У нас в гостях побывал поэт, драматург, автор песен Карен Кавалерян.
Мы говорили с ним о его жизни и творчестве, а также о том, как музыка может помочь приходу к вере.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега Алла Митрофанова —
А. Митрофанова
— Добрый «Светлый вечер».
К. Мацан
— И я, Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня Карен Кавалерян, поэт, драматург, автор песен. Как пишут в интернетах, хитмейкер.
К. Кавалерян
— Да, есть такое.
К. Мацан
— Добрый вечер.
К. Кавалерян
— Добрый вечер.
К. Мацан
— Для наших радиослушателей, наверное, имя говорящее — те, кто заглядывали в обложки дисков, видели это имя в числе авторов песен, авторов стихов. Хиты помнят все. Вот меня, прямо сразу с места в карьер, меня заинтриговало: вы сказали, что последние 13 лет вы уже из шоу-бизнеса ушли и с этим песенным миром перестали соприкасаться, у вас вышло множество спектаклей по вашим либретто. Сейчас вышел роман и книга мемуаров, литературная деятельность. А вот этот отход от шоу-бизнеса связан просто с тем, что, сколько можно одно и то же? Или какой-то был мировоззренческий внутренний поворот в душе, что привело к тому, что вот этот мир стал менее интересен, чем что-то другое?
К. Кавалерян
— Ну, я вам отвечу, а вы положите это на ту полочку, которая вам покажется правильной. Сошлись несколько причин. Во-первых, я действительно устал от шоу-бизнеса, потому что уперся в потолок практически. У меня было очень много, скажем так, успешных песен и хитов, и то же злополучное Евровидение, «Песня года» и «Золотые граммофоны», то есть этого было очень много — можно было бы продолжать это всё тиражировать. И продолжать получать «Песню года» и «Золотые граммофоны» и ездить на Евровидение с очередными артистами. Но это бег по кругу — это то же самое, это практически день сурка. В какой-то момент мне это надоело. Вторая причина тоже довольно актуальная, может, она даже какая-то прагматичная — я считаю, что в шоу-бизнес надо приходить со своим поколением и уходить из него тоже со своим. Я думаю, что я для шоу-бизнеса уже староват. Поп-культура — дело веселое, я вам прямо скажу. Я там провел больше 30 лет, это годы веселые были, правда. Дело веселое. В общем, если ты прожил долго в этом мире, то так или иначе какая-то тоска и уныние на тебя нахлынет рано или поздно, потому что никто из нас не молодеет, вот в чем дело.
А. Митрофанова
— «Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел», — не могу тут не вспомнить Пушкина.
К. Кавалерян
— Да, прекрасная цитата к месту, совершенно верно. Поэтому я решил, что я должен оставить более молодым коллегам с их талантами продолжать эту историю. А сам переключился на то, что мне показалось более, что ли, соответствующим моему возрасту — мне кажется, надо свой возраст стараться нести с достоинством. Ну, хотя бы стараться. И где-то, когда мне 50 лет было, я подумал, ну, уже достаточно — достаточно всего было и всё, что будет, это уже будет за пределами шоу-бизнеса. И третья причина — это то, что я всегда любил музыкальный театр, я любил оперетты, моя мама очень любила оперетты, ходила постоянно в Театр оперетты, раз-два в месяц она бывала там.
К. Мацан
— Какая у вас была любимая оперетта?
К. Кавалерян
— Ну, я любил «Цыганского барона». Мама таскала меня каждый сезон, мы разочек на «Цыганского барона» ходили точно, пока он шел. На самом деле, они все милы и там прекрасная музыка. Мне очень нравились Бродвейские постановки, во всяком случае, те, которые доходили до нас. И мне нравился советский мюзикл. То есть, в принципе, музыкальный театр я очень любил всегда. И мне казалось, что, в отличие от песни, это и сюжет, который тянется в длину, и другие драматургические принципы, нежели в песне, — там нужно всё уместить в три минуты и особенно разогнаться шансов нет. Ну, и в целом, театральная обстановка навевает на меня приятное чувство. Мне всегда нравилось ходить в театр, даже когда я в безумном ритме шоу-бизнеса вращался, всегда я находил возможность в театр сходить, он меня настраивал на правильный лад. Поэтому, когда это всё вместе сошлось, и появилась возможность сделать свой первый спектакль, то я за эту возможность ухватился. И мне очень повезло, что мы с моим компаньоном, это композитор Ким Брейтбург, достаточно известный хитмейкер шоу-бизнеса, так получилось, что мы поставили наш первый спектакль в Русском драматическом театре в Республике Башкортостан, в Уфе. То, что это был именно драматический театр, совершенно свело меня с ума, потому что, был бы это музыкальный театр, это была бы одна история, а мы попали в драматический, и в очень хороший, кстати, это прекрасный театр. Пока мы занимались постановкой, я пересмотрел весь репертуар в Уфе — там прекрасный состав и прекрасные спектакли, качество спектаклей великолепное, не каждый московский театр мог бы похвастаться таким уровнем. И я вдруг понял, что вот это ощущение от того, что ты пишешь, ты создаешь новые миры, по сути дела, — ты вкладываешь в уста героев реплики, заставляешь их любить, ненавидеть, жертвовать собой даже. И вот от этого чувства создания новых миров, оттуда дороги обратно нет — ты больше не сможешь заниматься песнями, просто это невозможно.
А. Митрофанова
— Как интересно — вы не стали заложником ситуации, заложником успеха, каких-то сумасшедших доходов, ритма жизни определенного...
К. Кавалерян
— Простите, прерву вас в этом месте — у авторов нет сумасшедших доходов. Это у артистов. Но они неплохие, это правда.
К. Мацан
— То, что вы рассказываете, все равно очень согревающее по-человечески, потому что, как мы часто видим, в разных областях жизни, не только в искусстве шоу-бизнеса, когда люди, как Алла правильно заметила, держатся за какое-то место, статус, славу в каком-то смысле.
А. Митрофанова
— Страшно это потерять.
К. Мацан
— Боятся это отпустить, хотя люди вокруг так уже: ну, пора бы уже уходить. И не потому, что плохо, а потому, что всему есть предел, конец, и это нормально, что какие-то смены происходят. И в итоге это воспринимается даже иронично, когда человек чересчур задерживается. Но на фоне того, что это, в общем-то, распространено, сделать, как вы — взять и сказать: теперь я переключаюсь, а это оставляю молодым, мне кажется, помните? — это, как в «Покровских воротах»: поступок, требующий самоотречения. (Смеются.)
К. Кавалерян
— Это чудесная пьеса, великолепная, одна из лучших, написанных на русском языке. «Покровские ворота» — это блистательная пьеса.
К. Мацан
— Зорин, когда его спрашивали, почему вы начали писать романы после пьес, он сказал, что «мне тесно в пьесах стало, мне нужна большая форма». Видимо, так и вам стала нужна большая форма после песен в виде именно пьес и театральных постановок.
К. Кавалерян
— Это совершенно верно. Знаете, мне всегда приходила на память цитата Набокова, когда он сказал, что любой художник эмигрирует в свое искусство. Нет пафоса в этих словах совершенно никакого. Искусство — вроде бы звучит высокопарно, но понятно, что имеется в виду. Он уходит в свою реальность. На самом деле, можно сказать проще, без пафосных слов: он уходит в свою реальность, и в ней ему комфортно. Вот если комфортно, то надо за это держаться. Мне, правда, было некомфортно в последние годы в шоу-бизнесе. У меня были годы, когда я писал по 90 песен в год, по 80, это абсолютнейшее безумие, это конвейер самый настоящий.
К. Мацан
— Это по песне в три дня.
К. Кавалерян
— Ну, получается так, совершенно верно.
А. Митрофанова
— А вы их вынашивать успевали?
К. Кавалерян
— Понимаете, когда у вас уже всё на рефлексах, вынашивать нет времени. Если ты в «машине», то ты должен сделать, например, хит к субботе, потому что в воскресенье его запишут, в понедельник отнесут на радио, а со вторника его начнут крутить, а в следующую субботу мы едем на гастроли. То есть это бизнес-модель — и ты либо играешь в это, либо не играешь.
А. Митрофанова
— Да, это такой, скорее, конвейер Генри Форда, чем...
К. Кавалерян
— В общем, это искусство, конечно, это поп-искусство, поп-культура — это другая часть жизни. Я ничего плохого не хочу сказать ни про ту жизнь, которой я жил, ни про людей, там было огромное количество замечательных людей, талантливых, умных и глубоких. Просто либо ты играешь в эту игру, либо ты играешь в другую. Невозможно очень долго думать о жизни и находиться в шоу-бизнесе. Очень долго, я имею в виду во времени, то есть у тебя нет времени на размышления — ты должен делать. То есть ты должен быть человеком действия, находясь в шоу-бизнесе. Болтать нет времени и задумываться особенно нет времени — у тебя есть набор рефлексов, набор инстинктов, набор умений, который эксплуатируется. Ты это делаешь. Если ты не успеваешь уже или если ты не хочешь жить этой жизнью, честно будет встать, повернуться и уйти. Собственно, что я и сделал. Никого не мучил и сам не мучился.
К. Мацан
— Карен Кавалерян, поэт и драматург, автор песен, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Раз говорили мы о шоу-бизнесе, я вот о чем вспомнил. В одном вашем интервью меня зацепила мысль: вы рассказывали о разнице между вашими ровесниками, профессиональными музыкантами, которые заказывали вам песни, для которых вы их сочиняли, и современными «звездами». (Слово беру в кавычки, чтобы было понятно, о чем речь, я не подвергаю сомнению их звездность.) И говорили о том, что возможны ситуации, когда вам заказали песню, вы ее написали, а потом человек говорит, что это не то, что я хотел, а объяснял так, как будто не понимал, о чем говорит. Вот вы наблюдали этот мир уже много времени. И встречи с какими людьми, особенно из старшего поколения, из вашего поколения для вас были самыми согревающими по-человечески? Ведь есть речи, которые нас меняют и которые о каких-то важных жизненных смыслах нам сообщают. Вот кто на вас в этом смысле произвел самое такое человеческое мировоззренческое впечатление?
К. Кавалерян
— Вы знаете, я попал в шоу-бизнес совсем мальчишкой, мне было 19 лет. И я думаю, что не ошибусь, если скажу, что практически каждый человек, который мне встретился, нес для меня какую-то истину. Да, она порою грубовато была выражена, потому что люди в шоу-бизнесе достаточно вольно обращаются со словами и не стесняются в выражениях. Но, вы знаете, это тоже русский язык, я считаю, просто он немножко такой — это локальная лексика, немножко в стороне находящаяся. Истина, которая за этими словами, она важнее того непосредственного набора слов, которым она выражена.
А. Митрофанова
— Опять же, надо обладать очень здоровой психикой и адекватной самооценкой, чтобы не воспринять как личную обиду слова, прозвучавшие в той или иной форме, а увидеть в них суть, если они были сказаны не так, как нам бы этого хотелось, как мы хотели услышать в свой адрес. Извините, вы все время как-то: да вот, да ничего, да я, — а я смотрю и понимаю, что перед нами человек, который верен себе, соответствует себе, слышит себя и, может быть, как следствие, очень хорошо слышит и понимает других.
К. Кавалерян
— Спасибо.
А. Митрофанова
— Может быть, даже лучше, чем они сами.
К. Кавалерян
— Возможно.
А. Митрофанова
— Это мое совершенно искреннее удивление.
К. Кавалерян
— Спасибо. Например, я помню такой случай. Он, может быть, не самый характерный, но, так скажем, воспитательный, профессионально-воспитательный. Просто почему-то сейчас всплыл у меня в голове. Наверное, это был год примерно 1987-й, я работал с малоизвестной группой «Домино», она выступала на разогреве у довольно известной группы «Ария». И я писал для ребят из «Домино», а для группы «Ария» писали мэтры — Рита Пушкина... Ну, я был совсем молодой. И руководитель всего этого проекта — «Домино» работали в первом отделении, разогревом это называется, «Ария» во втором — руководителем этой программы целиком был Виктор Векштейн, бывший руководитель «Поющих сердец», такой был ВИА в советское время. Я принес какой-то текст. А он совершенно четко отслеживал и «Арию», самой собой, это супергастролеры были уже в то время, и этот молодежный состав, который их разогревал. И вот я принес текст, я уже не помню, о чем он был. Ну, все мы смолоду немного стараемся выглядеть умнее, чем мы есть. В общем, текст был такой довольно-таки крученный, с такой, как я любил говорить, с философской подоплекой. И я отдаю текст этот Виктору Яковлевичу, он читает и говорит: «Я что-то ничего не могу понять. Вот это — почему?» Я говорю, что «вот это потому, что вот то, а это потому, что это. Такая вот философская подоплека». Он говорит: «Ага, понятно». И говорит: «Леня, возьми текстик. (Леня — это солист). И, пожалуйста, включите Карену второй микрофон. Иди на сцену». Я иду на сцену и думаю: а что он задумал-то? Поднимаюсь на сцену, он говорит: «Начинайте играть. Леня, ты пой, а Карен будет во второй микрофон объяснять мне философскую подоплеку». Ну, понятно, что я сошел со сцены. Урок жизни. Ничего нельзя объяснять, не надо объяснять, если песню нужно объяснять — это уже не песня. Можно много об этом сказать, но одно действие лучше тысячи слов.
А. Митрофанова
— Я смотрю на ваш послужной список, из этих песен такое количество шлягеров. Я, например, человек совершенно немузыкальный, но тем не менее знаю очень хорошо и помню «Ночное рандеву», «Танцы на воде», «Старый отель», «Подружка Маша». «Подружка Маша» — все девочки, которые в 90-е годы носили это имя, они все ходили и пели это про себя, либо к ним обращаясь, кто-то обязательно пел «подружка Маша, Маша, пожалуйста, не плачь». Я это помню очень хорошо до сих пор. Если бы тогда были мобильные телефоны, у каждой второй был бы...
К. Кавалерян
— Рингтон.
А. Митрофанова
— Совершенно верно, да. И породить песню, которая будет настолько прочно сидеть в сознании, что достаточно сказать «Ночное рандеву», что сразу всем понятно, уже музыка заиграла в голове и даже кто-то помнит очень хорошо слова, вот это определенное искусство. Это, на мой взгляд, дорогого стоит — суметь написать слова так, чтобы они автоматически заиграли в голове. То, чем вы стали заниматься, начиная с 2009-го года, я все-таки опереться сейчас на этот важнейший этап вашей жизни для вас самого, как вы его обозначили. Ну, театральные постановки: «Джейн Эйр», «Капитанская дочка». Причем опять же вы не ищете легких путей, вы не берете что-то такое, что можно было бы, наверное, проще вывести и сопоставить с вашим предыдущим...
К. Кавалерян
— «Капитанская дочка» — очень сложное произведение.
А. Митрофанова
— Оно глубоко христианское.
К. Кавалерян
— Да, конечно.
А. Митрофанова
— Роман-воспитание, как его называют. Оно с такими невероятными смыслами, и оно — Александр Сергеевич Пушкин, который его в прозе написал.
К. Кавалерян
— Уж коли мы о «Капитанской дочке» заговорили. Театралы любят и это, на мой взгляд, правильно, чтобы автор давал немножко с другого угла произведение, нежели оно написано в каноническом виде. То есть повесть повестью, но нужно не просто банально пересказывать — брать пушкинские цитаты, какие-то срезать, поскольку нужно уместить в 2 часа, а какие-то оставлять — нет, ты должен, для хорошей театральной постановки, ты должен дать свою версию происходящего. И я, уж коли мы об этом заговорили...
А. Митрофанова
— Расскажите, пожалуйста.
К. Кавалерян
— Тут, конечно, нужно не стесняться. Александр Сергеевич — великий автор, тут обсуждать нечего, но там есть, например, один момент, который мне никогда не нравился. Причем этот момент повторяется во всех практически романах и повестях Пушкина.
А. Митрофанова
— Какой?
К. Кавалерян
— Это инфантильная героиня. Инфантильную героиню я убрал. Она не сидит в саду и не встречается с императрицей. Императрицы там нет у меня по моей версии. Маша приходит на суд и...
А. Митрофанова
— И свидетельствует.
К. Кавалерян
— Да. И свидетельствует за своего любимого. Она — девушка действия. Это первое. И второе — я ввел совершенно нового героя, которого нет у Пушкина. И я считаю, это лучшее, что я мог придумать вообще в «Капитанской дочке» — я ввел русское Лихо.
А. Митрофанова
— Ого!
К. Кавалерян
— Русское Лихо — это метафизический персонаж, который...
А. Митрофанова
— Олицетворяет русский бунт? «Бессмысленный и беспощадный»?
К. Кавалерян
— Бунт в частности, но он вообще является механизмом, который вращает всю эту конструкцию, вообще всё, что происходит — это русское Лихо. И полковник Раевич и Пугачев, и Филарет, и Петруша Гринев — всё это русское Лихо. Это всё — русское Лихо, оно закручивает всю интригу и жизни и сюжета.
А. Митрофанова
— Что-то у меня в голове прямо «Русский вальс» застучал. Костя, Том Уэйтс? Или кто написал вот это залихватское такое произведение невероятное. Оно у меня сейчас в голове, когда вы сказали про русское Лихо, включилось.
К. Кавалерян
— Русское Лихо в постановке Барнаульского театра это один в двух лицах — там есть вокальная строка, и есть пластическая. То есть это два артиста — один вокалист, а второй танцор. Они очень красиво... Это трудно очень рассказывать по радио...
К. Мацан
— Как поэзию рассказывать.
К. Кавалерян
— То, что нужно визуально увидеть. Они совмещаются для зрителя — два артиста в одной фигуре. И это придает всему происходящему на сцене дополнительную фантасмагорию. Русское Лихо с самого начала — когда они попадают в эту степь, и Лихо проходит мимо них. Я имею в виду Петрушу Гринева и Савельича, когда они в самом начале попадают. И русское Лихо их, так скажем, решает спасти. Оно посылает им Пугачева. Ну, хотите, назовите это провидением.
А. Митрофанова
— Это такой античный рок — это ваше русское Лихо?
К. Кавалерян
— Хотите, так это назовите. Это лихо. Для русского человека должно быть совершенно понятно, что это есть.
К. Мацан
— Вот где простор для философской подоплеки.
А. Митрофанова
— Не говори.
К. Кавалерян
— К сожалению, они всего только один спектакль сыграли в Москве, недели не прошло еще, на «Золотой маске». Потрясающе принимали их, но, увы, они уже уехали. Один спектакль только был. Может быть, когда-нибудь еще приедут с ним. Может быть, мы сумеем с композитором, с которым мы это делали, или с режиссером перенести это в Москву.
А. Митрофанова
— Было бы очень интересно. Карен, вы меня простите, я здесь не могу не спросить после вашей невероятной фантасмагории, правда, потрясающе глубокого философского образа, который вы называете русское Лихо. У Пушкина не только в «Капитанской дочке», но и в «Повестях Белкина», много где, чувствуются его размышления о Промысле Божьем в жизни человека. В «Капитанской дочке» тоже есть. Вы какое-то пространство для вот этого измерения действующего лица, с позволения сказать, оставляете, когда беретесь за этот материал?
К. Кавалерян
— Конечно. А как может быть без этого? Смотрите, возьмем Петрушу Гринева. Он абсолютно полностью уповает на волю Божью, и он абсолютно уверен, что если он будет поступать по совести, а он всегда поступает по совести, он искренне, истинно и абсолютно безапелляционно верит в свою звезду, в своего Господа и в свой путь. И он по этой причине не врет ни Пугачеву, не врет ни на суде, никому и ни в чем. Он идет совершенно однозначной дорогой, как его воспитали батюшка с матушкой. Я считаю, он потрясающий герой. Конечно, это Промысл Божий — всё, что с ним произошло. И в том, что Маша осталась с ним, и осталась жива, и им была уготована долгая совместная жизнь счастливая — тоже. А что же это еще?
А. Митрофанова
— Как интересно получается: взаимодействие Божьего Промысла и этого русского лиха. Или даже противостояние, наверное, в каких-то ситуациях, а в каких-то именно взаимодействие.
К. Кавалерян
— А может быть, одно без другого на этой территории не может быть?
К. Мацан
— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню: сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» поэт, драматург Карен Кавалерян. В студии моя коллега Алла Митрофанова и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.
А. Митрофанова
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие слушатели. Константин Мацан и я, Алла Митрофанова. И с удовольствием напоминаю, что в гостях у нас сегодня Карен Кавалерян, поэт, драматург, человек с удивительной судьбой и каким-то невероятным масштабом человеческим.
К. Кавалерян
— Спасибо, вы меня сейчас засмущаете совершенно.
А. Митрофанова
— Творческим тоже. Карен, очень много о чем еще хочется с вами поговорить и тем не менее не могу пройти мимо других тем драматургических, которые вы выносили на сцену. Может быть, даже не столько «Джейн Эйр» меня интересует, сколько «Ромео и Джульетта ХХ лет спустя». Интересует по-журналистски. Вы рассмотрели историю любви, наверное, самую драматическую, известную, популярную, как угодно ее можно назвать, романтическую, в нашей культурной этой самой среде — если что, чуть что, то сразу Ромео и Джульетта приходят на ум, как образ такой идеальной влюбленности, трам-пам-пам и так далее. И их печальный финал. «Нет печальней повести на свете, чем...». И вы продумываете историю, что было бы, если...
К. Кавалерян
— Что могло бы быть.
А. Митрофанова
— Что могло бы быть? Вопрос, которым очень часто задаются исследователи, может быть, не в области драматургии, а в области психологии, в области, не знаю, философии отношений и так далее. Каким увидели вы развитие этого невероятного сюжета?
К. Кавалерян
— Я прямо стопроцентный спойлер не буду давать, чтобы люди, которые захотят прийти на спектакль, не знали финала.
А. Митрофанова
— Давайте не будем этого делать. Давайте мы обозначим смысловые точки, которые для вас стали важнейшими.
К. Кавалерян
— Вы знаете, я вообще очень люблю сиквелы, продолжения. Когда я был еще мальчишкой, я даже начал писать продолжение «Дубровского», узнав, что Пушкин его писал, но не успел сделать. Я очень хотел написать продолжение. Но, конечно, у меня ничего не вышло, потому что я еще маленький был, чтобы написать что-то осмысленное.
А. Митрофанова
— А маленький, это сколько?
К. Кавалерян
— Мне было, наверное, лет 13 или 14.
А. Митрофанова
— О! Это вы тогда начали.
К. Кавалерян
— Пытался. (Смеется.) Я в принципе люблю сиквелы. Мы берем «Трех мушкетеров» и «20 лет спустя», ну, вообще, это интересная тема — посмотреть на развитие героя во времени и в пространстве. Что касается «Ромео Джульетты», то, конечно, я взял этот сюжет для того, что я хочу рассказать. Почему? Потому что, как вы совершенно верно заметили, это самая известная и самая классическая история двух влюбленных сердец. И мы по ней сверяем и свои чувства, и чувства каких-то наших друзей, знакомых. Мы сравниваем, где-то, может быть, неявно, но мы задаем себе вопрос: а такое ли у меня чувство? Готов ли я пойти на то, на что пошла она и он? И я подумал: а ведь вполне могло так произойти, что... Кстати говоря, там же из-за пандемии не успел доехать гонец, и произошла трагедия. А если бы он доехал? И если бы они благополучным образом убежали бы из Вероны. Куда бы они могли податься? Например, в Геную, подумал я, почему нет? Приморский город прекрасный. Дальше я начал фантазировать: проходит 20 лет — что между ними? А между ними вполне могло бы быть то, что между огромным количеством пар, которых мы видим, живущих по соседству наших друзей, знакомых. Есть идеальные пары, прекрасные, а есть пары, у которых в жизни случаются подозрения, обиды, измены. Вплоть до ненависти. Грызня из-за детей, грызня из-за недостаточного количества бифштексов в холодильнике — это же истинная правда.
А. Митрофанова
— А какие они у вас?
К. Кавалерян
— У меня Ромео стал контрабандистом. Мне кажется, что это вполне могло бы быть, если бы они остались живы. Почему? Потому что, лишенный родительской опеки, он был бы вынужден зарабатывать каким-то образом. Он лишен средств к существованию, всё, что у него есть — это умение владеть оружием. Контрабандист, да. Почему бы и нет? Она становится одной из заметных дам генуэзских — элегантная, красивая, прекрасно воспитанная. И при этом она тяготится ремеслом мужа, она знает, чем он занимается, чем он зарабатывает на жизнь. Немножко похоже на то, что мы могли бы, наверное, видеть и у нас в стране с хорошими девушками и с ребятами, которые были вынуждены заниматься в смутные годы просто попытками выжить. Всё это было в 90-е.
А. Митрофанова
— Разными способами, да. Прокормить семью и встать на ноги. Скользкая такая история.
К. Кавалерян
— Да, скользкая история. Он закручивает роман с певичкой.
А. Митрофанова
— Ай-я-яй.
К. Кавалерян
— А ей оказывает знаки внимания генуэзский дож. У них растет дочь, которая влюбляется в молодого капитана торгового флота. И тут сходятся все нити, потому что этот юноша оказывается сыном Париса, который был ее женихом, женихом Джульетты в оригинальной версии «Ромео и Джульетты». Дальше рассказывать я не стану.
А. Митрофанова
— Да, интрига ваша совершено прекрасна.
К. Кавалерян
— Единственное, что я могу еще сказать — это то, что, как и во всех моих мюзиклах, там хэппи-энд, потому что я ненавижу убивать своих героев.
А. Митрофанова
— Спасибо вам за это. Зрительское спасибо. Это очень сильно греет душу.
К. Мацан
— Я не могу не спросить, пользуясь служебным положением. Возвращаясь из театра к песенному творчеству, чтобы был объем нашего разговора. Я смотрю на ваш послужной список и вижу там группы, с которыми и мое детство тоже прошло, хотя я сильно младше, но и группа «Браво», и «Бригада С», и группа «Рондо» — это всё то, что очень отзывается теплыми воспоминаниями. Я просто хочу вас попросить какими-то широкими мазками ту эпоху нарисовать. 1985-й год — группа «Браво», песня «Старый отель», Евгений Хавтан, Жанна Агузарова. Вы сегодня, из сегодняшнего дня, когда уже есть жизненный опыт, вы, верующий христианин, вы в венчанном браке живете, на ту, как пел Сергей Чиграков, «волосатую юность», как смотрите?
К. Кавалерян
— Вы знаете, вспоминая это, я не могу себя упрекнуть в том, что я или мы, если брать то же «Браво», делали что-то, за что нам было бы стыдно. Мы делали какие-то глупости, это возможно. Но в наших поступках не было, так скажем, ни подлости, ни чего-то такого, за что было бы стыдно. Я скажу вам, что первая пластинка «Браво», на которую мне посчастливилось попасть с песней «Старый отель», я время от времени ее переслушиваю, и я не могу ни себя упрекнуть ни в одной строчке, ни ребят, которые написали другие тексты. А музыка там вообще волшебная. Я считаю, Женя Хавтан совершенно гениальный композитор, причем выросший из, так скажем, из обыкновенного московского мальчишки в большие композиторы — он же не окончил даже музыкальной школы. Это человек, который писал какие-то кривые песни, которые страшно нравились людям. Я могу сказать, что мы все такие были, мы все были таковы. Я просто очень хорошо помню это время. Вы знаете, мой дядя очень известный музыкант. И, в принципе, я мог бы зайти со своими стихами, со своими песнями, со своими текстами и к Алле Пугачевой, уже в 80-е, и к Софии Ротару, к Лещенко или к Кобзону. Никогда к ним не лез. Никогда. Потому что я считал, ну, я уже процитировал, это моя мысль, что в шоу-бизнес надо приходить со своим поколением. И я считал, что мы должны пройти этот путь сами. И мы прошли его сами. И мы никому не должны за то, что мы сумели сделать. Разве что друг другу. И это, по-моему, настоящий рок-н-ролл и есть.
А. Митрофанова
— Про настоящий рок-н-ролл. Знаете, вспоминаю наши встречи и разговоры с Алексеем Беловым и Ольгой Кормухиной. Мы, как журналисты, с ними имели счастье общаться.
К. Кавалерян
— Я с ними работал.
А. Митрофанова
— Я знаю.
К. Кавалерян
— Я работал с «Парком Горького» и я работал с Олей, написал несколько песен в первый альбом.
А. Митрофанова
— Это просто потрясающе. Я смотрю на них сейчас — они глубоко церковные верующие люди, которые пережили, пришли тоже к этому открытию этого вертикального измерения в жизни через определенные потрясения, через испытания. Они об этом очень глубоко рассказывают. Это факт их биографии, которым они невероятно дорожат, потому что в результате этого пути навстречу Богу они нашли друг друга. Искали смыслов, а обрели, как следствие, еще и вот такое семейное счастье, любовь. Конечно, это невероятно. Я знаю, что они не единственный пример в этом мире, который можно назвать шоу-бизнесом, можно рок-н-роллом, можно эстрадой, как угодно, которые вот это направление для себя в итоге избрали.
К. Кавалерян
— Я могу назвать Влада Петровского из группы «Цветы», к примеру. Он тоже глубоко религиозный человек нынче. Это, скажем так, люди, с которыми я дружу.
А. Митрофанова
— С которыми вы близко знакомы.
К. Кавалерян
— Да, близко знакомы и я могу констатировать, так скажем, факт каких-то глубоких поисков духовных, внутренних.
А. Митрофанова
— Я знаю, кто-то из них становится священнослужителями, кто-то, может быть, идет по дороге к монастырю. И каждый из них для себя открывает какой-то свой собственный космос. Это кажется невероятным с учетом того, какое у нас, у простых обывателей, я про себя сейчас говорю, представление о мире шоу-бизнеса. Как вы думаете, что в этом мире шоу-бизнеса сподвигает этих людей? Наверное, каждый случай индивидуален.
К. Кавалерян
— Очень индивидуален. У каждого свои какие-то поиски, у каждого свои ангелы и свои демоны. Но, знаете, что сейчас пришло в голову: шоу-бизнес — это такая среда обитания, что если человек прогонит своих демонов, то вместе с ними улетят и его ангелы. Мне так кажется. Потому что это жизнь на грани где-то, то есть ты не можешь прогнозировать успех, не можешь прогнозировать свою жизнь — как ты поведешь себя... Это постоянное искушение, вот, наверное. Постоянное искушение, и в этом искушении ты, может быть, и сделаешь ошибку какую-то. Не знаю, я как-то внятно объясняю то, что я хочу сказать? Белая и черная сторона в человеке в каждом присутствуют, и иной раз ты не можешь даже быть уверен, какая сторона возьмет верх в какой-то ситуации. Потому что иной раз, вы знаете, меня обуревал такой гнев, меня обуревала и захлестывала такая обида, что в ту секунду я готов был просто наброситься на человека с кулаками за какой-то поступок или слово, которое я услышал в свой адрес или за спиной у себя. Шоу-бизнес — очень жесткий мир и поэтому, находясь там, ты должен иметь и зубы, и клыки, и когти. И иной раз, конечно, и царапнешь ненароком кого-то, кто этого не заслуживает. Ну, это факт жизни. Я думаю, и Леша и Оля вам это в той или иной мере рассказали в достаточном количестве. Это так. Просто это так. Но без этого ничего не получается.
К. Мацан
— Карен Кавалерян, поэт и драматург, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Продолжая эту тему, которую Алла начала. Возможно ли здесь, присутствует ли здесь, встречали ли вы иную логику? Вернее, то, о чем вы говорите, но с иного конца, когда человек в этой гонке шоу-бизнеса, в этом мире, полном искушений, пребывает, а в человеке начинает вырастать потребность как-то защититься, сделать так, что в себе эту черную сторону в большем количестве случаев не допускать, какое-то желание опору искать в этом мире и через это человек приходит в вере очень часто. Вот такое вы встречали?
К. Кавалерян
— Я думаю, да. Я думаю, просто мне не очень этично было бы сейчас, например, обсуждать конкретно Влада Петровского, то есть очень подробно. Но у него были такие жизненные неурядицы, которые вытекали логическим образом из того образа жизни, который он вел. И это привело его к осознанию каких-то неправильных вещей, которые он совершал в жизни. И он так пришел к Богу. Ну да, разные же пути. Вы же лучше меня знаете всё это прекрасно.
К. Мацан
— А вот еще одно измерение, тоже в продолжение этого. Недавно от нас ушел Андрей Сапунов, музыкант группы «Воскресение».
К. Кавалерян
— Я очень хорошо его знал.
К. Мацан
— Мы в память о нем делали программу. И многие его коллеги делились такими мыслями, что так или иначе погружение в рок-музыку в те годы, в 70-е, в 80-е, было чем-то, скажем так, родственным в том числе религиозному поиску — поиску свободы, поиску какой-то альтернативы существующей действительности. Как в советской музыке эстрадной, так и...
К. Кавалерян
— Это абсолютно точно.
К. Мацан
— А как вы это на себе переживали?
К. Кавалерян
— Как я это переживал на себе? Знаете, я же никогда не писал религиозных текстов, если уж о том.
К. Мацан
— Но речь же не о религиозных текстах — речь о том, что человек находит для себя иное пространство, какие-то иные смыслы, иное измерение жизни — сначала в рок-музыке. Как Юрий Кублановский говорил «сквознячок свободы» начинает веять, и за этим ветром человек идет, идет и вдруг открывает для себя Церковь.
А. Митрофанова
— Через «Битлз», кстати говоря, кто-то из наших гостей в этой студии рассказывал, как он пришел в храм.
К. Кавалерян
— Вполне возможно. Это совершенно верно, потому что и религия была альтернативной реальностью в советское время и рок-культура тоже. Поэтому да, я думаю. Меня никогда не привлекала, так скажем, гипотетическая возможность писать песни для группы «Веселые ребята», например, — я эту реальность не принимал. А вот реальность группы «Браво», реальность группы «Бригада С» я воспринимал, как свою. Это было абсолютно мое. Я считал, что я должен прийти именно с этими людьми, если уж прийти, но никак не с тем истеблишментом, который я наблюдал в телевизоре, скажем. Ну, я скажу вам, что, например, я был достаточно хорошо с Пашей Смеяном из группы «Рок-ателье», и с Сашей, его братом, который ушел гораздо раньше. Они были очень верующими людьми, и тот и другой. Сашу я знал меньше, Пашу достаточно хорошо. Да, это абсолютно точно.
К. Мацан
— Кстати, я этого не знал про Павла Смеяна.
А. Митрофанова
— Мне кажется, это можно даже по его внешнему виду предположить, что что-то там такое есть.
К. Мацан
— Теперь воображаю себе Павла Смеяна на сцене Ленкома в «„Юноне“ и „Авось“», и с совсем другим сердцем это слушать.
К. Кавалерян
— Паша был очень религиозным человеком.
А. Митрофанова
— Карен, вы знаете, вопрос, которым я задаюсь сама довольно часто. Смотрю на тот путь, которым проходят самые яркие наши любимые исполнители. Владимир Семенович Высоцкий, например. Или люди из так называемого «Клуба 27», которые к 27 годам уходят из жизни. Среди них люди разного совершенно разного уровня известности, разных музыкальных направлений и так далее и так далее. Да и не только музыкальных направлений. Я пытаюсь понять, что в самом таланте (не обязательно у вас есть ответ на этот вопрос, но может быть, у вас есть свои какие-то размышления, вы могли бы ими поделиться, потому что вы и ваша собственная жизнь и то, что вы знаете по своему опыту, это всё невероятно ценно) заложено Господом Богом, или какими-то хитросплетениями человеческой природы в этот самый талант, что может человека к невероятной высоте подвести и может его в какую бездну энтропии ввергнуть? Почему так часто талант соседствует с какими-то «антибиотиками» в виде наркотиков, алкоголя или чего-то еще? Человеку самому очень тяжело себя нести, получается? Или что? Или он для себя источник света не открыл?
К. Кавалерян
— Мне кажется, насколько я могу судить по людям, мне приходилось видеть талантливых людей, мне кажется, что талант и внутреннее какое-то содержание не всегда соседствуют. Талант — если какие-то ярлыки навешивать, — то это разные мышцы вообще. Талантливый человек в пении, например: вы слушаете его, он поет, как ангел, но при этом у него может быть абсолютно пустое сердце — это совершенно никак не связанные вещи. Я встречал таких людей. Вы слушаете — ну это просто мед с молоком, такой голос, такие манеры вокальные потрясающие, невероятные. Но потом он перестает петь, и вы начинаете разговаривать, и ты понимаешь, что тебе сейчас нужно повернуться и уйти, потому что он абсолютно пустой, как пробка, человек. При этом он может давать неизъяснимую радость своим талантом. Понимаете? То же самое с наркотиками или с алкоголизмом. Не хотелось бы имен называть, но мы знаем людей, которые безмерно талантливы и при этом подвержены пагубным страстям, и не только перечисленным, а гораздо более существенным. Мне кажется, это разные вещи — это разные вселенные. Они могут вполне уживаться в человеке. Это как раз именно то, о чем я говорил, когда говорил про ангелов и демонов: когда ты отпускаешь демонов, то вместе с ними улетают его ангелы. Без этого он неталантлив.
А. Митрофанова
— «Широк человек, я бы сузил», — говорил один известный персонаж Федора Михайловича Достоевского. Непросто это всё.
К. Кавалерян
— Это так. Просто это — так. Каковы измерения человеческие? Мы не знаем, насколько это простирается вглубь и вширь, и в высоту — то, что мы являем собою.
К. Мацан
— Один наш собеседник на радио «Вера» в программе «Светлый вечер» поразил меня мыслью, он тоже человек из мира музыки, он сказал, что «для меня вдохновение и смирение — это одно и то же». Потому что, чтобы впустить в себя чей-то голос, не свой, чтобы он тебе помог, продиктовал, нашептал какую-то строчку или музыкальную тему, нужно в себе место расчистить, нужно себя умалить, свою самость немножко в сторону куда-то убрать, чтобы в себе освободить место для того, чтобы пришел Бог и сказал Свое слово. Вот вы киваете, вам понятна эта мысль? Вы так же чувствуете?
К. Кавалерян
— Мысль понятна, но я пытаюсь ее как-то на себя примерить и понимаю, что кафтанчик не по размеру.
К. Мацан
— В каком смысле? Слишком высоко, красиво и кучеряво звучит?
К. Кавалерян
— Нет-нет, я понимаю мысль. Я просто не могу подписаться под этим. Возможно, это так для этого человека. А я, пожалуй, не подпишусь. Потому что смирение не имеет никакого отношения, по-моему, к...
К. Мацан
— К творчеству?
К. Кавалерян
— К творчеству, да. То есть может иметь, а может и не иметь — прямой связи не вижу. Понимаете? Я честно вам скажу, я достаточно человек падкий на творческие победы, мне очень нравится, когда мой спектакль ставится, мне очень нравится, когда полторы тысячи человек овацией встречают финал.
К. Мацан
— Вас можно понять.
К. Кавалерян
— Ну, это же не имеет отношения к смирению.
К. Мацан
— Я, скорее, говорил о процессе творчества, не об ожидании результатов.
К. Кавалерян
— И о процессе тоже. Я пишу и я получаю неизъяснимое удовольствие от того, что я делаю, мне очень нравится то, что я делаю. Я не думаю о смирении. Наверное, я, скорее, дерзок в том, что я делаю, чем смиренен. Нет, это не мой кафтан просто. Возможно, это так для кого, для меня — нет. Точно.
К. Мацан
— Диалектика смирения и дерзновения.
К. Кавалерян
— Нет...
К. Мацан
— Я понимаю, о чем вы говорите.
К. Кавалерян
— Я вам больше скажу — я не очень понимаю термин «вдохновение», я его тоже как-то не сильно могу примерить на себя.
К. Мацан
— То есть для вас творчество, тексты песен, стихи, драматургия — с вдохновением...
К. Кавалерян
— С вдохновением никак не связаны. Знаете, что это? Вот, в моем случае? Всегда, причем, с самого начала. Мне нравится какая-то идея, и я влюбляюсь в нее и усыновляю всех ее детей. Вот, я начинаю ее просто раскручивать в себе — я начинаю о ней думать и строчки сами ложатся дальше и ведут меня туда, куда они ведут.
К. Мацан
— Сейчас не могу не спросить: а влюбиться в идею это не следствие вдохновения? Любовь — не вдохновение?
А. Митрофанова
— Это вопрос терминологии. (Смеются.)
К. Кавалерян
— Вот, смотрите. Если хотите, то вдохновение. Но я же вдохновение воспринимаю как? — вот поэт сидит у окна и ждет вдохновения.
К. Мацан
— Озарения какого-то вдруг.
К. Кавалерян
— Вдохновения, да. Вот говорят: «А почему ты не пишешь?» — «Я жду вдохновения». Но я — я не жду вдохновения. Я сажусь и пишу. И оно приходит.
К. Мацан
— То есть для вас вдохновение — нечто противоположное труду, вовлеченности, активности.
К. Кавалерян
— Да. То есть надо сесть и начать писать.
К. Мацан
— Понятно.
К. Кавалерян
— Иногда ты сидишь просто как бестолковый чурбан и не можешь придумать ничего. Ну, тогда ты пойдешь, выпьешь чаю на кухне, покружишь по квартире, может быть, даже посмотришь полчаса какое-нибудь кино, включишь, а потом вернешься к этому. Но все равно тебе надо эту работу сделать — ты садишься, начинаешь ее делать, и оно приходит. Хотите, назовите это вдохновением. По-моему, это просто труд.
К. Мацан
— Как говорил Петр Ильич Чайковский, если не ошибаюсь, муза приходит к трудолюбивым.
К. Кавалерян
— Вот это прекрасно, вот это кафтанчик по мне. (Смеются.)
К. Мацан
— Вот на этой оптимистической ноте наш сегодняшний разговор, вдохновенный при всем при том, мы будем завершать. Спасибо огромное. Карен Кавалерян, поэт, драматург, автор песен, сегодня был с нами и с вами в программе «Светлый вечер», делился мыслями о жизни и творчестве. В студии была моя коллега Алла Митрофанова и я, Константин Мацан. Спасибо. До свидания.
К. Кавалерян
— Спасибо, очень приятно было здесь находиться.
А. Митрофанова
— Взаимно.
Уравнение. Наталия Лангаммер
«Ну, почему нужно перестраиваться из ряда в ряд так медленно? Чего ты плетешься?» — возмущалась я за рулем в адрес попутной машины, которая мне мешала.
И тут в голове всплыло слово «уравнение». Недавно мои очередные размышления, почему судить людей нельзя, нашли ответ в одном слове: «уравнение»
Причем, оно не решаемое. Состоит практически полностью из неизвестных. Каких?
Смотрите. На примере того же нерасторопного водителя.
Что я знаю? Что он едет медленно. А почему?
1. Он может не считать, что едет медленно. Полагать, что двигается осторожно.
2. У человека может болеть или кружиться голова. Может быть высокое или низкое давление.
3. В машине может ехать пассажир, которому страшно или которого укачивает.
4. Водитель может быть расстроен, убит горем.
5. Он может не спешить, так как сильно заранее выехал. А может не хотеть ехать туда, где ждут проблемы, неприятный разговор, трудное решение.
6. Машина может быть неисправна.
7. А может он вспоминает и проживает снова недавнее свидание с любимой и в хорошем расположении слушает медленную романтическую музыку.
8. Или говорит по телефону со старенькой мамой. Нельзя за рулем по телефону, но как маме отказать?
Стоит дальше продолжать этот список предположений. Он бесконечен! Ведь каждый из пунктов можно расширить до огромной истории. Истории человеческой души, которую нам не дано знать.
«Уравнение» — слово, которое теперь помогает мне не только удержаться от осуждения, оно помогает перестать хотеть судить. Все, что я знаю про этого водителя в соседней машине — это то, что мне лично он мешает в данной полосе. Ну, перестроюсь в другую. Помоги и ему, и мне Господь!
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Исидор и Ида Штраус
Исидор и Ида Штраус родились и умерли в один день. Американский бизнесмен и благотворитель прожил вместе со своей верной и преданной супругой больше сорока лет. Они вели скромный образ жизни, не стремясь к публичности и славе. Мир узнал о них и их любви, после трагедии на корабле «Титаник», с которой имена супругов Штраус навсегда остались связаны.
Молодые люди встретились в 1861 году в городке Талбот американского штата Джорджия, куда их семьи иммигрировали из Германии. У юноши и девушки оказалось много общего. Оба любили лошадей, увлекались литературой. Оказалось, что даже дни рождения они отмечают вместе — 6 февраля. Правда, с разницей в 4 года. Разделяло их лишь положение в обществе. Семья Иды была очень состоятельной, в то время как Исидор был всего-навсего сыном мелкого небогатого лавочника. Он даже на наследство не мог претендовать, поскольку был младшим братом в семье. Молодые люди очень быстро поняли, что любят друг друга. И вскоре Штраус попросил у родителей Иды её руки. Как и следовало ожидать, жених без капитала не вызвал у них одобрения. Исидор получил отказ. Ида со слезами умоляла отца и мать изменить решение. И они, наконец, смягчились. Жениху поставили условие: помолвка должна длиться три года. За это время станет ясно, серьёзные ли у юноши намерения, действительно ли он любит свою избранницу и не за богатством ли её гонится. Исидор и Ида согласились — они были готовы ждать друг друга.
И дождались. Обвенчались. Со временем у Штраусов родился первенец — сын Джесси. А когда Ида ждала второго ребёнка, Исидор решил уехать из Талбота. Супруги мечтали о большой семье, им хотелось иметь много детей. А их нужно обеспечивать. У Исидора была задумка открыть большой собственный магазин. Провинциальный городок не подходил для реализации такого плана. Родным и друзьям Штраусов идея отъезда показалась безрассудной. Но Ида поддержала супруга. В 1876 году семья отправилась в Нью-Йорк.
Поначалу на новом месте пришлось нелегко. На свет появился второй малыш. Исидор устроился продавцом в крупный универмаг. Ровно половину каждой его зарплаты супруги откладывали на будущий магазин. За несколько лет семья Штраусов выросла — Ида родила ещё пятерых детей. Такая большая семья жила в маленькой съёмной квартирке. Но бытовые тяжести не огорчали супругов. Позже Штраусы будут вспоминать эти годы как самые счастливые в их жизни.
В 1896 году Штраус стал владельцем огромного универмага «Мэйсис» на 34-й улице. «Всё это смогло осуществиться только благодаря тебе. Твоё терпение, доброта и поддержка сотворили чудо», — писал Исидор своей жене.
Шли годы. Штраусы уже нянчили внуков. Занимались благотворительностью, путешествовали. Зиму 1912 года Исидор и Ида провели в Европе. Вернуться в Америку супруги решили на чудо-корабле, который все называли непотопляемым. Новейший трансатлантический лайнер «Титаник» отправлялся в свой первый рейс...
Есть фотография, на которой счастливые, улыбающиеся супруги Штраус запечатлены на палубе «Титаника» пред отплытием. А через несколько дней случится катастрофа, которая войдёт в историю. А вместе с нею войдут в историю Исидор и Ида Штраус, и их безграничная любовь друг к другу. Например, в знаменитой картине Джеймса Кэмерона «Титаник» Штраусы показаны утешающими друг друга в момент гибели лайнера, когда их каюта заполняется водой.
Как только стало очевидно, что корабль пойдёт ко дну, пассажиров стали эвакуировать. Однако шлюпок на борту оказалось гораздо меньше, чем требовалось. Капитан принял решение: сажать в них только женщин и детей. Нос «Титаника» уже наполовину погрузился в океан, когда Исидор, наконец, уговорил жену занять место в спасательной лодке. Но когда был отдан приказ спускать шлюпку на воду, Ида не выдержала. Она попросила матросов помочь ей снова сойти на палубу. «Я не оставлю мужа. Мы всегда были вместе, куда он, туда и я», — сказала она. Последний раз супругов видели стоящими на верхней палубе тонущего корабля. Они крепко обнимали друг друга и слушали, как музыканты «Титаника» играют христианский гимн «Ближе к Тебе, Господь».
На кладбище Вудлон в пригороде Нью-Йорка устроен мемориал в честь Исидора и Иды Штраус. Памятник выполнен в виде корабля. «Даже глубоким водам не под силу ни погасить любовь, ни утопить», — написано на нём.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
20 апреля. О Христе
В 9-й главе Послания апостола Павла к евреям есть слова: «Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лицом Божиим».
О Христе, — епископ Черняховский и Славский Николай.