«Влияние города на человека». Михаил Хрущёв

У нас в гостях был учитель истории, краевед Михаил Хрущёв.

Разговор шел о формировании городской среды, как города меняются в разные эпохи и как это влияет на их жителей. Кроме того, наш гость рассказал, как на его духовное становление повлияла Москва и московские храмы и почему важно учиться понимать и любить родной город.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

Алексей Пичугин

— Друзья, здравствуйте. Это «Светлый вечер» на Светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. Я приветствую вас и нашего гостя, с удовольствием вам его представляю, Михаил Хрущев, историк, москвовед, учитель истории. Миша, здравствуй.

Михаил Хрущев

— Добрый вечер.

Алексей Пичугин

— Сегодня в формате «Светлого вечера» мы общаемся, так уже много лет мы делаем — прогулки по Москве. Правда, и в «Светлом вечере» мы тоже с тобой не раз встречались. Мы говорим про то, как среда, в которой ты произрастаешь, растешь, воспитываешь, влияет на состояние духовное, общее человеческое, на осознание себя в этой среде. Ты помнишь, с чего началось твое знакомство с окружающим миром, с окружающей тебя Москвой? Сколько раз мы гуляли по Москве с тобой, понятно, что и сейчас мы тоже говорим с тобой про ту среду, которая здесь, в Москве.

Михаил Хрущев

— В детстве я начал знакомиться с городом прямо, можно сказать, с детского сада. Дело в том, что я ходил в детский сад в Девятинском переулке, хотя жил не там, но там был детский сад Фонда художников. Этот сад граничил с церковью Девяти мучеников Кизических. И мои первые осознанные архитектурные воспоминания связаны именно с этой церковью, это раз.

Алексей Пичугин

— А она же закрывалась.

Михаил Хрущев

— Она была закрыта в тот момент, но в детстве я ее наблюдал постоянно. Второе, я провел детство в реставрационном центре имени Грабаря, так как моя мама много лет там работала, и в детстве меня туда приводили по любому поводу, и на елку, и просто посидеть. Для меня три Замоскворецких храма: Воскресения в Кадашах, Покровский собор Марфо-Мариинской обители и церковь святой Екатерины на Всполье — это места детства. Там я видел и сами храмы, и их наполнение тогдашнее. В Кадашах — это, например, статуя деревянной скульптуры на реставрации, в Марфо-Мариинской огромные иконы, которые реставрировали прямо при мне, в Церкви святой Екатерины — какие-нибудь изделия из кости.

Алексей Пичугин

— Я хочу сказать, что мы с тобой дружим, хотел сказать, полжизни, нет, больше гораздо. Помню, как мы с тобой ходили туда, как ты меня приводил, когда еще в храме Екатерины на Всполье долго занимали помещение реставрационные мастерские, Марфо-Мариинская обитель, везде, что ты сейчас называешь, мы с тобой ходили. У меня тоже, наверное, знакомство с церковным пространством еще и там начиналось. Но интересно, что не было ощущения того, что это не четыре этажа перекрытий и какой-то цех с прессом.

Михаил Хрущев

— Ну да. Особенно в Марфо-Мариинском.

Алексей Пичугин

— То ли фреска эта огромная.

Михаил Хрущев

— Там фрески работы Нестерова и сами иконы. Надо сказать, многие сотрудники центра Грабаря были верующими людьми, и с пиететом относились к месту, где работают. Не то, чтобы Кузьмичи разбирали моторы и покуривали в углу. Там была действительно необычная атмосфера. Меня в детстве завораживало близкое знакомство с вещами из прошлого, со стенами из прошлого и во многом с людьми из прошлого. Эти сотрудники реставрационного центра между собой часто обсуждали художников или иконописцев или какие-то места. Для меня в детстве эти вещи, о которых дети обычно узнают на экскурсиях, были частью обычных бесед, нормального времяпрепровождения. Поэтому был очень острый контраст между маминой работой и школой. Потом я добрал недостающий мне объем тем, что стал ходить в кружок в Историческом музее.

Алексей Пичугин

— Где мы познакомились когда-то.

Михаил Хрущев

— Познакомились, да. Для меня пространством нормального было такое обсуждение, такие вещи. Не значит, что я сидел в книжках целыми днями, но возможность с собеседником поговорить о каких-нибудь старых зданиях или каких-то исторических событиях или каких-то древних вещах для меня была всегда ценной.

Алексей Пичугин

— Я вчера проходил в районе площади трех вокзалов и вспоминал, как мы с тобой, будучи детьми еще, ходили по Москве фотографировали. Понятно, не было никаких цифровых фотоаппаратов, у нас были пленочные Зениты. Ходили мы фотографировали Замоскворечье, в Грабарях что-то снимали, даже потом выставку маленькую делали из этого в Историческом музее в формате кружков в том месте, где мы занимались.

Михаил Хрущев

— Ну да. На Комсомольском был магазин.

Алексей Пичугин

— Да, там был магазин с пленкой, можно было найти кучу мест, где можно было купить в Москве пленку, тогда на каждом углу продавалась. Почему мы туда ходили, я не помню, то ли она там дешевая была.

Михаил Хрущев

— Он был супердешевый, и мне рассказали, что туда ходят фотографы, и я подумал, что, может быть, если покупать пенку там, получше фотографии пойдут.

Алексей Пичугин

— Да, да, что-то такое было. Я проходил вчера мимо этого тупика, и сразу как-то это все вспомнилось, как мы оттуда ездили.

Михаил Хрущев

— Еще с детства очень важный опыт и образовательный и духовный и какой еще. Я ходил в церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Старом Симонове и ходил в ее воскресную школу с первого класса. Тоже такой странный опыт параллельной жизни, когда снаружи, в школе одно, а каждое воскресенье ты приходишь в церковь Рождества, там тоже свой мир, свое общение, разговоры про историю. Тут нельзя не вспомнить людей, которые там были. Там был замечательный Игорь Сергеевич Захаров, который нам рассказывал про историю, про древнерусских князей, про междоусобицы. Я часто его вспоминаю, когда сам школьникам про что-то такое рассказываю.

Алексей Пичугин

— А там какой-то приход был особенный или это была атмосфера первых переданных храмов? И вообще собирались в первых открытых, хотел сказать после революции, после того, как они после революции были закрыты, после перестройки открыты. В этих храмах просто собирались люди, там не было большого прихода. Вообще в московских храмах того времени не было больших приходов, но собирались люди, которым было интересно поговорить не только о христианстве, но и о культуре, об истории. Там тоже при храмах формировались такие клубы по интересам.

Михаил Хрущев

— Там особенность была интересная у храма Рождества Пресвятой Богородицы, он стоит на территории завода Динамо, или завод Динамо вырос вокруг храма, скорее, так. Когда в позднесоветское время передавали территорию храма, то отдали маленький островочек. К этому островочку по земле пройти было нельзя, там был такой надземный высокий-высокий переход.

Алексей Пичугин

— Переход надземный я не застал, а застал, когда там уже была кишка, проложенная через... Со всех сторон завод, нас даже как-то чуть в милицию не забрали.

Михаил Хрущев

— Да, мы сидели на проходной завода Динамо, бывший «Вестингауз», с тобой.

Алексей Пичугин

— За то, что мы куда залезли.

Михаил Хрущев

— Мы залезли на территорию нефтяных складов Нобеля.

Алексей Пичугин

— Их уже нет.

Михаил Хрущев

— Да, их уже нет. В Церкви Рождества Богородицы всегда был какой-то такой очень интеллигентный приход, туда было сложно добраться. В детстве, я помню, было очень ярко. Конечно, большую роль — сейчас я скажу, в моем становлении как москвоведа и историка — просто очень важный период жизни, когда я ходил в Исторический музей в кружок нашей любимой Марины Будимовны Тугус, «Юный краевед».

Алексей Пичугин

— Да, она так и не хочет, столько лет пытаюсь ее позвать, но она сама не хочет.

Михаил Хрущев

— Да, не хочет почему-то говорить по радио, но если позвонить и задать какой-нибудь вопрос по истории, она всегда найдет время и расскажет очень подробно и очень много. Наше детское место очень важное. Есть такое понятие, психологи разрабатывают, ментальная карта города. Когда ты смотришь на карту города и замечаешь теплые для себя, важные места, в которых ты как-то восстанавливаешься, чувствуешь прилив тепла, ощущение какого-то комфорта, покоя. Для меня одно из таких мест в Троице в Никитниках, где у нас собственно был кружок, она была тогда филиалом Исторического музея.

Алексей Пичугин

— Да, для меня тоже, я миллион лет там не был.

Михаил Хрущев

— Туда сейчас сложнее попасть, потому что он теперь на режимной территории.

Алексей Пичугин

— Туда можно достаточно спокойно прийти на службы, но мы туда ходили, когда там был филиал музея, там можно было попасть не только в пространство, где сейчас служба проходит, я даже не знаю, как это назвать, можно было в подклеть спуститься, потому что внизу сидели археологи, можно было...

Михаил Хрущев

— На колокольню попасть.

Алексей Пичугин

— На колокольню попасть, да. Там были кабинеты. Ты туда приходил, как домой, ты заходил туда, у тебя, с одной стороны, было церковное пространство с фресками, с алтарной преградой, с приделом. А с другой стороны, ты заходишь в кабинет с диванчиками удобными, чаю можно попить.

Михаил Хрущев

— Там всегда интересные разговоры вели сотрудники Исторического музея.

Алексей Пичугин

— Старые сотрудники Исторического музея, причем.

Михаил Хрущев

— Да, это было такое важное пространство, в котором действительно чувствовал прикосновение к истории. Сейчас, например, я веду кружок в школе, да, у нас школа в историческом месте, но у нас стены не работают так. А там ты приходишь, и уже с самого начала кружка, ты просто сидишь в помещении, в котором стены 17-го века. В боковом северном приделе, я помню, стояли копии фресок, которые из разных регионов привезли, из разных монастырей. В другом приделе стоял клирос 17-го века. Ты с этим всем взаимодействуешь, это видишь, ощущаешь и как-то по-новому начинаешь чувствовать историю, это сложно объяснить. А еще если ты помнишь, когда мы только начинали заниматься в кружке, ты позже пришел, тогда Исторический музей еще не полностью был открыт.

Алексей Пичугин

— Но и когда я пришел он не полностью был открыт еще.

Михаил Хрущев

— Да. И он постепенно открывался и тоже стал для нас важной частью. Когда я сейчас в историческом музее бываю, я вспоминаю, что эту вещь я помню еще, когда был юным. А когда общаюсь со старыми сотрудниками музея, очень интересны их воспоминания о работе в музее, о жизни в музее, считывать и слушать. Там часто бывают такие моменты, что-то ты не понимаешь в виду того, что этого уже давно нет, какой-нибудь особенного предмета или организации, а что-то навсегда сохраняется.

Алексей Пичугин

— Я же часто бываю на Китай-городе, я помню, что когда у нас были занятия в самом Историческом музее или мы встречались около Исторического музея, чтобы пойти на какую-то экскурсию, для меня это было не так ценно, чем когда мы встречались в Троице. Я часто бываю на Китай-городе, ты тоже, наверное, часто бываешь на Китай-городе. Я со стороны смотрю на Троицу в Никитниках, мне нравится на нее со стороны посмотреть, но мне почему-то тяжело достаточно пройти туда. Режимный — не режимный объект, понятно, что туда можно все равно попасть на службу, зайти как-то. Но как-то, того уже не вернешь, что было там 30 лет назад почти. Иногда приезжаешь, хочешь приехать на то место, где что-то хорошее у тебя было, детские, юношеские воспоминания, а сейчас ты понимаешь, что там все изменилось, что совсем нет тех людей, слава Богу, большинство из них живы-здоровы, но они уже в других местах. Ты с ними можешь где-то еще встретиться, слава Богу, мы поддерживаем отношения с большинством из них, но в Троице вы уже так не соберетесь, и будут другие совершенно впечатления, чем они были когда-то в детстве.

Михаил Хрущев

— Про радикальное изменение места, мне очень нравится наше экспедиционное место в ближнем Подмосковье, где мы в юности сидели на краю холма, жгли костер и смотрели на звезды. Мы несколько лет назад с тобой были и поняли, что с места, где у нас был костер, мы бы видели отлично многоэтажки.

Алексей Пичугин

— Тогда вообще было не понятно, что это Подольский район рядом с Москвой и что это такое. Теперь это Новая Москва, все застраивается огромными ЖК. А тогда было непонятно, Подольский ли это район или какая-нибудь Владимирская или Ивановская область. Ну, поле, деревня на краю, лес и больше ничего. А сейчас, да, это громада многоэтажек нависающая. Михаил Хрущев, историк, москвовед, учитель истории, у нас в гостях. Мы говорим о Москве, о пространстве города, о том, как это формирует личность, о том, как нас Москва формировала когда-то, и прогулки по Москве. Мне термин нравится Рустама Рахматуллина «облюбование Москвы». Это было какое-то действительно облюбование Москвы. Где-то лежат те фотографии, которые можно посмотреть.

Михаил Хрущев

— В отделе письменных источников Государственного Исторического Музея. Марина Будимовна недавно обнаружила этот стенд, который лежал. Там есть такой кабинет школьника, помнишь, в Историческом музее?

Алексей Пичугин

— Да. А где ОПИ, отдел письменных источников, он же в Измайлово, по-моему?

Михаил Хрущев

— Нет, ОПИ сейчас в соседнем здании, в бывшем музее Ленина. И, собственно, она зашла в кабинет школьника в Историческом музее, увидела наш стенд и говорит: ну вот его сняли и непонятно куда, я его заберу. Я приходил в прошлом году в гости к Марине Будимовне, наш стенд стоит там с фотографиями уже античными, очень атмосферно они выглядят, и как-то вспоминаешь, какое все было в прошлом.

Алексей Пичугин

— Интересно, что казалось, это недавно было, потому что ты открываешь всем известный сайт, про который мы часто говорим, со старыми фотографиями, смотришь там фотографии 50-х годов, 60-х, 70-х, читаешь комментарии, люди пишут под ними: о, а тут моя семья жила с 48-го по 59-й год; о, а я здесь в первый класс как раз пошел, это было в 49-м году. Это было давно, и эти люди уже в возрасте, но они точно так же пишут комментарии, вспоминают, делятся, как это все было, как это выглядело. А что мы там ходили 90-е — вторая половина двухтысячных, вроде совсем недавно. А потом я смотрю, всё пытаюсь понять, слышу, вижу в новостях, поколение зуммеров, это им сколько сейчас?

Михаил Хрущев

— Им меньше 20-ти.

Алексей Пичугин

— Ты их учишь. Вот кто такие зуммеры?

Михаил Хрущев

— Просто другие дети.

Алексей Пичугин

— Не, не, не, то, что другие дети, они такие же дети, сколько им лет сейчас?

Михаил Хрущев

— В районе 20-ти, от 20-ти и меньше.

Алексей Пичугин

— Это те, которые зуммеры, оттого что в ковид все пользовались зумом?

Михаил Хрущев

— Не, не, не. Это другое. Gen Z оно называется, поколение Z.

Алексей Пичугин

— Зуммер от Z произошло?

Михаил Хрущев

— Да. Это не наше явление, не ковидное, они во всем мире такие.

Алексей Пичугин

— Так во всем мире это явление и...

Михаил Хрущев

— Дай им время, и они будут охать и вспоминать Москву или Шанхай-2020-х. Какое было тихое, безопасное, уютное, укромное время.

Алексей Пичугин

— Мне до сих пор кажется, что начало двухтысячных годов совсем недавно — 25 лет прошло. А эти ребята, которые сейчас уже благополучно закончили институт, тогда не родились еще.

Михаил Хрущев

— Ну да. Для меня очень болезненно бывает, когда гуляешь и вспоминаешь, как выглядел тот или иной двор, тот или иной проулок когда-то. И, например, сейчас очень модной стала Ивановская горка, там открывают бары какие-то, пространства, а я вспоминаю, какой Ивановская горка была в 90-е годы, даже не во второй половине, а в первой половине, когда там были жилые дворы.

Алексей Пичугин

— В Run-2 посмотрите, там все это показано.

Михаил Хрущев

— Раньше, когда там играли в футбол во дворах, когда там бегали дети туда-сюда, когда можно было подойти, в окне там сидит какая-то тетенька на первом этаже и спрашивает: а вы кого-то ищете? Это, к сожалению, уходит, появляются новые какие-то моменты.

Алексей Пичугин

— Ушло уже, всё.

Михаил Хрущев

— Я вспоминаю всегда очень тепло, как была возможность, например, в детстве, если вырвался, у тебя время есть, сесть на какой-нибудь трамвай и ехать до непонятной остановки, пересесть на какой-нибудь другой случайный трамвай. Так ехать и ехать, смотреть в окна, наблюдать какие-то строения. Или с тобой мы так перемещались по разным районам Москвы. Сейчас, конечно, это все тоже возможно, но...

Алексей Пичугин

— Ждали первый поезд Яуза, Яуза больше не ходит, Яузу, все, сняли в метро.

Михаил Хрущев

— Да, я помню, как мы с тобой сидели на станции Дубровка и ждали, когда же, наконец, проедет этот новый поезд. Мы часа полтора там сидели.

Алексей Пичугин

— Мы меняли станции, переезжали периодически с одной на другую, ждали, когда проедет. Я понимаю, что кто-то сейчас из наших слушателей скажет, что это, правда, было недавно. Я этот сайт смотрел с фотографиями, у меня около дома трамвайная линия проходила, в 86 году ее сняли, 21 мая 86-го года закрыли.

Михаил Хрущев

— Подарочек.

Алексей Пичугин

— Да, подарок мне на мое появление. Закрыли официально в этот день эту трамвайную линию. Там много фотографий, где еще этот трамвай ходит и комментариев. Смотришь на аватарку, достаточно молодой человек пишет, что а, я помню, когда остановка была под домом, а трамвайные пути старые, и когда этот трамвай, еще аж поворачивая на Госпитальный мост, начинал звенеть, то я знал, что можно допить чай, доесть бутерброд и спокойно спускаться на остановку. Госпитальный мост, через него остаточно далеко от этого места, но думаю, как человек помнит, ему, наверное, лет 12 было, что ли, тогда. Сейчас ему около 50-ти. Для него наши воспоминания совсем про какое-то недавнее время. С другой стороны, то, что совсем было недавно, а мы уже были взрослыми, институты позаканчивали, какие-нибудь 10-е, 9-е, 8-е годы, я уже на радио много лет работал, а ты уже не работал на радио к тому времени.

Михаил Хрущев

— Уже город заметно поменялся.

Алексей Пичугин

— Я смотрю фотографии, опять же, в телеграме много каналов «Было-стало», там какие-нибудь улицы показывают 8-го, 9-го года, было-стало, это вообще другой город. Хотя все той же самой компанией примерно, которая у нас сейчас есть, туда ходили, сюда ходили.

Михаил Хрущев

— Ты из него дольше, чем на месяц не уезжал за все это время, когда все это происходило. Но тем интереснее.

Алексей Пичугин

— Да.

Михаил Хрущев

— У меня было в детстве очень острое восприятие истории один раз, даже не то что восприятие истории, а такое ощущение, как из ушата окатили, и ты начал что-то осознавать. Мне было лет 8, это получается 92-й год, мы были в гостях у одной знакомой семьи, там в задней комнате трехкомнатной квартиры, меня провели туда, а там кроватка, на кроватке в коконе из одеял сидит маленькая такая сухая старушка. Она казалась совсем крохотной, вокруг нее было много одеял, подушек, было видно, что она очень слабенькая. И помню, что мне хозяин дома сказал: она родилась в 19-м веке. Я стою такой: ничего себе. Я так стоял минуты две и потом долго считал: если она родилась в 19-м веке, то она могла видеть человека, родившегося в 18-м?

Алексей Пичугин

— Я тоже так всегда считал. Причем, ты представляешь, что мы в какой-то момент видели людей, родившихся в 19-м веке, не то чтобы очень много, но видели. Мне почему-то запомнилось, как мы в детском саду, который тоже здесь, на Бауманской, был, относительно недалеко, как всегда висели на заборе, проходил человек, мы что-то его окликнули: дядя, дядя, сколько вам лет? Он сказал, сколько, так, наверное, ему и было. Он сказал: мне 90 лет. Он тоже родился на рубеже веков, это как раз и был какой-нибудь год 91-90-й, и он как раз с рубежа веков. У меня жена говорит, что ее пугает, что я помню то, что было в детском саду.

Михаил Хрущев

— Нормально, у разных людей по-разному память работает.

Алексей Пичугин

— А я почему-то очень хорошо помню.

Михаил Хрущев

— Яркие красивые образы.

Алексей Пичугин

— Школу гораздо хуже. Какое-то яркое время. Это же опять к вопросу о том, как формирует среда. Детский сад был на Бауманской, к сожалению, нет уже ни детского сада, хотя осталась сама территория и здание. Но так как садик был ведомственный при МГТУ имени Баумана, это тогда еще было МВТУ — Высшее техническое училище, при Высшем техническом училище был сад. Сейчас, так как ведомственное, это все, что относится к Бауманке, уж не знаю, что там внутри. Я недавно впервые за тридцать почти пять лет зашел туда на эту территорию, погулял сам с ребенком с коляской. Уже ребенок в сад ходит, тоже на Бауманской, только в соседний, мы с ней прошли, посмотрели, я ей показал. Это как раз к вопросу о том, как эти переулки — Аптекарский, Денисовский, Бригадирский — меня формировали. Мы каждый день, с папой обычно, выходили из метро Бауманская и на трамвае ехали три остановки до остановки Денисовский переулок и шли до сада. Для меня было очень важно, что придет трамвай. Мне не нравились эти новые трамваи, что стали появляться тогда на рубеже 80-90-х, трамвай должен быт Татрой. Для меня прямо трагедия была, когда Татры окончательно убрали из Москвы несколько лет назад. Трамвай должен быть Татрой.

Михаил Хрущев

— Съезди в Самару.

Алексей Пичугин

— Не только в Самаре, они много где ходят, даже в Москве иногда ходят технические вагоны, но нет возможности у меня прокатиться по Москве по этому маршруту, до Денисовского переулка на Татре. Уже остановку-то переименовали, кстати.

Михаил Хрущев

— Ну да.

Алексей Пичугин

— Остановку почему-то назвали, можно я сейчас возмущусь? Мне кажется на Радио ВЕРА можно возмутиться по этому поводу. Остановка называется МГТУ имени Николая Эрнестовича Баумана. Но вы уж тогда или МГТУ расшифруйте или Баумана сократите. Явно, что Бауман вообще не мой герой абсолютно, но если уж вы называете. Не надо его Николаем Эрнестовичем звать. Вы Александром Сергеевичем Пушкиным Пушкина не называете, а Бауман так себе персонаж был, явно совершенно. Поэтому имени Николая Эрнестовича Баумана — это подобострастие в отношении подобных персонажей — не очень уместно.

Михаил Хрущев

— Ну да. В детстве у меня был тоже любимый, тоже на моей детской карте, если бы я сейчас стал составлять. Мама очень любила, как я говорил: мама, пойдем на Андырку. Так как Центр Грабаря, три главных здания были на улице Большая Ордынка, я называл Андырка в детстве, для меня это был важный пункт моей географии Москвы. Андырка. А еще была Праганка.

Алексей Пичугин

— Таганка.

Михаил Хрущев

— Таганка, да. Я не знаю, почему я ее так называл. Но Андырка много лет со мной была. Я в детстве там гулял, и когда она стала потихоньку меняться, мне было каждый раз очень неприятно. То там все деревья исчезли в какой-то момент, какие-то здания снесли, на их месте построили новые. Это все когда происходит, когда постепенно твой мир детства заменяется современным, это всегда очень остро воспринимается. Есть места, которые не меняются, важно, чтобы они были живыми. Иногда бывает, что какое-то место бронзовеет, колумбаризируется и становится не очень живым.

Алексей Пичугин

— Для меня этим островком Бауманская является, для меня было трагедий, когда построили все, что сейчас построили около Бауманского университета, потому что снесли несколько хороших домов. Снесли дом, в котором было училище имени принца Эдинбургского, где была домовая церковь Александра Невского, которую тоже Бауманский университет снес. В которой ктитором был мой прапрадед, у меня даже икона есть дома.

Михаил Хрущев

— То есть не чуждое тебе здание.

Алексей Пичугин

— Да, у меня даже дома икона есть, с обратной стороны табличка, где написано, что он был ктитором. Ученики и преподаватели училища преподнесли ему эту икону. Снесли флигель Головкина, еще что-то тут посносили. Но в целом Бауманская держится, она сохраняется. Тут снесли при Брежневе в перестройку достаточно, но это я был маленький совсем. В перестройку при Брежневе меня и вовсе не было. Поэтому сфотографированная Бауманская моего детства со мной, тем более что я так здесь и живу, она со мной, садик, куда мы ходили этими переулками, мою любовь к Москве во многом и сформировал. Вот эта дорога от метро Бауманская до сада или на трамвае, трамвай — это важная часть, важная составляющая этой старой Москвы, все эти особняки, все эти улочки и вся эта грандиозная для меня история немецкой слободы. С самого раннего детства мне рассказывали про немецкую слободу, рассказывали про то, как люди боролись, когда третье кольцо здесь проводили.

Михаил Хрущев

— Да, за палаты.

Алексей Пичугин

— Начинали в конце 80-х годов, защитное движение фактически здесь сформировалось. Мы сейчас продолжим обо всем этом говорить буквально через минуту с Михаилом Хрущевым, историком москвоведом, учителем истории. Я Алексей Пичугин. Через минуту снова здесь, никуда не уходите.

Алексей Пичугин

— Возвращаемся в студию Светлого радио. Я Алексей Пичугин. У нас в гостях Михаил Хрущев, историк, москвовед, учитель истории. Мы говорим о том, как нас формировала Москва.

Михаил Хрущев

— Я хочу вспомнить, что очень важны прогулки, когда ты с родителями куда-то, например, с мамой едешь в поликлинику, не просто вы из точку А в точку Б, а где-нибудь: здесь вот было то-то, а вот тут я помню в детстве было то-то, а вон там Новоспасский монастырь, видишь. У нас около Пролетарки была поликлиника, и мы каждый раз, когда выходили из метро, видели колокольню Новоспасского монастыря, купола. На Крутицы в детстве ходил гулять. Вообще перемещение по городу важно, непрошенный совет для тех, кто с детьми гуляет. Даже если ребенок, по-вашему, не интересуется. не понимает, совершенно вас не напряжет, наверное, сказать что-то про какой-то дом. Образуется, может быть, какая-то связь у человека, со временем она вспомнится.

Алексей Пичугин

— Крутицы вообще мало почему-то знают. Сейчас, конечно, благодаря всяким телеграм-каналам, фотографиям, проектам, наверное, больше. Я несколько лет назад наших друзей, Свету и Гошу, привел туда, они, ни Света, которая рядом живет, ни Гоша, который много по Москве перемещается, ни разу там не были и даже не знали.

Михаил Хрущев

— Но при этом Крутицы видели все.

Алексей Пичугин

— Видели, да.

Михаил Хрущев

— Потому что киношники снимают Крутицы, в каких только ролях ни снимают.

Алексей Пичугин

— В любой части страны.

Михаил Хрущев

— В первую очередь, конечно, средневековая Москва и все остальное, там удобно. Вроде какие-то места люди видели в кино, но одно дело ты видел на экране, другое дело, видел живьем, третье ты прочитал, а четвертое — лучше ты все совместил, это самое замечательное. От кружкового времени у меня очень теплые воспоминания, как мы ходили в разные учреждения, в фонды Исторического музея или ходили в Кремль бесконечно. Тоже из детства такое странное, сейчас в принципе можно попасть всюду, но раньше ты просто звонил или твои знакомые говорили: зайди туда-то и тебе все покажут. Сейчас все сложнее оформляется. Мне сложно представить, что я поведу детей на экскурсию в какой-нибудь реставрационный центр, это сейчас очень сложно согласовывается.

Алексей Пичугин

— Так раньше тоже. Кто так с улицы бы пустил?

Михаил Хрущев

— Но своих людей пускали.

Алексей Пичугин

— Ну, своих людей сейчас пускают наверняка.

Михаил Хрущев

— Да, надо договариваться, спрашивать.

Алексей Пичугин

— Если бы твоя семья не была частью реставрационного сообщества, то ты бы и не попал бы туда никогда. Даже если ты ходил на кружок в Исторический музей.

Михаил Хрущев

— А еще меня в детстве увлекало слушать рассказы былых людей, воспоминания всякие, на работе у мамы расспрашиваешь или где-нибудь еще в гостях. Как-то смешно у тебя самого формируется воспоминание, будто ты помнишь, но ты этого не можешь помнить, потому что ты тогда там не жил, но воспоминание кажется живым и теплым, и ты его вполне себе можешь привязать к какой-то местности и иногда даже всплывет, если что. Очень интересно, как круг общения в детстве влияет на развитие.

Алексей Пичугин

— Прости, пока от конкретных мест не ушли. Я вспоминаю, что когда я был маленьким, мы часто ходили в Дом художника на Крымском валу. Когда идешь к метро Парк культуры, там видно храм Иоанна воина на Якиманке через речку, я всем говорил, что это Новодевичий монастырь. Меня невозможно было разубедить, я знал, что это Новодевичий монастырь. Я настоящий тогда еще не видел, хотя он рядом. Судя по тому, что я знал, что он рядом, просто не знал направление и где, вот церковь, значит, это Новодевичий монастырь.

Михаил Хрущев

— У меня было такое в детстве, когда мы ходили в Рождества Богородицы. Когда ты поднимаешься по лестнице, идешь по высокому мостику, крытый такой мост, там можно было подскочить и в такую щель под потолком — там стройматериал лежит, можно было на него залезть, подпрыгнуть — и в щель под потолком видно панораму. Я нашел там ракурс, с которого видно какой-то черный купол. Понадобилось несколько лет мне, чтобы понять, что это Донской монастырь. Там такой какой-то вид.

Алексей Пичугин

— Сейчас наверняка если на эту высоту заберешься, ты его не увидишь, уже все застроили.

Михаил Хрущев

— Да, да, да. Сейчас вот нет. Для меня было очень важный момент, как детская рутина такая, когда ты идешь, у тебя есть свои ритуалы. По дороге в школу, например, дотронуться до какого-нибудь угла, у каждого ребенка такое есть. Для меня был очень важный элемент похода в воскресную школу, залезть, подпрыгнуть, посмотреть. Не знаю, чувствовал, как будто я что-то выиграл, каждый раз, когда я его видел. Даже не знаю, почему такое было, может быть, это были первые звоночки того, что мне предстоит быть краеведом.

Алексей Пичугин

— Причем, когда ты приезжаешь к Донскому монастырю, и тебе открывается весь вид на него, то ты сразу его и не узнаешь, наверное.

Михаил Хрущев

— Тогда, когда я первый раз побывал именно у Донского монастыря, я понял, что это за здание, мне было очень интересно, но издалека просто сказочное ощущение было. Или, например, такое бывает, когда в детстве ты видел какой-то дом яркий, и он тебе потом снился, и ты пытался понять, где он.

Алексей Пичугин

— Я даже знаю, где этот дом.

Михаил Хрущев

— Твой такой дом?

Алексей Пичугин

— Нет, не мой. Я когда мне было 4 года, мы были в пионерском лагере в Опалихе. Там детские смены для таких, совсем маленьких, как я, с родителями. Посменно со мной кто-то был. Мы ходили гулять в Опалиху, она просто рядом была, с тех пор я там не был ни разу. Там был очень красивый дом, не знаю, хоть что-то от него сохранилось или нет. Он резной, перед домом был пруд, а в пруду хозяин этого дома как-то так постарался и сделал маленькие ладьи, они разные иногда были, которые плавали. Он у меня фотографически запечатлелся, я хорошо помню, как он выглядел, как выглядела дорога, по которой надо было пройти мимо него. Я с тех пор хочу съездить в Опалиху, посмотреть, хоть что-то от этого дома осталось? Я даже не знаю, где его там искать.

Михаил Хрущев

— Ну да. А как увидишь, можешь даже не узнать. У меня было такое в детстве, мне один и тот же дом снился, я пытался понять, где находится. Оказалось, что он на Новокузнецкой улице, мы часто мимо него проходим, но при каком-то освещении он мне показался, такое странное впечатление. Или, например, в детстве, я не знаю, была ли у тебя какая-нибудь любимая книжка о Москве? У меня была, это была книжка «Москва вчера, сегодня, завтра», это был альбом 70-х годов с картинками дореволюционной Москвы, открытки там и современные. Как-то их там пытались противопоставлять. В детстве это было одно из главных моих любимых чтений, кода болеешь дома, не надо идти в школу, открываешь этот альбом, смотришь на какую-нибудь Хомяковскую рощу на Кузнецком мосту. Это знакомство с городом через картинки и через историю тоже, может быть, на меня повлияло.

Алексей Пичугин

— У меня была книжка такая. У меня было несколько путеводителей по Москве, но был один самый любимый, собственно, и сейчас книга-то есть сама, она лежит, я ее очень берегу. Называлась «Из истории Московских улиц», путеводитель Сытина, 52-го года. Я его про знакомые улицы до дыр зачитал. Я как-то у Рустама Рахматуллина спрашивал, просто мне было интересно, он где-то примерно проходил тот же путь лет за 10-12 до нас. Сейчас уже сложно объяснить, когда есть такое количество материала в интернете, тогда тебе нужно было открыть книжку Сытина, еще какой-то путеводитель, сравнить информацию, которая там предоставлена. С 52-го до 85-го года...

Михаил Хрущев

— Многое поменялось.

Алексей Пичугин

— Многое не то, что поменялось, в исследованиях многое поменялось.

Михаил Хрущев

— Ну да, про что-то стало можно писать.

Алексей Пичугин

— Про что-то можно писать, про что-то узнали за это время. Ты просто сравниваешь, тут так, здесь так, идешь, смотришь. Вспоминаешь, что ты эту информацию у Сытина прочитал. А сейчас при таком объеме, массиве, да еще и при QR-кодах, которые висят, это же совершенно другое восприятие информации.

Михаил Хрущев

— Да. При этом бывает, когда ты читаешь старые книги, старый путеводитель советский, ты умиляешься просто иногда там таким ходам. Меня поразило как-то, в подростковом возрасте читал путеводитель 60-х годов, там описывается Долгоруковская улица, Новослободская то есть улица, написано: вот на углу с Лесной улицей раньше возвышались мрачные корпуса Бутырской тюрьмы, а сейчас на их месте жилые дома. Хотя, казалось бы. А из текста следует, будто Бутырская тюрьмы там больше нет, хотя на самом деле они просто снесли...

Алексей Пичугин

— Разворовали старую Таганку, вся пошла она на кирпичи.

Михаил Хрущев

— Не, там они просто снесли несколько внешних поздних корпусов, а сам замок стоит.

Алексей Пичугин

— Замок стоит не просто, замок же еще специально обстроили домом 9-тиэтажным в 70-е годы. Просто когда ты с Лесной улицы поворачиваешь...

Михаил Хрущев

— Не догадываешься.

Алексей Пичугин

— Ты и не догадаешься никогда, что Бутырка там, внутри. Но стоит тебе зайти во двор, в дом можно зайти запросто, заходишь и: а, это что это? Это та самая Бутырка.

Михаил Хрущев

— То же самое с поездками в город. У меня в районе Коломенской многие говорили: ездить в город. Это недавно ушло, сейчас я не слышу уже такого от людей, которые живут где-то в спальниках — ездить в город.

Алексей Пичугин

— Мы говорили. Мы жили на Электрозаводской, а говорили, поехали в город, на Арбат, например. Мы про это что-то недавно говорили с Рустамом Рахматуллиным, он говорит, что у него дома тоже было принято так говорить, он это связывает с тем, что они жили в бывшем городе Бабушкине, поэтому поехали в город — поехали в Москву. Интересное переложение, наверное, с тем, что поехали в город у разных народов даже по-разному. У нас поехали в город — из отдаленных районов Москвы. Мне, когда я Рахматуллину этот же пример привел с Электрозаводской, он говорит: может быть, тут еще важно, внутри камер Коллежского вала вы жили, за его пределами. Как-то он пытался вывести.

Михаил Хрущев

— Внутри.

Алексей Пичугин

— Внутри, да. Но все равно — в город.

Михаил Хрущев

— С другой стороны, у Нагибина в его «Всполошном звоне» есть воспоминание, что, когда они жили в Армянском переулке, его мать, говоря о походе в район Кузнецкого моста, говорила, что в город.

Алексей Пичугин

— Да.

Михаил Хрущев

— И еще тоже интересно, перемещение окраин. Я в детстве думал, что жил на окраине. А сейчас я думаю, совсем я не на окраине жил, что-то я зря тогда так думал. Сейчас некоторые районы Москвы существенно дальше место, чем где я живу. Я не знаю, как люди там, воспринимают ли они себя москвичами?

Алексей Пичугин

— Ты имеешь в виду Новую Москву?

Михаил Хрущев

— Ну да, например.

Алексей Пичугин

— Какое-нибудь Рогово, например, на границе с Калужской областью.

Михаил Хрущев

— Да, воспринимают ли жители, которые там живут, что они живут в Москве?

Алексей Пичугин

— Я больше того скажу, что жители Зеленограда, который, безусловно, Москва, когда ты приезжаешь в Зеленоград, ты вообще никак не ощущаешь, что ты вне Москвы.

Михаил Хрущев

— А потом ты выясняешь, что они не пользуются названиями улиц и говорят трехзначные цифры просто, говорят: я в 345-м живу.

Алексей Пичугин

— Ну нет, даже дело не в этом. Все говорят, поехали в Москву, в Москве, мы не в Москве, хотя это Москва. Я думаю, что для жителей Новой Москвы это еще гораздо больше история. Михаил Хрущев, учитель истории, москвовед, у нас в гостях. Например, для некоторых народов поехать в город это исключительно к Константинополю, к Стамбулу. В Болгарии, например, я поехал в город, это не в Софию, не в Варну, это в Стамбул, который там рядом. Также и у сербов тоже, насколько я знаю, поехать в город это не в Белград отнюдь и не в Ниш, это в Стамбул.

Михаил Хрущев

— Мы живем в городе размером с хорошую средневековую страну центральноевропейскую с населением огромным. Мне всегда очень интересно, кто на экскурсии приходит, спрашиваю часто: почему вы приходите на экскурсии? Ответов несколько. Мне нравится у людей, которые относительно молодые: просто интересно, здорово погулять. А несколько уже пожилых людей говорили на экскурсиях: стыдно.

Алексей Пичугин

— Почему?

Михаил Хрущев

— Жизнь прожили, а мы не знаем города.

Алексей Пичугин

— Но ведь город меняется.

Михаил Хрущев

— Да, но тут даже не в «меняется город». Многие люди действительно немножко с другой оптикой ходят по улицам. В детстве ты обращал внимание на мозаики в метро, например, что они есть там?

Алексей Пичугин

— Да, обращал.

Михаил Хрущев

— Я школьников часто спрашиваю, выясняется, что многие школьники не знают. Спрашиваешь: на Театральной что на потолке. Они говорят: мы не знаем. И многие так люди живут в городе, не пользуясь его красотами. Как раз, может быть, очень здорово, что в детстве мне в какой-то момент показали их, и я их не смог развидеть. А многие люди их не видят. Действительно приходит какое-то время, когда ты начинаешь задумываться, где ты живешь, что вокруг тебя. Такие люди приходят на экскурсии, и одна из эмоций, одна из мотиваций, это стыд, что они этого не знают, хотят это освоить. Когда они приобретают эту дополнительную оптику, они говорят: ничего себе, в таком красивом городе живем.

Алексей Пичугин

— Я водил экскурсии, у меня были два забавных случая. Когда я показывал на той же Бауманской доходный дом у метро, построенный архитектором Клейном, я рассказываю, рассказываю про этот дом, а у меня в группе был молодой человек, который сообщил, что это его прапрапрадед, это династия. Что тогда была династия, я знал, но что эта династия больше ста лет продолжается, этот молодой человек тоже архитектор, это было забавно.

Михаил Хрущев

— Я тоже люблю, когда люди неожиданно сообщают очень классную вещь какую-то про старый дом: мы здесь жили, здесь жила двоюродная бабушка и рассказывала нам то-то или сё-то. Какие-нибудь дополнительные человеческие детали, иногда очень разнообразят твое знакомство с городом, то, чего не прочитаешь в книжках. У меня есть один коллега, у него очень специфический, очень забавный есть набор информации. Он в 70-е годы приехал в Москву из Симферополя, поступил в университет, потом в аспирантуру. Жизнь в аспирантском общежитии заставила его искать комфортного места для мытья. Дальше со времен аспирантуры он стал ходить в бани. Он застал бани 70-х, 80-х, недавно мы с кумом писали передачу про Доброслободскую улицу: а, говорит, помню я Доброслободские бани. И такой дальше 10-минутный монолог про них, какой там пар, какой банщик. У этого человека на обычную карту Москвы накладывается его теплая, душевная карта московских бань, совершенно не попадающая в путеводители информация о том, где хорошо держит пар или где хороший квас или где чистая пространка.

Алексей Пичугин

— Ты просто не интересовался, наверное, банями. Я люблю московские бани, публичные бани, как их называли, городские бани, общественные. По ним очень много написано путеводителей, до сих пор эта информация обновляется, не в виде справочников где-то, что рейтинг, звездочки, а люди душевно описывают, какой пар, где лучше, где хуже, что изменилось. Эта банная культура московская жива. Да, Доброслободских нет. Дедушка, я помню, меня забирал из детского сада, раз в неделю по четвергам он ходил в Доброслободские бани, потом забирал меня из сада, который был как раз возле этих бань, тот самый сад, которого сейчас нет, и мы шли есть пельмени. А второй случай на экскурсии был, когда в городе Юрьев-Польский около Георгиевского собора я что-то долго рассказывал, рассказывал, рассказывал. Какая-то женщина, сначала я думал, что вообще она с нашей группой приехала, пожилая женщина под зонтиком, слушала-слушала, а потом задала какой-то наводящий вопрос, что-то спросила, а потом что-то мне стала пояснять. Я говорю: простите, вы?.. Говорит: а я Наталья Сергеевна Гладкая. Я понимаю, что крупнейший специалист по древнерусской белокаменной резьбе, написавшая полную монографию по Дмитриевскому собору по белокаменной резьбе. Я понимаю, что я тут стою, пытаюсь лепетать про белокаменную резьбу Георгиевского собора, когда рядом стоит крупнейший специалист, которая просто проходя мимо, прогуливаясь, она любит ходить вокруг домонгольских храмов под зонтиком и смотреть, что может она еще не видела, или просто лишний раз на слона посмотреть приятно. Я говорю: а можете рассказать? Она еще минут 20, наверное, всей группе целую лекцию читала.

Михаил Хрущев

— Здорово. У каждой группы людей, у каждого человека свой собственный город. Мы сейчас поговорили про банный город, про город для искусствоведов. Меня в детстве очень поразил такой слой реальности, как город коллекционеров. У моего одноклассника отец крупный значкист, собирал тематические космические значки, и водил нас периодически на встречи, что-то вроде барахолок, но более закрытые, клубные встречи. Меня поразило, что ты ходишь мимо какого-то НИИ, на Коломенской есть НИИ «Автоприбор», и оказывается, там в столовой раз в месяц в определенный день собираются толпы коллекционеров. Причем, приезжают из разных других городов. Для меня всегда это было просто воспоминание, а недавно в одном областном городе я зашел в антикварный магазин, хотел там посмотреть открытки, продавец, про него написано в отзывах, что жуткий хам и терпеть не может покупателей. Что-то мы разговорились, он говорит: вообще давно ты этим балуешься? Я говорю: сколько собираю, а вообще в детстве ходил в «Автоприбор». Он тут же разогрелся, размяк. Я говорю: я еще в «Ангару» ходил, там тоже были. Он говорит: теперь тебе скидка будет. То есть у него свой образ Москвы, который состоит из каких-то таких точек, где есть какие-то встречи.

Алексей Пичугин

— Я помню эту историю, и город этот тоже знаю.

Михаил Хрущев

— Просто не хочу испортить место.

Алексей Пичугин

— Я понимаю, 500 километров от Москвы.

Михаил Хрущев

— Да. Но человек регулярно посещал город. Для него Москва, в частности, это набор точек, в которых он бывал и которые для него играют какую-то роль. Очень интересно бывает общаться с людьми, которые живут в своем районе и никуда никогда не выдвигаются. В детстве у меня было очень яркое впечатление, повредил ногу, попал в больницу, со мной в палате лежал старикан, который родился в этом районе Нагатино, работал в колхозе до армии в Нагатино, пошел в армию, и это единственный был момент, когда он был далеко от родного Нагатино. Вернулся, продолжил работать в колхозе, потом колхоз закрыли, он стал работать водителем в ЖЭКе. Он за пределами Нагатино бывал считанные разы. Для меня это было удивительно, а с другой стороны, он пережил полное изменение района. На тех местах, где был его родной дом, стоит 9-тиэтажка. Где была его школа — дорога. Где были огороды, где они воровали в детстве капусту, тоже какая-то постройка. Но он прожил всю жизнь в одном очень небольшом районе. Я думал, что такое редкость, а мы с тобой, помнишь, тоже столкнулись с человеком, который считает, что живя в Коньково, куда выезжать, а зачем?

Алексей Пичугин

— А зачем, когда все есть? Родились в Коньково, выросли в Коньково, вышли замуж/женились в Коньково. Школа там, институт, если есть, училище, работа, да и кладбище в Коньково тоже есть.

Михаил Хрущев

— Да. И это тоже интересный опыт, который нам сложно понять, если мы его поймем, будем больше знать про наш город.

Алексей Пичугин

— У меня была коллега, сильно старше нас всех была лет на сорок. Мы с ней работали на одной радиостанции, а она в советские годы в Гостелерадио и поэтому у нее были возможности куда-то ездить. Но она никогда не выезжала за пределы Москвы, вообще не любила выезжать за пределы своего родного, только по работе, если надо, района Мещанский. Она очень любила Мещанскую слободу, а все остальное для нее какая-то необходимость. При этом она за границу ездила. То есть для нее выезд из Москвы — это аэропорт Шереметьево, а все остальное чужая совершенно территория.

Михаил Хрущев

— Не освоенная.

Алексей Пичугин

— Мы так любим Стамбул и, гуляя по Стамбулу, я даже помню, как мы тогда с тобой ходили, забредали в такие районы, где люди тоже рождаются, работают всю жизнь, живут и умирают, их там хоронят. Они за пределы этого маленького района части Фатиха не выходят, они, скорей всего, не были ни на каких других, ни на Принцевых островах, что они там забыли? ни в районе Галаты, ни где-то еще, им хватает Фатиха. Зачем им выходить, если у них есть все здесь рядом. Может быть, когда-то к кому-то на свадьбу ездили.

Михаил Хрущев

— Это как в сельском бывает, в село какое-то приезжаешь, там все номера местные и один номер какого-нибудь другого региона, к гадалке не ходи, сослуживец из Самары или что-нибудь такое. Интернет отчасти мне дал то, о чем я в детстве мечтал. В детстве мечтал, что я возьму какую-нибудь старую монетку и узнаю про всю цепь людей, которые держали ее до меня. Такого сервиса, конечно, в интернете пока нет, но часто бывает: я хочу посмотреть, как выглядело это место и как его видели другие люди. Я хочу посмотреть, что думали люди об этом, например, о каком-то событии. Сейчас есть эта возможность. Я очень радуюсь, что появляются такие сервисы, в которых каждый может что-то дать, например, старую фотографию выложить или добавить описание какое-нибудь или просто поучаствовать в обсуждении. У нас появляется больше возможностей понять, что другие люди думают про наш город, про другие города. Часто бывает, ты сталкиваешься с впечатлением другого человека и совершенно с неожиданной точки можешь взглянуть на знакомое место. Для кого-то это здание — это церковь, а кто-то вспоминает, что здесь он жил в детстве. Помнишь, в Троице в Никитниках, был такой момент.

Алексей Пичугин

— Да и мы даже встречались.

Михаил Хрущев

— Да. Собрали людей, которые там жили до того, как там сделали музей.

Алексей Пичугин

— Тогда они казались не старыми, потому что они родились в конце 20-х годов.

Михаил Хрущев

— Я помню, там был дедушка, который нам показывал, как он прыгал по паперти, и он при нас это повторил, медленно, осторожно он подпрыгнул пару раз. Я подумал, ничего себе. Он говорит: а здесь под колонной мы играли в мяч, когда дождь был. И ты вдруг неожиданно узнал какую-то совершенно новую вещь, новый уровень знания о местности и новую человеческую историю про такие странные места для жизни. Я помню, в детстве узнал, что отец маминой одноклассницы, она мне рассказывала, жил в башне Рождественского монастыря. Ты видел те башни?

Алексей Пичугин

— Да.

Михаил Хрущев

— Он очень радовался, когда ему от ФЗУ как-то криво попала возможность заселиться в отдельно взятую башню. И ходя мимо Рождественского монастыря, смотрю на них и думаю: надо же, какая еще одна странная человеческая история.

Алексей Пичугин

— Спасибо большое. Михаил Хрущев, историк, москвовед. учитель истории, был с нами сегодня в программе «Светлый вечер». Вспоминали Москву. Я Алексей Пичугин. До встречи.

Михаил Хрущев

— До свиданья.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Притча о блудном сыне и французская литература XIX-XX веков». Протоиерей Павел Карташёв
• «Виртуозы Москвы». Алексей Лундин, Никита Лебедев
• «Притча о блудном сыне». Священник Антоний Лакирев

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов