«Встреча с Богом». Священник Александр Сатомский

У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.

Мы говорили о смыслах праздника Сретения Господня, и как христианину встретить Бога в своей жизни.

Ведущий: Александр Ананьев

---

А. Ананьев

— Когда Она в церковь впервые внесла

Дитя, находились внутри из числа

людей, находившихся там постоянно,

Святой Симеон и пророчица Анна.

Это эпиграф к нашей сегодняшней программе «Вопросы неофита» на радио «Вера». Я Александр Ананьев. Сегодня 14 февраля. Завтра, 15 февраля, мы празднуем Сретение, празднуем встречу с Богом. И для меня, друзья, это двойной праздник — 15 февраля 2018 года, то есть ровно четыре года назад протоиерей Игорь Фомин крестил меня, недостойного, в храме благоверного князя Александра Невского при МГИМО. Это то, чего я очень долго ждал; это то, к чему я готовился; это то, чего я не понимал; это то, что я едва понимаю сейчас, но для меня это было важным. И вот сегодня я ровно четыре года как неофит. Смотрите, до крещения мне казалось, что вот как только я крещусь, все сразу станет как бы на свои места, жизнь пойдет по правильным рельсам, и я, как этот знаменитый трамвай вокруг Патриарших прудов, буду ездить спокойно, ровно и по расписанию, вопросов у меня не будет ни к себе, ни к окружающим. Ну а как же, теперь я другой человек. Прошло четыре года, и я до сих пор сам себе напоминаю старую «Ниву», которая, треща подвеской, продирается через сибирский лес из точки А в точку Б, причем точку А он вспоминать не хочет, а точку Б он себе не представляет. Но едет, едет старательно. Очень простой вопрос, на который я сегодня хочу получить ответ: как встретить Бога в своей жизни? Какие преграды стоят между мной и Богом? Ну и, конечно же, поговорим о смысле праздника Сретения. А поговорим мы сегодня об этом с настоятелем Богоявленского храма в Ярославле, священником Александром Сатомским. Добрый вечер, отец Александр.

Иерей Александр

— Добрый вечер.

А. Ананьев

— Вы Бога встретили?

Иерей Александр

— Хочется думать, что да.

А. Ананьев

— У вас нет однозначного «да»?

Иерей Александр

— Мне кажется, это та ситуация, в которой однозначное «да» звучит очень странно.

А. Ананьев

— Почему?

Иерей Александр

— Потому что каждый раз — я обращаюсь в этом случае к этимологии, да, что греческое «Феос» происходит — то есть и «Бог», происходит от глагола «фео» — «бежать». То есть Бог как бы находится на уровне горизонта — я вижу, я двигаюсь, а горизонт не становится ближе. При этом прохожу конкретное количество шагов, и они действительно есть, а горизонт все там же, а я все двигаюсь.

А. Ананьев

— Позвольте мне подарить вам образ, который вам как человеку, блестяще мыслящему образами, точно понравится. Моя подруга Настя Коваленкова написала блестящую детскую книжку, глубочайшую, как я не знаю, колодец в Израиле. Называется «Мышонок, который Там» — детская книжка, которую она сама иллюстрировала. И этот мышонок все мечтал добежать до синего леса, который находится вот там, на горизонте. И он там целый день бежал, бежал, бежал к этому синему лесу, приходит, а там обычный лес такой, ну обычный, ничем не отличается от никаких других. Спрашивает у лося: а где тут был синий лес, такой красивый? — Как где? Вот — показывает на другой конец поля, а там уже синий лес. То есть, с позволения сказать, образ Бога — это образ синего леса, к которому мы стремимся и, получается, не добежим?

Иерей Александр

— По всей видимости, нам придется всегда бежать. В том смысле что Он неисчерпаем. То есть на самом деле мы находимся как бы сразу в двойственной ситуации: мы уже с Ним и никогда в полноте с Ним не будем.

А. Ананьев

— В земной жизни.

Иерей Александр

— Возможно, вообще. В том смысле, что ведь по мнению целого ряда, например, экзегетов, собственно, радость и блаженство Царства ровно в том, что мы будем постоянно постигать Бога. И этот процесс не завершается, то есть что за найденной глубиной открывается следующая глубина, потому что Он неисчерпаем. И вот в этом смысле, мне и кажется, это как бы тот вопрос, в котором мы на самом деле вообще никогда не можем поставить точку, что все понято, все найдено, все просто, да. Хотя, я замечу, в христианской традиции такие авторы были. То есть, например, в период арианской смуты были, да, например, скажем, там богословы, которые считали, что Бог прост — в смысле что понятен, Его можно постигнуть, все, и с этим постижением жить. Но это было крайнее арианство, которое Церковью было отметено практически сразу же.

А. Ананьев

— Вот умеете вы ответить на вопрос ясно, понятно, но так, что понятней после этого ответа не стало, а стало даже как-то наоборот. Я сейчас сижу, думаю: а как же вот все те... У меня дома шкаф, а в шкафу три полки отведены книгам духовной такой тематики — там от любимого издательства книги, которые мне дарят, молитвословы, там еще что-то. И там очень много написано о том, что вот это Богу угодно, вот это Богу неугодно, вот здесь Бог велит нам делать так, вот здесь нет. Получается, что все три полки, они основаны, получается, на чем? Если мы, ни один из ныне живущих, ни разу не встретил Бога. Ну, кстати, Симеон встретил? Встретил. Пророчица Анна встретила? Встретила. Апостолы встретили. А мы — нет.

Иерей Александр

— Нет, вот в этом смысле как раз эта двойственность и проявлена. Они так же встретили и нет. В том смысле, что да, как бы объективно эта встреча имела место, но на примере тех же апостолов мы видим: оттого что она произошла, ничего понятней для них не стало. На этапе, когда Христос воскрес, да, например, — это первая глава Книги Деяний, — мы слышим, как Ему задается вопрос, хотя, да, казалось бы, вот эта космическая драма произошла, то есть смерть побеждена в Кресте, да, как бы превозможена Воскресением. И то, о чем спрашивают апостолы: Господи, все отлично, не в этот ли год Ты все-таки восстановишь царство Израилево? Вот все было здорово, давай к практической части. И это не потому, что они плохие, или глупые, или какие-то еще, потому что они люди.

А. Ананьев

— Они просто люди.

Иерей Александр

— Вот это предельно наша история. С Анной пророчицей и с Симеоном тот же самый рассказ. Что делает Анна пророчица, как женщина? Увидев, она все поняла, она ко всему готова, она развернулась и ушла сообщать всему Иерусалиму о том, что у нее есть некоторый секрет, которым она готова поделиться. Что делает Симеон, как уставший мужчина? Он в покое идет умирать. То есть каждый из них как бы является и реализует себя так, как ему вот в итоге и было органично. Так как бы поэтому вот мне каждый раз кажется, что это на самом деле предельная двойственность. И более того, самый яркий образ отношений человека и Бога, да, вот внутри библейского текста, как мне кажется, это, безусловно, Песнь песней, безусловно. То есть это текст, который целиком про очень яркую, эротическую, сексуальную и вовлеченную любовь мужчины к женщине, и этот же текст про предельно глубокую, яркую и вовлеченную любовь между человеком и Богом. Это абсолютно схожая реальность с точки зрения и автора, ну и, соответственно, другого автора. Мы помним, что каждый раз у нас присутствует в тексте Бог, да, и автор текста из людей. И это текст, который не имеет начала и конца, он дан как срез отношений, в котором развития и кульминации, в общем-то, нет. Мы просто как бы допущены в созерцание этой тайны на какой-то момент времени, и вот мы смотрим, как она выглядит сейчас, в следующий момент, после следующий, и что-то произойдет дальше, но мы не знаем, что. И это в том числе про тайну нас.

А. Ананьев

— Можно я назову наш сегодняшний разговор, вот эту вот часть «Светлого вечера»: встреча, которой не было?

Иерей Александр

— Ну вот опять же я не соглашусь, что ее не было. Здесь вопрос про всегдашнее движение, то есть вот Песнь песней, она ровно про это. Они встречаются, но не достигают друг друга конечно — за встречей следует расставание, после расставания новая встреча, потом происходит потеря, потом один ищет другого, потом они друг друга находят, потом возлюбленная говорит: беги, да, и на этом заканчивается текст. То есть вот эта динамика сопровождает эти отношения постоянно. Поэтому нельзя сказать, что эти влюбленные никогда не встречались или что их встречи не важны или не ценны. Нет, на них вообще весь их опыт построен. Но в каком-то смысле ни одна из них не конечна, ни об одной из них мы не можем сказать: и жили они долго и счастливо.

А. Ананьев

— Не помню, где мне достались эти размышления о том, что все сказки большая ложь именно потому, что вот там они поженились и жили долго и счастливо. И тем самым воспитывают в детях, что они вырастут, поженятся и как, и все, и все. А потом-то выясняются, что после жили долго и счастливо — там все не так однозначно, там начинается самое сложное, самое серьезное, самые большие испытания, и пройти их достойно еще не каждому дано.

Иерей Александр

— Ну более чем. Но равно как и вот в этих отношениях, точно также.

А. Ананьев

— Вы настоятель Богоявленского храма в Ярославле. Мне всегда казалось с высоты моего неофитского пьедестала, что главная встреча с Богом произошла именно в Крещении, В Богоявлении, именно там Бог явился. Сегодня я поймал себя на том, что там в разных источниках читаю, что вот встреча с Богом произошла именно в Сретение. Я понимаю, что и то встреча, и это встреча, чем они принципиально отличаются друг от друга? И это встреча с Богом, и это встреча с Богом. Здесь Его встречал человек, который ждал этой встречи, здесь Его встречали люди, которые ждали эта встречи.

Иерей Александр

— Мне кажется, это про тайну, которая этапно реализуется, этапно раскрывается. Мы же это видим и в Рождестве непосредственно Христовом, да даже более того, во встрече Марии и Елизаветы, когда к этой тайне приобщены двое: носящая во чреве и, в общем-то, также носящая в чреве. Но одна носит Мессию, другая пророка. Да, это происходит, собственно, в Рождестве, когда вот эти диаметрально противоположные группы — пастухи и волхвы — встречаются с одним и тем же Младенцем. Это происходит в Сретение, это происходит в Богоявление. В каждом из этих событий эта встреча происходит, но она измеряется очень по-разному. То есть это тайна, реализуемая вот на каждом этапе в новом раскрытии.

А. Ананьев

— Я вот сейчас смотрю, как раз в Успении встречи как таковой не происходит. А в остальные — да.

Иерей Александр

— Ну Успение и не тема о Христе в конечном итоге, то есть это тема про измеримое, про человека — Мария измерима, у Нее есть начало, у Нее есть конец. Ну как бы понятно, что ни у кого нет конца в абсолютном смысле слова, да, то есть мы все родившиеся в бессмертие и Она тоже. Но вот в такой в простой, понятной, измеримой истории у нас у всех есть, да, ее начало и конец. Вот у Нее также. То есть поэтому да. А как бы про этот, например, день, так сказать нельзя.

А. Ананьев

— «Вопросы неофита» на светлом радио. Я Александр Ананьев. Беседуем сегодня с настоятелем Богоявленского храма в Ярославле, священником Александром Сатомским. Завтра, 15 февраля, мы празднуем Сретение, празднуем встречу с Богом, а я еще и праздную четвертую годовщину моего крещения. Я буду чередовать вопросы о смысле праздника с моими личными вопросами, которые меня тревожат. Вот о смысле мы немножко поговорили, хочу теперь о личном задать. Меня мучает ощущение, что после крещения, как мне казалось, это будет: я вот обращу свой взор наверх, образно говоря, и буду как бы видеть, общаться, чувствовать Бога. И вот этого не произошло, как я сейчас ощущаю, будто бы я так взглянул наверх, сказал: привет, вот я, я с Тобой, с Тобой, — а дальше все, отвернулся, и опять с людьми как бы на уровне себя. И меня мучает то, что вот, по сути-то, ничего и не изменилось. А очень хочется, чтобы эта встреча была. И весь вопрос в том, может быть я делаю что-то не так? Может быть, надо как-то иначе? Чтобы вот мой горизонтальный взгляд приобрел вертикальное какое-то измерение, которого в моей жизни сейчас мне критически недостаточно, мне хочется больше. А больше — как? Принять монашеский путь служения? Ездить к отцу Пантелеимону (Королеву) в монастырь и убирать снег вокруг? Я не знаю. Что стоит преградой между мной и Богом? Как мне дойти до этого синего леса?

Иерей Александр

— Ну в конечном итоге не имею ни малейшего представления.

А. Ананьев

— Спасибо.

Иерей Александр

— Пожалуйста.

А. Ананьев

— Это была программа «Вопросы неофита» и отец Александр Сатомский.

Иерей Александр

— Ну прямо вот предельно честно — так, да. С другой стороны, можно предположить часть вещей. И вот в формате предположения, а точнее для начала в формате иллюстрации. Вот у нас есть пример некоторого опыта, который мы считаем безусловным — это опыт Пятидесятницы. Момент, когда на апостолов зримым образом сошел Святой Дух, когда они получили экстраординарные дары очевидно. Им не показалось, они не подумали, тысячи людей были свидетелями — вот все однозначно настолько, насколько это вообще можно представить однозначным в рамках нашей истории. И это произошло, это было действительно так. Что предваряет Пятидесятницу? Это как раз Книга Деяний, 1-я глава, 8-й стих — Христос говорит апостолам о том, что поручает им миссию, что, ну во-первых, Он отвечает на вопрос про времена и сроки Иерусалима, о том, что это не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в Своей власти — то есть Он полностью аннулирует сам вопрос. А дальше говорит, да, что вы будете Мне свидетелями в Иерусалиме, Иудее, Самарии и до края земли. После чего, собственно, возносится. А происходит дальше да, вот, собственно, обещанная Пятидесятница. И по всей логике мы понимаем: вот тут апостолы, исполненные Святого Духа, расходятся по всем углам земли, проповедуя Христа Воскресшего. И ничего этого не происходит. Ничего. Как апостольская община была общиной Иерусалима, так она ей остается. Как она не уходила из города, не порывала своих отношений с Иерусалимским храмом, не прекращала своих связей с синагогальными общинами местными и все остальное, так она этого и не делает. Она прекрасно, компактно, уютно живет там же, где и жила. И действует там же, где и действовала. Ее силой выталкивает из Иерусалима и Иудеи ситуация первого гонения, после проповеди архидиакона Стефана. В итоге главными действующим лицами этой проповеди станут только двое — Петр и Павел, один, соответственно, из которых вообще не входит в число двенадцати. И книга, которая называется Книга Деяний Апостольских, ни о ком другом ничего практически нам не говорит. Церковное Предание очень мягко скругляет эту тему ранней смертью апостолов. Глубоко апокрифические тексты, типа Деяний Фомы, расскажут нам, что, конечно, он дошел аж до самой Индии. При том что на самом деле мы видим, что индийские христиане — это христиане преимущественно несторианского толка, которые были выдавлены в свое время из Византийской империи и, соответственно, бежали от нее со страшной силой, и кто-то осел на персидских территориях современного Ирана, а кто-то бежал еще дальше и, соответственно, осел в Индии. То есть, мягко сказать, не потому что проповедь Фомы, а потому что исторические неблагоприятные обстоятельства значительно позже, чем все заявленные события. Но это излияние Духа было на всех, и этот дар был очевиден. Но что произошло дальше? Я не говорю о том, что все остальные апостолы развернулись и ушли. На самом деле, вполне возможно, для них для всех в массе своей это просто закончилось очень быстро и драматично. Совершенно запросто вот в рамках ну как бы того момента времени. Но как минимум вот этот ранний период, когда они все были живы, здоровы, да, и полны сил, эти ну примерно где-то порядка, может быть, десяти лет, двадцати лет, если говорить про начало Павловой проповеди, не ознаменованы ничем. Они все получили и в некотором смысле ничего с этим не сделали. В каком плане, да? Что все хорошо, вот Бог обещал, вот мы получили, дальше какой следующий ход? Следующий ход — Бог придет судить мир. Мы-то готовы, мы — та самая община, тот остаток Израиля, который, в общем-то, всеми пророками и предсказан. Все, Господи, здесь нечего спасать, жги. То есть они все, ну видимо, погибнут. А план Бога радикально другой: нет, Я не приду ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. А вы разойдетесь до края земли, до края земли проповедуете об этом Воскресении. И не в своем уютном междусобойчике, вот среди всех этих диких людей, которых вы вообще себе слабовато представляете, считаете, что там киноцефалы живут. Вот вы среди них пойдете и это расскажете, и приведете их ко Мне, а там посмотрим. То есть в этом смысле так как бы и на свою историю мы можем примерить эту же самую рамку. Мы получили эти дары объективно, и они могут быть праздными в нас сколько угодно. Даже не в прямом смысле слова праздными совсем, но мы можем очень долго распоряжаться ими как-то совершенно тривиально. До момента пока, как правило, в рамках какого-то радикально вешнего кризиса мы не будем выпнуты куда-то туда, где мы ну как бы окажемся перед объективной необходимостью, резко барахтаясь, учиться плавать, чего-то там делать, и вообще, как бы производить какие-то чудеса и исцеления направо-налево, потому что ну иначе никак.

А. Ананьев

— Имеем смысл самому себя выпинывать куда-то туда? Ну хотя бы пытаться?

Иерей Александр

— Ну как бы наша аскетическая традиция преимущественно говорит, что да, этим, собственно, системно мы заниматься и должны. Кроме маленького «но»: объективно не очень понятно, в какую сторону конкретно себя нужно выпинывать. Потому что, как правило, у нас же всегда есть о себе какие-то такие сверхожидания, да, что ну вот условно, да, вы говорите, что если ставить вопрос о интенсификации духовной жизни, то ну это, конечно, в Переславском глухом монастыре махать лопатой, быть хуже всех, значит, смирять себя...

А. Ананьев

— В Переславском монастыре хорошо, есть гораздо более суровые места.

Иерей Александр

— Есть, безусловно. Ну просто вы этот пример привели, я вообще не против переславских монастырей.

А. Ананьев

— Ну чудесно, там как дома.

Иерей Александр

— Но мне кажется, в абсолютном большинстве случаев нам надо вообще резко сбавить пафос, в том числе пафос относительно самих себя. То есть мы можем принципиально послужить Богу исключительным способом, как правило, не меняя точку географического присутствия ни на метр. А в большинстве случаев, даже тип жизни.

А. Ананьев

— Не превратимся мы тогда в людей, которым дали вот этот бесценный дар, а мы его так аккуратно сложили, убрали в карман, сказали: а, ну окей, хорошо, — и продолжили заниматься тем, чем занимались. Ну есть сейчас такое самовоприятие: да, я теперь хожу в церковь, да, я теперь причащаюсь, я теперь исповедуюсь, я теперь знаком и имею счастье общаться с замечательными священниками. Да, моя работа изменилась. Да, я там день свой построил как-то иначе. Ну это все. Я не могу сказать, что я поменялся конкретно, нет вот этого горизонтального измерения. Я просто немножко поменял свой график, по сути. Все.

Иерей Александр

— Ну в этом смысле, мне кажется, здесь важны две ремарки. Первая из них, да, в том, что, например, евангельская история про таланты, она про то, что они отдаются в рост торговцам — то есть есть кто-то, кто может системно мне помочь умножить этот дар. Вот эти кто-то — это принципиально ближние. То есть вот я поэтому могу не менять никакую географию, а возрасти нещадным способом, банально внутри взаимодействия с этими несколькими людьми. Хотя вполне, возможно, что миссионерствовать в каких-нибудь теплых латиноамериканских странах мне было бы значительно интереснее. Ну и как минимум значительно эффектнее в плане внешнего...

А. Ананьев

— А с неблагодарными близкими не так увлекательно.

Иерей Александр

— А с ними вообще не увлекательно, как правило, да. То есть там вот прямо не увлекательно как бы в рамках базовой позиции. Это первое соображение. А второе, собственно, в том, и об этом говорит Силуан Афонский, да, что главный навык в жизни христианина в том, что на этапе, когда он абсолютно пуст и совершенно не ощущает никакой благодати, помощи и присутствия Бога, жить так, как будто они есть. Вот в некотором смысле, мне кажется, это про ситуацию внутреннего взросления. Нам очень легко в некотором плане сесть на иглу благодати: то есть что, когда я делаю, я сразу получаю ответ. Я вкладываюсь — я тут же получаю какую-то прибыль, я нахожусь в постоянной отдаче.

А. Ананьев

— Я делаю шаг и тут же встречаю.

Иерей Александр

— Да, а на самом деле точно наступит, и в жизни каждого наступит ситуация, а в жизни большинства наступила ситуация, когда ты делаешь шаг, два и десять — и не происходит ничего. И не будет. А ты идешь дальше.

А. Ананьев

— Сейчас у нас минута полезной информации на светлом радио. А через минуту я обязательно задам отцу Александру вопрос. Если то, что ты делаешь, не приносит результата, может быть, стоит попробовать сделать это как-то иначе? Или же надо, ну знаете да, вот эту всю мотивационную логику: если то, что ты делаешь изо дня в день, не приводит тебя к твоей цели, значит, ты делаешь что-то не так. И я сейчас услышал, что если ты делаешь что-то, это не приносит тебе результат, значит, ты делаешь все правильно — некий парадокс. Об этом мы поговорим через минуту полезной информации на радио «Вера».

А. Ананьев

— «Вопросы неофита», посвященные большому двунадесятому празднику Сретения, празднику встречи с Богом, с которой не все так однозначно, которую мы ждем, к которой мы готовимся, как старец Симеон, но встретили ли мы Бога? Это вопрос, на который я вот в самом начале нашей беседы с моим сегодняшним гостем дал отрицательный ответ пока. Настоятель Богоявленского храма в Ярославле, священник Александр Сатомский. Слушайте, отец Александр, а от нас вообще хоть что-нибудь зависит? Смотрите, старец Симеон — он ждал Бога, он, собственно, его жизнь была посвящена тому, чтобы ждать Бога, и он по некоторым данным триста лет прожил, было ему сказано, что не дождешься ты смерти, пока не увидишь своими глазами Бога. И вот он сидел и ждал. От него что-нибудь зависело? Нет. Он мог что-то сделать? Нет. Он просто ждал. Пророчица Анна просто ждала. Все остальные просто... То есть, получается, делать ничего не надо, надо верить, надо сидеть ровно и ждать.

Иерей Александр

— Нужно заметить, что эти примеры, наверное, все-таки немножко совсем про другое. Ну если мы возьмем широкий контекст истории Симеона, хотя опять же, повторюсь, он построен на чистом апокрифе, да, и сам евангельский текст ничего об этом не говорит. И, соответственно, поимеем в виду, что Симеон вступает в эту ситуацию ввиду кризиса, да, то есть этапа перевода свитка Исаии.

А. Ананьев

— На греческий.

Иерей Александр

— Да, о том, что «алма» или «бетула» — «дева» или «молодая женщина» родит Сына. И, соответственно, для Симеона было очевидно, что это ошибка в тексте, потому что девы не рожают, да. И, соответственно, эта ситуация ввела его в вот это прямое ожидание явления Мессии Израиля. То есть здесь нельзя сказать, что от него ничего не зависит, то есть это действие, приводящие к определенного рода результатам. С Анной пророчицей мы, в принципе, имеем в виду, что в каком-то смысле она вообще ничего не ждала, то есть она жила при храме. То есть это был ее сознательный выбор, она сделала его в виду определенных жизненных обстоятельств, да, мы знаем, что она ранняя вдова. И для нее эта встреча значительно большая неожиданность. То есть если Симеон находится в системном ожидании, да, то Анна, скажем так, мы бы сказали, стечением обстоятельств, да, оказалась там, хотя мы понимаем, что тут не про обстоятельства разговор. Поэтому ну вот я прямо абсолютно не соглашусь с тем, что это исключительно про выжидательную позицию. Нет, это про причинно-следственные связи, внутри которых каждый из нас существует. Мы осуществляем некоторые действия, эти действия приводят к определенного рода результатам. В этом в том числе состоит, в общем-то, наше взаимодействие как с ближними, так и с Богом.

А. Ананьев

— Ну ведь старец Симеон не мог приблизить. Не было ничего такого, что он мог приблизить эту встречу, которая состоялась вот именно в этот день.

Иерей Александр

— Любопытно, что, с точки зрения израильской экзегезы, мог. Конечно, не посвященной этому отрывку — не бывает иудейской экзегезы на евангельские тексты, да. Но в плане общего контекста мнение учителей того периода времени о явлении Мессии, да, кроме всего прочего было в том, что именно от праведности Израиля зависит явление ему обещанного потомка Давида. То есть виднейшие законоучителя, родоначальники <термин> Шамай и Гилель как бы четко были уверены, что вопрос праведности напрямую завязан с вопросом явления Мессии. Только они занимали разную позицию: Гилель принципиально считал, что каждый должен заниматься личной праведностью для того, чтобы это произошло; Шамай считал, что нужно принуждать к соблюдению заповедей, чтобы весь Израиль под ружье взял их и исполнил, и, соответственно, Мессия, ну скажем так, вынудить Бога явить обещанное. При этом мы на самом деле понимаем, что такого рода ожидания были глубоко ложными. Замечу, что и в современном иудаизме они достаточно активны в таком же формате, да, что от соблюдения заповедей зависит приближение мессианского царства. Почему ложными? Потому что ни в какой экстраординарный момент времени Бог не являет Мессию. Он являет Его в некий очень обыденный, а в каком-то смысле даже упаднический период. В истории Израиля совсем недавно было лучше — в период Хасмонеев, когда они управляли сами своей страной, когда они были сами хозяевами своего государства. Здесь все стало, то есть тогда-то было не очень, да, потому что это <термин> династия, там целый ряд других моментов, а сейчас стало значительно хуже. Это римский контроль над территориями, ну по факту как бы, да, включение Израиля непосредственно в орбиту Римского государства, это налоги в пользу цезаря, это предельная политическая несамостоятельность, это внутриобщественная раздробленность очень серьезная. Ничего хорошего, никакого Израиля вот в этой полноте, чистоте и святости соблюдающего Тору, чтобы вдруг стало все настолько хорошо и замечательно, что вот теперь-то можно, не было ни до, ни в момент, ни после. И Бог не из этих соображений являет Мессию. Поэтому здесь вот как бы про эту как бы соотнесенность, несоотнесенность усилий — ну как бы такая двойственная вещь, что на самом деле, с точки зрения учителей, сама по себе праведность уже способствует явлению Мессии миру. Но при этом мы видим, что с точки зрения евангельского текста и обстоятельств евангельской истории — нет.

А. Ананьев

— Вы сейчас сказали очень созвучную моему размышлению вещь. В этом году на Богоявление я вдруг понял, ну вернее мне сказали, в сотый раз, наверное, сказали, а понял впервые, что в тот самый момент на берегу ведь было много людей. Но поскольку остальные были как-то не готовы увидеть Бога, они Его и не увидели. Для них в лучшем случае что-то бумкнуло там, грохнуло, сверкнуло — ну и что случилось? Да не знаем, ничего не случилось. Ну значит, ничего не случилось. Увидел Бога лишь один человек, потому что был готов. Полагаю, что в момент встречи, которую мы празднуем в Сретение, в храме было тоже не два человека, как вот я себе представляю: такой вот пустой храм, этот свет вот такой косой красиво падает через окошко, там благообразный старец и старушка прекрасная, и вот они: ой, наконец-то. Нет, все было немножко не так: там было полно народу, это был большой храм, огромный, такой город в городе. И из всего огромного количества народа увидели Бога только два человека, которые были готовы. И это приводит меня вот к какому неожиданному выводу: а что если Богоявление, как и Сретение, продолжается и сейчас? Но мы как бы не готовы, а поэтому не видим. А если бы были готовы, то непременно бы увидели.

Иерей Александр

— Тема «готовности — неготовности» кажется мне предельно спекулятивной.

А. Ананьев

— Как? Это же мы должны к этому стремиться, это вот цель жизни.

Иерей Александр

— Должны, должны, но есть маленькое «но». Знаете, есть целый ряд практик, иногда очень такого откровенно оккультного свойства, ну знаете, как какое-нибудь «ментальное родовспоможение» там — ну это я так, условно, — когда некий человек за определенную сумму денег обещает какой-то вау-эффект, ну без ничего, вот на этом ментальном уровне: я буду посылать тебе сигналы, ты их будешь принимать и благополучно родоразрешишься. Например.

А. Ананьев

— Хочется сказать словами героини «Служебного романа»: «Людмила Прокофьевна, где вы набрались этой пошлости?»

Иерей Александр

— Это совсем другая история, расскажем ее вне эфира. Продолжим пример. Идея в следующем. Если вдруг у человека на самом деле благополучно прошли роды — это произошло, потому что учитель преподал верно сигнал, а ученик сумел его корректно принять. Если же вдруг что-то пошло не так — то это пошло ровно по одной причине: потому что учитель-то преподал верный сигнал, но ты, злочестивец, не сумел принять его. Поэтому то, что у тебя изуродованный ребенок, или вообще роды закончились там смертью, или что-нибудь еще — ну это же не проблема того, кто преподавал, проблема того, кто принимал. Вот поэтому мне кажется, вот все эти темы «готовности — неготовности» до некоторой меры спекуляции. Потому что, если все произошло — молодец, да, то есть ты верно понял и принял. Если как бы не произошло — то ну как бы ты и дурак.

А. Ананьев

— Думаю: что мне это напоминает? Это мы в детстве придумали такую гениальную мошенническую схему. Мы были в 6 классе, мы придумали с другом, как помогать людям выигрывать в лотерею. Говорить им: мы поможем вам выиграть в лотерею. Вам надо просто купить билет. Если вы не выиграете, мы просто вернемся вам деньги. Но если выиграете — мы молодец. И на сто процентов работает.

Иерей Александр

— Ну таких схем много. Поэтому в некотором плане мне кажется, что вот такого род линейный поход — это подход, предельно ограничивающий действие Божие. То есть я субъект, а Он только объект. И от меня зависит все целиком и полностью: вот я готов, вот я не готов, вот я хочу, не хочу, могу, не могу — мы чрез это «я» прокручиваем всю свою реальность. С одной стороны, это понятно, мы как бы практически нигде никакого другого опыта и приобрести не можем, да, потому что мы как бы эгоцентричны по определению, да, как бы нам надо системно работать с тем, чтобы от этого как-то суметь уйти. Если это не иметь в виду, это будет просто нашей неосознанной реальностью всегда. Но мы же имеем в виду, что на самом деле это субъект, субъектные отношения, что там такая же, абсолютно самостоятельная, да, свободная Личность, Которая с одной стороны как бы исполнена желания и со Своей стороны всегда ищет — то есть там, в отличие от нас, нет ситуации нежелания.

А. Ананьев

— Безусловно. Но от нас зависит, увидим мы или нет?

Иерей Александр

— Да. Но, с другой стороны, Она кроме всего прочего соизмеряет Свое присутствие с нами и ищет вот эту точку входа как бы, скажем так, лучшим образом. Но что такое лучший образ? Это далеко не обязательно наша готовность. Потому что в примере Павла на Дамасской дороге — это было его не лучшее состояние, в котором все это произошло. Например.

А. Ананьев

— Это лучшее из возможных.

Иерей Александр

— Сложно сказать. У него были значительно более благополучные периоды в жизни.

А. Ананьев

— Я понял, на каком примере можно разобраться с моими системными заблуждениями, отец Александр. Давайте предположим, что речь идет о банальном вай-фае. Вот для того, чтобы тебе подключиться к вай-фаю, ты не можешь просто так вот, сидя на стуле, взять и подключиться к вай-фаю — нет, этого не может быть, ты не готов. Тебе для этого надо сначала найти работу, как следует на ней работать, заработать денег, пойти в салон связи, долго выбирать себе мобильный телефон, выяснять, в каком из них есть функция подключения к вай-фаю, потому что не во всех есть, там еще есть в продаже аппараты, где нет подключения к вай-фаю. Потом научиться подключаться к вай-фаю, разобраться, где у тебя эта кнопка и только потом подключиться к вай-фаю. Ну и самое главное ответить на вопрос: зачем? Потому что просто так тебе это ни к чему, с какой-то целью должен это сделать. Ну то есть нужно соблюсти целый ряд условий для того, чтобы подключиться к вай-фаю, хотя вот он, есть, пожалуйста. Ты его не можешь почувствовать, он незрим, неосязаем, но он есть. Но чтобы ты, тебе нужно быть готовым. Я не сравниваю ни в коем случае Бога и вай-фай. Но степень движения навстречу, мне кажется, она одной природы. Не столько материальной вот, чтобы купить смартфон там или ходить, но что-то тебе надо делать. Вай-фай, он не может тебе пойти навстречу, он просто есть здесь — пожалуйста, тебе надо только знать, что он есть и знать, зачем он тебе нужен и знать, как к нему подключиться. Где изъян в этом блестящем, я считаю, примере?

Иерей Александр

— Мне кажется, он только один — это субъект-объектные отношения. То есть вай-фаю все равно, он радиоволна, условно, он просто существует. А на самом деле это история отношения между вам и тетей Песей, которая живет в Хайфе. И вы, соответственно, можете разными способами дать ей знать о том, что вы ее помните, любите, и что у него рождениев день. А если вы это не сделаете, тетя Песя сделает это за вас, и не факт, каким способом. Вполне возможно, пока вы целились, вы откроете дверь — а она там стоит с двумя мешками. Ну например. Да, то есть с той стороны заинтересованность. Не пребывание, как, не знаю, в каком-нибудь ведическом культе, некоего атмана, который вот разлит в бытии, является творцом этого бытия, но даже не осознает ни сотворенного, ни самого себя, он всесилен и безличен. Нет. Он предельно личностен, Он ищет вас сильнее, чем тетя Песя и найдет быстрее. Поэтому здесь точно про взаимодвижение, и что иногда Он может подстеречь из-за угла. И это случится, как с Павлом.

А. Ананьев

— И мне может не понравиться, другими словами.

Иерей Александр

— Ну не то что не понравится. А вам будет казаться, что в вашей жизни были гораздо более благополучные периоды, в которые это можно было бы сделать значительно менее травматично. Зачем прямо вот так? Вот был он прекрасным подростком, учился у ног Гамалиила — ну и пожалуйста, ну в чем проблема? Потом он, по всей видимости, да, например, ну мы можем предположить, вот он счастливо вступил в брак. Ну так и вот давайте вот на этом уровне, когда все хорошо, такое и мирное. Потом случилось, видимо, что-то ужасное, и жена умерла, и у него перелопатилось мировоззрение первый раз. Потому что Он был последователем Гамалиила, а тот был последователем Гилеля, то есть той самой мягкой, корректной и, скажем так, такой, как бы даже сложно сказать, подобрать слово, ну как бы не толерантной — не тот термин, да, но самой такой как бы вовлеченной формы иудаизма, как бы обращенной к человеческому именно как бы сердцу.

А. Ананьев

— Демократичной.

Иерей Александр

— Ну в каком-то смысле. И вдруг он становится последователем Шамая, да, — вот это религиозный экстремизм, по факту, проповедуется. И он становится его активным участником. Так почему нельзя было его выловить вот бы на том этапе, когда этого ничего не произошло. Нет, мы допустили вот это все, и больше, и гонения на христиан, и письмо от первосвященника, и дорогу в Дамаск, и только на ней догнали. Почему-то это было нужно. У блаженного Августина есть очень интересная по этому поводу фраза, нет, вру, совершенно не по этому поводу. На моменте, когда он рассуждает про воскрешение Лазаря. Она очень парадоксальная и очень неудобоваримая в плане применения к собственной жизни. Он говорит: так Ты не шел исцелить его, чтобы воскресить? Ух ты, какая радость... В том смысле, что обстоятельства, в которых я сейчас нахожусь и которые кажутся мне критическими, вполне возможно, далеки от критических. А дальше будет еще интересней. А дальше не будет дна, а дальше придет свет, все изменится. И ты воскреснешь, и все станет совершенно по-другому. Но через этот опыт. Очень запросто.

А. Ананьев

— Я сейчас чуть лучше понял сияющие радостью глаза матушки, жены священника, у которых накануне сгорел деревянный храм, очень красивый. Это было в Калужской, по-моему, области. Мы приезжали к ним туда — там пепелище такое, мрачно, очень все тяжело. И я был готов увидеть раздавленных горем людей. Ну а что может быть хуже для священника, чем храм сгорел? А когда с ней лично разговаривал, она говорит: слушайте, я так счастлива — Господь меня не оставил. Я говорю: ну как можете быть счастлива? Она говорит: вы понимаете, у нас все так хорошо было, все так ровно, все так гладко, что мне в какой-то момент начало казаться, что Господь от нас отвернулся. А раз Он послал нам вот это, значит, Он заботится о нас. Вот для них, как я понимаю, встречей или, как минимум, еще одним шагом навстречу было пепелище, оставшееся от их храма. Вот это испытание, которое на них выпало, вот эти трудности, собственно, то что случилось с Павлом, по сути. Или опять все не так линейно?

Иерей Александр

— Нет, не то чтобы не так линейно. Мне кажется, здесь есть некоторое «но». И «но» в том, что с одной стороны, вот такого рода ситуация, это в некотором смысле апофеоз Креста — то есть это слава в провале и в бессилии. В моменте, когда все кончилось и ничего больше не начнется. Но нужно иметь очень определенное внутреннее устроение, чтобы за этим подобное увидеть. Вот на все этих апостольских примерах мы видим, что никто его не имел. Кончившееся — кончилось, сгоревшее — сгорело. Развернулись и ушли. Потому что все. То есть в том смысле, что приведенный пример — это скорее экстраординарная реакция, очень редкая.

А. Ананьев

— Но справедливая?

Иерей Александр

— Ну скажем так, она в меру этого человека.

А. Ананьев

— Ну они очень особенные люди. Очень особенные.

Иерей Александр

— Вот этому человеку она в меру. Но я подозреваю, что в целом как бы человеку нужно некоторое время и более того, понимание того, что ведь, я извиняюсь, не Бог спалил храм.

А. Ананьев

— Нет.

Иерей Александр

— Не Бог спалил его — в том смысле, что так: кто у нас тут давно не страдал? Так, смотрим список: о, — все, держите. Ни в коем случае. Бог никого не искушает, говорит апостол Иаков, то есть Бог не производит зло, чтобы из него производить добро. Ни в коем случае. Это проявление действия зла в мире, распада в мире, как хотите. Хотите, видьте за этим действие диавола как личности, хотите, посмотрите на это как на аффект бытия мира, потому что он лежит в зле, то есть он как бы поеден грехом, да. И просто внутри этих ситуаций все равно действует Бог, все равно находит внутри них выход. Вот как раз, да, как бы подхватывает, укрепляет, не дает упасть, а иногда поднимает со дна предельно упавших. Но не производит эти ситуации. То есть вот здесь единственная, как мне кажется, здесь нельзя сказать: некорректная формулировка — потому что люди находились в том состоянии, в котором ни про какую корректность формулировок речи идти не может. Но так вот из, скажем так, постосмысления, наверное, можно сказать, что ни в коем случае нельзя сказать, что это вот Бог забыл и вспомнил. Нет, Он всегда помнит и всегда внутри ситуации. Ну и когда она превращается в этот кромешный ужас, Он еще более явно может оказаться внутри. А может и нет, кстати.

А. Ананьев

— Накануне Сретения, накануне празднования встречи с Богом завтра, 15 февраля, мы беседуем с настоятелем Богоявленского храма в Ярославле, священником Александром Сатомским. А вот можно, скажу о моей личной встрече с Богом? И как мне ее дождаться, или добиться, или дойти до этой встречи. Хотя вот, я так понимаю, что все варианты, они какие-то нерабочие. Слушайте, а вот этот пример с тренером? Вы сейчас говорите: Бог не искушает, у Него нет в планах сжигать храмы и там превращать твою жизнь в ад. Мне очень понравилось сравнение Бога с тренером, который смотрит на тебя, говорит: так, Саш, ну смотри, значит, 110 мы уже жмем нормально и, в общем, тебе это уже никак. Давай-как возьмем 120, и подходов сделаем побольше. И, конечно, тебе становится тяжело. Но это исключительно потому, что тренер не хочет превращать жизнь в мучения или в страдания, он просто в тебя верит, он видит, что ты это можешь, и что надо двигаться дальше, потому что если оставаться на этом уровне... И тогда вот он делает твою жизнь тяжелее. Твои мышцы болят ярче, ты потеешь мучительнее там, в глазах темнеет быстрее. Некорректный опять пример?

Иерей Александр

— Ну не знаю, его нужно обдумать. То есть ну как бы мы же предельно можем говорить о Бога как о педагоге.

А. Ананьев

— О тренере, да.

Иерей Александр

— Вот в некотором смысле тогда, наверное, да, и этот пример мы можем рассмотреть также. Потому что у того и другого одинаковое целеполагание, да, оно про рост. Единственное «но», что ну как бы вопрос про тип взаимодействия, да, которым этот рост достигается — вот здесь надо думать. То есть я как бы с места не могу сейчас ни согласиться, ни спорить, да. Это, безусловно, корректный вариант сравнения, но вот эти его аспекты нужно рассмотреть. Потому что, скажем так, какими конкретно способами и средствами Бог достигает этого роста — ну вот это тема к отдельному размышлению.

А. Ананьев

— У нас осталось, к сожалению, не так много времени. Вопрос, которым я хотел начать, но завершу наш разговор, и это тоже будет неплохо. Есть слово «встреча» и есть слово «сретение» — это два непохожих друг на друга слова, которые означают одно и то же. Или не одно и то же? Есть ли в слове «сретение» какие-то дополнительные смыслы, которых лишено слово «встреча»?

Иерей Александр

— Ну это ведь чистая этимология. В том плане, что мы же прекрасно знаем, что на самом деле нет практически ни в одном случае прямых параллелей между словами разных языков. Мы видим это на уровне любого словаря иностранных слов, где под каждым есть первое значение, второе, третье, наименее употребительное и далее, далее. То есть есть некоторые смысловые области, в которых эти слова в целом совпадают, и это позволяет нам говорить, что, не знаю, например, да, вот слово из одного языка, да, параллельно по смыслу вот такому слову из другого языка. Да, хотя условно между каким-нибудь <термин> иврита и «ученик» русского будет тоже некоторое количество расхождений. Но в целом они примерно про одно и то же. Поэтому и здесь на самом деле между «сретением» и «встречей» принципиальной разницы нет. Мы можем насытить этот термин чем угодно.

А. Ананьев

— Я как раз к этому и вел. Мне хотелось какой-то поэзии — радость, благодарность...

Иерей Александр

— Да, если мы пойдем по проповедническому ходу, мы, конечно, скажем, что на самом деле Сретение радикально отличается от любой пошлой встречи, которая происходит с нами в этом мире, потому что... и поехали, и тут Остапа понесло. Но принципиально важно понимать, что это два совершенно соотносимых друг с другом термина, и «встреча» ничуть не хуже.

А. Ананьев

— Возвращаясь к Песне песней, может быть, это встреча с тем, кого ты очень ждал, ждешь и любишь? В отличие от случайной встречи с незнакомым тебе соседом с 7-го этажа в лифте с утра, когда ты едешь гулять с собакой.

Иерей Александр

— Так и то и другое будет на славянском «сретение» или то и другое будет по-русски «встреча».

А. Ананьев

— Как это печально, как это не романтично. Ну что же это такое...

Иерей Александр

— Но мне кажется, это просто как бы предельная правда, что это не от слова зависит, а от того, с кем произошло, с кем встреча или с кем сретение. Можно в рамках славянского осуществить сретение как раз при входе в лифт, а можно осуществить встречу с Богом или встречу с ближним в прямом, да, в глубоком и настоящем смысле слова. И здесь это уже будет ну явно не спор о терминах.

А. Ананьев

— Погодите, вы говорите о том, что вот этот незнакомый мне сосед с 7-го этажа — ну я сегодня гулял с собакой и встретил его, на 7-м лифт остановился, — я должен встречать его с такой же радостью и благодарностью, как и жену там, с которой не виделся неделю?

Иерей Александр

— Нет, это я как раз про то, что само по себе слово ничего не значит.

А. Ананьев

— Я понял. А как христианин? Возлюбить-то ближнего надо вне зависимости от...

Иерей Александр

— Ну понимаете, и как христианин. Ведь понимаете, возлюбить — это же не про эмоциональную насыщенность. Я встретил соседа и расплылся. Ну маловероятно, если я здоровый и вменяемый человек.

А. Ананьев

— А надо, надо.

Иерей Александр

— Нет. А если я встретил соседа, застрявшего в сугробе автомобилем, и пошел его откапывать — вот это и есть христианская любовь.

А. Ананьев

— Спасибо вам большое за этот разговор. Кстати, я приглашаю вас поговорить еще как-нибудь о эмоциональности. Я не так давно беседовал с одним дорогим мне человеком, и он сказал, что надо жить в состоянии потери чувств, ибо чувства все только портят. Я крепко задумался. Это очень любопытно. По сути, да, если я хочу жить с трезвой головой и здравым рассудком, надо чувства отключать. Предлагаю поговорить об это как-нибудь в следующий раз. Спасибо вам большой, отец Александр.

Иерей Александр

— Спасибо большое вам.

А. Ананьев

— Настоятель Богоявленского храма в Ярославле, священник Александр Сатомский. Я Александр Ананьев. Всего доброго, до новых встреч.