У нас в гостях был руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации иеромонах Геннадий (Войтишко).
Мы говорили о том, как христианину относиться к святочным гуляниям, колядкам, погружению в купель на праздник Крещения Господня и другим традициям в церковные праздники — как не уйти в язычество и не подменить смыслы празднуемых событий.
Ведущий: Константин Мацан, Марина Борисова
К. Мацан
— Светлый вечер на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега Марина Борисова...
М. Борисова
— И Константин Мацан.
К. Мацан
— Добрый вечер. В гостях у нас сегодня иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации. Добрый вечер.
Иеромонах Геннадий
— Добрый вечер.
К. Мацан
— Отец Геннадий, сейчас период, который называется Святки. А мы люди все книжные и интернетные, и мы не очень себе представляем, что такое Святки в истории. То есть мы читали, нам рассказывали, что вот в православной России и в других православных странах вот это период такой сугубый празднования, растянутого во времени, праздника Рождества Христова, и всевозможные, обряды и народные гуляния, к этому празднику каким-то образом пристегнутые традицией. Но если заглянуть в ту же Википедию, мы обнаруживаем, что, собственно говоря, Святки возникли лет за 500 до Рождества Христова и никакого отношения к христианству не имели. Что же такое Святки и полезны ли они нам?
Иеромонах Геннадий
— Ответ на этот вопрос зависит от ответа на другой вопрос: кто мы? Вот вы сказали в самом начале: мы.
М. Борисова
— Я имею в виду православных христиан.
Иеромонах Геннадий
— И это будет ключ к ответу. Если мы говорим о христианстве, то мы знаем Единого Бога в Троице славимого, Иисуса Христа, Сына Божия, пришедшего в мир Богочеловека, воскресшего после смерти на Кресте. И это точка. Все остальное, все что связано, прямо давайте скажем, с языческим мусором вокруг всего празднования — Святок ли, Рождества ли — это все идет, должно идти, как мусор, в корзину. И вы знаете, когда я слышу слово «Святки», и действительно у меня звучит в голове корень этого слова — «свят», «святой» — у меня никак не подмешивается языческое содержание. Но это моя такая голова, это не значит, что большая часть народа мыслит примерно так же. И вот в этом смысле некоторая определенная замусоренность этих понятий, она действительно, к сожалению, имеет место быть.
М. Борисова
— С чего мы начинаем знакомство со Святками, скажем, в семье не христианской, не церковной: в детстве мы сначала смотрим мультик, потом мы читаем, потом мы смотрим фильм по повести Гоголя «Ночь под Рождество». И там как раз очень мало чего христианского, зато всего, что не имеет к нему никакого отношения, очень много и очень живописно. И это застревает в памяти как некий образ такой, открытка такая: вот что происходит — тут вот странные особи летают на помеле, кто-то похищает месяц, кто-то галушки ест, не прикасаясь к ним — в общем, масса всего интересного происходит.
К. Мацан
— Меня шокировало.
Иеромонах Геннадий
— Галушки?
К. Мацан
— Галушки — почему-то самое такое яркое из детства, этого сюжета.
М. Борисова
— Из фильма небось.
К. Мацан
— Да, в том числе.
М. Борисова
— Вот при этом есть все-таки там, вот в этом старом советском фильме, в экранизации, удивительно мне запавшие какие-то вещи: там поют все-таки рождественские коляды, и там ходят с рождественской звездой по дворам, поют, славят Христа и принимают в качестве подарков угощение от тех, кого они обходят. Для меня это было совершенно удивительно, потому что я росла в совершенно такой советской, абсолютно нецерковной семье. И вот этот светлый такой, открыточный что ли образ Рождества, когда вот какие-то там люди ходят с этой звездой, поют какие-то красивые очень песни, он как-то с детства сохранился, хотя к вере это не имело никакого отношения, но образ был. Так вот нам важно какой-то образ сохранить в нашей уже современной традиции? Или это все-таки какой-то исторический памятник, который можно оставить вот в музее на полке?
Иеромонах Геннадий
— Мой любимый Николай Васильевич Гоголь, мне кажется, очень точно передал то, во что верили, чем жили люди его времени, ну плюс-минус. Он очень точен. И на самом деле это свидетельство о той духовной катастрофе, которую переживал наш народ, который весь из себя православный народ Руси Святой, а по факту, чуть-чуть потри, даже и тереть не надо, мы видим выступающее, проявляющееся в махровом цвете язычество. Это реальность, с которой мы имеем дело. И, откровенно говоря, мало что поменялось. Только форматы этого язычества, они преображаются, знаете, как такая химера непонятная. Но есть еще один для меня очень важный факт, что народ, который оторван от своих традиций культурного кода, я бы так сказал, народ без будущего, ему сложно устоять, ему сложно видеть свое будущее, да и, собственно говоря, понимать свое настоящее. Вопрос в другом: а как к этому всему относиться, вот к этим святочным гуляниям? В каком объеме или в каком содержании здесь христианство, и вообще, что делать с тем, что мы видим: вот она — христианская церковная традиция, а вот она — бытовая жизнь простого человека на селе, да что там на селе, дворянская жизнь, и человека в городе. Что с этим делать? И мне кажется, вся проблема в простом ответе: Русь — да, крещена, но не просвещена. Мне кажется, немножко грубовато это выражение, но некая доля правды в этом тезисе есть. В какой степени люди читали Евангелие в гоголевском периоде, кто читал Евангелие? На каком языке, кстати, тоже интересно, современники Гоголя — по-русски, по-французски читали, по-славянски? Гоголь по-славянски. А простые люди, те, которых он описывает? А сейчас в коей мере люди ориентируются на Евангелие? Для меня важны эти параллели, и мне кажется, меняется мало что, за исключением некоей такой вот крестьянской традиции — крестьянская традиция ушла вместе с крестьянством во многом.
М. Борисова
— Да, мы же, в принципе, смотрим только по каким-то литературным источникам, и причем довольно поздним, XIX века, а носители вот этой всей культуры, патриархальное крестьянство, его не стало благодаря советской власти, как сейчас принято говорить, от слова совсем.
Иеромонах Геннадий
— Ну да.
М. Борисова
— И то, что мы можем привнести в нашу современную жизнь, мы вычитываем в книжках или где-то вот видим в кино, что тоже, в общем-то, достаточно вольная интерпретация. А с другой стороны, вот 30 декабря у нас память пророка Даниила и трех отроков в пещи Вавилонской. Так ведь до Петра I и в Успенском соборе Московского кремля, и в других городах, где были кафедры епископские, непосредственно во время богослужения происходила мистерия под названием «Пещное действо». И мы можем, кстати, если поискать в интернете увидеть реконструкцию этого «Пещного действа», поскольку оно вошло в первую часть эйзенштейновского фильма «Иван Грозный» — там все это, причем даже с песнопениями теми, которые по уставу положены. Это было вот рядом: вот ряженые на Святки, карнавал такой народный, и внутри церкви мистерия тоже — выходили из алтаря, наряженные там халдеями и вот этими тремя отроками служители или там какие-то алтарники, изображали в уставе присутствующее некоторое театрализованное представление, появлялся «ангел» — специально паникадило убирали из центрального купола, чтобы можно было «ангелу» спуститься. То есть все это присутствовало и внутри церковной жизни.
Иеромонах Геннадий
— Но заметьте, эта традиция не удержалась и не устоялась. Вернее, это явление, мы его дальше не наблюдаем.
М. Борисова
— Так его Петр I отменил своим указом, вместе с патриаршеством.
М. Борисова
— Понятно. Ну я думаю, что патриаршество здесь к этой мистерии так себе имело отношение. Много всего происходило и происходит. Понимаете, у меня есть одно такое ощущение, когда я смотрю некоторые выступления катехизаторов, миссионеров, проповедников — этакая реляция победного православного «комсомола»: мы вот победили уже эту целину миссией —проповеди, утверждение Евангелия, и вот все у нас хорошо. На самом деле на поверку оказывается по-другому. И получается, что на протяжении всей истории Церкви эта борьба с суеверием, борьба с идолопоклонством, она нещадная. И не надо думать, что вот в одном моменте мы смогли преодолеть эту языческую болячку, она не появляется в новом ракурсе. Это действительно та самая Медуза Горгона — срубаешь одну голову, вырастают новые и новые. Потому что склонность человека ко греху, и в том числе, может быть, главный грех здесь —такое, знаете, прелюбодеяние, блуд духовный — отвлечение от Бога истинного и прилепление, увлечение какими-то суеверными божками или какими-то языческими артефактами — эта беда, она остается с человеком, к сожалению, как ни странно. Потому что весь его образ мышления, если говорить про большую массу людей, к сожалению, не пропитан Евангелием. И более того, это никаких гарантий, что в нашу церковную традицию не входит языческий какой-то сюжет. Но у Церкви есть иммунитет. Сам Господь обещал, что врата ада Церкви не одолеют. Это значит, всякое наносное, которое проявляется или появляется, оно все равно выдавливается, оно все равно преодолевается. И в этом смысле неважно, чья это будет рука — рука императора Петра I, который для Церкви ох, как много зла натворил, либо это будет кто-то другой. Но тем не менее Церковь все равно, имея иммунитет, преодолевает эти болячки. Вопрос в другом: я ли член Церкви по-настоящему, я ли себя ассоциирую с Церковью, я ли ассоциирую с тем образом мышления, который, не знаю, свойственен человеку церковному, свойственен человеку евангельскому? Ну это вот отдельный сюжет, отдельная тема.
К. Мацан
— Ну если мы говорим вот об этом периоде Святок, периоде праздничном, после Рождества, то чисто психологически можно понять людей верующих, православных, церковных, которые стремятся как-то радость выражать, отпраздновать. Вот пост закончился, праздник прекрасный и идут, занимаются, в принципе, ну так, с точки зрения здравого смысла, безобидными вещами: там колядуют по своей деревне, городку, не знаю, ходят к соседям, поют песни, предлагают конфетки и так далее — казалось бы, в этом ничего такого нет. Хотя вот мы сейчас проблематизируем, вообще насколько эта традиция христианская, как к ней относиться и как с ней быть острожным. Но вот Святки — время праздничное, и в том числе вот те гуляния, о которых мы говорим, если сейчас воспринимать их, предположим, даже без перегибов, это есть некоторое выражение радости, попытка отпраздновать прекрасные дни. Вот что в этом смысле человеку предлагает Церковь? Если не какие-то бурные увеселения языческие, то как в этом смысле по-церковному эту радость прожить, эти святые дни после Рождества прожить?
Иеромонах Геннадий
— А опять же опереться на слово «святой». Ведь святой — это, с одной стороны, с главной стороны — это то, что принадлежит Богу, это дни, посвященные богообщению в какой-то особенной степени. Богообщение — это и молитва, это Евхаристия, это и дела милосердия, это и приобщение слову Божию, это и общение братьев и сестер друг с другом, соучастие в жизни друг друга — это прямо очень важно. Ну и, конечно же, богообщение невозможно без стремления к преодолению греха и вручения своей жизни в руки Божии, стремление жить со всесвятой волей Бога. И если мы эти дни по Рождеству Христову считаем святыми, то, собственно говоря, это не потому, что они календарно каким-то образом инкрустированы вот в наши рамочки, а это какой-то особый образ нашего поведения, нашей жизни в эти дни. Вообще, конечно, у христианина каждый день должен быть святой — всю нашу жизнь Христу Богу предадим. Не субботу не воскресенье, а еще и пятницу, четверг, среду, вторник и понедельник — все Богу принадлежит, и мы вместе с этими днями принадлежим Богу. И, как ни удивительно это звучит, Бог принадлежит нам. И если мы понимаем суть этого праздника, тогда и дни, следующие за ним, они действительно освящены этим светом Рождества Христова. Но, знаете, как опять в том же хорошем анекдоте: кто такой интеллигент? Это человек, у которого три высших образования. Прямо серьезно? Да, у дедушки, у папы и у тебя. Если говорить о Рождестве, то Святки начинаются, по большому счету, не в сам день Рождества и после Рождества, а осознание святочности этих дней, святости этих дней начинается с первого дня Рождественского поста. Ведь весь Рождественский пост, если мы действительно смотрим на него не как на некое ярмо, которое на нашу шею накинули, а еще и потом затянули, для того чтобы нам было дискомфортно: когда все празднуют, все пьют шампанское, оливье и прочее, а мы вот тут такие с постными лицами сидим и вместо всего этого себя зажали в кулак. А потом наступило Рождество, и можно пойти вразнос — кулак разжали. Да не про это. Как раз таки вот вся эта история святочности, по идее, должна начинаться с самого Рождественского поста. Потому что сам пост свят — это время особого посвящения, посвящения тебя Богу — твоих мыслей, твоих действий, твоих каких-то размышлений о Боге. Если мы говорим конкретно о Рождестве, то действительно как это связано с тем событием, случившемся в Вифлееме, что это значит для тебя? А если ты начинаешь об этом думать, если ты как-то проживаешь это в сердце своем, в уме своем, проговариваешь, это особое внимание уделяешь и богослужебному кругу, именно содержанию тех песнопений, наверное, стихир в том числе, каких-то тропарей, канонов, которые звучат в это время, тогда твой ум наполняется этим содержанием святости Рождества. И выходя уже в непостные дни, у тебя нет этого разноса, потому что святость этих дней продолжается. Она не начинается, она продолжается, и дальше мы входим в святость дней по Богоявлению и самого Богоявления. Поэтому, мне кажется, говорить о Святках нужно исключительно и в контексте твоего осознания, и понимания святости самого Рождества в твоей личной жизни, а не как налог, обязаловка и ярмо на твоей шее.
К. Мацан
— Иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
М. Борисова
— Отец Геннадий, но вот все-таки если поразмышлять о том, как переплетаются языческие традиции с христианскими традициями, там ведь есть не только минусы, но и плюсы, да, скажем...
Иеромонах Геннадий
— Плюсы? Язычества?
М. Борисова
— Да, вот я была поражена, когда столкнулась с описанием языческих Святок, до нашей эры происходивших — там в качестве обязательного атрибута было подношение заключенным и убогим, то есть нужно было непременно в этот период делиться пищей с теми, у кого ее нет. Ровно это перекочевало в нашу традицию: начиная с Рождественского сочельника угощать и не только своих гостей, но и посещать остроги, посещать какие-то богадельни — все то же самое, только с другим как бы знаком. Со знаком абсолютного минуса для христианина, на мой взгляд, деление Святок, поскольку две недели, условно, около двух недель, на святую и «страшную» — опять-таки языческое представление, что в это время по земле ходят духи предков и всевозможные там духи всяких божеств, и у них можно в этот самый праздничный период выцыганить все что угодно: там богатство, там жениха, еще что-нибудь. Ну что мы читаем у Жуковского, поэма «Светлана»: раз в крещенский вечерок девушки гадали, за ворота башмачок сняв с ноги бросали — XIX век...
Иеромонах Геннадий
— И кому-нибудь он в лоб попадал.
М. Борисова
— Да, христианская страна — ровно все то же самое. Сейчас мы как бы реконструируем, и то, и другое — и то, что с плюсом, и то, что с минусом. И нам сегодня отличить одно от другого труднее, чем было в XIX веке.
Иеромонах Геннадий
— Есть проверочный механизм. Смотрите, мне кажется, для христианства очень важен ответна вопрос: ты это делаешь, чтобы что? Или же по-другому: где во всем этом Христос? Ведь смотрите, можно же поститься, не есть мяса, совершенствовать себя, каким-то образом пытаясь освободиться от страстей и быть абсолютно антихристианином. Можно быть буддийским монахом, не знающим Христа, но всесовершенным с точки зрения аскетики. Критически это не вопрос совершенно о том, каких ты достиг аскетических успехов — про тебя самого, любимого. Имеет значение, приблизило ли это все тебя ко Христу? Или как ты не знал Его, так ты и не знаешь. Нет ничего дурного в том, чтобы раздавать ближнему и дальнему, кормить бездомных — это вообще само по себе прекрасно, и это надо делать не только на Рождество. Ведь сейчас посмотрите, какие морозы, ну чуть-чуть потеплеет, а от этого бездомные люди не перестанут хотеть есть. И я просто радуюсь, когда я вижу большое число приходов, например, в Москве, и волонтеров этих приходов, особенно молодых ребят, которые выходят к тому же Курскому вокзалу, к каким-то другим местам и кормят бездомных. И, может быть, даже и не говорят о Христе, а делают это милосердное дело, потому что они не могут по-другому — это все очень ценно и очень полезно. Но если говорить о моей личной аскетике и о моих каких-то личных переживаниях и действиях, в том числе связанных с праздником, вопрос: я это делаю для чего? И вот это как раз таки о том, что вы сказали, что за 500 лет до Рождества уже были какие-то традиции, связанные с языческими культами, и в том числе вот в таком разрезе благотворительности. А если мы уже смотрим на наш уже просвещенный век — XVIII, XIX — и видим все это махровое цветущее язычество, то возникает вопрос: а туда ли человек идет? Это приближает его ко Христу или нет? Нет ничего дурного в том, чтобы взять Вифлеемскую звезду и идти по селу, в том числе московскому и поздравлять с Рождеством Христовым и за это попросить конфетки: а за те колядки дайте шоколадки. Нет ничего в этом дурного, это все нормально. Но опять же вот, возвращаясь к личной аскетике: где здесь Христос? Если песнопения о Христе и ради Христа и прославление Христа, то все понятно. Но я сказал, что есть проверочный механизм, как увидеть: вот это про язычество, а это про настоящие отношения с Богом и про христианство. Очень просто. Бог для тебя средство? Значит, это язычество. Если Бог для тебя цель — это христианство. Если Бог у тебя служка на побегушках для решения твоих проблем, задач, трудностей, потребностей, в том числе в женихе, суженом, неважно, что — карьера, здоровье, богатство, решение проблем, связанных с правоохранительными органами — средство, Бог как средство, которое ты используешь в силу твоей личной необходимости. Ну и при этом подключаешь разного рода механизмы: ну чтобы средство работало, надо его там, не знаю, задобрить, подкормить, обещать что-то, не знаю, войти в договорные отношения и так далее — вот это язычество. А если мы говорим о христианстве, где Бог только цель, то это безусловные отношения. То есть отношение без условий моих к Богу: я буду Тебе молиться — а Ты мне за это пятерку на экзамене, я буду Тебе молиться — и Ты реши вопрос с подписанием контракта. Прежде чем вы вознесете прошение к Отцу вашему, Отец ваш Небесный знает все эти прошения. Во всяком случае так об этом говорит Сам Христос в Евангелии. Бог если Сам по Себе неинтересен, если Он не привлекает тебя как живое, думающее, разумное, личностное Существо, если тебе в принципе с Ним неинтересно, а интересно только потому, что Он коврижки подает, то тогда это не христианство. Вот не христианство. И, как ни странно, тогда мы углубляемся в гораздо более серьезные вещи, чем просто колядки и языческие традиции на эти праздники. Моя молитва — она про что? А цель моего утреннего или вечернего правила — она про что? А мое участие даже в литургии, в Евхаристии — оно про что? Ведь многие приходят к Чаше, чтобы не болел, отвести от себя зло и так далее — для личного самоосвящения. А ведь это что? Это языческий подход к той же Евхаристической Чаше. И удивительно, Бог нас разными, такими странными, чудными принимает и как-то помогает из вот этого искаженного понимания отношений вывести к чему-то настоящему. И вот это проверочное слово: где Бог, кто Он тебе и для чего, мне кажется, самое важное.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации. У микрофона моя коллега Марина Борисова и я, Константин Мацан. Мы скоро вернемся, не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Марина Борисова и я, Константин Мацан. В гостях у нас сегодня иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации. Ну не могу вас не спросить в свете того, о чем вы сказали только что — о том, что в идеале Бог должен быть для нас для всех целью, а не средством. А как к этому пониманию, как вам кажется, приходят люди или как прийти к этому? Вот вы сказали, что можно быть очень высоконравственным буддистом и не знать Христа. А цель в том, чтобы пост и молитва приближали тебя ко Христу. Но в этом есть уже предпосылка, что Христос есть, Он Бог, и я к Нему стремлюсь. А человек говорит: а я не стремлюсь, я вот просто вот пощусь, не знаю — еду не ем, бедным подаю, свершаю дела добрые благотворительные, — и все нормально.
М. Борисова
— А еще я пойду, помолюсь Спиридону Тримифунтскому, потому что мне нужно квартиру поменять.
К. Мацан
— Это другой аспект.
Иеромонах Геннадий
— Про очень «продвинутых» православных вы сказали (беру в кавычках).
К. Мацан
— Нет, а я говорю о человеке, который ну вот тот условный буддист, который очень нравственный и без Христа — а тогда зачем? А я не стремлюсь. А что вы такому человеку скажете?
Иеромонах Геннадий
— Я буду молиться об этом человеке. Я могу поделиться опытом отношений со Христом. Мне кажется, знаете, вера никогда не передается по учебникам и по интеллектуальным рассказам аргументированно, четко выстроенным, логически и научно подтвержденным и так далее. Вот у человека есть опыт отношений — неважно, это сейчас мы говорим про Бога или про другого человека, — я могу поделиться этим опытом отношений. И этот опыт отношений, наверное, каким-то образом на меня влияет, это как-то, наверное, может быть заметно. Когда парень с девушкой начинают встречаться, это действительно меняет их, замечают друзья: а что у вас, ребята, происходит? А потом они становится мужем и женой, появляются дети — и эти перемены очень заметны, очень заметны. И это кого-то может заинтересовать, это может удивить, человек может подумать: ох ты, какие они классные, и малыш у них классный! Где моя жена? Я так хочу своих детей. Может такая мысль возникнуть. А с другой стороны, вот этот опыт отношений с Богом, он не может не менять человека. Но я опять же повторю, что для кого-то этот опыт становится преображающим, и он действительно в сердце своем становится мирным, появляется какие-то семена, может быть, или даже маленькие-маленькие зачатки кротости, какой-то благости, мира. А с другой стороны, человек может быть погружен в религиозность, и все исчадие ада прямо из ушей брызжет из него. Все вешаются, вокруг него находясь. Потому что ну это катастрофа — он своей религиозностью, своей этой религией просто готов задушить рядом находящихся. И людям нехорошо с ним, людям нехорошо. И вот можно быть религиозным человеком, но неверующим во Христа. Так вот, если я имею этот опыт отношений с Богом, с той самой Личностью, о которой мы говорим, а мы говорим об Иисусе Христе прежде всего, все Евангелие об Иисусе Христе, все наше свидетельство, оно о Иисусе Христе. И я могу поделиться этим опытом отношений, если готов тот человек, пусть тот буддист, это услышать. Почему для меня это важно, почему для меня важно личностное отношение, личные отношения с личностным Богом, а не раствориться в безличностной нирване, прекратить свое существование как личность, тем самым как, беру в кавычках, считается буддистами, ну людьми, исповедующими это восточное направление религии, преодолеть срасти свои, свою трагедию бытия. Почему для меня важно это личностное, эти личностные взаимоотношения, каковы они? Каков Он Сам, этот Бог, Которого я знаю? И я могу лишь только свидетельствовать, могу поделиться этим опытом отношений: что трудно, что не трудно, что меня радует, что меня озадачивает. Но только так. Иногда этот может быть разговор с человеком даже молча — он может видеть, что происходит с тобой. Поэтому, дорогие верующие, особенно недавно верующие, неофиты, имейте в виду: вас же, как под рентгеном, под микроскопом, рассматривают ваши окружающие. И будет в ваших глазах свет Евангелия и от вашего сердца он исходить — будет зависеть то, как будут принимать вообще христианство, и само Евангелие, и Христа другие люди, которые вас окружают.
М. Борисова
— Но у нас есть еще такая сугубая сложность нашего нового времени. Поскольку традиции иногда реконструируются, иногда как-то вообще фантазируются. Вот возьмем самый такой близкий по времени пример. Вот Святки заканчиваются у нас, у нас Крещенский сочельник и праздник Богоявления, Крещения. Когда в древности Рождество и Богоявление было одним праздником, было понятно, что мы празднуем, собственно. Теперь ощущение, что Бог явился в мир — именно на таком чувственно-эмоциональном что ли уровне, оно сместилось на праздник Рождества Христова. А к несчастью для нас, от Богоявления осталась «иордань» и возможность набрать крещенской воды. Причем, поскольку в популяризацию этой традиции активно включились средства массовой информации, абсолютно светские, все это превратилось в то, во что превратилось.
Иеромонах Геннадий
— В фарс.
М. Борисова
— И от этого ведь никуда не деться. Поскольку, хотим мы или не хотим, мы не можем выключиться из того пространства, в котором живем. А в этом пространстве из года в год повторяется одна и та же история вокруг крещенской купели, не имеющей никакого отношения к Богоявлению. Нам ну как-то с этим нужно жить. Бороться с этим бессмысленно, потому что ну а как мы будем бороться с центральным телевидением там, с интернет-порталами.
Иеромонах Геннадий
— Бороться не надо, есть возможность свидетельствовать. Свидетельствовать о правде Божией, свидетельствовать о том, что твои нырки в лунку, извините, это никакого отношения к Богоявлению не имеют. Но мне кажется, вы очень точно подметили что, к сожалению, содержание праздника Богоявления стало каким-то затененным, и я бы даже сказал, что потухшим, по большому счету. Мне кажется, весь фокус, фокус переживаний перенесен действительно на Рождество — это переживание действительно очень эмоциональное. Неважно, сейчас мы будем говорить про все, что связано с Новым годом, елкой подарками, колядками — нет-нет, даже про это можно говорить, это все очень хорошо, но это все про эмоции, все про переживание какого-то чувственного момента. А Богоявление — это весьма такой, мне кажется, содержательный с точки зрения даже интеллектуальности праздник. Что значит: Бог явился в мир? Вот эта эмоциональность переживания прихода в мир Бога, она как раз таки упала на Рождество. А, по сути, Богоявление — что? И это как раз таки свидетельство того, что нам очень много надо еще сделать с точки зрения миссии, катехизации, очень много нужно сделать с точки зрения просвещения и наставления людей в вере. Что значит: Христос явился народу? Почему так важно мне увидеть эту содержательную часть этого праздника, Богоявления, а не зацикливаться на эмоциональном разливе водички, за которой я пришел, а дальше там кроплю всех и вся, и там ныряю. Кстати, про эмоции. Ведь эти прыжки в купель, в «иордань» в зимнюю, замороженную — это же все тоже про эмоции. Почему, потому что человек, окунаясь в ледяную воду, испытывает мощный прилив гормона роста, и, соответственно, вот эта эйфория, которую он переживает, для него становится первична и сверхзначима — он якобы чувствует благодать. Да это не благодать, это просто переживание выброса гормона роста со всеми последующими последствиями для организма — ну то есть такие бодрящие и прибавляющие эйфорию. А по содержанию праздника-то что мы здесь скажем? Кстати, если сказать, что долгое время не было никакого чина освящения воды, люди приходили, брали из фонтана, набирали воду в Константинополе, и это прекрасно было, сейчас это прямо церемониал. Так вот, что значит, явление Бога человеку? И, может быть, даже дальше себе стоит задать себе вопрос: в твоей жизни Бог как явился? Что значит: Он оказался в твоем присутствии? Вот вспомните эту историю на Иордане: люди стоят, кто-то на берегу, Иоанн Креститель в воде, люди приносят покаяние в своих грехах, и вот к этим людям приходит Христос. Вот она, жизнь, да, вот оно какое-то стремление к праведности, к правде в конце концов, чему-то такому настоящему. И вот к этому месту стремления людей к праведности и правде приходит Сам Христос. В твоей жизни как Господь пришел? Вот повод для размышления, и здесь тоже имеет такое серьезное значение. И если Он явился в твоей жизни, вот в этом эмоциональном переживании, которое мы проходим через праздник Рождества Христова, то дальше появляются эти рациональные вопросы про твое понимание этих отношений с Богом. Про явление в действительности Бога в твоей жизни. И, собственно говоря, а какое место ты для Бога расчистил в твоей жизни? И так ли ты можешь сказать, что всю свою жизнь Ему отдал, Тому, Кто пришел к тебе и стучится в свою дверь: се, стою и стучу, и кто отворит, с тем Я буду трапезничать или ужинать, — как там сказано в Писании. Явление Бога в твою жизнь, где оно? И если мы не будем об этом говорить, все также дальше мы будем праздновать праздник Нептуна. Ой, простите, праздник воды.
К. Мацан
— Почти Нептуна. Это Нептун зимний. Есть Нептун летний, а это зимний.
Иеромонах Геннадий
— Да, один замечательный батюшка, такой маститый протоирей с хорошим чувством юмора, он говорил: ну да, есть праздник яиц, кулича, и праздник Нептуна. Трагическая штука на самом деле. Это, конечно, свидетельство о том, что мы, как духовенство в том числе, которое призваны нести слово Божие, на это не обращаем внимание, иногда на какие-то вот, берем в кавычках, «шалости», совсем не шалости, совсем не обращаем внимание. Мне кажется, это критически важно все-таки — нести правду, и правду Божию прежде всего, евангельскую правду, свидетельствовать о ней, во что бы то ни стало. Вы говорите о СМИ, которым нужно показать фан — как люди там вот в русской традиции окунаются в купель. Может быть, и не стоит их, с одной стороны, винить. Потому что, знаете, это наша большевистская власть, которая прокатилась 70–80 лет по нашей стране, она выкорчевала эти народные традиции, и хоть за что-то люди пытаются уцепиться сейчас — вот она традиция окунания в эту купель. А оно очень русское — про этот русский характер, про эти морозы суровые, суровые возможности и преодоление русским человеком этого сурового обстоятельства. Нет проблем. Но, с другой стороны, конечно же, этим журналистам в федеральных СМИ, конечно, нужно помочь увидеть и другую реальность. Это и еще и, знаете, как мы говорим про наших детей в воскресных школах и вообще про тех, кто, например, изучает основы православной культуры в светской школе. Если мы не работаем с учителями или педагогами, ничего мы детям не донесем. Если говорить о журналистах — если мы не работаем с журналистами, а мы стараемся работать с журналистами, я знаю, сколько много усилий для этого прикладывается — так вот здесь непочатый край работы, поле огромное, пахать можно и нужно очень много. И воцерковляя журналистику в целом, тех людей, которые пишут, свидетельствуют своим журналистским материалом, помогая этим людям быть самим христианами, мы помогаем слышать это евангельское христианское слово, и в том числе в федеральных СМИ.
К. Мацан
— Иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
М. Борисова
— И все-таки, мне кажется, тут есть о чем подумать, когда мы говорим о каких-то вот народных традициях, может быть, так глубоко не продуманных с точки зрения вот такого глубинного христианского подхода. Они человеку из другой культуры, на мой взгляд, по крайней мере на первых порах очень помогают войти вот как раз туда, где можно уже искать смысл. И я могу только обратиться к своему личному опыту и опыту людей моего поколения, которые приходили, абсолютно после такого комсомольского начала жизни, в Церковь там, когда нам было там лет 20, 20 с небольшим. И мы не знали ничего, мы приходили из абсолютно нерелигиозных семей, из атеистического окружения, сдавали в институте научный коммунизм. И при этом, когда мы оказывались в Церкви, вот эти вот мелочи церковной жизни, как у Лескова сказано, они очень помогали прочувствовать вкус богослужения, вкус молитвы. Вот даже какие-то обрядовые вещи, касающиеся Сочельника, там подготовки к Пасхе — когда у тебя первые шаги, ты за это хватаешься, и у тебя получается, как в сказке про Мальчика-с-пальчика, вот тот волшебный клубочек, который тебя ведет, выводит из темного леса. Это тоже очень важно.
Иеромонах Геннадий
— Конечно, важно.
М. Борисова
— Потому что, когда мы начинаем говорить очень ригористически о каких-то высоких смыслах, мы забываем о том, что мы, в принципе, все как дети.
Иеромонах Геннадий
— Вы абсолютно, мне кажется, правы, простите, что перебил вас. Но, понимаете, вот говоря о народных традициях, я не знаю, того же стола, песен, колядок, посещения гостей, приветствия друг друга, вхождения к сирым и убогим — это все действительно традиционно, и это очень народно, и это прямо здорово, это надо сберегать и, собственно говоря, и жить этим, по большому счету. Я в самом начале сказал, что народ, оторванный от своих корней, традиций, не имеет возможности развиваться адекватно, здоровым образом. Но опять же про ту купель хочу сказать. Ну в какой степени народна эта традиция, действительно исконно народная традиция, плюханья в ледяную прорубь? Если мы открываем литературу того же XIX века, мы увидим, что в эту купель плюхались только скоморохи и те, кто гадал.
М. Борисова
— Нет, те еще, которые участвовали в представлениях ряженых. Поскольку личину они надевали на лицо, и надо было смыть с себя вот это все.
Иеромонах Геннадий
— Да, это все про язычество. И вот эта вот потребность смыть с себя языческую грязь — хотя вот интересно, что понимали, понимали это, — необходимо было плюхаться в эту ледяную купель. И сколько об этом было тогда сказано и решениями Синода, и какой-то вообще реакцией духовенства на тот момент, архиереями, которые говорили, что это обычай, который достоин только порицания. И вдруг появляется сейчашная реальность, где весь народ валит в эту купель, считая, что это исконно русское дело. Да не так. Ну хорошо, окей, получилось это так сейчас. Уже сколько там, 20, сколько лет люди считают важным в эту «иордань» прыгнуть? Ну хорошо. Только не надо это связывать с традицией. Поэтому, мне кажется, это спокойный разговор о том, что есть на самом деле традиция, что есть действительно исконно русское или там народное, а что вот какой-то, извините за это слово, непонятный замес.
М. Борисова
— Но что, казалось бы, более традиционное, чем рождественская или новогодняя елка, которая появилась...
Иеромонах Геннадий
— Вы бьете в самое больное.
М. Борисова
— Да, которая появилась стараниями Мартина Лютера в Германии...
Иеромонах Геннадий
— Тс-с-с, никому не говорите об этом, вы что?
М. Борисова
— А потом, при Петре I, каким-то образом перекочевала на русскую землю. Причем удивительная деталь: при Петре I елки ставились в кабаках. А в дома они попали уже к XIX веку ближе. Но самый поразительный факт из истории рождественской елки для меня был, когда я прочитала, что в 1916 году решением Синода рождественские елки были запрещены, как обычай лютеранский и идущий вразрез с патриотическим чувством народа, который воюет с немцами. Понятно, что в 16-м году вряд ли кто-то послушался решения Синода, но факт остается фактом.
Иеромонах Геннадий
— А потом большевики.
М. Борисова
— А потом, в 27-м году большевики запретили вообще на всякий случай все, что касается Рождества и его атрибутики.
К. Мацан
— Меня в свое время поразил тоже где-то прочитанный факт, что елку изначально крепили на потолок.
М. Борисова
— Это в Германии, у нас нет.
К. Мацан
— Чтобы она лапами так свисала и напоминала распятого Христа.
Иеромонах Геннадий
— Ого.
М. Борисова
— Ну это все касается лютеранской традиции, немецкой. У нас все гораздо проще.
К. Мацан
— И меня очень согрело, отец Геннадий, то что вы сказали о Богоявлении и об этом самом смысле праздника. И даже, может быть, не только смысле праздника внутри евангельской истории и библейской истории явления Бога в мир. А, в принципе, можно поставить вопрос: а есть ли что-то вообще аналогичное в других религиозных традициях, где всегда говорится, с одной стороны, как-то Бог человек является, но о Боге, ставшем человеком, нигде, кроме Евангелия, мы не прочитаем. Я помню, меня поразило в свое время, что в двух Евангелиях, где описывается Крещение на Иордане, я только сейчас не помню, где, вот каком из них точно эти слова, в одном голос с неба, который звучит, обращается ко Христу во втором лице: «Ты есть Сын Мой возлюбленный».
Иеромонах Геннадий
— Да.
К. Мацан
— А в другом тексте Евангелия в третьем лице: «Сей есть Сын Мой возлюбленный». И с одной стороны, там, где вот слова «Сей есть Сын» — вроде все слышат на Иордане это, не только Христос.
М. Борисова
— «Его слушайте».
К. Мацан
— Да, а где «Ты» — где Бог Отец к Богу Сыну обращается во втором лице, — с одной стороны, можно подумать, что только Христос слышит. А с другой стороны, мы получаемся свидетелями диалога Бога Отца и Бога Сына, нам как бы приоткрывается эта любовь внутритроичных отношений, эта тайна, и мы оказываемся свидетелями чего-то вообще невообразимо потрясающего. Вот аж дух захватывает, когда о этом думаешь, об этом Богоявлении. И не знаю, у меня вопроса нет, просто хотел поделиться своим ощущением.
Иеромонах Геннадий
— Я абсолютно его разделяю. Я вас слушал сейчас, и у меня схожие переживания, когда я оказываюсь перед иконой Троицы Рублева. Это не только склоненные друг к друг Ангелы, за которыми, за этим образом мы читаем действительно Совет Троицы. Но как-то так удивительным образом оказывается, что это не только круг по вертикали, но еще круг по горизонтали, потому что ты замечаешь, что ты посреди них, вот этот самый четвертый в этом круге. И просто замираешь, и все — и Бог явился, и ты перед Богом, — и вот что это такое? Вот это удивительное тоже, мне кажется, событие, в том числе Богоявление, оно немножко другого порядка, другого, не знаю, уровня переживания. Да, мне это близко, то, о чем вы сказали.
М. Борисова
— И все-таки неслучайно церковный календарь у нас различает и великие, и двунадесятые праздники, и там другие памятные дни. Праздник необходим, он все-таки, вот вы говорите, что вся жизнь христианина, каждый день должен быть устремлен ко Христу — кто бы спорил, конечно. Но мы же не святые, не совершенные, мы не можем, как Серафим Саровский, каждого человека каждый день встречать приветствием...
Иеромонах Геннадий
— Нет, вы можете. Вы можете, мы можем. Не всегда это получается.
М. Борисова
— Да, насколько это будет искренне, от сердца.
К. Мацан
— Мы не можем каждый день нашего санитара встречать словами: «Радость моя, Христос вокресе!»
Иеромонах Геннадий
— Ну смотрите, ведь праздник — это такая попытка вырвать человека из праздности. Рано или поздно мы все равно в эту праздность так, знаете, как в болотце, в такой зыбучий песочек всасываемся — ну так и есть, факт. И вот он, праздник — такая контроверсия, противоположность праздности. И вырванные праздником из праздности мы переходим в какую-то более нормальную реальность своего существования. Поэтому я с вами полностью согласен: без праздников это преодолеть невозможно. Ну тяжело, во всяком случае.
М. Борисова
— Ну ведь неслучайно даже все многодневные посты пронизаны праздниками, то есть нет ни одного многодневного поста, посреди которого не было бы нескольких ярких праздников, которые еще окутаны всевозможными традициями и какими-то атрибутами, непосредственно выделяющими из церковного календаря именно этот праздник, даже цветом облачения священника.
Иеромонах Геннадий
— Наверное, да, я с вами, пожалуй, соглашусь, конечно, опять же про традицию и это отдельный, наверное, сюжет. Но тот же цвет облачения — это достаточно поздняя реальность, абсолютно поздняя. Но она сейчас есть, и это замечательно, это красиво. Но недавно возникла эта вся история. Это помогает нам по-другому смотреть на мир. Помогает по-другому и, может быть, где-то в какой-то степени легче «ориентироваться на местности» — беру в кавычках. Да, согласен.
М. Борисова
— И ну вот вы говорите, что это недавний обычай — менять облачения в связи с праздником. Но, не знаю, все, наверное, помнят пасхальную заутреню, когда священство меняет на протяжении вот одной службы, постоянно меняет, пока поется канон Пасхи, меняет облачения. Это же зачем-то все-таки в Церкви утвердилась эта традиция, она же для чего-то важна?
Иеромонах Геннадий
— Это утвердилось в Церкви Русской. Причем сначала московского такого богослужебного строя, потом уже чуть-чуть пошло по регионам, по епархиям. Опять же у нас есть Русская Зарубежная Православная Церковь, и там, например, нет перемены облачения с белого на красные. Еще даже так иногда кивали в сторону Москвы и говорили: понятно, Пасха красная — Пасха большевистская. Ну это так, в качестве штуки я сейчас привожу, но это реально такой был момент. И знаете, вот начинается опять эти холивары, выяснение отношений: так белое это или красное, алое пасхальное облачение или нет? Да какая разница, суть-то праздника от этого не меняется. Мы прославляем Пасху вот в этом красном облачении — ну чудесно. Или в чистоте, белоснежности Воскресшего Христа, сиянии Его воскресения, в белом облачении — ну тоже прекрасно. И в каждом каком-то событии, явлении культуры — это не вопрос догматики, а культуры, — мы можем увидеть, что-то что нас поддерживает в нашем христианстве, в нашем евангельском образе жизни. И это, кстати, может быть и ответом на ваше суждение о необходимости сохранения народных традиций, обычаев каких-то. Вот если этот обычай, эта народная традиция, она помогает нам в нашем евангельском свидетельстве, в нашей евангельской жизни, в нашем христианском служении — замечательно. И надо только поддерживать эту традицию, надо ее развивать, свидетельствовать о ней нашим детям, представителям других народов. Но, если что-то идет вопреки и что-то, на самом деле выросшее из сорняков и сорняком остающееся, то конечно же, все-таки надо к этому и относиться как к сорняку.
К. Мацан
— Ну вот на этой конструктивной ноте нашу сегодняшнюю беседу мы будем заканчивать. Спасибо огромное. Иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации, был сегодня с нами и вами в программе «Светлый вечер». В студии была моя коллега Марина Борисова и я, Константин Мацан. До новых встреч на волнах радио «Вера». До свидания.
М. Борисова
— До свидания.
Иеромонах Геннадий
— Всего доброго.
Мощь веры во Христа в красках Василия Сурикова
С Богом мы всегда побеждаем, что бы ни случилось!
Художнику Василию Сурикову в своей картине «Апостол Павел объясняет догматы веры в присутствии царя Агриппы, сестры его Вереники и проконсула Феста» удалось показать силу и мощь веры во Христа.
— Добрый день! Покажите, пожалуйста, поближе репродукцию картины Василия Сурикова. Это типографская работа?
— Печать на холсте. Но в нашем салоне художник может выполнить копию маслом. Работу, которую вы попросили показать, часто заказывают, хотя она сложная по сюжету. Я даже её название никак запомнить не могу, столько в нём незнакомых имён.
— Да, название непростое. Полностью оно звучит так: «Апостол Павел объясняет догматы веры в присутствии царя Агриппы, сестры его Вереники и проконсула Феста». В этих словах кратко описано событие из библейской книги Деяний святых апостолов.
— А что это за событие? Хотелось бы узнать о нём подробнее.
— Пожалуйста, я могу рассказать. Главный герой картины Василия Сурикова — апостол Павел, находится под арестом по обвинению иудеев. Вот он, справа, в сером хитоне из грубой ткани, что-то говорит судьям, протянув руку вперед.
— А в чём его обвиняли?
— Иудеи считали, что проповеди апостола настраивают еврейский народ против его религиозного закона. Они поклялись убить Павла и непременно сделали бы это. Но он был гражданином Рима, и судить его мог только представитель римского императора в Иудее. Эту миссию выполнял упомянутый в названии картины проконсул Фест. Он держал Павла под стражей. Заключение не только лишало апостола свободы, но и спасало от мести иудеев.
— А где на картине проконсул Фест?
— В центре полотна, лицом к зрителю, в красно-белых одеждах, с золотой цепью на шее — символом римской власти.
— Как настороженно прислушивается Фест к словам Павла.
— Фест был язычником. Всё, что говорил апостол, звучало для него более чем странно. По речам Павла проконсул понимал, что перед ним человек умный и образованный, но не мог принять его слова о Воскресении Христа. Наверное, именно с таким выражением лица, как на картине Василия Сурикова, Фест сказал проповеднику: «Безумствуешь ты, Павел! Большая учёность доводит тебя до безумия!».
— А кто на полотне изображён на троне, с золотой диадемой на голове?
— Иудейский царь Агриппа. Он правил вместе со своей сестрой Вереникой, которую мы видим сидящей по левую руку от Феста.
— Красавица Вереника явно скучает. Видимо, ей не интересны богословские споры. А вот Агриппа настолько внимательно слушает Павла, что весь подался вперед.
— Агриппа воспринял разговор с апостолом, как словесный поединок. Фест пригласил царя на суд как эксперта. Сам проконсул считал христианство разновидностью иудейской веры, в которой тоже не разбирался. А еврейский монарх был знатоком библейских книг. И Василий Суриков показал, что в первую очередь к Агриппе Павел обращает свою речь. Фигуры иудейского монарха и христианского апостола — ключевые на этой картине.
— И как протекал их спор?
— Павел говорил настолько последовательно, убедительно и логично, что царю нечего было возразить. Он мог опровергать слова подсудимого, но не пророков, которых тот цитировал. А древние праведники свидетельствовали о Спасителе мира, которому надлежит быть Распятым и Воскреснуть. В ответ на пламенную проповедь апостола Агриппа лишь обронил иронично: «Ещё немного, и ты убедишь меня стать христианином»
— То есть, победа была за Павлом?
— Победил Спаситель, и не в споре, а в противостоянии злу. А Павел причастен к Его Победе, и тем силён. Василий Суриков сумел показать эту мощь в картине «Апостол Павел объясняет догматы веры в присутствии царя Агриппы, сестры его Вереники и проконсула Феста». Босой, в простой одежде, стоит христианин перед судьями. Но несомненная вера во Христа читается в его взгляде и жестах и преображает облик в образ победителя.
— Потрясающая картина! Я столько раз держала в руках её копию, а так бы хотелось увидеть оригинал!
— Думаю, это не составит особого труда! Полотно Василия Сурикова хранится в Третьяковской галерее.
Когда за дело берётся Господь. Яна Юревич
Часто бывает так: делает что-то человек, усердно делает, из сил выбивается, а результата нет. И требуется какой-то нечеловеческий рывок. Тогда за дело берётся Господь.
Несколько лет назад, в один из выходных дней февраля решили мы семьей куда-нибудь съездить. Жили мы тогда в Подмосковье и была у нас пара любимых мест. Одно из них мы коротко называли «Кладбище». В том месте и правда было кладбище, на его территории стоял красивый старинный храм, всё это располагалось на холме. Если же объехать кладбище и встать за ним, то с этого холма открывался восхитительный вид.
И мы решили провести вечер, любуясь этим видом. По дороге купили пиццу. Доехали до места, съели пиццу, пообщались, собрались ехать домой. А так как мы свернули с нашей дороги в сторону, нужно было развернуться. Сделать это можно было немного съехав с наезженного покрытия, ведущего вниз с холма. Летом в этом не было бы совершенно никакой проблемы. Но вот зимой... Дорога, ведущая вниз была покрыта даже не снегом. Она была покрыта практически голым льдом. И машина, под собственным весом, начала сползать вниз. Колеса прокручивались, им просто не за что было зацепиться. Машина спускалась все ниже и ниже. А внизу — тупик и все заметено снегом. От меня помощи никакой — я на пятом месяце беременности младшим сыном, старшему сыну — полтора года, тоже ничем не поможет, хорошо еще, что просто спал в машине, не плакал. Вокруг были дома, на холме и вокруг него располагалась небольшая деревенька, но все равно было безлюдно. Тем временем начало темнеть. Ситуация складывалась с одной стороны комичная, но с другой — довольно тревожная.
Вдруг внизу откуда-то появились люди. Увидели нас, начали помогать, толкать нашу машину наверх, подкладывать какие-то ветки под колеса, но ничего не помогало — машина была слишком тяжелой и продолжала спускаться все ниже и ниже.
Чуть погодя ровно на то место, где мы стояли вначале, приехал большой джип. Водитель джипа так же увидел нас, предложил прицепить трос к его машине и попробовать вытянуть нашу наверх. Так и сделали, но мощности джипа не хватило, и он сам чуть не присоединился к нам на ледяном склоне. Хорошо еще, водитель джипа вовремя заметил, что еще немного и тоже поползет по льду вниз, и остановился.
Что делать? Только молиться. Так и поступили. В той ситуации мы уже испробовали все. Наших сил явно не хватало. О чем мы и сказали Богу в молитве. И что же?
Буквально через несколько минут, неизвестно откуда приехал трактор. И совершил тот самый рывок, который был необходим, в два счета вытянув нашу тяжеленную машину наверх. Водитель трактора принял нашу благодарность, при этом отказавшись от оплаты своей помощи. Как внезапно появился, так внезапно и уехал. А мы стояли рядом с машиной на вершине холма, с которого началось наше «ледяное» приключение, и благодарили Бога за Его любовь и заботу о нас. Произошло то, что на первый взгляд выглядит совпадением, случайностью. Но у Бога случайностей не бывает.
Автор: Яна Юревич
Все выпуски программы Частное мнение
Схиархимандрит Иоанн (Маслов) и его семья
Крестьяне села Потаповка, что в Сумской области на Украине, расходились по домам. Зимой рабочий день в колхозе заканчивался рано. Бригадир Сергей Федотович Маслов шагал по улице, прислушиваясь к скрипу снега под большими валенками. Было 6-е января 1932-го года. Рождественский сочельник. Маслов думал о том, как вечером пойдёт на праздничную службу: каким-то чудом в разгар очередной советской антирелигиозной кампании их маленький сельский храм оставался открытым. С радостью думал он и о том, что в его семье совсем скоро будет прибавление — супруга Ольга Савельевна ждала ребёнка. На подходе к дому бригадира встретила соседка. «Где ты ходишь, Федотыч, жена твоя рожает!» — сказала она громким шёпотом. Послали за фельдшером, и вскоре избу Масловых огласил крик младенца. Так, накануне великого праздника, появился на свет будущий монах, богослов, духовник и старец — схиархимандрит Иоанн (Маслов).
Мальчика окрестили и назвали Иваном. Он стал третьим ребёнком Сергея Федотовича и Ольги Савельевны. У Вани было две старших сестры, а позже на свет появились двое младших братьев. Масловы верили в Бога и, несмотря на тяжёлое для церкви и верующих время, крепко держались благочестивых христианских традиций. С раннего детства родители брали Ваню с собой в храм. Во время службы мальчик никогда не шалил, не бегал, а тихонько стоял рядом с родителями. А когда наступало время пения молитвы «Отче наш», которую маленький Ваня знал наизусть, он громко и радостно пел её вместе со всеми прихожанами. Одна из сестёр старца Иоанна вспоминала, что мальчик рос добрым, тихим, спокойным. «Мы, старшие, бывало, затеем драку, а Ваня скажет: зачем дерётесь? И нам станет стыдно. Нам часто попадало от матери, а ему — никогда. Он был смиренный, никого не обижал», — рассказывала она.
Наблюдая за сыном, родители вспоминали, как задолго до его рождения, в 1922 году, из закрытого большевиками монастыря в деревню вернулся их родственник — старый монах. Вскоре он скончался, а перед смертью предрёк, что будет ещё монах в семье Масловых. «Уж не о Ване ли нашем он тогда говорил?», — размышляли Ольга Савельевна и Сергей Федотович.
Но Ваня пока не думал о монастыре — в 1941 году началась Великая Отечественная война. Отца забрали на фронт, и девятилетний Иван остался в семье за старшего. Мать старца Иоанна вспоминала, что сын стал для неё настоящей опорой, а для братьев и сестер — руководителем и воспитателем. Дети называли его «батькой» и во всём слушались. Несмотря на юный возраст, Ваня научился делать всё: шить, готовить, пахать и сеять. Днём он работал дома и в поле, а по ночам плёл на всю семью лапти. «Он кормил семью, укреплял всех нас, — говорила Ольга Савельевна. — Когда пришла похоронка на мужа, он один умел меня утешить, а ведь это так дорого стоит», — вспоминала она. Сестра говорила, что, если бы не Иван, они бы просто не выжили. При этом мальчик успевал учиться — ходил в школу за шесть километров в соседнее село.
В 1951 году Ивана призвали в армию. Там молодой человек сильно простудился, болезнь дала осложнения на сердце. Поэтому его демобилизовали раньше срока. Он вернулся домой и зачастил в Глинскую пустынь, которая располагалась неподалёку от их села. Ездил туда в свободное время на велосипеде. Ольга Савельевна чувствовала: скоро её сын примет важное решение. Так и случилось. В 1954 году Иван сказал матери, что хочет стать монахом и поселиться в Пустыни. Как ни готовилась женщина к такому повороту событий, как ни радовалась, что сын избрал для себя духовный путь, отпускать его в монастырь было тяжело. «Когда он уходил, я за ним следом несколько километров бежала, всё плакала», — рассказывала Ольга Савельевна. Со временем, когда остальные дети устроятся в жизни, она тоже примет монашеский постриг. «Матушка свято прожила свою жизнь», — говорил схиархимандрит Иоанн (Маслов). И всегда с любовью вспоминал свою большую и дружную семью.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен