Поделиться
У нас в гостях был клирик храма святителя Иова на Можайском шоссе в Москве священник Анатолий Правдолюбов.
Разговор шел о судьбе священномученика Михаила Дмитрева, о его служении в небольшом селе, о том, как много простому сельскому священнику удалось сделать для местных жителей, как они много лет защищали его от преследований советской власти и о том, как отец Михаил всё-таки был арестован и расстрелян.
Ведущая: Марина Борисова
Марина Борисова
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость — клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, священник Анатолий Правдолюбов.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Добрый вечер.
Марина Борисова
— Мы с отцом Анатолием уже не первый раз встречаемся в этой студии, чтобы поговорить о наших заступниках и молитвенниках, о наших новомучениках и исповедниках земли Русской, о которых мы, к несчастью для себя самих, знаем очень мало. И каждая отдельная история, мне кажется, приближает нас к этим удивительным людям.
Почему это так важно? Я вот тут перечитывала житие целителя Пантелеимона и обратила внимание на деталь, которая раньше как-то проскальзывала. Он перед крещением общался с людьми, которые в Никомедии уцелели после сожжения всех, кто был в главном столичном храме на праздник. И, собственно говоря, это те же мученики, просто Господь несколько человек сохранил, чтобы было, наверное, кому свидетельствовать о том, что там на самом деле произошло в этой церкви.
И я подумала, что вот как всё-таки удивительно сплетаются судьбы, и близость к новомученикам наша — она всё-таки какая-то ниточка, которая связывает нас с той Русью, о которой сказано, мне кажется, немножко преждевременно, Владыкой Питиримом Нечаевым — «Русь уходящая». Она, конечно, я полагаю, не ушла. Почему так важно нам поближе знакомиться с этими людьми?
Священник Анатолий Правдолюбов
— Это очень важно, и поддерживаю ваши слова, что Русь не просто не ушла, а я как священник и в своей священнической практике общаюсь с огромным количеством совершенно разных людей, и могу констатировать тот факт, что нас окружает очень много хороших людей, по-настоящему хороших.
И, что называется, совершенно неожиданно, иногда вдруг просто даже в каком-то контакте на улице ты сталкиваешься с человеком с удивительно открытым взглядом, улыбкой и каким-то доброжелательным отношением. Это вот у нас слово, которое выпало из обихода, уже редко приходится услышать, но доброжелательность — это, наверное, очень важное качество для современного русского православного христианина. А сегодня мы поговорим о священномученике Михаиле Дмитреве.
Почему именно о нем? В прошлые выпуски мы обсуждали великих светочей, то есть имена этих священномучеников, святителей на устах у всех, о них много знают, слышат, и про них много книг издано. Но есть и очень интересный, целый пласт нашего священно-мученичества XX века — это сельское духовенство, простое, но не от слова, знаете, «простота хуже воровства», а простое в смысле, что это сельское духовенство, которое имело непосредственный контакт и участие, и общение с простым народом, с простыми людьми, то есть не высокого полета или интеллектуального уровня, не городских жителей, а именно сельских настоящих крестьян-тружеников. И что хочется особенно отметить, что образ, который был сформулирован советской антирелигиозной пропагандой, такого толстого, краснощёкого именно попа в рясе, который вот сидит на своей террасочке и ждет, когда к нему в очередной раз принесут что-нибудь, подаяние какое-то или еще что-то, совершенно не соответствует действительности.
И вот очень хочется рассказать об этом удивительном, невероятном сельском пастыре.
Марина Борисова
— Как очень многие его современники-священники, он же сам был из священнической семьи, собственно говоря, очень много было споров в конце XIX века, в начале XIX века, насколько верно соблюдать приверженность сословной России, где священство было отдельным сословием. И на самом деле, когда немножечко знакомишься с историей Русской церкви, действительно начинаешь думать, а был ли в этом смысл? Какой смысл вот в этих священнических династиях? Ведь предугадать, какова будет сфера интересов детей, родителям зачастую невозможно.
То есть их можно учить математике, а они потом будут всю жизнь стихи писать. Но при этом, конечно, если человек практически растёт в церкви, ведь, собственно, начиная с самых первых сознательных лет священнические дети так или иначе приобщаются к богослужению, если уж, ну это как музыкальный слух, вот если он откроется в ребенке, есть шанс, что будет Моцарт.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Шанс есть — небольшой, но есть. Просто этим нужно заниматься.
И будущий Владыка Иларион, он с детства участвовал в богослужении и читал шестопсалмие, будучи совсем ребенком. И вот это очень важный момент, в чем есть очень серьезная заслуга сословного духовенства, исторически, в том, что от отца к сыну передавалась совершенно органично не только наука, как это делать, а сын рос и воспитывался на примере отца.
И если это был действительно достойный пример, то не могло быть другого решения в жизни сына, потому что нет ничего выше и нет ничего достойнее, чем священное служение в том смысле, что как продолжение этого дела. То есть, глядя на то, что делает отец, глядя на то, как он предстоит престолу Божию, как он молится, выбрать что-то другое можно, но когда ты осознаешь, понимаешь и чувствуешь, как это делает твой отец, то невозможно выбрать другое. Да, как правило, в юности, особенно начиная со знаменитого переходного периода, дети пытаются от родителей дистанцироваться и уйти, но в этом заслуга огромного количества, и примеров таких много, русского духовенства, что их дети продолжают их дело.
Да, я, конечно, не пытаюсь скрыть тот факт, что самая революционная атмосфера была именно в семинариях, и знаменитый митрополит Вениамин Федченков, будучи инспектором Тульской семинарии, был таким очагом конфликта и раздора в Тульской семинарии из-за того, что он пытался запретить курение в кельях. То есть, мы от этого тоже никуда не уйдем. И сейчас мы, что называется, уже пережив двадцатый век, за это время мы видим и понимаем, что, да, сословное духовенство Россию не спасло. И, конечно же, среди этого сословия были и пороки, и грехи. От этого мы никуда не уйдем. Но были и ярчайшие примеры, и интереснейшие факты, о которых хочется сегодня рассказать.
Марина Борисова
— Итак, начало служения отца Михаила приходится на такое время, о котором очень горько писал святитель Николай Японский. Он писал о сельском духовенстве, что от своей нищеты оно вынуждено в лучшем случае только в границах катехизиса себя держать. Ни о каком уже там пастырском служении, о каком-то просвещении духовном речи быть не может, потому что просто у человека нет физической возможности этим заниматься.
И вот в это время начинается служение отца Михаила, который своим примером доказал, что всё зависит от человека.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Именно так. И не просто зависит от человека, а от его труда и работоспособности. И самое главное, от любви и желания это делать. То есть, когда человек горит своим служением, своим приходом, своей паствой, то его действительно невозможно остановить. И отец Михаил был именно таким.
Он родился в 1873 году, а в 1897 уже женился и рукоположился. И как, что называется в то время, женился на невесте с приходом. То есть его рукоположили в приход его тестя. И он там прослужил 8 лет. А через 8 лет его отцу престарелому было уже плохо и тяжело, он не мог служить. И мама священномученика Михаила пишет ему письмо и просит его вернуться на отцовский приход.
Он пишет прошение, его переводят на отцовский приход как помощника. И он всю жизнь мечтал там служить. Покровская церковь села Маковеево — это его любимое место. Он родился там, это было его родное село. И попав туда в 1905 году, он включается активным образом в жизнь. Он строит дом, который, слава Богу, сохранился до нашего времени, и отца переселяют в новый дом, у него была такая задумка, но отец, к сожалению, не дожил. Протоиерей Андрей Дмитрев скончался, немножко не успев дожить до того момента, когда его сын закончит строить ему дом.
И отец Михаил служит в этом селе. И в 1913 году происходит конфликт с диаконом. Во время богослужения диакон выругался нецензурной бранью в алтаре у престола Божия. В связи с какой-то ситуацией, точно сейчас уже нельзя установить. Отец Михаил этого стерпеть не смог, и он выгнал диакона из храма. Естественно, диакон написал жалобу, что настоятель превысил свои полномочия и прочее, прочее.
И ситуацию решили урегулировать таким образом. Им с братом родным, отцом Федором Дмитревым, предложили поменяться приходами. И отца Михаила перевели в самый бедный, самый нежеланный приход Касимовского уезда, село Селище. На тот момент, это уже начало XX века, уже какие-то технологии прогрессивные есть. Но в этом селе даже керосинками не пользовались. Там были соломенные крыши, освещали лучиной до сих пор свои жилища. И отец Михаил пришел в совершенно забытый край, так скажем. И он туда пришел с намерением служить Богу и людям. И это то, что его спасло.
Марина Борисова
— Священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». И мы говорим об одном из священномучеников XX века, об отце Михаиле Дмитриеве.
Вот попав в это захолустное, совершенно забытое людьми место, меня в жизнеописании отца Михаила потрясает то, что ведь часто остается за скобками нашего внимания, то, что у него была уже достаточно большая семья. У него было семеро детей. У него была чисто родительская обязанность их всех хотя бы кормить.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Именно так.
Марина Борисова
— Что было проблематично, потому что жалованья, которое он получал как настоятель бедного прихода, вряд ли могло хватить на самые неотложные нужды такого большого семейства. То есть ему приходилось заниматься всей крестьянской работой, чтобы просто было что есть. Вот при этом он развил там такую бурную деятельность, что просто оторопь берет.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Именно так. И удивительно совершенно. На тот момент действительно приход должен был содержать своего священника, настоятеля храма. А приход села Селище был на это не способен. Это было настолько бедное село, что они не могли содержать священника. И он получал жалование из епархии, которое было, естественно, небольшим, потому что большим это жалование не могло никак быть.
Да, у него было семь детей. И он не просто был вынужден, а он сельское хозяйство поставил совершенно на невероятный уровень. Этот человек был удивительной силы веры, молитвы и любви. То есть этот человек, что бы ни делал, за что бы он ни брался, он этим горел и не мог это делать, как было принято говорить, спустя рукава.
То есть он, какое бы дело ни делал, он всегда за него брался исключительно с желанием сделать его как можно лучше. Но не для того, чтобы прослыть каким-то невероятным, а потому что у пророка Исаии есть такие слова: «Проклят всяк, делающий свое дело с небрежением». И священномученик Михаил очень хорошо знал Священное Писание.
И он следовал этим словам всю свою жизнь, во всем. Он организовал не только свое сельское хозяйство, но и всего села. Перед выгоном скота в поля они служили молебен, и он кропил их святой водой. Он закончил фельдшерские курсы, он закончил ветеринарные курсы, он помогал и людям, и животным. То есть он умел не просто ходить за скотиной, а он умел еще и лечить, что было необходимо в то время. Этот человек выстроил каланчу, организовал противопожарную службу, организовал регулярный дозор. То есть были специально учинённые дежурные люди, которые стояли свою вахту на этой каланче в особо засушливые годы, когда была большая угроза пожара. То есть это совершенно невероятно просто, удивительно. И он сам стоял.
Зимой, когда была вьюга, он поднимался на звонницу и звонил в самый большой полуторапудовый колокол. Подолгу звонил. И когда его спрашивали, зачем ты это делаешь, он говорил, что если вдруг кто-то в поле на лошади сейчас едет, то в метель не видно дороги, а на звук лошадь выйдет.
И к нему в Касимове однажды подошел человек и сказал: «Батюшка, я Вам благодарен, Вы мне спасли жизнь. Я слышал Ваш колокол. Я знаю, что это Вы звонили». То есть это совершенно удивительно. Казалось бы, ему было чем заниматься, но вот он шел и звонил.
Марина Борисова
— Он школу ещё построил.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Про школу это отдельная история. Когда он приехал в это село, там был деревянный храм, и строительство каменного храма было заложено, но, к сожалению, осуществить это не представлялось возможным. Так он смог организовать не просто строительство, а тогда была очень интересная технология. Были передвижные кирпичные заводы. То есть можно было договориться с артелью, которая приезжала, а у них там текла небольшая река. Они приезжали, смотрели эту реку, находили нужную глину, разворачивали производство и начинали делать кирпичи. Просто изготовлять кирпичи прямо на месте в селе.
Отец Михаил нашел такую артель, договорился с ними. И не просто выстроил храм, а еще и сельскую школу. И эти строения простояли весь советский период, вплоть до 90-х годов. Это совершенно невероятно. Мы, когда были в этом селе в конце 80-х, в школе даже были целые стекла. То есть ее использовали еще в советское время как школу. Там даже какие-то дети учились. Потом она была закрыта.
В 90-х годах местные жители разобрали всё на кирпичи. Просто всё: и храм, по большей части (слава Богу, стены остались, кровля не уцелела), а школа была практически полностью разобрана потомками тех людей, которых так любил и которым так помогал священномученик Михаил. Но это уже другая страница истории.
А здесь еще хочется поговорить вот о чем. Помимо всей невероятной трудовой деятельности. У него была пасека своя, он занимался разведением пчел, он добывал мед. Он пахал, он сеял, он жал, убирал. То есть это человек, который был абсолютно включен в жизнь своего прихода. То есть он был абсолютным таким, знаете как, абсолютно таким механизмом, который не просто осуществлял работу, а был неотъемлемой частью.
И он действительно жил этим. И вот такая сейчас возникла у меня параллель интересная. Почему Александр Васильевич Суворов не проиграл ни одной своей битвы? Потому что он жил со своими солдатами, он спал в палатке так же, как они. Он ел ту же кашу, что и они. Они видели, что он с ними заодно. И он был с ними заодно.
И вот это удивительно. Можно еще привести параллель. Вспомнить, например, сербского патриарха Павла. Тоже совершенно святой жизни человека, который точно так же, когда видел, что к нему священник на прием приходит в плохой обуви, он, будучи сапожником, шил, тачал, что называется, пару обуви. И когда на следующий год этот священник приходил сдавать годовой отчет, и патриарх Павел дарил ему новые ботиночки. А он был настолько опытен, потому что в первой половине своей жизни он зарабатывал этим на хлеб. Он выжил благодаря тому, что шил обувь. Он на глаз определял размер и все особенности стопы. И обувь была действительно впору, и священники в ней ходили.
Совершенно удивительный факт. Вот священномученик Михаил, помимо всей своей деятельности трудовой, еще участвовал в богословских диспутах. Ездил в соседнее не просто село, а это, можно сказать, такой районный центр за 70 километров от Селища. Лошадь запрягал, зимой ложился в сани, и она его везла. Он мог два дня туда ехать, но он ехал на богословский диспут с протестантами. То есть он отстаивал истинность и чистоту православной веры. Это совершенно невероятно.
И такой из истории семьи его момент, когда он возвращался обратно, он просто говорил лошади: «Домой», заворачивался в шкуру какую-то в этих санях и спал. А лошадь его везла домой. И никогда не ошибалась. Вот это тоже совершенно удивительно что, то время, казалось бы, нам такое далекое какое-то и неразвитое технологически, а действительно живая душа животного могла привезти своего хозяина, даже если он спит в санях, уставший после богословского диспута, она его везла домой много километров и приходила к дому. Это совершенно потрясающе. Такая была жизнь интересная.
Марина Борисова
— Мне, как бывшей клиросной певчей и регенту, особенно дорого воспоминание о том, как он ввел на своем приходе общее пение за богослужением. И занимался с людьми, проводил с ними спевки. Я по опыту знаю, насколько важно, когда храм поёт вместе с клиром.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Это не просто важно. Это необходимое условие участия в богослужении мирян именно для того, чтобы люди чувствовали себя единым Евхаристическим пространством, что называется. То есть это не просто присутствие в храме, это участие в богослужении, которое необходимо для того, чтобы люди чувствовали себя нужными и близкими Богу, Церкви и богослужению. И обратите внимание, такая же параллель и с Петром Зверевым, о котором мы говорили, и с Иларионом Троицким. То есть действительно, казалось бы, зачем эти сложности? Можно же просто организовать двух-трех певчих и спокойно совершенно справляться с этой задачей.
Нет, священномученик Михаил так не мог. Он вынес псаломщицкое место с амвона (как обычно справа или слева клирос бывает), он вынес в народ; и люди приходили, стояли рядом, пели. Более того, он занимался с ними, он сам был музыкально образован, у него дома было пианино и фисгармония, и он играл, и владел этим, и занимался с людьми, ездил по селам ближайшим, собирал желающих петь.
То есть опять же возникает вопрос, когда он все это успевал делать? Но человек, знаете, как Федор Михайлович Достоевский говорил такую фразу: «Если человек чего-то очень хочет, он обязательно это сделает». И вот священномученик Михаил действительно этого не просто очень хотел, он горел этим и не мог иначе, просто не мог по-другому.
И когда вступила в силу советская власть, то, конечно же, такому священнику была не просто объявлена борьба, а такой священник был невыгоден и неугоден абсолютно новой советской власти, которая боролась с верой и церковью.
Марина Борисова
— Ну, священник никакой был неугоден этой власти, просто, когда гонения продолжаются несколько или даже много десятилетий, они не могут быть одинаковыми. То есть в разные периоды советской власти они приобретали разный характер.
Когда читаешь жизнеописание, это очень видно, потому что были, как это ни странно нам может показаться, такие периоды, когда в разных местах, особенно в глубинке, если священник был популярен у своей паствы, и паства была готова отстаивать своего батюшку, иногда это получалось. Иногда получалось и храм сохранить. Ну, до какого-то предела, конечно, потом наступала полоса сплошных гонений, тогда уже ничего не спасало.
Но не надо удивляться, когда в особенности 20-е, начало 30-х годов, когда сталкиваешься с ситуацией, когда сначала арестуют, потом выпустят. Или сначала вынесут чуть ли не расстрел, а потом заменят ссылкой на три года. Не было еще отработанного алгоритма. Он только с каждым новым витком отрабатывался.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Складывался, да. То есть не было понимания, как бороться и уничтожать церковь так, чтобы это было эффективно.
Но по поводу угодного власти и священства, я имел в виду обновленчество. И в 24-м году священномученик Михаил становится благочинным 1-го Касимовского уезда. То есть его деятельность была отмечена, и его назначают на ответственный пост. И, естественно, тут же приходят к нему люди из ОГПУ с требованием признать обновленческий раскол.
Марина Борисова
— Но я думаю, что это очень важная часть жизни отца Михаила, и мы подробнее поговорим о ней через буквально несколько минут.
Хочу напомнить нашим радиослушателям, священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». В студии Марина Борисова. Мы ненадолго прервемся, вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.
Марина Борисова
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси.
Мы говорим о священномученике Михаиле Дмитреве. Прервались мы как раз, когда речь зашла о самом драматическом периоде его жизни, 1924 год, отец Михаил становится благочинным.
Мне хочется напомнить тем, кто знает, и, может быть, рассказать тем, кто не знает, что 1924 год, он особенный тем, что зимой умер Ленин, и председателем правительства стал Рыков. Во власти полная чехарда, и совершенно непонятно, какое течение возьмёт вверх, и выбрать линию поведения по отношению к духовенству было сразу, наверное, трудно, слишком много было спорных вопросов, не только касающихся церкви. И было, как сейчас бы, может быть, сказали, окно возможностей или, по крайней мере, слабая надежда, что власть переменит отношение к церковной иерархии. По крайней мере, патриарх Тихон очень надеялся на то, что ему удастся легализовать церковную иерархию, то есть получить официальный государственный статус хоть какой-то, потому что до этого времени официальным статусом церкви обладали только обновленцы, а патриаршая, так называемая, церковь была вообще за скобками. Непонятно, что какое-то нелегальное объединение, на которое не распространяются никакие даже советские законы.
И вот была надежда, что благодаря этой чехарде в правительстве большевиков, может быть, удастся каким-то образом добиться официального статуса. И власть вроде бы дала такую надежду, потому что вроде как согласилась, но при одном условии, если в синод будут введены представители обновленцев, то есть условие заведомо абсолютно невыполнимое, даже не для священноначалия, а для любого вообще православного верующего человека.
Вот на этом фоне благочинным становится отец Михаил.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Да, и он, став благочинным, сразу же сталкивается с определенным давлением на него, естественно, бессмысленным и бесполезным. И был такой эпизод даже, что к нему пришёл представитель ОГПУ вооруженный и требовал, чтобы он признал обновленчество и участвовал сам в этом процессе.
На что отец Михаил сказал, что ему надо подумать. Этот человек выхватил револьвер, стал размахивать у него перед лицом и кричать: «Я сейчас застрелю тебя прямо здесь и мне за этого ничего не будет». Но отец Михаил остался непреклонен, как он потом уже сказал своей дочери: «Я просто хотел прийти попрощаться с семьей».
Он вернулся домой, попрощался с семьей, и когда следующая встреча произошла, этот человек спросил: «Вы подумали?» Он сказал: «Да, я подумал и решил не подписывать». И был уверен, что его сейчас арестуют и уведут. Но, слава Богу, этого не произошло, у него было еще несколько лет его служения, его выполнения его обязанностей, но конечно же его отметили как человека, который ведет так называемую контрреволюционную деятельность.
Марина Борисова
— Ну а как еще можно, если практически его отбили прихожане.
Но всё же не так просто, как в книжке написано, но представить себе местное начальство, то же ОГПУ. Вот они допустили какие-то народные волнения. За это можно, между прочим, и местом поплатиться в те времена: «Как так, почему вы не удавили это народное выступление в зародыше»? Поэтому разные могут быть причины, но факт остается фактом. Его же вначале приговорили к пяти годам высылки.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Да, в 30-м году, точнее, в конце 29-го, к нему стали приходить с обысками. И такой эпизод очень интересный был.
Священномученик Михаил особо почитал святителя Николая и был очень вдохновлён этим святым и всегда ему молился. И когда его уже арестовали в 37-м, перед смертью он благословил своих детей и сказал: «Я поручаю вас святителю Николаю».
Когда в 30-м году пришли с обыском, то в доме у него лежал наградной револьвер и шашка, и патроны были к нему, от одного родственника, который часто бывал в этом доме. Был участником войны, был офицером военным, это было его наградное вооружение; и нужно было срочно спрятать, а не знали куда. И револьвер спрятали в улье, потому что если бы нашли это оружие, то конечно же арестовали и увели бы сразу.
И когда пришли обыскивать дом, то обыскали всё и один из комиссаров красноармейцев пошел смотреть улья, понимая, что там тоже что-то может быть.
И когда он подошел к улью, в котором лежал револьвер, то дочь священномученика взмолилась святителю Николаю с просьбой, чтобы он не залез туда, потому что если бы он нашел, то сразу понятно было бы все. И в тот момент, когда он подошел к этому улью, рой загудел и, скажем так, поднялся внутри, то есть этот человек понял, что, если он туда полезет, произойдет что-то непоправимое, и он не стал смотреть. И таким образом в тот момент священномученик Михаил был спасен таким заступничеством святителя Николая, что этот револьвер не был найден.
Марина Борисова
— На самом деле, я думаю, что заступничество святителя Николая и, я думаю, Покров Матери Божией иначе не объяснишь, потому что такой популярный, активный батюшка, естественно, не мог не притягивать к себе внимание ОГПУ.
Надо представить себе, что это были за годы, 1927 год, 15-й съезд ВКПБ, принятие решения о коллективизации. Естественно, начались же бунты, но, когда еще не сломили хребет самым активным и разумным крестьянам, естественно, они сопротивлялись. И это было самое главное, с чем надо было бороться, а тут вот, пожалуйста, есть такой активист, вокруг которого люди сплачиваются, по инстанциям ездят, если его там власти задевают, и я думаю, что, если бы не вмешательство святых покровителей, вряд ли в эти годы батюшка отделался бы только обысками.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Да, конечно, и не просто только обысками, а там ведь раскулачивание прокатилось по Селищам, и большое количество людей было выслано, и, так скажем, их переселяли куда-то, в общем, в сибирскую сторону, и многие не доехали.
Марина Борисова
— В Нижний Тагил.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Да, и многие не доехали, кто-то умер по дороге от переживаний, от болезней, от сложностей пути, то есть приход, по сути, был разгромлен, но все равно отец Михаил продолжал свою деятельность.
В 30-м году уже его арестовывают и отправляют на суд в Касимов город, и когда был объявлен суд, в 10 часов утра из всех окрестных сел и деревень пришли люди, которые пришли защищать своего священника.
Суд перенесли на 4 часа дня, никто не ушел, никто не разошелся, все ждали, сидели. Когда суд окончился и был вынесен обвинительный приговор, и священномученик Михаил был приговорен к пяти годам высылки, раздался женский голос в зале заседания: «А где судьи?» И оказалось, что их уже нет в зале, они прятались за высокой поленницей, которая находилась во дворе Касимовского, ну, того здания, где проходил суд на тот момент. И люди пришли в ярость: они разбили окна, ломали мебель; в общем, они всячески выражали свой протест. На тот момент это было еще хоть как-то возможно, и люди не испытали на себе еще всего ужаса красного террора в этом месте, поэтому они могли себя так вести. Они вывели священномученика Михаила из зала суда и отвезли его обратно в село.
Ещё пять лет после этого он каким-то удивительным образом действительно жил, служил, и их не трогали. Возможно, что действительно не хотели провоцировать народного волнения, восстания, может быть, какие-то другие причины, но в любом случае это и есть покровительство Божьей Матери Святителя Николая, верным служителем которых был священномученик Михаил.
Марина Борисова
— Но матушку-то его они доконали.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Это было позже, это было в 1936 году, потому что, точнее, в 1935, в 1935 был повторный обыск и арест, и они не просто доконали, они особо издевательски ее обыскивали, и от переживаний и от нервных потрясений не выдержала психика ее, она действительно сошла с ума, и через год в 1936 году она умирает, и ее могила находится справа от храма Селищенского Покровского храма.
Могила до сих пор есть, она там лежит, и священномученик Михаил, как сам об этом потом говорил, служил по ней целый год ежедневно литургию и панихиду, и когда он отслужил, сказал, теперь я за нее спокоен. Это был 1937 год.
В 1937 году митрополит Сергий Страгородский ходатайством владыки Аркадия Остальского наградил протоиерея Михаила Дмитрева митрой, и он фактически перед своей смертью сподобился такой высокой наградой, получил эту митру. Сохранилась фотография 1937 года, последняя фотография, где он после службы стоит в митре с крестом в алтаре своего храма.
Марина Борисова
— Священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер», мы говорим о судьбе священномученика Михаила Дмитриева, мы подошли к самой трагической кульминации его жизни, 1937 год.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Он был арестован по решению тройки НКВД, известной, и его сразу этапировали в Рязань, потому что прекрасно понимали, что если это будет, как в прошлый раз, его оставят в Касимове, то народ придет его забирать и воевать за него, а его сразу отправили в Рязань.
В следственном деле есть особая пометка следователя, где сказано, что пытки применены в полном объеме, это трудно представить, что это значит, но это страшно, а самое главное, ради чего, зачем нужно было применять к сельскому священнику пытки в полном объеме? Для того, чтобы он оклеветал, оговорил и сдал еще кого-то, кого можно было бы посадить по его навету, но отец Михаил никого не оговорил, никого не сдал и, что потрясающе, при всем при этом сохранил, как его сокамерники потом об этом свидетельствовали, что до конца своих дней, даже накануне расстрела, он был в расположении духа бодром и ободрял всех, кто находился рядом с ним.
Это удивительно и совершенно невероятно. Откуда человек черпал такую силу и имел такой дух? Да, конечно, можно сказать, что вот он таким родился, потому что его родной брат, протоиерей Фёдор, таким не был, он был другим человеком и, что удивительно, священномученик Михаил претерпел на себе все испытания этого времени, а его родной брат, который уехал служить в Покровской церкви села Маккавеево, его даже не арестовали ни разу и ни обысков не было, ни преследований никаких, он служил. Но на его долю выпала другая трагедия, его сына родного восемнадцать лет отроду арестовали и увезли в неизвестном направлении и, как потом выяснилось, это было где-то под Пермью, пермские лагеря, и оттуда он смог написать только одно письмо своему отцу: «Папа, отпой меня, завтра меня не станет». Что должен испытать отец, который получил такое письмо от своего восемнадцатилетнего сына. Это удивительно, то есть испытания и силу веры Господь давал проявить и тому, и другому, и каждому выпадают такие испытания, которые человек способен нести.
Священномученик Михаил был невероятной силой, стойкостью духа, и это действительно было особое явление для того места и для того времени, хотя для того времени таких явлений было множество в разных местах, но это о чем говорит о том, что вера настоящая, такая, которая горы может двигать, она действительно была у людей того времени, и очень многие говорят, что Церковь и духовенство виноваты в том, что случился семнадцатый год, и все, что было дальше после этого.
Это не совсем правильное и корректное обвинение, даже если рассматривать исторические факты, но все равно были не просто подвижники веры, а были такие ярчайшие примеры, как священномученик Михаил.
К нему приехали дети, дочери в Рязань прощаться. Их, конечно же, не пустили. И только он смог из окна, которое было заколочено специальным таким деревянным щитом, он смог высунуть благословляющую руку, он даже благословить их не мог, он просто выставил руку со священническим перстосложением, и они знали, что это его рука. Это все, что они видели перед смертью, и единственная возможность, которая была, попрощаться со своим отцом.
Когда внук священномученика Михаила пришел в архивы ФСБ в 90-х годах и попросил следственное дело своего деда, ему принесли большую папку толстую, в которой хранилось множество всяких подробностей и деталей следственного дела, допросы и прочие документы, и что поразило больше всего родных, которые смогли прийти в этот архив, что в этом деле, как и в остальных делах, хранящихся в архиве, есть не просто отпечатки пальцев, а есть целый отпечаток ладони, и как мне рассказывали родственники священномученика Михаила, говорили, что они прикладывались к этому отпечатку как к иконе, потому что это совершенно невероятно, человека не стало в 1937 году, а грубо говоря, в 1997 году мы открываем эту папку и там рука, к которой ты можешь прикоснуться, и это совершенно невероятно и непередаваемо удивительно, а для чего она хранится, с какой целью, кому это нужно, и ведь так хранятся отпечатки рук всех расстрелянных в 1937 году, это совершенно что-то такое мистическое, необъяснимое, непонятное, и в то же время, слава Богу, что была такая возможность открыть эту папку и прикоснуться к руке человека, которого уже много лет нет на этой земле, но мы так много о нем знаем и помним, и самое главное, любим, и это совершенно удивительно, что сохранилось столько о нём памяти, и о нём помнят до сих пор, про него рассказывают в тех местах. И это действительно особая отличительная черта.
Он был не просто вместе со своим приходом, он жизнь за него отдал. В 1937 году, когда было понятно, что его уже расстреляют, но еще не арестовали, ему предложили скрыться в Москве, уехать в Москву и переждать там это время, он ответил коротко и односложно: «Как я оставлю свой приход? Я не могу его оставить». И он прекрасно знал, что закончится это дело, совершенно конкретно, но отказался от возможности бежать, скрываться и спасать свою жизнь, это тот самый евангельский образ, когда пастырь добрый душу свою полагает за овцы, и так и поступил священномученик Михаил.
Марина Борисова
— Да, мне кажется, что еще очень важно вспомнить тех людей, которые в те самые годы боролись за отца Михаила, спасали его, ходили по судам, ездили в вышестоящие инстанции, писали петиции, прошения. Отец Михаил был фигурой, которую видно, её видно властям, она притягивает внимание, и у властей в какие-то периоды могут возникнуть свои резоны не трогать его, но вот эти простые люди, простые прихожане, которые спасали его столько лет, они-то как раз были не на виду, и придраться в те времена к каждому из них ничего не стоило, и каждая эта придирка могла стоить жизни.
То есть вот эта вера в Бога и доверие своему пастырю — это тоже удивительные плоды всей этой жизни, всего подвига отца Михаила, ведь он их, собственно, вырастил такими.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Да, он вложил в них всё: душу, сердце. Он был с ними везде: в поле, в лесу, где угодно; и самое главное, он был с ними на богослужении, он молился искренне, любил это делать, служил почти ежедневно.
К сожалению, такая тенденция есть, и была она и в синодальный период, и в другое время, когда священнослужитель отделяет себя от пасомых и превращает свое служение в некий такой элемент жречества, то есть некое превозношение над всеми, кого он должен окормлять и пасти, то есть такая особая возвышенная позиция. Это было то, что абсолютно было чуждо отцу Михаилу, то есть он убирал навоз со своими крестьянами вместе, он пахал поле с ними вместе, он и в алтаре был в облачении тоже с ними вместе, то есть это удивительная совершенно простота, но она связана с искренностью и любовью. Он не хотел быть для них «своим в доску», то есть это не было желание иметь популярность среди людей, а он просто таким был, и это очень важно, когда священник способен разделить и не просто разделить, а поддержать и даже отдать свое тому, кто в этом нуждается.
И этот эпизод известный из его жизни, что у него была такая особенность, он помогал людям и старался делать это так, чтобы было незаметно, то есть там в Селищах была вдова, которая лишилась мужской части своей семьи, они погибли на фронтах Первой мировой войны, и сыновья, и муж, она не могла распахивать себе поле, и он по ночам к ней приходил, потому что, во-первых, не было другого времени, во-вторых, у него не было возможности в цикле его работ, и он отпахал ей поле тогда, когда она не могла застать, она не знала, кто это делает, то есть она просто не могла в силу того, что она в это время или спала, или занималась своей работой в доме, то есть она не видела, кто именно это делает, и стало известно, что это делал он, когда его в 37-м году не стало, то на следующую весну ей уже никто не распахал этот участок.
То есть это такая деталь, казалось бы, она может быть и не особо значительная, но она очень характерная, то есть человек даже так мог поступить, хотя, опять же, наверняка он уставал, наверняка ему было тяжело и трудно, но он таким образом выполнял заповедь Христа: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», то есть он отказывался от своего ради этой вдовы, чтобы она имела возможность прокормить себя и посадить то, что необходимо вырасти для того, чтобы целый год существовать.
Марина Борисова
— Я вот думаю, как удивительно, ведь в послереволюционные годы сохраниться в таком качестве могли только сельские священники. В городе настолько сильный был пригляд со всех сторон, что только подспудно можно было что-то делать священнослужителю, и только на сельских приходах, которые до 1917 года кто только не критиковал, и духовенство высшее, и разночинцы, и революционеры, и со всех сторон доставалось этому сельскому духовенству, но так получилось, что в годы особенно жестоких гонений только в глуши можно было еще что-то делать какое-то более-менее продолжительное время.
Священник Анатолий Правдолюбов
— Да, действительно так, потому что городское духовенство было под плотным надзором совершенно, таким что называется, неотступным, и пострадало их еще больше, что называется, потому что они пытались что-то делать, и их арестовывали и уводили. А в сельской глуши действительно, что называется, даже сейчас сотовая связь плохо работает, то есть чем дальше от центра пересечения власти, денег, рынка и всего прочего, тем есть хоть какая-то возможность действовать самому по себе, и действительно священномученик Михаил имел возможность действовать, и действовал до последнего своего вздоха, исполненный искренней любовью к Богу и к ближнему.
Марина Борисова
— Спасибо огромное за эту беседу.
Священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, был сегодня в студии программы «Светлый вечер», с вами была Марина Борисова. До свидания, до новых встреч.
Священник Анатолий Правдолюбов
— До свидания. Храни вас Господь.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Святитель Иоанн Шанхайский». Глеб Елисеев
- «Путь иконописца». Александр Чашкин
- «27-е воскресенье по Пятидесятнице». Священник Николай Конюхов
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Святитель Иоанн Шанхайский». Глеб Елисеев
Поделиться
Гостем программы «Исторический час» был кандидат исторических наук Глеб Елисеев.
Разговор шел о судьбе удивительного святого, почти нашего современника, святителя Иоанна Шанхайского, о том, как складывался его путь к церковному служению, как вместе со многими соотечественниками оказался в вынужденной эмиграции после гражданской войны в России, как, благодаря его трудам, удалось договориться о принятии русских беженцев в США и Австралии, и как в святителе Иоанне удивительным образом объединились подвиг юродства и епископское служение в Китае, Европе и США.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Все выпуски программы Исторический час
«Путь иконописца». Александр Чашкин
Поделиться
Гостем программы «Вечер воскресенья» был художник-иконописец Александр Чашкин.
Мы говорили с нашим гостем о его пути к вере, о приходе к иконописи после встречи с архимандритом Зиноном, а также о том, почему церковное искусство стало значимой частью его жизни.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. Как всегда, в этом часе мы говорим о пути христианина в светском обществе. Сегодня у нас удивительный гость в студии Светлого радио, Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников, расписывал более 15-ти храмов в России и за рубежом. Наверное, проще сказать, что не расписывал Александр Иванович.
Александр Чашкин
— Руководил росписью, скажем так.
Кира Лаврентьева
— Да, да, да. Все известные монастыри, храмы, скажем так, большинство известных храмов и монастырей, так или иначе, все равно связаны с рукой Александра Ивановича. Даже сербский монастырь Дайбабе известный и в США и везде.
Александр Чашкин
— Кафедральный собор Американской Православной Церкви.
Кира Лаврентьева
— Здравствуйте, Александр Иванович. А то я вас представляю-представляю.
Александр Чашкин
— Здравствуйте.
Кира Лаврентьева
— Да, дорогие друзья, Иверская часовня на Красной площади, храм Георгия Победоносца на Поклонной горе, кафедральный собор в Самаре. Много-много можно перечислять, и в интернете всё это есть. Я думаю, вы уже поняли, гость у нас сегодня незаурядный, это мягко скажем, а вообще, конечно, крайне интересный. Александр Иванович, традиции нашей программы предполагают спрашивать о пути к вере, в вере и жизни с верой. Но я вас еще хотела бы спросить и о пути к иконописному искусству, потому что чем вы только не занимались. Вы сами говорите, что учились в Суриковском институте, окончили оперную студию при Центральном Доме работников искусств, пели на клиросе, так собственно и начал прокладываться ваш путь к вере. Расскажите, пожалуйста, как вы стали верующим человеком, я думаю, это как-то с иконописью очень связано.
Александр Чашкин
— Я начну с того, что я родился в семье, которая никакого отношения не имела к вере, к христианству, к православию. Более того, отец у меня был известным коневодом, родился я фактически в Киргизии на берегах озера Иссык-Куль. Там отец мой создавал породу, которую начали создавать еще до революции. Дочь генерал-губернатора Семиречья, Пьянкова со своим мужем поручиком прочитали статью Пржевальского, что самое красивое место на земле — это озеро Иссык-Куль. Хотя Пржевальский, как известно, был путешественником и объездил очень много стран и земель. И они возмечтали именно там создавать новую породу лошадей, которая объединяла в себе киргизскую лошадку, которая по горам хорошо ездила, донскую лошадь, которая была самая выносливая в мире лошадь, и чистокровную английскую лошадь, которая была по экстерьеру и по скорости самой быстрой, самой красивой в мире, ибо произведена она была от ахалтекинцев, от древней лошади, на которой еще ездил по преданию Макендонский, Буцефал его жеребец был. И я там родился. Поэтому я никакого отношения к иконам не имел. В 15 лет мы переехали в Рязанскую область, отца пригласили во Всесоюзный институт коневодства работать, продолжать работу селекционную на счет лошадей. Рядом было село Константиново известное, где родился Сергей Есенин. Моя первая профессия была — я объезжал лошадей, в течение очень многих лет я работал наездником, это называется правильно конюх-берейтор, занимался конным спортом. Казалось бы, моя судьба сама мне велела продолжать дело отца, быть коневодом, заниматься лошадьми. Но получилось так, что я работал на ипподроме, объезжал лошадей, работал в отделении чистокровных лошадей Рязанского конного завода. В это время я рисовал пейзажики. Однажды я в обществе взял и что-то спел. Мне сказал один человек, бас, который когда-то учился в консерватории: ты что, сумасшедший с таким голосом ты занимаешься лошадьми? И отвел меня к солистке Большого театра Масловой, как сейчас помню, народной артистке Советского Союза. Она меня приняла в школу при Большом театре. Была такая школа-студия, где был ректором сам Козловский, который прослушал меня, тут же меня приняли без всяких экзаменов. Я проучился там почти 4 года. Более того я учился у солистки Ла Скала в прошлом, такая была Нина Леонова-Бинесович, знаменитое драматическое сопрано. Я решил, что, наверное, буду оперным певцом. Я безумно любил Карузо, Марио Ланца, слушал пластинки этих великих теноров-итальянцев. Сам мечтал, давал концерты, пел по-итальянски неаполитанские песни. Меня даже называли итальянец из Химки Ховрино, тогда кто-то меня обозвал. И получилось так, что меня направили в консерваторию, а мне было уже больше 28 лет, а туда принимали на дневное отделение только до 28 лет. А на вечернее принимали только москвичей, у меня тогда не было прописки и, короче говоря, я в консерваторию прошел по экзаменам, но меня не приняли. И я пошел работать, кто-то мне посоветовал: иди в церковный хор, может быть, тебя возьмут певчим. Через каких-то знакомых я попал на Сокол, храм Всех Святых, меня прослушал регент Чуенков знаменитый, тоже известный регент был. Меня приняли туда, и я стал петь в храме. Что из меня оперного певца не вышло, я несколько подрасстроился, достаточно сильно. Но, смирившись, стал петь в церковном хоре, и потом подумал, что это, может быть, моя судьба. Но дальше произошло какое-то чудо невероятное, как я считаю. Чудо, которое говорит о том, что не всегда мы делаем то, что хотим. Это нужно нашей судьбе, говорят, что прокладывается сверху судьба человека, то есть Богом. А человек уже должен сам решать, ему дана свобода воли. У нас на Соколе работала монашка Вера уставщицей, которая меня как-то отвела, сказала, что у нее дома живет знаменитый старец Сампсон Сиверс, так называемый.
Кира Лаврентьева
— Ничего себе.
Александр Чашкин
— Говорит: пойдем, я тебя познакомлю. Я говорю: нет, Вера, что ты, такой старец знаменитый, зачем я ему нужен? — Нет, ну, пойдем все-таки. Он уже старенький, ты будешь рад знакомству с ним. В общем, так получилось, что я к нему попал, к Сиверсу. Он, что интересно, спросил: ты чем занимаешься? Я говорю: да вот, работаю на ипподроме, пою в храме, оперного певца из меня не получилось, очень доволен, что попал не в герои оперы, Каварадосси, Канио «Паяцы», а пою церковные вещи. Так, работаю на ипподроме, объезжаю лошадей, пишу пейзажики, говорю. Но параллельно, когда я работал на ипподроме и начал писать пейзажики, мне надо было у кого-то учиться. В Суриковский институт я тогда мечтал только поступить, но моя мечта до реальной не воплотилась. Поэтому я просто познакомился с художником Зюзиным, который был очень интересный человек и художник. Он сказал мне тогда, только из армии я вернулся: Сашулька, зачем тебе Суриковский институт? Вот есть такой маэстро, метр московской богемы Василий Яковлевич Ситников, пойдешь к нему, десять академий закончишь, великий рисовальщик. Я подумал, почему не сходить. Он отвел меня к этому Ситникову, который сейчас очень известный человек, у него картины во многих музеях, в частности несколько картин в музее Гуггенхайма находятся в Америке. В общем, я попал к нему в ученики, показал пейзажики, он говорит: мне это очень нравится — и стал параллельно учиться у него, у этого Ситникова, живописи, рисунку.
Кира Лаврентьева
— В гостях у «Вечера Воскресенья» Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Вот, вы попали к Ситникову?
Александр Чашкин
— Да. И вот у Ситникова брали уроки большие серьезные художники, которые давно закончили Суриковский институт, даже преподаватели у него брали уроки. В частности, как сейчас помню, Александр Иконников преподавал в Суриковском институте. Я ему как-то сказал, что отец страшно переживает, что я не учусь в Суриковском, а продолжаю работать, объезжать лошадей. По сути дела, конеберейтором, моя была профессия. Берейтор это наездник, объездчик лошадей. Мне Иконников сказал: а давай, я тебя возьму, у тебя такой уровень, что я тебя возьму. Формально сдашь экзамены, а я тебя возьму в Суриковский институт на вечернее отделение. Только не говори Ситникову, не говори Зюзину, никому не говори, и ты потихонечку закончишь. И я там проучился 4 года, закончил Суриковский институт, эти вечерние классы, как они назывались. Я возвращаюсь к тому, когда я попал к Сиверсу, он меня спросил, чем занимаешься? Я говорю: вот, я учился в Суриковском, работаю на ипподроме, пою в храме. И он, обращаясь к Вере, не ко мне, а к Вере, это удивительно было, сказал: Вера, ты знаешь, что Александр будет писать иконы? Отведи его к Зинону. Я удивился, говорю: батюшка, во-первых, я не собираюсь иконы писать, потому что иконы пишут святые, с моей точки зрения, и потом кто такой Зинон, я не знаю, не слышал. Он тут же сказал: Ну, Зинон это современный Рублев. Это мне сказал батюшка и подтвердила Вера. Вера, ты его не слушай, что он там не будет, он будет иконы писать, отведи его к Зинону. Кстати, я, перебивая себя, могу сказать, что я встречал несколько даже священников. Одного профессора психиатрии, в Яме он настоятель — Ям такое место под Москвой — который был профессором медицины, у которого была своя клиника и который тоже пришел к Сиверсу, тот сказал: ты будешь священником. Он сказал: что вы, батюшка, я же профессор, занимаюсь психиатрией. — Нет, ты будешь. И он через два года стал священником. К сожалению, я забыл, как его зовут, не важно. Я очень удивился, что к какому-то Зинону, который есть современный Рублев, меня должны отвести. Я думаю, ладно, сказал и сказал батюшка. Мы поговорили, распрощались, я благословился и ушел. А потом по истечении где-то месяца она мне предлагала... Тогда возрождался Даниловский монастырь, там работал этот самый Зинон. Несколько раз она всё пыталась меня привести, я всё отговаривался, потом как-то мы с ней куда-то шли, она говорит: а давай всё же зайдем в Даниловский монастырь. Я говорю: ну, давай, раз уж мы проходим мимо, давай зайдем. Мы зашли. Она сказала: я к Зинону, если можно его вызвать. Я, потом работая с Зиноном много лет, знал, что он никогда не выходил к женщинам, даже не спрашивал, монашка это, не монашка, просто он ни к кому не выходил, потому что столько желающих было его увидеть. А здесь он вышел и спросил меня, в том числе, вы зачем пришли? А я говорю: я хотел бы помогать как-то, если можно вам помочь в росписи монастыря, в работе над восстановлением Даниловского монастыря. Он говорит: хорошо, приходите завтра, я вам найду какую-нибудь работу. На следующий день я пришел в Даниловский монастырь. И здесь произошло еще некое чудо. Когда я зашел в храм Семи Вселенских Соборов, в котором Зинон работал над иконостасом, я увидел, как он работает. Он писал икону. И я, когда увидел, как он работает, и вообще его в работе увидел первый раз, я понял, что передо мной действительно гениальный иконописец, и до сих пор так считаю, и не только я, а в мире очень многие так считают. Более того, наперед забегая, могу сказать, что когда я руководил росписью кафедрального Никольского собора Американской Православной Церкви в Вашингтоне, то меня познакомили с отцом Федором Куфусом, который на то время — это около 30-ти лет назад было, 27 лет назад — был ведущим, считался самым дорогим и самым известным греческим иконописцем современным. Меня познакомили, я с ним сразу подружился. В том числе надо было сказать комплимент. Сначала я посмотрел на его работу, он расписывал храм, по-моему, Архангела Михаила у Потапова в Зарубежной церкви. Я посмотрел, мне очень понравилось, я ему сказал: отец Федор, по-видимому, два самых выдающихся современных иконописца, это вы и Зинон. Он на меня посмотрел внимательно и сказал такую фразу: ты знаешь, Александр, ты ничего не понимаешь в иконах, если ты сравниваешь, с Зиноном никого нельзя сравнить в современной иконописи, и даже меня, — он поднял палец кверху — даже меня нельзя сравнить с ним. Он, конечно, самый выдающийся художник современности. Дальше произошло вот это чудо, когда я стал работать с ним над восстановлением. Я растирал краски, полгода или год не говорил, что я занимался живописью, и смотрел, как он работает, и это было для меня самой высшей школой, конечно. А дальше он уехал в Псково-Печерский монастырь, я поехал за ним, пробыл у него где-то полгода-год, и наезжал к нему время от времени. В это время я уже поступил в Софринские мастерские иконописные, где я проработал несколько лет. Я уже подумывал, как бы мне не остаться совсем в Псково-Печерском монастыре, я был типа послушника, имел такую аккредитацию в виде послушника. Кстати, вторым послушником у Зинона был тогда нынешний митрополит Тихон, а тогда он был просто для меня Гоша.
Кира Лаврентьева
— Да, были эти времена.
Александр Чашкин
— Это были те времена, когда мы вместе с ним были, а потом он перешел к Крестьянкину. А меня вдруг однажды вызывает наместник, сейчас он митрополит Коломенский в Подмосковье, тогда был наместником Псково-Печерского монастыря отец Павел, тогда еще Павел, и говорит: тебя призывает зачем-то патриарх. А я говорю: зачем? — Ну вот, вроде, об Америке какая-то речь идет. Теперь расскажу, как я попал в Америку, также интересный рассказ. Когда я работал в Софринских мастерских, первый храм, росписью которого я руководил, был знаменитый, очень известный храм в Кочаках, родовой храм семьи Льва Николаевича Толстого, где похоронены все его предки, дети почти все, кроме него самого, конечно. Как известно, он похоронен не около храма, а около дома. Известно, да?
Кира Лаврентьева
— Ну да.
Александр Чашкин
— Когда закончили роспись этого храм — сейчас, кстати, об этом фильм пытаются создать, как я расписывал больше 30-ти лет назад его — вдруг приехала американская делегация. В составе Американской делегации был настоятель кафедрального собора Американской Православной Церкви отец Дмитрий Григорьев, это очень известный знаменитый автор многих классических трудов о Достоевском, он специалист по Достоевскому, классические труды многие принадлежат именно ему. И владыка Василий (Родзянко) всем известный, который был епископом Вашингтонским на то время. Ну и еще несколько человек было. Они ездили по России, чтобы найти русского художника, который бы расписал кафедральный собор Американской Православной Церкви. Это связано с тем, что им хотелось, чтобы именно русский расписал. И второе, может быть, материально, с греками разговор более серьезный в смысле материальном. Короче, им понравилась моя роспись, и они меня пригласили, к Алексею II пришли, говорят: вот, мы хотим Чашкина, чтобы он руководил росписью кафедрального собора. В течение полгода, тогда я приехал из Псково-Печерского монастыря в Москву, меня вызвал патриарх Алексей II, сказал: ты поедешь в Америку расписывать собор. Я уже рассказывал, что отец Павел, наместник, сказал, что я тебя не благословляю в Америку ехать. Я говорю: что делать, раз патриарх вызывает, съезжу. Если меня утвердят, то мир посмотрю. — Нет, я тебя не благословляю. Кстати говоря, через месяц он приехал, уже епископом Нью-Йоркским стал. Значит такое, говорит, послушание. Я говорю, ну, что же, вы вроде не собирались, владыка. А он сказал: ну, знаешь, все-таки послушание, послушание. Так получилось, что я там проработал три года, расписывая кафедральный собор. Для меня это был подарок судьбы невероятный, конечно. Дело даже не в Америке, а в том, что... Это длинный разговор отдельный, коротко скажу. Я там пообщался с потомками русских эмигрантов, которых изгнали еще большевики в 20-х годах. Допустим, тот же Григорьев был сын генерал-губернатора Архангельска. Тот же владыка Василий был внук председателя Государственной Думы. Толстой Владимир Сергеевич, староста храма, который был прямой потомок Алексея Михайловича Толстого, Милославский. Там были такие потомки древних даже русских родов, эмигранты. Я бы так сказал, что это были подлинные патриоты России. Они не считали, что сами уехали, они достаточно негативно относились к тем, кто уезжал сам, их же родителей, дедов изгнали большевики фактически, они любили Россию, были подлинными патриотами России. Поэтому я был в обществе, как попал среди какой-то элиты русской, которую лишили родины. Я был счастлив там находиться три года, счастлив был работать там. Конечный итог — я могу сказать, в газете «Вашингтон пост» было написано, что из Москвы приехала группа русских иконописцев во главе с Александром Ивановичем Чашкиным, которые превратили кафедральный собор в жемчужину мировой живописи, была такая фраза в газете «Вашингтон пост». Так что я вернулся, Алексей II был очень доволен, наградил меня орденом Владимира III степени.
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в студии Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы очень скоро к вам вернемся. Пожалуйста, оставайтесь с нами.
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, меня зовут Кира Лаврентьева. Я с радостью напоминаю вам, что у нас сегодня знаменательный гость Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Огромное количество храмов, монастырей расписывал Александр Иванович в России и за рубежом. Об этом мы сегодня говорим, говорим о богословии иконы, говорим о пути Александра Ивановича к вере и к иконописи. Все это, конечно, интересно, и часа нам явно уже не хватает, я вижу. Александр Иванович мы с вами остановились на росписи храма в Америке. Пожалуйста, расскажите, как там дальше всё продолжалось, как всё развивалось.
Александр Чашкин
— По приезде из Америки я был главным иконописцем предприятия Софрино, фактически был главным иконописцем Московской патриархии. Дальше было много интересного, в том числе, я познакомился с совершенно потрясающим человеком, которого уже канонизировали как местного святого. Я думаю, что когда-нибудь его канонизируют не только как местного. Так же возвращаюсь к Родзянко, епископу Вашингтонскому, я даже думаю, что его когда-нибудь канонизируют, потому что многие, в том числе и я, общаясь с ним, поняли, какой это удивительный человек, совершенно бескорыстный. Более того, он еще не признанный миром богослов. Он написал совершенно потрясающую книгу «Теория распада вселенной и вера отцов», где выдвинул идею, с точки зрения современных астрономов и богословов она кажется совершенно безумной, а именно теорию о создании мира. Он прочитал у Василия Великого, своего святого, что наш мир, когда галактики разбегаются, это осколки Вселенной, которые разлетаются во все стороны, летят в тартарары, но когда-нибудь они будут назад. В индийской философии похожее есть. Во всяком случае, он говорил, что это не создание мира, по его гипотезе. А создание мира — это был райский совершенно мир в другом измерении, который через грехопадение взорвался и стал разбегаться во все стороны неизвестно куда. Короче говоря, на первой взгляд совершено безумная идея, но он ее вычитал у Василия Великого. Я говорю, что владыка Василий был выдающимся богословом, которого еще мир не оценил, а как человек он был совершенно удивительный. Есть такая книга «Тайны святых», где говорится о том, что такое святой человек. Это человек, который полон некой энергии любви, энергетики любви. Я в свое время познакомился и исповедовался у Кирилла, а Кирилл это человек, который был духовником Алексея II, духовником лавры был.
Кира Лаврентьева
— Архимандрит Кирилл (Павлов).
Александр Чашкин
— Да, Павлов. И вот, я случайно попал к нему на исповедь, даже не хотел исповедоваться, хотел сбежать. Он говорит: э, куда собрался, ну-ка иди сюда. Проговорив с ним 15 минут, я не хотел от него уходить. Настолько это был удивительный человек, настолько он меня обаял этой энергией любви, что мне просто хотелось около него быть все время. То же самое чувство у меня было к владыке Василию. Отец Дмитрий Григорьев тоже был такой же человек. Короче говоря, слава Тебе, Господи, я познакомился со многими... То же Сампсон, который мне такую невероятную идею... Я заканчиваю уже о своем пути, я думаю сказать, я не собирался никогда иконы писать, как из моего рассказа следует, он меня направил на этот путь и только через много десятилетий я понял, что меня Господь вел этим путем, а я еще и сопротивлялся. И каждый раз было то, что Господь меня приводил к моей профессии, единственной, которой я сейчас занимаюсь, и без нее уже не мыслю ни своей жизни, ни своего будущего, ни своего прошлого. И всё это увидел во мне этот старец Сампсон. Еще один старец, я считаю, что вопрос канонизации только вопрос времени — это отец Авель Рязанский.
Кира Лаврентьева
— Вы его называли своим духовником?
Александр Чашкин
— Он для меня был как отец родной. Я его знал в течение почти 25-ти лет. Я не знаю, может быть, отношения мне напоминают отношения Зосимы и Алеши Карамазова. Я к нему приходил всегда, я даже не мог его назвать духовным отцом, он был просто очень близкий, родной человек, с которым я готов был общаться бесконечно долго и много, даже более того, он однажды меня призвал и сказал: Сашенька, дорогой, вот через полгода я умру. — Да, что вы, батюшка, да живите. — Нет, Сашенька, ты уж помолчи, пойдем, я тебе покажу, где будет моя усыпальница. Был небольшой храм-часовня Серафима Саровского, а отец Авель был в схиме именно Серафим. Мне показал, над могилкой такое напишешь, здесь царская семья, а он особо почитал царскую семью. Сказал, где что написать, и ровно через полгода он умер действительно. И я расписал эту часовню в Иоанно-Богословском Рязанском монастыре. Эта часовня в честь Серафима Саровского стала усыпальницей этого великого старца, который около 15 лет жил на Афоне и 11 лет был игуменом — по-нашему настоятель, у них игумен — Пантелеимонова монастыря Афонского. Еще один случай расскажу, где Америка меня тоже привела, и на этом я свою судьбу закончу. Однажды некий человек, который был вице-премьером Украины, еще дружественной нам когда-то давно, лет 15 назад, Лунёв, он был министром угольной промышленности, выдающийся специалист горного дела, решили с братом сделать собор в Святогорском монастыре Донецкой области. Это, кстати, родина моих предков со стороны отца, там рядом село было, где отец родился. И они искали тоже художника. И вот он случайно совершенно, мне аукнулась та же Америка, я так уже для смеха рассказываю, однажды выбирал художника, не разбирался в иконах, смотрел фотографии. И вдруг наткнулся на фотографии, где я стою вместе с Ваном Клиберном, как известно, был великий пианист, один из величайших пианистов 20-го века, сказал: а это кто? Это же Ван Клиберн? — Да, Ван Клиберн. — А это кто? — А это иконописец Чашкин. Не будет же Ван Клиберн, скажем так, с нехорошим человеком фотографироваться, там другое слово обозначил, не очень приличное. Вот, его беру. Благодаря Вану Клиберну, я попал, руководил росписью собора в Святогорском монастыре. Я почему их вспомнил, Лунёвых, светлых людей, двух братьев, Сергея Георгиевича и Владимира Георгиевича, которые построили этот великолепный собор, который я считал моей самой лучшей работой, я его расписывал в течение двух где-то лет, ездил туда. К сожалению, год назад его разбомбили. Не полностью, он остался, но очень сильно разбомбили. А это был потрясающий собор. Украинская Церковь даже наградила меня высшим орденом украинским — орденом Нестора Летописца I степени за роспись этого собора. Ну, а потом пошло туда, куда уже пошло, и этот собор теперь не знаю, восстановят когда-нибудь или нет. Но Лунев говорит: дай Бог, война закончится, поедем восстанавливать. Я про свою судьбу всё рассказал.
Кира Лаврентьева
— В гостях у «Вечера воскресенья» Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Александр Иванович, можно много вас спрашивать, потому что действительно интересно. Десять жизней в одной как-то уместилось у вас удивительным образом. Хочется спросить про богословие иконы.
Александр Чашкин
— Давайте.
Кира Лаврентьева
— Ваши мысли по поводу иконописного искусства узнать.
Александр Чашкин
— Это вопрос очень злободневный и правильный. В Москве сейчас восстанавливается чуть ли ни 300 храмов, и этот вопрос очень злободневный. Здесь какой-то спор между академическими художниками, которые, скажем, закончили Суриковский институт или закончили академию Глазунова, они претендуют на роспись многих храмов, более того, расписывают. В частности, когда я приехал из Америки, меня призвал Алексей II и сказал: Александр Иванович, как мы будем храм расписывать Христа Спасителя? Тогда он уже был готов, но еще готовился к росписи. Я ему сказал: ваше святейшество, если мы будем пытаться повторить то, что было, во-первых, художника уровня Семирадского, Репина, Сурикова, Крамского, Васнецова сейчас нет. И я ему напомнил, что Васнецов, когда расписывал в Киеве собор известный, после росписи собора, которую все очень хвалили, сказал такую вещь удивительную. Он сказал, что все мы, современные художники, мечтая о славе Дионисиев и Рублевых, к сожалению, шли совершенно не тем путем. То есть то, что мы сделали, это не церковное искусство. Поэтому надо возвращаться к подлинному каноническому церковному иконописному искусству, а не расписывать в академической манере храмы. В чем тут дело? Известен такой философ и богослов, как Павел Флоренский, он написал гениальную совершенно книгу, которая называется «Иконостас», всем советую ее почитать, чтобы понять, в чем разница между иконописным искусством и академическим искусством.
Кира Лаврентьева
— Вы написали отца Павла без нимба в одном из храмов американских, в благодарность ему за эту книгу.
Александр Чашкин
— Да, да, я там... Я тут же прокомментирую немножко. В храме в Америке табличка была, что храм посвящен жертвам русской революции. И когда надо было расписать заднюю стенку, я предложил сделать роспись, в которой отразить жертвы революции. То есть канонизированных уже святых и тех, которых не канонизировали еще, но которых, может быть, канонизируют или нет, но они пали, были жертвами революции. В частности, разговор идет о Павле Флоренском. Он, безусловно, по всем категориям был мученик, то есть той самой жертвой революции, потому что его до сих пор трудно... По одним сведениям его расстреляли в 38-м году, по другим в 43-м. Но, во всяком случае, это был выдающийся совершенно богослов, выдающийся философ. По какому случаю его не канонизировали? Кто-то сказал, что в его богословских рассуждениях клубок нераспустившейся ереси, еще что-то сказано было. Многие люди, большинство было за канонизацию Павла Флоренского, а его все-таки не канонизировали. Я его почитаю особенно и даже считаю его святым. Тогда не была еще канонизирована царская семья именно нашей патриархией Московской, а была канонизирована только зарубежной Церковью. На этом у них был большой разлад, очень много спорили, очень много ругались. После того, как Московская патриархия канонизировала царскую семью, помирились и, более того, воссоединились в какой-то мере, произошло воссоединение зарубежной и нашей патриархии, о чем мечтал владыка Василий (Родзянко), человек сам с невероятной судьбой. Если рассказать его судьбу, он участвовал в сопротивлении Югославском, он был в армии... четники, так называемые, это православное королевское войско сербское. К сожалению, когда Тито организовал уже коммунистическую армию, начал где-то в 43-м году активные боевые действия против фашистов, а до этого все бои вело именно православное это войско четников. К сожалению, Тито победил, и частично ему были приписаны все победы, а четников многих, кто участвовал в сопротивлении, именно православное войско, посадили в Югославии. Владыке Василию за то, что он был врачом в армии четников, дали 6 лет. Он просидел два года, кажется, в тюрьме коммунистической, потом его поменяли на кого-то, и он попал в Англию, и стал учеником знаменитого владыки Антония Сурожского, который его послал в Америку. Он стал епископом Сан-Францисским, а уже потом стал епископом Вашингтонским. Вот такая судьба у него была. Во всяком случае, всю войну он прошел, воевал в армии, просидел несколько лет в тюрьме. Потом был у владыки Антония послушником многие-многие года, он его сделал епископом. Короче говоря, возвращаясь к теме, я уже процитировал Васнецова, какая разница между академическим искусством, так называемым, и церковным искусством?
Кира Лаврентьева
— Да.
Александр Чашкин
— Церковное искусство изображает некое историческое событие или историческую личность. Что такое иконописный канонический подход к изображению? На иконе изображена личность уже в преображенном виде. Святой не как историческая личность, а как некая преображенная личность, которая уже находится в высших формах бытия в другом измерении. Так же как любое событие, которое происходит, исторически, допустим, Тайная вечеря происходила две тысячи лет назад в Иерусалиме. Ныне каждый год мы празднуем ее. И притом, празднуем не только то событие двухтысячелетней давности, но мы празднуем как какую-то вечную Пасху, именно Воскресение Христово, которое каждый раз на Пасху, как некое мистическое событие, которое свершилось в вечности и которое происходит постоянно в вечности. Поэтому, в сущности, молиться на не преображенный образ, а не на иконописный образ не имеет смысла, потому что на нем изображена историческая личность. Смысл христианства — именно преображение всего нашего естества, всего человечества так же, как и всего мира. Иоанн сказал в Евангелии: и да будут даны человекам новая земля и новое небо. То есть преображенная земля и преображенное небо после Второго пришествия. И все люди после Страшного Суда уже в преображенном виде в этой новой земле и новом небе будут жить совсем в другом измерении. Многие не знают такой вещи, что икона — это окно в потусторонний мир, по совершенно замечательному определению Павла Флоренского. Когда человек молится на икону, он обращается не к нарисованному образу, а к именно к первопричине. Допустим, к Спасителю, не нарисованному, а через изображение Спасителя обращается к Спасителю, Который истинно находится в Горних мирах, в высшей форме бытия, в высшем измерении. И он обращается к этому высшему Божественному образу Спасителя, а все святые, которые несут в себе образ этого Спасителя, тоже уже в преображенном виде находятся в Царствии Небесном. И мы, обращаясь к святому, обращаемся к Царству Небесному, к Горним мирам, в которых находятся эти святые. Я не говорю, что это какая-то еретическая вещь, хотя по канонам точно обозначено. Допустим, я Алексею II, когда он меня спросил, как будем расписывать храм Христа Спасителя, сказал: ваше святейшество, если пытаться повторять то, что было, то придется рисовать образ Саваофа на куполе.
Кира Лаврентьева
— Нельзя же, да? Он не канонический, запрещен Седьмым Вселенским Собором.
Александр Чашкин
— А образ Саваофа запрещен, буквально считается еретическим. Собственно, иконопись началась с того, что Господь Иисус Христос принял человеческую плоть, и мы изображаем именно Его человеческую сущность. Конечно, мы не в состоянии Его Божественность отобразить, но мы изображаем Его человеческую сущность. В том числе, запрещено изображения образа Бога Отца, потому что Бог Отец в богословском понятии абсолютно трансцендентное понятие к нашим человеческим измерениям, абсолютно невыразимое, не измеримое, и потому во всех религиях он запрещен. Между прочим, мало кто знает, что также изображение Саваофа даже в нашем каноническом понятии православия не просто запрещено, а считается еретическим по решению Четвертого Вселенского Собора.
Кира Лаврентьева
— Четвертого, а я сказала Седьмого.
Александр Чашкин
— И Седьмого Московского Собора. Повсеместно изображение Бога Отца и так называемой Новозаветной Троицы распространены именно потому, что это уже влияние католиков, влияние Запада. После известного исторического события, когда Петр I, не понимая ни православия, ни его догматов, ни его глубины богословской, философской, послал учиться художников на Запад. Они приехали, закрасили великолепные шедевры Рублева, Дионисия, Феофана Грека и стали рисовать в академическом реалистическом стиле Бога Отца, дедушку с бородой, сидящего на облаках, пупсиков таких вместо ангелов. Например, Павел Флоренский говорил: какая разница даже в изображении складок иконописного искусства и академического. Академическое искусство изображает материальные складки одежды. Иконописное искусство — это суть светозарное облачение святых. Не только лик должен быть изображен в иконописной манере, то есть преображенный образ святого, который уже находится в неком другом измерении, в Царствии Небесном, в Горних мирах, и даже складки его одежды должны быть изображены, как светозарное некое облачение, а не как материальное облачение. В этом большая разница. Икона ведет сознание современного человека от материалистического понимания мира, где, по выражению Шмемана, главный грех обозначен чуть ли не единственным — грех потребительства в самом широком смысле этого слова, когда потребительство есть главный смысл человечества. Когда главным смыслом человечества должно быть то, о чем говорит икона, то есть возвышение и преображение человека, изменение сознания. Литургия это таинство единения любви. Через это таинство и через любовь мы возвышаемся до неких Горних миров, и наше естество в некотором смысле испытывает некое преображение и некое соприкосновение с высшими Горними мирами, о чем литургия постоянно и возвещает. Именно изменение сознания, отбросим всё земное и обратимся своим взором в Царствие Небесное к Горним мирам. Поэтому, я еще раз повторяю, сейчас, я думаю, те священники, которые предлагают расписывать новые храмы, должны на это обратить серьезное внимание. Я понимаю, что у кого-то есть возможность пробить заказ на академические изображения в храме. Всё это может быть и написано хорошо, хотя повторяю, сейчас нет художников такого уровня, как тот же Васнецов или Нестеров, которые даже в изображениях академических достигали совершенной духовной высоты, очень высокой. Но тот же Васнецов говорил, что мы шли не тем путем и наша живопись не стала церковной от того, что мы писали не в той манере и, мечтая о славе Дионисия и Рублева, повторяю, мы создавали не церковное искусство. На это надо обратить особенное внимание современным и священникам и... Кстати говоря, заметьте, я был, естественно, в Греции, я был на Кипре. Что меня удивило на том же Кипре, что практически все католические храмы расписаны в иконописной манере, то есть в византийской манере. Более того, у нас многие считают, что русская иконопись должна капитально отличаться от византийской иконописи. Хотя я думаю, что все выдающиеся иконописцы, начиная с Рублева, Дионисия или совершенно замечательной Старой Ладоги, считали себя преемниками Византии, так же как считают себя преемниками, я думаю, и наши богословы, не только иконописцы. Естественно, что надо обратить на это серьезное внимание. К сожалению, есть такие примеры, когда совершенно замечательные иконописные храмы даже многие уничтожаются. Например, в Царицыно храм, который расписывал мой приятель Соколов Александр, к сожалению, его потрясающие, великолепные росписи сбили и записали просто академическими не очень высокого класса работами. Все возмущаются, но что делать, чтобы этого не повторялось? Я надеюсь.
Кира Лаврентьева
— Спасибо огромное, Александр Иванович. Дорогие друзья, в этом часе на Радио ВЕРА с нами был Александр Иванович Чашкин, художник, иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Александр Иванович, спасибо вам, что вы приоткрыли свои фрагменты жизни, это действительно очень ценно для нас и, уверена, для наших слушателей. Всего вам доброго. До свиданья.
Александр Чашкин
— До свиданья всем.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
«Почему Бог не отвечает?»
ПоделитьсяВ этом выпуске программы «Клуб частных мнений» клирик храма всех святых в земле Российской просиявших протоиерей Григорий Крыжановский, заместитель руководителя пациентской организации «Содействие больным саркомой» Александр Бочаров и педагог, блогер Яни Ролански размышляли о том, почему иногда кажется, что Бог не отвечает на молитвы и почему не всегда дает просимое. Многие слышали о чудесах, которые происходят по молитвам, как Бог помогает и в большом, и в малом, но при этом приходится сталкиваться и с тем, что Господь не дает просимое: больной не выздоравливает, проблема не решается, — ответ, как будто не приходит. Почему так бывает, как принять такую волю Божию? Об этом, в частности, и шла дискуссия в этой программе.
Ведущая: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Клуб частных мнений
