«Воспитание через искусство». Дарья Андрияка, Софья Андрияка

В программе «Пайдейя» на Радио ВЕРА совместно с проектом «Клевер Лаборатория» мы говорим о том, как образование и саморазвитие может помочь человеку на пути к достижению идеала и раскрытию образа Божьего в себе.

Гостьями программы «Пайдейя» были директор «Фонда наследия Сергея Андрияки» Дарья Андрияка и проректор Академии акварели и изящных искусств Софья Андрияка.

Мы говорили о том, как творчество помогает человеку развивать светлые стороны души и чем оно полезно не только детям, но и взрослым.

Ведущий: Константин Мацан

---

К. Мацан

— Дорогие друзья, в эфире Рдио ВЕРА программа «Пайдейя». Этим красивым древним словом античные мудрецы называли целостный процесс воспитания и образования, ведущий человека к высшей ценности, к служению благу. И мы так тоже назвали нашу программу, потому что в ней мы говорим о том, как в образовательных процессах созидается человеческая личность. Я напоминаю, что эти программы мы записываем совместно с проектом «Клевер
Лаборатория», который вот уже много лет объединяет в себе самые лучшие практики, собранные со всей России и со всего мира, касающиеся образования, воспитания, преподавания основ православной культуры, духовной культуры, но не только. И я с трепетной радостью приветствую наших сегодняшних гостей. У нас сегодня в гостях Дарья Витальевна Андрияка, директор «Фонда наследия Сергея Андрияки», вдова известного художника Сергея Андрияки, и дочь, Софья Андрияка, проректор и преподаватель высшего образования Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки. Здравствуйте.

Д. Андрияка

— Здравствуйте.

С. Андрияка

— Здравствуйте.

К. Мацан

— Ну как следует из того представления, которое я произнес, мы сегодня будем говорить об образовании в области живописи, хотя, наверное, не только живописи, вообще культуры, и про Академию, про то, чем она живет. И повод у нас замечательный — у вас скоро День открытых дверей, куда вы всех с радостью приглашаете. Давайте сразу скажем, с места в карьер, когда он будет, и что там будет.

С. Андрияка

— Да, у нас скоро пройдет День открытых дверей — 22 марта, это суббота. Мы находимся по адресу Академика Варги, 15, метро «Теплый Стан». И мы всех очень-очень ждем, потому что это как такой праздник для академии и, мне кажется, для гостей тоже. Потому что традиционно в художественных заведениях День открытых дверей это просто показ работ, которые студенты предоставляют зрителям. А у нас открываются все мастерские — вы можете себя попробовать в роли художника, в роли гончара, в роли мозаичиста или ювелира. У нас открыты все мастерские, у нас проводятся мастер-классы, пробные уроки, и день обещает быть очень насыщенным и интересным.

К. Мацан

— Это для детей и взрослых?

С. Андрияка

— Это для всех возрастов.

К. Мацан

— И учатся тоже все возраста в Академии?

Д. Андрияка

— Ну поскольку Академия — это вуз, высшее образование, Московская государственная академия акварели и изящных искусств Сергея Андрияки, но, помимо высшего образования, у нас есть дополнительное образование, которое могут начинать дети, начиная с 4−6 лет и до бесконечности.

К. Мацан

— Не заканчивая.

Д. Андрияка

— И не заканчивая. У нас учатся взрослые — и в 50, и в 60, и в 70, и в 80. И ходят с большим удовольствием и на гончарку, и пишут, и рисуют, и витраж прекрасно у них идет, и мозаику кладут. И, в общем, получают полное удовольствие и реализуются в жизни.

К. Мацан

— А вот что интересно, когда особенно взрослые приходят. Почему я про взрослых говорю? Потому что про детей чуть-чуть более понятно — их приводят родители, как правило, с желанием, чтобы ребенок приобщался к сокровищнице мировой культуры. А вот когда взрослые приходят учиться, не знаю, ваянию, живописи, зодчеству, мозаике, гончарному делу — в человеке есть какой-то внутренний запрос, очевидно, сформированный, какая-то внутренняя лакуна, которую надо заполнить, и вот она заполняется обучением художественному мастерству. А вот как по вашим наблюдениям, что это за запрос, что это за лакуна? Это просто любопытство, хорошо время провести? Или у человека случается какой-то более глубинный запрос на то, чтобы заниматься искусством?

Д. Андрияка

— Наверное, я, как постарше, могу сказать про себя, поскольку я не профессионал-художник, а филолог, но теперь занимаюсь творческим вузом. Могу сказать, что любого человека, наверное, привлекает красота окружающего мира. И все мы, наверное, приходим в себя, когда смотрим на природу, когда можем поразмышлять. Но, к сожалению, мы это не можем выразить. И когда человеку предоставляется такая возможность — может быть, в детстве он не смог, родители не смогли ему это дать; может быть, он хотел, но в силу каких-то обстоятельств не реализовались такие вот возможности, а мы предоставляем возможность, когда человек получает практически профессиональное образование. Мы когда-то с Сергеем Николаевичем преподавали в американском посольстве, и американцы с большим удовольствием приходили и учились рисовать. И вот они брали в руки карандаш, он ставил, например, белую чашку, и его классический метод обучения, еще это было обычно белое яйцо. И черным карандашом, графитом, тебе нужно сделать его белым. И он учил классическому, академическому рисунку — с тенями, с полутонами. Взрослые люди делали это с таким удовольствием. И потом они говорят: вы знаете, я пошла утром гулять с собакой — я смотрю на снег, на следы от собаки, и я вижу тень, полутень, тон, и я начинаю различать, открываются глаза.

К. Мацан

— Интересно.

Д. Андрияка

— И человек понимает, что вот все, что перед нами — там вот даже там микрофон там или чашка, или вот совершенно самый обычный предмет, они прекрасны. Лицо человека в любом возрасте, каком бы он ни был, оно прекрасно — тени там, морщина, завиток как-то лег. Мы начинаем смотреть совсем другими глазами, и, конечно, внутренний мир человека обогащается. И плюс ко всему, это приятное общение, времяпрепровождение, и человек раскрывается.

К. Мацан

— А стоит ли перед вами, как перед людьми, связанными с высшим образованием, с высшим художественным образованием, вопрос: а где сегодня может работать художник? Наверняка этот вопрос часто задают. Причем я, как преподаватель философского факультета, знаю, что философы тоже этот вопрос часто задают, и мне далеко не всегда есть что ответить. Поэтому я задаю вопрос не со скепсисом, а с реальным интересом: вот как вы для себя в современном мире таком вот, заточенном на компетенции, на проекты, ориентируетесь?

С. Андрияка

— Вы знаете, это очень хороший вопрос. Потому что Сергей Николаевич создал не просто учебное заведение, он создал даже не одно учебное заведение — у нас есть и Школа акварели на Гороховском, и вот Академия акварели на Варги. Он создавал для студентов не просто образование, мы не просто учим писать акварелью — у нас за шесть лет студент должен пройти все мастерские, он должен пройти все аспекты обучения, как вы сказали, ваянию и зодчеству и изящным искусствам. Почему у нас Академия акварели и изящных искусств? Потому что у нас небольшой набор, у нас всего 38 бюджетных мест, но вот эти 38−40 человек, они за шесть лет проходят все. Они проходят и эмальерное искусство, и живопись, и масляную живопись, и акварельную, и темперу, и иконопись, и гончарное мастерство, и архитектурное дело, и дизайн, и проектирование. И даже сейчас у нас появилась мастерская прототипирования, которая занимается тем, что она сканирует скульптуры, и там если не все скульптуры можно воплотить в жизнь, то как бы сохранить, да, на 3D-сканерах их сначала сканируют, а потом печатают классические скульптуры из пластика там, из полимеров.

К. Мацан

— Ничего себе.

С. Андрияка

— Да, как бы современные технологии тоже могут служить во благо традиционным искусствам.

К. Мацан

— То есть это можно «Давида» Микеланджело напечатать?

С. Андрияка

— Да.

К. Мацан

— Вопрос, зачем, конечно, но...

С. Андрияка

— Нет, это очень хорошо в плане того, что можно музейные какие-то копии делать и для того, что студенты это тоже видят.

К. Мацан

— Понятно.

С. Андрияка

— А то что касается работы, вот сейчас все говорят: надо учиться там одному. Вот факультет, он начал делиться. Допустим, живопись — он делится на пейзаж, на мастерскую исторической картины и так далее. То есть все начало очень сильно образование дробиться. А у нас в академии — наоборот, все искусства, они собраны воедино, и человек должен все пройти. И получается, по окончании он становится таким универсальным художником. То есть приходит к нему заказчик и говорит: слушай, мне нужно сделать фреску. Он говорит: да пожалуйста. А мне нужно сделать проект к этой фреске, а там мне нужно, мне хочется, чтобы у меня там была какая-то определенная слепленная раковина и так далее. Потом Академия — это такое уникальное учреждение, в котором выполняются госзаказы. Вот, допустим, храм Вооруженных сил, и все витражи, которые вы там видели, они сделаны руками наших студентов и наших мастеров. То есть у Академии очень большой ресурс. Студенты даже на этапе диплома уже могут взять какой-то государственный заказ. Допустим, вот сейчас у нас некоторые выпускники делают совместную работу — двухметрового Спасителя в технике римской мозаики, и они везут эту мозаику на Соловки и будут ее вставлять в вход.

К. Мацан

— Класс.

Д. Андрияка

— Устанавливать на Святых вратах.

С. Андрияка

— Да, устанавливать на Святых вратах. То есть Сергей Николаевич создал вот такое вот, скажем так, производство. Это не просто обучение, это ты уже обучаешься в процессе, ты можешь поучаствовать в каком-то заказе или ты можешь стать преподавателем. У нас есть мастерские, которые работают и производят нашу же продукцию. Вот, допустим, фонд, которым занимается Дарья Витальевна, он задумывался на будущее как такая артель. Есть, допустим, есть мастерские Грабаря, есть, допустим, какие-то такие организации, которые работают именно на госзаказ, они делают картины там и скульптуры.

Д. Андрияка

— Например, вот метро. Около метро «Бауманской», когда вы выходите, как раз Академия делала фигуры, вот эта Немецкая слобода, и очень красиво сделано в майолике, в сине-белой такой там — это вот как раз такой был проект. И очень много таких проектов, в которых участвует Академия. Девочки, я помню, у нас четыре девочки взялись — попросили сделать алтарь в нижнем пределе, на Преображенке, в храме. Они вчетвером отмяли несколько тонн глины, сами слепили его, они его и расписали, они обожгли. То есть как бы и цель вообще, когда вот именно художник широкого профиля такого выходит, создание вот такой вот именно, может быть, даже закрытой артели, чтобы вот могли выполняться такие заказы, которые совершенно уникальны. И выполняются они, конечно, на очень высоком уровне. И витражи, и витражная мастерская, и майолика, и мозаика. В общем, я считаю, что дай Бог, чтобы Академия процветала.

К. Мацан

— У нас сегодня в гостях Дарья Витальевна Андрияка, директор «Фонда наследия Сергея Андрияки», вдова Сергея Андрияки. Софья Андрияка, проректор и преподаватель высшего образования Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки. Мы в программе «Пайдейя», понятное дело, концентрируемся на воспитании и образовании подрастающего поколения. И вот мне интересно, как вам кажется, есть ли какая-то специфика у современных детей, вот для вас, как для педагогов, в том, чтобы их учить живописи? Вот я, может быть, поясню свой вопрос таким примером. Мой знакомый театральный режиссер — это, правда, речь не о детях, но все равно о молодом поколении, — говорил, что современным молодым людям очень трудно — актерам, студентам вузов очень трудно играть Достоевского. Потому что нужно иметь опыт внутреннего какого-то страдания своего, такого вот не наносного, глубокого. Нужно задавать себе те самые проклятые вопросы Достоевского, чтобы понять, о чем играть. А вот там в современных молодых людях он, по крайней мере вот с теми, с кем общался, говорит, я вижу этого мало. Им нужно для себя, им или не хочется в эту тему идти. Зачем? Комфортно жить без этих проклятых вопросов. А вот что-то похожее происходит с современным ребенком. Не знаю, в силу гаджетизации, в силу там, не знаю, детоцентризма, чего угодно. Что вы наблюдаете в современных детях, проще их стало учить живописи, чем раньше, или наоборот?

Д. Андрияка

— Начнем с того, что образование — это образ. И в человека вкладывается образ Божий. Образование, которое давала дворянская вот такая система образования, это что было? Это, естественно, было наука вообще о сотворении человека — откуда мы произошли, куда мы уйдем. И мы — и дети, и взрослые, должны этим задаваться, не уходить от этого вопроса, а именно приходить к нему и тогда мы будем становиться немного, принимать образ на себя такой вот, настоящего человека, а это образ Божий. А что для этого нужно? Конечно, для этого нужно изучать литературу, глубоко. У нас же практически была уничтожена вся литература после революции, которая вела именно к духовности и, в общем-то, не позволяла человеку терять образ Божий. Все было уничтожено. Но существует же очень много — и Достоевский, и Толстой, и Чарская, и очень многие писатели, которые, в общем-то, писали всегда, и все писатели для своих детей создавали эти поучительные, нравоучительные рассказы, которых, в общем-то, очень даже сейчас нелегко найти. Ну, а дальше это, что дальше привлекается? Дальше, чтобы помимо духовного, еще мы и физически тоже соответствовали, это всегда было развитие — это были движения, это были танцы. Но не такие, которые как бы... а действительно, которые позволяли достойно двигаться и достойно выглядеть человеку, и не терять своего достоинства на приеме где-то или когда ты разговариваешь с вышестоящим кем-то. Потом это всегда должны быть языки. Это развитие. И, естественно, это живопись и музыка. Вот это та основа, которая закладывается в человека. А все остальное — когда мы говорим: он хочет быть там врачом — ради Бога. Да пусть он изучает и анатомию, и химию, но никогда ему не помешает, если когда-то он прекрасно музицировал там или когда-то он учился живописи, это будет только дополнять. Это именно образ человеческий. А все остальное — вот то что мы говорим: да пусть он зарабатывает деньги. Конечно, жить надо. И, конечно, возможно, он будет бухгалтером или экономистом. Если он будет хорошо разбираться в музыке, он будет ею наслаждаться. Если он будет писать там, что-то рисовать — конечно, этот человек будет обогащаться и будет обогащать дальше своих детей, и дальше это будет передаваться, передаваться, передаваться. И вот система, вот я смотрю сейчас на современных детей — мы очень боимся себя чем-то расстроить и очень боимся их чем-то напрячь. И вот как бы приводят детей и говорят: а я его не заставляю делать домашнее задание, он не сделал — ну и хорошо. Так что разговаривать с ребенком, если надо вызывать родителей, с ними говорить? Ведь мы же хотим, чтобы дети-то у нас в жизни были стойкими, не сломались сразу от первого вот ветерка, а чтобы как-то и психика у них была здоровая. А если мы будем их во всем ограничивать и говорить: учить не надо, наизусть не надо, считать еще не надо, рисовать не надо... Мы будем от всего ограничивать, и кто у нас тогда получится? Это уже не совсем человеческий, это больше животный образ жизни.

К. Мацан

— А что вы об этом думаете?

С. Андрияка

— Наверное, да, я немножко добавлю еще. Вот говорят еще про российское образование, про то, что оно такое более, скажем так, суровое, чем в Европе. Или там говорят вот про русский балет. И говорят, что русский балет, он очень жесткий. И говорят, что там страшные тренировки, что нечеловеческими усилиями это все добивается. А какая красота получается. И вот Сергей Николаевич мне как-то сказал, сравнил занятия рисованием со спортом. Я долгое время занималась художественной гимнастикой, это тоже такой довольно тяжелый спорт. И, он говорит, понимаешь, это труд. Все, что ты делаешь — это труд. И поэтому в преподавании, в образовании мы можем дать детям много, мы можем дать детям фундаментальные основы, мы можем рассказать и показать все, что мы знаем. Но только один процент таланта и девяносто девять процентов труда. Поэтому мне кажется, что вот без собственной работы над тем, что вы делаете, ничего не получится.

К. Мацан

— Это Чайковский говорил, да, что муза приходит к трудолюбивым, или наоборот, что муза ленивых не посещает.

Д. Андрияка

— Ну так и есть.

К. Мацан

— А вот вы сказали, и для Рдио ВЕРА это важная тематика, что студенты в Академии изучают, в том числе, иконопись. А вот это требует какого-то особенного духовного настроя? Или ждете ли вы его от студентов? Или это просто жанр среди жанров?

С. Андрияка

— Вы знаете, у нас мы не заставляем заниматься иконописью. Вот когда студенты доходят до старшего, пятого курса, во-первых, они довольно сознательные уже люди в этом возрасте, там я считаю, что в 20 лет человек может как бы осознать, хочет он этим заниматься или нет. А во-вторых, у нас есть просто светская темпера и есть иконопись. Вы знаете, когда вот заходишь даже в кабинет иконописи, состояние душевное, оно другое. У нас педагог, он прекрасный иконописец, он очень опытный человек, сам верующий. И, знаете, вот удивительно, но живопись, она людей приводит к Богу. И вот когда сидишь, пишешь... Ну там ребята же, просто кто-то из такой светской семьи, и он решил попробовать. Потому что мы все равно изучаем библейские сюжеты, наша даже светская живопись, у нас выстраивается система образования на вот этих вот отголосках каких-то Церкви. И все равно человек к этому приходит. А когда он доходит до пятого курса, ему хочется к этому прикоснуться. И прикоснуться к другой, скажем так, действительности, да, потому что человеку открывается, когда он пишет икону, другой мир, другая перспектива, человек начинает вообще по-другому видеть. И мы обсуждали тоже на занятии, стоит ли молиться во время того, когда ты работаешь — кто-то молится, кто-то просто пишет. Ну, во-первых, это настолько древняя и сакральная, и сокровенная вещь, когда ты просто растираешь краски, да? Это же все, весь процесс, он требует особого созидания. Когда вы берете сначала, изучаете пигменты, растираете краски, делаете пробела — это все очень долгий, кропотливый процесс. На это не всех хватает. Но те, кто доходит до конца, они, может быть, не все сразу придут там в храм и так далее. Но мне кажется, вот это очень важно для студентов, для их образования и вообще для каждого человека.

К. Мацан

— Интересно. Мне вот приходилось замечать иногда, как человек, художник, просто начиная интересоваться живописью как жанром, как ремеслом, постепенно для себя открывает просто реальный мир веры, мир Церкви, внутренне. И, с одной стороны, это понятно, казалось бы, понятно, потому что ты вот видишь образец искусства — а где они еще бывают, они висят там в древних монастырях, в церквах, ты там, не знаю, идешь туда, смотришь и вот погружаешься. Но мне кажется, тут есть какая-то еще загадка того, как через зрительное — через глаз, через созерцание, краски открывается какое-то духовное содержание, как-то вот видимое переходит в невидимое. Вот вам доводилось что-то такое чувствовать?

Д. Андрияка

— Вы знаете, я вам, наверное, расскажу историю про нашего ректора, Сергея Николаевича Андрияку. Прожив с ним 30 лет, с таким гениальным человеком и, я считаю, божественно одаренным — в общем, я считаю, что его работы несли свет и несут свет, и они такие удивительные совершенно. Не часто встречаются современные художники, которые видят как бы вот именно этот свет. Он когда писал свой диплом — а это было советское время, в общем-то, и не так просто было выбрать такую тему, он выбрал «Вечная память на поле Куликовом» — это как когда отпевали уже воинов. И он очень долго пытался, он со своего духовника, с архимандрита Сергия (Савельева), писал — вот он прошел все лагеря, он с него вот этого священника. Мне было три годика, и мне давали огромную тяжелую книгу стоять, позировать, я держала ее, и я была мальчиком-служкой тогда как раз, который держит. Все наши знакомые, вообще, по-моему, весь Суриковский институт, все участвовали, он ставил многофигурную композицию, и писал очень долго. И она никак, вот никак у него не выходила. И в конце концов, он уже вот совершенно отчаявшись, пришел к тому, но я думаю, что Господь ему это открыл, что композиция строится, ну такая вот вечная, в форме креста, только на горизонталь и вертикаль, и вот только тогда это получается.

К. Мацан

— Как интересно.

Д. Андрияка

— Да. И, в общем-то, человек, который, наверное, занимается творчеством, в общем это может быть, конечно, любое творчество, да и любой человек, и врач, который оперирует, и, в общем-то, и художник, и, в общем, нам всем это дано, просто в большей или меньшей степени. Но когда человек вкладывает свой труд, то Господь ему открывается. И вот этот вот талант, который вот был в нем, он нес в себе, он, конечно, раскрылся именно тем, что вот он передал, может быть, даже не в иконописи, хотя под конец жизни он хотел к этому прийти. И вот единственное, что он себе позволил — я ему говорю: ты так болеешь тяжело, ну ты хоть что-нибудь себе приятное сделай. И он себе, единственное, купил доску. И он собирался писать, да, икону. Ну как бы...

К. Мацан

— А какую, не знаете?

С. Андрияка

— Не знаю, какую, но это уже теперь, наверное, останется в вечности. Но вот как бы это вот весь путь, он его все равно, и художника, и как бы любого, наверное, человека, Господь его привел к Себе. Поэтому вот это творчество, которое открывается перед человеком, начиная просто, сначала, когда мы начинаем учимся смотреть на этот мир глазами вот художника. А потом уже, возможно, через живопись, через иконопись, человек уже приходит, Господь ему Сам начинает открываться. И вот тогда, конечно, происходит вот это вот становление такое вот, именно художника как личности. Или нет. Вот, например, как «Черный квадрат». Но именно вот всей своей жизнью Сергей Николаевич Андрияка, он, в общем, и сам, и своим вузам, в общем, посвятил всю свою жизнь, положил свою жизнь на то, чтобы создать такую творческую школу и вуз, где люди могли бы прийти именно к настоящему образованию. Дать, показать им этот Божественный свет — в природе, в окружающем нас мире, и конечно, ведущий к Творцу.

К. Мацан

— А вы упомянули «Черный квадрат». А вот в каком контексте, что это для вас? Вот символ того, как художник хочет разрушать или что?

Д. Андрияка

— Ведь когда он был написан, он же сказал, говорит: пролетариату искусство не нужно. Вот и все. Поэтому я думаю, что это просто... Мы очень часто видим неправду в том, что происходит. А как бы не думаю даже, что все эти художники, и авангардисты, и все, это был и протест против, наверное, всего, но, плюс ко всему, это еще и показатель... Ну это просто издевательство. Вот я лично это так воспринимаю.

К. Мацан

— Софья, а вы как на это смотрите?

С. Андрияка

— Вы знаете, у Малевича же было несколько квадратов, он один из них повесил в красный угол и сказал, что теперь это образ иконы. Для меня, конечно, это просто... Есть искреннее искусство, знаете, вот в которое вы смотрите. Очень просто спросить у ребенка, да, вот ребенку, показать картинку и спросить: красиво, тебе нравится? Он вам скажет, ответит. Я лет в пять первый раз попала в Музей изобразительных искусств Пушкина, и там была какая-то современная экспозиция, инсталляции, а дальше мы пошли на классическую экспозицию. Знаете, мне стало страшно. В детстве мне стало страшно. Я посмотрела на это на все, и я говорю: «Пап, почему так плохо нарисовано?» Я говорю: «Люди что, болеют?» То есть это как бы...

К. Мацан

— Слова дочери художника.

С. Андрияка

— Нет, это не слова дочери художника. Мне кажется, это просто слова любого ребенка, потому что ребенок, он искренний, да? Но мы как верующие люди с вами понимаем, что у ребенка чистая душа, и он просто видит подлинное. Поэтому для меня «Черный квадрат» — это как бы такая деструктивная вещь, которая овита большим количеством мифов, слухов, но она ничего из себя не представляет.

К. Мацан

— Интересно. Я с вами тут согласен, в том смысле, что я читал — по поводу деструктивной вещи, — я недавно просто читал в первый раз в жизни, как бы к своему стыду, тексты Малевича. Там есть целый сборник его статей, там с 16-го года, газета «Анархия». И это действительно вот человек последовательно ставит перед собой задачу разрушения. Она там, может быть, как-то творчески для него осмыслена, но это явно не что-то положительное, это деструкция, разрушение как творчество. Вот его итог — это «Черный квадрат». Это программа «Пайдейя», мы скоро вернемся в студию. Дорогие друзья, не переключайтесь.

К. Мацан

— Программа «Пайдейя» в эфире Рдио ВЕРА. У нас сегодня в гостях Дарья Витальевна Андрияка, директор «Фонда наследия Сергея Андрияки», и Софья Андрияка, проректор и преподаватель высшего образования Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки. Я напоминаю, мы сегодня говорим об образовании, об обучении живописи. И напоминаю, что 22 марта в Академии изящных искусств на улице Академика Варги День открытых дверей с 11 до 17. И вот наши сегодняшние гости всех приглашают приобщиться к этому. Наверное, можно где-то у вас на сайте информацию искать, чтобы там точно понять адрес, время.

Д. Андрияка

— Да, у нас на сайте Академии можно. И вот еще хотела сказать, что у нас будет не только вот прямо художественное, хотя, конечно, там будет очень много и мастер-классов — и мозаика, и майолика, и гончарное искусство, и в качестве художника можно себя попробовать. Но у нас еще будут очень интересные встречи. У нас в гостях будет Сергей Гармаш, у нас будут друзья Сергея Николаевича Андрияки, у нас будет семья Сергея Николаевича Андрияки, с кем вы можете встретиться, поговорить, вспомнить мастера и познакомиться с нашим образованием.

К. Мацан

— Знаете, вот вы так интересно рассказываете — это вполне ожидаемо, и я думаю, что вот многими слушателями востребовано, — о Сергее Андрияке. А вот чему он, как вам кажется, учил людей не только профессионально, но и в человеческом плане? Вот что ему было важно передать? И, может быть, даже не то, что ему было важно передать, а вы видели его учеников, вы знаете людей, которые с ним общались, вот как он их менял, в чем он их менял, в чем общение с ним человека как-то, не знаю, преображало?

Д. Андрияка

— Я думаю, что это тот человек, ну это, наверное, как Лев Толстой в свое время, как Достоевский в свое время — не побоюсь сравнения такого. Это величайший человек нашей эпохи. И я думаю, таких людей очень мало, которые, в принципе, вот дошли до нашего времени, именно такого классического, духовного там мирового масштаба личности. Он сам был совершенно необычный человек — ничего не имеющий совершенно и не хотящий. Ходящий всегда в одних ботинках, и не приведи Бог там ему что-то купить, он все равно это все раздавал. Он ездил на одной старенькой машине всю жизнь практически. Потом она развалилась, он себе еще, и вот лет 25, наверное, единственное, что ему нужно было — чтобы она была большая, чтобы туда входили холсты, всякая дребедень, которую он все время собирался с помойки и тащил домой — это были какие-то прялки, лампы старинные, какие-то, может быть, предметы совершенно людям кажущиеся очень странными. Он все это собирал. Потом он это выставлял в потрясающие натюрморты. Мы как-то, я помню, ехали из Костромы или очень он любил и Каргополь, и Архангельскую область, он привозил эти колеса от телег. Потом зимой входим в мастерскую к нему — а у него лежит сено, колесо телеги, что-то еще, и там такой натюрморт деревенский, потрясающий просто. И он этим жил. И ничего не нужно было совершенно, просто уникальный как бы человек такой, альтруист. И, наверное, таких людей уже встретить будет очень сложно. А когда с ним общались люди, они, наверное, как глоток такого свежего воздуха. Он был человеком очень глубоко верующим, он еще с молодости, его и крестил вот архимандрит Сергий (Савельев) — такой вот человек, прошедший лагеря, очень интересная личность, создавший домовый монастырь потом. И вот его мама, Сергея мама, ходила к нему, и Сережу с детства он крестил. И вот он перенял от него все практически. И такой был, знаете, он был, наверное, монах в своем творчестве. Несмотря на то, что у него семья и шестеро детей, он очень... ну подвижник. Вот прямо настоящий подвижник. Я помню, была какая-то статья, не помню газету, они его назвали «апостол акварели», а это, знаете, так и было. То есть он всю свою жизнь, он даже когда умирал, вот у него сломался позвоночник, уже были дикие боли, но он ходил на работу до последнего. Я ему говорила: Сереж, ну ты хотя бы вот сделай себе что-то приятное там, купи что-то приятное или, может быть, съездим давай куда-то, отдохни. Он говорил: единственное, что я хочу — ходить на работу, в академию. И я, конечно, это вот удивительно, но вот он отдал всего себя практически служению, воспитанию плеяды прекрасных педагогов. Он их сам всех вот, они учились у него в Суриковской школе, потом в Суриковском институте, потом в его мастерской. И потом, когда уже он создал Школу акварели, вот они перешли к нему туда, и каждого педагога готовил он сам. У нас все педагоги прошли лично с ним полностью курсы образования.

К. Мацан

— Все штучные.

С. Андрияка

— Все штучные. И вот теперь они точно так же передают это студентам, детям, с которыми они занимаются, только лично. Они пишут сами, и на личном примере идет образование. Это, в общем-то, уникальная совершенно вот создана такая система.

К. Мацан

— Софья, вам тоже наверняка есть что об этом сказать?

С. Андрияка

— Наверное, я приведу в пример его методику, которую он сделал. Потому что это тоже своего рода его общение с людьми. Он, во-первых, создал полностью метод, которым можно обучить любого человека. Почему мы приглашаем все возраста? Почему мы приглашаем и детей, и взрослых, и абитуриентов? Потому что вы можете сесть рядом с педагогом, и педагог вам все объяснит. В художественной школе же сейчас как: вот ты талантливый, там все у нас талантливые — все взяли кисточки и начали писать, да? А он говорил не так. Он говорит: надо научить. Он говорит: наша задача научить детей, взрослых видеть. Видеть, рисовать. Это такая академическая школа, которая была еще в Императорской академии художеств, то есть он ее воссоздал и преобразовал под такую современную, под современного человека, скажем. И, наверное, его главной чертой была доброта. Потому что много художников талантливых, очень амбициозных, красиво пишущих, современных, да? Традиционных. Но не все художники готовы поделиться. А он был готов поделиться всем. Всем, что он умел, всем, что он знал. И, конечно, каждый человек, который с ним встречался, соприкасался с миром искусства, и он был готов каждого обучить. И вот он 10 лет ездил на Соловки, очень любил это место, это такая огромная веха в его творчестве. А последние несколько лет он туда вывез весь вуз, он вывез туда всех студентов. И студенты, они безумно благодарны. И педагоги, и студенты, они влюбились в этот край, они тоже заразились его вот этой вот любовью к Русскому Северу, и очень многие делают и дипломные работы, и готовы туда ездить каждый год, да, то есть он заражал людей такой, он открывал людям глаза на духовную красоту этого мира.

К. Мацан

— Про Соловки интересно. Я, кстати, вот как-то не очень знаю про это, а вот вы сказали, что это было вехой его жизни. Вот в каком смысле?

С. Андрияка

— Потому что это огромный этап его творчества. Несмотря на то, что ну, может, чуть побольше, чем 10 лет мы туда ездили. Мы туда ездили с 2014 года. Но он каждый год ждал, что он туда поедет. Представляете себе, там, в отпуск куда человек едет? На море — на Мальдивы, там, не знаю, в Грецию, в Италию. А он ждал Соловки. И в детстве вот мы с младшей сестрой очень-очень сильно были яро против. Потому что место, где нет интернета, место, где нет друзей...

К. Мацан

— Кошмар.

С. Андрияка

— И нужно рисовать с утра до ночи и ходить по пленэрам, собирать грибы. А вот для него это было что-то невероятное. И только с возрастом мы поняли, что это такое. Потому что это, правда, место абсолютно такое сильное, духовное, скажем так, еще не совсем тронутое человеком и с огромной историей. И, конечно, вот Соловецкий архипелаг для нас стал вторым домом.

К. Мацан

— А вы как это вспоминаете?

Д. Андрияка

— Могу сказать одно, что помимо его творчества, вот что можно было... Вот мы сейчас делали огромную выставку в Царицыно. Надеюсь, что будут еще, конечно, крупные проекты. И москвичи любят очень своего художника. Действительно, он народный художник. Очень такие крупные полотна, масштабные — с Соловецким монастырем, камень Соловецкий, какие-то вот вещи у него по Соловкам совершенно удивительные. Но когда уже он уходил, он принял практически монашество и зачислен в братию Соловецкого монастыря. Его провожал владыка Соловецкий.

К. Мацан

— Прямо так?

Д. Андрияка

— Да, его и провожала братия Соловецкого монастыря. Он пособоровался, причастился и на Пасху, в день рождения преподобного Сергия, отлетел.

К. Мацан

— То есть он был зачислен как кто? Как инок? Постриг принял?

Д. Андрияка

— Практически да.

К. Мацан

— Ничего себе. Вот это у нас сенсационные какие-то вещи в эфире Рдио ВЕРА.

Д. Андрияка

— Да, поэтому для него это вот весь его путь, творчество — почему я начала с того, что вот он, как его назвали, «апостол акварели», — или вот как такое служение, он так и прошел весь этот путь. И, в общем-то, и ушел уже он практически глубоко духовным человеком, пришел уже к Господу, омылся, как я надеюсь, Господь его, может быть, простил за все, что мы в этой жизни творим. И, в общем, он уже пришел человеком таким глубоко верующим.

К. Мацан

— Это настолько в традициях русской культуры. Вот ощущая конец, писатели, философы, люди принимали постриг, чтобы последние свои там какие-то дни, недели, не знаю, часы пройти в этом новом перерожденном качестве. Это какая-то деталь, вот я не знаю, просто я совершенно об этом не знал, но вот это такая деталь, просто колоссальным образом характеризующая Сергея Николаевича.

К. Мацан

— У нас сегодня в гостях Дарья Витальевна Андрияка, директор «Фонда наследия Сергея Андрияки», и Софья Андрияка, проректор и преподаватель высшего образования Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки. Знаете, я недавно был на одной лекции, где лектор спрашивал студентов: а вот откуда мы знаем про культуру, допустим, XIX века, XVIII века, даже Средневековья? И там люди говорят: ну книги есть. Он говорит: ну сколько книг вы прочитали реально по этой теме? Или там сколько вы, не знаю, манускриптов в руках держали, говорящих об эпохе? В основном, вы знаете, вы думаете, что знаете об этой эпохе по картинам, по живописи. Потому что у вас есть в глазах какие-то образы — будь то, не знаю, Боттичелли, будь то Рембрандт, будь то русские художники XIX века. Вот вам кажется, что вы знаете, потому что вы это видели. То есть живопись такое средство еще и коммуникации. А вот как в вас это, если угодно, отзывается, вы с такой постановкой вопроса согласны?

Д. Андрияка

— Конечно, начиная с наскального быка, а ведь он очень, изображает практически все, намного больше, чем сейчас в живописи в академической можно передать. Конечно. А как рассказывали человеку о Творце, а как человеку о загробном мире. Давайте посмотрим, с чего еще, в общем-то, египетские пирамиды, да, и ты туда входишь — и тебе не надо ничего, когда там говорят экскурсии, а тебе не нужно. Ты видишь, и ты прекрасно понимаешь. Вот я не знаю как, может быть, у меня не очень правильное восприятие, потому что я не такой глубоко творческий человек. Но, когда ты спускаешься, ты видишь — да, ты видишь, что это загробный мир. Ты видишь прекрасно и понимаешь: ну это сень смертная. Но света там нет. Для меня лично. Я ничего не буду говорить про, наверное, вообще и рассуждать на эту тему. Но когда мы уже вышли оттуда — то есть это тяжелая, страшная, действительно сень смертная. И вот эта река, которую надо перейти в жизнь, но никакого света и ничего. Поэтому мне кажется, они вот так правильно и воспринимали. Да, эти гигантские, совершенно эпические великаны, и все это, это все как бы так и есть. Но и вдруг, когда ты переезжаешь и приходишь уже к христианству — а тут ты видишь свет. А менее эпично уже, да, нет такой передачи. Но свет вот этот внутренний, он изливается.

К. Мацан

— Софья, а вы как это чувствуете?

С. Андрияка

— Вы знаете, наверное, вот хороший тоже пример, когда вы идете по Третьяковской галерее, сначала же, когда вы заходите в залы, все экспозиции начинаются с парсуны, далее идет живопись, такие академические уже начинаются портреты более-менее, и дальше мы переходим уже к нашим титанам — там и Иванова вы видите «Явление Христа народу», и потом вы доходите до XX века и так далее. А потом не очень большие залы иконописные. И вот когда вы видите Андрея Рублева или Дионисия — не надо ничего говорить. Потому что вот этот образ вечный. Да, в искусстве можно же не только увидеть историю, а в искусстве можно увидеть вечность. И многие картины там XIX века, они передают быт, писание, да, а есть вещи вечные. Когда ты заходишь, смотришь, и ты стоишь перед образом — и прямо мурашки по коже, и ты понимаешь, что это вот то, что нас ждет. Это то, что вот мы с вами говорили об иконописи, мне кажется, каждый человек, когда заходит в эти залы, он обретает именно вот это вот единение. Поэтому мне кажется, что вот вообще, когда ты смотришь на искусство разных эпох, конечно, мы в основном визуализируем, потому что мы видим глазами этот мир, и мы визуализируем историю перед собой. И я надеюсь, что в современном мире нам тоже удастся создать что-то такое вечное.

К. Мацан

— А вот очень интересная тема, а что для этого нужно? Значит ли создание вечного некую непременно как бы продолжение какой-то традиции, опору на старые образцы или наоборот, нужно искать язык, которого еще не было, новый, современный. Вот эта вечная дихотомия — новаторство и традиция, развитие традиции, и ни без того, ни без другого, наверное, искусства не бывает. Вот как вы эту проблему для себя видите?

Д. Андрияка

— А я вам, наверное, отвечу словами тоже Сергея Николаевича Андрияки, в чью Академию мы вас приглашаем 22 марта на День открытых дверей. Когда говорили вот как раз о видении — а нужны ли традиции, не нужны, он очень правильно ответил одним простым: а что такое традиции? Традиции — это мы с вами. Вот что такое традиционное искусство вообще? А что такое традиции? Есть отец, есть мать. Поэтому есть мы с вами. И если не будет этого, то человечество прекратится. Это то, в общем-то, к чему хотят сейчас сподвигнуть некоторые, да, и из-за чего происходит такое, в общем, глобальное изменение в мире. Но традиции — отец, мать, наша ценность семьи, ценность традиционного образования. И, конечно, точно так же и изобразительного искусства традиционного. Да, можно искать, можно как бы, но когда есть основа, образование дало все, дальше человек может раскрываться, а он откроет только свой внутренний мир. А вот внутренний его мир — это то, что туда положили. Вот этим образом. И очень часто даже бывает — ну сейчас я, наверное, уйду немножко вот от именно такого художественного, но очень часто бывает, и даже дали классическое образование — и вдруг у человека изнутри идет какая-то прямо чернуха. А это его внутренний мир. И, конечно, здесь уже говорить об образе очень важно. Потому что то, что мы разовьем в себе, мы передадим будущим поколениям, передадим своим детям, а они дальше. Если мы в себе можем погасить какие-то вот такие тяжелые вещи, грехи там или что-то как бы, что нам, и, в общем-то, в чем-то себя сподвигнуть, тогда и будущее уже, в будущем мы это переломим. И точно так же и наши дети. А если мы будем вот продолжать тот образ образования, который дается сейчас — что вот тут не нужно, учить не нужно, давайте полегче, а давайте не будем наказывать вот в этом, давайте облегчим здесь, здесь, здесь... Мы были в Италии, в Болони, приехали в прекрасный университет для сотрудничества с Академией, в Фаэнцу, изучать фаянс. Приехали. И когда мы увидели прекрасный, совершенно закрытый такой кватроченто, потрясающий монастырь, внутренний дворик, мы пришли к ректору творческого вуза, мы говорим: «А к вам сложно поступить? —Очень сложно!» Мы говорим: «Ну а как, насколько? Нужно чему-то учиться? —Нет, учиться ничего не нужно, мы, конечно, этого не требуем. Но вот мы ставим шар, и вот из этого шара вы должны что-то придумать». Я говорю: «Ну, например, бусы там, что-то. — Ну, вы взрослый человек, для вас это легко». Тут мы уже стали задумываться. И когда они нам дали свой учебник, а мы им свой, и мы открыли, мы пришли в ужас. В Фаэнце нет фаянса, его больше не изучают. Мозаичисты не делают мозаику, не кладут ее вообще. Мы не говорим о том, что уже какие-то там секреты, которые Сергей Николаевич все хотел узнать. Вообще ничего. Образование рухнуло. Ну я уж перестала переживать, что у нас все так плохо, я поняла, что у нас еще пока... Для нас плохо, но не... То есть мы вообще последние неандертальцы. А Академия наша, вот наша, наверное, и Глазуновская — это уже вообще последние, кто держит оплот такого, старается сохранить, хоть передать человека человеком чтобы изобразили, такого классического образования. Поэтому, конечно, это сейчас крайне ценно. А когда уже человек, ну тогда ему можно и говорить, что делай все, что угодно, и управлять им, как угодно. Когда, извините, он хоть что-то, какое-то получил образование, наверное, он все-таки подумает, прежде чем решиться на что-то или нет.

С. Андрияка

— Ну это как задают вопросы об искусственном интеллекте и говорят: а вот, искусственный интеллект там сейчас. Я думаю, для верующего человека, все и каждый понимает, что искусственный интеллект — это куда-то совсем не туда. А тоже с Сергеем Николаевичем мы всегда обсуждали эту тему, говорили, и он говорит: понимаете, искусственный интеллект или компьютерная графика, он говорит, ну это же мертвое. Говорит, там все состоит из пикселей, из квадратиков. В итоге вы не можете сделать живую линию, вы не можете, у вас там рука не дрогнет, нет случайности вот этой вот, нет души. И тогда все, что сделано, получается, оно мертвое. И оно не трогает человека, оно не учит его ничему, оно не дает ему никакого богатства. То есть все, что сделано руками, все, что сделано человеком, оно какое-то настоящее. А так...

К. Мацан

— Очень интересно, что вы в качестве примера живого приводите как бы случайность — там рука дрогнула, какая-то ошибка. Я так сейчас об этом почему-то задумался. Действительно, жизнь — это вот то, что случается, она случайна. С другой стороны, это же можно услышать, как то, что... Знаете, как я помню, когда-то очень давно в каком-то интервью польский режиссер Кшиштоф Занусси такую мысль высказывал, что снижаются стандарты профессионализма вообще. И вот там человек, студент снимает кино на камеру, и у него камера дрогнула, рука дрогнула — это брак. А он говорит: «А у меня это эффект любительской камеры. Это не брак, это у меня так специально задумано, и я это как фишку использую». И есть какая-то тонкая грань, видимо, между тем когда у профессионала, опытного, который может провести линию точно, дрогнула рука, но она дрогнула как нужно, в нужном месте. И если это случайность, то это очень профессиональная случайность. И вот случайность, которая другой вариант, которая происходит от неумения, наоборот. Вот какая-то здесь есть в этом что-то, о чем подумать, наверное, здесь.

С. Андрияка

— Ну, наверное, если говорить о каком-то стремлении в искусстве, то все же говорят, что если ты хочешь рисовать как Серов, нужно стремиться к тому, как рисовал Микеланджело.

К. Мацан

— Интересно. А что это значит?

С. Андрияка

— Это планка, которую вы себе ставите. Вот у нас Дмитрий Андреевич Белюкин, он всегда говорил, что, он говорит, если ты хочешь, чтобы у тебя получалось хотя бы как у Серова, ты должен стремиться к Микеланджело. А если ты стремишься к Серову, то у тебя получится как у Кандинского.

К. Мацан

— Ну здесь несколько обидно, конечно, за Кандинского и Серова, хотя я понимаю всю вашу внутреннюю профессиональную кухню и эту тему.

С. Андрияка

— Да, как бы это такие специфические моменты, но я думаю, слушатели нас поймут.

К. Мацан

— Да, конечно, принцип понятен, и он очень мудрый. Спасибо огромное. Давайте напомним, что 22 марта с одиннадцати до пяти вечера в Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки по адресу улица Варги...

С. Андрияка

— Академика Варги, дом 15.

К. Мацан

— Да, это недалеко от метро «Теплый стан». Состоится День открытых дверей. Всех желающих, и детей, и взрослых, наши сегодняшние гости туда приглашают. Там будут мастер-классы, мастерские, встречи с интересными людьми. Всю информацию, наверное, можно найти на сайте Академии акварели и изящных искусств. Я вас благодарю за эту беседу. В программе «Пайдейя» сегодня гостями были Дарья Витальевна Андрияка, вдова Сергея Николаевича Андрияки, директор «Фонда наследия Сергея Андрияки». И Софья Андрияка, проректор и преподаватель высшего образования Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки. В студии у микрофона был Константин Мацан. Это программа «Пайдейя», которую, напомню, мы делаем совместно с проектом «Клевер Лаборатория». А это проект, который объединяет лучшие практики в области духовно-нравственного воспитания и образования. Спасибо. До свидания. До новых встреч.

---

Все выпуски программы Пайдейя

• «Ценность труда учителя». Петр Тихонов
• «Как помочь детям найти свой путь?». Ирина Главацкая
• «Творчество и разговор о вере». Анна Толкунова