«Военно-морское духовенство». Созонт Сингх - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Военно-морское духовенство». Созонт Сингх

* Поделиться

У нас в гостях был историк Созонт Сингх.

Мы говорили о морском духовенстве: о быте военно-морских священников в разные века и их роли во время морских военных походов, а также о том, как на кораблях проходили службы и исполнялись требы, в том числе, во время боевых действий.

Ведущий: Алексей Пичугин


А. Пичугин

— Друзья, здравствуйте, это «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин, рад вас приветствовать. И с удовольствием представляю нашего гостя — ближайший час, эту часть «Светлого вечера» вместе с вами, вместе с нами проведет Созонт Сингх, историк, и мы поговорим про морское духовенство. Такая интересная тема, которую, мне кажется, мы ни разу еще в наших вечерних программах, паче того в исторических программах, не касались. Добрый вечер.

С. Сингх

— Здравствуйте.

А. Пичугин

— Созонт, надо как-то, наверное, нам тему — мы ее не сможем сделать более узкой, поскольку она интереснейшая. И мы тут много говорили про военное духовенство в истории — как это было разных странах, как это было в России в первую очередь, но вот духовенство на флоте, наверное, те из наших слушателей, которые интересуются историей, слышали и даже, может быть, навскидку вспомнят несколько имен судов, которые участвовали в русско-японской войне, может быть, что-то вспомнят из Первой мировой войны вкратце, но вот не более того.

С. Сингх

— Ну в целом у нас, если читать русские книжки, у нас есть, конечно, такой перекос именно в полковое священство — то есть много есть книжек, есть статьи, есть даже памятник полковому священнику, — то есть полковое духовенство, оно очень известно. А вот вопросы религии на флоте, морские священники, они если есть, то как бы через запятую: то есть рассказывают про полковых — ну были и флотские священники, ну и пойдемте дальше, — то есть обычно в книжках так. И меня, в принципе, заинтересовало, что есть такая лакуна, есть целое направление, которое в России почти не изучено. Почему я говорю: в России, потому что, например, в США или в Великобритании это более изучено. У нас же все-таки большая часть сражений проходила в истории на суше — может быть, вот с этим связано, то что у нас какое-то более сухопутное сознание. Но так или иначе морские священники не изучены, и во многом это моя специализация. Ну, наверное, надо отметить, как вообще появляется духовенство на флоте, из чего это взялось. У нас на регулярной основе... Вообще в Европе духовенство появляется на флоте в XVI веке. Причем интересно, что это связано и с эпохой географических открытий и, например, с тем, что у нас активно начинается пиратство. То есть всем, я думаю, известный Фрэнсис Дрейк — это был пират на британской службе, который совершил второе в истории кругосветное плавание, и он при этом занимался грабежами, захватывал огромное количество испанских кораблей. Но именно он во многом стоит у истоков вот такой институациональности, если можно так выразиться, духовенства на флоте британском. То есть он создал свод инструкций — вообще, как надо служить на флоте, и там есть целый ряд пунктов, где рассказывается о том, как надо молиться, какие нужно там петь молитвы. И вот до сих пор, именно с точки зрения истории там британского духовенства, вот они обязательно поминают Дрейка и его вклад.

А. Пичугин

— И вообще это на слуху. Даже, может быть, опять же люди, которые не связаны никак с историей, для которых это фоновые знания, все равно нет-нет да его вспомнят.

С. Сингх

— Да, и здесь, что интересно отметить, что вообще в целом все те морские державы, которые участвуют в гонке за колонии — ведь все пытаются в Индии, в Африке и, понятное дело, в Америке себе какой-нибудь кусочек отхватить. Почему, допустим, расцветает пиратство в Карибском море? Потому что там именно шли торговые пути, по которым перевозились разные драгоценности. И здесь надо коснуться немножко вообще религиозности моряков. Дело в том, что в принципе смерть — это страшно, и от смерти у нас очень многое есть в культуре. Но если мы говорим про смерть на море — эта смерть страшная и эта смерть жуткая. И если в целом там посмотреть песни моряков, если вообще почитать, как пишут те люди, которые были на корабле и вернулись на сушу —просто большинство моряков-то, они были не то чтобы образованные, не то чтобы грамотные, а вот, допустим, какой-нибудь священник...

А. Пичугин

— Кто мог оставлять, вообще какими источниками мы можем оперировать? Это записки священников?

С. Сингх

— Записки путешественников разного рода. И, кстати, бывают записки священников, кстати, и записки врачей на корабле — то есть это как раз самые грамотные люди.

А. Пичугин

— А капитан, ведущий журнал, старший состав командный?

С. Сингх

— Здесь, если мы говорим про военные корабли, там постепенно да, появляются журналы, со временем это распространяется и на остальные. Но здесь момент сохранности: далеко не всегда это до нас просто дошло. Просто прошло много-много столетий. А вот воспоминания, какие-то красивые, украшенные описания, которые были изданы. Ведь судовые журналы, они обычно не публиковались. А воспоминания — допустим, вот есть аббат, который путешествовал в Карибском море, он оставил подробное описание, оно сохранилось, и это важный источник по истории пиратов Карибского моря, например. Но я хочу отметить, что вот сквозит этот страх. И в целом ведь всякие такие представления о жутких чудовищах, которые есть в море, представление о том, что есть особый там дух, диавол, Дэви Джонс и так далее — это те страхи, которые нам сейчас, может быть, даже кажутся смешными, а тогда они реально верили в тот ужас, который есть в глубинах моря, это дьявольская стихия. Вообще зачастую с людьми просто прощались, когда они уходили в море. Ведь первое кругосветное плавание, в нем участвовали сотни людей — ну по разным оценкам, около 270 человек, вернулось только 18. То есть это же понимаете, какой процент просто ушли, сколько вернулось. То есть смерть очень страшна, и в целом стихия непонятная, то есть любое неясное явление, оно как-то трактовалось мистически. И при этом наиболее, наверное, страшная грань — это смерть. Ведь что происходит с человеком, когда он умирает? Если он не самоубийца, то его хоронят в освященной земле. И это вполне такое средневековое сознание, и это нормально: есть могилка, крест там ставится. А что в море? В море это не так. Поскольку, вы знаете, тело будет скоро разлагаться и так далее, что с ним делают? Его зашивают в парусину — зачастую это его же парусиновая койка или делают парусиновый мешок. Причем опять же есть интересный момент по поводу медицины. Медицина тогда — мы сейчас говорим про XVI, XVII, XVIII век, — медицина была слабо развита. Поэтому последний стежок, когда зашивали парусину, делали через нос, на всякий случай: а вдруг он там потерял сознание, а мы просто этого не поняли.

А. Пичугин

— Ну да, это уже точно покажет, жив он или нет.

С. Сингх

— Да. И это, вот в чем жуть главная была, с точки зрения мировоззрения моряков, пиратов, там торговцев: что его просто выкинут за борт, да, там в мешок вшивается, вниз кладут ядра — и все. И вплоть до XIX века даже не фиксировалось место, где мы выбросили тело.

А. Пичугин

— А как вы это зафиксируете, координаты вы не узнаете. Ну где-то в море.

С. Сингх

— Координаты — ну да, в том-то и дело в этот момент только-только нормально формируется представление об определении координат. Вот в XIX веке уже все было хорошо, что и долготу, и широту начинают фиксировать. И все равно это не то, то есть нет могилки, куда придут. И это было очень страшно. А смертность была абсолютно чудовищной. То есть если почитать отчеты, как русских мореплавателей, так и, понятное дело, зарубежных, то ведь вы ходите в море, чем вы питаетесь — у вас там солонина, у вас там хлеб, причем хлеб, как правило, червивый. Там англичане, такая была поговорка, что как понять, что это моряк? По тому, что он, сидя за столом, бьет очень сильно хлеб об стол, чтобы из него вышли черви. Даже если он там дома где-то или у кого-то на приеме, абсолютно на берегу, у него уже привычка, что все в червях.

А. Пичугин

— Даже если это капитан, одетый в форму, он все равно...

С. Сингх

— То есть даже если адмирал, то есть у них это выработалось просто.

А. Пичугин

— Да, а представляете, какое количество желудочно-кишечных болезней? Даже когда на суше развивается медицина того уровня, что простое расстройство успешно лечится за несколько дней, далеко не факт, что в море это вылечится. Почему ром, да, откуда у нас пошли все вот эти разговоры про пиратов и ром, про моряков и ром — это вообще какое-то элементарное средство дезинфекции организма.

С. Сингх

— Да, совершенно верно. И тем более чем, как правило, лечили — кровопусканием. В любой непонятной ситуации происходит кровопускание и все. И к чему вот этим мы приходим: смертность огромная. И при этом мы можем говорить о том, что значительная часть моряков эпохи нового времени, это люди, которые ну в той или иной степени, если так можно выразиться, воцерковленные, но им необходимо молиться. Даже на пиратских кораблях чаще всего утром и вечером молились. Даже на пиратских кораблях. Я уж не говорю про остальные.

А. Пичугин

— А были пиратские священники, кстати?

С. Сингх

— Тут надо оговорить грань: есть капер, а есть пират. Капер — это тот пират, которому дали бумажку, что ты служишь на чьей-то службе, там королю, и вот грабишь — не просто так грабишь, а грабишь в пользу какого-то короля. Вот на таких кораблях часто были священники, вот тот же Фрэнсис Дрейк — это классический капер. А с пиратами, именно пиратами — там сложнее. То есть у нас есть целый ряд свидетельств, когда, например, захватили корабль, на котором там был священник, и вот просят: отслужи нам мессу, вот мы богатство захватили, отслужи нам мессу, батюшка. Известны священники, которых приглашали: останьтесь с нами. Известны случаи, когда они отказывались...

А. Пичугин

— А случаи, когда оставались?

С. Сингх

— Да. А известны даже священники, которые становились пиратами. Даже такое бывало.

А. Пичугин

— Слушайте, а можно сразу вопрос: кто такие пираты? Потому что в нашем романтическом представлении о пиратстве — это вот под флагом веселого Роджера, мы идем. А все же было не так все-таки. И так, и не так.

С. Сингх

— Ну если коротко, то это разбой на море. Это на самом деле абсолютно неромантично. Вот я изучаю пиратов, могу сказать, что это просто уголовники, которые делают все то же самое, что и бандиты на берегу, но они имеют особый ореол романтический.

А. Пичугин

— Правильно. Но понимаете, вот на берегу — это же на суше, вот суша прокормит. А в море? Они должны пополнять свои запасы, заходить в какие-то порты, каким-то образом взаимодействовать все равно с миром добропорядочных людей.

С. Сингх

— Здесь есть интересный момент. Действительно надо пополнять постоянно все, а если ты на нелегальном положении, то далеко не всегда у тебя это получается. Не так давно, кстати, был найден корабль Эдварда Тича Черная Борода, и там найден, допустим, набор инструментов. А мы знаем, что он атаковал порт Чарльстон, он его блокировал и он требовал только одного: дайте мне ящик с инструментами медицинскими, — как раз они найдены. И то же самое с водой было — то есть часто они не могли нормально пополнить воду, им приходилось даже вот угрожать, брать там кого-то в заложники: дайте нам воды. То есть, с одной стороны, пиратство могло сразу дать большой доход: захватил богатый корабль — все, ты можешь быть счастлив, ты можешь на многие месяцы, а если повезет, на годы быть состоятельным человеком. Но это огромный риск.

А. Пичугин

— Но ты же состояние должен где-то тратить. Ты выходишь в море, а где твой корабль стоит все это время? Может быть, это вопросы дилетанта, незнакомого с реалиями, морскими реалиями в первую очередь, но в моем представлении все-таки пираты, они должны были где-то мимикрировать под добропорядочных людей, под торговые корабли, суда вернее.

С. Сингх

— Естественно. Тут, как правило, два варианта. Я сейчас не говорю даже про каперов, которые просто состояли на государственной службе. А если мы говорим про классических пиратов, то вариантов два. Вариант первый — вы пользуетесь городами-укрытиями, то есть порт Ройял на Ямайке или там та же Тортуга — то есть там просто местные власти закрывают глаза, вы им даете денежку, они закрывают глаза на то, что вы пират, и вы там все реализуете и закупаете и так далее. А вариант второй — просто реальная маскировка. То есть опять же не нужно думать, что они постоянно ходят под черным флагом. Нет, черный флаг обычно только при нападении. И остальное время они маскируются, стараются быть как добропорядочные граждане. И еще. Вот как, допустим, фильм «Пираты Карибского моря» — там огромные такие пиратские корабли. Нет, пиратские корабли, они были очень маленькие, чтобы спрятаться. Ну как современные сомалийские.

А. Пичугин

— Ну там-то вообще лодочки.

С. Сингх

— Да, ну на самом деле зачастую у пиратов они и были.

А. Пичугин

— Друзья. Напомню, что это программа «Светлый вечер» на светлом радио. И мы сегодня говорим... Вообще-то мы сейчас о пиратах говорили.

С. Сингх

— Ну мы сейчас перейдем.

А. Пичугин

— А говорим мы о духовенстве на флоте, и у нас в гостях историк Созонт Сингх, историк. Итак, давайте, правда, перейдем. Давайте про пиратов можем отдельно каким-нибудь поговорить.

С. Сингх

— Можем.

А. Пичугин

— Мы говорим о развитии духовенства на флоте в эпоху — я правильно понимаю, что вот мы перед программой с вами говорили, что такое активное становление — это XVI–XVII век, да?

С. Сингх

— Если мы говорим про Западную Европу — да, в XVI–XVII веке.

А. Пичугин

— А, в эпоху великих географических открытий.

С. Сингх

— Ну у нас она начинается в конце XV.

А. Пичугин

— Да, в том-то и дело, что вот это все-таки конец XV, вторая половина XV века —это вот начало эпохи географических открытий. Так, а что было со священниками на тех кораблях, были ли они или нет?

С. Сингх

— Если мы говорим про XV, начало XVI века — там единичные случаи. А вот вторая половина XVI века — это формирование уже более институциональное, то есть появляются на постоянной основе. К концу XVI века вообще в развитых флотах есть такая практика: как минимум один священник на эскадру, то есть ну на группировку кораблей. В XVII веке все это очень развивается, то есть там решается вопрос финансирования и так далее. Но тут еще нет наших. Еще пока что нашего военно-морского флота как института еще нет. И вот наш военно-морской флот начинает активно формироваться только при Петре. И вот именно при Петре I у нас появляются первые священники. Главная задача священника на борту — это богослужебная деятельность, то есть в положенное время (ну как правило, это было раз в неделю) совершать богослужения. Совершать также по необходимости требы — то есть это где-то молебен совершить, там отпеть, если нужно, панихиду послужить. И, в принципе, он должен был в первую очередь своей личностью показывать образец христианина. Ну, в принципе, на протяжении всей истории, если мы про Российский императорский флот, задачи священника не сильно менялись. Ели мы говорим вот про ту эпоху, от которой осталось очень много источников — это эпоха Николая II, это вот конец XIX — начало XX века. И здесь мы можем много что говорить о религии на флоте, просто потому что у нас есть источники. Это и, понятное дело, законодательные источники, то есть это Морской устав, например. Потом в 1908 году появляется инструкция, где подробно изложено, и должно быть прямо по пунктам, что делает священник и все расшифровано. А есть очень много источников так называемого личного происхождения — то есть это письма, воспоминания, дневники, — ну, как правило, это материалы, написанные моряками. Но встречается и то, что написали священники. И материалы прессы. Причем парадокс, но вот работая с прессой, зачастую французская или американская пресса может дать больше интересных фактов, чем российская.

А. Пичугин

— О русских священниках.

С. Сингх

— О русских корабельных священниках.

А. Пичугин

— А почему так?

С. Сингх

— У нас в 1914 году священник Федор Круглов — это священник флота, он пишет статью «Забытые», где он очень подробно говорит о всех тех проблемах, что есть у духовенства, что они находятся в полном подчинении у командиров, потому что на флоте очень жесткий распорядок, зачастую на богослужение могли дать всего 20–30 минут, и если ты не будешь слушаться, тебя могут вообще уволить с корабля. И при этом он говорит о том, что в принципе о духовенстве на флоте, о проблемах религии на флоте почти никто не знает.

А. Пичугин

— А я вот, кстати, простите, что перебиваю, могу сказать, что литургия в Ставке Его Императорского Величества длилась 20 минут. Я даже чинопоследование ее знаю: там вся литургия (ну опять же для слушателей, который в церковной терминологии разбираются) — вся литургия оглашенных убиралась, поскольку их не было, все начиналось с чтения Евангелия, и дальше, что-то сокращая, вот 20 минут и все, 25 минут.

С. Сингх

— И, кстати, есть такой источник как судовой журнал, где как раз все фиксируется. Ты смотришь судовой журнал — зачастую как раз вот 20–30 минут. И там бывают такие случаи, ну например, служба 12 Евангелий или еще огромная служба — там 50 минут, час — то есть все сокращалась вот максимально, даже в великие праздники. И бывали случаи, например, когда даже в Страстную не служили богослужения, а только одну литургию на Пасху. Так вот Круглов, он подробно описывает все эти проблемы, и главный его посыл, то что про проблемы приходского духовенства легко все могут прочитать, про проблемы полкового — это обсуждается в обществе, во всяком случае есть широкие круги, которые это обсуждают. Про священников на флоте все забыли. И на самом деле откапывать источники бывает очень сложно. То есть почему французская пресса, например, чем она интересна — а там есть много изображений. Вот одно из самых интересных примеров французских источников про русских священников — это Тулонская газета за 1893 год, она прямо начинается с того, что большой портрет священника и про него рассказ. И вот, кстати, про этого священника я хотел бы рассказать, как пример. Потому что, понимаете, можем долго рассказывать, какие у них есть обязанности, а сколько они получали и так далее. Но мне все-таки кажется, что история — это в первую очередь про людей. И вот про одного из таких людей хочу рассказать, как именно пример того, как служили священники на флоте, какова вообще специфика этой деятельности. Это иеромонах Авель (Иванов), это иеромонах московского Златоустого монастыря. До революции это был один из самых важных монастырей, один из тех монастырей, к которым в том числе и цари благоволили — то есть это был большой, красивый монастырь.

А. Пичугин

— От которого нынче практически только память осталась. Ну вот, правда, в последнее время отец Федор Бородин из храма Космы и Дамиана на Маросейке к нам приходит, и мы делали программы и про центр Златоустинского монастыря, и про то, что там вот сейчас какая-то жизнь возрождается, как память такая мемориальная в монастыре.

С. Сингх

— А этот монастырь, он интересен и тем, что о нем действительно сейчас, то есть есть целый центр, который пытается возродить то наследие. Потому что остался только маленький домик, все остальное было уничтожено.

А. Пичугин

— Башенка.

С. Сингх

— Ну практически.

А. Пичугин

— А, нет, башенка и корпус.

С. Сингх

— Там корпус, да, и ну просто одно здание. А все эти огромные храмы были уничтожены. А это на самом деле один из интересных морских храмов, морских монастырей. Почему, потому что там, например, Апраксин, знаменитый адмирал, один из основателей российского флота, он был главным ктитором, то есть он активно туда вкладывал деньги. С этим же монастырем связаны, например, адмирал Сенявин. И целая плеяда иеромонахов отправлялись на флот именно из этого монастыря. И вот как бы главный герой, о котором хочу сейчас рассказать, это иеромонах Авель (Иванов). Его отправили — по одним данным в 1887, по другим данным в 1888 году — на корабль «Адмирал Нахимов». На тот момент это суперсовременный корабль — это первый корабль, который был полностью электрифицирован, и это первый корабль, на котором были башенные установки. То есть орудия можно просто расставить — ну как у «Авроры», помните, стоит пушка, и она закрыта таким специальным щитком. А это был первый корабль, на котором были большие башни, в которые спрятаны орудия главного калибра, и это на самом деле очень был престижный корабль, который был призван показать мощь вообще нашего флота.

А. Пичугин

— А про отца Авеля что-то известно до его отправки?

С. Сингх

— Ну и на самом деле вот до его отправки сведения достаточно скудны. То есть известно о том, что он был из небогатой семьи, он был из мещан, получил домашнее образование, то есть у него нет никаких законченных учебных заведений. Это, кстати, на самом деле типичная ситуация, если мы говорим про иеромонаха флота — чаще всего у них не было образования, что, кстати, было довольно большой проблемой. Потому что одно дело — офицеры, офицеры учились там в Морском корпусе, они проходили многие современные науки, а священники, они как раз отставали. И была вообще такая проблема, что ну вот приходит священник, и он удивляется, как вот, он всю жизнь был в какой-то деревне, потом вот он там, будучи крестьянином, поступил в монастырь, там рукоположился, не имея духовного образования, что тоже было определенной проблемой, и затем попадает на флот. А там же как раз самое передовое оборудование, там люди очень образованные. И зачастую мы встречаем в источниках, что к священникам относились негативно. Потому что ну что вы такие необразованные, а что вы еще едите за наш счет. Дело в том, что жалованье священников было небольшое, и они по итогу не могли вносить особые платежи в кают-компанию. А в кают-компании все было вскладчину — то есть каждый офицер дает определенные деньги, на это закупается нормальная еда. А нормальная еда в плане морских офицеров — они же в основном дворяне, они хотят, чтобы было как в лучшем ресторане.

А. Пичугин

— Ну шампанское, куропаток...

С. Сингх

— А священник-то, у него жалованье очень скудное, у него жалованье меньше, чем даже у самых младших офицеров, и по итогу он не может себе позволить. И даже была такая поговорка, что мы кормим кота и попа. И почему я хочу рассказать про отца Авеля...

А. Пичугин

— Но священник все равно был вхож в собрание.

С. Сингх

— Да.

А. Пичугин

— Мы подробнее сейчас поговорим о быте морских священников, военно-морских священников, буквально через минуту. Напомню, что сегодня у нас в гостях Созонт Сингх, историк, и вот тема наша — это священники на флоте, тема, к которой, мне кажется, мы даже раньше и не обращались в наших программах.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Друзья, напомню, что мы сегодня говорим о военно-морских священниках в истории, в первую очередь в истории российского флота дореволюционного. Созонт Сингх, историк, у нас в гостях. И вот про быт вы начали говорить.

С. Сингх

— Да, почему я хочу выделить именно отца Авеля, потому что это необычный священник. Как правило, священников назначали на один год на флот и, как я уже говорил, многие из них были необразованными, и к ним было не всегда положительное отношение. Нам даже известны случаи там и издевательств над ними и так далее. Но отец Авель, он десять лет служил на одном и том же корабле — это редчайший случай.

А. Пичугин

— На «Адмирале Нахимове».

С. Сингх

— Да, как раз на крейсере «Адмирал Нахимов», который изначально был самый современный корабль.

А. Пичугин

— До Цусимы он не дослужил.

С. Сингх

— Ну он лично — нет, он там служил до 1898 года, а потом уже все, он был слишком старенький. Хочу отметить, что он служил десять лет на одном корабле — это вообще рекорд на самом деле. Я изучал многие послужные списки — это редчайший случай. Обычно несколько лет служили максимум, обычно один год на одном корабле. И почему я говорю о том, что вот французские источники, они уникальны: есть французский источник, который описывал — это газета, где прямо передовица посвящена этому священнику. И там написано, что есть «поп Абел» — написано там, — «который имеет уважение от всех моряков». И более того, сохранились воспоминания одного из офицеров — тогда он был всего лишь мичманом, а потом он уже стал адмиралом. Это адмирал Никитин, который в эмиграции писал под псевдонимом Фокагитов, и он описывает историю о нем, как такой определенный анекдот. Он вначале описывает, что вот на его корабле, сам этот мичман тогда, потом уже адмирал, когда писал воспоминания, вот он вспоминал, что он служил на броненосце «Император Николай I», и у них был священник, отец Мина, который был, скажем так, не очень модный. Потому что было такое мнение, что священникам нельзя спускаться на берег в православном одеянии, иначе их засмеют, и они были вынуждены маскироваться, они были вынуждены покупать костюмы. А ведь они же, священники, зачастую, если это иеромонахи, они всю жизнь прожили вне костюмов, они не всегда умели выбрать костюм, они не всегда одевали по мерке, не знали, как его носить. И он подтрунивает, он в воспоминаниях вот подтрунивает над отцом Миной и противопоставляет, что был такой священник на соседнем корабле, иеромонах Авель, который был модный. И мне удалось найти...

А. Пичугин

— Или он костюм умел выбирать.

С. Сингх

— Вот он просто написал, что он модный. Вот про костюм он не расшифровывает, но он его противопоставляет. И интересно, что я смог именно во французской прессе найти несколько изображений, и одно из этих изображений сейчас хранится в Златоустовом музее — это вот единственное сохранившееся здание от монастыря, там сейчас музей. И там как раз вот есть гравюра, в которой есть его портрет. И, если внимательно посмотреть, у него выбриты щеки, то есть он...

А. Пичугин

— Да, я вот открыл портрет, фотографию его — не знаю, а, ну это из некролога. Я понял, про Цусиму дурацкий был вопрос, он в 1903 году умер. Да, а ну я не могу сказать, что это нехарактерная внешность для священника того времени.

С. Сингх

— Если посмотреть на его более ранние фотографии, то у него очень аккуратные усы и борода, то есть у него все аккуратно сделано. То есть все остальные священники — опять же в этой французской прессе опубликован целый цикл про священников русских, — все с такими огромными бородами. У него единственного аккуратная эспаньолка, все остальное выбрито, он такой весь аккуратненький.

А. Пичугин

— Модный.

С. Сингх

— Да, действительно модный. А еще чем он отличается — там когда всю эту историю рассказывают, когда я впервые прочитал много лет назад, думал, что это анекдот. Никитин, адмирал, пишет в своих воспоминаниях, что женщины очень заинтересовались нашими иеромонахами и подарили им необычный крест восьмиконечный, которой был обвит незабудкой — это был такой красивый подарок. И Никитин говорит о том, что Авель сразу нацепил его на себя и стал везде ходить и показывать, какой у него красивый крест. А иеромонах Мина, который не умел носить костюм, он его не одел. И офицеры как раз говорили: ну что такое, вот посмотри, Авель такой красавчик, сразу носит крест и молодец. А ты не носишь.

А. Пичугин

— Ну он уже немолодой был человек.

С. Сингх

— Немолодой уже, да. К сожалению, я не знаю год его рождения, мне пока не удалось найти год рождения ни одного, ни другого. Ну по изображениям им лет пятьдесят.

А. Пичугин

— Я думаю, даже если посмотреть на фотографию из некролога, то ему и, может, уже под семьдесят.

С. Сингх

— Ну на тот момент, что описывают — это 1893 год. И к чему вся эта история? В итоге все это описано как такой анекдот. Ну опять же там женщины, там иеромонахи — это все очень в шуточной форме написано. Но мне стало интересно: а что, если это правда, вся вот эта история? А история, которая написана, заканчивается тем, что Святейший синод прислал бумагу, в которой он запретил священникам носить эти кресты, потому что они не очень православно выглядят. Ну на самом деле я потом смог найти, опять же во французских материалах, этот крест — он вполне нормально, православно выглядит. То есть сейчас, в XXI веке, многие священник носят гораздо более необычные кресты. Но Святейший синод дореволюционный счел, что вот с незабудкой крест не очень хорошо носить. Разрешил просто его оставить как подарок. Тут вообще интересно, почему наши священники оказались во Франции и почему такой интерес к ним был. Дело в том, что это как раз конец правления Александра III, и вот начинает формироваться русско-французский союз. Вот мы отправили в октябре 1893 года русскую эскадру в Тулон — это французский порт, чтобы показать, что вот это наше сближение. И там было огромное ликование, и как раз во французской прессе пишут очень много статей — а какой у русских театр, а какая у русских кухня, какой у них костюм, а какая у них история, а как у них ну и так далее — и там все что угодно расписывается. И был очень большой интерес ко всем на борту — то есть там есть портреты, например, адмиралов, есть зарисовки: а как они моют палубы, а как они поднимают флаг, а как они моются — там было все что угодно. То есть интерес, такой живой интерес. Все то, что для нас рутина и то, что в русской прессе не пишется, это есть во французской. То есть для меня французская пресса стала просто открытием. Потому что, например, ни на одном русском изображении нет судовых церквей — а это такой сборный иконостас: его разворачивают, собирают перед богослужением, после сразу его складывают в ящики и убирают.

А. Пичугин

— А где, простите, в какой части судна располагалась эта молельная комната или где устраивали?

С. Сингх

— Как правило, батарейная палуба — это внутри корабля. Там как раз часто справа, слева пушки стояли, там минные аппараты, и вот в центре ставился храм. И в этом, кстати, была большая проблема: очень много людей, и там все дышат, и там все жарко — это же не приспособлено на самом деле для богослужения. Поэтому была альтернатива — поставить на верхней палубе. Но там может и дождик пойти, там ветрено — тоже не очень удобно. Да и вообще совершать богослужение на флоте, кстати говоря, это для священников кошмар. Потому что качка, потому что вот, кстати говоря...

А. Пичугин

— Они спасали сосуды.

С. Сингх

— Да.

А. Пичугин

— Чтобы вот идет литургия, чтобы сосуд не перевернулся.

С. Сингх

— Кстати, мало кто знает, что будущий патриарх Сергий (Старгородский), у него был эпизод, когда он был судовым священником, и он в письмах описывает, что ему приходилось просить матросов держать престол, чтобы там ничего не перевернулось и так далее. Ну я к чему в итоге: у нас — вот я смотрел все возможные русские изображения, — ни на одном русском изображении нет амвона и солеи, а, как правило, просто лежит коврик и все. Или вообще как-то так снято, что это непонятно, что там вообще есть. А на «Императоре Николае I» — там, где служил тот самый отец Мина, который не очень умел носить костюм, — я нашел французскую гравюру, где как раз нарисована эта солея, она хорошо видна, и видно, что она сделана из дерева.

А. Пичугин

— Ну, наверное, это от корабля к кораблю...

С. Сингх

— Очень различалось, да. Потому что я встречал информацию в воспоминаниях, что на отдельных кораблях — то есть матросы могли сами даже поучаствовать: кто-то что-то выстругал, кто-то пожертвовал свои деньги, чтобы как-то улучшить интерьер судовой церкви. Но я повторю, что вот французские изображения, они зачастую дают больше информации о церкви на флоте, чем русские, что опять же для меня было, конечно, удивительно. А чем еще известен этот священник? Дело в том, что еще до того, как произошло восшествие на престол цесаревича Николая Александровича, когда он был цесаревичем, а не Николаем II, он предпринял уникальное путешествие на Восток — 1890 и 91-й год. И этот священник с этим тоже связан. Дело в том, что он был награжден Николаем II золотым крестом, и если читать...

А. Пичугин

— А, он же не был павловским. Павловским он был до того, как Синод не сделал его наградой просто обычной, епархиальной.

С. Сингх

— А там, если читать описание, в послужном списке написано, что это с золотой цепочкой наперсный крест, украшенный драгоценными камнями. Цитата.

А. Пичугин

— А ну то есть понятно, да.

С. Сингх

— Это особый крест. И мне стало интересно понять как бы: за что, как? И я стал перечитывать дневник Николая II. Здесь надо оговориться, что не весь дневник Николая II опубликован, что на самом деле мне странно, мне казалось: ну как бы император последний, надо все опубликовать. Но опубликованы только фрагменты из его ранних, а когда он император — вот это все опубликовано, его ранние дневники не все опубликованы. Вот я сидел в архиве читал. И что получается: Николаю II очень понравился этот корабль, и он регулярно его посещал. И, например, даже на Пасху 1891 года он ездил туда отмечать. И поэтому моя гипотеза состоит в том, что раз ему этот корабль нравился, он постоянно туда ездил. А как раз отец Авель — про него есть, известны воспоминания, что он хорошо очень умел ладить с людьми.

А. Пичугин

— Ну это вообще складывается портрет человека.

С. Сингх

— Да, и есть там любопытный момент в одних воспоминаниях, что он постоянно любил играть в кают-компании с офицерами. И он так хорошо их обыгрывал в шашки, что они ему говорили, что какой же ты Авель, ты самый настоящий братоубийственный Каин, они его называли. Ну и вот моя гипотеза, что он был так награжден, потому что, видимо, хорошо умел общаться с людьми и понравился Николаю II. Еще надо отметить, что у него есть в том числе там испанская награда, за что — я пока не понял. Но также в том же 1893 году, они были в Нью-Йорке, корабли там наши туда приходили, и я нашел в американской прессе тоже упоминания, правда, не о самом священнике, то есть священник сам не упоминается, но подробно расписывается богослужение. То есть опять же русских подробных описаний богослужений мало, а вот в американской прессе прямо описывается, что пели, как это все выглядело — что опять вот показывает, что то, что для нас привычно и повседневно, зачем это описывать, но вот для иностранцев это могло иметь большое значение. Ну вот отец Авель (Иванов) он не дожил до войны, то есть мы его так и не увидели в боевых действиях. А у нас есть примеры священников, которые ярчайшим образом участвовали в боевых действиях. И, наверное, самый известный случай — это, конечно, иеромонах Алексей (Оконешников). Это первый в истории якут-священник, насколько нам известно.

А. Пичугин

— Я про него читал, что его в какой-то момент указом, по распоряжению императрицы, назначили настоятелем одного из петербуржских храмов, но там какой-то скандал случился, и дальше его следы теряются.

С. Сингх

— Мне удалось вот очень много материалов про него почитать, плюс есть замечательная книжка. И что обидно, что эта книжка, я так понимаю, даже до Москвы не дошла — она была издана в Якутии, ее автор Мария Ивановна Старостина, и она так и называется как раз — «Иеромонах Алексей (Оконешников)», и ее нет ни в одной московской библиотеке, вообще не смог ее найти.

А. Пичугин

— А он служил на крейсере «Рюрике».

С. Сингх

— Да. И вот у нее как раз эта книжка недавно вышла, и там подробным образом описывается его биография, и она как раз подробно все эпизоды раскрыла. То есть получается, что ну опять же это, если очень грубо говоря, момент расизма определенный, судя по всему, был. Потому что это якут, и там были такие компрометирующие его сделаны заявления, что он якобы себя недостойно вел. И он был настолько потрясен — ну как бы там не очень красивая история вышла, но он был насколько потрясен, что он попросил, чтобы его просто, с него сняли сан. Потому что он не мог просто, он себя чувствовал абсолютно оскорбленным. Потому что, ну чтобы вы понимали, его назначили настоятелем храма, посвященного погибшим на водах — это как раз храм, потом уничтоженный, в Санкт-Петербурге, он был посвящен именно жертвам, всем тем, кто погиб в Цусимском сражении и вообще в сражениях русско-японской войны.

А. Пичугин

— Я так понимаю, что вместо него потом был назначен отец Георгий Шавельский — знаменитый протопресвитер армии и флота, последний русский протопресвитер армии и флота. Я здесь тоже могу ошибаться...

С. Сингх

— Вот я здесь боюсь ошибиться. Здесь именно момент того, что для него это было тяжелейшее оскорбление, то есть исходя из той информации, что я нашел и что я прочитал в этой монографии, посвященной именно его жизни, его просто оболгали. И это момент именно расизма, к сожалению. Вот такое бывает.

А. Пичугин

— Да. А я потом, прочитав эту историю, искал достаточно долго какие-то следы его биографические (ну понятно, как я искал — искал из доступных мне материалов), но ничего не нашел. Как его жизнь сложилась в дальнейшем тоже не знаете, да?

С. Сингх

— Более того, даже вот автор монографии, она вот все возможные источники изучила — следы его теряются после революции. Мы не знаем, что случилось. Это еще, чтобы вы понимали, это самый яркий священник вообще...

А. Пичугин

— На флоте.

С. Сингх

— Морской, да, за всю историю, как мне кажется.

А. Пичугин

— А он до революции чем занимался? Просил снять с его сан, обратился в Синод, Синод удовлетворил его просьбу.

С. Сингх

— Там была очень долгая история. Потому что его все уговаривали остаться, и более того, и вот пытались сделать ему выгодное предложение — его же назначили на «Рюрик II». Ну я сейчас про «Рюрик» первый еще расскажу, потому что это самый момент, но потом построили еще один корабль, который назвали «Рюрик II», в честь первого «Рюрика», его даже туда назначили судовым священником, вот в память о «Рюрике» первом. Но и есть переписки, с этим связанные — там протопресвитер как раз Шавельский пытался его как раз оставить. Но опять же, понимаете, это история очень сложна. Главная идея в чем: что был действительно герой, и такой герой, который, просто то, что он сделал — ну никто больший подвиг не совершил. Из всего, что мне известно по флотскому духовенству. Но с ним вот таким образом обошлись. То есть вначале его признали, и в том числе мы видим представителей российской элиты, которые его оценили. Но были люди, которым он просто не понравился.

А. Пичугин

— Созонт Сингх, историк, у нас в гостях, в программе «Светлый вечер» на светлом радио. Ну так а дальше-то что, в итоге сан-то с него сняли?

С. Сингх

— Да. кончилось все тем, что с него сан сняли, но его дальнейшая судьба нам практически неизвестна.

А. Пичугин

— Вернулся в Якутию вроде бы.

С. Сингх

— А дальше все. Вот что с ним случилось, непонятно. То есть тут еще, понимаете, в чем проблема: поскольку это самый яркий священник, то многие пытаются себя выдать за его потомков, например, и там очень много мифов.

А. Пичугин

— Потому что по году рождения он мог бы еще после этого, он молодым человеком уходил, он мог еще прожить. Ну люди 73-го года рождения доживали почти до 60-х годов.

С. Сингх

— О чем и речь. Но, может быть, я потом смогу еще что-то найти. То есть для меня это такой вызов.

А. Пичугин

— Если найдете, сообщите, пожалуйста.

С. Сингх

— Теперь давайте я расскажу о том, в чем его подвиг, потому что это все-таки самый яркий священник. Потому что у нас, к сожалению, в советское время сложился очень негативный образ вообще духовенства на флоте. Почитайте того же, не знаю, Новикова-Прибоя например или Магдалинского — это, наверное, два самых известных автора, кто описывал священников. Они там все пузатые и там и пьянствуют, и абсолютно себя ужасно ведут — и ну прямо так абсолютно неадекватный образ на самом деле формируется. То есть, конечно, мне и по документам известны случаи пьянствующих священников, и известны примеры недостойного поведения, но в массе своей священники показали себя очень достойно. И если мы обратимся к русско-японской войне, то вначале там есть такое очень драматичное сражение — это 1 августа 1904 года бой в Корейском проливе, когда наш отряд крейсеров был атакован превосходящими силами противника. Крейсер «Рюрик» получил очень тяжелые повреждения, и его в итоге затопили. Мне на самом деле обидно, что вот мы так все хорошо знаем про «Варяг» и «Кореец», и это такой символ нашей доблести, и я не спорю, что это подвиг. Но «Рюрик», как по мне, совершил гораздо больше, но про него мало кто знает. Во время этого боя священник себя проявил очень ярко. Тут надо один момент важный обозначить: по Морскому уставу (Морской устав — это самый главный документ, который регулирует жизнь людей на борту), по этому документу священник должен быть в лазарете. Потому что, повторюсь, главное, как бы священник на флоте — это момент смерти, то есть чтобы он мог причастить человека, чтобы он его правильно похоронил. И как раз в лазарет приносят тяжело раненых, в лазарете он помогает. Например, всегда нужны люди во время сражения, чтобы перевязать раны, чтобы облегчить страдания людей, которым как раз тяжело. И там же он их исповедует, причащает — это стандартное местонахождение священника. И, кстати, сам священник оставил про это описание, я вам сейчас зачитаю оттуда фрагмент того, как он сам описывает это действия. Я потом перепроверял по другим источникам, то есть он не придумывает, он действительно описывает то, как он реально действовал. И то, что он делал, я считаю, ну это ярчайший пример настоящего подвига. Он рассказывает: "Я ушел в свое место расписания — лазаретное отделение. Спустя еще немного времени в лазаретах уже не представлялось возможным делать перевязки: все проходы были полны ранеными и два доктора не успевали подавать помощь. Я начал было исповедовать раненых, причащать их не представлялось уже возможности, но всюду было тесно, и я боялся пролить Святые Дары. Скоро пришлось отложить и исповедание. Я спустился в лазарет, наполнил карманы подрясника бинтами и стал ходить по верхним и батарейным палубам и делать перевязки. Матросы бились самоотверженно, получив раны, после перевязки, шли снова в бой. Услышав с батареи, что ранен командир корабля, я побежал к нему и нашел его лежащим в боевой рубке и истекающим кровью. К счастью, близко нашлась вода, я омыл раны и перевязал их. Наверху, на мостике, происходило что-то ужасное: все сигнальщики, дальномерщики были перебиты, палуба полна трупами и отдельными частями человеческих тел. Последним запасом марли я сделал еще несколько перевязок и пошел было в лазарет за новой марлей, спустился на батарейную палубу — там ужасный пожар. Навстречу бежит с забинтованной головой лейтенант, вдвоем с ним мы взялись тушить пожар. Почти одновременно меня отбросило, и я пробил головой парусиновую переборку кают-компании и от ушиба потерял сознание. Сколько времени я был в беспамятстве, не помню. Придя в себя, я легко встал и вышел наверх. Мостик, боевая рубка и все палубы были покрыты убитыми и ранеными. Убитых было уже так много, что по палубе приходилось пробираться с трудом. Строевых оставалось мало, снаряды подавать было некому, и взялся помогать коминдору. Узнав, что взорвать судно нельзя, так как уничтожены все провода, лейтенант Иванов отдал приказ открыть кингстоны и распорядился выносить раненых, привязывать их к койкам и бросать за борт. Видя это, я пошел исповедовать умирающих — они лежали на трех палубах по всем направлениям. Среди массы трупов, среди оторванных рук и ног, среди крови и стонов я стал делать общую исповедь. Она была потрясающая: кто крестился, кто протягивал руки, кто, не будучи в состоянии двигаться, смотрел на меня широко открытыми, полными слез глазами. Картина была ужасная«.

А. Пичугин

— Ну а кончилось все тем, что он потом вывез знамя и, как мы видим, спасал людей. Я вам тоже процитирую, я нашел это действительно из воспоминаний Шавельского. Судя по всему, Шавельский, сложно, наверное, его упрекнуть в том, что он завидовал, но была у него какая-то нерасположенность к отцу Алексию. И вот есть такие воспоминания, вы-то наверняка их знаете, для наших слушателей я их процитирую. Он пишет о том, что как строили храм Спас-на-водах, которых строился в память о моряках, погибших в русско-японскую войну. И вот он, у него уже была кандидатура настоятеля этого храма, но к нему обратились: «Не успел я выбрать кандидата, как прибывший ко мне сенатор Огарев сообщил от имени королевы эллинов, Ольги Константиновны, что королева, председательница комитета по постройке храма, и ее брат, великий князь Константин Константинович желают, чтобы священником был назначен иеромонах Алексий (но это объясняется, раз он так геройски себя повел, то и логично, что он бы и был, дослужив до этого времени, прошло шесть лет, стал настоятелем этого храма), ранее отслуживший на крейсере „Рюрик“, бывший в плену из японцев, вывезший из плена знамя, за что был награжден государем наперсным крестом на Георгиевской ленте. Ни видом, ни удельным весом иеромонах Алексей не годился для этой церкви. С лицом калмыка, безусый, косоглазый — извините, это цитата, — его нельзя было отличить от японца. До принятия монашества он был сельским учителем. Затрудняюсь сказать, закончил ли он курс учительской семинарии, но среднего образования не имел. Я заявил сенатору Огареву, что считаю иеромонаха Алексия совершенно неподходящим кандидатом для столичной церкви, ибо он не получил высшего образования и совсем не обладает качествами, нужными для столичного священника. Кроме того, я считаю неудобным в церковь, посвященную памяти убитых моряков, назначить священника, которого не отличить от японца. Я просил мои соображения доложить королеве и великому князю и известить меня об их решении». Ну, в общем, настояли, назначили отца Алексия. А дальше произошла вот эта вот коллизия непонятная, как пишет сам Шавельский, дескать отец Алексий стал приставать к некоей даме. Но опять же многие говорят, что такого быть не могло. И дальнейшее смещение отца Алексия с должности настоятеля и назначение кандидатуры Шавельского — это была какая-то его многоходовка. Ну вот после этого, я так понимаю, что отец Алексий решил поступить как...

С. Сингх

— Я бы тут хотел добавить несколько интересных штришков, тем более что я очень много именно архивных материалов смотрел на этот счет. Хочу отметить первый штришок — это язык. Дело в том, что большинство священников, они оказывались за границей. И если морские офицеры, они хотя бы худо-бедно какой-то язык знали, то вот большинство священников не обладали знанием иностранных языков. Если читать разные аттестации, в основном у священника написано, что не знает языка, или там немножко знает по-польски, или немножко по-французски, но большинство священников не знали языки. И чем уникален и отец Алексий (Оконешников), и отец Авель (Иванов), про которого я ранее рассказывал, который служил в конце XIX века. Отец Авель Иванов, он пытался учить французский сам. То есть он, оказавшись за границей, понял, что нужно учить язык. Правда, он не очень хорошо смог его выучить, у него с ним были проблемы. И как раз его очень высмеивает автор воспоминаний, адмирал Никитин, поэтому изначально я думал, что все это анекдот, потому что очень так он все прямо ехидно высмеивает его. А отец Алексий (Оконешников) сам в монастыре выучил английский. И он попал на флот когда и вот произошла вот эта вот вся ситуация — вот корабль утонул, они все попали в плен, и он смог на английском языке общаться с японскими офицерами. То есть, понятное дело, что у него нет там высшего образования, но во всяком случае определенное образование у него было. И более того, повторюсь, он — редчайший случай из священников, — знал язык иностранный. И почему еще он выдающийся священник. Потому что многие клирики во время сражения помогали так же — то есть перевязывали раны, исповедовали, под снарядами и осколками. Но он, будучи раненым, у него была повязка, он туда спрятал подробное описание боя — это еще начало русско-японской войны, еще не случилось Цусимское сражение, и еще кажется, что Россия может выиграть эту войну. И наши офицеры, попавшие в плен после этого сражения, они очень переживали за будущее нашей страны, и они хотели, чтобы весь тот опыт, который они получили — а они получили очень многие ценные сведения о том, как надо на самом деле вести морское сражение, что надо исправить на кораблях, они это все изложили в небольшом листе, который он спрятал в своих перевязочных материалах. И прямо на себе он смог это вывезти и привезти в столицу, и передать куда нужно — то есть он и в этом совершил-то как раз такой большой подвиг, что как раз его отчасти и приблизило прямо так к элитам российским, в принципе. Но, повторюсь, что этот священник, он и реально был необычным. В одном из документов, кажется, в РГИА, я встречал, что вот у нас есть такой-то корабль, на нем очень неспокойные моряки — то есть они там то ли революционно настроенные, в общем, не очень они подходящие для службы. А при этом они на корабле, то есть надо с этим работать. И просят: найдите священника с хорошим авторитетом, чтобы он мог вот как ветеран с ними (то есть там, на этом корабле, ветераны русско-японской), чтобы он с ними на одном языке поговорил. И там сверху приписка протопресвитера — это еще предыдущий, Александр Желобовский, первый протопресвитер, он сверху пишет: назначить Алексия (Оконешникова). На деле это все не прошло, там переиграли, другого священника назначили. Но там как говорят: есть кризисные ситуации, нужен священник авторитетный — то есть к революционным матросам не пошлют человека, который просто такой паркетный, который просто чем-то понравился элитам.

А. Пичугин

— Таких было много, кстати.

С. Сингх

— Да. То есть повторюсь, отец Алексей Оконешников — это прямо ярчайший пример такого вот героя.

А. Пичугин

— Спасибо большое. Надеюсь, друзья, что вот за эту короткую программу чуть-чуть стало более как-то понятно, известно про священников на флоте. Тема, конечно, неисчерпаемая. Может быть, мы с Созонтом как-то ее продолжим, когда-то поговорим еще. Ведь не только на военных судах были священники, ведь тоже интересно поговорить о том, как священники сопровождали какие-то торговые суда, как еще это могло выглядеть, то есть тема неисчерпаемая. А сегодня мы говорили в основном о военно-морском духовенстве. У нас в гостях был историк Созонт Сингх. Спасибо большое. Прощаемся. До новых встреч.

С. Сингх

— До свидания.


Все выпуски программы Светлый вечер

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем