У нас в гостях были жена и дочь недавно скончавшегося Народного художника России Сергея Андрияки Дарья и София.
Мы говорили с нашими гостьями о вере, искусстве, семье и об открывшейся выставке памяти Сергея Николаевича.
Ведущая: Анна Леонтьева
А. Леонтьева
— Добрый светлый вечер! Сегодня с вами Анна Леонтьева. У нас в гостях Софья и Дарья Андрияка, дочь и жена известного, любимого Сергея Николаевича Андрияки, народного художника, основателя Московской государственной академии акварели и изящных искусств. Добрый вечер.
Д. Андрияка
— Добрый вечер.
С. Андрияка
— Здравствуйте.
А. Леонтьева
— На самом деле, если мы будем перечислять все, чего Сергей Николаевич был основателем, и все виды его деятельности, мы, наверное, большую часть программы этому посвятим. Должна сказать, что сравнительно недавно ушел из жизни Сергей Николаевич. В общем-то, не только семья осиротела, я бы сказала, что осиротела и Академия, и многие ученики, и поклонники его таланта. И вот как раз он незадолго до ухода из жизни был у нас на радио, и я помню эту программу, тоже очень близко к сердцу все приняла. Хочу сказать, что 25 октября состоится вечер памяти народного художника на его выставке в Царицыно. Давайте, наверное, просто начнем с этого, потому что глаза разбегаются, сколько хочется всего у вас расспросить, и человеческого, и творческого. Давайте расскажем, что же будет на выставке Сергея Николаевича в Царицыно на вечере его памяти.
Д. Андрияка
— Выставка была запланирована самим мастером. И на таком радио, как Радио ВЕРА, мы скажем, что для нас смерть — это не утрата, а приобретение. И Сергей Николаевич — глубоко верующий человек, ушел на Пасху, в день преподобного Сергия, на день рождения. Он пособоровался, причастился и отлетел ко Господу, поэтому мы за него очень рады. Нам, наверное, тяжело, и его ученикам особенно, конечно, и последователям, а ему-то уже хорошо. И это его план, была запланирована выставка в Царицыно, большая, огромная, больше тысячи работ, но так случилось, что теперь это будет выставка его памяти, и мы приглашаем всех с огромным удовольствием, любителей живописи, любителей красоты, природы, поклонников его таланта, просто порадоваться, прийти. Эта выставка будет проходить очень долго, прямо с октября и до середины февраля. А 25 октября в 19 часов будет как раз открытие выставки памяти, и будет памятный вечер, мы поговорим о нём, о его последователях, ну и о тех, кто хочет поступить к нам и тоже учиться.
А. Леонтьева
— То есть Академия акварели и изящных искусств, она продолжается?
С. Андрияка
— Да, конечно. Там продолжаются занятия, приходят дети, приходят студенты. У нас есть не только высшее образование, у нас есть и предпрофессиональное образование, и дополнительное образование. Мы хотим продолжить эти традиции, которые заложил папа, и нам очень важно, чтобы люди учились и получали эти прекрасные навыки академического искусства, потому что он всегда говорил, что искусство — это такой способ молитвы, когда ты прославляешь Творца тем, что изображаешь мир. И это были его слова на каждом первом сентября, он выходил к студентам и всегда это говорил, и мы считаем, что это очень важно.
А. Леонтьева
— Потрясающе. Знаете, София, я не могу упустить такую возможность, когда вот молодая девушка двадцати четырех лет пришла на радио и так искренне говорит о молитве. Расскажите, как вас воспитывали, чтобы вы не ушли в этот подростковый бунт, как это часто бывает, что вы остались в лоне Церкви?
С. Андрияка
— Нет, знаете, конечно, у каждого бывает подростковый бунт, у каждого бывают какие-то проблемы, но мне кажется, что самое главное для родителей — это направить. Нас в семье шестеро, и никогда никого не пичкали, не говорили, что «вот ты должен что-то там делать», никогда. Родители просто просвещали нас, водили в театр, водили на классические концерты, показывали красоту мира не только через веру, религию, но и через искусство, и мне кажется, это очень важно, это неотъемлемая часть воспитания, оно неотделимо друг от друга. Допустим, сейчас думают, вводить ли урок Закона Божия для детей в школах — мне кажется, это очень важно, потому что, даже если ребёнок из неверующей семьи, это культурный пласт, это же история, а человек должен знать историю, должен знать историю мира, историю своей страны, и вера и искусство, они связаны просто очень сильно.
А. Леонтьева
— Потрясающе. На самом деле, часто мы говорим о том, что просто для культурного какого-то уровня прочитайте Евангелие, прочитайте апостола Павла просто, чтобы упомянуть об этом разговоре. Дарья, хочу у вас ещё спросить, какие традиции были в вашей семье и, может быть, что-то сохранилось, с Сергеем Николаевичем?
Д. Андрияка
— Сергей Николаевич — человек традиционно патриархальный, воспитывался в верующей семье, он крестник архимандрита Сергия (Савельева). Мама очень долго не могла выносить ребёнка, была опасность, сердечное у него было заболевание, вымоленный ребёнок. И с самого начала он рос при храме, а в советское время, когда он учился в Суриковском институте, у них было принято ходить на службу. Ну, я думаю, по его работам видно. И его диплом, который он делал — «Вечная память на поле Куликовом», в то время это, конечно, совершенно под строжайшим запретом вообще тема была. Но так случилось, что у ректора тогда умер сын, и он разрешил взять такую тему Сергею, и его диплом повесил напротив своего кабинета.
А. Леонтьева
— Как это связано: умер сын, и он разрешил?
Д. Андрияка
— Ну, стал думать тоже о вечности. А как же? Все мы здесь не вечны. И, по-моему, человек, как только он осознаёт себя, он прекрасно понимает, что он здесь на время. В общем, вся история человечества, всё, что нам осталось, это только размышления человека о том, куда он уйдёт потом. Это всё, что до нас дошло, начиная от египетских пирамид и раньше, и до нашей иконописи, до всего. Единственное, что остаётся — это вечность, куда уйдёт человек. Ну, а насчёт традиций, не могу сказать, что у нас что-то прямо такое особенное. Ну, конечно, в воскресенье — храм, потом блины, потом гости. Ну, а вся его жизнь — это, конечно, работа. Он работал с утра и до ночи, спал буквально по три-четыре часа в сутки.
А. Леонтьева
— Ничего себе.
Д. Андрияка
— Да, всю жизнь. Создать такую Академию и такую Школу государственную, посвятил себя полностью искусству и передаче своих знаний, и воспитанию молодёжи. Поэтому, когда говорят: «а как воспитывать?», не надо ничего говорить, ребёнка не надо учить — он всегда всё считывает с вас. Наш духовник, владыка Алексий (Фролов), он всегда говорил: «Зачем вы носите ребёнка причащаться по выходным, чтобы он не писался? Для чего вы его носите, если вы сами не причащаетесь, если вы сами не ходите в храм, если вы не живёте духовной жизнью? Ребенок живёт ведь только духовной жизнью своих родителей». И Сергей — это явный пример того, как все его ученики, точно так же и дети, вот все, кто переняли это, титанический труд, просто титанический, всё было посвящено только одному. Он всегда говорил: «я каждую работу пишу, как последнюю». И вот утром он уезжал, в восемь-девять утра, и приезжал уже ночью, то есть он сначала в Академии целый день, потом он преподавал, работал со студентами, создавал всю эту махину, тянул, а ночью писал. И уже на сон оставалось очень мало. Ну, конечно, это результат такой, в общем-то, для него, я считаю, недолгой здесь жизни, но создано колоссально много.
А. Леонтьева
— Я напомню, что сегодня с нами и с вами Софья и Дарья Андрияка, дочь и жена народного художника, основателя Московской государственной академии акварели и изящных искусств Сергея Николаевича Андрияки. Во-первых, я хочу сказать, Дарья, что, наверное, это как-то вот с Божьей помощью только можно было. Мы недавно с сыном как раз говорили, у меня сын такой деловой человек, и он как-то вот старается как можно больше успеть в жизни, а я стараюсь внушить ему мысль, что в жизни нужно отдыхать, в частности, спать нормальное количество часов. Человек, который, как вы говорите, спит три-четыре часа — это только с Божьей помощью. Софья, а какие у вас воспоминания такие вот яркие от отца? Давайте об этом поговорим, повспоминаем.
С. Андрияка
— Вы знаете, очень яркое воспоминание и, наверное, пример для будущего: папа как-то раз приехал за город, он писал много за городом, у него на втором этаже большая мастерская, и он привёз туда большой-большой планшет с бумагой, метра два, наверное, очень большое полотно, поставил краски, кисти и ушёл. Бумага очень дорогая, все материалы тоже, и он готовился писать картину. А тогда он куда-то уехал по делам. Я осталась с младшей сестрой, мы к этому полотну так подходим, и она мне говорит: «А давай ему поможем?» Я говорю: «Слушай, ну, давай!» Нам лет пять, может, три, мы совсем маленькие, и мы прямо посередине нарисовали яркое красное сердечко. Вы не представляете, с высоты опыта работы над картинами, мне кажется, это очень тяжело — не отругать детей за такое, но он не отругал. Я у него со временем, когда выросла, спросила: «Пап, а почему ты тогда не ругался?» Он говорит: «Ты знаешь, я, когда был маленький, мне мама в кроватку положила цветные карандаши и куда-то отошла. И я на обоях нарисовал радугу, как веер. И когда она зашла, я ей говорю: «Мама, смотри, я как у инфанты веер нарисовал!» У него над кроватью висел портрет инфанты с раскрытым веером, и он нарисовал веер. Его мама тогда тоже не стала ругать. Он говорит: «Я запомнил это на всю жизнь и поэтому не стал ругать вас». Мне кажется, это урок на будущее даже некоторым родителям, что не ругайте за какие-то творческие проявления, даже если холст испорчен. И потом родители просто взяли, натянули большой-большой лист на стенку, отдали нам эту стенку и говорят: «Делайте с ней что хотите — рисуйте, мажьте пластилином, что угодно». И это, мне кажется, тоже сподвигло к тому, что вот у нас сейчас трое детей из семьи активно занимаются искусством.
А. Леонтьева
— А вы, Софья, чем занимаетесь?
С. Андрияка
— Я закончила Академию акварели, сейчас преподаю у студентов.
А. Леонтьева
— Уже преподаете?
С. Андрияка
— Да, преподаю. Ну, стараюсь, по крайней мере, на первом курсе, для меня это такой новый опыт, раньше я преподавала только у маленьких детей, но стараюсь следовать законам и заветам отца, он написал огромное количество методической литературы. Мало того, что он очень много работал в административной части и преподавал, так ещё и всё, что он делал, он записывал и фотографировал, и всё это осталось после него. И мне кажется, мы по этим материалам сможем учиться ещё не одно столетие.
А. Леонтьева
— Ничего себе. Дарья, а вот расскажите, вы так говорите, честно говоря, как будто Сергей Николаевич где-то рядышком, как будто не было потери. Наверное, оно так и есть, потому что тут, на земле, всё продолжает работать, люди продолжают учиться. Можете немножко рассказать, вот что он оставил, какое наследство, как оно сейчас работает?
Д. Андрияка
— Да, такой заряд, который он запустил своей энергией. Самое главное — это, конечно, Академия акварели и изящных искусств Сергея Андрияки, она находится на юго-западе, на улице Академика Варги. У нас там есть и дополнительное образование для детей и для взрослых, которые просто хотят для себя заниматься живописью, прикоснуться к прекрасному. Но основное — это высшее учебное заведение, профессиональное. У нас, конечно, не только акварель, а начинается всё с основы, с рисунка и переходит уже потом в акварельную живопись, масляную живопись, темпера. И очень много направлений, колоссальное количество: это иконопись, и книжная графика, и иллюстрация, и скульптура малых форм, мозаика, то есть у нас выбор огромный. Но самое интересное, он создавал это учебное заведение именно как художник в широком понимании этого слова, потому что каждый студент проходит все ступени, то есть потом, на каждом курсе присоединяется новое: сначала идёт акварельная живопись, потом масляная, а потом уже начинают добавляться и мозаика, и иконопись, и книжная иллюстрация, и темпера. В общем, они проходят всё-всё до скульптуры. В конце концов, на дипломе они выбирают, делают картину большую, и вторая часть — это прикладное что-то. Вот Соня у нас на фасад Школы акварели делала огромную майолику, очень интересный такой тоже был проект.
А. Леонтьева
— Расскажите, что такое майолика?
Д. Андрияка
— Это изразцы, глина расписанная, и вот из них большое керамическое панно на Школу акварели. А кто-то делал, например, у нас четыре девочки всего на Преображенке, по-моему, в нижнем храме, они несколько тонн глины перемесили и сделали вот как раз алтарную часть, расписали, обожгли тоже.
А. Леонтьева
— Потрясающе.
Д. Андрияка
— Точно так же для метро делаются многие проекты такие, в храме Вооруженных Сил делали тоже витражи. У нас возможности хорошие и заложена колоссальная ретроспектива такого развития. И в основном, студенты, которые выпускаются, — чем еще очень интересен вуз, — практически никто не уходит, они все остаются либо преподавать, кто-то выбрал, например, мозаику или иконопись, они тоже остаются. И идея Сергея, конечно, она такая, может, немного утопическая, но она жива до сих пор, я надеюсь, мы будем ее развивать — это госзаказы. Ну и не только госзаказы, но и заказы вообще. Кто-то хочет домой сделать красивый витраж, например, у себя на даче. Кто-то хочет в храме сделать панно. И студенты, они с педагогами вместе и сами становятся педагогами потом, они как раз занимаются вот такими заказами, и это, конечно, хорошо, потому что артель сохраняется, и педагогический состав у нас очень хороший, есть кому вести. Ну и сама Школа акварели, вот с чего все начиналось в Гороховском переулке — это был как раз приют Евангелический, и так, в общем, и продолжит потом, как детская Школа акварели, хотя взрослые тоже у нас есть, и за семьдесят лет, и старше, и никак не хотят уходить, даже когда заканчивают, очень им нравится. Поскольку это профессиональное образование, то, конечно, результаты тоже, вот кто видит: первый класс, второй класс, третий класс — делают очень качественные, хорошие вещи. Начинается все с рисования яйца белого черным карандашом, но оно становится белым. И как только человек осваивает основу рисунка, ему становится интересно, и вот у него, когда получается, уже идет дальше и дальше. Очень большой набор у нас в этом году: три с половиной тысячи учащихся на дополнительном образовании, это дети и подростки на бюджетном отделении. Также можно просто по желанию ходить раз в неделю. Ну и взрослые тоже учатся. И вот три с половиной тысячи и где-то около пятиста ещё студентов, ещё сотрудники — в общем, четыре с половиной тысячи человек Сергей Николаевич до сих пор на себе тянет, привлекает, распространяет эту красоту в мир, и люди учатся видеть мир другими совершенно глазами. Как только берёшь карандаш, дотрагиваешься до листа — всё, ты начинаешь видеть тени, красоту, блики, и мир становится совсем другим.
А. Леонтьева
— Дарья, а вы тоже преподаете в этой Академии?
Д. Андрияка
— Да, преподаю. Вообще, я закончила иняз, и я преподаватель английского, но занимаюсь сейчас Школой, наследием Сергея.
А. Леонтьева
— Да, вот какова ваша роль здесь?
Д. Андрияка
— Я занимаюсь в Школе занимаюсь сохранением наследия, развитием, выставками тоже, и Соня тоже занимается. У нас теперь новый ректор, это Вячеслав Юрьевич Желваков, тоже профессор, академик, прекрасный художник. Самая большая ценность Академии и Школы — это, конечно, художники-педагоги, которых Сергей воспитывал. Сначала они у него учились в Суриковской школе, а потом они у него в Суриковском институте учились, и вот после этого он их всех собрал в мастерской, сам их обучал, и когда создалась Московская государственная Школа акварели Сергея Андрияки, он их привёл всех преподавать. И удивительная методика, что каждый ученик повторяет за своим учителем, то есть не то, что во многих очень учебных заведениях: каждый талантливый и делай, что хочешь. Нет, он всегда говорил: «Почему музыке мы учим по нотам? Да, тяжело, но только повтор, личный повтор постоянный, это даёт результат». Потом, конечно, если у человека есть талант, и он хочет этим заниматься — пожалуйста, но у нас школа для «ёжиков».
А. Леонтьева
— Почему — для «ёжиков»?
Д. Андрияка
— Потому что научить можно любого, и это абсолютно правильно. На этом было основано дворянское образование: все учились танцевать, рисовать, музыке, живописи, языкам — это основа образования. А всё остальное, если человек будет химиком или врачом — ну никогда ему не помешает видеть прекрасное в жизни, и вот на этом как раз основана наша Школа, и это художники-педагоги, воспитанные им, прекрасные, они уже все академики, они уже все профессора, на них держится, конечно, всё обучение. Это вот золотой запас, эти кадры, которые передают мастерство из рук в руки каждому ребёнку, каждому взрослому и каждому профессионально учащемуся студенту. Поэтому это вот такая уникальная методика, которая была разработана им, и не случайно, потому что у него отец — художник-педагог, Николай Иванович Андрияка, он тоже был первым директором школы Суриковской. Он как раз прошёл фронт, вернулся. Учился он в Академии художеств до этого, ну и как раз, когда он уже пришёл, то и Сергей учился у него. А мама тоже преподаватель немецкого языка в инязе, поэтому...
А. Леонтьева
— Да, вы вашей парой повторили полностью.
Д. Андрияка
— Ну да, но просто он удивительно вырос в этой такой вот творческо-преподавательско-профессорской педагогической семье, и сам, конечно, впитал, и помимо того, что художник, он прекрасный педагог. Ещё и организатор, конечно, но вот эта вот цельность его натуры, она удивительная, поэтому ему и удалось, видимо, создать такое заведение, передать художникам, педагогам прямо из рук в руки. И вот сейчас они как раз уже воспитали прекрасные кадры, у нас студенты преподают, закончившие уже вуз. Многие студенты приходят и из академии Глазунова, и вообще он набирал талантливых, но обязательно они проходили обучение именно у него, именно по его методике, лично с ним, лично с его педагогом.
С. Андрияка
— И обязательно в технике многослойной акварели, потому что наша Академия ещё почему отличается — потому что он, ну не заново открыл, но такие большие полотна акварелью до него никто не писал. И можно это сравнивать с английской школой живописи, или там взглянуть чуть подальше, говорить о темперной живописи, потому что состав краски похож. Но в целом, почему у нас педагог-ученик: маслом пишут все, маслом пишут очень много, и масло можно исправить, а акварель — это очень строгий материал, очень ответственный. И для того, чтобы работать акварелью, как папа говорил, сначала много раз подумать, потом писать, потому что исправить уже будет нельзя.
А. Леонтьева
— Мы прервёмся на минуту. Напомню, что сегодня у нас в гостях Софья и Дарья Андрияка — дочь и жена народного художника, основателя Московской государственной академии акварели и изящных искусств. У микрофона Анна Леонтьева, не переключайтесь.
А. Леонтьева
— Напомню, что сегодня с нами и с вами Софья и Дарья Андрияка, дочь и жена народного художника, основателя Московской государственной академии акварели и изящных искусств. У микрофона Анна Леонтьева. Вот Софья в первой части программы начала рассказ про многослойную акварель. Расскажите, пожалуйста, что это такое, что это за метод? Я, на самом деле, училась, меня папа тоже учил рисовать когда-то, но очень многого, конечно, не знаю.
С. Андрияка
— Основа нашей школы — это рисунок. Вообще основа любой живописи — это рисунок, чёрно-белое решение. Но затем человек переходит в цвет, и мы пишем акварелью, казалось бы, водяная краска, кто-то считает это не очень серьёзным, а кто-то вообще называет акварель графикой. Но мне кажется, вот посмотрев на работы Сергея Николаевича, сложно назвать эту технику графикой, потому что она просто пышет красками и лёгкостью. И я у него много раз спрашивала: «Почему, пап, ты решил писать акварелью? Ты же всю жизнь учился писать маслом, диплом у тебя масляный». Он говорит: «Понимаешь, мне всегда хотелось добиться света, света в работах, света физического и духовного. Мне хотелось, чтобы работы светились, а этого очень сложно добиться в масле». Но когда ты пишешь акварелью по белой бумаге, этого свечения можно добиться, то есть вы накладываете один слой, потом второй слой, и посредством нескольких слоёв вы добиваетесь того, что у вас предмет становится очень объёмным и начинает светиться. И с помощью разных приёмов, фонов, ещё чего-то, он учил добиваться именно этого эффекта. Ну и мало того, что он просто собирал учеников, учил их живописи, он ещё и хотел, чтобы мы наглядно изучали работы старых мастеров, и он открыл единственный в России музей акварелей старых мастеров, там хранятся работы с XVII по XX век.
А. Леонтьева
— А где этот музей находится?
С. Андрияка
— Этот музей находится у нас в Академии, на улице Академика Варги, 15. Всех приглашаем, очень интересное место, потому что такая концентрация работ, там можно увидеть историю и посмотреть, как видоизменялась акварель, как менялся стиль в разных странах. В принципе, работы небольшие, но изначально они были все не в очень хорошем состоянии и, помимо всего прочего, наши студенты проходят ещё и реставрацию графики, и на реставрации графики наши студенты под руководством педагогов реставрировали сами эти экспонаты, и теперь некоторые из экспонатов, отреставрированные этими студентами, висят у нас в музее, то есть мы пытаемся сохранить нашу коллекцию и не дать ей разрушиться.
Д. Андрияка
— А вот я ещё хочу добавить, что у нас в Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки прекрасный музей, и не только акварелей старых мастеров, но у нас замечательные музейные пространства, у нас проходят интересные выставки. Может быть, это не так освещается в СМИ, и люди не настолько знакомы, но у нас проходят выставки, у нас проходила выставка Рокотова из Государственного Исторического музея, у нас Тропининская выставка была в Школе акварели, когда музей Тропинина затопило, Сергей просто спасал все эти работы, и все работы Тропинина находились у нас, в музее акварели, в Гороховском переулке, дом 17, в Школе акварели Сергея Андрияки. И выставки интересные и современных художников, и классиков, у нас проходила выставка Айвазовского, то есть у нас потрясающие музейные пространства. Огромный музей работ Сергея Николаевича Андрияки находится как в Академии акварели, точно так же и очень хороший музей в Школе акварели. И сейчас тоже проходит очень интересная выставка древних икон и прорисей из Государственного Исторического музея в Школе акварели на Гороховском, и интересна она как верующим людям, так и светским, я думаю, потому что иконы XVI-XVII веков, удивительная Феодоровская икона Божией Матери, Костромская, Тихвинская, и прориси, то есть это уже, конечно, больше интересно профессионалам или людям, интересующимся как иконописью, так и живописью. Это начало, основа всех основ, то есть с чего начинается работа над иконой, как наносится левкас на доску, потом прорись делается, там есть и рисунки, и продавленные как бы уже изображения. Это такая профессиональная выставка, и мы тоже будем рады видеть у себя гостей, кроме понедельника-вторника музей работает постоянно, и в Гороховском переулке, и на улице Академика Варги в Академии акварели.
А. Леонтьева
— Потрясающе много у вас направлений деятельности. Я, пользуясь случаем, хочу у Софьи и у вас, Дарья, спросить: вот человеку, который приходит на выставку, как правильно смотреть на картину? Вы преподаватель и дочь народного художника, расскажите, пожалуйста, есть какие-то секреты?
С. Андрияка
— Это довольно интересный вопрос, потому что когда мы сами приходим на выставку, даже своих работ, ты смотришь как зритель, то есть ты видишь себя со стороны, это очень интересно, и начинается такое погружение в этот мир. Мне кажется, самое главное от выставки впечатление то, что ты чувствуешь энергетику: вот хочется остановиться напротив работы или нет? И папа всегда говорил: понимаете, в мире очень много чего-то негативного, особенно в современном мире, развивается очень сильно поп-культура, современное искусство. А классическое искусство, оно должно нести свет, и если вы передаете этот свет, то людям захочется остановиться напротив работы, просто посмотреть на вид Суздаля, на какой-то натюрморт с дарами осени, или на цветы. И человек сразу задумается, вспомнит о чём-то из детства, может быть, о каких-то своих воспоминаниях, и он будет счастлив. И мне кажется, главное, чтобы вы получали удовольствие от искусства, потому что если вы чувствуете какой-то негатив, если вы чувствуете, что вам некомфортно, потому что вот я как-то в детстве пришла на выставку абстрактного искусства в Пушкинском музее, ну, мимолетно надо было пройти через эти залы, и знаете, мне стало страшно.
А. Леонтьева
— Да вы что?
С. Андрияка
— Да, потому что вот эта энергетика, которая оттуда идёт, она пугает человека, который привык немножко к другому. И поэтому, мне кажется, когда человек думает, на какую выставку пойти, то я, наверное, посоветую пойти на какую-то классическую, фундаментальную, красивую выставку, чтобы не только ваш глаз радовался, но чтобы радовалась ваша душа.
А. Леонтьева
— Спасибо, очень хороший ответ. Вы знаете, я когда смотрю вообще на картины Сергея Николаевича, у меня такое вот смешанное чувство, я не верю, что это можно создать, я не знаю, сколько труда вложено в каждую картину, но вот мы начали передачу с того, что на сон оставалось очень мало времени, потому что столько было всего, и в том числе, и творчества, не только организации вот этих всех и музеев, и академии. Вот человеку, который далёк от искусства, но он любит, например, творчество Сергея Николаевича, Дарья, вот что бы вы сказали, зачем человеку вообще учиться рисовать? В современном мире столько всего, надо же денежку успеть заработать, а вот учиться рисовать, зачем это?
Д. Андрияка
— Ну, то, что практически весь капиталистический мир поставлен только на одно — на заработок, и, в общем-то, к этому привели, к сожалению, и нас, ну и мы пришли к тому, к чему мы сейчас пришли. Понимаете, нельзя зарабатывать на детях, ты не можешь. От того, что ты родишь ребёнка, ты на этом не заработаешь, ты только потеряешь, если так говорить, ты потеряешь и материально, и в здоровье, во всём. Но, понимаете, это же жизнь. И точно так же наше образование: если мы будем все говорить, что «ты должен построить карьеру, ты должен зарабатывать, ты должен...» Ну, а чем мы тогда будем жить? Тогда мы потеряем всё, мы потеряем себя, мы потеряем своих близких, мы потеряем свою страну, и мы придём к полному разрушению. Когда мы говорим об образовании, образование — это образ, это то, чему также и Сергей Николаевич посвятил всю свою жизнь. Это воспитание, это вложение в умы прекрасного: любви, любви к своей стране, любви к людям. Для чего мы читаем литературу, для развлечения? Ну, возможно. Но тогда мы увидим на своих детях результат этого развлечения. А когда мы говорим о таком фундаментальном образовании: да, учиться рисовать, да, учиться языкам, да, тяжело, да, учиться музыке, в человеке развивается прекрасное, человек начинает понимать, что такое хорошо и что такое плохо. Мы это потеряли. Нам постоянно внушают, что это хорошо, и «Чёрный квадрат» хорошо, и это. Но если твой ребёнок будет рисовать «чёрный квадрат», ты очень скоро увидишь плоды этого чёрного квадрата — это разрушение полностью и нервной системы, это разрушение мозга ребёнка. Воспитывать потом, во взрослом возрасте, поздновато. Воспитывать надо, вот пока ребёнок ещё маленький совсем. Если ты ему объясняешь, что да, природа — это прекрасно, Отечество — это твоя Родина, это то, что будет всегда твоим, ты должен это любить, и она будет любить тебя — тогда мы будем другими, тогда мы не придём к тому, к чему мы сейчас приходим, и вот этот образ будет жить в человеке. Да, конечно, тяжело учить ноты, тяжело учить буквы, но их надо учить, не надо делать то, что делается сейчас, когда в первом классе тебе дают там синтаксический разбор, а зачем? Для ознакомления. Какого ознакомления? Нет, надо учить, надо именно учить. И когда ты учишь, вот ребёнка посадили, он посидел — да, тяжеловато, но он научился, вот у него получился первый круг, он увидел, что там вот это вот светлее, это темнее, а вот тут блик, а тут... И он начинает смотреть, и мир ему открывается. Он видит: так мир-то прекрасен, и яйцо прекрасно, и чашка прекрасна, и всё прекрасно, и он начинает это ценить. А когда ему дают компьютер или телефон, и он с утра до ночи там долбит в эти игры — ну, конечно, он у вас потом возьмёт просто молоток, и вы получите результат. Вот для этого нужно образование.
А. Леонтьева
— Напомню, что сегодня с нами и с вами Софья и Дарья Андрияка, дочь и жена народного художника Сергея Николаевича Андрияка. Я, знаете, вот слушаю вас и понимаю, что Академия акварели и изящных искусств — это не просто учебное заведение, это ещё и такой заповедник, это такое вот сохранение традиций учитель-ученик, обучение и обучение прекрасному. И в этом смысле, конечно, это перерастает просто понятие, что здесь учатся — здесь не просто учатся, а вот именно такой заповедник, когда в мире немножко исчезает, размывается понятие, что такое прекрасное, что такое ужасное. Вот Софья очень хорошо рассказала про современную выставку, и действительно, вот зачем мы приходим на выставки, в частности, живописи? Это же источник наших сил, какого-то нашего вдохновения. И, наверное, вдохновение — это такое очень важное слово в современном мире, ну и вообще в мире, когда вот именно оно даёт силы жить, вставать, что-то делать, даже если ты не художник и не писатель, не поэт и так далее. Знаете, я в этой четверти нашей программы хотела спросить о таком человеческом аспекте. Вы в начале программы сказали, как божественно, на Пасху ушёл Сергей Николаевич. И я просто много рассуждала, думала о том, как сохранить вот это ощущение, что смерть — это наше приобретение, как говорит апостол, и сейчас, когда многие теряют близких, я хотела бы вот именно поговорить об этом, как сохранить вот этот душевный покой. Мы понимаем, как христиане, что человек пришёл домой, как говорили, домой-домой, то есть к Богу. Но как нам, остающимся, сохранить вот этот оптимизм, что нужно говорить себе, может быть, что делать?
Д. Андрияка
— Я думаю, здесь то, о чём мы с вами начали говорить, про образование, образ, ведь любой думающий человек, мыслящий, как только он становится в сознательном возрасте, он понимает, он видит рядом, что вот умерла бабушка, вот умерла соседка, и он начинает задумываться: а зачем я здесь, если всё это так временно? А почему так всё устроено и всё создано на какой-то момент, и всё, и это всё исчезнет? Я думаю, этот вопрос задаёт себе каждый человек на протяжении всей истории человечества, и вот с чего мы начинали передачу, всё, что до нас дошло тысячелетиями, ведь это только памятники и предметы, которые были посвящены вечности, то есть человек думал о вечности всегда, и если мы будем рассуждать так, что «вот я сегодня поимею всё, и потом меня не будет» — а зачем тебе это всё, если тебя не будет? Ведь это же бессмысленно, совершенно бессмысленно. И если верить в эту бессмысленность и в хаос, то это страшно, это тогда просто ты сам себя уничтожишь. А человек, который прекрасно понимает, зачем он сюда пришёл, да, можно расслабляться сколько угодно, но всё равно когда-то ты придёшь к тому, что и тебе придётся переходить, а с чем? С тем, что ты тут вот поимел? Ну даже вот что-то самое ценное и всё равно тебе же не нужно будет, ведь каждый придёт только с тем, что ты тут сделал, только узелок твоих дел, так получается, что всё, что ты тут сделал хорошего: помог, создал, передал... Был такой святой, который говорил: «Вот я „туда“ козочку отправил», он на последнее, что у него было, женщине помог, она козочку купила и выкормила ребёнка. И это единственное, что мы можем сделать, и это единственное, что мы можем тут собрать и нужно собирать, а всё остальное, оно приложится, ведь человек, когда он идёт правильной дорогой, идёт к Творцу, Господь ему всё равно помогает. Это не значит, что не надо ничего делать, работать надо, трудиться надо, нельзя говорить, как очень часто бывает, когда столько детей, мама там пашет, а отец говорит: «ну, я вот...», а ты за них отвечаешь, и если ты их не можешь накормить, то ты не отец, это самое такое большое, и отказываться уже всё, нельзя. Это же самое большое счастье — переход в вечность, увидеть Творца, у нас же впереди самая главная наша встреча, встреча с нашей любовью, поэтому, Сергею Николаевичу можно только позавидовать, ну, а нам продолжать дело и готовиться к встрече.
А. Леонтьева
— Продолжать дело, наверное, вот это очень поддерживает?
Д. Андрияка
— Конечно, конечно.
С. Андрияка
— Я, наверное, дополню мамины слова конкретным примером. Был очень непростой день, когда папа ушёл, мы все к этому готовились, и так случилось, что мне нужно было поехать в Академию в этот день, и я думала, что вот сейчас её увижу, и это будет просто как его образ, как портрет, и это будет очень тяжело. У нас в Академии лежат два льва при входе, бодрствующий и спящий, и один из львов, который спит, его украсили одуванчиками студенты, которым никто ничего не говорил, их никто не просил, они просто узнали о смерти своего ректора, и чтобы почтить его память, они украсили этот постамент одуванчиками. А когда я поднялась выше к его кабинету, то нельзя было пройти к двери, потому что всё было устлано работами с цветами, и студенты написали слова благодарности своему ректору, своему учителю и своему родителю, и поэтому, мне кажется, это очень хороший показатель того, что просто вот что человек после себя оставил: ему благодарны и его почитают.
А. Леонтьева
— Вы так говорите, а у меня прямо слёзы, потому что это так вообще пронзительно. А давайте ещё напоследок какое-то воспоминание, какая-то совместная, может быть, деятельность с отцом? Мне так нравится, как вы рассказываете.
С. Андрияка
— Мы с папой очень много писали, и он очень много с нами занимался, он был очень терпеливым педагогом, ну потому что когда ты занимаешься с маленьким ребёнком, это сложно.
А. Леонтьева
— С детства вас учил рисовать?
С. Андрияка
— С самого детства. И мама как-то раз ему говорит: «Ты создал целую школу, а у тебя есть трёхлетняя дочь, вот иди с ней и попробуй что-нибудь нарисовать». И он так со мной идёт на второй этаж, мы поднимаемся...
А. Леонтьева
— Трёхлетний, ничего себе!
С. Андрияка
— Нет, на самом деле можно обучить даже трёхлетнего ребёнка, который просто уже начинает что-то воспринимать, может держать кисточку. И с того момента он сказал, что у него началась другая деятельность, он начал по-другому думать, потому что нужно очень просто объяснить сложные вещи. И мы с ним писали, по-моему, мандарин или апельсин. Конечно, что-то не получалось, что-то было сложно, очень сложно было делать какие-то мелкие детали, потому что дети не концентрируются. Но, вы знаете, с этого момента я поняла, что я хочу быть художником. И когда мы с папой ездили куда-то в лес, мы собирали цветы, мы собирали грибы, он приезжал, ставил большие натюрморты, объяснял, как это делается. У меня было любимое занятие в детстве — сидеть у него в мастерской и смотреть за тем, как он пишет, это правда завораживает. Многие люди, которые были на мастер-классе, допустим, они очаровываются, и они уже не могут остановиться, они всегда приходят на эти мастер-классы, и на это очень приятно смотреть, потому что человек создаёт красоту этого мира, только у себя на бумаге. И это, конечно, всё завораживает, это очень сильно заражает, и ты понимаешь, какой труд вложен в это. И когда папы не стало, я пришла к нему в мастерскую, мы начали с мамой перебирать его работы, и я смотрю — работа, по-моему, с 70-х или даже с 60-х годов, он 1958 года рождения, то есть когда он был совсем маленький. У него стоят огромные папки, которые он никогда не показывал, потому что он стеснялся, его детских рисунков, его детских работ. Он очень много работал по памяти, очень любил создавать образы, вот он сходил на какой-то балет с родителями, приходил домой и создавал образ этого балета, картину. Даже маленький ребёнок, всё равно он фантазировал, у него была очень хорошая фантазия и очень красивый взгляд на этот мир. Я посмотрела на эти работы, и была удивлена, потому что я нашла ветку сирени там написанную, и рядом стояла сирень, которую он написал последней, и это просто путь длиною в жизнь: вот маленькая работа маленького ребёнка и работа взрослого человека, художника, академика, который уже столько всего сделал, у него такой большой опыт, и ты видишь, как человек шёл. И как-то раз мы с ним сидели, я писала цветы, ну я решила, что могу написать цветы, раз папа пишет, я тоже хочу. И он ко мне подходит, говорит: «Ты знаешь, всё очень красиво сделано. Каждый лепесточек, каждая тычинка, всё сделано так красиво, но цветок не пахнет». И я говорю: «А как мне сделать, чтобы он пах?» Он говорит: «Нужно в него вложиться, понимаешь? Нужно не только передать, какой он, его анатомию, но и то, что ты от него чувствуешь». Потом я узнала, что эти слова ему говорил его отец, папа тоже в детстве сел писать цветок, и ему тоже папа сказал: «цветок не пахнет». Он говорил: «и с этого началось моё искусство». Вот такая история.
А. Леонтьева
— Просто потрясающая история, и столько вдохновения в этом вашем рассказе. Я хотела напоследок, чтобы, наверное, вы что-то сказали для людей, которые раздумывают, хотят ли они учиться живописи. Какой, кстати, у вас диапазон возрастов в Академии?
Д. Андрияка
— У нас есть начальное обучение для самых маленьких детей с шести лет. Вообще, это в основном Школа акварели, там дети учатся, начиная с десяти-двенадцати лет и до восемнадцати они могут учиться на бюджетном отделении или просто раз в неделю ходить платно. Ну, а потом, это уже была его мечта, когда они заканчивали с таким хорошим уровнем, им просто некуда было поступать. С таким уровнем живописи некуда было поступать, и поэтому он создал для них Академию акварели и изящных искусств Сергея Андрияки, и у нас уже там студенты, начиная с восемнадцати лет, и шесть лет обучения, даже взрослые поступают. А на дополнительное образование точно так же очень многие взрослые приходят с удовольствием, учатся, и взрослые люди воплощают либо свою давнюю детскую мечту, либо просто учатся заново видеть этот мир.
С. Андрияка
— Ну и самое интересное, что они могут обучаться не только живописи и рисунку, у нас потрясающая анималистическая скульптура, мозаика, витраж, то есть, если вы хотите стать профессионалом, там учиться шесть лет в Академии, это тяжелый путь, который надо пройти, это одна история, вы будете учиться всем аспектам искусства одновременно. А если вы хотите для себя попробовать, то можно хоть на год прийти, попробовать или масляную, или акварельную живопись, пастель. Можно попробовать витражное искусство, гончарное, то есть вы можете попробовать себя в любом деле и понять, чего вы хотите.
А. Леонтьева
— Потрясающе! Я напомню нашим радиослушателям, что 25 октября, совсем скоро, состоится вечер памяти народного художника Сергея Николаевича Андрияки на его выставке в Царицыно. А как туда попасть?
Д. Андрияка
— На вечер памяти приглашаем всех желающих. Будет открытие его выставки, более тысячи работ, представлен также будет небольшой зал работ его отца и также небольшой зал трех дочерей, и его учеников из Школы, которой, кстати, уже исполняется двадцать пять лет в этом году. Ну и, конечно, основное — это огромное количество его работ, работ мастера, и новых, и последних, и классики: его ирисов, его сирени, любимой так всеми...
А. Леонтьева
— ... которая пахнет.
Д. Андрияка
— Которая пахнет. (смеются)
А. Леонтьева
— Просто скажите, как найти эту выставку?
Д. Андрияка
— Это большой дворец музея «Царицыно», выставка будет проходить до 9 февраля, то есть вы покупаете билет и проходите на экспозицию.
А. Леонтьева
— Спасибо огромное! Спасибо за этот тёплый, очень вдохновляющий разговор, так было приятно повспоминать с вами Сергея Николаевича Андрияку. Напомню нашим радиослушателям, что сегодня с нами Софья и Дарья Андрияка, дочь и жена народного художника, основателя Московской государственной академии акварели и изящных искусств, Сергея Николаевича Андрияки. С вами была Анна Леонтьева.
С. Андрияка
— Спасибо.
Д. Андрияка
— Спасибо вам.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Малые дороги России». Юрий Веденин
- «Введение во храм Пресвятой Богородицы». Протоиерей Павел Великанов
- «Сохранение культурного и исторического наследия в городах». Виталий Калашников
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Бог в душе. Анна Тумаркина
Довольно часто приходится слышать от невоцерковленных знакомых: «Ну зачем тебе все эти молитвы, посты, богослужения? Веришь в Бога — верь, но Бог должен быть в душе, а это все... так. Внешнее.»
Отнюдь не считаю нужным оправдываться или переубеждать своих собеседников. У каждого своя мера воцерковления. И все же не люблю я это умозаключение: «Бог должен быть в душе». Давным-давно, еще в годы студенчества сама любила утверждать, что в моей душе присутствует нечто весьма значимое. И не просто нечто, а, скорее, некто.
В то время мы, студенты-филологи, часто увлекались различными модными идеями, религиозными и философскими течениями, новыми явлениями в культуре и искусстве. Охотно посещали выставки, конференции, интересные семинары. И было в нашем кругу довольно популярно заявлять о себе: я, мол, в душе поэт или философ, или артист. В моем случае — художник.
В этом, безусловно, нет ничего предосудительного, особенно для романтически настроенных молодых людей. Здорово чувствовать в душе художника: думать о прекрасном, мечтать о прекрасном, искать прекрасное во всем и во всех. Но есть одна проблема: этот художник, который в душе, ничего не создает в реальной жизни. Не пишет ни портретов, ни пейзажей, ни натюрмортов. Разве что там, в душе... В воображении.
Мне кажется, что примерно то же самое представляет из себя так называемый «Бог в душе». Наверное, обладателю души он представляется великим, всемогущим, всеблагим. Но все это лишь в душе, это твой выдуманный субъективный бог. Воображаемый Бог в душе ведь и мир мог бы сотворить лишь такой же, каков и сам: воображаемый.
Разумеется, никого и никогда я не пытаюсь учить правильно веровать. Сама учусь этому всю жизнь. Но когда кто-то настойчиво пытается убедить, что Бог, якобы, должен быть в душе, отвечаю: Бог слишком велик, примерно так же, как мир всегда больше любого глобуса или карты, пусть и самой точной. И уж во много-много раз больше и реальнее, чем человеческое воображение.
Автор: Анна Тумаркина
Все выпуски программы Частное мнение
Рембрандт ван Рейн. «Изгнание торгующих из храм»
Проект «Свидание с шедевром» реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.
— Маргарита, привет! Прости, пожалуйста, за опоздание. Не представляешь, в какой пробке пришлось отстоять! И откуда столько машин в центре? Выходной ведь. Я в праведном гневе!
— Оля, не переживай! Всё хорошо. Я ведь не на улице тебя ждала, а в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина. Не скучала — прошлась немного по залам. А вот насчёт праведного гнева мы с тобой, пожалуй, как раз сейчас и поговорим.
— Интересно-интересно! Ты, наверно, какую-то картину на эту тему решила мне показать?
— Угадала. Пойдём-ка в 10-й зал. Вот, посмотри — перед нами произведение кисти Рембрандта ван Рейна.
— Самого Рембрандта?! Потрясающе! Но, подожди... На картине что, какая-то потасовка изображена? У одного из персонажей в руках что-то вроде кнута, а другие в страхе разбегаются...
— А ты прочти подпись. И сразу всё поймёшь.
— «Изгнание торгующих из храма». Иллюстрация евангельского сюжета!
— Совершенно верно! Все четыре евангелиста упоминают этот эпизод. Вот, например, как описано происшествие в Евангелии от Марка: «Пришли в Иерусалим. Иисус, войдя в храм, начал выгонять продающих и покупающих в храме; и столы меновщиков опрокинул». Посмотри — двое торговцев на первом плане картины в спешке сгребают со стола монеты.
— У одного из них такое изумлённое лицо — он явно не ожидал подобного поворота событий. Кстати, Маргарита, напомни, пожалуйста, а что вообще торговцы и менялы делали в храме?
— Давай уточним: они располагались не внутри самого храма, но на его территории, в одном из дворов. Торговцы продавали ягнят, волов и голубей — их, следуя ветхозаветному закону, иудеи приносили в жертву. Паломники, конечно, могли привести и своё животное. Но многие шли в храм издалека, и проще было купить на месте. В Иерусалиме тогда ходили римские деньги — динарии. Однако на территории храма действовала своя валюта. Поэтому те, кто хотел приобрести жертвенное животное, сначала во дворе обменивали динарии на храмовые монеты — сикли. Всё это происходило в рамках иудейского закона.
— Но почему же тогда Иисус так разгневался на торговцев? Ты ведь не станешь спорить с тем, что Рембрандт изобразил Христа на картине крайне возмущённым. Смотри, как плотно сжаты Его губы, как гневно и решительно сдвинуты брови.
— По мнению толкователей Евангелия и историков-библеистов, Христа возмутил не сам факт нахождения торговцев на храмовом дворе. А то, что они превратили свою деятельность из особого служения в чистый бизнес, забыв о Боге. Двор, где располагались торговцы, напоминал шумный рынок. При виде такого бесчинства в Доме Божием, Христа охватил праведный гнев. Рембрандт, как ты справедливо заметила, тонко и живо передал состояние Спасителя на своём полотне.
— Праведный гнев... Да, кажется, теперь я понимаю, что это значит. Когда ты гневаешься не из-за того, что кто-то или что-то раздражает. А когда попирается правда Божия. Поэтому эмоции, которые я испытала сегодня, стоя в пробке, с праведным гневом, увы, ничего общего не имеют... Верно я рассуждаю?
— Пожалуй, да. Христос в Евангелии предостерегал от напрасного гнева — то есть, направленного против ближнего. Преподобный Макарий Оптинский говорил: «гнев попущен нам Господом для того, чтобы мы направляли его против греха, отторгали зло. Лишь в таком случае он может быть оправдан».
— И художнику удалось ухватить эту суть!
— Особенно учитывая, что на момент написания картины Рембрандту было всего двадцать лет.
— Поверить трудно! И откуда только взялось у юноши столь глубокое понимание Евангелия?!
— Мать Рембрандта была верующей женщиной и по всей видимости воспитывала в вере и сына. А позже большое влияние на художника оказал его первый учитель живописи, Яков ван Сваненбург — тоже глубоко верующий христианин.
— А знаешь, Маргарита... Я теперь чаще буду вспоминать картину Рембрандта ван Рейна «Изгнание торгующих из храма». И евангельский эпизод, который она иллюстрирует. Думаю, это поможет мне больше не путать праведный гнев с напрасным.
Картину Рембрандта ван Рейна «Изгнание торгующих из храма» можно увидеть в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина.
Все выпуски программы Свидание с шедевром
Рембрандт ван Рейн. «Артаксеркс, Аман и Эсфирь»
Проект «Свидание с шедевром» реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.
— Андрей Борисович, добрый день!
— Здравствуйте, Маргарита Константиновна! Так обрадовался вчера вашему звонку! Спасибо за приглашение — в Пушкинский музей изобразительных искусств всегда иду с радостью.
— А я ведь, Андрей Борисович, позвала Вас сюда, так сказать, с корыстной целью!
— Неожиданно! И в чём же корысть?
— Знаете, недавно перечитывала библейскую книгу Есфирь. Ну до чего же удивительная история: отважная, сильная духом женщина спасла от гибели тысячи людей! В музее имени Пушкина экспонируется, наверное, одна из самых известных в мире картин на этот ветхозаветный сюжет: полотно Рембрандта ван Рейна «Артаксеркс, Аман и Эсфирь». Мне захотелось снова на него взглянуть. И обсудить с таким знатоком библейской истории, как вы.
— Благодарю за доверие, Маргарита Константиновна! С большим удовольствием ещё раз рассмотрю эту работу великого Рембрандта. Тем более, в компании такого замечательного искусствоведа!
— Спасибо! Кстати, мы пришли — это 10-й зал. Вот и картина. Согласитесь, она словно притягивает к себе. Мимо пройти просто невозможно. Какая удивительная игра света и теней! И прекрасное лицо Эсфири... Знаете, мне её история чем-то напоминает сказку про Золушку — бедная сирота-иудейка вдруг становится персидской царицей, супругой царя Артаксеркса...
— Действительно, библейская книга Есфирь, как сейчас сказали бы, весьма остросюжетная — динамичная, драматичная. Но самое главное, в ней заложен глубочайший духовный смысл. Это история о спасении, которое даёт человеку вера и надежда на Бога. Позвольте, я напомню вкратце её сюжет. Действие происходит примерно в 5 веке до Рождества Христова. Персидский царь Артаксеркс собрал в своём дворце самых красивых девушек со всей империи, чтобы одну из них сделать своей супругой и царицей.
— Ею и стала Эсфирь — приёмная дочь иудея по имени Мардохей.
— Верно. А вскоре царский визирь Аман обманом вынудил Артаксеркса подписать указ об истреблении иудеев по всей персидской земле. Эсфирь, иудейка, решила предотвратить катастрофу. Влиять на политические решения царя женщина, пусть даже и царица, не могла. За такую дерзость у неё были все шансы поплатиться не только высоким положением, но и жизнью. Однако ради спасения своего народа Эсфирь отважилась просить супруга о милости. Она позвала Артаксеркса и Амана. И прямо при визире поведала царю о его кознях.
— Именно этот момент прославленный голландский живописец и запечатлел на своей картине «Артаксеркс, Аман и Эсфирь». Он создал полотно в 1660-м году, уже на закате жизни. В тот период, как считают искусствоведы, Рембрандт достиг наивысшего творческого уровня. Впрочем, ещё юношей, в 1626-м году, Рембрандт впервые запечатлел на холсте сцену разоблачения Амана на пиру у Эсфири. Конечно, картина значительно отличалась от той, что сейчас находится перед нашими глазами. Но, так или иначе, этот библейский сюжет интересовал художника всегда.
— Кстати, давайте обратимся к Библии. Вот как она описывает напряжённый эпизод, который мы видим на картине: «И пришёл царь с Аманом пировать у Есфири царицы. И Есфирь сказала: проданы мы, я и народ мой, на истребление, убиение и погибель. И отвечал царь Артаксеркс царице Есфири: кто тот, который отважился в сердце своём сделать так? И сказала Есфирь: враг и неприятель этот — злобный Аман! И Аман затрепетал пред царём и царицею».
— Что и говорить, Рембрандт потрясающе сумел передать и значимость мгновения, и душевное состояние героев. Посмотрите — Эсфирь, похоже, только что закончила свой обличающий рассказ. По-видимому, он был эмоциональным — её руки всё ещё в движении. Артаксеркс осмысливает услышанное — крепко сжав губы, он смотрит прямо перед собой. Аман опустил голову и ссутулился...
— Эсфирь тоже склонила голову. Но не в страхе, а словно в молитвенной покорности. Можно сделать вывод, что Рембрандт очень хорошо, в деталях был знаком с библейской книгой Есфирь. И знал, что накануне пира царица молилась Богу: «Господи мой! Ты один Царь наш; помоги мне, одинокой и не имеющей помощника, кроме Тебя и дай мне мужество...».
— Да, художник сумел передать множество тонких граней удивительной библейской истории. Посмотрите, какими светоносными красками Рембрандт выписал облик Эсфири. Таким образом он словно подчёркивает её одухотворённость. Озарена и фигура Артаксеркса — на полотне они с Эсфирью как бы составляют единое световое целое. Фигура Амана, напротив, затемнена.
— Да, говорящий художественный приём. Мне кажется, даже неподготовленный зритель сможет уловить настроение картины «Артаксеркс, Аман и Эсфирь». Кстати, любопытно было бы узнать, а как этот шедевр мировой живописи попал в Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина?
— О, путь был непростым! Картину в 1764-м году прибрела для Эрмитажа императрица Екатерина Вторая. Полотно пребывало в плохом состоянии, но тогда мастера сумели его отреставрировать. В конце 19-го столетия Эрмитаж передал картину Румянцевскому музею Петербурга. С годами она снова стала разрушаться. Только подумайте: четыре раза изображение переносили на новый холст. А это невероятно тонкая и кропотливая работа. Окончательно остановить процесс разрушения смогли специалисты Пушкинского музея, в экспозиции которого полотно и находится с 1924-го года.
— Как хорошо, что картину удалось спасти. Ведь работа Рембрандта «Артаксеркс, Аман и Эсфирь» — ярчайший пример того, как Священное Писание во все времена вдохновляло творческих людей на создание шедевров.
— И как хорошо, что посмотреть на этот удивительный пример сегодня может каждый!
Увидеть картину Рембрандта ван Рейна «Артаксеркс, Аман и Эсфирь» можно в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина.
Все выпуски программы Свидание с шедевром