«Женщина, дети и вера». Наталья Москвитина - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Женщина, дети и вера». Наталья Москвитина

* Поделиться

У нас в гостях была учредитель фонда «Женщины за жизнь», телеведущая, мама четверых детей Наталья Москвитина.

Мы говорили с нашей гостьей о ее чудесной истории рождения детей вопреки страшным советам врачей и о том, как ее личный опыт помогает ей поддерживать других женщин в решении рожать ребенка.

Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева


А. Леонтьева 

— Добрый вечер. Сегодня с вами: Анна Леонтьева… 

К. Мацан 

— И Константин Мацан. Добрый вечер. 

А. Леонтьева 

— Сегодня у нас в гостях Наталья Москвитина, мама четырех детей, учредитель фонда «Женщины за жизнь». И говорим мы, как обычно по понедельникам в семь часов, о семье. Добрый вечер, Наталья. 

Н. Москвитина 

— Добрый вечер. Очень рада вас видеть. 

К. Мацан 

— Вот мы говорим о семье. И даже странно, что только сейчас Наташа Москвитина в нашей студии появилась, потому что уж кто-кто, а о семейных проблемах и о том, как рассказывать публично о семье, мне кажется, Наташа знает всё, потому что уже сколько лет в журналистике. И на «Спасе» ты ведешь программу семейную, которая называется «Я тебя люблю», она посвящена в большей степени именно воспитанию детей. И каждый раз в студии куча детей, они играют, рисуют. А потом, когда декорацию убирают, приходишь на съемки, а там за кулисами стоят детские столики, доски с мелками, всё это там разбросано — снимали только что программу Наташи. И сегодня поговорим по твоей профильной теме, с одной стороны. С другой стороны, хочется поговорить о ней как-то непрофильно. 

А. Леонтьева 

— Костя с тобой коллега по «Спасу». А я просто насмотрелась интервью с тобой и, конечно, не знаю, рыдала и радовалась. И понимаю, что ты можешь весь этот час рассказывать просто историю своих четырех беременностей и… 

К. Мацан 

— А так было на радио «Вера» уже. 

А. Леонтьева 

— Так было, да? 

К. Мацан 

— Да, Наташа рассказывала в программе у Тутты Ларсен. Я слушал по радио, причем в машине слушал и тоже рыдал. 

А. Леонтьева 

— Ну, тогда мы немножечко по-другому повернем разговор, потому что мне хотелось, Наташа… Вот в одном из интервью (мне хочется какой-то драматургии) я зацепилась за твое выражение о том, что мы одиночки, и мы хотим, чтобы наши дети не были такими. Одиночки — это один-два ребенка в семье. Вот я такой одиночка в семье. 

К. Мацан 

— Я тоже. 

А. Леонтьева 

— И с другой стороны, знаешь, я недавно разговаривала — на озере Селигер есть такой монастырь Житенный, и там игуменья матушка Елизавета. И у нее такой, ну, не детский дом, а такой приют. И много-много деток, у которых полуприсутствующие родители или вообще отсутствующие родители. И она говорит: поговорите в своей передаче о проблемах дочки—матери. Это самая большая проблема, которая… 

Н. Москвитина 

— Да-да. 

А. Леонтьева 

— Согласна со мной? 

Н. Москвитина 

— Вообще, настолько согласна. Но тут две темы на самом деле. С одной стороны, одиночки. Но, можно сказать, я даже в некоторой степени счастлива, что у меня такое детство было. Я не была в полной мере одиночкой, потому что нас в семье было двое — у меня есть младший брат, у нас с ним разница 10 лет. Но этот обрыв, что ли, после меня и до следующего брата — когда не были рождены другие дети — он не скомпенсировался. К сожалению, даже пока. Мне 35 будет в августе, брату 25. У нас уже свои семьи, у меня четверо детей, у него пока нету. Но мы очень стремимся навстречу друг другу, но пока не преодолено это. Я не знаю, все понимаем всё и головой и сердцем, но, к сожалению, не хватает каких-то звеньев. И со всех сторон — со стороны мамы, с моей стороны, и со стороны брата делается всё мыслимое и немыслимое. Что-то утеряно безвозвратно. Но благодаря этому, наверное, у меня моя семья многодетная. Знаете, прямо буквально… 

А. Леонтьева 

— От противного, да? 

Н. Москвитина 

— Да. Обычно да — реализуется сценарий либо родительский, либо от противного. Но, к сожалению, я свой третий сценарий не придумала — это было бы, наверное, сверхзадачей моей. Но вот как есть. Буквально несколько дней назад мне мой брат говорит: «Наташа, ты знаешь, я бы хотел усыновить ребенка. Пока моя супруга к этому не готова. Что мне делать, что говорить?» Я тоже проходила этот путь — уже родив четверых детей, я всерьез задумалась, что хочу усыновить. Меня, честно говоря, духовник не благословил. Вот Костя меня поймет, поскольку у нас один духовник. 

К. Мацан 

— Но в какой-то степени — у нас с ним таких разговоров пока не было. Я примерно понимаю, о чем ты говоришь. И, наверное, в русле такой пастырской мудрости и заботы отец Игорь может, казалось бы, даже на такой высокий благородный шаг не благословить, предложить еще присмотреться. 

Н. Москвитина 

— Не благословил именно потому, что я направлю все силы на поднятие этого не своего ребенка. Я думала, что он сделает акцент: а твои четверо детей, они маму не увидят и всё такое. Оказалось, нет. Он сказал про фонд: а где все эти тысячи, которым ты сейчас перераспределяешь все свои силы? То есть у тебя всё это сконцентрируется на одном ребенке. Удивительно было. И он сам сказал, что «обычно я благословляю на это, ты первая, кому я говорю "нет"». 

К. Мацан 

— Интересно. 

Н. Москвитина 

— Я тоже очень много над этим думала. Когда-то давно у меня была мысль вообще взять шефство над целым детским домом.  Серьезно думала. Но я, конечно, одна это не потяну. Вот я думаю, что если будет второй брак… То есть это такая задача, которая где-то на ближайшие 10-15 лет, я бы хотела, чтобы она все-таки была реализована. Это не ребенок, которого ты приводишь в семью и начинаешь этот действительно трудный процесс, на который меня не благословили. А ты, наоборот, это как в истории с иконой — икона должна войти в тебя, а не ты в икону, проекция. Так же и с детским домом — одно дело взять одного ребенка к себе. Другое дело всю себя, всю проекцию себя проецировать на детский дом. И, в общем-то, наверное, это какое-то начало — с фондом. Я всегда говорю… Простите, я опять про фонд — это как бы часть моей семьи, наверное. Я не держусь за то, что вот у меня фонд, и я должна во что бы то ни стало в этой истории остаться. Как Господь Бог расстановку сил сделает — я не знаю, что будет через год, через два, через пять, во что это перерастет. Может быть, правда, когда-то реализуется идея с детским домом. В общем, мне близко всё, что связано с детьми. И не держать это в руках — отдавать. То, что у тебя в руках, это очень зыбко, оно все время у тебя рассыпается, исчезает. Или Бог у тебя всё это отнимает, потому что ты вцепилась в это. Мне близко — отдать то, что держишь, потому что у тебя сразу становятся свободные руки. Когда руки свободные — ты можешь снова брать, снова отдавать. В общем, это классный процесс, который дает возможность тебе расти. 

А. Леонтьева 

— Какая классная мысль. Я хочу сказать, что фонд «Женщины за жизнь», если я правильно понимаю, он занимается спасением детей, которых хотят, как интеллигентно говорят врачи, «почистить»… 

Н. Москвитина 

— Прервать беременность. 

А. Леонтьева 

— Прервать беременность, сделать аборт. Правильно, да? 

Н. Москвитина 

— Да, это фонд, который был основан три года назад и сейчас уже больше восьмисот детишек, которые были сохранены. Но еще большее количество мам. Потому что, конечно, мы работаем со всеми — и с теми, кто прервал беременность. Мы не говорим, что они не реализовали план, который нами был заложен или Господом Богом. Это люди, которые ошибаются, так же, как и мы. И мы их поддерживаем все равно. Есть послеродовая депрессия, с которой сталкиваются мамы. Есть постабортная депрессия. Со всеми работаем, пытаемся держать руку на пульсе. Пытаемся найти слова. Когда не находим слова, пытаемся как-то действовать. В общем, не сидеть на месте. 

А. Леонтьева 

— Это очень здорово, что ты это сказала. Потому что я тоже ехала на передачу и думала: придет такая солнечная Наташа, у которой за четыре беременности трижды настойчиво предлагали прервать беременность. Которая выстояла, родила детей. От тебя такой вот фил, как дети говорят, или еще как подростки говорят, вайб, счастье такое. Но ведь, действительно, очень многие женщины совершили какие-то ошибки в своей жизни. Очень здорово, что ты сказала, что вы не ставите на них крест и продолжаете с ними работать.   

Н. Москвитина 

— Их очень-очень много. Буквально неделю назад написала женщина, которая прервала беременность. Мы очень долго с ней общались, это было в самом начале фонда. Мне настолько дорого, что она написала. Я эту историю как-то уже рассказывала. В общем, я очень переживала за нее, потому что у нее были даже предсуицидальные мысли. Она металась между абортом и сохранением. Но… В общем, она прервала беременность. Мы с ней еще общались какое-то время после этого, и она мне не сказала, что она больше не беременна. Она не могла решиться на это. Я помню, я сидела в самолете, должна была уже взлетать, уже самолет выходит на взлетную полосу. А я в этот момент узнаю, что она все-таки сделала аборт. И она пишет: «Я сегодня утром услышала, как ребенок за стеной кричит у соседей. И я не могу с этим жить». И я ей даже не пишу, я сразу звоню, потому что всё, самолет уже разгоняется, и я говорю: «Стой, подожди, ты дождись только, у меня два часа перелета. Я тебя наберу, никуда не исчезай». Это как перед рекламной паузой: подождите, мы вернемся. И я позвонила, как только самолет приземлился, я говорю: «Ну, как ты?» В общем, всё нормально. Это удержание человека... Все мы ошибаемся. Но важно встать. Эти женщины, они в очень плохом состоянии после аборта. Как бы они ни думали, что это всё легко и просто — быстро, самое главное. Психика не успевает за этим сломом — организм, физиология тоже. И она потом с этими последствиями живет долго и ей надо на кого-то опереться, кому-то это всё рассказать. И тогда мы эту ниточку не прервали. Она общалась со мной, может, быть, два-три месяца еще писала, я ей тоже в ответ писала, мотивировала не замыкаться. А потом, года два было молчание. И знаете, я подумала о ней буквально несколько месяцев назад. У нее еще такое имя необычное. И вот она написала. И я думаю: Господи, слава Богу, что она не озлобилась, она верном пути, всё хорошо у нее. Та путаница, которая в голове у нее есть, она постепенно сходит на нет. Слава Богу. 

К. Мацан 

— Я давно хотел тебя спросить, наконец-то у меня есть такая возможность. Во всеуслышание. Насколько я знаю, фонд «Женщины на жизнь» начался — даже, может быть, еще не фонд, а сама идея какой-то деятельности, направленной на помощь и, скажем, большое пафосное слово, вразумление женщин, которые хотят сделать аборт, — начался с того, что ты сама пошла в женскую консультацию и чуть ли не села к очередь к этим женщинам и начала их отговаривать. Ну, если совсем так лапидарно это выражать. И когда кто-то говорит: вот, они против абортов, Я говорю, что важно, кто говорит — вот Наташа Москвитина, которой трижды говорили делать аборт, она трижды отказывалась. И трижды рождались здоровые дети. Она имеет право моральное на эту тему разговаривать. И вот ты пошла в эту очередь. И у меня это в голове не укладывается. Потому что, на мой взгляд, это немножко такой подвиг юродства. Вот я бы вообще не решился на такое в какой-то другой области — я пойду, на меня будут шикать, смотреть, как на сумасшедшего, крутить пальцем у виска, пошлют куда-нибудь подальше, вызовут охранников. То есть: как я буду выглядеть? 

Н. Москвитина 

— Ну, первое, что тебе скажут, Костя: «Надо надеть бахилы». Я это прошла. То есть там тетечка страшно привязалась, которая сидела на ресепшене: «Бахилы-то наденьте». А я, понимаешь, у меня столько в голове мыслей, что я, как ужаленная просто, я думаю: как кому что говорить, потому что у меня записи нет. 

К. Мацан 

— Вот как ты решилась на это? Это был порыв, какое-то сумасшествие?.. 

Н. Москвитина 

— Просто я знала, что сегодня она прервет беременность. Ну, что делать: руки в ноги и вперед. 

К. Мацан 

— Это была конкретная женщина, которую ты пошла отговаривать? 

Н. Москвитина 

— Там сложно было вычислить. И когда я узнала, я поехала. Я решила вообще выключить мозг, сесть в машину. Час надо было ехать. И я только думала: успеть бы. И более того, я не знала, как она выглядит — вот это было самое сложное. Потому, когда я зашла, у меня в голове был рой мыслей: как она выглядит, что сказать на ресепшене. У меня нет записи. В общем, все я и отхватила от этой тетушки. Она мне раза три сказала: «Наденьте бахилы». Я ее просто не слышала. Я думала: что я должна сказать? Я ей: «Да-да», — и дальше двигаюсь… Она мне говорит: «Бахилы наденьте». В общем, она была на меня раздражена. К тому же, у меня не был сформулирован ответ на то, что я тут делаю. И в этот момент я вижу, как открывается дверь из одного кабинета в другой — идет женщина, нерусская, с мужчиной. И я поняла, потому что я знала, что она нерусская. И я поняла: так, это она. И всё. И в этот момент я начинаю надевать эти бахилы и думаю: как и что? И когда она вышла уже из второго кабинета, она села. И я просто начала с ней говорить. Я просто начала — никогда не знаешь вторую фразу.  

К. Мацан 

— Да и даже первую не всегда. 

Н. Москвитина 

— Ты выглядишь, как идиот, это стопроцентно. 

К. Мацан 

— Я уже сгорел на месте в этот момент. 

Н. Москвитина 

— Да, неловкость ситуации налицо. Вы не поверите — выручило то, что она курит. Я говорю: «Ты куришь?»  Я не курю, ребята. Она говорит: «Я курю». При этом она беременна, вы понимаете? То есть ты не знаешь, что говорить. 

К. Мацан 

— Это Тарантино просто. 

Н. Москвитина 

— Тарантино, Альмодовар — что-то такое, да. Она пошла курить. Она говорит: «Пойдем покурим». Она подумала, что я тоже пришла на аборт. И мы вышли курить. Я стою, как неприкаянная. Муж с женой курят. Они даже не муж с женой были, они сожительствовали. Был один совместный ребенок. В общем-то, я это знала. Еще я знала, что она сдала какие-то анализы перед абортом. И это был последний шаг — она уже пошла на УЗИ перед абортом. И я начала просто — моя задача была получить как можно больше информации, чтобы к чему-то зацепиться, чтобы хоть как-то продолжить разговор. Чтобы можно было из клиники уйти вместе, чтобы ее куда-то пообедать позвать… И я узнала, что мы живем в одном направлении. И я ей предложила: «Давай пообщаемся сначала». Выпалила ей всё сразу: да, у меня такой фонд, но я не пришла морализаторствовать, учить тебя чему-то. Я просто прожила три раза эту историю, я знаю, что ничего классного в этом нет. И вижу женщин, которые сделали аборты, У меня позитивный исход, поэтому я могу тебе как-то помочь. Я не знаю, чем помочь и что. Но по пути спрашиваю про этого молчащего мужчину. Говорю: а как он, что — вы браке, нет? Она была открыта, но было внутри что-то, куда она не пускала. То есть она готова была курить, чтобы какая-то непонятная сумасшедшая женщина стояла рядом. И это ее не раздражало. Но такое ощущение, что выбор был за ней, вот это чувствовалось очень. Я говорю: «Давай подумаем. Мы живем в одном направлении, я сейчас тебя заброшу до дома. И если ты решишь, то я тебя привезу». И она говорит: «Да». Она просто — ну, поболтать, так поболтать, что называется. И я поняла, что у меня есть полтора часа. И за эти полтора часа — я их посадила в машину, они сели на заднее сиденье. Я не знаю, что она говорила у врача, почему она отказалась, это от меня сокрыто по сей день. Они сели на заднее сиденье. Я их видела в зеркале. И я просто болтала. Мужчина молчал в принципе, не говорил ничего. На нее я сначала мягко, потом, вижу, что она характерная такая — у нее прямой взгляд, она не отводит от меня. Пока я на дорогу, по боковым зеркалам, а она на меня прямо смотрит — я чувствую взгляд через зеркало.  
И тогда я начала посильнее воздействовать. Я говорю: «Ты вообще знаешь, что такое аборт?»  Вообще, я не приемлю эти способы, но знаете, бывают те редкие случаи, когда пришлось говорить. И в этот момент вступил мужчина. Она сказал за всю поездку всего одну фразу: «Сколько ты будешь уже болтать? Когда нам сделают аборт!» И тут я обозлилась. Я говорю: «Слушай, ты вообще знаешь, что это такое? Давай поговорим об этом». В общем, когда я их высаживала… Ну, естественно, там были разные повороты — она и плакала. Вообще, я ее так оценила: красивая женщина, которая с утра, перед тем как пойти на аборт, заплела себе сумасшедшую косу, как ободок, накрасила стрелки. И я говорю: «Слушай, у тебя такая женщина красивая. Что ты ее замуж-то не возьмешь? Представляешь, она от тебя ребенка носит, она с утра заплела эту косу, она час перед зеркалом провела, она старается ради тебя. А ты-то что?» Он мне ничего не ответил. И когда мы приехали — ее надо было высадить у поезда, она должна была сесть на электричку и еще добираться полчаса до дома. А он демонстративно обошел машину, посмотрел на мои номера. Это была угроза. И я прямо на него посмотрела, дав понять, что я всё вижу и мне не страшно. И когда мы прощались, он отстранился, отошел. А я ее обнимала и говорила: «Слушай, но это твой выбор — не его. Он же тебе даже предложение не делает. Вот сейчас ты сядешь, у тебя будет полчаса подумать. Ты подумай. Он тебе все равно ничего не скажет». И всё — они уехали. И я подумала: вот это я зажестила, вот эта да, я перегнула палку. Зачем я это сделала? Но делала я это по наитию, что ли. Я не знала, как делать — тут единой схемы нету. Вечером я ее набрала, она не брала телефон. Не брала телефон завтра и послезавтра. Я подумала, что она сделала аборт. 
Приближался Новый год. И 31 декабря я набрала ее, она очень долго не брала телефон. И я подумала: ну хотя бы узна́ю, что сделала аборт, чтобы хотя бы не прерывать связь с ней. Пусть она будет тут — в телефоне, в WhatsApp. И она взяла. Очень долго не брала, поверьте. Когда она взяла, она говорит: «Наташа, спасибо тебе большое! Я сохранила». Вот прямо так начала разговор. Я думаю: «Господи, вот это да!» Я говорю: «Что же, расскажи». Она говорит: «Да я посмотрела на него и думаю: что я вообще делаю, зачем мне всё это надо? Это же мой ребенок». И я говорю: «А давай мы все-таки дожмем эту историю, и он тебе сделает предложение. Хочешь, я приеду? Я привезу торт, мы все вместе сядем». А она говорит: «А он сделал мне предложение, представляешь? Когда мы сидели в этом поезде, он всё это услышал, встал на одно колено». В общем, 1 января я была у них. Ну, это был Новый год, он был нетрезвый. Он встретил меня у машины, подошел. И когда он шел, я подумала: Господи, хорошо, что без лопаты. (Смеется.) Сейчас мне просто подзатыльник и всё. Я приехала, я не понимала, где я нахожусь, это очень непонятная такая местность, частный сектор, они там снимают какую-то комнату. Нищета настоящая, проваливается пол. Но он меня встречал, он меня обнимал: «Спасибо тебе, ты изменила мою жизнь». Я когда заходила туда, ко мне прибежала мама, она тоже обнимала и говорила «спасибо». Мама мне написала месяц назад и прислала фотографию еще одного ребенка, который был рожден. 

 
К. Мацан 

— Наталья Москвитина, мама четырех детей, учредитель фонда «Женщины за жизнь» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».  

А. Леонтьева 

— Я воспользуюсь случаем и тоже расскажу небольшую историю про себя, потому что я третьего ребенка вынашивала, переболев в первом триместре краснухой. И я сейчас хочу задать Наташе вопрос. Но просто я хочу сказать, что тогда мы были такие православные неофиты, родившие подряд двух детей, третьего. И я пошла к батюшке и сказала ему, что я хотела бы сдать анализ на антитела: болела я краснухой или не болела, никто уже не помнил в семье. И батюшка посмотрел на меня и сказал: «Зачем?» И я тоже так подумала: а зачем? Ну, то есть, если я узнаю, то… 

Н. Москвитина 

— Что изменится? 

А. Леонтьева 

— То я буду всю беременность переживать, что ребенок будет… Я знала, что такое триада Грегга, подвывих хрусталика, слабоумие — вот всё, что от краснухи. И если я об этом не буду знать, то мне будет немножко спокойнее. Но я должна сказать, что всю беременность, каждый вечер мы читали акафист святителю Николаю. И так горячо, как тогда мы молились, никогда уже, наверное, не молились. Поэтому… 

К. Мацан 

— Родился Коля. 

А. Леонтьева 

— Поэтому родился Коля, которому 20 лет. Ну, конечно, он уже был Николай с самого начала. И я хотела тебя спросить, Наташа: когда ты рассказываешь свою историю, ты говоришь, что ты очень молилась. И это тебе помогало. Ты уже родилась в православной семье, ты уже была с верой. Это она тебе помогла? Или мама тоже тебе помогала? Вот что: где взять эти силы, чтобы выстоять? — потому что, ну это очень сложно.  

Н. Москвитина 

— Ну, мы же одиночки. Мы же начали с этого.  

А. Леонтьева 

— Да. 

Н. Москвитина 

— «На одного — колыбель и могила». Ну да, есть мама, она акушер-гинеколог. Но удивительно, я не опиралась на маму точно, потому что это моя история и мой разговор с Богом. И я даже в молитве не просила, чтобы Он был такой и такой, я говорила: «Управь». Но это настолько страшно, настолько лично, настолько интимно. Разговор с Богом — это вообще самое интимное, что есть в жизни, совершенно точно. И какой-то абсурд опираться на человека, это что-то сверхнеправильное. Мне даже, наверное, это как-то и не приходило в голову. Не знаю, как это сейчас объяснить. Единственная потребность, на уровне даже физическом — это наконец воссоединиться с Богом. Вот именно воссоединиться и закричать ему: «Папа! Сделай так, как Ты знаешь». И вот в такие моменты оно вышло на поверхность, это вот общение — не Отец, не Господи, а именно папа. И уже после рождения четверых я поняла, что это даже не папа, а папочка. И что я как-то вот… 

А. Леонтьева 

— Как ты хорошо сказала. 

Н. Москвитина 

— Умаляюсь уже в этом общении — то есть я все меньше и меньше становлюсь, но я всё больше и больше доверяю. 

К. Мацан 

— Говорят же, что  еврейское «авва» — это и есть «папочка». Это «папочка» именно, именно такая форма очень близкого обращения. 

Н. Москвитина 

— Вот я ее нашла. Я этого не знала, сейчас вот слышу от тебя. Ну, ты чувствуешь нутром. Я эту формулу себе вывела: когда совсем, ну, ты вообще настолько один, ты чувствуешь себя таким атомом в каком-то большом процессе, где тебя заворачивает в воронку, и ты не можешь зацепиться за стены, потому что ты все время куда-то летишь, у тебя нету дна, у тебя есть только наверху небо и ты обращаешься. И я вот прочувствовала это — это «папочка». И оно осталось до сих пор. И еще мой такой лайфхак — вот вы сейчас видите, что я сейчас держу в руках резинку для волос, пружинка такая. Многие ее знают, она на руке, если не в волосах. Но это четки, ребята, это четки реально. Когда-то я просто не взяла из дома афонские четки, у меня очень классные афонские четки, мне привезли. Я их очень любила. И как-то вот само так получилось. Бог везде с нами рядом. Рука сама — взяла и стала перебирать эти деления. И я думаю — мы сейчас так далеко отошли, я имею в виду общество, от Бога. Но Он настолько рядом, каждый день. И только надо самим это найти, найти в себе.  

А. Леонтьева 

— Потрясающе ты сказала. Во-первых, это какое-то страшное утешение — говорить Богу «папочка». Во-вторых, я смотрю на тебя и вижу человека, который резинку для волос превратил в четки. Плакать хочется… 

К. Мацан 

— А где ты находишь свою тишину? Вот у Ани есть любимый вопрос. Потому что когда четверо детей, а еще и фонд. Детей у тебя вообще очень много, еще родителей много у тебя, помимо детей. Как не сойти с ума? 

Н. Москвитина 

— В тишине… Опять, опять я закольцовываясь на начале программы — для меня самая лучшая находка жизни — это одиночество. Чем больше детей, чем больше вокруг событий, тем больше ты ищешь эту тишину. Как ее найти?  — остановиться, найти хотя бы 5 минут, выйти из помещения, где ты есть. Выйти на улицу, постоять у подъезда. Люди, которые курят, кстати, у них что-то есть, только в неправильную сторону это куда-то пошло. Они выходят покурить. А так, можно выйти и поговорить с Богом. И везде всегда так делать. И на работе, на «Спасе», то же самое, вот сто процентов везде. И у меня есть такая наработка моя, находка моя — я периодически уезжаю, хотя бы на день, на два, что называется, в городскую келью свою. В общем, я нашла одно место, куда можно уехать — это пансионат, он в Подмосковье, не ближний. Чтобы просто восстановиться. И я часто рассказываю, что есть такой фильм, книга — «Хижина». Я думаю, вы смотрели, читали. Я начала читать, и хотя многие говорят, что лучше читать, но меня торкнуло на фильме. Потому что визуальный ряд, может быть, еще когда на телевидении работаешь, мне кажется, всё выверено до миллиметра. Это потрясающий фильм, потрясающее событие в моей жизни. Я себя там увидела, услышала и прочувствовала. Бог он везде, во всем рядом — в окружающих людях, в самых страшных событиях. Там эта встреча в фильме — главного героя с Богом, с Богом Троицей — дана через людей, которые рядом с ним на протяжении всей жизни, с детства. И которые сейчас. То есть те люди, которых он знает. Бог является не в образе старца — Он является в образе тех людей, которых ты впускаешь к себе. И там происходит драматичные очень события. Советую посмотреть, не буду пересказывать. Но в том доме, где произошли страшные события, герой встречает Бога. И я только буквально недавно это посмотрела. И мне нужна была перезагрузка. И я приехала в то место, которое впоследствии стало моей такой «хижиной». Это лес и там стоит просто одиночный такой дом — так же, как и в фильме, так же и у меня. Вокруг там есть пара домиков, но они разбросаны друг от друга далеко. 
И в первый раз я туда приехала, я помню всё очень отчетливо — после эфира ночного, три часа добиралась. Приехала и еще какое-то время долго, почти до рассвета просто бродила по лесу. Это просто непередаваемо, это что-то потрясающее — вот Он там рядом, ты ходишь и разговариваешь. Я потом приезжаю и отцу Игорю всё это рассказываю. Он говорит: «Ну, что ты там, опять ходила, общалась?» Я говорю: «Да». Но ты фактически слышишь эти ответы. Ты вот очень-очень рядом, близко и ты всё Ему рассказываешь: что у тебя произошло, как ты в этой воронке, как ты летишь,  Вот ты вот на грани всегда — чувствуешь, что вот еще чуть-чуть и ты не исправишься. И вот именно в этот момент, когда ты рискнула, когда ты на грани выживаемости, когда ты берешь на себя колоссальную ответственность. По фонду, например. Это люди, которые у тебя в штате, которые получают зарплату — где ты возьмешь эти деньги на следующий месяц? Их же нету, понимаете? Вот эта зависимость от Бога полностью, вот полное доверие к Богу. И ты туда приезжаешь и отпускаешь всё — ты становишься прозрачная, ты сливаешься с этим лесом. И в то же время ты наполненная, потому что ты наполняешься Богом. Это какой-то рестарт. 

К. Мацан 

— Есть такая история про человека, которого спросили: «А зачем ты ходишь в лес молиться? Ведь молиться Богу можно везде — Он везде один и тот же, Он везде тот же самый Бог». И человек ответил: «Да, в лесу Бог тот же самый, в лесу я — другой».  

Н. Москвитина 

— Да-да, именно, сто процентов. 

К. Мацан 

— Наталья Москвитина, мама четырех детей, учредитель фонда «Женщины за жизнь» сегодня с нами в программе «Светлый вечер». В студии Анна Леонтьева и Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к вам буквально через минуту. 

 
А. Леонтьева 

—Сегодня мы говорим о семье с Натальей Москвитиной, мамой четверых детей, учредителем фонда «Женщины за жизнь», телеведущей канала «Спас».  

К. Мацан 

— Вот можно я как раз к этой ипостаси обращусь? Вернее не то что к этой ипостаси, а к этой уже такой многолетней практике разговора о семье. Мне кажется, что когда выпускаешь еженедельную программу о семье, или о вере, о чем-то еще, о любой теме, бывает какой-то список таких обязательных тем и понятных ходов. Вот мы говорим: как быть родителем в многодетной семье, как выстраивать отношения с мужем или с женой, как терпеть, как воспитать ребенка церковным. И, в принципе, за всё это проговаривание в программах, особенно когда ты ведущая, возникают стандартные ответы: вот это так, вот это так. Это всё, в принципе, понятно. Как это реализовать на практике — мало кто знает. Знаете, вот у нас одного человека на радио спросили, какого-то священника: «А зачем нужна исповедь?» Он говорит: «Знаете, я знаю правильный ответ на этот вопрос. А вот настоящий ответ нужно искать каждому самому». А скажи: как тебе кажется, вот за всеми этими многочисленными постоянными обсуждениями и разговорами о семье, а что остается за бортом? Вот есть у тебя какие-то соображения о том, о чем мы не говорим, когда говорим о семье? О чем надо сказать, но что редко звучит? Вот за пределами тех стандартных любимых, излюбленных тем? Вот о чем мы не задумываемся — о чем надо подумать, что не так очевидно? 

Н. Москвитина 

— Наверное, это две вещи, как сейчас я вижу. Во-первых, мы так зациклены, что многодетность — это очень круто. Вот мы, верующие, обычно везде транслируем эту правильную классную вещь. Она и вправду классная, я ее подтверждаю. Но это не цель — точно. И не все на это решаются, это тоже правда. И если ставить это целью, то это как-то бессмысленно. Ты должен  расти в своем материнстве, отцовстве. И если ты дорос до этого — вот в тот момент, когда это у тебя происходит — тогда да. А так, гнаться за многодетностью… Ну, ты на самом деле, не дойдешь ни до чего внутри себя. Детей-то будет много, но ты останешься пустым — ты не имеешь ресурса. Можешь не иметь ресурса. Я не знаю, имела ли его я, может быть, у меня это как-то скомпенсировалось. Но я не уверена, что у всех так происходит, потому что я читаю много разных историй и слышу их повседневно. И я понимаю, что у некоторых это личная драма, что есть такое — детей уже трое, в особенности у женщин: но я была не готова к этому… И что-то есть в этом в корне неправильное — все-таки должна быть какая-то ответственность что ли перед Богом в первую очередь и доверие Ему, что ты на правильном пути. Ты должна быть перенаполнена этим счастьем, солнцем — и от этого рождается ребенок. 

К. Мацан 

— Многодетность — это, как ты сказала, не цель, а некий результат какого-то итога  внутреннего устроения. 

Н. Москвитина 

— Я бы сказала, что это процесс. Цель достигнута, если ты уже мать или отец. А дальше — ты в ходе своей жизни можешь совершенствоваться до второго, до третьего ребенка и так далее. И в пути… 

К. Мацан 

— Прокачиваться до нового уровня. 

Н. Москвитина 

— Да. И в пути ты растешь, что-то приобретаешь, ты чувствуешь: ага, появилось.  И  ты начинаешь со своим супругом, супругой обсуждать эту тему. Понятно, что если беременность наступила, тут я вообще рьяный сторонник рождения — понятно, тут вообще без вариантов. Но это уже Бог дал, — значит, найдутся силы. Но вот это гнаться: давай, давай быстрее — не поспевая головой, сердцем, душой. Нет, тут есть ошибка какая-то внутренняя, дисбаланс чего-то — с помощью детей делать что-то: быть правильным православным или что-то вроде того. И вторая такая серьезная тема на полях родительства — это умение отдыхать. И тут всё примитивно донельзя. Много спать — в любой непонятной ситуации спать. Хотя у меня есть и другая такая же поговорка: в любой непонятной ситуации рожайте ребенка. И то и то — оно работает. Но чтобы это было, ну, это надо быть немножко авантюристом по жизни, — тогда это работает. А если ты хочешь что-то из этого получить — новую себе регалию — нет, не сработает. Ресурс надо брать откуда-то — вот просто примитивно откуда-то его брать. Где ты его возьмешь, если ты вообще не спишь? Значит, много есть. Ты должен восстанавливаться: тишина, либо хороший сон. Либо нормальная еда. Если ты ешь, например, 6 раз в день нормально. Пусть это будет немного, но полноценно — овощи, фрукты, мясо, рыба, у кого как это всё. Но полноценно. То тебе не надо много спать. Это за годы многодетности выработалось.  

А. Леонтьева 

— Я очень много общаюсь — у меня трое взрослых детей и очень много общаюсь с молодежью. И церковная она, нецерковная, но у нее как бы свои понятия. И я больше не могу ничего — как сказать, я не авторитет уже в такой степени, когда была, когда они были маленькие. И вот у них есть такое представление, что ребенок — это когда у него ручки-ножки появились. Они очень ожесточенно могут спорить на эту тему. То есть когда я говорю: ребята, ребенок — это когда встретились две клетки в организме женщины, они смотрят на меня, как на немножко такую блаженную. Я хотела бы от тебя услышать, может быть, ты придумаешь какие-то слова: как объяснить этой молодежи, что такое ребенок? Почему аборт — это маленькая смерть? 

Н. Москвитина 

— Ну, не надо говорить, почему аборт — это маленькая смерть. Наверное, надо сказать, что ребенок — это сотворение мира, это твое личное сотворение мира. Ну, тут не надо даже вдаваться в какие-то богословские тонкости, это же по факту — ты творишь, ты соучаствуешь в этом. Вообще, очень много зависит от головы — рождение многих детей или малого количества детей. От того, на позитиве ты или нет, как ты смотришь на ребенка, как ты смотришь на отношения с собственными родителями — это всё из головы. И иногда бывает, что мы просто в таких клетках, в которых мы, не знаю, как какие-то примитивные курицы что ли — ты находишься внутри клетки и ты смотришь на всё через эти прутья. А на самом деле, выход с другой стороны. Но у тебя просто не хватает мозгов повернуться — это как бы необычное действие. Видя всю свободу — вот тут вот, через закрытое для тебя пространство, надо нетривиально мыслить: повернуться назад, обойти и выйти. И ты видишь, что весь мир перед тобой. И то, что ты видишь, оно находится только у тебя в голове. Всё в голове. Поэтому эти дети, подростки, они должны по-другому посмотреть на собственных родителей, потому что родители их сотворили. А они творят дальше. Вот эти неправильные отношения с родителями — это ключ, шифр и код от всех наших поломок. Выйти из этого неправильного сценария можно только себе самому — ни мама, ни папа тебе вдруг что-то изменят, когда-то придут с тобой в какое-то модное кафе и скажут: «Доча, сын, прости. Мы были какие-то черствые, мы с тобой не общались, не гладили тебя по головке». Никогда этого не произойдет. А если произойдет, то вы этого не увидите. Это может произойти только у вас: вы сами можете изменить те модели, которые вы сформировали. Вы сами можете сотворить мир. И ребенок — это часть этого творения. Вы не захотите, чтобы то, что было в вас плохого, то, что вы неправильно сформировали в себе в результате многих очень факторов. И наши родители тоже поломаны. Эта поломка, в общем-то, от Адама и Евы идет. Это всё можно прервать только самому — только однажды осознав это. И придумав свой сценарий — красивый, правильный, сотворив мир вокруг себя. 

А. Леонтьева 

— Как здорово. Я теперь знаю, что сказать. 

К. Мацан 

— Есть такая тема, которую мы тоже с Аней регулярно поднимаем. А в твоем случае она особенно актуальна — это воспитание детей в церкви. Вот буквально недавно: я прихожу в храм, в который хожу, и вижу среди алтарников, которые держат свечки, что-то выносят, Наташиного сына. И я так порадовался… Наташа, можно расскажу? Наташа рассказывает мне историю, что сын спросил Наташу: «А вот туда, в алтарь, чтобы попасть, как туда записаться?» Он так сказал? 

Н. Москвитина 

— Да, записаться. Это было потрясающе. 

К. Мацан 

— И, соответственно, Наташа отправила его к настоятелю. И настоятель его «записал». Но мне, как родителю, кажется, что это очень крутой педагогический результат — если ребенок, причем он уже не маленький, сколько ему лет? 

Н. Москвитина 

—Четыре с половиной. 

К. Мацан 

— Нет, тот, который стоял… 

Н. Москвитина 

— Понимаешь, там какой процесс был. Петр, которому 10, он ходит в алтарь уже полгода, может быть. А за день до вот этой встречи мы стояли на исповеди, стоял Матвей мой. И он крутился-крутился, крутился. И говорит: «Я пойду за благословением». Я говорю: «Ну давай». А Матвей — у него характер такой, он упертый, такой дерзковатый. Но достаточно смиренный мальчик, не хамоватый никакой, но у него есть какая-то наивная чистота и простота. И с тем, что он хочет, он просто идет напрямую. И, в общем, мы стоим, нас пятеро — я и четверо детей. Он всех обогнал, встал впереди трех тетушек, которые перед нами. Встал и начала буквально по 10 сантиметров продвигаться вперед. Я стою, поглядываю по сторонам — он двигается и двигается, двигается и двигается. Он просто втихомолку… 

А. Леонтьева 

— В сторону алтаря. 

Н. Москвитина 

— Нет, в сторону священника, чтобы взять благословение. Потом он уже вплотную подошел — а там еще идет исповедь. Я думаю: что же он будет делать, не настолько он сейчас подойдет и прервет исповедь, нет. Значит, он вернулся назад. И я вижу, что его что-то тревожит. И опять начал двигаться с исходной точки, опять по чуть-чуть продвигается, опять подошел. Я думаю: что-то его тревожит. В итоге, он подошел ко мне и задал этот вопрос: «Мама, а как мне записаться туда, куда ходит Петя?» — «В алтарь?» — «В алтарь». Но он еще по-детски, коверкая. Я говорю: «Это не ко мне. Иди к отцу Игорю и спрашивай у него». И вот он пошел и спросил. И отец Игорь сразу взял его за руку и просто повел в алтарь. И на следующий день ты уже увидел последствия, то есть они там были вдвоем.  

 
К. Мацан 

— Наталья Москвитина, мама четырех детей, учредитель фонда «Женщины за жизнь», сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Так вот, собственно, мой вопрос: как добиться такого результата, чтобы ребенок, который рос в церкви, не потерял интереса, а наоборот, заинтересовался и захотел еще глубже в это погрузиться? Причем, понятно, что неизвестно, чем это закончится. Потом этот интерес может иссякнуть. Но в какой-то момент, даже желание помогать в алтаре, просто даже в качестве любопытства — это уже, мне кажется, большой мощный задел на будущее. Мне отец Игорь говорил, — правда, это было не про ребенка, а про меня еще, в какие-то ранние годы воцерковления: что если однажды решишь для себя, что тебе Бог не нужен, что Бога нет, жить ты все равно продолжишь так, как будто Он для тебя есть. Потому что есть уже какая-то, если угодно, привычка и знакомство с этой жизнью с Богом. Я вот так думаю, на своих детей экстраполируя, что если просто однажды в какой-то ситуации — будут они церковными или нецерковными в будущем, я не знаю, — но в какой-то ситуации они вспомнят о Боге, что Бог есть, это будет какая-то опора на детский опыт. Вот это уже будет хотя бы для меня утешением, уже будет достаточно. Поэтому мне кажется, когда ребенок погружается в это хотя бы в плане знакомства, это уже важный задел на будущее. Но это не у всех происходит. И мы же взрослые, мы можем очень легко у ребенка отбить желание быть в церкви. Как тут, какую стратегию… 

Н. Москвитина 

— Не знаю. 

К. Мацан 

— Хороший ответ. 

А. Леонтьева 

—Такой длинный вопрос и такой короткий ответ. (Смеются.) 

К. Мацан 

— Я так долго задавал этот вопрос — ты могла за это время подумать. 

Н. Москвитина 

— Ну, я подумала. Я реально не знаю, как. Единственное, что я делаю — это ничего не делаю. Я не морализаторствую. Наверное, это хороший педагогический прием. Но как — мы просто общаемся, много общаемся про то, что такое свобода. Была недавно очень хорошая история, удивительная, произошедшая в нашей семье, мы ее бурно обсуждали со всеми детьми. Но достаточно длинная, минут на 5, можно? 

К. Мацан 

— Конечно. 

Н. Москвитина 

— В общем, старшей дочери исполнилось 13 лет. И мы с ней вдвоем полетели в Сочи на два или три дня. И когда летели, я вот как раз задумалась: как, что — вот подросток со всеми свои волеизлияниями, которые начали жутко меня раздражать. 

К. Мацан 

— Наконец начали? 

Н. Москвитина 

— Да. Я нервируюсь. Единственное, что я не кричу. Но я в принципе не кричу по жизни. То есть не моя добродетель, это оно так есть сразу изначально. И я думаю: она ждет от поездки каких-то лайфхаков, что называется. Она ждет маму здесь и сейчас — что я ей дам? В общем, в самолете я страшно тупила, читала какую-то умную книгу, пыталась что-то и как-то. Принесли еду. Я не ем хлеб. И бутерброд я не съела, остались одни яблоки. Яблоки были настолько жуткие — в том плане, что они были очень красивые, по тому пакету, в котором они лежали — как будто бы яблоки выращивали под пакет. Красные такие, небольшие, чуть больше абрикоса, как большой абрикос. Я таких яблок не видела. И нам после самолета еще нужно было 40 минут добираться на машине. И я подумала, что я эти дурацкие яблоки положу, это лучше, чем эти ужасные бутерброды, положу их в рюкзак — ну, мало ли, там проголодаемся и съедим. И, собственно, забыла. Они были еще запаяны в этот пакет. Короче, абсолютно мертвые яблоки, ненастоящие. В общем, мы ехали и особо ни о чем не говорили. Ну, о чем-то говорили, но не помню я. В общем, никаких вспышек, инсайтов — ничего. Мы просто едем и тупо молчим, периодически обсуждая, какая погода, какой воздух, не то, что в Москве. В общем, всё как у всех. Мы приехали, акклиматизация, пятое-десятое. Пока нашли, как поесть. Поели. И пошли спать.  
У меня есть такая дурацкая особенность — голодной я не могу заснуть никогда. И я проснулась в 3 часа ночи от сумасшедшего чувства голода. И вспомнила про яблоки. Открыла рюкзак. Дочка спит, ей все равно. А я подумала, что какая я мудрая, взяла же эти дурацкие яблоки. Но я реально не могу заснуть. Я не знаю, почему так. Уже будет светать, я не засну, если я голодная. Иногда даже приходится в 5 утра выходить и искать что-то поесть на улицу, до магазина доходить. И в общем, я съела это яблоко, оно было ужасно невкусное. И кожура была горькая, а яблоко внутри было пустое, вот по вкусу реально пустое, искусственное. И я ем его и думаю, во-первых, насколько это ужасно — ты сейчас чувствуешь свою простейшую природу, на животном обычном уровне, ты не можешь заснуть. И тебе нужно съесть это дурацкое яблоко, хотя головой ты понимаешь, что это отрава. Но, в общем, я не умерла, как Белоснежка, нет. Я съела второе яблоко. Они же были очень маленькие. И вспомнила житие Евфросина-повара, который из рая принес два яблока, три яблока там было. И эти яблоки были очень большие, очень вкусные, очень сочные, их нельзя было сравнить с теми яблоками, которые тут у нас. И эти яблоки потом поделили монахи этого монастыря, обсудив, что они действительно райские. И вот у меня проскользнула эта мысль в ночи, что, действительно, насколько это отличается. Хотя то я попробовать не могу, но от противного я понимаю, что это яблоко ужасно. И заснула. 
На следующий день я, по твоему, Костя, вопросу, пыталась, в общем, как-то дочку вытянуть на какие-то глубокие философские темы, чтобы у нее эта поездка отложилась, чтобы я тут сработала, как настоящая мать. Но всё натянуто, это всегда видно, чувствуется. И, в общем, это всё не клеилось. И когда мы ужинали вечером, я поняла, что весь день рождения прошел, и что ты, мамаша, ничего из себя не изрекла, ничего не произошло. И вдруг меня осеняет, и я говорю: «Полина, как ты думаешь, почему Бог раньше общался напрямую. В Ветхом Завете были пророки, Он напрямую обращался к человеку — но не к каждому, а к кому-то? Почему Он кому-то говорил напрямую, а кто-то получал уже вот эти откровения через избранных людей. Что было в Моисее, например, такого, что отличало его от других людей?» Полина заинтересовалась, уже не было вымученное — вот здесь и сейчас. Я почему-то это произвела. И она говорит: «Мама, может быть, он был милосердный, например, добрый». Я говорю: «Слушай, но этого мало. Сколько людей милосердных, добрых. Весь народ израильский был перед Его глазами. Он избрал одного человека. Что в нем было такого?» На самом деле, у меня не было ответа точного. И до сих пор его, собственно, нет. Ну, и мы начинаем размышлять: одно, второе, какая-то еще характеристика, жертвенность у нас мелькала. А Полина говорит: «Наверное, он очень хорошо говорил». Я говорю: «Стоп, нет. Точно нет, он говорил плохо. И даже брат его Аарон, он ему помогал именно, чтобы была эта связка между ним и всем народом, он помогал ему говорить правильно. Ему помогали даже руки держать, когда он поднимал руки к небу, потому что у него руки уставали. Но почему те люди, которые держали его руки, они сами не общались с Богом? Вот они были там, рядом, а Бог действовал именно через Моисея. Ну, что это такое — почему Моисей?» 
И в этот момент меня сзади огибает человек, который раздвигает меня и Полину и кладет на стол два громадных яблока и говорит одну-единственную фразу: «Не забывайте то, что принадлежит вам». И скрывается за дверьми кухни. Там еще такие двери на кухне такие, как барные — мотаются, открываются, закрываются, без ручки. И он просто исчез там. И мы сидим просто в шоке, просто без слов. Но Полина еще не знала моего ночного голодомора. Мы просто были в шоке от этой фразы. Фразу мы намертво зафиксировали. И Полина говорит: «Вообще, странно как-то».  И тут меня прорывает и я говорю: «Полина, ты представь — я сегодня ночью съела эти два дурацких яблока из самолета, представляешь? И всё сходится». И Полина берет эти два яблока, берет меня за руку и говорит: «Мама, пошли на веранду. Всё, эти яблоки мы должны съесть просто с огрызком. Это яблоки оттуда». Ну, это было так. И до сих пор я так это чувствую. Это была фантастическая история, это был ответ — почему Бог не говорит с людьми напрямую, понимаете? Мы вышли, мы ели это яблоко час. Я понимаю, что сейчас это звучит очень странно, уже какие-то обычные описания этой ситуации с точки зрения того, какие они были. Но не могу это не рассказать, потому что это всё часть какого-то божественного проекта. Они правда были очень нереальные. Они были, во-первых, сочные, вкусные. Они были очень большие, мы реально ели час, просто уже запихивая. Мы не съели огрызок, мы его выкинули. Но мы были настолько в шоке, что мы даже не сфотографировали. Мы сколько возвращались к этому. Я говорю: «Полина, ну как можно было не сфоткать их?» Она говорит: «Ты знаешь, потому что это было чудо. И чудо нельзя зафиксировать». Оно было тогда, и оно осталось только в сердце.  

А. Леонтьева 

— Какой замечательный рассказ. Но я вспомнила, Наташа, тут был такой у нас такой герой — священник, он тоже классно очень сказал, когда его дочка-подросток сказала ему: «Папа, ну вот чем ты докажешь, что Бог есть?» А батюшка, помолясь, говорит (ну, кошка рядом сидела): «Мурка, ну скажи ей». И Мурка подошла и трижды потерлась об эту девочку. И в общем, подтвердила мысль. 

К. Мацан 

— Не раз ты уже упомянула нашего духовника отца Игоря. У него есть фраза, любимая такая, афористичная: «Тот, кто не нашел в отце Бога, тот не найдет в Боге Отца». Конечно, эта мысль претерпевает самые различные истолкования. А для тебя как она отзывается? 

Н. Москвитина 

— Костя, я прямо сейчас заплачу, ты меня настолько растрогал. Буквально несколько дней назад, действительно, дня четыре назад, я как-то в очередной раз искала какие-то ответы от Бога. Я уже сказала, что я Бога называю «папочка», это для меня сейчас наиболее искреннее обращение. И когда я задала Ему вопрос, я вдруг в этой книге читаю: а сейчас я вам приведу пример протоиерея Игоря Фомина. Это рассказ, который он написал о своем отце. Этот рассказ называется «Отец». И я думаю: вот оно! Понимаешь, у меня как молния внутри пробила, и я поняла, что я должна найти отца. Того, кто является моим истинным биологическим отцом, тот, кто является моим настоящим папой. Потому что меня воспитывал отчим, я его люблю, как отца. Я его потеряла в 16 лет и очень сильно это всё переживала, лет пять, наверное. Я его очень сильно любила. Но у меня не было закрыто именно с тем папой, которого я фактически не видела. В 3 года произошел развод между родителями, и я ничего о нем не знаю, кроме того, что его зовут Андрей. Но у меня отчество даже другое — Игоревна. И я его нашла за один день, понимаешь. Я узнала, что он умер. И я вот сейчас вся в этой истории. Я пока еще ее не прожила, она мне тоже нелегко далась. Он умер от онкологии, умер в 2014-м году. И в первый раз я задумалась  о том, что его надо найти тогда, когда он еще был жив. И я не знаю, был он крещен, не был крещен. Вообще, ничего про него не знаю. И не знаю, как сейчас эту цепочку найти, каких-то родственников. Знаю, что сын у него есть. Вот я думаю, что каждый должен как-то стремиться на протяжении своей жизни найти себя, обрести — вернуться к тому, что наш Небесный Папа о нас задумал. И прийти в какой-то мир с собственными родителями — это часть этой всей большой глобальной программы. И самим являться родителями своим детям так, чтобы не было таких историй, как у меня, когда дети потеряны. Это наша задача. Пока мы тут на земле не сделаем это всё правильно, я думаю, о милосердии можно только мечтать. Ну, хотя, в принципе, наверное, о милосердии мы все только мечтаем, по своей природе, потому что милость — это любовь, которая не была заслужена. Но хоть какая-то такая большая, светлая надежда должна зародиться в сердце на Его любовь, если мы тут умеем по-настоящему любить.  

А. Леонтьева 

— Наташа, спасибо огромное. Такая пронзительная и такая плотная получилась беседа. С нами была Наталья Москвитина, мама четверых детей, глава фонда «Женщины за жизнь». И сегодняшняя передача меня потрясла. Вот всё, что я могу сказать. 

Н. Москвитина 

— Спасибо. 

К. Мацан 

— Мы обогащаемся такими беседами. Анна Леонтьева и я, Константин Мацан. До свидания. 

А. Леонтьева 

— До свидания. 

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем