«Священник в детских садах». Священник Николай Дубинин, прот. Максим Горожанкин

У нас в гостях были духовник Введенского православного детского сада города Старый Оскол священник Николай Дубинин и духовник Троицкого детского сада в Старом Осколе протоиерей Максим Горожанкин.

Мы говорили о роли священника в детских садах, об особенностях и значении детской Литургии и о том, как можно доносить до детей в доступной для них форме важные духовные истины.

Ведущий: Константин Мацан

---

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона Константин Мацан. У нас сегодня тема очень необычная, и я, честно говоря, несмотря на все годы работы перед микрофоном и в православных медиа, впервые с такой темой сталкиваюсь, очень интересно поэтому. Мы сегодня поговорим о присутствии священника не в школе, к чему мы более-менее привыкли, а в детском саду. У нас сегодня в гостях священник Николай Дубинин, духовник Введенского православного детского сада города Старый Оскол. Добрый вечер.

Священник Николай Дубинин:

— Добрый вечер.

Константин Мацан:

— И протоиерей Максим Горожанкин, духовник Троицкого детского сада города Старый Оскол. Добрый вечер.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Добрый вечер.

Константин Мацан:

— Был знаменитый фильм «Детсадовский полицейский», а вы детсадовские священники. Действительно я не лукавлю, не для красного словца, священник в ВУЗе — тема достаточно известная; священник в школе, в светской даже школе, тоже более-менее понятна, по крайней мере, эта тема давно присутствует, обсуждается. А вот в детском саду, кажется, что-то неожиданное. Может для вас с учетом вашего опыта это не так. Расскажите, насколько давно вы этим занимаетесь, в чем суть и смысл служения священника именно в детском саду? Отец Максим?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Я являюсь духовником Троицкого детского сада уже порядка десяти лет. Смысл служения в детском саду, наверное, прежде всего, заключается в том, что мы пытаемся с детьми молиться, вместе с детьми главное, что мы делаем, это молимся. В детском саду есть храм, это целая группа, которая переоборудована под храм.

Константин Мацан:

— Большой храм получается.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да, большой храм. Ты заходишь в детсадовскую группу, а попадаешь — внутри все, как в храме: иконостас, алтарь, аналои, иконы. На мой взгляд, так и есть, мне кажется, самое первое и главное, на что мы обращаем внимание, когда совершаем свое служение в детском саду, я как священник, это то, насколько комфортно себя дети будут ощущать, именно находясь на Божественной литургии. Есть такое понятие — детская литургия. Это литургия, которая совершается более кратким чином, чтобы дети не уставали. Когда ты начинаешь ее совершать, первое, с чем ты сталкиваешься, дети себя по-разному ведут. Они шумят порой, им непривычно находиться в атмосфере храма и вообще в атмосфере, когда нужно себя спокойно вести, и воспитатели порой пытаются урезонить, успокоить.

Константин Мацан:

— Я могу себе вообразить, а вернее, не могу вообразить, потому что у меня дочка ходит в детский сад, я привожу ее, отпускаю в группу, такое броуновское движение в этой группе.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Совершенно верно.

Константин Мацан:

— Игрушки разбросаны и летают в воздухе, кто-то ест, кто-то спит, кто-то стоит на голове. Это все преобразовать в группу молящихся, это задача, как в одном сюжете сказано, требующая самоотречения.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Мы по этому пути и пошли. На все попытки воспитателей урезонить детей я сказал: не надо никого воспитывать. Мне как-то на глаза попалось видео, литургию совершал митрополит Антоний Сурожский, и в это время в храме было очень много детей. Что меня удивило, поразило и научило в итоге, это то, как себя вели дети. Им было очень комфортно, кто-то ходил по храму, кто-то может быть, даже баловался, и владыка Антоний никому из них не сделал замечания. Делать замечание детям, которые минуту не могут постоять на месте, конечно, бессмысленно. Мое пожелание воспитателям было такое: вы главное следите, чтобы они себе не навредили, то есть за порядком, за безопасностью детей, все-таки подсвечники, у нас свечи горят. По полу валяться можно, в храме ковры.

Константин Мацан:

— Прекрасно.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— К чему я клоню? Каждый раз, когда приходят новые дети, ты вступаешь в новый учебный год, сентябрь, литургия: здравствуйте, дети, мы вас приветствуем, мы вам очень рады, дорогие родители, мы вместе будем молиться. И родители смотрят такими глазами большими, им не понятно, как это все будет происходить, у них первый опыт службы. Хор не слышно, меня не всегда слышно. Дети громко себя ведут. А потом пройдет месяц, помимо того, что богослужения совершаются, воспитатели детей учат молитвам, Отче наш, Символ Веры, все группы от начальной до выпускной. Спустя месяца полтора, ты совершаешь литургию, поворачиваешься посмотреть, а в храм вообще кто-то пришел? Оборачиваешься, а там сто двадцать детей, и они стоят, не шелохнувшись, и в храме тишина. И потом Символ Веры гремит.

Константин Мацан:

— Потрясающую картину вы рисуете. Правильно я понимаю, что когда мы говорим о тех детских садах, в которых вы служите, это не просто светские детские сады, в которые приходит священник. Это какие-то специальные детские сады, как православная школа воскресная или православная школа даже общеобразовательная, это такой же специальный церковный детский сад?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— У меня смешанного типа детский сад, в котором я являюсь духовником, он больше светский.

Константин Мацан:

— И государственный.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Он государственный. У отца Николая епархиальный.

Константин Мацан:

— Тогда, отец Николай, и про ваш опыт расскажите.

Священник Николай Дубинин:

— В нашей Белгородской митрополии, насколько я помню, на сентябрь 21-го года, когда мы открывали наш православный Введенский сад, это был десятый православный детский сад. Среди этих лишь один муниципальный, а все остальные девять уже считаются епархиальными. Это несколько, на мой взгляд, имеет больше плюсов. Извините за такие детали, например, по кухне мы можем сами определять рацион питания и корректировать так, как нам это видится лучше и полезнее, в том числе для наших малышей. Что значит епархиальный детский сад? Это значит, что руководство в детском саду, а главное работа с коллективом полностью корректируется и подчиняется епархии и правящему архиерею. Поэтому у нас создается такая семья. У нас, например, на выездные собрания благочинных приезжают, в том числе, и директора православных гимназий, и директора и заведующие детских православных садов, чтобы быть в одной упряжке, чтобы мы могли, взаимодействуя с духовенством, тут же вместе решать общие задачи, слушать и доклады, поднимать важные вопросы. Вот так это выглядит.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Я пока не забыл, что интересно. У меня муниципальный детский садик, а у отца Николая епархиальный. Заведующая твоего детского сада была до назначения заведующей старшим воспитателем в том, который окормляю я.

Константин Мацан:

— То есть в муниципальном, потом перешла в епархиальный.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— У нас такое взаимопроникновение, дружба.

Константин Мацан:

— Я почему это уточнил? Потому что когда это епархиальный детский сад, вроде, казалось бы, это понятнее. В том смысле, что есть родители, которые хотят своих детей отдать в садик, связанный с церковью, в котором был бы священник, была бы какая-то, на детском уровне, в меру детская религиозная жизнь, и там присутствие священника, понятно, не вызывает вопросов. А муниципальный детский садик, там же разные родители. Не вызывает у кого-то сомнения, смущения, что к нашим детям священник приходит.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Мне кажется так. Когда ты заходишь, будем говорить о моем опыте, в детский садик Троицкий, интересное название, не правда ли, первое, ты заходишь в детский садик, который называется Троицкий, тебе это о чем-то говорит, наверное. И второе, над входом в детский сад купол. Да, он муниципальный, но приводя своего ребенка в этот конкретный детский сад, любой родитель понимает, что, наверное, в этом детском саду православию уделяется больше внимания, чем в соседнем, коль скоро вот такой вход, вот такое название. И еженедельно совершается Божественная литургия. Поэтому заведующая детского сада всегда спрашивает у родителей: понимая все это, вы не против, чтобы ваши дети ходили именно к нам. Не потому что у нас сад новый.

Константин Мацан:

— Он новый?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— А он новый. А еще и вот это, вы должны быть хотя бы не против. Ну и конечно, потом мы все подключаемся и говорим, что не просто вы не против должны быть, вы не должны и надежд на волшебство возлагать, как это часто бывает. Я своего ребенка приведу, а вы из него сделайте волшебным образом православного, верующего, порядочного, и мне его передайте вот таким чудесным. Мы всегда говорим, что мы все в педагогическом процессе, это наша работа общая. Моя, как духовника, заведующей, воспитателей и, конечно, родителей, чтобы у ребенка не возникало диссонанса: тут сад, все же православный, хоть и муниципальный, в садике вера, а дома неверие. Этого диссонанса стоит родителям избегать, волшебства не будет. Воспитание детей это не волшебство, это кропотливый труд.

Константин Мацан:

— Вы указываете, мне кажется, на важную проблему, в чем-то даже психологическую, что у родителей и вправду встречается запрос на то, чтобы куда-то ребенка отдать, чтобы его там духовно воспитали, но самому в это не вмешиваться или кому-то это полностью делегировать.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Мне кажется, это и в социальной жизни очень часто так бывает. Я ребенка доведу до секции, до кружка, вы из него сделайте каратиста, художника, спортсмена, гимнаста.

Константин Мацан:

— Нет, но все-таки со спортивной секцией, я, допустим, вожу ребенка на плавание, я не могу из него сделать пловца сам, я не могу в этом поучаствовать.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Но все же умеете плавать?

Константин Мацан:

— Я умею плавать, но мне кажется, он уже умеет плавать лучше меня.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Мои дети тоже умеют плавать лучше меня.

Константин Мацан:

— Я могу собрать сумку, купить плавки, шапочку, очки и водить его на занятия, но все-таки тут я полагаюсь на квалификацию тренера.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Давайте мы тогда по базовым вещам определимся и сойдемся в чем-то. Если вы водите ребенка на плавание, то вы хотя бы на каком-то минимальном уровне умеете плавать. А если вы приводите ребенка в православный детский сад, научитесь хотя бы ограждать себя правильно крестным знамение. Я вот о чем.

Священник Николай Дубинин:

— Я знаете, хотел бы еще добавить. Мы с отцом Максимом, между прочим, вместе учились в воскресной школе. Я не знаю, как отец Максим охарактеризует, но я свой приход именно так охарактеризую. Мама меня отдавала в воскресную школу с надеждой, что из меня сделают хорошего человека. Вы правы в этом. Когда есть некий контраст, можно я приведу тот пример, который я наблюдал в своем еще детском восприятии мира? Контраст, мир церкви и люди церкви, и мир моего двора — это были совершенно разные миры. Мама на это сделала акцент. Куда повести ребенка в середине 90-х в рабочем городке, везде таилась какая-то опасность, мало работало секций. Нас во многом воспитывала улица. И интуиция житейская, материнская распорядилась так: поведу его в церковь, недавно открыли воскресную школу, там его добру и научат. Эта интуиция двигает многими сегодня. Может быть, она бессознательна, может быть, как-то не с`артикулирована точно, но родители понимают, что в церкви плохому не научат, что если священник и верующий педагог будут работать с моим ребенком...

Константин Мацан:

— Хуже не будет.

Священник Николай Дубинин:

— Хуже от этого никому не станет.

Константин Мацан:

— Священник Николай Дубинин, духовник Введенского православного детского сада города Старый Оскол и протоиерей Максим Горожанкин, духовник Троицкого детского сада города Старый Оскол сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы говорим о присутствии священника в детских садах. Да, отец Максим?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Отец Николай упомянул о нашем общем опыте. Мы действительно ходили в одну и ту же воскресную школу и важный момент еще. Там интересно было построено обучение, было мало помещений, и наши родители ждали нас, мы сидели за партами, а наши родители сидели на галерке.

Константин Мацан:

— Тоже слушали лекции.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Воцерковилась мама отца Николая, воцерковилась моя бабушка.

Константин Мацан:

— Хороший результат.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да, да.

Константин Мацан:

— Видите, мы же о чем говорим, получается. Вы, отец Николай, привели пример, что действительно, хуже не будет от того, что человек приводит своего ребенка в воскресную школу, в церковь, плохому не научат. А отец Максим, как мне кажется, делает акцент немножко на другом, на том, что часто родитель полагает, что на этом его функция закончена, просто привести, а хорошо бы, чтобы сам тоже включался.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Я именно об этом говорю, да, одно другому не должно мешать. Должна быть активная позиция, если ты хочешь своего ребенка видеть активным. Мы же все родители, так или иначе, как люди немощные, с одной стороны, с другой стороны, немножко наивные, хотим, чтобы наши дети были чуть лучше, чем мы.

Константин Мацан:

— Расскажите какие-нибудь истории про детей в детском саду православном на службе. Я подозреваю, что у вас их много, мы так умно говорим о социальных каких-то аспектах детских садиков, но ведь вы работаете с детьми, с их непосредственностью. Наверняка вы для себя что-то, если угодно, о вере, может быть, открываете, общаясь с самыми маленькими. Может быть, были какие-то вопросы, которые вас в тупик поставили. Как спросит ребенок о чем-нибудь — самый известный вопрос, который в голову приходит, попадет ли мой котик в рай и так далее — но каков ваш опыт человеческий и пастырский общения с самой младшей частью вашей паствы?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— По поводу мировоззренческих вопросов в раннем возрасте меня удивило, что и мой вопрос, который я задавал священнику, когда перешагнул порог храма, я услышал от одного из детей из детского сада. Я себя вспомнил, я был постарше, я воскресную школу начал ходить, мне было десять лет, а ребенку, который тот же вопрос задал, было лет пять. Я ответ уже знал, слава Богу.

Константин Мацан:

— И что же он спросил.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Он спросил, откуда взялся Бог.

Константин Мацан:

— Прекрасный вопрос.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да, тот вопрос, на который, казалось бы, нет ответа.

Константин Мацан:

— Недавно такой же вопрос мне задал человек лет шестидесяти.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Это вечный вопрос. Только в опыте веры, как мы все понимаем, на него есть ответы. Я сказал, давай мы вместе будем молиться, ты ходи на службы, а потом мы с тобой поговорим. Прошло какое-то время. Мы, отец Николай и я, стараемся как-то общаться, особенно с подрастающими детьми, кто уже переходит из последней группы детского сада в первый класс, там уже такое осмысленное общение. Я никогда не стараюсь сюсюкать с детьми, как с маленькими. Ребенок пяти-шести лет, это уже человек, который способен задавать вопросы, понимать, когда ответы упрощают, и лучше честно отвечать или сказать, я не знаю. На каком-то этапе общения с этим мальчиком я говорю: как у тебе с твоим главным вопросом? Он говорит: откуда взялся Бог, я не знаю, но я знаю, что Он есть в моей жизни.

Константин Мацан:

— Потрясающе.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Это самый главный ответ.

Священник Николай Дубинин:

— У меня из последнего, мальчик тоже такого возраста, о котором говорит отец Максим, около пяти лет, говорит: а почему на иконах все святые такие строгие?

Константин Мацан:

— Та-ак.

Священник Николай Дубинин:

— Это было так интересно. Вы абсолютно верно подметили, что вопросы очень неожиданные, они преломлены детским сознанием, детской рефлексией на эту жизнь, они на все смотрят совершенно иначе, чем мы. Это у нас взгляд замылен, а они взирают на иконы и недоумевают, почему все такие строгие. Я оглянулся, действительно, на иконостасе все строго. А кстати, у нас иконостасы адоптированы, высота иконостаса адоптирована под рост ребенка, и ребенку вполне удобно и комфортно стоять. Это нам как Гулливерам с отцом Максимом приходится стоять выше иконостаса, по плечо тебе Царские Врата. А для ребенка, что называется, глаза в глаза они смотрят на образы. Я сказал, что мне на душу легло, я говорю: потому что они очень внимательно нас слушают.

Константин Мацан:

— Это очень хороший ответ.

Священник Николай Дубинин:

— Им этот ответ пока что в тот момент был достаточным. А я потом несколько дней об этом думал, ведь действительно церковь не пытается понравиться в своих образах в иконах, мы не добавляем, простите за это слово, «няшности», наоборот все лики строгие, это правда. Потому что драма евангельской веры в том, что любовь всегда страдает, что Христос на Кресте, как здесь эту беспечность и радость выражать, это, наверное, почти невозможно. Поэтому детских икон улыбающихся у нас нет. Хотя, кстати, подходя к нашему православному детскому саду, владыка Иоанн сам лично курировал его дизайн-проект...

Константин Мацан:

— Владыка Иоанн это митрополит Белгородский и Старооскольский, правящий архиерей епархии Белгородской.

Священник Николай Дубинин:

— Да. Он сам лично выбирал, как будет украшаться храм, весь внешний облик, и у нас огромная фреска на стене, все входящие в храм видят Христос, обнимающий детей. Там как раз дети улыбаются. И кстати, про иконы. Если вы позволите, одну мысль, тоже ее владыка часто повторяет, что дети воспитываются образами в первую очередь. Еще читать не умеет, но образ, пример отца и матери, образ святыни, к которой он в детстве был приведен родителями — вот те главные ориентиры, на которые ребенок опирается. И это образы, которые будут его вести в дальнейшей жизни. Поэтому можно сказать так, что мы стараемся дать детям верные образы для их будущей жизни взрослой.

Константин Мацан:

— А вот для себя вы что-то новое, конечно, не совсем новое, но неожиданное о вере, о церкви открываете? Прекрасный пример со строгими святыми, немножко об этом не задумываемся. А что еще, к чему еще дети нас подвигают, к каким взрослым осмыслениям вопросов дети нас могут подвигнуть?

Священник Николай Дубинин:

— Я почувствовал, что когда ты служишь детскую литургию, она длится около сорока пяти минут, ты иначе молишься, и ощущение евхаристии, главного таинства нашей церкви, по-другому преломляется в твоей собственной молитве, в твоем опыте духовной жизни. Возможно, я так бы выразился, ты солидаризируешься, становишься частью этого. Отец Максим говорил, запели «Верую», запели «Отче наш», эти детские разнобойные голоса, и ты сам как ребенок. Если на литургии в храме, где мы с отцом Максимом настоятели обычных приходов, стоишь и чувствуешь тяжесть, в том числе и человеческих драм, каких-то трагедий, с которыми люди приходят молиться, это же все равно ощутимо, то здесь этого нет. Здесь полет и какая-то окрыленность, ты сам как ребенок. Думаю, что отец Максим со мной согласится, что служить детскую литургию всегда на одном дыхании так, будто ты только вздохнул и выдохнул, время незаметно проходит.

Константин Мацан:

— Спасибо. А у вас?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да по поводу литургии, я с отцом Николаем, конечно, согласен, это тот опыт, к которому ты всегда стремишься. Это послушание никогда не станет в тягость, потому что действительно, с тем, о чем отец Николай сказал, я могу только согласиться. Что я для себя, опять же в унисон отцу Николаю, по поводу почитания икон. У нас в храме одна из самых интересных для детей икон, которую они всегда рассматривают, к которой подходят — это преподобный Серафим, который кормит медведя. Это к вопросу о человеческой доброте. Константин, вы спросили о том, что вашей вере дало то, чем вы занимаетесь? Наверное, в моем восприятии веры прикосновение детей к этому образу мне начало открывать, как я могу посмотреть на святых, может быть, не с высоты своего академического образования, а именно с высоты детского роста и детского восприятия. Когда дети начали спрашивать, а кто это, что на иконе происходит, мишка, а что это за дедушка, интересная же икона, что происходит. Чтобы что-то объяснить, мне пришлось даже написать краткое житие преподобного Серафима, которое мы потом осмысливали вместе с детьми. Для меня даже преподобный Серафим по-другому открылся, хотя это мой любимый святой с моего раннего детства. Я начал для себя осмысливать какие-то вещи, мне батюшка Серафим в очередной раз открылся, как очень добрый человек. Это то, чего нам всем не хватает. Он не только мишек кормил. Когда к нему люди приходили, подумать только, всех он помазывал маслом, а еще всем дарил кипарисовые крестики, которые вырезал своими руками. Сколько было людей, приходящих к преподобному Серафиму и сколько было этих крестиков.

Константин Мацан:

— И сколько труда.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да, и сколько труда. Эти же сухарики, которые тоже надо было нарезать и засушить. И когда детям это все рассказываешь, тут все становится ближе, и люди, и Божий мир, и вот что делает святость. Вот пришел медведь, батюшка Серафим его накормил.

Константин Мацан:

— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Николай Дубинин, духовник Введенского православного детского сада города Старый Оскол и протоиерей Максим Горожанкин, духовник Троицкого детского сада, город Старый Оскол. В студии у микрофона Константин Мацан. Мы скоро вернемся.

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. У нас сегодня в гостях священник Николай Дубинин, духовник Введенского православного детского сада города Старый Оскол и протоиерей Максим Горожанкин, духовник Троицкого детского сада города Старый Оскол. Мы говорим о присутствии священника в детском саду. Очень интересно то, что вы упомянули про детскую литургию. Вообще интересно, что в церкви существует такая форма служения, как литургия специально для детей. Видимо, она в чем-то упрощена, может быть, сокращена в чем-то, видимо, какие части богослужения на русский переведены, вы сейчас об этом расскажете. И спрашиваю я об этом еще и вот почему. Я помню, как один московский священник у себя в храме решил такую литургию провести, детскую, специальную, с выносом каких-то частей из алтаря, допустимых, того, что можно вынести из алтаря в храм, показать то, что мы не видим обычно, как священник совершает отдельные элементы богослужения с их объяснением. Дети столпились кружком вокруг этого, то есть служба шла с объяснениями. Служили на русском, нашли какой-то перевод, говорю какой-то, потому что не знаю точно какой, но какой-то хороший нормальный перевод, который можно было детям слушать и понимать все без проблем. И вот такой эксперимент провели. С одной стороны, прекрасно, дети сами пели. Но с другой стороны, была и критика. Критика со стороны ревнителей благочестия, что это какое-то «обновленчество», я сейчас это слово в кавычки беру, что такое нарушение традиций и принятых вещей даже в миссионерских целях делать не нужно, надо другими способами каким-то образом детям все объяснять. Что вы об этом думаете, не было ли в вашу сторону такой критики с какой-то стороны, и как устроены ваши детские литургии?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Мы совершаем литургии таким образом. Во-первых, несколько слов, можно если, по поводу того, что такое обновленчество, не вдаваясь в глубины. Часто люди обновленчеством, особенно ревнители, как вы их назвали, называют все что угодно, что не совпадает с их личными представлениями о православии. Так, например, под обновленца может сойти любой священник с короткой стрижкой и короткой бородой.

Константин Мацан:

— Как отец Максим.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да.

Константин Мацан:

— И в модных очках.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да, спасибо. Если вы посмотрите на одного из лидеров обновленческого раскола лжемитрополита Антонина Грановского,

Константин Мацан:

— Давайте напомним, что это 20-е годы 20-го века.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да. Вы увидите, что это очень ортодоксально выглядящий человек с огромной бородой и все у него с имиджем было в порядке, но, тем не менее, он как раз выносил престол на центр храма и делал такие вещи, которые не только ревнителей повергали в шок, но всю православную Москву. А еще у него был ручной медведь, с которым он гулял по этой Москве. Такой интересный человек.

Священник Николай Дубинин:

— Он перевел, кажется, книгу Варуха, единственный специалист по древнесирийскому, кажется.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Он был гениальный филолог, но, тем не менее, очень большой оригинал. Скончался, к сожалению, вне общения с Церковью. Это лирическое отступление от нашего основного разговора, но мне кажется, важное. Очень часто мы клише навешиваем, все обновленец, что-то не так сделал, обновленец, стигматизация какая-то. Обновленчество не в том вовсе заключалось. Оно заключалось в том, что патриарх Тихон идет сидеть в тюрьму, а мы сейчас в Церкви все наведем по-своему, это был основной корень проблемы обновленчества. Какая адаптация литургии возможна, когда мы ее совершаем для детей? Мы с чего начали, тем и продолжим. У нас у всех, кто с этим соприкасается, есть четкое понимание того, что детям тяжело будем выстоять всю литургию. Она и так не маленькая.

Константин Мацан:

— Даже взрослым некоторым тяжело.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Надо понимать, когда собирается весь детский сад, отец Николай сказал, сорок минут литургия, а потом я сто двадцать человек еще сорок минут причащаю, и это тоже никуда не денется, это тоже еще длящаяся литургия. Все равно это по времени не полчасика. Это то время, которое дети должны как-то себя чувствовать. Поэтому на так называемой детской литургии мы убираем повторяющиеся ектеньи, которых есть определенное количество, собственно и все. Только повторяющиеся ектеньи, то есть мирная ектенья, и сразу малый вход, просто нет двух малых ектений. То есть все повторяющиеся молитвенные прошения...

Константин Мацан:

— То есть сокращения не такие уж сильные.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Они минимальные.

Священник Николай Дубинин:

— Еще обедня, перечисление имен.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Мы не поминаем имена.

Священник Николай Дубинин:

— Потому что это не приходской храм, и здесь никто записок не подает. И литургию оглашенных тоже в этом случае нет нужды оставлять, чтобы за счет этого время для детей было более приемлемым.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— По согласованию с правящим архиереем и по благословению можно читать Евангелие на русском языке.

Константин Мацан:

— Но служите вы все равно на церковно-славянском?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— На церковно-славянском, естественно.

Священник Николай Дубинин:

— Конечно, да.

Константин Мацан:

— А есть проблема детского понимания этого языка, донесения смыслов или объяснения? Как вы к этому относитесь?

Священник Николай Дубинин:

— На мой взгляд, Евангелие даже на русском языке даже взрослый не всякий поймет. Простите за такую категоричную фразу, но из опыта пастырского служения понимаю, что человек светский, не воцерковленный, открыв Евангелие о Марка или от Матфея, особенно от Матфея прямо с 1-й главы начинает задавать массу вопросов.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Кто эти люди?

Священник Николай Дубинин:

— Кто эти люди?

Константин Мацан:

— Там родословная рождения Христа.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да. Верно. Естественно надо понимать, что Евангелие это книга, написанная два тысячелетия назад, и она нуждается в комментарии, причем, в комментарии квалифицированного человека, богослова, священника — толкователя. Мне видится такой ответ на этот вопрос: да, мы читаем уставное Евангелие, которое в этот день по уставу Церкви положено, я иногда это делаю на русском языке, и после литургии, когда мы всех причастили, самые рутинные простые вопросы: дети, ну что, вы устали? Они: не-е-ет. Кушать хотите? У них же завтрак должен быть. Они: да-а-а-а. Давайте я вам расскажу кое-что, мы с вами потом поцелуем крест и пойдем кушать. И начинаешь излагать евангельскую сюжетную линию, которая была в этом чтении на сегодняшний день в том доступном формате, если это вообще возможно. Я иногда рассказываю о том, что у Бога был Сын, вот он на крестике, Его Иисус Христос зовут. И вот Он так нам сказал, так надо делать, заговорщическим тоном.

Константин Мацан:

— Так.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— И они раз и замерли, а ты этим же тоном продолжаешь: поэтому что-о-о? И наводящие вопросы и ответы в такой форме диалога обязательно. Не просто как говорящая голова, встал и пять минут о чем-то, о Божественном. Нет, конечно, форма диалога, это конечно вопросы и ответы. Здесь нужно и подыгрывать и интонацию менять, и тогда дети увлечены, тогда они улавливают, пусть даже не какую-то сумму знаний, они улавливают дух, который между строк Евангелия для нас Господь оставил.

Константин Мацан:

— Вы потрясающе рассказываете, я могу визуализировать себе это общение с детьми и понимаю, что это действительно круто и здорово. Но тут, вы, надеюсь, на меня не обидитесь, нужен талант к этому делу, и он у вас, безусловно, есть. Всякий ли священник готов к такой работе с детьми, как вам кажется? Или это тоже нужно, как военного священника специально готовить и не каждый может им быть, тюремного капеллана. Для работы с детьми тоже нужны люди с определенным складом характера, ума, дара от Бога, чтобы это делать.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Наверное, священник, который задумывается над тем, стоит ли ему принять это послушание, когда ему архиерей или благочинный задает вопрос: будешь детский садик окормлять православный, должен честно себе ответить, есть ли у него желание этим заниматься, насколько у него взаимоотношения со своими детьми на должном уровне принятия, эмпатии. Как мне видится, если ты за собой не чувствуешь желания, стремления к детям... Все мы люди разные, все мы детей любим, но тоже очень по-разному. Самое главное в служении духовника вообще, и тем более духовника маленьких детей, чтобы это послушание не было в тягость. Если оно станет тебе в тягость и будет рутинным, даже если ты на каком-то этапе это осознал, нужно иметь мужество в этом себе признаться. Либо помолиться Богу, чтобы это прошло, либо пойти к архиерею и сказать, что, владыка, помолитесь обо мне и освободите меня от этого послушания, потому что, наверное, мне нужно заняться своей душой. Мы прикасаемся к очень тонкой материи и, не дай Бог, дети увидят, что мы это делаем с охлаждением, а дети очень хорошо все видят, это только нам кажется, что они маленькие, что они ничего не понимают. Я когда беседую с родителями детей, настаиваю вот на чем. Когда они спрашивают, как нам детей воспитывать, я говорю: вы их воспитываете ровно тогда, когда вы перестаете их воспитывать. Когда вы занимаете позу родителя, это делай, это не делай, это мало назидает. А когда вы садитесь на диван и включаете телевизор и становитесь самими собой, здесь и начинается воспитание, ребенок видит вас такими, какие вы есть. Здесь этот момент мы очень часто упускаем, а дети его подмечают. Тут от обратного, нужно себя воспитывать, и священника это касается в первую очередь. Конечно же, у человека, который еще не призван, но может быть призван к такому послушанию, должно быть хотя бы стремление и желание быть близким к детям, и ни в коем случае не занимать позицию детского полицейского и строгого надзирателя, потому что все тогда будет тщетно.

Священник Николай Дубинин:

— Замечательно, ведь священников на Руси называли батюшка. Это такое ласкательное отношение, как к отцу родному. Священник в детском саду, конечно, должен быть батюшкой в самом широком значении, потому что отец это всегда тот, кто с любовью на тебя посмотрит, кто тебя обнимет, кто выслушает. Я заметил такую особенность, на литургии есть момент, когда в момент эпиклеза, снисхождения Святого Духа священник кладет земной поклон перед престолом. И через Царские Врата это видно хорошо детям, и они сами начинают это делать. Первое время, я замечал, никто не реагирует, ну, поклонился батюшка и поклонился. Воспитатели тоже не давали команды на это, а потом дети начинают повторять. Я зачем это говорю? Они проникаются этим образом, когда священник в благоговении. Тут важный момент, священник не пришел чему-то учить и что-то им показывать или на них воздействовать, священник пришел так отслужить литургию Богу, что они сами начинают повторять это служение даже внешне. Когда я увидел, что они начинают поклоны бить, в этот момент роль священника, на мой взгляд, оказалась наиболее заметной. Ты молишься так, чтобы дети захотели с тобой молиться. То, о чем отец Максим в самом начале сказал, это и есть один из важнейших моментов служения в детском саду.

Константин Мацан:

— Священник Николай Дубинин, духовник Введенского православного детского сада города Старый Оскол и протоиерей Максим Горожанкин, духовник Троицкого детского сада города Старый Оскол сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Еще об одном аспекте хотелось бы поговорить. Вы, отец Николай сказали, когда вспоминали свое детство из 90-х, что мама ваша вас привела в воскресную школу, потому что это была некая антитеза улице. Выбор был либо улица, где, понятно, какие влияния, и свои законы, либо воскресная школа, все-таки церковь. И хотя человек, может быть, про церковь ничего не знает, но интуитивно понимает, что там, по крайней мере, плохому не научат, хуже не будет и так далее. То есть было два мира, мир внешний и, вот, мир церкви. И понятное дело, что они никогда полностью не разделены, в церкви люди из того же общества, в котором мы все живем. Но сегодня, быть может, острее стоит проблема проникновения и взаимопроникновения двух этих миров, когда по большому счету приход в церковь и жизнь в церкви может и не восприниматься как нечто противопоставленное миру, как минимум, от него отличающееся. Я что имею в виду, один пример мне в сердце запавший. Я не первый раз его в программах на Радио ВЕРА привожу и прошу прощения у слушателей, которые его от меня уже слышали, но он очень для меня даже болезненный. В одном храме московском, крупном, это не тот храм, в который я сам постоянно хожу, я такую картину наблюдал. Мальчик, ближе к подростковому возрасту, хотя еще не совсем уж большой, на службе, красивый, в стихарике читает молитву, свечку выносит. А потом после службы ребята, мальчики, девочки играют на площадке при храме, у них какая-то игра с мягкими мечами, они на этих мечах дерутся, какие-то бои и все это очень здорово, весело. И вот эти мальчики, которые только что были на службе в стихариках, друг с другом общаются, один другому произносит фразу: мне Петя этой штукой ударил прямо по тому месту, где у меня крестик. Слово «штука» и «ударил» он не произносил. Там были другие слова, которые в эфире Радио ВЕРА нельзя произнести. И это все близко, только что была служба со стихариком и тут обсценная лексика. Я повторяюсь, я это всегда оговариваю, что представляю и понимаю, что настоятель храма, который с этими детьми работает, намного лучше меня знает о проблемах молодежи, о проблеме матерной лексики. Для него это не открытие, он с этим работает, он об этом заботится, он делает так, чтобы этого было меньше. Честь всем настоятелям за это и хвала. Но проблема есть, такое ощущение, что законы в кавычках «улицы» в церкви так же существуют, потому что те же ребята. Что вы об этом думаете? Вы с этим сталкиваетесь? Что об этом можно сказать?

Священник Николай Дубинин:

— Однажды я встретил такую фразу, что правильно, когда человек идет в церковь, чтобы изменить себя, и ужасно, если человек идет в церковь, чтобы ее под себя менять. Знаете, все эти часто звучащие вопросы: почему бы нам лавочки не поставить, почему у вас нельзя индивидуальной ложечкой причащать? Я понимаю, что немножко издалека начал, но так бывает, когда человек идет не сам меняться, а чтобы ему даже в церкви привычно, комфортно было, чтобы все было так, как он привык. Возможно, об этом нам всем стоит задуматься: мы для чего в церкви? Если мы несем в церковь свой личный грех, свое личное нечестие, то горе нам, потому что святое место, куда мы несем грех, нами, получается, сквернится. Господь всячески может, я слово «наказание» не хочу произносить, но научить. А в славянском языке это одно и то же слово «наказать-научить». Поэтому и говорят, что «начало премудрости страх Господень». И в другом месте Писания сказано: «Придите ко Мне, страху Господню научу вас». Этот «страх Господень» на языке Библии это благоговение оскорбить Бога, страх сделать Богу больно, выражаясь детским форматом общения. Я именно так, кстати, объясняю в детском саду, что такое грех — когда Богу больно сделал ты своим поступком. Это, вы правильно говорите, проблема, и тут чуткость настоятелей, это в первую, вторую, третью очередь тот фактор, который это будет изменять и искоренять, либо усугублять. Потому что человек, пришедший в церковь, я особенно сейчас имею в виду алтарников, мальчишек, которые при храме, не могут быть не заметными, настоятель обязательно должен все это видеть и понимать, кто рядом с ним. Я скажу так, я являюсь настоятелем уже почти девять лет своего прихода, где владыка благословил, и у меня разные ребята были. И те ребята, с которыми не комфортно молиться, я просил удалиться из алтаря, и в этом нет ничего страшного. Это не обидно, у нас есть на это право. Да, изначально я позвал, потом я понял, что с этим мальчишкой, замечательным, хорошим, который стоял вон там в храме, мне в алтаре стало неуютно, он не молится, это видно. И ты проявляешь некоторое терпение, внушение, объясняешь, что давай вместе, ты слышишь прошение: Господу помолимся, это призыв. И если этого не получается, нужно иметь решимость отдалять, потому что ты будешь компрометировать. Он надел стихарь, и он уже лицо церкви, по нему уже судят о церкви, и о твоем приходе, и о благочестии на твоем приходе. Я думаю, такой универсальный для себя ответ. Если с этими, даже в том числе детьми, мне неуютно молиться, я вижу и понимаю, что они не молятся, у них нет страха Божьего, и учиться ему, этому страху Божьему, они не желают, возможно, нужно оставить, чтобы они молились в храме под присмотром матерей. А еще, возможно, даже такой ответ, они должны сами выбрать, нужно ли им это, потому что, как мы знаем, невольник не богомольник. Вот такой ответ.

Константин Мацан:

— Спасибо. Отец Максим, а ваш какой опыт?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— По поводу вашего вопроса, Константин, у меня такие размышления возникли, пока отец Николай отвечал. Мне кажется, природа этого явления, употребления нецензурной лексики в детском возрасте имеет несколько аспектов. Я попробую их назвать, почему этот ребенок мог так себя повести. Первое, это легкомыслие или забывчивость. То есть ребенок забылся, что-то где-то услышал и воспроизвел. Я это так вижу: дети играют на площадке, я настоятель иду мимо и слышу такую реплику из уст своего алтарника. Как я к этому отнесусь, я проецирую эту ситуацию на себя. Это он сделал по легкомыслию, возможно, раз, он все же ребенок. Второе, не будем скрывать, что матерная брань, к сожалению, сейчас в моде, это чуть ли ни тренд, современная музыка, в кинематографе уже почти не запикивают матерные слова, которые раньше запикивали. Это тоже налагает и на взрослых ответственность, и на нас ответственность налагает, дети же потребляют ту информацию, которая на них льется, которую производим мы, взрослые, зачастую. И третье, порой в детском возрасте, может быть, этот мальчик и не ругается матом в обиходе. Может быть, он это сказал, чтобы кому-то понравиться из тех мальчишек, которые играют с ним рядом, чтобы показать им, что я тут не только Петя, который в алтаре со свечкой стоит, а я еще и вот так могу. И когда с таким ребенком начинаешь общаться, на что я бы обратил внимание, конечно, я бы не стал грозить ему адскими муками.

Константин Мацан:

— Вообще не надо злоупотреблять угрозами адскими муками.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да, никому не надо грозить. Во-первых, минимизировать его какие-то имиджевые потери, застыдить можно и до слез, и до нервного срыва, и до стресса.

Константин Мацан:

— Обличить, скажем так, не при всех, а потом аккуратненько.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Обличить не так, чтобы у него земля под ногами горела, потому что это комплекс такой школьной училки, заругать при всем классе, потом живи с этим, и в этот класс ходи, и с одноклассниками как-то коммуницируй, когда тебя заругали при всем классе, а тебе с этим жить. И нам взрослым тоже это надо понимать, как педагогам, в конце концов. Любое наставление должно быть педагогичным и с любовью, не травматичным для ребенка. Я настаиваю на этом. Ни в коем случае твое наставление не должно ребенка травмировать, потому что он ругнулся матом, ты его обличил и в два раза хуже ему сделал. Что мы можем сделать, как взрослые. Во-первых, не акцентировать внимание, чтобы к нему это не приклеилось. Как это часто с детьми младшего возраста бывает, ты это не произноси, ты вот это не делай, а у него наоборот перещелкнуло и у него, все, засело. То есть такой якорек сработал наоборот. Тоже такие хотя бы элементарные знания психологии. Увести от этой темы. И что я делаю, когда я с этим сталкиваюсь? А я с этим сталкиваюсь, как, увы, любой современный человек. Я настаиваю на том, что употребление нецензурной лексики обедняет твой язык, и я с этим опять же сталкиваюсь постоянно. Люди, которые ругаются матом с детства или всю жизнь, думаю, друзья, для вас не секрет, что там словарного запаса не так уж и много. Все эти междометия объясняют все смыслы, человеку не надо на языке Пушкина, Толстого и Достоевского уже разговаривать, у него есть пятнадцать слов, которыми он объяснит любому, что он хочет.

Константин Мацан:

— Да, такая Эллочка-людоедка.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да. Поэтому я очень просто говорю: не забывайте о том, что есть книги, побольше читайте, у вас будет хороший словарный запас, вы будете так же прекрасно складывать слова в предложения, как это делаю я.

Константин Мацан:

— Меня поразило, я вспомнил сейчас, интервью нашего известного ученого, филолога, философа, знаменитого Юрия Анатольевича Шичалина, человека, создавшего школу, классическую гимназию в Москве. Он в одном интервью рассказывал, как будучи ребенком, прибежал к маме и сказал: мама, а я знаю все плохие слова. И мама дала ответ такой: и что, мы тоже с папой знаем, но у нас в семье это не принято. И в этом ответе гениальная простота.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Супер.

Константин Мацан:

— Не скрывать это, не отрицать это, а: мы это тоже знает, но у нас это не принято, мы этим не пользуемся. Как точно и как просто.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Чудесно, чудесно.

Священник Николай Дубинин:

— Возможно и церковь это та семья, мальчик алтарник должен понять, что ты ходишь в ту семью каждое воскресенье, где это не принято и ему нужно это объяснить. Ты реши, ты наш или ты с улицы, какой для тебя мир главнее, важнее.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Мне кажется, ты в любом случае наш, но давай мы с тобой попробуем без этого всего обойтись.

Константин Мацан:

— Мне кажется, и то и то. Ты хочешь принадлежать к этой семье?

Священник Николай Дубинин:

— Чтобы был выбор всегда, чтобы он стоял перед выбором.

Константин Мацан:

— Был ли у вас опыт общения с теми детишками, которые выросли на ваших глазах в детском саду, они сейчас остались в храме, продолжают в воскресную школу ходить?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— У нас есть опыт плавного перехода из детского садика Троицкий в православную гимназию города Старый Оскол. Помимо того, что я являюсь духовником Троицкого детского сада, я так же преподаю в православной гимназии и в духовной семинарии Белгородской. Я на себя, по милости Божьей, замкнул все ступени православного образования.

Константин Мацан:

— Непрерывный цикл православного образования и воспитания.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Я могу отследить, если так сложится жизнь человека, от детского сада до выпуска из духовной семинарии.

Константин Мацан:

— Надо полагать, еще такого просто по времени не было.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Я надеюсь, что будет, я к этому и клоню. Есть один пример, у меня мальчик с моего прихода, он ходил в Троицкий детский сад, перешел в православную гимназию, все у него органично, здорово, все ему нравится.

Константин Мацан:

— И собирается в семинарию?

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Я надеюсь, да.

Константин Мацан:

— Прекрасно. Отец Николай?

Священник Николай Дубинин:

— Такая стратегия, назовем ее так, присутствует. Я напомню, что в Белгороде, кажется, в нулевых, может быть, в двухтысячном году был создан социально теологический факультет, и там преподавали и преподают священники. Одной из задач такого социально теологического факультета было, чтобы мы, имею в виду епархию Белгородскую, воспитали плеяду, во-первых, преподавателей основ православного мировоззрения, основ православия, воспитателей детских православных садов. Я почему об этом говорю, что это стратегическое направление, которое прослеживается уже больше двадцати лет. В Белгороде первый православный детский сад был открыт, если не ошибаюсь, в 2002-м году, могу ошибаться, но незначительно. И там есть выпускники, которые поступили потом впоследствии и в гимназию, и в семинарию. У меня, кстати, есть одноклассники по семинарии, ребята из православной гимназии. Поэтому есть примеры и есть даже священники уже в нашей митрополии, которые прошли это.

Константин Мацан:

— Полный цикл прошли.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— В нашем детском саду воспитательница — девочка, с которой я ходил в воскресную школу. На нашем поколении тоже.

Константин Мацан:

— В общем, все это дает надежду.

Протоиерей Максим Горожанкин:

— Да.

Константин Мацан:

— Спасибо огромное. Священник Николай Дубинин, духовник Введенского православного детского сада города Старый Оскол и протоиерей Максим Горожанкин, духовник Троицкого детского сада города Старый Оскол были сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона был Константин Мацан. Спасибо. До свиданья.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Еженедельный журнал» с Аллой Митрофановой. Выпуск 401
• «Преобразования в современной системе образования». Максим Костенко
• «Донорство крови и костного мозга». Алена Фирсова, Наталья Быстрова, священник Дмитрий Гуров