромонах Феодорит 

– Младшая – просто маленькая. И, в общем, в этом возрасте остаться без мамы тоже очень тяжко. Значит, соответственно, я должен был ну каким-то образом сделать так, чтобы дети ну не почувствовали себя ущемленными. То есть понятно, что они не могли себя не почувствовать в горе, но чтобы они не были ущемленными. Значит, соответственно, надо было больше уделять внимания детям, больше заниматься с ними, давать им опять же возможность развиваться так, как они могли бы развиваться. То есть потому что опять же тоже ведь проблема большая. Ведь человек же существует не в вакууме со своей семьей – есть родственники, есть знакомые, есть друзья. И вот родственники, например, вели себя таким образом, что в каких-то случаях их приходилось ограничивать. Потому что у них был такой подход, ну к младшей, естественно, да: ах ты, бедная сиротинушка. 

А. Леонтьева 

– Жалели. 

Иеромонах Феодорит 

– Жалели. Но дело в том, что этого нельзя делать. Потому что ребенок тогда будет с этим комплексом сиротинушки жить всегда, что я несчастная, я бедная, значит, соответственно, от этого ребенок учится на этом деле ну делать свои гешефты. Поэтому это нехорошо. Поэтому нужно было как-то делать так, наверное, ну ей, когда мама умерла, было пять с половиной лет, то есть она у меня сентябрьская. То есть это было в апреле, в сентябре ей должно было исполниться шесть лет. Родственники говорят: зачем ты ее хочешь отдать в школу, вот она еще может год посидеть (тем более это были те годы, когда это точно было можно, я не знаю, как сейчас), ну вот она может посидеть, пускай она отдохнет. Я говорю: нет, этого не будет, потому что мы планировали, что она пойдет в школу. Она готовилась к школе, она готовилась, что она пойдет в школу, не надо ее никуда больше. Значит, жизнь должна идти своим чередом. Если она собиралась в школу – значит, она пойдет в школу. Если бы она собирались сидеть в дурдоме и отирать обои, ходить в детский сад – значит, она ходила бы в детский сад. Но постольку поскольку я совершенно не заинтересован, чтобы дети ходили в детский сад вообще никакие, хоть свои, хоть чужие, детский сад это как зоосад, да, там зверинец для маленьких детей, так что ну вот как-то так получилось. 

А. Леонтьева 

– Отец Феодорит, а какие слова вы говорили девочкам? Потому что я представляю себе, что такое в семнадцать лет потерять, у меня дочь там в семнадцать лет потеряла отца. Вот какие слова вы говорили, чтобы объяснить... 

Иеромонах Феодорит 

– Ну это сложно сказать, тут... Ну опять же ведь Маша была тоже верующей девочкой, то, в общем, она знала. Это, наверное, лучше ее саму спрашивать, как она это переживала. Переживала, безусловно. Ну опять же будучи верующим человеком, будучи верующими людьми, в общем-то, мы относились к этому как к испытанию, да, конечно. Но в конце концов пути Господни неисповедимы, почему так бывает, мы не знаем, да. А вот то что, так сказать, нас ждет встреча за гробом – в это мы верим. Поэтому ну как-то вот в этом плане было пережить легче. Хотя, конечно, очень тяжело, чисто вот физически. Физически, психологически, конечно, тяжело.  

К. Мацан 

– Мы недавно с одним священником в программе у нас обсуждали такую тему, что вера в посмертное существовании личности человека, в то что смертью все не заканчивается – одна из фундаментальных частей нашей веры вообще, само собой. Но мы вправе тем не менее сами себе поставить вопрос, а насколько мы реально в это верим или просто соглашаемся с этим, как с неким умозрительным постулатом. И я понимаю, что в ситуации, которую вы пережили, надо полагать, эта вера тоже проходит какое-то испытание. То есть вот жил, жил, жил, знал, что да, мы созданы для вечности. А потом уходит близкий человек и, наверное, встает вопрос: а я реально вот я все это время в это просто верил или просто это допускал? Или я вправду жил с эти осознанием, это и вправду было частью моей картины мира? Вот какое-то изменение в вас в этом смысле произошло, вы стали... 

Иеромонах Феодорит 

– Нет. Я в это верил, верю и, дай Бог, буду верить всегда. Я не могу говорить за других, наверное, у каждого человека происходит по-разному. Но вот у меня, вот как раз в это я верил, ну я не могу сказать всегда там, да, но во всяком случае с тех пор, как я стал себя ощущать верующим человеком, да, а это было в школе, вот в этом у меня сомнений не было. Вот я еще крещеным не был, но как бы в том, что за гробом жизнь не заканчивается, это, в общем, в этом у меня сомнений не было еще со школьных лет.  

А. Леонтьева 

– Отец Феодорит, а можно спросить у вас про это, вот что это такое, как это в школе можно это начать ощущать такие.... 

Иеромонах Феодорит 

– Ну а как в школе...  

А. Леонтьева 

– Ну ведь мы с вами примерно ровесники, и я помню, что в школе в этом возрасте совсем... 

Иеромонах Феодорит 

– Я в школе до 4 класса, может быть, даже до 5-го я был страшным атеистом. Постольку поскольку я был страшным атеистом, я, в общем, решил узнать, против чего я так борюсь. И стал читать антирелигиозную литературу. Так я прочитал Ярославского, «Библию для верующих и неверующих», так я прочитал Таксиля, ну какие-то опусы современные, уже так, советские. И, в общем, стал немножечко разбираться, ну условно говоря, разбираться в том, что говорится в Библии. И, в общем, мой атеизм несколько поколебался, потому что я, ну хотя бы по той самой присказке, что если с чем-то так усердно борются, значит, как минимум, это должно существовать. А потом у меня же мама была инженером-строителем, но строитель не тот, который строит, а тот который проектирует и работала в проектном институте. А проектный институт это достаточно такая среда элитарная, потому что там не только инженеры, там архитекторы. А архитекторы всегда были богемой. Я приходил к маме на работу, там были совершенно чудесные люди, интересные очень, ну и, собственно, не только архитекторы, инженеры. Там велись разговоры об искусстве, о древнерусском искусстве, о зодчестве. И, естественно, что такое древнерусское зодчество – это в первую очередь храмы, древнерусская живопись – это иконы, и поэтому это как-то начало меня интересовать. И как-то так атеизм стал уходить на второй план. Сначала это просто был интерес. Мам мне тогда купила книжку Косидовского «Библейские сказания», потом «Сказания евангелистов». И на каком-то этапе, не знаю, в средней школе, в 6–7 классе я стал понимать, что я верю в Бога. То есть как верю – ну верю, не то что вот там я стал молиться там, да, ну как-то вот я стал ощущать, что Бог есть. А потом со мной случилось такое чудо, да, опять же я его тогда не понял. У нас возле дачи был храм. Была деревня, был храм, храм не закрывался. И вот в какой-то момент мы с ребятами заходим в храм – ну обычные мальчишки, да там, заходим в храм, – идет служба, литургия. Идет литургия, мы, значит, стоим там, смотрим. Ну подходит, смотрим, очередь какая-то, что-то дают. Ну подошел это самое, встал я в очередь и причастился так вот. Ну, наверное, вот Господь таким образом и привел. В тот момент я ничего не испытал. Ну вот причастился, я даже не знал слово «причастие». А потом как-то стал чаще в храм заходить, стал это в какой-то момент я себя осознал верующим человеком. Но крестился поздно. Крестился уже после института. Я просто не понимал необходимости крещения. Вот ну что, если я так верю, если я так хожу в храм, то, собственно, так зачем мне еще креститься. Потом уже, когда ну чем дальше тем больше, стал понимать, что, в общем, да, надо креститься, и надо себя, в общем, отнести к какой-то конфессии. Тем более начиналась уже перестройка, и уже можно было ну как-то реально определиться. То есть это для тебя уже было не то что какой-то экзотический поход, а то что ты уже мог действительно ходить в храм совершенно спокойно. Тем более я еще говорю, у меня еще там получилась такая замечательная ситуация. Значит, ну в Москве было ведь тогда храмов открыто не очень много. В средине 80-х годов храмов было открыто немного. И, в основном, в большинстве храмов, находившихся в центре, я побывал. Я приходил, кстати, вот еще один момент: я никогда не видел злых бабок.  

А. Леонтьева 

– Как вам повезло.  

Иеромонах Феодорит 

– Меня встречали добрые бабушки, которые мне всегда все показывали и рассказывали. То есть я вот, ну не знаю, во за все годы моей, так сказать, церковной и околоцерковной жизни я никогда не видел злых бабок. 

А. Леонтьева 

– На которых все жаловались.  

Иеромонах Феодорит 

– На которых все жаловались, да. Ну, собственно говоря, вот я спрашивал дочерей: видели ли вы злых бабок? Ну Маша говорит, когда-то где-то видела там, но, говорит, очень редко. Младшая дочка, Дашка, сказала, что, говорит, ну в нашем храме, они прячутся там вот, в дальнем приделе. Так вот про наш храм. Был единственный храм, куда я никак не мог попасть. Это вот собственно Филипповский храм, Иерусалимское подворье. Ну тогда оно еще не было Иерусалимским подворьем. Вот стоит храм, явно действующий, но дверь всегда закрыта. Ну что же за храм такой, вот никогда не могу попасть. А я тогда не знал, когда надо приходить. И вот только я крестился, и я на следующий день, ну не на следующий, а там через несколько дней я пришел туда – храм открыт. Ну так туда и ходил всю жизнь. Пока монахом не стал. А потом служил в этом храме периодически, когда бывал. Когда служил в Москве, приходил к своим батюшкам, служил. Поэтому вот это был мой храм. И до сих пор он мой, хотя там сейчас я не служу, но приезжаю, дружу со священством. 

К. Мацан 

– Иеромонах Феодорит (Сеньчуков), врач анестезиолог-реаниматолог, сегодня с нами, и с вами в программе «Светлый вечер». 

А. Леонтьева 

– У нас уже, помнишь, второй раз в гостях батюшка, который рассказывает, что он пришел к вере через там словарь атеиста, который нес в себе исчерпывающую, очень точно информацию, через какие-то вот эти антирелигиозные книги – как бы это было такое образование богословское. 

Иеромонах Феодорит 

– Кстати, да. И «Словарь атеиста», и «Настольная книга атеиста» у меня была. А где еще было получать знания и сведения, вот где еще? То есть получали их от противного.  

А. Леонтьева 

– От противного. 

Иеромонах Феодорит 

– От противной советской власти. 

А. Леонтьева 

– Отец Феодорит, значит дочь ваша, Мария, стала впоследствии монахиней Евгенией, которая...  

Иеромонах Феодорит 

– Уже Елисаветой. Уже монахиня Елисаветой. Тогда она была инокиней Евгенией, сейчас монахиня Елисавета.  

А. Леонтьева 

– И у вас, значит, вы монах, который работаете в скорой помощи, вот Мария тоже такая активная очень, она участвует и в журналистских всяких проектах. Вот как это вообще произошло, почему дочь пошла в монахини?  

Иеромонах Феодорит 

– Ну, наверное, надо спросить у нее, почему она пошла.  

А. Леонтьева 

– Ну вы же знаете.  

Иеромонах Феодорит 

– Не все знаю. Я, честно говоря, не был в восторге, когда она приехала из Якутии сказала: пап, я подала прошение о постриге.  

А. Леонтьева 

– Не были в восторге.  

К. Мацан 

– А почему? 

Иеромонах Феодорит 

– Ну девочка московская, тусовщица, журналистка, причем хорошая журналистка. Реально хорошая.  

К. Мацан 

– Да, это бесспорно. 

Иеромонах Феодорит 

– Вот, так сказать, и вдруг она мне говорит: монахиня Я говорю: какая ты монахиня? Что из тебя за монахиня. Ты не монахиня, ты тусовщица.  

К. Мацан 

– Нет, я почему спрашиваю, потому что то, что вы описываете, это скорее такой ответ о высоте монашеского призвания.  

Иеромонах Феодорит 

– Ну в том-то все и дело. 

К. Мацан 

– А отца ожидаешь наоборот, что ну куда ты, какая... Самый такой крайний вариант. 

Иеромонах Феодорит 

– Ну у меня есть младшая дочь, которая надеюсь, все-таки выйдет замуж, тем более что она пока, во всяком случае, в монашество не стремится. Хотя опять же я вот, мы всегда думали, что как раз Даша больше склонна к монашеству. Она такая была серьезная девочка, собственно, она и выросла в окружении монахинь, потому что мы ездили часто в Иерусалим, она всегда была с монахинями там, то есть она... Ну во пока что она рок-музыкант. Хотя очень верующая девочка, на самом деле все очень. Она, кстати, у вас тут была, на «Вере». 

К. Мацан 

– Да, была с ней программа, песни мы слушали. 

Иеромонах Феодорит 

– Да, вот на «Felidae» они были, группа «Felidae» у них. А Маша – ну как-то вот ну не вязалась она у меня с монашеством. Она хорошая, очень хорошая, верующая девочка, но ну вот... Но Владыка, мы встретились с Владыкой, Владыка говорит: она хорошая, все, вот я вижу в ней призвание. Ну раз Владыка видит, что же я буду с Владыкой спорить. 

К. Мацан 

– Ну тогда не о монахине Елисавете, а скорее о вашем понимании монашества. Вот если вы увидели в таком выборе какое-то несоответствие, это подразумевает, что вот... 

Иеромонах Феодорит 

– Не несоответствие. Понимаете как, не то что несоответствие, я же знаю, в общем, ну как знаю, я не знаю, ну я вижу определенный, так сказать, ее духовный настрой. Ее духовный настрой. Но, понимаете, есть ну определенные привычки. Я ведь тоже монах-то такой...  

К. Мацан 

– Какой? 

Иеромонах Феодорит 

– Не такой. Какой-то не такой, да. Ну вот дело все в том, что ну монах вообще должен сидеть и молиться, а не работать на скорой помощи. 

А. Леонтьева 

– Не реанимировать людей. 

Иеромонах Феодорит 

– Нет, он может реанимировать людей, но вообще его задача немножко другая, да. Так же как задача монахини, ну, наверное, быть не пресс-секретарем епархии и не проректором семинарии – это как бы другая немножко стезя. Вопрос другой, что послушания бывают разные и приходится делать и это тоже. И хорошо если, так сказать, если человек это может. Но мое все-таки представление о настоящем монашестве – это в первую очередь молитвенный подвиг, именно молитвенный, то есть монах должен молиться. Да, понятно, что молиться можно всегда. Силуан Афонский молился, когда он оливки там срезал и так далее. Но все равно человек должен быть, ну жить в определенном ритме. Естественно, что поэтому мое монашество, оно скорее, ну может быть – сейчас боятся этого слова, да, – оно такое монашество в западном понимании, монашество как служение, да. То есть вот боятся слова «западное», но западное это же не плохо. Запад это же... 

К. Мацан 

– Совсем неплохо.  

А. Леонтьева 

– Это не ругательство. 

К. Мацан 

– Это ненаказуемо.  

Иеромонах Феодорит 

– Ну вопрос спорный. Но вот если мы посмотрим действительно на западное монашество, особенно монашество католическое, да, то там каждый орден имеет свое служение. Там есть орден там доминиканцев – у них одно служение есть, бенедиктинцев – у них другое. У нас этого нет, у нас нет орденов. Но у нас тоже есть разное служение, но, в общем, монахов, которые занимаются светской деятельностью, именно светской деятельностью, не так много. Потому что все-таки монахов-врачей бывает много, но чаще всего это монастырский монах, который либо лечит своих, ну либо выходит, так сказать, лечить людей, но при монастыре. Ну вот в Лавре есть отец, дай Бог памяти, Моисей, да, вот монахини Ново-Голутвина монастыря, там у них несколько врачей – это все есть, это бывает. То есть понятно, что в советские времена были тайные монахи и монахини, которые как бы жили мирской жизнью, а при этом, так сказать, несли свой монашеский подвиг в миру, но это немножко другое. 

К. Мацан 

– У меня, может быть, наивный вопрос. А вам в нашей врачебной работе, как анестезиологу-реаниматологу, монашество помогает во внутреннем плане? Потому что вы же не можете не быть монахом в то время, как вы работаете врачом. 

Иеромонах Феодорит 

– Нет, ну естественно, как помогает, помогает Бог, да. Так сказать, то что у меня, то что я монах, ну наверное, дает... 

К. Мацан 

– Что это определяет в работе? 

Иеромонах Феодорит 

– Дает какое-то сосредоточение, наверное, так. Понимаете, в чем дело, ведь можно быть хорошим врачом и не будучи монахом. 

К. Мацан 

– Безусловно.  

Иеромонах Феодорит 

– А можно быть монахом и быть плохим врачом, да, то есть... 

К. Мацан 

– Тоже не поспоришь. 

Иеромонах Феодорит 

– Поэтому вот тут как бы немножко... Ну это дает возможность ну осознавать свою профессию как служение. Вот, наверное, так. Потому что ведь если относиться к этому просто как к средству заработка, да, то зачем ты пошел в монахи? Ну если ты просто зарабатываешь деньги. Ну в конце концов тогда действительно надо уходить в монастырь, тебя там накормят, напоят, вот много ли монаху надо. Понимаете, у меня это немножко смешного звучит для тех, кто читает мои блоги, те знают, что у меня там, что я и поехать куда-то могу, и омара съесть там и так далее. 

К. Мацан 

– Очень вкусные есть посты. 

Иеромонах Феодорит 

– Вкусные посты. Но дело все в том, что с кулинарией у меня особые отношения, да, но если бы я жил бы в монастыре, наверное, стал бы монастырским поваром, как отец Диодор (Ларионов). Вот он богослов, причем такой очень хороший богослов, но при этом в монастыре он несет послушание повара. Вот я, наверное, стал бы монастырским поваром, потому что мне это нравится. Вообще кулинария это была одна из тех вещей, которая дала мне возможность переключиться вот после смерти супруги. У меня супруга очень хорошо готовила. И когда она умерла, то, в общем, ну нам хотелось каким-то образом сохранить вот этот уклад жизни.  

А. Леонтьева 

– Традицию.  

Иеромонах Феодорит 

– Да, эту традицию домашнюю. Поэтому у меня и Маша хорошо готовит, и Даша хорошо готовит, хотя ужасно не любит это, ну она молоденькая еще. И ну и я стал, наверное, готовить, поэтому как-то вот здесь так вот монах, по большому счету, ему ничего не надо. Ведь, понимаете, от того, что я съем кашу в монастыре или омара в Испании, ничего не изменится – ни в молитве, нигде. Это вопрос чисто такой вот: ну приехал я в Испанию – ем омара, сижу в монастыре – ем то, что на стол поставили.  

А. Леонтьева 

– Ну я думаю, что омар в Испании так же естественен, как каша в монастыре.  

Иеромонах Феодорит 

– В том-то все и дело. Ну другой разговор, что я делаю в Испании – вот опять же, а вот это уже вопрос как раз к работе. Потому что да, у мня проблемная работа, там тяжелая, ну может, не очень тяжелая, во всяком случае проблемная. Я живу в миру, у меня множество информации на меня сваливается просто, давайте так вот говорить, скажем так, обтекаемо. Не всегда эта информация ну несет какой-то позитивный оттенок. И от нее хочется просто в какой-то момент отключиться. А постольку поскольку я человек по-своему происхождению южный, то солнышко, море, оно как-то так необходимо для нормального существования. Кстати. вот Машин Владыка, ну матушки Елисаветы, владыка Роман, он, кстати, это понимает, поэтому он своих монахов отпускает в отпуск. То есть в некоторых епархиях, я знаю, монахов в отпуск не отпускают. Ну вот у них отпускают, потому что Крайний Север, там очень тяжело и, конечно, людям надо на солнышко. 

А. Леонтьева 

– Из Якутии, да. 

К. Мацан 

– Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню сегодня в «Светлом вечере» с вами и с нами иеромонах Феодорит (Сеньчуков), врач анестезиолог-реаниматолог. В студии Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Буквально через минуту вернемся, не переключайтесь.  

А. Леонтьева 

– Сегодня с нами иеромонах Феодорит (Сеньчуков), врач анестезиолог-реаниматолог скорой помощи. Я, знаете, вот поскольку речь зашла о вашей работе, хотела вас спросить. А я знала, у нас восемнадцать лет был реаниматолог анестезиолог центра Шаля нашим семейным доктором, и я очень близко с ним дружила. И я поняла, ну во-первых, что реаниматологов неверующих практически не бывает. То есть они, может быть, невоцерковленные ребята, но они «Отче наш» обязательно должны прочитать там перед операцией. 

Иеромонах Феодорит 

– Ну это совсем не так, конечно. 

А. Леонтьева 

–Да? Ну это мой опыт.  

Иеромонах Феодорит 

– Ну а если он мусульманин, он же не будет читать «Отче наш», правильно ведь. 

А. Леонтьева 

– Да, ну имеется в виду, да, наши люди. И в то же время какая-то это смесь какого-то профессионального ну цинизма или вынужденного какого-то... 

Иеромонах Феодорит 

– Что такое профессиональный цинизм? Давайте все-таки определимся.  

А. Леонтьева 

– Да, давайте. 

Иеромонах Феодорит 

– Вот что вы понимаете под словом «профессиональный цинизм»? 

А. Леонтьева 

– Хороший вопрос.  

К. Мацан 

– Есть представление о том, что поскольку, допустим, врачи часто встречаются со смертью, это представление... 

А. Леонтьева 

– Вот, Кость, спасибо. 

К. Мацан 

– Они перестают чувствовать, видеть в этом трагедию.  

Иеромонах Феодорит 

– Да, а студенты медики, как известно, едят прямо на трупе, да? 

К. Мацан 

– Ну знаете, как вот у кого-то, по-моему, отца Александра Ельчанинова в «Записях», есть такое замечание, что там поголовное равнодушие на исповеди встречаю, и как хорошо, что мне, благодарю Бога, что Он дает мне возможность каждую исповедь переживать как катастрофу. Вот если эту параллель с врачами провести, наверняка есть врачи, которые и каждую смерть переживают как катастрофу. А с другой стороны, тогда психика просто не выдержит. 

А. Леонтьева 

– Да, как они живы остаются.  

К. Мацан 

– Об этом скорее речь. 

Иеромонах Феодорит 

– Дело в том, что врачи редко переживают каждую смерть как катастрофу. Опять же врачи бывают разные, специалисты бывают разные. И, наверное, ну может быть, для хирурга это действительно так. Объясню, почему для хирурга. Ну у терапевта, слава Богу, умирают гораздо меньше. Почему для хирурга. Потому что хирург, он как бы по своему роду деятельности стоит по эту сторону смерти. Более того, он, ну его действия, они прямо направлены против смерти и умирания вообще. То есть если у хирурга умер больной, он воспринимает это действительно как катастрофу. Потому что ну даже если он понимает, что это была неизбежность, да, то он все равно, ну типа вот он не смог. Ты можешь умом понимать, что... Для реаниматолога немножко по-другому, реаниматолог работает с умирающими. То есть он может либо ну приложить те усилия и, так сказать, больной выживает, либо он прикладывает эти усилия – больной не выживает. То есть мы уже работаем на грани. Мы пограничники. Тут если хирург это там вот наступательные войска там какие-нибудь, там ну вот можно сказать спецназ, то вот мы пограничники. Мы работаем вот здесь, на этой границе, понимаете. И поэтому для нас немножко, у нас немножко другой подход. То есть я не могу переживать каждую смерть больного, потому что я, ну я знаю физиологические закономерности, кто от чего умирает. И если там, допустим, это наша вина, естественно, я буду переживать. Если это не наша вина, то я буду просто молиться, я буду ну вот, потому что, ну значит, такова была воля Божия. Я приложил все свои усилия, но, значит, у Бога были другие планы. 

К. Мацан 

– Кстати, это очень интересный момент. Я помню, однажды, ну давно, много лет назад уже, как журналист писал портретный очерк как раз о хирурге института Склифосовского, тогда она была, по-моему, зам главного врача...  

Иеромонах Феодорит 

– А, это про Елизавету Семеновну. 

К. Мацан 

– Именно, да, про Елизавету Семеновну Владимирову, она была тогда заведующей торакоабдоминальной хирургии и, по-моему, зам главного врача. Но дело не в этом. И тоже этот вопрос я ей задавал. Я за ней ходил весь день по отделению, смотрел. Ну, конечно, меня в операционную не пускали, смотрел за стекла, там у нее кабинете сидел и с ней беседовал. И она тоже, вот мы этот момент обсуждали, про цинизм врачей, и она как раз сказала такую вещь, меня потрясшую, что какой цинизм, мы отталкиваем смерть, мы боремся со смертью, мы не равнодушны про нее. Если бы мы были равнодушны, мы бы с ней не боролись. 

Иеромонах Феодорит 

– Она права совершенно.  

К. Мацан 

– Но к вопросу вот о промысле Божием, я тоже, помню, потом делился с одной своей знакомой, причем нецерковной, впечатлением, что представляешь, вот какое в человеке, какая в человеке вера. Она говорит: что такое смирение? ( своими словами пересказываю ее мысль) – вот ты двенадцать часов оперировал за столом, ты сделал все что мог, а человек все равно умер. Как я могу рассуждать в этот момент? Ну только так, что я сделал все что мог, но я должен принять любой исход операции. 

Иеромонах Феодорит 

– Все правильно. 

К. Мацан 

– И я это пересказываю человеку нецерковному, неверующему, и реакция следует такая: ну это и есть цинизм. Это такое легкое отношение: ну что, ну не получилось, умываю руки. 

Иеромонах Феодорит 

– Ну просто человек немножечко не понимает, что такое принятие, да, и что такое цинизм. 

К. Мацан 

– Вот я как раз об этом хотел вас спросить. 

Иеромонах Феодорит 

– Да, а дело все в том, что ведь, понимаете, а неверующий хирург, да, а верующий да, то есть ведь, хорошо. А верующий человек тогда всегда циничен, потому что он всегда принимает промысл Божий. А если это не хирург, да, вот, человек просто говорит: ну хорошо, вот я там старался там, бегал там, лекарства покупал там для близкого, а он все равно умер. Ну что, вот такова воля Божия. Он циничен? 

К. Мацан 

– То есть, получается, это вообще не вопрос, грубо говоря, исхода операции, это вопрос целостного мировоззрения.  

Иеромонах Феодорит 

– Да, это вопрос мировоззрения. Просто я говорю, у нас немножечко с хирургами, я очень люблю хирургов, но у нас с ними немножко разный, ну разный подход, да. То есть хирург, он ну вот действительно, он всегда борется, штурмовая группа, да, а мы именно пограничники. Мы именно пограничники, которые ну понимают, что да, мы вот здесь вот, да, за нами смерть – здесь жизнь, вот мы должны максимально защитить жизнь. Не напасть на смерть, а защитить жизнь.  

А. Леонтьева 

– Потрясающе.  

К. Мацан 

– Потрясающе 

А. Леонтьева 

– У меня такой возник, может быть, немножко дурацкий вопрос, батюшка. Но вот вы отработали дежурство, вы в это же отделение приходите как священник? 

Иеромонах Феодорит 

– Нет, ну я же работаю на скорой помощи. Я же работаю не в отделении, поэтому...  

А. Леонтьева 

– На выезде. 

Иеромонах Феодорит 

– Ну да, то есть у меня немножко другая сфера. Вы знаете, вопрос ведь такой, да, а что бы я сделал если бы я работал в отделении? Ну, наверное, если было бы надо, пришел бы как священник. 

А. Леонтьева 

– То есть вы не идете в больницу как священник. 

Иеромонах Феодорит 

– Я иду в больницу как священник, если меня сейчас туда зовут. Я приезжаю, причащаю больных, там крещу там, если надо. Но понимаете, если бы я работал в больнице, то, наверное, я свое отделение там и освятил бы там, и молебны служил там – ну это чисто технический вариант. Сейчас – нет. А так ну бывали случаи, когда меня просили там пациенты или родственники пациентов приехать потом в больницу, там исповедовать, причастить. 

К. Мацан 

– А были случаи, когда было какое-то общение с больным, ну если он был в состоянии общаться с вами, и вы что-то говорили как врач, потом делали паузу и: так, а теперь я как священник вам скажу. Ну может быть, не так грубо. 

А. Леонтьева 

– Сейчас нафантазируем про вашу жизнь. 

К. Мацан 

– Скорее вопрос в том, что есть ли ситуации, когда вы понимаете, что вот разговор о медицинском, он уже, его уже не хватает, он уже слишком мал, надо переходить на какой-то другой уровень осмысления. 

Иеромонах Феодорит 

– Было, вот такой разговор был. Бабушка некая не хотела ехать в больницу категорически: вот воля Божия, чтобы я умерла, вот воля Божия, что как будет, так и будет. Я сказал: так, бабушка, вот я священник...  

К. Мацан 

– То есть вам с другой стороны пришлось ее как бы...  

Иеромонах Феодорит 

– Вот я священник, и я тебе благословляю ехать в больницу. 

К. Мацан 

– То есть от духовного к медицинскому возвращать. 

Иеромонах Феодорит 

– Я тебя благословляю ехать в больницу. А если нет – значит, ты нарушила священническое благословение. 

А. Леонтьева 

– Ага. 

Иеромонах Феодорит 

– Пришлось бабушке ехать. 

К. Мацан 

– Потрясающе. 

А. Леонтьева 

– Как здорово. Хороший рассказ. 

Иеромонах Феодорит 

– Такая история была. 

А. Леонтьева 

– Отец Феодорит, а вот когда вы решил стать монахом, вот у вас дочери, вот какая у них была реакция? 

Иеромонах Феодорит 

– Положительная. Причем у обеих была положительная. Ну Дашке было тогда сколько, тринадцать лет, да, четырнадцать... Нет, она 94-го, а я в восьмом году – четырнадцать лет. Дашке было четырнадцать лет, Маша была уже просто взрослая. Вот у них была положительная реакция, то есть они сказали: да, пап, это твое, вот ты... 

А. Леонтьева 

– А чему они обрадовались? 

Иеромонах Феодорит 

– Ну ведь хорошо, когда твоему близкому хорошо. 

А. Леонтьева 

– То есть они обрадовались, что вы просто нашли свое. 

Иеромонах Феодорит 

– Да, что я нашел свое. Ну я понимаете, я же не одномоментно стал – вот жил, жил, жил, там да, пил, курил, гулял, а потом вдруг сказал: я монах. Так же не бывает, правильно. Человек идет к этому. Ну вот человек к этому стремится. человек старается жить максимально монашеской жизнью. Ну опять же да, насколько это возможно в миру. То есть, понимаете, понятно, что я и сейчас вот не живу вот так, как какой-нибудь скитский монах, когда он один там сидит, себе это... 

А. Леонтьева 

– Конечно. 

Иеромонах Феодорит 

– Не знаю, что он там варит, траву перетирает там, как там афонские подвижники. Понятно, что нет, понятно, что я и в магазин хожу и, так сказать, продукты покупаю и готовлю не траву там, а что-то другое. Ну хотя вот, вчера или позавчера тыкву готовил.  

А. Леонтьева 

– Отец Феодорит, а вот вредный вопрос, вот под руку, что называется. Вот вы печатаете там какие-то пошаговые рецепты, выкладываете, трапезы – вы чувствуете, что вы провоцируете людей, которые плохо знакомы? Ага, вот какой монах гедонист. 

Иеромонах Феодорит 

– Гедонист. Монах гедонист. Отец сибарит. Значит, вы понимаете, в чем дело. Ну дело все в том, что опять же у каждого свое служение. Вот мое служение, оно таково, чтобы ну в какой-то степени, наверное, и провоцировать людей. Ну как раз рецепты я выкладываю, как правило, блюд очень простых. Вот у меня есть мечта все-таки написать кулинарную книгу. Ну это как раз вот с дочкой вместе, надо ее все-таки на это дело сподвигнуть. Поэтому я как раз стараюсь выкладывать рецепты очень простые. То есть то, что доступно каждому человеку. Потому что, понимаете, если я напишу, как, не знаю там, запекать омара, то омар большинству наших людей недоступен. Либо в силу цены... 

А. Леонтьева 

– Омар уже красная тряпка. 

Иеромонах Феодорит 

– Омар всегда красная тряпка. Ну на самом деле я тут как раз смеялся, что выражение «осьминоги с артишоками» гораздо более, так сказать, провоцирующие, нежели «омар с клубникой в пюрированной малине». Потому что омара подавляющее большинство людей себе просто не представляют, это какая-то экзотика, а осьминогов знают все. А «артишок» просто слово обидное. Значит поэтому дело все в том, что я стараюсь, в общем-то, выложить те рецепты, которые действительно доступны каждому. Они могут чуть дороже, они могут чуть дешевле. Понимаете, тыква с яблоком доступна каждому, картошка с луком доступна каждому. Но если я могу рассказать об этом так, что людям это очень нравится – ну слава Богу, так сказать, это надо Господа благодарить, что Он дал мне возможность так написать. А вот зачем я выкладываю блюда, которые я ел там в Испании на отдыхе – понимаете, ну, во-первых, для кого-то это просто интересно. Ну у меня же много читателей, то есть для кого-то это просто интересно: а что, собственно, можно съесть в Испании. Опять же тот же самый омар, вот все к омару... 

А. Леонтьева 

– Весь разговор вокруг омара. 

Иеромонах Феодорит 

– Весь разговор идет об омарах. А я вам скажу, почему я про него все время вспоминаю: как раз в этом году в Испании мне не удалось его поесть.  

А. Леонтьева 

– Понятно. 

Иеромонах Феодорит 

– Так сложилось. Так вот омар, понимаете, если человек ест омара в Испании или во Франции – действительно в этом нет ничего сверхъестественного, он там, кстати, не запредельно дорог. Поэтому, понимаете, а вот как он выглядит, этот самый омар – для кого-то это просто интересно. Ведь люди же не случайно читают какие-то там блоги, там раньше ну статьи о путешествиях, смотрят картинки, потому что это действительно интересно. Если ты чего-то не можешь себе позволить, тебе интересно хотя бы на это посмотреть. Ну и опять же ведь тут еще такой момент. Да, для кого-то это, так сказать, красная тряпка, а для кого-то это, наоборот: ну хорошо, есть такой батюшка Феодорит, вот он ездит, вот он смотрит, вот он пишет. Ну значит, наверное, это не какое-то вот что-то вот отстраненное от нас, от простых людей. Значит, и священник может быть таким же, как и мы. То есть и при этом он священник. Ведь само существование священника – это свидетельство о Боге. То есть, понимаете, если я просто иду по улице в подряснике – я уже свидетельствую о Господе. Ну, соответственно, если я даже не иду по улице в подряснике, а в своем блоге указываю, что я священник, у меня же там не только про омаров, да... 

К. Мацан 

– Да, а то у наших слушателей может сложиться ощущение, что такой кулинарный блог про Испанию, продукты из Испании. 

Иеромонах Феодорит 

– Просто так сложилось, что в Испании я в этом году был, поэтому я про нее и вспоминаю. И вообще, если так разобраться, то ну Испания, да, получилось так, что из всех моих путешествий, если не считать Иерусалима, вот Святой Земли, то наверное в Испании я был чаще всего, ну и в Чехии, да, вот в Испании я был чаще всего в жизни. Но дело все в том, что кулинарный блог-то, у меня там много кулинарных постов, но у меня же там есть посты и о служении, я постоянно размещаю как бы фото со служб. У меня там есть посты о каких-то, может быть, не посты, а обсуждения каких-то духовных тем, да, какие-то семейные. Ну то есть, понимаете, то, что человек любой нормальный человек пишет в своих блогах там – о своей профессиональной деятельности, о своих путешествиях, о своих детях, обсуждает, может быть, политические какие-то вопросы, еще какие-то. Понимаете, есть ведь священники, которые ведут чисто духовные блоги, да, вот он там размышляет, печатает проповеди, там еще что-то – ну это тоже, да, это служение. Но опять же, значит, этого священника будут читать только те люди, которые ну интересуются церковной жизнью, духовной жизнью. А постольку поскольку не каждый из нас Иоанн Златоуст и Василий Великий, соответственно, не каждый может быть интересен, так сказать, даже церковным людям. Поэтому я же рассчитываю на то, что меня прочтут люди, может быть, далекие от Церкви и заинтересуются хотя бы. Вот помните, Кураев говорил, что миссионер, он стоит на пороге, он призывает. Он призывает, он подводит к дверям. Ну вот каждый из нас в какой-то степени миссионер. То есть у священника есть и другая как бы функция, но вот по отношению к внешним каждый из нас миссионер. И если мы ну хотя бы заставим человека («заставим» – нехорошее слово), ну заинтересуем человека, хотя бы заинтересуем, что хотя бы захочет узнать, что это такое, ну можно считать, что какую-то свою задачу на земле мы выполнили. Поэтому я и пишу про омаров и кальмаров.  

А. Леонтьева 

– Хорошо ответили. 

К. Мацан 

– Иеромонах Феодорит (Сеньчуков), врач анестезиолог-реаниматолог, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». 

А. Леонтьева 

– Вот мы начали разговор вообще о кулинарии на самом деле с того, что вы после ухода жены решили поддерживать вот эту традицию, да, что стали готовить с дочерями. И хотела вас спросить, какие-то еще традиции вот остались которые вы хотели их оставить в семье? 

Иеромонах Феодорит 

– Вы знаете, у нас ну есть какие-то традиции, знаете как, ну мы на Новый год обычно собираемся все вместе. Ну сейчас, конечно, с Машей стало сложнее, потому что ну если Владыка ее отпускает Новый год провести с нами, то мы, конечно, бываем вместе. Мы стараемся отдыхать вместе, ну хотя бы летом, да, то есть что особенно сейчас, когда она живет в Якутии, мы собираемся, стараемся где-то отдыхать. Опять же в нашей семьей есть такая традиция – это мой день рождения. Ну мы всегда смеемся, что это всенародный праздник. 

А. Леонтьева 

– Много людей приходит? 

Иеромонах Феодорит 

– Много людей приходит. Вот в этом году хотел собрать мало людей – пришло тридцать человек. А на юбилее собиралось там почти под сотню. Просто ну вот какая-то такая традиция, да, наше знаменитое правило шести салатов там и так далее.  

А. Леонтьева 

– Правило шести салатов? 

Иеромонах Феодорит 

– Да. Ну это мы с супругой когда-то вывели правило шести салатов. 

А. Леонтьева 

– Так. 

Иеромонах Феодорит 

– То есть на столе должно быть, на праздничном столе должно быть не меньше шести салатов. 

К. Мацан 

– Почему шести? 

Иеромонах Феодорит 

– Ну можно и больше. 

К. Мацан 

– Так. 

А. Леонтьева 

– Не меньше. 

Иеромонах Феодорит 

– Не меньше. А потому что если наша задача, чтобы люди посидели, наелись, но при этом не перепились, да, то у них должно быть большое количество закусок. 

К. Мацан 

– Понятно. 

Иеромонах Феодорит 

– Поэтому вычислили, что их должно бы не меньше шести. 

К. Мацан 

– Опытным путем вычисляли? 

Иеромонах Феодорит 

– Опытным путем, да. У нас всегда собиралось много гостей, поэтому мы как-то вычислили это: три заправочных, три каких-то облегченных, ну а да, все остальное там уже по факту. Вот сейчас получается обычно там семь-восемь, девять салатов, плюс другие закуски. 

А. Леонтьева 

– Сеньчуковы – правило шести салатов. 

К. Мацан 

– Вкусная программа такая, вкусная сегодня у нас. 

Иеромонах Феодорит 

– Правило шести салатов, да. Дело в том, что у меня вообще в семье было принято хорошо готовить. У меня очень хорошо готовила бабушка. То есть у нее не было шести салатов, но она обычно делала стол на семью, поэтому салатов было там три-четыре, но у нее были, она пекла пироги, она делала какое-то горячее блюдо каждый праздник. То есть бабушка готовила очень хорошо. 

К. Мацан 

– Тогда я не могу не спросить (не сочтите меня противником салатов или застолий, я все это очень люблю), но логический вопрос вытекает: все-таки у нас есть представление о монахе как о человеке с ограничениями, в том числе пищевыми. Но мы знаем, что монахи в принципе мяса не едят, да, это один из обетов.... 

Иеромонах Феодорит 

– Нет такого обета.  

К. Мацан 

– Нет такого обета. То есть я сейчас воспроизвожу стереотип. 

Иеромонах Феодорит 

– Стереотип, да. 

К. Мацан 

– Так. Так же, как про цинизм врачей 

Иеромонах Феодорит 

– Это да, это стереотип. 

К. Мацан 

– Обет воздержания есть. 

Иеромонах Феодорит 

– Есть обет воздержания. Вообще есть обет послушания, целомудрия... 

К. Мацан 

– И воздержания. 

Иеромонах Феодорит 

– И нестяжательности. Дело все в том, что нет обета... Значит, воздержание, оно является как бы вытекающим, да, то есть... 

К. Мацан 

– Частным случаем. 

Иеромонах Феодорит 

– Ну следствием. Не частным случаем, а именно следствием. Понимаете, монахи не едят мяса в русской традиции, монахи не едят мяса в афонской традиции. Греческие монахи, сербские монахи мясо едят. Грузинские монахи мясо едят. До революции монахи западных областей империи тоже мясо ели. 

К. Мацан 

– Я слышал даже про, по-моему, сербского монаха, который предлагал православному путнику курицу, и ему православный его русский сотрапезник говорит: ну как, это же мясо. – Да какая курица мясо, ты что, это не мясо, это птица. 

Иеромонах Феодорит 

– Это птица, да. Поэтому здесь вопрос как раз такой, то есть это традиция. На Руси эта традиция берет свое начало с Афона, потому что преподобный Антоний был афонским монахом, и поэтому вот он принес эту традицию на Русь, и у нас эта традиция держится. Поэтому обета такого нет. Другой разговор, да, что в монастырях обычно мяса не вкушают. Что касается приходских монахов, как правило, не всегда, но приходскому монаху приходится есть, что дают. То есть то что возможно, то и возможно. Как наш Владыка всегда говорил, что кто в монастыре – тот живет по уставу, кто живет на приходе – что бабушки принесут.  

К. Мацан 

– Но я спрашивал все-таки не про мясо, я просто привел этот пример скорее как то, что на слуху у широкого слушателя, что вот есть представление, что монахи вот мяса не едят. Но это не снимает вопроса в принципе о некоем вот идеале такого ограничения, какой-то скромности во всем, в том числе в еде.  

Иеромонах Феодорит 

– А вы на монастырской трапезе бывали? 

К. Мацан 

– Есть такой вид искушения. Не искушения, а смирения, изнурения плоти на монастырской трапезе. 

А. Леонтьева 

– Надо очень аккуратным быть на монастырской трапезе. 

К. Мацан 

– Невозможно. 

Иеромонах Феодорит 

– В том-то и дело. 

К. Мацан 

– Но я почему спрашиваю, потому что это часто для людей, которые на Церковь со стороны смотрят, и становится камнем преткновения, становится объектом порицания: как вы можете так проповедовать и так есть?  

Иеромонах Феодорит 

– А что, у нас Церковь проповедует ходить голодными? 

К. Мацан 

– А вот это, отвечайте на этот вопрос. 

Иеромонах Феодорит 

– Вот я вообще такого не слышал, что надо ходить голодными. Аскеза же – это не самоцель, мы же не буддисты какие-нибудь там, да, у нас нет цели аскезы. Аскеза – это средство. Мы живем аскетично для того, чтобы не отвлекаться от служения Богу. Не отвлекаться. Понимаете, тут уже зависит от того, как ты к этому относишься. Если готовишь с молитвой, если ты что-то делаешь, то у тебя это тоже будет вариант аскезы. Это как первый вариант, первый момент вернее. А второй момент, ну вы же понимаете, что там ну неважно, ни я там, никто для себя лично шесть салатов не готовит. Это то есть, понимаете, даже я, при всей своей любви поесть, да, все-таки ем обычно что-то более простое, там какую-нибудь яичницу с салатом из помидор. То есть шесть салатов ты готовишь тогда, когда к тебе должны прийти гости.  

К. Мацан 

– А вы даже про яичницу говорите – вкусно становится. 

Иеромонах Феодорит 

– Ну да, а гостеприимство это одна из добродетелей. Так что тут как раз все нормально. Нет, понимаете, в чем дело. Знаете это вот у меня периодически этот спор возникает, ну опять же про блоги, блогер, так вот этот периодически спор возникает: типа а вот, вы так вкусно готовите, что типа какая же тут аскеза? Ну извините, ну я что, должен специально готовить невкусно? Ну если я не умею готовить невкусно, если я готовлю вкусно? Ну я не знаю, может, я готовлю не вкусно, но вот во всяком случае мне все говорят, что я готовлю вкусно. 

К. Мацан 

– Ради смирения приходится готовить вкусно. 

Иеромонах Феодорит 

– Ради смирения приходится готовить вкусно. А потом я говорю, ну вот приготовил я эту тыкву, да. Ну вкусная она, тыква-то. 

К. Мацан 

– А тыква вообще очень вкусная. 

Иеромонах Феодорит 

– Ну вот видите. 

А. Леонтьева 

– А скажите, поскольку вы блогер, и часть людей реагирует на вас положительно, часть отрицательно – вот как относиться к этому? 

Иеромонах Феодорит 

– Да никак. 

А. Леонтьева 

– У вас же такой шквал идет там комментариев, каких-то нападок. 

Иеромонах Феодорит 

– Дело все в том, что а как относиться вообще к тому, что ты в любом случае будешь предметом обсуждения везде и всегда? Понимаете, ты можешь быть святым – все равно найдется кто-нибудь, кто скажет про тебя гадость. Поэтому к этому надо так относиться: ну оно всегда есть. Искушения, они всегда подстерегают и справа и слева. Вот только так. 

А. Леонтьева 

– Можете, отец Феодорит, рассказать какой-то вот, может быть, самый такой вот, ну я не побоюсь этого слова, счастливый случай в своей практике.  

Иеромонах Феодорит 

– Медицинской или вообще в жизни? 

А. Леонтьева 

– А вот как хотите. 

Иеромонах Феодорит 

– А вы знаете, с медицинской практикой – тут сложно. Опять же вот профессиональный цинизм. Вы знаете... 

А. Леонтьева 

– Разоблачили.  

Иеромонах Феодорит 

– Разоблачили профессиональный цинизм. Понимаете, в чем дело, ведь все дело в том, что восприятие медика, оно действительно немножко отличается от восприятия обычного человека. Понимаете, вот меня спрашивают: вот у тебя такая интересная профессия, ты вот реаниматолог, да еще на скорой помощи. А расскажи нам что-нибудь интересненькое. А что я вам расскажу интересненькое? Приехали – лежит больной, у которого полголовы снесено, трубку засунули, в вену поставили, повезли в больницу. Это как, интересненько? 

А. Леонтьева 

– Вот и весь рассказ, да. 

Иеромонах Феодорит 

– Это как, интересненько или неинтересненько? Нет, можно описать, что приехали – вот она кровь хлещет, мы там вот собирали мозги по этому самому, по асфальту, да. Ну суть-то от этого не изменится. Поэтому, понимаете, ну вот счастливая ситуация – да, конечно, были какие-то профессиональные радости. Ну вот этот пример я уже рассказывал, у меня и в книжке есть, и все, вот с девочкой Катей. Когда-то, в инфекционной больнице когда я работал, она болела дифтерией, ее принесли к нам. Дело в том, что дифтерия очень тяжелое заболевание, она проходит много стадий, в частности там есть такая стадия так называемого дифтерийного миокардита. И там одна из форм, там сердце, ну нарушается проводимость сердца, сердце останавливается. И единственное, что спасает человека в это время это постановка кардиостимулятора. Ну так получилось, что в этот момент я был единственным врачом больницы, который это умел делать. То есть в других случаях, когда меня не было, вызывали кардиологическую бригаду скорой помощи, но там тоже не все врачи умели это делать. Так что вот такая лотерея была. И вот я уходил с работы, то есть я уже сутки отработал, мы сидим с девчонками, расслабляемся в сестринской там, яичницу пресловутую собираемся есть. И вдруг меня зовут в процедурку, там зовет заведующая, говорит: слушай, там такое дело, девочку принесли сверху. Ну я смотрю – девочка, вот действительно скоро сердце остановится. Ну ставлю стимулятор – девочка выживает. Ну конечно, это радость. 

А. Леонтьева 

– Через много лет приезжает к вам. 

Иеромонах Феодорит 

– И через много лет, да, она ко мне приехала с цветами, это вот было. К сожалению, девочка умерла. Она умерла вот в этом году. К сожалению, это все-таки осложнение дало, вся эта истории. Но в тот момент это была действительно большая очень радость. То есть, конечно, у врача есть свои радости, когда ты сделал что-то, и это позволило человеку спастись. Ну спастись – в смысле выжить, да. Вот поэтому здесь как раз. Ну а в жизни, ну знаете, у каждого человека есть радостное моменты – ну там свадьба, да, там рождение детей. Ну вот у меня был монашеский постриг, диаконская хиротония, священническая хиротония. 

А. Леонтьева 

– Радостные моменты. 

Иеромонах Феодорит 

– Да, конечно, это радостные дни, конечно, это все. Ну опять же более мелкие радости – институт закончил. Самая большая радость была, когда я школу закончил, что наконец-то все это кончилось. 

К. Мацан 

– Для нас большая радость, что вы сегодня у нас в эфире были. Небольшая печаль, что заканчивается этот эфир. 

А. Леонтьева 

– Да, потому что еще очень много вопросов. Но вот для меня за время разговора вот это вот противоречие, которое, может быть, у меня было еще вчера – иеромонах Феодорит (Сеньчуков), реаниматолог, анестезиолог – оно, наоборот, как-то образ склеился совершенно гармонично: реаниматолог и иеромонах. 

К. Мацан 

– А у меня всегда вот в этом смысле, когда я про отца Феодорита где-то что-то читаю или вижу, вдохновляет то, что реаниматолог – это там же есть корень «душа» – «анима» – вот воодушевление происходит человека. И очень, мне кажется, естественно и символично, что именно иеромонах Феодорит занимается таким воодушевлением, во всех смыслах, людей. А сегодня воодушевлял нас, ведущих, и всех наших радиослушателей. Спасибо огромное. Иеромонах Феодорит (Сеньчуков), врач анестезиолог-реаниматолог, сегодня с нами и с вами был в программе «Светлый вечер». В студии была Анна Леонтьева и я, Константин Мацан. До свидания. 

А. Леонтьева 

– До свидания. 

Иеромонах Феодорит 

– До свидания.