Поделиться
Телеканал Спас; Владимир Легойда
Гость программы — Владимир Легойда, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, член Общественной палаты РФ.
Темы беседы:
— Встреча Патриарха со священниками-блогерами;
— Новый проект В.Р. Легойды на Первом канале «Собрались с мыслями»;
— Значение высшего образования для современного человека.
Ведущие: Константин Мацан, Марина Борисова
К. Мацан:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, здравствуйте, уважаемые друзья! В студии моя коллега Марина Борисова...
М. Борисова:
— И Константин Мацан.
К. Мацан:
— Добрый вечер. А в гостях у нас сегодня, как всегда, по пятницам, в этом часе «Светлого вечера» Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО, член Общественной палаты. Добрый вечер.
В. Легойда:
— Добрый вечер.
М. Борисова:
— Владимир Романович, удается сохранить такое, хотя бы отчасти великопостное настроение? Восьмое марта не помешало?
В. Легойда:
— Нет, я никогда не рассматривал это как некие альтернативы: Восьмое марта и Великий пост. Ну, удается в той мере, в которой вообще удается, независимо от этого праздника женщин и весны, который в этом году ознаменован особым снегопадом.
К. Мацан:
— Еще день памяти блаженной Матроны Московской 8-го марта.
В. Легойда:
— Да. Ну, как-то да.
М. Борисова:
— Энтузиазма в голосе не слышно никакого (смеется), пост только начался...
В. Легойда:
— Мне просто кажется, я недавно где-то встретил такое, мне близкое и понравившееся рассуждение, только не принимайте на свой счет, что называется, но вот из серии: «Так, наступил пост, ну как у вас настроение там, соответствующее?». Или там: «А вот теперь Пасха, вы чувствуете приближение Пасхи, да?» Мы себя как-то вот загоняем в какое-то... То есть получается, что понятно, что все эти богослужебные циклы, и годовой, и так далее, они все наполнены глубочайшим смыслом и должны сподвигать человека, помогать ему на его пути к Богу, но вот когда мы себя загоняем в рамки: «Ну что, вы уже почувствовали, да?», мне кажется, что мы их из средства превращаем в цель и превращаем их в какую-то такую рамку, что вот, ну знаете, как человечков делают из проволоки, силуэт, и вот получается, что мы пост превращаем в такой «силуэт», и этот вопрос означает: ты уже в этот силуэт вписался или у тебя там рука торчит еще? Мне просто всегда тяжело на это отвечать, потому что у меня этот силуэт все время разный, что называется, и он не из проволоки, я надеюсь, поэтому вот один пост не похож на другой, и это хорошо, правильно, ну или, по крайней мере, если не хорошо, то так и должно быть.
М. Борисова:
— Но он же, по идее, должен как-то сказываться в жизни, или просто сделал себе галочку в мозгу: вот, начался Великий пост, ну ладно...
В. Легойда:
— Нет, вот я как раз против галочки, я как раз к тому, что мне кажется, что мы отчасти галочку ставим, когда говорим: «Да! Я почувствовал там особый...» — нет, вот мы говорили в прошлый раз здесь, что я очень радуюсь за людей, которые, описывая свои впечатления от великопостных служб, они очень глубоко это переживают, и мне кажется, это очень здорово и правильно. Но я вам могу сказать, что у меня была ситуация, когда я не попадал на Канон в силу ряда обстоятельств, с вашего позволения не буду говорить каких, но, как принято говорить, объективных, но я четыре дня слушал Канон, в автомобиле находясь, и я могу сказать, что это было одно из самых сильных молитвенных настроений в моей жизни, и я не к тому, что надо слушать Канон в машине непременно, а к тому, что бывает и так, и вот я вот про это пытаюсь сказать, может быть, не очень удачно.
К. Мацан:
— Такая вещь, как вот люди себе задание на пост берут, задачу ставят какую-то внутреннюю: вот этим постом с этим поработать или добиться в себе какой-то такой перемены, вы к себе это применяете, практикуете?
В. Легойда:
— Да, «практикуете ли вы духовную медитацию?» (смеется) Я, поскольку мы давно беседуем уже, и эта фраза, которую Костя научился уже говорить, по-моему, без второго вдоха, с перечислением того, кто сегодня, как всегда, по пятницам...
К. Мацан:
— Я называю это профессией...(смеются)
В. Легойда:
— Да, которая получается очень хорошо, на очень высоком уровне. Так вот, и у меня же есть, как мне кажется, вполне сознательная позиция, понимание, восприятие, как угодно это можно назвать, того, что вот все вещи, связанные с тем, когда мы говорим о пути человека к Богу и говорим о православном понимании этого, то здесь очень мало алгоритмов, это все не алгоритмизируется, то есть все по-разному происходит. При этом понятно, что пост именно не про галочку и не про то, что: «а, ну, пост и пост, а я там, у меня жизнь своя», конечно, не об этом идет речь, но просто о том, что, знаете, вот опять же, я в данном случае не говорю о том, что то, что я излагаю это есть истина в последней инстанции или объективной реальности, я говорю о своем впечатлении вот этого года, почему-то у меня такая реакция возникает в том числе, уж простите, на такие вопросы, мне сразу вспоминается «Заповедник» Довлатова, когда, помните: «Любите ли вы Пушкина?» Так и возненавидеть можно, подумал я«, вот в последнее время, не в этой студии, но когда мне задают вопрос про пост, я себя чувствую Довлатовым, который пришел в заповедник устраиваться, и у него спрашивают: «Вы любите Пушкина?», там что-то, помните, подозревая, что он там какой-то перебежчик, лазутчик или что-то такое, что обманом сюда вкрался — «Вы чувствуете, так сказать, что пост на дворе?!» — Да чувствую, чувствую, что я могу сказать. (смеется) Поэтому как-то такие вот размышления.
К. Мацан:
— Это вот в одном новом фильме российском такую фразу услышал, как мне кажется, очень точно описывая какие-то современные интеллектуальные тренды, что принято любить, что не принято любить, что нужно любить, чтобы выглядеть умным, просвещенным человеком, герой говорит: «Вообще Бродского можно не читать. Достаточно его любить и всем об этом говорить»
В. Легойда.
— Я скажу страшную вещь, я вообще не считаю, что, простите меня, пожалуйста, может, потому что мало-мало читал, что вот... Ну, то есть, я согласен, что можно не читать и при этом можно не любить, мне кажется. (смеются)
К. Мацан:
— Речь о том, что не то что не читайте, а то, что спросишь человека: «Вам нравится Бродский?», он скажет: «Да, может быть, как-то и нет», я скажу: «Как, вам не нравится Бродский? Да вы что! Каждому образованному человеку со вкусом должен нравится Бродский!» Поэтому там и говорят: можно его и не читать, если всем говорить, что ты его любишь.
В. Легойда:
— Да, вот в этом смысле, да.
М. Борисова:
— Ну не знаю, мне кажется, что не всегда так просто с этой темы соскочить, потому что я вот тут почитала отчет о встрече Святейшего Патриарха со священниками, которые миссионерствуют в интернете, вы же были на этой встрече?
В. Легойда:
— Ну конечно, мы ее организовывали, да.
М. Борисова:
— Там у Святейшего была такая мысль, несколько раз в разных вариациях повторенная, что это, конечно, все замечательно и интернет — это прекрасно, но если вы забываете, увлекшись форматом, что ваша главная тема — благовестие, и вообще главное ваше занятие не в интернете сидеть, а людям помогать на приходе, в частности, то, наверное, не надо этим заниматься. Я к тому, что должно же каким-то образом на нас действовать то, что мы православные, мы живем из года в год...
В. Легойда:
— С этим другой бы спорил, я хочу все-таки уточнить, поскольку я действительно был на встрече, и там было сказано много больше того, что было дано вот в этой короткой новости, собственно, написанной по вступительному слову Патриарха, и то оно не полностью вошло там в силу ряда причин. Патриарх немножко иначе все-таки сделал акцент, он сказал, что находясь в интернете, священник не должен забывать, что он священник и общаясь с людьми в интернете, он должен понимать, что в пределе цель у него спасительная, сотериологическая, без этого сотериологического измерения там делать нечего. И там были жесткие слова, что «тогда и крест снимите, если для вас это важнее». А так я могу вам сказать, что Патриарх прекрасно понимает и информационные реалии сегодняшнего дня, и то, что вот эта паства, она никакая не виртуальная, а что это реальные люди и масштабы вот этой миссии и той помощи, которую реально оказывают, мы, собственно, с этой целью встречу и устраивали, и я думаю, что еще журналисты качественные, подобно вам, тоже поднимут эту тему, а не обойдутся вот по этой новости сделанными, честно говоря, очень непрофессиональными заметками: «вот пригрозили в очередной раз» и так далее, уже сами блогеры, и я очень рад, что это, что называется, изнутри идет, наши священники, которые были на этой встрече, изумляются и даже возмущаются, что им никто не позвонил, не написал, хотя они открыты, но все отписались уже, так сказать, оценочно, а они все под огромным впечатлением, потому что это была очень атмосферная, такая теплая, добрая, содержательная встреча, и Патриарх в конце несколько раз сказал, что она была для него важной, и он хотел бы сделать подобные встречи регулярными, это не значит, что там «раз в месяц приходите ко мне», конечно, нет такой возможности, да и необходимости не существует, но, конечно, Патриарх прекрасно понимает эту миссию, прекрасно понимает, что это и есть те «площади» сегодня, на которые в свое время выходили апостолы, а сейчас выходят священники, и что там живые люди за этими вопросами. Понятно, в сети всякое бывает, понятно, что это ни в коей мере не означает, что священник может свое нерадение на приходе оправдать тем, что он же в интернете — конечно, ни в коем случае такого быть не должно, но то, что сами священники подчеркивали, что их миссию в конечном итоге считают они выполненной, когда люди приходят в храм, в их храм или в другой храм, ну там просто физически нельзя, при том охвате, который есть, скажем, у тех, кто был на этой встрече, сотни тысяч когда подписчиков, вот как отец Павел Островский как раз и говорил, что я всегда говорю как раз наоборот: приходите в храм, который ближе всего к вам, ну проще всего туда пойти, все равно его храм не сможет вместить всех, даже тех, кто в Москве только живет и на него подписан, ну и другие священники или там другие участники рассказывали про библейский кружок, который возник в результате. Причем, знаете, там ведь много было интересных аспектов вот этой миссии, мы специально как-то выстроили встречу так, чтобы священники, даже работающие с разными аудиториями, они об этих разных вещах рассказали. Вот один священник рассказал, что когда он после командировки на Дальнем Востоке полугодовой приехал и получил, значит, у себя в епархии храм, приход, он стал ходить, общаться с молодежью, в школу пришел и спрашивает там у школьников: «А вот вы знаете, у нас храм есть, а кто там был?» и так далее, и выяснилось, что никого. И через какое-то время все они оказались в храме, кто-то стал петь на клиросе, кто-то там кружки какие-то создал, но пришли они все, несмотря на то что он физически к ним в класс приходил, с ними познакомился, не по результатам встречи с ним, а по результату того, что он, рассказав им, начав работать в интернете, через соцсети, заведя туда сначала школьников школ своего этого района, потом сделал так, что они пришли к нему в храм — почему? А потому что по-другому сейчас многие из них не придут. Другой батюшка говорил: я прихожу, говорю: «Я вот священник такой-то, там-то» — «А, ну понятно». А потом так между делом: «А еще у меня там столько-то подписчиков» и тут: О! Сразу поднимаются головы, загораются глаза или опускаются эти глаза к смартфонам и начинается общение, но это невозможно же игнорировать, да? Поэтому вот так вот.
М. Борисова:
— А интересно, о каких проблемах там говорили участники? Потому что мы, как правило, слышим о том, что удается, но гораздо реже идет разговор о том, что не удается.
В. Легойда:
Не такая продолжительная была встреча, мы, конечно, с отцами обсуждали, о чем сто́ит говорить и, знаете, шли с чем вот на эту первую, это же первая встреча подобного рода, хотя у Патриарха периодически бывают, я вот могу сказать, чем я был вдохновлен, простите, немножко отступлю сначала, потом вернусь к вопросу. Я был вдохновлен очень встречей, которая была у Святейшего со священниками, входившими в «красную зону» во время пандемии, и я тоже помню, когда мы, готовясь к этой встрече, разговариваем, и вот один батюшка сказал: «Ну о чем вот Патриарху сказать?» Я говорю: «О том, что вас волнует». Он говорит: «Ну как, ну вот я, например, был поражен тем, что я пришел когда в больницу...», а он священник уже не молодой и давно в сане, говорит: «Я привык, что вот приходят люди к нам в храм, и они там с вопросами, со своей болью, с радостью и прочее-прочее, но мы нужны, потому что они к нам приходят, а вот тут я пришел в больницу, а от меня там кто-то отворачивается, кто-то говорит: „А зачем вы пришли?“ И что не все нас ждут». И священник искренне говорит: «Я вот этому удивлен, потрясен...», я сейчас боюсь соврать, не помню степени его эмоциональной реакции, сколько высока была, но совершенно точно, что вот он немножко этого не ожидал, не в том смысле, что он не знал, что это есть, но он с этим не сталкивался, потому что он всю жизнь свою священническую провел на приходе и только с одной аудиторией. Я говорю: «Так скажите об этом Патриарху, если вас лично это как-то задело, как вы из этой ситуации выходили», потому что ему же потом удалось этим людям, которые, условно говоря, отворачивались, когда он входил в палату, их развернуть к себе, а ему удалось. И поэтому вот вдохновленный той самой встречей, я об этом же говорил и отцам нашим интернет-миссионерам, и вот скажем, один из священников, тот же отец Павел Островский, он рассказывал про свой проект «Помолчим», где он беседует с подростками в Ютубе, ну что значит беседует: он молчит, в такой нехарактерной для проповедника, для священника роли выступает, а подростки рассказывают. Я знаю, что и к этому проекту, это тоже, наверное, нормально, разные отношения, но вот что меня задело, я так понимаю, отца Павла тоже, он говорит, что по результатам многих-многих разговоров он почувствовал, что чаще всего встречающиеся чувства подростков — это страх и боль. Понимаете? И он говорит, что я даже к своим детям стал, немножко на своих детей по-другому стал смотреть этого же возраста. И вот о таких вещах, которые человека задевают, в частности эта мысль звучала на встрече, и Патриарх очень внимательно к этому отнесся. Говорили, вот отец Георгий Максимов, поскольку он в основном занимается апологетикой, и при этом он работает и с зарубежной аудиторией, он говорил вот об этой части миссии, о том, что очень не хватает реакции... Да, он говорил о том, что пространство интернета — это пространство, которое не регулируется с той точки зрения, что любой человек может зайти и назвать себя кем угодно, хоть епископом, и далеко не всякий пользователь интернета в состоянии отличить, скажем, канонического священника Русской Православной Церкви от человека, который себя именует там, кем бы он себя не именовал, и уровень, так сказать, сознания нередко такой, что это тоже находит зрителей, читателей, слушателей, аудиторию довольно большую, и с этим надо работать, и вот отец Георгий Максимов один из тех, кто именно этим занимается. То есть там как раз, скажем, Островский отец Павел рассказывал о не церковной подростковой аудитории, вот он на это делал акцент, отец Георгий Максимов — об апологетике и работе с зарубежной паствой, а, скажем, отец Николай Бабкин говорил, собственно, о такой семейной теме, библейский кружок, вот такие вещи, и говорили о том, что волнует. Возвращаясь к вопросу, вот отец Георгий Максимов говорил о том, что этого недостаточно, что все-таки по его оценке потребность в таких ответах, иногда даже какие-то вещи, которые, кажется: ну, кто в это поверит, в такую глупость? Верят, читают, слушают. Знаете, я вот немножко, опять же, мысль в сторону, но она как-то для меня в этом же кругу находится, вот я был как-то на одном таком мероприятии большом, где учили пиарщиков, и я был там в числе выступавших, такая панельная была дискуссия, какие-то очень серьезные, довольно большие, заметные пиар-специалисты, даже на уровне страны, на федеральном уровне, нас там было, не помню, человека четыре или пять. И мы чуть раньше пришли, пьем чай, и вот один из участников начинает говорить: а я сейчас только что был там, то ли на лекции какого-то астролога, и я, видимо, непроизвольно, я не сдержался, и что-то у меня на лице, видимо, такое отобразилось, он ко мне поворачивается и говорит: «А вот вы напрасно так реагируете, вот напрасно, астролог все объяснил, сказал, что в 26-м году все наладится, все будет хорошо». И я, понимаете, сижу и в ужасе таком, что это же человек, который работает в крупной, очень крупной компании, руководит пиар-службой, он сейчас выйдет, будет учить этих людей, со всей страны приехавших, и даже, наверное, что-то дельное скажет, безусловно, и сказал, или сказала, сейчас я просто специально не уточняю вот это все, чтобы не идентифицировать человека, но это же вот в голове что мировоззренчески происходит, оно же неотделимо. Поэтому отец Георгий Максимов тоже очень и очень прав, что нам нужны апологетические усилия, нам нужна защита веры на современном уровне, нам нужна реакция на все эти вещи, с которыми мы сталкиваемся в безбрежном пространстве интернета.
К. Мацан:
— Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А из чего изначально вообще выросла идея такую встречу провести с интернет-миссионерами и святейшим патриархом Кириллом? Ведь уже не новое это явление, и давно отцы работают, и вот сейчас возникла необходимость пообщаться.
В. Легойда:
— Вопрос очень правильный и ответ довольно простой, здесь причин несколько. Во-первых, понятно, что у Патриарха очень много информации очень разного уровня, формата и прочее, как у любого большого руководителя. Но при этом понятно, что Святейший, конечно, хотел бы, чтобы приходящая к нему информация, она по возможности приходила, что называется, из первоисточника. Поэтому одно дело — читать какие-то справки по поводу того, что происходит в интернет-пространстве, другое дело — поговорить. Точно так же, я ведь не случайно привел в пример вот эту встречу со священниками, которые в «красную зону» ходили, понятно, что Патриарх за этим следил, он инициировал очень многие вещи по участию Церкви в жизни нашей в пандемию, но одно дело — читать справки, другое дело — самому там куда-то пойти или поговорить со священниками, которые туда ходят или ходили каждый день. Поэтому вот этот формат встречи с людьми, и он встречался недавно со священниками, которые в зоне СВО были, то есть он регулярный. То есть в данном случае просто очередь, если угодно, дошла и до этого, это первое. Второе — это понимание важности этой темы, ее сложность и дискуссионность, потому что Патриарх действительно много на эту тему говорил, и всегда говорил, что мы видим и возможности, и риски. Но дискуссии же постоянные по поводу одного из миссионерских проектов отца Павла Островского того же, сейчас Telegram гудит, я имею ввиду это «Евангелие в манге» и допустимо, не допустимо, было официальное, опубликованное даже, по-моему, заключение миссионерского отдела Синодального такое очень критическое, и потом отец Павел писал, что он общался на коллегии, и какие-то приняты решения. Поэтому, конечно, это еще одна причина. Ну и потом, конечно, и самим отцам, будь то те, кто ходит в «красные зоны» или в СВО, или в данном случае наши интернет-миссионеры, конечно, важно не только слушать проповеди Предстоятеля и видеть его по телевизору, но и иметь такую возможность общения, поэтому основные такие были причины встречи.
М. Борисова:
— Вообще, насколько любой формат общения, любой формат проповеди, любой формат христианского просвещения, насколько он вообще работает и воспринимается ли он так, как хотелось бы, той аудиторией, на которую направлен? Я, так сказать, была шокирована, когда прочитала новость о том, что произошло в Тихоновском институте, когда разразился скандал по поводу студентки, сменившей пол и пожелавшей в связи с этим поменять диплом. Это православный институт, то есть априори предполагается, что люди, которые в него поступают, они веруют в Бога, они крещены, они православные верующие и оказывается, это ничего не значит, то есть это не такой защитный панцирь, который ограждает от того, что происходит вокруг.
В. Легойда:
— Давайте так, защитный панцирь даже с Иудой не сработал, поэтому какой уж тут защитный панцирь? Но в данном случае все гораздо проще, здесь снизим, так сказать, пафос параллелей при всем понимании того, что разумно предположить и логично, что человек, поступающий в Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, верит в Бога. Но думаю что, давайте скажем аккуратно: степень церковности поступающих, она может быть очень разной. Потом, понятно, что с человеком происходят различные метаморфозы на протяжении его жизни, и поэтому не исключено, что что-то такое произошло, не потому, что человек учился в Свято-Тихоновском, а несмотря на то что он там учился, и здесь-то как раз, вот сам по себе случай, для меня он не является, я имею в виду, что это вот человек, закончивший институт, так поступил, я-то здесь не вижу чего-то из ряда вон выходящего, меня скорее интересует сам по себе прецедент, потому что мне понятна позиция университета, который отказывается выдать этот диплом по своим мировоззренческим основаниям, основываясь на своем взгляде, на жизнь, в своих религиозных взглядах не считает это возможным, но вот я не знаю, как в правовом поле эта коллизия будет решена, мы консультировались, не хочу сейчас в эту сторону уходить, мы посмотрим потом, опять же, насколько та сторона будет готова здесь на какие-то шаги в правовом поле, но позиция университета в любом случае мне представляется вполне оправданной, а вот чем все это кончится, вот это, скорее, важнее, чем сам факт, что это произошло, потому что все-таки есть какие-то у нас, в том числе закрепленные в Конституции положения, посмотрим, короче говоря.
М. Борисова:
— А как вам кажется, это просто некий казус или это какое-то явление, которое достойно того, чтобы, по крайней мере, подумать об этом?
В. Легойда:
— Ну, казус тоже может быть чем-то, по поводу чего есть смысл подумать. Мне сложно сказать, для меня казус в том, как отреагирует правовая система. Насколько я понимаю, у нас есть, условно говоря, человек может поменять имя, он имеет право поменять имя, ему выдадут другой паспорт, это все закреплено в правовом пространстве, и на основании этого человек, насколько я понимаю, эта выпускница Свято-Тихоновского университета, она действует на основании именно этой правовой логики: имя изменилось? Изменилось. Когда писали или когда определяли эти вещи, никто не предполагал, что речь может пойти о смене, простите, пола. Но в данном случае я сейчас очень аккуратно говорю и оговариваюсь, что могу здесь ошибаться, но из того, насколько я понимаю, из того, что мне говорили юристы, с которыми мы разговаривали, этот случай рассматривается именно в этой логике. Паспорт другой? Другой. Имя другое? Другое. Значит, все документы должны быть приведены в соответствие с этим. То есть это интересная правовая коллизия, которая создавалась по одним причинам и для другой цели, а вот новые реалии, о которых никто тогда не думал вообще, они вот вписываются, видите, так аккуратно в существующее правовое пространство, и это интересно, но интересно в том смысле, что вот это надлежит осмыслить, понимаете?
К. Мацан:
— Ну и, кстати, по поводу того, что вы сказали, Марин, что человек, который учится в ПСТГУ, Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, там предполагается, что обладает какими-то мировоззренческими установками, у меня просто есть небольшой опыт обучения в ПСТГУ на заочном отделении, я могу свидетельствовать, что люди очень разные поступают и это не отслеживается, это не отследишь, потому что человек приходит, сдает экзамены, учится прекрасно, а вот в частной беседе, просто об этом свидетельствует мой опыт, говорит: «да я-то вообще верю в переселение души и реинкарнацию, для меня это более совершенная концепция, то есть это то, во что я верю, в отличие от Царства Небесного», но человек учится на заочном отделении и как-то там хочет на эту тему получить диплом и это не поиск мировоззренческий, это не то, что вот он пришел разбираться для себя, а он все определил, но вот почему-то учится здесь для чего-то, но экзамены сдает, диплом написал, наверное, защитил, не знаю, я уже за этим не следил, но этих вещей не отследишь, а люди самые разные попадаются.
М. Борисова:
— То есть не имеет значения мотивация, зачем человек приходит в православный университет? Или имеет?
В. Легойда:
— Почему не имеет значения? Она имеет, вопрос в том, что она может быть разной, и то, что Костя сказал, мне понятно, что человек, например, он хочет, может быть, он настолько интеллектуально заинтересован в том, чтобы посмотреть, а как вот, он поступил на какой-нибудь там богословский или еще какой-то факультет, чтобы понять, как православное богословие решает те или иные проблемы, религиозно-философские, богословские и прочие, но при этом у него нет какого-то внутреннего... Ну или давайте еще раз вернемся к тому, что человек может и меняться в процессе, да? Мы же с вами помним и знаем непростую ситуацию духовных семинарий начала XX века и состояние людей, ну и потом один из семинаристов, правда, он учился в грузинской семинарии, он так вообще сыграл такую роль в жизни страны, что... и она не имела отношения к священническому служению.
К. Мацан:
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО. У микрофона в студии Марина Борисова, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
К. Мацан:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается, с нами сегодня в студии Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО, член Общественной палаты, и мы продолжаем наш разговор.
М. Борисова:
— Ну, давайте вернемся к разговору о разных форматах общения с аудиторией. Я знаю, что у вас появился, помимо «Парсуны», еще один новый формат, вы его уже опробовали, как вам кажется, получилось то, что вы хотели? Я имею в виду вашу новую телевизионную передачу.
В. Легойда:
— Подкаст на Первом канале, да?
М. Борисова:
— Да.
В. Легойда:
— Да, это вот какой-то новый опыт. Наверное, нужно проговорить, что речь идет о том, что в январе этого года Первый канал запустил ночное вещание в рамках некоего большого их проекта «Подкаст.Лаб», и вот мне предложили с какой-то периодичностью проводить беседы на интересующие, собственно, меня темы, это довольно такое заманчивое предложение, от которого, наверное, нелогично было бы отказываться. И сейчас вот несколько раз в месяц, раза два мы попробуем какое-то время, это все, я так понимаю, некое такое экспериментирование, новый поиск, и там очень много разных внутри вот этой лаборатории «Подкаст.Лаб», очень много разных проектов и те, кто следит, наверное, видел самых-самых разных, там известный нашим слушателям Дмитрий Петрович Бак, «Пусть не говорят, пусть читают» у него подкаст называется, есть какие-то еще подкасты, связанные с чтением, у Алексея Николаевича Варламова свой подкаст «Жизнь замечательных» — по-моему, прекрасное и название и уверен, что программа будет очень хорошая. А мы вот придумали такую штуку, «Собрались с мыслями» назвали ее, и вот несколько программ записали. Повторяю, сейчас вот шагом две программы в месяц, и какое-то время это будет, в отличие от «Парсуны», где все-таки большое, длинное портретное интервью, и я о человеке и через человека выхожу на темы. Здесь другой формат, это для меня было важным, хотя мне здесь давали свободу, могу сказать, но я специально вот выбрал другой формат, поэтому это два гостя, это тема, и мы о людях, естественно, тоже говорим, но через тему уже, наоборот, но и он покороче, видимо, вот они сейчас тоже ищут, 35 минут, пока у нас такой хронометраж. И вот в эфире была программа про университет, зачем нужен университет, с хорошо известным нашим слушателем Алексеем Павловичем Козыревым, деканом философского факультета МГУ и замечательным деканом медико-биологического факультета, 2-го Меда Егором Борисовичем Прохорчуком, вот мы беседовали на тему об университете. В следующем записанном подкасте, по крайней мере, который скоро, наверное, выйдет, одним из героев будет главный редактор Радио ВЕРА Илья Александрович Кузьменков, знакомые все люди. (смеется)
К. Мацан:
-Так...О чем будет разговор?
В. Легойда:
— Как ни странно, не о радио, простите.
М. Борисова:
— Вот так всегда.
К. Мацан:
— Ах так! От вас ждали какого-то подвоха. (смеются)
В. Легойда:
— Да, о фермерстве, обо всех таких: почему люди уходят на землю, интеллектуалы, в том числе, журналисты. И там вторым собеседником был Борис Акимов, также хорошо известный.
М. Борисова:
— «Лавка-Лавка»?
В. Легойда:
— Да, который вот запускал «Лавку-Лавку», ну и много всего другого. Сейчас это проект «2062», кстати сказать, имеющий радийные измерения, поэтому тоже, видите, как-то я только сейчас подумал, что оба гостя имеют отношение к радио, когда приглашал как-то, вот именно это меня не соединяло.
К. Мацан:
— Радиофермеры.
В. Легойда:
— Да, радиофермеры, да-да-да. (смеются) Вот есть у меня какой-то план, повторяю, что пока у меня такая полная свобода в плане тем, гостей и прочего, но это через какое-то время будет понятно, что называется, полетит этот самолет или не полетит.
К. Мацан:
— Вот к вопросу о подкасте, который вышел, мы в прошлой программе нашей с вами на прошлой неделе каких-то тем касались, вот я тогда еще не посмотрел, а сейчас уже посмотрел, и я вас поздравляю, прекрасный проект и беседа очень интересная. В частности, вот тот выпуск с Алексеем Павловичем Козыревым и Егоровым Борисовичем Прохорчуком, про высшее образование — тема, которую мы тоже с вами время от времени поднимаем в программе о том, что высшее образование сегодня массовое, и это в каком-то смысле снижает его ценность общую, снижает представление высшего образования как о том, что дает тебе приоритет перед тем, кто его не имеет, ну в принципе то, что через увеличение массовости снижается общий уровень, это достаточно часто встречающееся явление. Но я вот о чем хочу спросить: у вас такая фраза прозвучала, вы приводили пример, что девушка думает, не перейти ли в МГИМО, и в принципе молодой человек, когда поступает в вуз, вот он не понимает, зачем он туда идет, то есть это не столько про науку, само собой. не про науку, не про знание, а вот скорее про среду. И родители тоже не понимают, вот вы сказали: часто родители тоже не задумываются об этом, зачем нужно высшее образование. А можем ли мы сказать, пойдя в этой логике дальше, что в каком-то смысле кому-то высшее образование оказывается не то что неполезным, а в принципе даже, если угодно, нежелательным? Я почему об этом спрашиваю: я в свое время эту мысль слышал от священника, епископа, очень такого мудрого пастыря, который ни в коем случае не против образованности вообще, и против высшего образования тоже ни в каком смысле, но он о чем говорит: что вот растет девушка, ей может и не нужно было, там ни в экономику, ни в юриспруденцию, она могла быть прекрасной, не знаю, швеей, и это не унизительно, это прекрасная специальность, она бы в этом себя нашла, или она могла бы быть просто очень хорошей мамой, читать книги и так далее, но она попадает в университет, потому что так надо, потому что родители хотят, и ее там затачивают на карьеру, дают какие-то цели высокие и в каком-то смысле, не ложные, может быть, но может быть, конкретно ей не нужные и не подходящие, и тогда вот университет оказывает не то что нейтральные, а просто в каком-то смысле сбивающие с пути влияния, вот с такой логикой вы встречались, что об этом думаете?
В. Легойда:
— Ну в таком вот сформулированном виде — нет, может, встречался, но не обратил внимания. Я немножко по-другому на это смотрю, мне все-таки, мы говорили об этом вот в программе, и кстати сказать, Прохорчук не согласился с тем, что массовизация высшего образования есть проблема, проблема среднего уровня, как-то вот, насколько я его понял, я не знаю, что там осталось, потому что я выпуск целиком не смотрел эфирный, а мы все-таки записали больше, мы минут 50 записали или 35, там какие-то вещи были вырезаны, и вот мне лично кажется, что, конечно, массовизация высшего образования даже при сохранении университетов высокого уровня, она все равно само значение первоначальное или какое-то, ну первоначальное — конечно. не средневековое, а вот существовавшее какое-то время, которое мы еще застали, скажем так, она размывает очень сильно, и мне не очень это нравится, потому что я не вижу здесь внутренней логики, связанной с востребованностью профессии, которая здесь получается и так далее, и тому подобное, вот меня скорее это беспокоит. Сказать, что кого-то там сбивает...видите, самим фактом того, что там конкретная девушка или молодой человек не пойдет в университет или в институт, вряд ли там что-то такое произойдет, условно говоря, чтобы она стала хорошей швеёй, она должна где-то этому научиться, и я тоже не вижу здесь совершенно ничего такого, не то, что там унизительного, а даже такого, второсортного.
К. Мацан:
— Даже самой темы нет для того, чтобы как-то ее куда-то распределять ниже, чем что-то другое.
В. Легойда:
— Да, помните, у Честертона есть какой-то такой афоризм где-то в записях насчет того, что «вот человек там прекрасно печет пироги или что-то такое, всего лишь хорошо делает вещи — большего не скажешь и о Боге», как-то так он говорит, что это высокая очень оценка. Просто высшее образование — это специфический взгляд на жизнь, и вот как раз массовизация размывает специфику, вот это мне не нравится, не очень понятно, чем тогда человек отличается среднестатистический, закончивший вуз от не закончившего, там по знаниям, по всему.
М. Борисова:
— Я хочу свои пять копеек вставить и все не знаю, куда.
В. Легойда:
— А это куда хотите.(смеются)
М. Борисова:
— Ну просто рассуждение о том, что массовое высшее образование девальвирует мне кажется странным, потому что когда я училась, а было это в далекие 70-е годы в нашем дорогом МГИМО, любимая присказка студентов была: «институт образования не дает, но расширяет кругозор». В конце концов, чем помешало Пушкину то, что он закончил элитарное учебное заведение Царско-сельский лицей, который был открыт специально для подготовки карьерных людей в Империи, и вот этот шалопай Пушкин закончил этот лицей через пень-колоду и стал «нашим всем». Ему чем-то помешало то, что он отучился в лицее?
В. Легойда:
— Я не уловил, а как связано с массовизацией это образование?
М. Борисова:
— Так какая разница? Человек пришел в университет, он провел там пять лет, если он сразу не увлекся чем-то другим и ходит туда только сессию сдавать, если он там действительно провел, ходил на какие-то лекции, на какие-то семинары, что-то читал, готовился к каким-то зачетам или экзаменам, у него все равно в голове происходят некоторые процессы, которые потом в жизни ему очень сильно помогают.
В. Легойда:
— Нет, вот тут я хочу все-таки уточнить. Я же не говорю о массовизации, как некоем таком абстрактном факте: «вот раньше было мало университетов, это было хорошо, а сейчас их много, это плохо», нет. Я говорю о том результате, который я вижу: как мне кажется, падение среднего уровня знаний и размывание самого смысла этого образования, потому что, скажем, человек, он для чего туда идет? Конечно, я готов признать и то, что даже люди, с блеском закончившие те или иные вузы и потом прекрасно состоявшиеся и много принесшие науке, чему угодно, они, может быть, тоже поступая, не вполне понимали, но все равно все-таки мотивация была связана с тем, что ты хотел чему-то научиться, а вот сейчас очень часто это просто этап социализации, это способ обретения, это некий клуб, в котором ты просто тусуешь, и я просто не хочу переходить на тему преподавательских баек, но количество этих чудовищных ответов, которые, мне кажется, не могут звучать из уст людей, получающих высшее образование, оно так стремительно растет, что просто, конечно, я согласен, что человек ходит, что-то останется в голове и прочее, но настолько много всего развелось и настолько мало всего остается в голове, что, не дай бог, результата нет, вот в чем проблема.
М. Борисова:
— А вам не кажется, что тут нужно камешек в огород ваш кинуть, преподавательский состав не хочет взять на себя ответственность, почему это происходит?
В. Легойда:
— Нет, я не хочу прятаться за округлые фразы, но это сложная комплексная проблема. Я вот, скажем, закончил наш подкаст вопросом к гостям: чего им не хватает в первокурсниках? Почему я об этом спросил — потому что, опять же, не хочу кидать камешек, перекидывать ваш камень, который до меня долетел и больно ударил в сторону школьных учителей. но в свое время, мы с коллегами писали для некоторых людей в образовании, в системе, мы писали такую записку, сформулировали в виде десяти проблем высшего образования и способов их решения. Так вот, я вам могу сказать, что все эти десять проблем, которые мы смогли сформулировать, восемь из них были связаны со школой, и ничего ты с этим не сделаешь. Низкий поклон нашим дорогим учителям, но у меня есть своя версия, я во многом объясняю ту проблему, с которой мы сталкиваемся, как преподы университетские, тем, что последние три года в школе, минимум три — школьники не учатся, а готовятся к сдаче трех тестов, уж по крайней мере, два последних года они не учат три предмета, ладно бы, они бы изучали три предмета, а остальные не изучали, там история, обществознание, русский язык, он не изучает три предмета два года — он или она готовятся написать три теста, по истории, по обществознанию и как бы вы не усложняли эти тесты, что бы вы с ними не делали, тест остается тестом, поэтому он заточен, вся его голова, юная, светлая, замечательная, работает в одном очень узком направлении. И поэтому два года, а тем более три — это очень много в этом возрасте, согласитесь, очень много, и поэтому вот при всех наших лицеях супер-пупер, там не пойми чем, за три года выпрямляются все извилины, вот в три, знаете, вот эти дорожки бассейна, почему-то такая картинка сейчас нарисовалась, и вот они по этим дорожкам плавают и не могут никуда, ни вправо, ни влево свернуть, потому что ограничители стоят и очень сложно что-то с этим сделать. Поэтому я никогда не был противником ЕГЭ как такового и понимаю те возможности, которые он предоставляет в плане попадания, то, что он, как говорят, победил университетскую коррупцию, но у любой медали есть обратная, вторая сторона и ее не замечать, делать вид, что ее нет, бессмысленно. А массовизация, поскольку, понимаете, ну посмотрите, из года в год, насколько я понимаю, сейчас надо быть аккуратным, чтобы я не сказал то, чего нет, но вот насколько я знаю, снижается, по крайней мере в ряде вузов, тот процент результата ЕГЭ, по которому принимаются, там по русскому языку в прошлом году, а давайте теперь уже будем принимать, не помню, 70 или 60, этот порог отсечения, но это же факт. А почему? А потому что не наберем столько, у нас во столько вузов выделены места. Потом, поймите, опять же, это сложно, я не хочу, чтобы это обвинением звучало, но представьте, современный вуз, у него есть бюджетники, то есть те места, которые государство обеспечивает, там всегда и ЕГЭ повыше, чтобы туда поступить, посложнее и так далее, а есть платные студенты, они-то сами по себе могут быть замечательными, но их же надо набрать, при том, что там и конкурс существует. и все, конечно, во многие вузы, но все равно, а для чего их университет набирает — чтобы сводить концы с концами, это же экономика университета, она сегодня на это во многом завязана, это же не потому, что кто-то у нас просчитал стратегически, что вот в этом году вузы страны набирают столько-то экономистов и почему столько? А потому что мы понимаем, что через 4-5-6 лет именно столько экономистов нам потребуется и так далее, наверное, какие-то есть на эту тему расчеты, но складывался этот, простите, рынок в 90-е годы абсолютно стихийно, не до стратегии тогда было, можно кого-то в этом упрекать, можно об этом говорить как о свершившемся факте, но это действительно свершившийся факт.
М. Борисова:
— Я все поняла, нам не хватает Александра Благословенного и Михаила Михайловича Сперанского.
В. Легойда:
— Сперанского нам не хватает вообще всегда, с тех пор, как он скончался, всегда, уже при жизни его не стало хватать.
М. Борисова:
— Но реформа университетов — это как раз его детище.
В. Легойда:
— Да нет, это одно из его детищ, а главное, что он при жизни уже был, так сказать, отстранен и все было закрыто, а потом. через длительное время пришли все равно к тому, что он написал, сделал и предложил, в том или ином виде. Я могу вам даже привести пример церковный, когда очень много открыто было семинарий, и это тоже, где-то это было на волне: «как здорово, теперь можно...» и прочее-прочее, но сейчас наш Учебный комитет, об этом лучше, конечно, отца Максима Козлова спросить, который его возглавляет и замечательно работает Учебный комитет и одно из, на мой взгляд, самых сильных наших Синодальных учреждений, но они очень зорко следят за уровнем образования, которое получают люди в семинариях, и это все непростой процесс, потому что их много.
К. Мацан:
— Владимир Легойда, голова Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Ну вот, я еще раз хотел бы для уважаемых слушателей, может быть, оговориться специально, что когда я сказал про условную девушку, которая могла бы работать швеей и упомянул, что в этом нет ничего унизительного, я понимал, что само вот это слово «нет ничего унизительного» как бы косвенно намекает, что — а могло бы быть, вот ни в коем случае и, собственно, мой вопрос и реплика-то это про это и это связано с темой высшего образования, что по умолчанию иногда считают, что вот это высшее образование — да, это если человек не получил, то уже как-то и не вполне он состоялся. Я как раз таки вот эту оговорку очень важную, которую вы, Владимир Романович, сделали, тоже принимаю, почему мы должны так считать. И вот даже тот священник, на которого я ссылался, он как раз таки и говорил, что человек будет на своем месте, он будет счастлив, будет делать прекрасные вещи, и дай-то Бог, и это путь, на котором человек найдет себя, и мы не должны, не имеем права этому пути какой-то знак там ставить меньше, чем что бы это ни было. Но вопрос вот в чем: в том же подкасте, о котором мы заговорили вашем, была очень важная, как мне кажется, мысль, которую и гуманитарий Алексей Павлович Козырев высказал, и естественник, биолог, генетик, Егор Борисов Прохорчук согласился, что университет — это про универсум, это про понимание вообще твоего места во Вселенной, места твоей науки в системе знания, это, как сказал, кстати, не философ, а биолог — про онтологию, про бытие. Вот можно просто получить специальность, профессию, знание, навыки, а можно задать себе вопрос, а зачем все это? А как я с этим буду жить? Да, это философское образование, и Алексей Павлович об этом сказал, это не для философских факультетов только, это для человека, который в университете, то есть он думает про устройство Вселенной и про себя, как часть Вселенной и предполагается, что это вопросы, на которые хорошо бы ответить каждому человеку. И вот та самая девушка, которая прекрасно делает вещи, ей же тоже нужно, получается.
В. Легойда:
— Да, но она не обязательно должна на эти вопросы отвечать с точки зрения науки. Давайте тут тоже не будем в другую крайность уходить, конечно, это формирование личности, становление личности и прочее, но все-таки наука — это свой язык, это свой взгляд на мир, конечно, он обогащает, замечательно быть, я не знаю, как если вот в рамках той системы, которой я придерживаюсь: наука-искусство-религия, как способы познания мира, замечательно быть верующим скрипачом и математиком, это прекрасно, но мы понимаем, что все не смогут этим заниматься, и ты можешь быть верующим скрипачом и не быть математиком, или не быть скрипачом, в общем, все расклады.
К. Мацан:
— Интересно, есть в истории такие вот примеры?
В. Легойда:
Да, при всех раскладах на Радио ВЕРА, скажем, что верующим быть желательно крайне, остальное — это вещь факультативная, вот, собственно, в этом и есть предмет дискуссии. Не обязательное, значит, есть некое специальное знание, которое не всем нужно при всей его ценности и важности, вот, кстати, Прохорчук как раз говорил, что есть вот люди, которые посвящают себе этой стезе, общество делегирует им это, общество их со своей стороны поддерживает, а они за это обществу возвращают безопасность в широком смысле слова, там от духовной до военной, потому что, знаете, чтобы сделать какой-то прорыв в любой научной сфере, от гуманитарной до технологической, ты не просто университет должен закончить, а еще десять диссертаций защитить и таких людей всегда будет немного. Тут, скорее, знаете, вот если говорить о дискуссии, и массовое высшее образование, которое мне так не нравится, оно ведь данность во всем мире сегодня, и есть люди, которые скажут: «да, ну это данность, ничего страшного в этом нет, задача — сохранить стандарт в каком-то круге университетов», ну как на Западе: вот есть массовые университеты, вот я в таком в Америке учился, там чудовищно низкий был уровень в Калифорнийском университете. А есть там какие-то топовые, там, я не знаю, сколько университетов в Штатах, в которых ого-го как преподают, и даже среди выпускников только какой-то процент, который создает там американскую науку и другие вещи. Поэтому вопрос того, что я все время как бы драматизирую вот эту массовость, он тоже для меня не очевидный, для меня не очевидна моя правота в том смысле, что так ли уж это плохо, но все-таки, поскольку я не в рядовом вузе преподаю, то меня, конечно, огорчает тот уровень, который я у себя периодически встречаю, меня вот это очень-очень беспокоит. Я вижу, Марин, что это укоризненный взгляд, и понимаю, что, и когда все мы учились, всегда какие-то были отдельные персонажи, наши однокурсники, которые тоже нас изумляли не глубиной своих познаний, но все-таки мне показалось, что современный мир дает такую вариативность получения образования, что можно не называть все это институтом, университетом, а сохранить все-таки какую-то планку, там марку, что угодно, в которой будет вот эта составляющая не только в узком круге вот таких супертоповых, но и в целом в том, что называется высшим учебным заведением, я за это, хотя, наверное, далеко не все со мной согласятся.
М. Борисова:
— Не знаю, мне кажется, что главная проблема не в том, что образование теряет свой уровень, эта песня продолжается, по-моему, на протяжении всех столетий, пока существует образование в той или иной форме, но мне кажется, что беда в том, что чем больше информации вокруг, тем меньше интереса она возбуждает. Я просто вспомнила, что бесконечно повторяющееся сообщение про Большой адронный коллайдер заставило меня разобраться, причем довольно долго, с просьбой к людям, более разбирающимся, вообще объяснить, что такое бозон Хиггса, но я сейчас думаю, вот зачем мне бозон Хиггса? Ну было интересно, потому что об этом все время сообщали.
В. Легойда:
— На самом деле здесь, как мне кажется, сразу в этой реплике несколько новых поворотов, очень интересных и важных. Во-первых, тезис о том, что действительно, доступность информации, опять же, по факту, это же не гипотеза, а вот мы это констатируем, она оборачивается ее невостребованностью, по крайней мере не то что в том масштабе, в котором существует эта доступность, а вообще, в каком бы то ни было заметном масштабе. Происходит некое, опять же, возвращаясь к нашему подкасту, я когда спросил, чего не хватает в первокурсниках, и вот Прохорчук сказал: «и в первокурсниках, и в студентах вообще», правда, он добавил потом, что и во взрослых людях (по-моему, в итоге это чуть-чуть подрезали), не хватает любопытства, интереса. Я, кстати, тоже в своих студентах это вижу, я часто упрекаю их строчками классики: «О вы, ленивые и нелюбопытные», тем более наших-то журфаковцев, у которых, казалось бы, сама профессия, в каком-то смысле — синоним любопытства, нелюбопытный журналист — это оксюморон, он не может быть нелюбопытным.
К. Мацан:
— Это эксперт.
В. Легойда:
— Я бы сказал: это эксперт.ру, но я без отсылок сейчас к ресурсу. И есть вот эта тема, что есть новые информационные реалии, которые вот приводят, они же приводят, например, к стиранию грани профессионального знания и любительского, потому что мы все можем прочитать. Я вот иногда себя заставляю не читать, когда меня что-то заинтересовало, и я понимаю, что я буду говорить со специалистом в каких-то областях, условно говоря, такой пример: вот если я иду к врачу, я точно не буду читать, потому что буду потом говорить: «А я вот прочитал, что когда у тебя в ухе там заболело, надо...» ну потому что я, во-первых, понимаю, как врач к этому может отнестись, и во-вторых, понимаю, всю неправильность этого дилетантского подхода, но это же реальность, мы приходим к врачу и говорим: «Нет, что-то вы не то мне выписали, я вот прочитал...» — ну, читай и лечись тогда по самоучителю. Но это же во всех профессиональных сферах происходит, а уж про нашу информационную я вообще молчу, все разбираются в футболе и информационной работе, это моя любимая фраза, на любых внутренних совещаниях охотнее всего обсуждают нашу сферу ответственности и объясняют нам, как мы должны работать, потому что все знают, что нужно делать. Но есть, конечно, история изменяющегося этого пространства и, соответственно, мы тоже находимся, и образование находится вот в этом большом культурном обрамлении, от которого мы никуда, никуда не денемся.
К. Мацан:
— А я, пока вы это обсуждали, все-таки покопался в чертогах разума и «гугла» и нашел два примера верующего скрипача-ученого. Первый, правда, такой он с натяжкой — это, конечно, Альберт Эйнштейн, который играл на скрипке, был ученым и, безусловно, был верующим человеком, просто не был, как мы можем судить по его работам, христианином в этом смысле, исповедовал некую такую веру, «космической религией» он это называл, но религии не отрицал при этом, как таковую, как потребность человека внутреннюю. А второй пример, может быть, менее очевидный, но более в этом смысле такой точный — это русский композитор и музыковед Сергей Танеев, который прославился не только как ученик Чайковского, музыковед и автор кантаты «Иоанн Дамаскин», но еще и тем, что применил математические методы к анализу контрапункта, в этом смысле, был таким математически мыслящим человеком. На этой оптимистической ноте наш разговор о высшем образовании сегодня...
В. Легойда:
— ...считаю закрытым.
К. Мацан:
— Юрий Павлович Вяземский рассказывал историю, как в каком-то пансионате для писателей и поэтов с утра на завтрак вышел член Союза писателей и поэтов и сказал: «Я всю ночь писал стихи о любви, всю ночь писал стихи о любви, закрыл тему». Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО, член Общественной палаты, был сегодня с нами с вами в программе «Светлый вечер». В студии была моя коллега Марина Борисова и я. Константин Мацан. До свидания.
М. Борисова:
— До свидания.
В. Легойда:
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер
