Поделиться
У нас в гостях была писатель, журналист, директор музея святителя Луки (Войно-Ясенецкого) в Федоровском монастыре в Переславле-Залесском Екатерина Каликинская.
Разговор шел о жизни, служении и духовном наследии известного святого 20 века — святителя Луки архиепископа Симферопольского и Крымского.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, здравствуйте, уважаемые друзья, в студии у микрофона Константин Мацан. Тема у нас сегодня замечательная, поговорим об одном из самых выдающихся, как бы это странно не звучало: самые выдающиеся, но действительно, русский святой XX века, фигура абсолютно уникальная — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), хирург, гений медицины, одновременно мученик за веру, исповедник, лауреат Сталинской премии и одновременно человек, претерпевший гонения за свою веру. Удивительная судьба, не раз мы к этой фигуре на волнах Радио ВЕРА обращались, никогда этого не бывает много, потому что здесь действительно человек, который жил вот совсем недавно по сравнению с какими-то древними, наверное, святыми мучениками и оставил нам наследие и письменное, и главное, оставил нам свой духовный опыт, духовный облик, свой пример христианской жизни, вот об этом сегодня поговорим, как это касается нас, сегодняшних, что нового мы сегодня можем узнать о святом Луке Крымском, таков его церковный титул. У нас в гостях Екатерина Игоревна Каликинская, писатель, журналист, директор музея святителя Луки (Войно-Ясенецкого) в Фёдоровском монастыре в Переславле-Залесском. Добрый вечер.
Е. Каликинская:
— Добрый вечер.
К. Мацан:
— И автор книги, недавно вышедшей, которая называется: «Святитель Лука. Пути небесные и дороги земные». Вот сразу спрошу и вы тоже сейчас до программы говорили, что, слава Богу, литературы о святом Луке выходит немало, и это хорошо, что мы интересуемся, и тому, кто хочет что-то узнать о святом Луке, можно найти, что почитать, но вот вы в этой теме очень давно и наверняка в книге есть то, что раньше было неизвестно, что-то, что может быть, вас лично удивило и поразило в жизни и духовном опыте того, о ком мы сегодня говорим, вот что?
Е. Каликинская:
— Да, конечно, святитель Лука — такой особо любимый, сильный образ, который притягивает многих, и я действительно занимаюсь этой темой более десяти лет и довольно много выступаю в разных сообществах, и почти везде находятся люди, которые говорят о том, что у них есть личный опыт общения со святителем Лукой, уже духовной как бы его сущностью, поэтому не удивительно, что выходят, можно сказать, каждый год две-три книги о нём, другое дело, что очень часто это вторичная такая литература, это изложение своими словами или с помощью цитат его замечательной, выдающейся автобиографии, которую он сам написал в последние годы своей жизни, надиктовал своему секретарю Евгении Павловне Лейкфельд, потому что он в это время уже не видел. Но он её, во первых, не закончил, во вторых, есть там некоторые неточности, в то же время идёт постоянная работа, она началась достаточно давно, мы знаем все первую книгу Марка Поповского «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга», которая была издана ещё в 70-е годы за рубежом, потом было исследование Юрия Леонидовича Шевченко, очень такое документальное, очень насыщенное медицинскими точными подробностями, ну и затем пошли уже книги следующего поколения. Почему я считаю, что нужно было сделать эту книгу, обобщающую опыт многих исследователей — потому что, работая в этой теме, я обнаружила, что многие издания, которые содержат новую информацию о святителе Луке, не трактовку его автобиографии, они выходят малым тиражом, это общество историков медицины, это какие-то журналы, специальная хирургия, это краеведческие какие-то небольшие издания, и они просто недоступны широкому читателю, ну и часть, конечно, моих исследований, которые тоже, в общем-то, являются новыми, это исследование его переславского периода, который до меня никто не освещал подробно и работа в семейных архивах Войно-Ясенецких, общение с его родственниками, которые помнят его живым, помнят его дедушкой, таких людей вот было трое, сейчас уже двое осталось, но они есть, вот весь этот багаж я постаралась как можно более ярко и в то же время, я бы сказала: сердечно, через личный опыт изложить в книге, поэтому она, с одной стороны, достаточно научная, после каждой главы идёт список литературы, к которому могут обратиться те, кто интересуется глубоко, с другой стороны, мне кажется, она проникнута личным таким, глубоким отношением, потому что мою жизни святитель Лука просто повернул, как русло реки.
К. Мацан:
— А как это было?
Е. Каликинская:
— Это было так, что правнучка святителя, Татьяна Валентиновна Войно-Ясенецкая, врач- реаниматолог, которая живёт в Одессе, она просто позвонила мне после выхода моей книги «Образы великих хирургов» и попросила заняться биографией дедушки вплотную, дала адреса, показала, открыла архивы, ну и так вот, как говорится, осталось по-солдатски следовать предложенному пути, и дальше уже, как я не пыталась уклониться в сторону, у меня уже это не получалось.
К. Мацан:
— А вот, смотрите, у каждого святого, по крайней мере, таких известных святых, которые присутствуют как-то в массовом сознании, есть какой-то свой облик, что-то, с чем в первую очередь имя этого святого ассоциируется, и мы произносим: святая Елизавета Фёдоровна, и сразу воображаем Марфо-Мариинскую обитель, служение милосердием, например, мы говорим: Николай Мирликийский, и думаем о чудесах, о чудесной помощи в дороге и так далее, мы говорим: святой Александр Невский и представляем себе Святую Русь, что-то вот такое. А вот если бы нужно было вам, допустим, человеку, который мало знает о архиепископе Луке, вот в одной фразе сказать, а в чем главная особенность его духовного облика, пути, с чем вот в этом смысле он в первую очередь у вас ассоциируется?
Е. Каликинская:
— У большинства людей он, конечно, ассоциируется с помощью в болезнях, но я вот немножко это не разделяю, хотя я вижу массу примеров, когда святитель Лука сейчас помогает болящим людям, я как-то сама стесняюсь его просить о здоровье...
К. Мацан:
— Почему?
Е. Каликинская:
— Ну не знаю, вот как-то не знаю. В то же время он, например, помогает людям, которые о нём не знают, близкие, скажем, из моей семьи. Я бы сказала, что главное его свойство — это преданность Богу и преданность своему пути, то есть тут очень важно, и в книге я тоже постаралась это отразить, что много сейчас очень мифов вообще о святителе Луке, его отождествляют с таким добрым дедушкой, который нам все устроит, поможет и со здоровьем, и со всеми земными благами, а на самом деле он строгий был, конечно, человек, он был человек дела, человек, который, мне кажется, сознательно жизнь свою выстраивал под житие, с самого начала, в связи с этим есть такой миф, что он пришёл в Церковь после смерти жены — это, конечно, совершеннейшая, неправда, и я с этим столкнулась, когда написала книгу о его переславском периоде...
К. Мацан:
— А какие это годы — его Переславский период?
Е. Каликинская:
— Это 1910-1917, начало 17-го года.
К. Мацан:
-Но он ещё не священник?
Е. Каликинская:
— Он ещё не священник, но это большой период, можно сказать, самый большой период его работы в земских больницах, то есть шесть с половиной лет, и в это время он защищает докторскую диссертацию в Императорском Московском университете, становится знаменитым на всю Россию и в мире, он закладывает «Очерки гнойной хирургии», как он сам пишет, именно помысл создания этой книги пришёл ему именно в Переславле и одновременно было такое вот внушение свыше, что, когда эта книга выйдет, на ней будет стоять имя епископа, он именно подчёркивает, что это было в Переславле-Залесском.
К. Мацан:
— А вот я сам не знаю, поскольку не врач и не занимался, но говорят, что книга «Очерки гнойной хирургии» до сих пор не устарела для врачей, для практиков-хирургов, это правда?
Е. Каликинская:
— Да, это правда, во первых, потому что она очень большой материал содержит, при жизни его она выходила трижды и первое издание, о которым ему и было такое предзнаменование, оно вышло в 34-м году, когда он сидел в тюрьме, он её доделывал в тюрьмах, это была небольшая книжечка, а вот вторая книга, за которую он получил Сталинскую премию, собственно, в рукописи уже была присуждена Сталинская премия, это 46-й год, это огромный, толстый том, где разбираются те случаи, которые всегда представляют сложность для хирургов, потому что никто не любил и не любит гнойной хирургии, так скажу, ну вот я просто по своей биографии много общалась с врачами, в том числе с хирургами, и в любом сообществе, в любом учреждении достаточно произнести его имя, и люди, может быть, совершенно неверующие и даже, может, не знающие о нём, как о святом или что-то слышавшие, они обязательно скажут: «да, это был великий хирург», потому что то, что он сделал, это неотменимо и абсолютно. А «Очерки гнойной хирургии» отличаются ещё тем, что они написаны прекрасным языком, у святителя был вообще дар литературного слова и в то же время проникнутые состраданием и таким уровнем медицинской этики, которая для этого времени, она опережала где-то лет на тридцать-пятьдесят медицинскую этику своего времени, я тоже об этом отдельно написала.
К. Мацан:
— А в чем это заключалось?
Е. Каликинская:
— Какие-то, знаете, вещи, во первых, просто отношение, с одной стороны, опережало, с другой стороны, сущность этого его отношения была в евангельском: «возлюби ближнего как самого себя». Если говорить о частных каких-то моментах — ну, например, принцип информированного согласия, который сейчас принят, я нашла в отчётах о деятельности Переславской земской больницы 12-го, 13-го года в случае, когда он предупреждал пациента о возможных последствиях, это было абсолютно ещё тогда, до этого были еще десятилетия.
К. Мацан:
— То есть в это время человек просто приходил к врачу, и вот что врач сделает, то и сделает?
Е. Каликинская:
— Ну конечно, тем более если человек какой-то там переславский мещанин из богадельни...
К. Мацан:
— Не vip-клиент?
Е. Каликинская:
— Нет, для него не было, конечно, vip-клиентов, потому что все-таки он сознательно для себя выбрал земскую медицину, это значит медицина, которую оплачивала земство, самый, так сказать, почвенный уровень, о чем его предупреждали коллеги, ужасаясь, что он идёт туда, но он именно так вот устроил свою жизнь.
К. Мацан:
— Как сегодня сказали бы: «районная больница», да?
Е. Каликинская:
— Да. Он хотел быть безмездным врачом, начав ещё мальчиком, студентом последних курсов медицинского факультета Киевского университета святого Владимира, он уже лечил дома, есть такие воспоминания, лечил дома больных бесплатно, как вспоминает его сестра Виктория Феликсовна Денькевич: Валентин их лечил, а мама кормила, и все это, конечно, было бесплатно, он именно так строил свою жизнь. Вот в этом смысле очень показательно его письмо к Льву Толстому, написанное им в 18-летнем возрасте, которое сохранилось в архиве Ясной поляны, непонятно, почему Лев Николаевич не ответил на него, скорее всего, просто оно не попалось ему на глаза, и он там пишет письмо в связи с тем, что мать его хочет, он пишет, что «мама хочет, чтобы я стал таким, как все, именно зарабатывал, прокладывал себе путь в жизни, а я хочу стяжать любовь Христову, объясните ей, что это самое главное».
К. Мацан:
— То есть архиепископ Лука обращается к Толстому с такой просьбой?
Е. Каликинская:
— Да.
К. Мацан:
— А какой это год?
Е. Каликинская:
— 1898-й, по моему, или 97-й, в общем, конец 1890-х годов. Почему не ответил Толстой, я не знаю, насколько мне известно, он отвечал на менее значимые письма, возможно, просто как-то не попало ему на глаза это письмо, но он именно так пишет, понимаете, вот он уже тогда, в 18, 19 лет, он ставит себе чётко задачу, как он свой жизненный путь будет строить.
К. Мацан:
— Интересно, почему он именно к Толстому с таким вопросом обращается?
Е. Каликинская:
— Ну, это вообще-то известно, что он был толстовцем в своё время, как спал на полу, косил там с крестьянами, и он сам пишет в автобиографии, что, только прочитав книгу Толстого «В чем моя вера», он резко как бы отказался.
К. Мацан:
— Поэтому я и удивляюсь, что... Причем он еще к тому моменту не был знаком с ним.
Е. Каликинская:
— Да, не был знаком. Ну и потом, вы же понимаете, что Лев Толстой времён «Войны и мира», «Анны Карениной» совсем другой...
К. Мацан:
— Конечно, я поэтому интересуюсь.
Е. Каликинская:
— Но нужно сказать, что и позже Лев Николаевич сохранил для него очень важное значение, потому что сейчас вот мы для музея в Переславле приобрели несколько книг из архива святителя Луки, связанных с Львом Толстым, у него была переписка с хранителем Ясной поляны, Николаем Павловичем Пузиным, и его интересовали эти вопросы, в его поздних трудах я также нашла такую отсылку к Толстому, он пишет, изучает там, как человек подходит к своему к концу и говорит, что наилучшим образом это отразил Толстой в эпизоде с князем Андреем в «Войне в мире», то есть он с ним был не согласен, но в диалоге с ним, получается, что он находился всю свою жизнь.
К. Мацан:
— Интересно, речь о небе Аустерлица или о каком эпизоде с князем Андреем?
Е. Каликинская:
— Да.
К. Мацан:
— Екатерина Игоревна Каликинская, писатель, журналист и директор музея святителя Луки (Войно-Ясенецкого) в Фёдоровском монастыре в Переславле-Залесском сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» и мы говорим об архиепископе Луке. Вы так интересно рассказываете об этом его переславском периоде, как я понимаю, менее изученным, чем остальные периоды, что ещё вас лично удивило, поразило, может быть, запомнилось вам, ну вот какие-то факты, которые в чем-то, может быть, неожиданными оказались?
Е. Каликинская:
— Собственно, вся жизнь в Переславле была посвящена работе, поэтому я изучала, конечно, по разным источникам, но фундаментальное — это его отчёты о деятельности Переславской земской больницы, которые являются таким же его независимым произведением и медицинским, и, я бы сказала, даже и в какой-то степени литературным, потому что, описывая каждого из своих пациентов, он делает это неформально, как он сам говорил, что «должен быть не случай хирургический, а живой человек», так у него и есть. И когда я только начала это исследование, то постепенно у меня складывалось ощущение, что вот это заблуждение о том, что он в Ташкенте после смерти жены пришёл в Церковь, как бы вот в печали, вот этот миф, он просто на самом деле снижает его образ как святого.
К. Мацан:
— А вот как он пришёл в Церковь, к вере, это же очень интересная тема. Понятно, что вам, наверное, трудно рассказать все, но вот такими, может быть, штрихами: его религиозный путь с чего начинался и где основы его были?
Е. Каликинская:
— Вы знаете, он от неё и не уходил, просто то, что написал Марк Поповский и то, что сейчас пытаются как бы наложить на наше такое интеллигентское, скажем, жизнеощущение, к нему не имеет никакого отношения. Во-первых, он сам писал, что «глубоко религиозным я был с детства», и мы должны ему в этом верить безусловно, в таком вопросе здесь все однозначно. Там есть такой момент, который я всегда тоже стараюсь осветить — это его отношения с матерью Марией Дмитриевной, он сам немножко неосторожно написал, что «религиозного воспитания я не получил», что «скорее религиозность унаследовал от отца, который был католиком, но всегда молился, никому не желал зла», вот это не совсем точное высказывание дало повод для разных инсинуаций о том, что мать его отошла от Церкви или ещё что-то, я поняла, и вот в переписке с керченскими историками, что это совершенно вообще-то неправильно, то есть у неё могли быть какие-то, скажем, несогласия с отдельными священниками, но вот даже по Керченскому периоду мы знаем, что она принадлежала к такому-то приходу, она крестила и отпевала всех своих детей, её саму крестили и отпевали, сам святитель пишет, что, уже будучи архиепископом, он встретился со своими престарелыми родителями, они были счастливы, целовали ему руки. Но, понимаете, кроме того, мать, очень сильный человек, всегда была для него, можно сказать, главной, потому что вот он пишет Льву Толстому о ней, просит помочь в этих отношениях, в его кабинете в Симферополе, сейчас он хранится в Симферопольском музее, висел всегда её портрет, некоторые не очень, скажем так, внимательные историки пишут, что это портрет красавицы жены — нет, это портрет матери, и в его помяннике, который я тоже обнаружила, почему-то никто до меня не обращал внимания на этот помянник, который в Симферопольском музее хранится, первой строкой шла мать, мать и отец, это для него был свет, конечно, как для любого православного христианина, почитание родителей, и он с глубоким почтением к ней относился. То, что он пишет, что братья ходили к заутрене пасхальной, но ведь, понимаете, ведь тоже это означает, что кто-то же должен был их туда вводить, а то, что мать была вот именно ещё и деятельная, такой благотворительной деятельностью постоянно занималась, это опять-таки подтверждают воспоминания родных, поэтому никуда он от Церкви не отходил. Другое дело, что вообще его служение, и понятие безмездного врача, оно же ведь все-таки глубоко духовное. Другое дело, что, став земским врачом, он, конечно, как он сам пишет: «Я не имел возможности говеть», но что такое говеть, вот откроем, я очень люблю книгу отца Сергия Правдолюбова «Подготовка к Великому посту», и там его, кажется, отец или дед пишет о том, что такое говение было для людей поколения святителя Луки — это означало целую неделю оставить все дела, ходить на утренние и вечерние службы, особо строго поститься и в конце этой недели причаститься. Ну, конечно, святитель Лука, как врач, как хирург, как главный врач больницы, он, кстати, ещё в Переславле проявился, как талантливый администратор, не имел возможности вот именно так устроить свою жизнь, но то, что он был глубоко верующим всегда, и вот его служение в земской медицине, конечно, было служением верующего человека. И далее он переезжает в Ташкент, тоже я пишу в своей книге, недавно обнаружились данные, что уже в 17-м году он участвовал в церковных диспутах, жена его ещё жива, Анна Васильевна, что он представлял союз приходов, который потом противостоял обновленчеству в Ташкенте, уже в 17-м году, еще будучи профессором медицины, поэтому он весь свой путь воспринимал именно, как путь ко Христу, это было поступательное движение вверх, никаких там не было поворотов, надломов.
К. Мацан:
— А вот все-таки решение именно стать священнослужителем, наверное, было связано с утратой жены, когда человек остаётся один, вот теперь можно себя этому посвятить полностью, или там ещё есть какие-то мотивы?
Е. Каликинская:
— Во-первых, он не остался один, у него четверо детей остались сиротами.
К. Мацан:
— Я почему говорю один, просто даже по опыту людей, у нас в гостях были такие монахи, тоже отцы, которые: ну вот была верующая семья, супруга скончалась, и папа стал монахом, дочки взрослые уже, могут жить сами, а вот он стал монахом. И мы спрашивали: почему? Он говорит: «Ну так естественно, раз вот любимый человек ушёл, другого для себя ты не ищешь, ну куда — к Богу».
Е. Каликинская:
— Ну, я бы так сказала, что если бы Анна Васильевна осталась жива, он бы просто принял священный сан.
К. Мацан:
— Был бы белым священником.
Е. Каликинская:
— Да. С другой стороны, ему было вот это обетование, что он станет епископом, то есть это только монах, и поэтому он иногда говорил, и это тоже в искажённом виде вот там у Поповского в воспоминаниях, что смерть жены — это как бы некая расплата, потому что там очень сложно, она была сестрой милосердия Мариинской общины Красного креста и фактически приняла обед безбрачия, выходя за него замуж, она нарушила этот обет, и у него, как у глубоко религиозного человека, во все дни его жизни, было вот это вот ощущение, что это какое-то воздаяние, но на самом деле это были просто звенья его великого пути к Господу, он это сознавал. А решение стать священником непосредственно было правящим архиереем Ташкента высказано после того, как он защищал веру вот на этих общественных диспутах. Но тут я бы воздержалась от мнения, что кто-то, какие-то духовные лица или там другие светочи медицины, или науки, или Церкви могли иметь на него влияние, потому что у меня сложилось очень чёткое убеждение, что этот человек говорил с самим Господом и никаким влияниям он не поддавался, не был подвержен, потому что просто это пожелание, высказанное архиереем, соответствовало его внутреннему настрою, и он, конечно, скорбил о смерти своей жены, но очень быстро понял, что такой его путь, тем более он видел, что вокруг происходит, он сам писал об этом, что Церковь разоряется, он сравнивал её с матерью: «мать моя, Святая Церковь», и он готов был просто на костёр взойти, был такой эпизод, когда собирались взорвать церковь, где он служил в Ташкенте, он принял решение сложить иконы и когда начнут ломиться в церковь, взойти на костёр, и все это, как он сам пишет, что Господь меня уберёг от такого неблагочестивого все-таки решения в самом начале моего епископского пути. И дальше он постоянно в диалоге с Господом находился и так выстраивал свою жизнь.
К. Мацан:
— Вы до начала нашей программы сказали, что много лет, занимаясь темой архиепископа Луки, изучая подробные его биографии, письма, материалы о нём, можете отличить, как-то интуитивно чувствуете, где подлинная информация, соответствующая характеру архиепископа Луки, а где какие-то реконструкции чьи-то авторские такие, напластования, вот где здесь границы для вас проходят, как вы отличаете одно от другого?
Е. Каликинская:
— Ну, это, с одной стороны, конечно, все-таки опыт и какие-то знания накопленные, с другой стороны, действительно, это внутреннее чувство, почему я, собственно, к этой теме обратилась — потому что очень много сейчас даже просто, скажем так: лжевоспоминаний, то есть человек рассказывает о том, как он встречался со святителем Лукой, не указывает ни год, ни город, ни место, и приводит какие-то слова его из его замечательной, восхитительной автобиографии, которая действительно просто какая-то лебединая песнь, внутреннее чувство такое, что святитель Лука настолько потрясающий, парадоксальный человек, в то же время очень цельный, что любая новая информация, она просто ударяет в лоб. Вот приведу пример, и появляется внутреннее чувство: да, это он, понимаете, он несгибаемый был человек, конечно, у него были периоды колебаний и каких-то вот таких, я бы даже не сказала: половинчатых решений, когда он отказался, вышел за штат в 50 лет, он в Ташкенте принял решение, правда, по благословению архиепископа, очень уважаемого им и одного из кандидатов на патриарший престол в 17-м году, и сейчас уже, я слышала, что он готовится к прославлению, как новомученик, ну, думаю: почему же в 50 лет он отказался, когда его в 60, в 70 и в 80 ждали великие битвы? И вот мне рассказал один знакомый о том, что...
К. Мацан:
-А он вышел за штат — в смысле он перестал быть штатным священником?
Е. Каликинская:
— Архиереем.
К. Мацан:
— То есть он оставался архиереем, просто который как бы отстранился от управления епархией?
Е. Каликинская:
— Да, да. Он больше посвятил времени врачебному, хотя он всегда говорил, тоже опять-таки ошибка в том, что пытаются разделить его, как врача и священника, он всегда говорил, что этого нельзя, никак нельзя разделить во мне.
К. Мацан:
— Так а почему, как вам кажется, он такое решение принял о выходе за штат?
Е. Каликинская:
— Это сложный вопрос, я долго об этом думала, и вот, когда я книгу готовила, я даже посоветовалась с одним историком Церкви, он сказал, что не будем это никак комментировать, потому что это святые, их решения, они где-то, так сказать, «на облаках» принимаются, а мы кто? Потом мне просто показалось, это уже моё такое частное мнение, что: почему — я не знаю, но я знаю, для чего это случилось, мне кажется, я знаю — для того, чтобы он устранился вот от этой борьбы, которая шла вокруг митрополита, потом патриарха Сергия (Страгородского), он как бы вышел за скобки, он не принимал в ней участия, а потом, в 43-м году, у него возникла переписка с митрополитом Сергием, будущим патриархом, и потом, уже после кончины Патриарха Сергия, именно архиепископ Лука писал некролог о нём в «Журнале Московской Патриархии», то есть отношения у них были достаточно тёплыми. А пример, который хотела привести, рассказывает один священнослужитель, который в то время был дьяконом, что он присутствовал на Священном Синоде в конце 40-х годов и помнит, как святитель Лука подошёл к Патриарху и сказал, что: «Мне стало известно, что вот такой-то-такой-то человек — стукач, мы должны изгнать его из наших рядов» — ну вот тут весь он, понимаете. Что было дальше: Патриарх стал его увещевать, объяснил, что если этого человека сейчас они изгонят, то придёт другой, которого они не знают, в общем, простая такая житейская и человеческая логика, и он согласился. Вот в таких вот решениях, понимаете, он проявляется, а критерий очень простой, я так вот спрашиваю: это как, прилагается к его образу святого или, наоборот, его куда-то вниз «сталкивают», вот этот миф о том, что именно из за смерти жены пришёл в Церковь и стал ей служить, он его немножко как бы отбрасывает назад, а мне кажется, что он всегда шёл поступательно вверх, как стрела, пущенная к солнцу.
К. Мацан:
— Мы вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» Екатерина Игоревна Каликинская, писатель, журналист, директор музея святителя Луки (Войно-Ясенецкого) в Фёдоровском монастыре Переславля-Залесского. У микрофона Константин Мацан, не переключайтесь.
К. Мацан:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается, ещё раз здравствуйте, уважаемые друзья. С нами сегодня в студии Екатерина Игоревна Каликинская, писатель, журналист, директор музея святителя Луки (Войно-Ясенецкого) в Фёдоровском монастыре в Переславле-Залесском, мы продолжаем разговор о жизни, пути и служении этого удивительного святого, одного из, может быть, самых значимых православных святых в истории Русской Православной Церкви в XX веке. И вот хочу вас спросить о его, скажем так, ещё интеллектуальном наследии, потому что есть у него книги не только по медицине, а книги, которые можно назвать богословскими, или философско- богословскими, «Дух, душа и тело», казалось бы, это его тема, он человек, он врач, при этом он говорит там о роли сердца в жизни человека, сердца не как органа, а как какого-то внутреннего средоточия личности и это очень соответствует христианскому учению о сердце, о как внутреннем человеке. Вот какие его идеи, какие его в этом смысле суждения и мысли кажутся вам такими наиболее значимыми, яркими для нас в плане понимания того, во что мы верим, чему нас учит Церковь?
Е. Каликинская:
— У него, конечно, очень много трудов, и его проповеди, шестьсот проповедей, которые сохранились, они даже не до конца изданы. Меня иногда просят привести какие-то афоризмы из этих проповедей, нужно сказать, что его мышление не было афористичным, его афоризмы, они единичны просто, но это не говорит о недостатке, просто у него был научный такой способ изложения, и в то же время к этому прилагалась какая-то очень, я бы сказала, детская простота, смирение и доверие Богу. Его идея, но их очень много, конечно, вот из последних, например, не так давно была опубликована в каталоге аукциона, архив святителя Луки в 21-м году, его речь к будущим врачам при основании Ташкентского медицинского университета, вот он говорит о том, что... Он, конечно, всегда очень последователен, как христианин, вот тут у него очень мощная основа и при том, что он богословское образование, в общем-то, получал уже самостоятельно, но очень серьёзно, надо сказать, что он вообще все делал очень серьёзно, немножко возвращаясь к одному из предыдущих вопросов: «о чем молиться?», вот один священник в Переславле очень хорошо сказал: почему мы всегда молимся ему о болячках своих? Ему же можно молиться о том, чтобы преуспевать в науке, в учении, о любви к людям, о несении своего креста, это правда, конечно, и вот это все видно в его богословских трудах, он всегда апеллирует к Евангелию, к высшему, истинному, для него человеческое, в общем, ничто. Так вот, в этой речи он говорит... ещё важно представить, какая была в это время обстановка, то есть 19-й год, мятеж Осиповский в Ташкенте, то есть это вообще просто время, когда он сам чуть не попал под расстрел, его там увели, он целый день просидел в том месте, где вызывали группы людей и тут же расстреливали, а он говорит о том, что: «Вы, будущие медики, должны понимать, что ни знания, которых нужно очень много вам и нужно не только усвоить те знания, которые были до того накоплены, но и то, что появляются новые, ни ваше старание, ни работа по 12 часов в сутки, ничто не заменит святых порывов любви и сострадания, которыми так благоухают молодые души», и он сравнивает это благоухание с запахом ландышей и незабудок, для меня это, кстати, был очень трогательный момент, потому что я разговаривая с его внучкой, внучатой племянницей, но он называл её внучкой, Майей Дмитриевной Прозоровской, которая живёт в Симферополе, я спросила ее как-то: «А какие цветы дедушка любил?» Она ответила, что он не любил букеты такие вот торжественные, он очень любил полевые цветы, но это понятно, как художник, конечно, в них действительно простота, гармония совершенства, и она сказала: «Ландыши и незабудки». И вдруг я в богословском таком труде встречаю вот эту отсылку к этим любимым цветочкам, можно себе представить, что действительно, для него вот это вот детское какое-то, почему я говорю «детское» — потому что это то, что называется «святая простота», в нём это было, вообще в великих людях это, конечно, всегда есть, когда он там делает операцию секретарю Ленина в Душанбе, спасает его, и они его приглашают к себе работать и говорят: «Что мы можем сделать?» Он говорит: «Очень просто — постройте храм», но, понимаете, вот советскому руководству, а для него это просто, у него не было каких-то промежуточных соображений, он всегда истину видел в чистом её виде, и вот это действительно такое его уникальное, мне кажется, свойство, потому что за всем этим стояла какая-то ясность души.
К. Мацан:
— А вот знаменитая история, которую часто пересказывают, про то, как участвуя в каком-то диспуте, его спросили: «А где душа, Бог? Мы же вот если человека будем исследовать, мы там не найдём ничего такого». На что он ответил, ну вот как это пересказывают уже в разных редакциях, что: «Ну, я делал операции и никогда не видел в человеке также ума или совести». Это реальный случай, это документально подтверждено или это уже то, что называется, вошло в предание?
Е. Каликинская:
— Я думаю, что слабо просто кому-то придумать такое предание, такую блестящую формулировку, которую дал он сам, да, это действительно было, это многократно повторяется, а я это встретила в воспоминаниях его внука, Георгия Николаевича Сидоркина, который с ним жил в Симферополе в своём детстве и вспоминал вот именно это блестящее определение.
К. Мацан:
— А известно, что это был за диспут, за ситуация, в которой эта фраза была сказана?
Е. Каликинская:
— Да, это было такое разбирательство с ташкентскими врачами, потому там у раненых обнаружили личинок под повязками и решили, что это вот специальное вредительство и так далее, и тогда ещё не святитель, а врач, к нему следователь обращался... нет, он уже принял священнический сан: «Профессор-поп Войно-Ясенецкий, вы же наукой занимаетесь, как же вы можете верить в Бога?» А он сказал, и он всю жизнь отвечал, что «Мне моя вера помогает делать мои научные и врачебные дела».
К. Мацан:
— А вот как он это раскрывал или как это раскрывается в его опыте? Можно это пояснить на каких-то примерах в его, может быть, признаниях или воспоминаниях, как вера помогала в научных исследованиях, открытиях?
Е. Каликинская:
— Наверное, прежде всего, конечно, то, что он, как человек верующий, вообще никогда не успокаивался, он всегда работал над собой, над своей душой, и труд для него, внутренний и внешний, всегда был просто необходимостью, и он всегда прислушивался к голосу Божьему в своей душе, и это определяло его путь. На самом деле, вот это противоречие между наукой и верой, оно очень позднее, оно уже к XX веку относится, может быть, чуть раньше, там, в конце XIX, потому что я вот когда писала «Образы великих хирургов», это книга, где шесть биографий великих наших медиков: Николая Ивановича Пирогова, Владимира Петровича Филатова, который был духовным чадом, кстати, святителя Луки, исповедовался у него, Сергея Сергеевича Юдина, Николая Васильевича Склифосовского и Ефрема Осиповича Мухина, который как раз вот здесь, неподалёку, основал первую бесплатную больницу, ставшую 1-й Градской Голицынской больницей, и я постаралась показать, что все это были люди глубоко верующие, понимаете, не было этого противоречия, человек понимал, что, идя в медицину, он имеет дело с образом Божьим в каждом пациенте и старался именно его видеть. Я, как биолог по образованию, я заканчивала биофак МГУ, скажу, что биология, я не медик, но с медиками просто бо́льшая часть жизни тоже прошла в общении, но, изучая глубоко строение человеческого тела, его функции, невозможно быть неверующим человеком, мне так кажется.
К. Мацан:
— А почему?
Е. Каликинская:
— Потому что такое совершенство, понимаете, не то чтобы даже клетка представляет собой разумную, организованную, гармоничную Вселенную, но и каждая молекула знает свой путь, своё место. То есть если на это не смотреть с позиций каких-то примитивных таких объяснений, вот есть такое прекрасное высказывание, не помню кто, но его приводит владыка Антоний Сурожский в своих трудах: «Возникновение мира по случайности — это все равно что стряхнуть на нотную бумагу перо, и получатся ноты «Лунной сонаты». Здесь мне кажется, что и не было никакого противоречия в поколениях и поколениях русских врачей, было именно сознание служения Богу, откуда идея безмездного врача, который, конечно, не святитель Лука, придумал, он следовал вот этой великой русской традиции, ну, не будем говорить о других, вот мы говорим сейчас о России, о русских врачах, и он, кстати, всегда себя считал русским врачом, даже специальное объяснение писал на эту тему, когда его назвали поляком, поэтому тут не было никакого противоречия, и вера помогала ему видеть и образ Божий, и видеть смысл событий, которые с ним происходили, вот смириться, безусловно, она помогала даже в переславском периоде, то есть, понимаете, там же люди ездили на телегах, по полтора года ходили с фурункулами, запускали, там дети падали, и у них там начиналась эпилепсия, там по два-три года больного ребёнка в больницу не приносили, но вот это смирение и вера помогали ему просто понять этого человека. Знаете, даже в переславских отчётах содержится такой эпизод, что женщина молодая пришла лечиться, тогда называли «бугорчатка» — туберкулёз, и он её смотрел, а потом она вдруг уезжает, прервав лечение, и казалось бы, ну что, вот просвещённый врач, доктор наук что должен сказать, что тёмные там, неграмотные, раздражение, а он почему-то этот случай вносит в отчёты, и он, кстати, всегда писал в конце, что «через год, я узнавал, она чувствовала себя хорошо», а здесь он написал, что кто-то ему сообщил, что она приехала, по-моему, из Смоленска и оставила там нескольких детей, что у неё последовательно умерли шесть детей, и оставалась последняя девочка, и она получила известие, что девочка эта заболела, и она, забыв о себе, отправилась домой, чтобы поддержать свою дочку, и вот это он вносит в хирургический отчёт. Он пытается понять каждого человека, у него не было вот, знаете, сейчас очень модно: «выгорание эмоциональное», «хирурги должны беречь себя от того, от сего», у него этого не было, конечно, его критерии применять каждому человеку невозможно, но мы знаем, к чему нужно стремиться, а вот он давал пример всегда человечного отношения к своим пациентам, он помнил через несколько лет, или случаи какие-то, когда человек умирал, вот как раз в книге Шевченко содержится такой эпизод, когда у него от разрыва селезёнки в Переславле умирает пациент, и через 23 года он находит путь, которым можно было его спасти, все это время он думал о том, что случилось и как он мог помочь, вот это, мне кажется, без веры невозможно то, что он делал.
К. Мацан:
— Екатерина Игоревна Каликинская, писатель, журналист и директор музея святителя Луки (Войно-Ясенецкого) в Фёдоровском монастыре в Переславле-Залесском сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Ну вот, давайте поговорим и о музее, о том, что там представлено и какие знания о пути, об облике архиепископа Луки вы собрали там, что они говорят о нём?
Е. Каликинская:
— Музей сейчас на стадии организации находится, тем не менее уже существует коллекция музея, она не именно там собрана, она собрана в самых разных местах, в том числе на аукционе прошедшем нам удалось несколько ценных экспонатов присоединить к своей коллекции, и мы стремимся к тому, чтобы этот музей был очень современным, то есть там и виртуальные будут средства представлены. Мы не фиксируемся на переславском периоде, это будет музей по всем периодам жизни святителя Луки, а сейчас мы готовим первую выставку нашего музея, которая называется «Иммерсивная экспозиция «Доктор Войно-Ясенецкий: время и вечность», и мы стараемся показать, там, конечно, значительная часть уделена работе в земской больнице, уже началась Первая мировая война, то есть вот это вот звучание, но в то же время основы его жизни и жития, его биографии и его служения. Нам удалось, например, приобрести письмо сестры-хозяйки Переславской земской больницы Анны Алексеевны Макаровой, у нас есть несколько писем, которые он ей писал, мы знаем, что в 40-е-60-е годы они переписывались, но мы не знали, как возникла эта переписка, теперь мы получили первое письмо её к нему, она написала, узнав о его Сталинской премии, и в этом письме она рассказывает, что стало с его коллегами, с друзьями, очень трогательное письмо. У нас имеется довольно много художественных работ святителя, но много относительно того, что их вообще очень мало, потому что он перестал заниматься художественным творчеством, видимо, после медицинского факультета, когда он сам пишет, что «из художника живописи он стал художником хирургии», у него действительно был талант, и тут нам тоже очень важно, даже вот в этих рисунках, во-первых, они, конечно, поразительные по точности и выразительности, но при этом его интересует духовный мир человека и даже в каких-то пейзажах тоже какое-то вот, знаете, дыхание Божества чувствуется, он именно осмысливает вот эти моменты. Нам удалось приобрести прижизненный портрет святителя, сделанный его внуком Георгием Николаевичем Сидоркиным, в то время обучавшимся в художественном училище. Вот книги из его библиотеки, заложенные листочками из гербария, нам показалось очень трогательным. А в Фёдоровском монастыре, нужно сказать, очень большие связи со святителем Лукой, потому что он просто был штатным врачом Фёдоровского монастыря, он был главным врачом земской больницы, здание которой сейчас нуждается в серьёзной реконструкции, но был ещё и врачом Фёдоровского монастыря, сохранилась переписка с игуменьей, игумения Евгения просто ходатайствует за то, чтобы он был учреждён штатным врачом, но он оказывал эту помощь безмездно, и есть фотография из архивов семьи, где жена святителя Анна Васильевна Войно-Ясенецкая с тремя детками и игумения Евгения, в такой душевной, сердечной обстановке, это подтверждает также прислуга Елизавета Никаноровна Кокина, которая пишет, что: «гостей у нас не было, жили очень замкнуто», ну, я бы сказала, просто аскетично, «...единственное что: приезжала игумения Фёдоровского монастыря чайку попить». Тут я бы сказала, так, что нужно соотносить с понятиями людей того времени, что: значит «гостей не было», вот опять читаю Шмелёва, как гостей принимали, то есть это подготовка, торты от Абрикосова, это какие-то особые там пироги с вязигой, конечно, этим никогда в жизни святитель Лука не занимался, также, как его жена. Но, разумеется, дружеское общение было, оно было с коллегами, и тут мне, кстати, очень приятно было узнать: доктор Михневич, это заведующий, в сущности их было там два врача, это второй врач, который терапией заведовал, и сложилось какое-то сначала впечатление по воспоминаниям, что доктор Михневич, например, препятствовал, записано в протоколах заседания права о финансировании больницы, что доктор Михневич вот сорвал как бы представление главным врачом просьбы о необходимости рентгеновского аппарата, он выразился, что: «Вы хотите мужику в лаптях нахлобучить цилиндр, зачем нам этот рентгеновский аппарат?» И было такое ощущение, что как-то вот их отношения не очень гладко складывались, на самом деле оказалось, что это совсем не так, потому что Макарова пишет ему с большой теплотой о Михневиче, их, кстати, тоже изгнали, обвинили в троцкизме, под репрессии они не попали, но им пришлось переехать в Голутвин. И для меня очень важно: святитель Лука удивительно ещё умел относиться к своим коллегам, тут вот медицинская этика была на высоте и в этом аспекте, то есть сначала идут отчёты о хирургическом отделении, а в последние годы появляются отдельные отчёты о терапевтическом отделении под авторством Михневича, это явно совершенно инициатива главного врача, его вот такое произволение, при этом жену Михневича он, например, научил анестезиологии, она ему ассистировала, регионарную анестезию делала и это, можно сказать, либо одна из первых, либо первая его ученица, о которой мы знаем, у нас есть её фотографии, то есть вот такие аспекты, конечно, нам очень важны, и они и продолжают, вот уже в Красноярске он работает с молодыми женщинами, я красноярский период тоже довольно подробно исследовала, потому что мне, как автору «Военно-медицинского журнала», удалось попасть в военно-медицинский архив в Петербурге, как мне коллеги говорят, что это очень непросто, и изучить документы Красноярского госпиталя 15/15, там святитель работал главным хирургом- консультантом, ну и вот оттуда тоже видно, что, в общем-то, ему работать было не с кем, пять человек вообще было врачей, можете себе представить, на тысячу пациентов, и хирургии он смог обучить только двух, но хорошо это сделал, и он постоянно, я потом проследила их судьбу, он, например, предлагает им темы, но явно это было задумано, инициировано им, но он этим делится, он совершенно не думает о том, как соблюсти престиж свой, он делится, чтобы они дальше продолжили, тем более, он не уверен, что после этого периода он не попадёт ссылку, он же писал в своей знаменитой телеграмме Калинину, что: «Я хотел бы помочь в лечении раненых, а после окончания войны готов вернуться в ссылку». И эта поразительная фраза, кстати, дала повод его внучке Майе Дмитриевне, в разговоре меня она спросила: «Вот интересно, откуда дедушка знал, кто победит, если он в 41-м году пишет: „...после окончания войны готов вернуться ссылку“, то есть он уверен, что его мучители окажутся победителями и будут распоряжаться его судьбой?»
К. Мацан:
— У меня в своё время была такая возможность сделать материал для журнала «Фома» —репортаж об одном дне работы хирурга из института Склифосовского, такая была в то время заведующая отделением Торакоабдоминальной хирургии Елизавета Семёновна Владимирова, врач практикующий, очень любимая коллегами и пациентами, человек с таким по-хирургически стальным характером. И вот у неё в кабинете лежала на столе книга архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого).
Е. Каликинская:
— Какая?
К. Мацан:
— Я, честно говоря, сейчас не помню, какая точно.
Е. Каликинская:
— Богословская или научная?
К. Мацан:
— Скорее такая вот биографическая, если я правильно помню, я не помню, какая книга точно лежала, но там портрет, во первых, висел, если я не ошибаюсь, и книга. И она говорила, что вот заповедь такая человеческая и врачебная архиепископа Луки: «Светя другим, сгораю сам», вот это заповедь на века всем врачам и хирургам, и она признавала, что, конечно, идеал высок, но вот под ним, что называется, себя надо как-то обретать и иметь его как норму, как завет. Вот вы много общались с врачами, вы сказали, что кого не спросишь, все признают, что великий хирург архиепископ Лука, а вот его именно такой, если угодно, человеческий облик нравственный, насколько сегодня отзывается в сердцах тех, с кем вы общаетесь?
Е. Каликинская:
— Ну, я-то общаюсь, конечно, не просто с врачами, в основном, либо это верующие люди, либо какие-то, скажем так, крупные медики и вот, скажем, в НИИ Склифосовского работает Владимир Викторович Крылов, который был главным нейрохирургом Москвы в то время, когда я начала заниматься книгой «Образы великих хирургов», и он как раз, может сказать, благословил меня на этот труд, для него святитель Лука очень много значит и для других. Я немало встречала врачей, вы знаете, мама моя лечилась, тоже молодой довольно хирург, которого я никак не могла застать, чтобы поговорить с ним, поблагодарить его, мне говорят: «Он на операции, он на операции», утром на операции, вечером на операции, я говорю: «Ну когда же его можно застать? — «А вы приходите в воскресенье или в субботу». Я говорю: «Как?» — «А вот так, он всегда своих больных обходит в выходные дни» — понимаете, вот это тот эталон, который был задан великими русскими врачами, который, слава Богу, сохраняется. И потом меня уже не удивило, что этого хирурга я встретила на конференции научной памяти святителя Луки. А если говорить о НИИ Склифосовского, то здесь, можно сказать, у святителя Луки особые связи с этим институтом, я тоже занималась его историей, потому что этот институт, собственно, создал совсем не Склифосовский, уже умерший к тому времени, а Сергей Сергеевич Юдин, великий русский хирург, которого сравнивали с самим Пироговым, о котором святитель Лука в 46-м году, приехав на его операцию, написал в книге отзывов: «Хирургу будущего от хирурга прошлого», вот так.
К. Мацан:
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу, за то, что вы нам раскрыли с новой стороны духовный облик и путь святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Екатерина Игоревна Каликинская, писатель, журналист, директор музея святителя Луки (Войно-Ясенецкого) в Фёдоровском монастыре в Переславле-Залесском, была сегодня с нами в программе «Светлый вечер», я вас благодарю за беседу. У микрофона был Константин Мацан спасибо огромное до свидания.
Е. Каликинская:
— Всего доброго.
Все выпуски программы Светлый вечер
