Светлый вечер со Светланой Емельяновой (эфир от 25.03.2015) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

Светлый вечер со Светланой Емельяновой (эфир от 25.03.2015)

* Поделиться

Светлана Емельянова 1У нас в гостях была директор первого в России негосударственного детского дома для детей-инвалидов Светлана Емельянова.
Наша гостья рассказала о Свято-Софийском детском доме, директором которого она является. Кроме того разговор шел о детях, живущих в детских домах и о людях, там работающих, а так же о том, как изменить отношение общества к детям с особенностями развития.

Ведущие: Владимир Емельянов и Лиза Горская

В. Емельянов

— Здравствуйте, вы слушаете программу «Светлый вечер» на радио «Вера». С вами Владимир Емельянов и Лиза Горская. И мы приветствуем нашу гостью — Светлану Емельянова, а Светлана — директор Свято-Софийского детского дома.

С. Емельянова

— Здравствуйте!

 

Наше досье:

Светлана Емельянова. Родилась в Астрахани, окончила консерваторию имени Собинова в Саратове и в Саратове же Государственный университет имени Чернышевского. После переезда в Москву поступила в Свято-Димитриевское училище сестер милосердия. Активно занималась социальной работой по детям с особенностями развития. В 2015 году стала директором Свято-Софийского детского дома.

 

Л. Горская

— И это первый негосударственный детский дом для детей-инвалидов, насколько я знаю.

С. Емельянова

— Да, это первый негосударственный детский дом для детей с нарушениями развития, для детей-инвалидов. Это детский дом, в который приехали дети 2-го марта и это то помещение, которое, в принципе, уже существовало. Оно было в проекте Милосердия уже 10 лет как Свято-Софийский детский дом, и теперь оно осталось в проекте это помещение, просто в него приехали другие дети, и дом принял теперь наших ребят.

В. Емельянов

— А дети прежние, которые были?

С. Емельянова

— Дети прежние, которые там были, практически все достигли совершеннолетия, им город предоставил жилье, как сиротам, есть два мальчика, которым 16 лет, они по-прежнему числятся как наши воспитанники, но для них есть маленький подпроект, направленный на социализацию, и они сейчас живут в квартире, в которой они сами готовят, сами о себе заботятся под присмотром воспитателя, все-таки это такая приближенная к реальности жизнь, которая даст возможность через два года, когда им будет 18 лет, выйти им в обычную жизнь уже совершенно подготовленными людьми.

В. Емельянов

— Они какое-то дополнительное образование получают?

С. Емельянова

— Выпускники поступают в институты, и кто-то из них поступает в учебные заведения, которые дают среднее образование.

Л. Горская

— А в чем необходимость этого негосударственного детского дома, чем государственные не подходят и в чем отличия?

С. Емельянова

— Отличий много. Прежде всего, наверное, отличие в масштабности. Все детские дома, которые сейчас находятся в Москве, для детей-инвалидов, их сейчас 7, самый маленький — это 98 детей. И самый большой — это больше 500 детей на одной территории. Соответственно, 98 — это, может быть, еще на что-то и похоже, хотя тоже не очень. А когда это 500 человек, это целый город инвалидов. И все эти дома обнесены забором, дети находятся внутри этих городов, и, в общем, про какую-то жизнь, социализацию, нормализацию, к сожалению, думать не приходится.

В. Емельянов

— А сколько у нас в России сейчас детей, которые бы нуждались в уходе, прямо скажем. Я так понимаю, что там не только воспитатели, не только дефектологи, не только логопеды и так далее, но и какие-то другие работники есть. Сколько всего таких детей? Миллион — два?

С. Емельянова

— Вы знаете, по России я вам статистику сказать не могу, я знаю, что по Москве в общей сложности, внутри этих детских домов находится более 2000 детей. И еще больше детей находится в Москве же в семьях. К счастью, не от всех детей, не от всех тяжелых детей родители отказываются. Большинство детей с нарушениями развития, больше половины, находится в семьях. И это очень важно, в плане того, что детские дома, говорят, сейчас должны претерпеть какую-то реорганизацию, перестроится, стать... Если уж и остаться существовать, то стать такими домами по семейному типу, которые мы сейчас попытались создать. Но, вообще-то, конечно, любой ребенок должен оставаться в семье и хорошего детского дома быть не может. Поэтому, наверное, еще одно важное направление, которое сейчас потихоньку начинает прорабатываться и развиваться у нас в государстве, это поддержка семей. Но пока это настолько мало, настолько медленно, насколько же идет реорганизация, разукрупнение. И этот проект создания Свято-Софийского детского дома, он ведь тоже поддержан государством, он поддержан сейчас департаментом соцзащиты, потому что мы идем в одном направлении и государству сейчас важно, чтобы эти дети получали сейчас другие условия жизни. Один только момент, что сразу резко создать для всех эти условия, конечно, не предоставляется возможным. Поэтому, когда появляется такая инициатива, когда появляются люди, которые говорят: «А давайте мы попробуем», — то, по крайней мере, на сегодняшний день мы получаем в ответ поддержку и позитивное решение каких-то сложившихся вопросов.

Л. Горская

— Светлана, вы сказали разукрупнение детских домов, но, насколько мне известно, правда, я говорю о детских домах в целом, не о домах для детей с нарушениями развитиями. Наоборот, тенденция к объединению, укрупнению детских домов. Разве не так?

С. Емельянова

— Не так. Идет тенденция к укрупнению всего того, что сейчас связано с образованием. Детские сады подключаются, делаются эти холдинги: ставится наверху менеджер, а не педагог, не директор, который знает, куда вести эту ситуацию. Что касается детских домов без отношения к детям-инвалидам, то их сейчас становится все меньше и меньше. И это тоже сейчас такое большое счастье, про которое раньше никто не мог подумать. Детских домов было всегда много, детей в них было всегда много, и вот сейчас мы с вами встречаемся с ситуацией, когда здоровых маленьких детей по Москве нет, к счастью, вообще, они все уходят в семью прямо из роддома, и, в общем, 300 километров от Москвы тоже сложно найти ребенка, которого можно было бы усыновить, именно здорового ребенка. Поэтому детские дома обычные потихоньку перестают существовать в принципе, а детские дома для детей-инвалидов укрупнять их дальше некуда...

В. Емельянов

— Или просто коррекционные дома?

С. Емельянова

— Вы имеете в виду дома 8-го вида, коррекционные дома...

В. Емельянов

Я даже не знаю, что это такое — дома 1-го вида, 5-го вида. Что это такое дома 8-го вида.

С. Емельянова

— Это некоторые циферки, эти виды их ввели, на самом деле, к счастью, убрали из документов эти страшные названия дебильность, имбецильность, внутри документов сейчас это все обозначается цифрами, умственная отсталость, степени этой умственной отсталости тоже корректно обозначаются цифрами.

В. Емельянов

Я даже не знал, что такое есть.

С. Емельянова

— Это тоже определенная победа, а зачем?

Л. Горская

— Сейчас даже грипп цифрами обозначается.

В. Емельянов

— А зачем что? Диагноз-то все равно известен.

С. Емельянова

— Зачем говорить, что ты дебил...

В. Емельянов

— Ну им же никто не говорит, что они дебилы.

С. Емельянова

— Это слово употребляется сейчас среди подростков как некое обидное, несущее за собой определенный фон, что у тебя не все в порядке с головой и ты дебил. Соответственно, если есть такой диагноз, значит, весь негатив, который, в принципе, в этом слове есть, он в этот диагноз вмещается этот негатив. Мы не должны соединять диагноз с каким-то негативом это точно. Если у человека другой диагноз, если это какая-то онкология, мы же не превращаем названия каких-то заболеваний в ругательные слова, а, к сожалению, то, что касается умственной отсталости, многие слова превратились в ругательные и совсем неприятные. И поэтому если их употребляют в таком контексте, то, соответственно, человек, носящий диагноз, он подпадает под этот контекст. И это, как минимум, нечестно по отношению к этому человеку, который не виноват в том, что у него тот или иной диагноз.

Л. Горская

— А как вообще правильно, корректно называют таких детей?

С. Емельянова

— Официальный термин, который есть на сегодняшний день относительно детей, которые переехали в Свято-Софийский детский дом, это дети с тяжелыми множественными нарушениями развития, это вмещается в четыре буквы и по документам так и проходит: дети с тмнр. Если говорить вообще, в общих словах, что чаще всего сейчас употребляется в нормативных документах, то там употребляется дети с овз, это ограниченные возможности здоровья. У кого-то они больше ограничены, у кого-то меньше, но это действительно просто некоторое ограничение. И не более того. И дальше уже от нас зависит, как мы поддерживаем то, что ограничено, чтобы то, что не ограничено, продолжало расти и развиваться.

Л. Горская

— А дом 8-го типа — это что?

С. Емельянова

— Это дома, если произнести не корректно, то это дома, где живут дети с легкой степенью умственной отсталости. Это почти норма. Это дети, которые такие пограничные и для них создали дома специального 8-го вида, потому что понимают, что их вроде бы нельзя поместить в обычные детские дома, потому что есть некоторое отставание и нужна дополнительная помощь, с другой стороны, если их поместить в те семь, про которые мы с вами сейчас говорили, то это значит поместить ребят в заведомо не развивающую среду и ухудшить их положение с легкой умственной отсталости до средней. То есть умственная отсталость это не то, что человек с чем-то таким родился и дальше он ни вправо, ни влево.

Л. Горская

— Это же может быть просто следствием того, что ребенком не занимались.

С. Емельянова

— Честно, я когда про себя думаю и смотрю на наших детей, пытаюсь представить, что было бы со мной, если бы я лежала 15 лет в кровати и вокруг меня с двух сторон две решетки от кровати и вверху белый потолок, ну, в общем, я думаю, мы бы с вами сейчас на другом языке разговаривали.

В. Емельянов

— Сколько у вас детишек сейчас в вашем детском доме?

С. Емельянова

— Сейчас по факту 19 ребят приехало и еще в течение месяца будет двое.

В. Емельянов

— Это и мальчики, и девочки?

С. Емельянова

— И мальчики, и девочки.

В. Емельянов

— А сколько на каждого ребенка педагогов, специалистов?

С. Емельянова

— Мы 21 ребенка, уже будем говорить, разделили на три группы. И на каждую группу у нас днем два взрослых человека, один из этих людей — воспитатель, другой — помощник воспитателя, но, по сути, мы из каждого из этих людей планируем со временем воспитать специалиста.

В. Емельянов

— Медики?

С. Емельянова

— Медики есть, но они не на группе. Медики на дом. На дом есть медицинская сестра и сейчас у нас очень хорошая ситуация с доктором, к нам пришел работать доктор, который на протяжении семи лет вел этих детей внутри этого государственного учреждения, он был там педиатром, и был там заведующим отделения, доктор замечательный, в какой-то момент он решил, что не может работать в госучреждении, а месяца за 3-4 до нашего переезда он оттуда ушел, совершенно не подозревая, что мы его будем звать.

В. Емельянов

— Я так понимаю, что в финансировании вашего детского дома принимает участие государство, и оно полностью покрывает расходы на содержание детей и вообще на существование вашего детского дома?

С. Емельянова

— У нас ситуация с финансированием следующая, сейчас государство, благодаря тому, что мы получили хорошее здание, у нас есть специалисты, и мы, получается, очень хорошо вписались в тендер, который существовал, на поддержку людей, готовых взять детей с нарушениями развития. Мы сейчас этот тендер получили, у нас на три месяца есть половина от необходимой нам для жизни суммы. Дальше через три месяца я пока затрудняюсь сказать, что у нас будет происходить с финансированием.

В. Емельянов

— Где брать вторую половину?

С. Емельянова

— Вторую половину, как и во всех проектах службы Милосердие, мы очень надеемся получить от людей, которые захотят поддержать эту историю.

В. Емельянов

— Может быть, мы назовем какие-то ваши координаты?

С. Емельянова

— Наши координаты — это сайт http://miloserdie.ru, наша страница Свято-Софийского детского дома внутри этого сайта, это реквизиты, которые там указаны, и это сайт самого детского дома, который сейчас находится в переделке, потому что, естественно, на нем была вся та информация, которая относилась к ребятам, которые прежде там жили, сейчас мы пытаемся что-то переделать, поэтому если зайти на сайт непосредственно детского дома, то он все равно вас отошлет на http://miloserdie.ru, потому что пока это наш единственный источник.

Л. Горская

— Светлана, я хотела спросить, кто работает в вашем детском доме. Ну понятно, что профессиональные преподаватели, врач, а волонтеры какие-то приходят, занимаются с детьми, что это вообще значит — прийти в детский дом с такими особенностями развития, может ли это сделать неподготовленный человек и быть чем-то полезным? Или нужно быть врачом?

С. Емельянова

— Нет, для этого врачом совершенно быть не нужно и, на мой взгляд, очень любопытная история получается. Когда мы говорим про подготовленных специалистов, мы, наверное, предполагаем, что у них есть какое-то образование — дефектолога, психолога или еще какое-то. Но по факту, когда люди учатся в наших госучреждениях и их учат про тяжелых детей, то, в общем, их учат тому, что это дети по большому счету необучаемы и что им, в общем, кроме ухода ничего не нужно. Это некий шаблон, в котором мы живем и будем какое-то время продолжать жить. Поэтому для нас гораздо важнее и ценнее те люди, которые, может быть, приходят без специального образования и как раз волонтеры под это очень попадают, но в этих людях есть изначально заложенное внимание, что-то такое, чему не научишься, это какое-то умение отслеживать реакцию ребенка и готовность эту реакцию видеть, отмечать и как-то реагировать в ответ. Эта коммуникация между ребенком не говорящим и взрослым, который привык общаться только за счет речи, она налаживается только со временем. И схема не прописана, как её можно наладить, это зависит только от чуткости человека, который находится рядом. И когда приходит чуткий человек, он может быть без всякого образования. Эта чуткость и это желание уважать и видеть личность в ребенке, они побеждают все те незнания, которые присутствуют. И всегда есть рядом те люди, которые на группе находятся с детьми днем, они всегда помогут, подскажут, поддержат. И сейчас, мы пока живем вторую неделю, но, тем не менее, у нас каждый день есть волонтеры, которым интересно, которые приходят знакомиться. Договоренность такая, что человек должен прийти к нам пять раз, а потом только говорить про то — понравилось ему или не понравилось. Потому что ситуация действительно не совсем обычная, но все-таки за один раз оценить её сложно. Поэтому люди с удовольствием ходят до 5 раз, потом мы садимся, разговариваем, говорим, что получилось, что не получилось, в общем, это пока очень интересный процесс, интересный с трех сторон — интересный и для детей, потому что они знакомятся с новыми людьми, и для нас, потому что среди того большого потока людей, мы с радостью отмечаем, что есть те самые внимательные люди. И, соответственно, для людей, которые приходят к нам, это тоже любопытно, потому что они многие не видели таких людей, не ожидали их увидеть и когда увидели, многие для себя, к счастью, отмечают, что это для них скорее приятная встреча, чем неприятная.

В. Емельянов

— Но по собственному опыту я должен сказать, что впервые, когда видишь этих детей, таких детей, происходит некая остановка вокруг тебя окружающего мира, он как бы перестает для тебя существовать, это про себя лично я рассказываю, я не скажу, что это состояние оторопи, но, во всяком случае, ты как-то останавливаешься и у тебя мозг начинает по-другому работать. Но проходит час или два общения с этими детьми, любого общения, это совместные игры, предположим, или то, что мы в последний раз устраивали, это кулинарные курсы для них, они у нас сами пиццу готовили, мы просто большой дружной компанией помогаем одному вот такому коррекционному дому-интернату во Владимирской области, я не буду называть ни компанию, ни людей, которые этим занимаются, ни названия этого дома, где он конкретно находится. Мы туда довольно часто ездим, но потом как раз уже под конец наших встреч, к сожалению, не часто, потому что все люди занятые, работают и вообще, это частная инициатива, скажем так, если это в свое время начиналось с 2-3 человек, с 4, в последний раз мы уже заказывали автобус, такое количество людей... Половина автобуса было загружено всем, что нужно этому детскому дому, этим ребятишкам, остальные — сотрудники нашего объединения. Под конец ловишь себя на мысли, что не хочется уезжать совсем. И совершенно удивительно, когда приезжаешь через какое-то время, они помнят предыдущую встречу, ждут её, с теми из нас, с кем они больше общались, они выходят навстречу, руку не выпускают и так далее. Такие трогательные моменты. Света, я бы хотел спросить, мы заговорили по поводу образования ваших волонтеров, а вы-то кто по образованию?

С. Емельянова

— Я — артистка.

В. Емельянов

Погорелого театра?

С. Емельянова

— В общем, да.

В. Емельянов

Серьезно, драматическая артистка? Что вы заканчивали?

С. Емельянова

— Я, вообще, с Поволжья и заканчивала в Саратове сейчас она Академия, а раньше это было училище, которое закончили Табаков и Янковский, потом оно стало высшим, потому что его присоединили к Саратовской консерватории, теперь это какая-то Академия, но у меня в дипломе все еще Саратовская консерватория.

В. Емельянов

— По вашей речи не скажешь, что вы с берегов Волги, из Саратова.

С. Емельянова

— Так артистка же. Четыре года сценической речи.

В. Емельянов

— Идеальная московская речь, на мой взгляд. А с какого момента вы переключились с карьеры артистки на то, чем занимаетесь сейчас?

С. Емельянова

Я начала воцерковляться после того, как закончила институт, я пошла работать в детский театр, там встретила хорошую женщину, артистку тоже, человека, который показал мне красоту богослужения, и как-то так потихоньку я стала понимать, что мне все это близко, дорого, потом был ряд чудес в трудных ситуациях, как это часто бывает, наверное, с новоначальными людьми, для того чтобы человек укрепился. И это все в моей жизни было. И, получается, что в артистки я, наверное, пошла случайно, хотела в детстве быть врачом, честно, да. Но, когда 9-й класс был и надо было определяться с профессией, думать как-то про 10-11, куда идти, то маме сказав про то, что я хочу быть врачом, я получила ответ, что с твоими знаниями химии, тебя медицина не примет. Наверное, она была права, я думаю, потому что с химией до сих пор не очень хорошо.

В. Емельянов

— Мне кажется, как у большинства врачей.

С. Емельянова

Да? (Смеется.)

В. Емельянов

— Самое главное...

Л. Горская

— Как у большинства людей. Извини, пожалуйста.

В. Емельянов

— Да, возможно. Самое главное — уметь неразборчиво писать рецепты на латыни.

С. Емельянова

Наверное, да. Ну, в общем, в итоге получилось, что медучилище я закончила, но уже наше — сестер милосердия, уже гораздо позже. А так, как на тот момент нужно было все равно определяться, и меня интересовал театр в кружке в музыкальной школе, ну как-то оно так, не при больших усилиях, но получилось, что я все-таки поступила. Хотя вроде был конкурс, сколько у нас в Поволжье? Человек шесть на место, конечно, это не РАТИ московское, но все-таки. Получается, когда училась, просто нравилось, пошла работать в театр — тоже нравилось, но при этом какой-то этот запал, что хочется помогать, он оставался. Потом получилась эта ступенька прихода в храм, потом получилась ступенька, когда у близкой подруги были проблемы и вот эти чудеса, которые Господь дал, они укрепили в вере. И так потихоньку началось отхождение от театра и все-таки стремление в ту сторону, в которую хотелось идти с детства, в сторону помощи. Потом получился переезд в Москву, потому что я в принципе путешественница по натуре, мне совсем не сложно менять места своего пребывания. Прожив 5 лет в Москве, я подумала: не поехать ли в Питер? Ну то есть для меня из-за того, что я сразу после школы уехала в Саратов, школу закончила в Волгограде, а учиться поехала в Саратов, ну как-то для меня это не проблема: так взять, куда-то поехать. Везде люди, везде — здорово. Поэтому приехать в Москву было совсем не сложно: ну приехала и приехала. Какое-то время я занималась с детьми при храме, вела театральный кружок. Потом 7 января 2010 года отыграли маленький спектакль, поздравили всех с Рождеством. И я сказала: «Знаете, дорогие друзья, вот я ухожу к Аркадию Шатову». И мне сказали: «Ну к Аркадию Шатову-то, конечно, понятно, чего ж не уйти». Это был момент, когда я уже училась на патронажных курсах, потому что время было свободное. И это была зима. А весной нам выдали свидетельство, что мы закончили патронажные курсы. И это был момент, когда нас распределяли и оставляли в каких-то проектах. И меня распределили в детский дом. Сначала мне показалось, что там заниматься нечем: там же чисто, там везде убрано, все прекрасно по сравнению с теми страшными картинками, которые мы привыкли, что рисуются про детские дома. И это к тому вопросу, что действительно не все так ужасно. И, в общем, много чего изменилось за последнее десятилетие как минимум в плане ухода, добавились люди, добавился персонал, но это не то, чего хочется мне для этих детей. Это не то, что видится возможным.

Когда мы говорим про детей с тяжелыми нарушениями развития, все равно большинство людей, и я в начале, 5 лет назад, мы попадаем в этот шаблон, что они же лежачие, за ними нужно хорошо ухаживать, если за ними хорошо ухаживать, то это уже предел, и это прекрасно. Вылечить их нельзя, социализировать их нельзя, жить самостоятельно они не будут... Значит, что нужно? Поддерживать нормальный уровень ухода, чтобы эти дети сколько-то жили, сколько им возможно. Еще другой шаблон есть, что они, якобы, долго не живут. Из распространенных баек.

А когда мы начинаем с ними общаться, то мы приходим к тому, о чем говорите вы, что и уезжать не хочется, и уходить не хочется. И ты начинаешь коммуницировать с человеком, видя ответную реакцию, ты начинаешь понимать, что внутри каждого эта личность живет. Как бы тяжело не было выразить свои желания через те нарушения, которые есть, это как расстроенный рояль, внутри же все равно музыка звучит, просто, если он расстроен, она очень странная. А если вызвать настройщика и знать, как поддержать, помочь, то и музыка начинает лучше звучать. И эти дети, они, как наш рояль. Если их поддержать, помочь, то их легче становится понять, они начинают себя чувствовать иначе, они начинают чувствовать, что они кому-то нужны и это очень здорово, это очень видно. Они начинают проявлять инициативу общения.

Для меня очень таким сильным моментом было событие, оно, наверное, где-то года полтора назад, сложилось так, что ровно два года назад в феврале, чуть уже больше, 13-го года мы по договоренности с администрацией учреждения этого детского дома, где они жили, мы стали заниматься только с одной группой детей. До этого ходили к 120, но в гостевом режиме: сегодня - к одним, завтра — к другим внутри одного отделения. А потом стало понятно, что очень хочется более активно поддержать ребенка, тогда будет какой-то результат для ребенка, прежде всего. Потому что, как и с обычным ребенком, с нашими тоже нужны регулярные занятия, а если мы так, пришли-ушли, то результат как-то сильно отодвигается. И вот мы договорились, что будем ходить в одну группу, мы стали ходить в эту группу, мы договорились, что нам разрешат вытаскивать детей из кроваток, выкладывать их на общее игровое пространство. Благотворители подарили нам совершенно прекрасную... поляну, мы её назвали, это будо-маты такие зеленые, плотные, безопасные, экологические, прекрасные совершенно...

В. Емельянов

— Где они кувыркаются от души.

С. Емельянова

— Кто может кувыркаться, кувыркается, кто не может, тот видит, как кто-то кувыркается рядом с ним. Одна девочка, которая совершенно слабенькая, у нее гипотонус, она не сидит, не стоит, она научилась по этой площадке передвигаться на лопатках. Потому что есть интересные игрушки, они вдруг стали в зоне доступа, тот способ, который она нашла, она нашла сама. Почему я часто говорю, что мы ничего такого для этих детей не сделали: мы дали им возможность, просто возможность. А дальше они своим внутренним ресурсом, своим желанием жить, своим стремлением развиваться, как и любой другой человек, они достигли всего остального сами. И когда прошло полгода в такой плотной поддержке этих ребят, я как-то пришла в группу, и мне говорят: «Вот у нас там коляска сломалась». А это, можно сказать, мое хобби, я почему-то технически понимаю, как что устроено.

В. Емельянов

— Самоделкин такой.

С. Емельянова

— Ну да, люблю шуруповерты, саморезы. И по коляскам, мне тоже доставляет удовольствие их адаптировать под ребят, я понимаю, где чего какой поддержки не хватает. И я зашла в группу, села на колени, чтобы быть на уровне ребенка, который сидит в коляске, стала смотреть эту коляску, тут подошел какой-то взрослый человек из сотрудников, стал со мной разговаривать, я перестала что-то делать руками и так, с пола, как ребенок, смотрю на этого человека и общаюсь с ним. И вдруг сзади кто-то подходит, берет мою руку, я не вижу, я только чувствую, что кто-то эту руку протягивает через грудную клетку и прижимает, когда я оборачиваюсь, я вижу ребенка, который это делает, и я понимаю, что это тот ребенок, от которого я никогда бы в жизни не ожидала, что ему вообще нужно человеческое тепло. Ну то есть это понятно, что оно нужно, но просто ребенок внутри детского дома, он редко осознает эту необходимость, потому что он теряет знание того, что нужен в раннем возрасте. Почему там дети не плачут? Мне сейчас кто-то советует: купи радионяню и тогда будет спокойнее. Я говорю: «А смысла нет». Им если плохо, они будут лежать, но они не будут кричать, потому что крик — это зов на помощь. Когда маленький ребенок кричит, к нему мама приходит. И у него складывается этот рефлекс, что я кричу — идет помощь. А тут получается, когда ребенок приходит из детского дома, кричи, не кричи, чаще всего, вряд ли кто придет на помощь. Не потому что все такие плохие, а просто потому, что детей много, сотрудников мало. И эти взаимосвязи они не складываются. Поэтому наши дети в какой-то момент теряют знание о том, что можно позвать и к тебе придут, они теряют необходимость и внутреннее чувство того, что им кто-то нужен. Они замыкаются, они уходят в себя и часто, например, в этих интернатных учреждениях существует такое понятие, как вторичный аутизм. То есть это не аутизм, который идет как нарушение изначально, а это вот это отключение от мира, просто потому, что ты этому миру не пригодился. И вот когда такой ребенок, а ему 14 лет, этому мальчику, вдруг подходит, когда ты на него не обращаешь внимание. И это получается его инициатива, ты ему ничего не предлагал, а он решил, что он сейчас этого хочет, это сильно. Для меня

это было очень сильно. И это, наверное, все, такие события, они двигают меня внутренне к тому, что я понимаю, что хочется чего-то другого, что нельзя так, что мы уже, в общем, что-то пообещали этим ребятам, когда пришли к ним в группу и сказали: «Мы будем рядом». А раз пообещали, то обещание нужно выполнять. В. Емельянов

— Мы напоминаем, что у нас в гостях Светлана Емельянова, директор первого негосударственного детского дома для детей-инвалидов, это Свято-Софийский детский дом, в студии Владимир Емельянов, мы просто однофамильцы.

Л. Горская

— Не родственники?

В. Емельянов

— Нет. И Лиза Горская. Мы продолжим ровно через минуту, не отключайтесь.

Л. Горская

— Еще раз напоминаю, в эфире программа «Светлый вечер», с вами в студии Лиза Горская и Владимир Емельянов. У нас в гостях Светлана Емельянова, не родственница Владимира, директор первого негосударственного детского дома для детей с особенностями развития. Так правильно сказать?

С. Емельянова

— Табличка у нас висит — для детей-инвалидов, но мне, конечно, приятнее, когда мы говорим о детях с особенностями развития.

Л. Горская

— Света, а насколько реально подготовить кого-то из этих детей к полноценной жизни в обществе, их социализировать? Я смотрю вокруг, у нас как-то все устроено, уж я не знаю почему, что и взрослому инвалиду не очень легко прожить самостоятельно, а с детишками как быть?

С. Емельянова

— Из тех, кто сейчас приехал в наш дом, есть ребята, которые точно могли бы жить сами. Но для них мы будем сейчас пытаться найти семьи, и все-таки мы думаем, что 2-3 ребенка точно уйдут в семью, потому что они случайные жители детского дома для детей-инвалидов. Хотя они колясочники, но интеллектуально очень развиты, они просто, к несчастью, попали в тяжелое отделение и сколько-то лет прожили, но мы надеемся изменить эту ситуацию. Что касается остальных детей, то вероятность полной социализации и выхода в самостоятельную жизнь, она, конечно, минимальна. Потому что часть из этих детей уже взрослые, самой взрослой девочке 16 лет, у нас достаточно много 14-15 летних ребят. При этом выглядят они гораздо младше, потому что идет отставание не только в интеллектуальном, но и физическом развитии. Но тут же, наверное, важно понимать, что если мы действительно говорим про общество, которое может воспринять только сильного человека, тогда это проблема, а если мы говорим про то, что со временем мы надеемся на какую-то нормализацию нашего общества, в том числе, и на понимание, что люди бывают разные, что там, как... Мне понравилось в одном фильме, папа ребенка с синдромом Дауна сказал: «Я бы учил детей в детстве не тому, что человек — это ручки, ножки, огуречик, получился человечек, а что бывает, что нет ручки, нет ножки, но это все равно человек». И действительно эта закладка идет из детства. Я очень надеюсь, что мы будем выходить на эту нормализацию: принятия и приятия людей с инвалидностью, детей с инвалидностью в обществе, и в том числе, я надеюсь, что это будет происходить и на базе этого детского дома. Потому что сейчас я вижу, как в детстве эти вещи даются проще. Работает женщина у нас, у нее четверо детей, младшему из них — 4 года, старшей девочке, она ходит во второй класс, и они сейчас часто приезжают к нам в гости. И я вижу, как просто они находят общий язык, и как они рады общаться друг с другом — наши дети с этими ребятами, которые приезжают, и наоборот. Маленький, четырехлетний Савушка, четыре года — это же всегда непосредственная реакция, он не боится задавать вопросы, он запоминает на них ответы и пытается разобраться в проблеме. И смотришь на него и думаешь: «Вот оно начало чего-то другого». Этот человек, сейчас разобравшись в проблеме, он получит какое-то представление и понесет дальше в свою жизнь. Идет наш мальчик, про которого я рассказывала, который обнялся со мной, ему сейчас 15, он идет по коридору, нервничает. Он у нас не говорящий, он кусает себе руку, это такое проявление довольно часто встречающееся и мне на сегодняшний день очень понятное. Когда тебя что-то сильно раздражает, а ты не можешь об этом сказать, как говорят: иди, головой побейся. Вот здесь почти то же самое, это действительно такое проявление, которое даже мы почему-то придумали вот это «головой побейся», потому что, когда не можешь высказать, возникает необходимость физического действия. Вот у Данилы это физическое действие. И маленький Савва подбегает и спрашивает: «А почему он так делает?» Я говорю: «Потому что он расстраивается?» «А почему он расстраивается?» «Потому что он хочет...» В той конкретной ситуации Даня шел в сторону кухни, явно хотел пить. Даня доходит до кухни, смотрю: Савушка там бегает, стакан берет. Я в полной уверенности, что он это делает для себя. Четыре года, тоже захотел попить за компанию, все. И каково же мое было удивление и большая радость, когда он ставит на стол перед Даней, говорит: «Это ему, чтобы он не расстраивался». Вот она нормальная жизнь. И то, на что можно рассчитывать и надеяться, что это станет опорой для дальнейшей судьбы и наших детей, и тех детей, которые сейчас приходят. Когда приезжают сейчас люди и привозят нам памперсы, салфетки, мы все это сейчас активно тоже принимаем, потому что это расходные наши материалы, спрашивают: «А можно приходить с детьми?» Я говорю: «Конечно, можно». Взрослые, которые сейчас нам готовы помогать, они радуются этому ответу, потому что они понимают, насколько это важно для детей, которые растут в нашем обществе, в общем, достаточно эгоистичном. Родители, которые задумываются о том, что будет с их детьми, когда они вырастут, насколько они будут отзывчивы, они сейчас радуются, когда мы говорим: «Приходите, мы будем рады, если вы придете с детьми». Это, наверное, взаимная какая-то польза. Если говорить вообще о пользе наших детей. И об их дальнейшей жизни.

В. Емельянов

— А если вы, дорогие радиослушатели, хотите принять участие в судьбе и жизни Свято-Софийского детского дома для детей... На вывеске написано детей-инвалидов, как написано бюрократически, так и будем говорить. Я даже знаю, почему написано для детей-инвалидов? У нас просто доски стандартные для вывески для учреждений, а как вы сказали, вам как бы хотелось, чтобы называлось?

С. Емельянова

— Можно с нарушениями развития...

В. Емельянов

Много! Не влезает! Поэтому заходите на сайт о Свято-Софийском детском доме и о том, чем вы можете помочь, как вы можете помочь, или финансово, или, наоборот, это будет какая-то волонтерская помощь, может быть, вы захотите поближе с детьми пообщаться, ну и так же, как Светлана сказала, и памперсы, и все остальное, это тоже все принимается, тоже да.

Л. Горская

— А если не на сайте, в городе, где вы расположены?

С. Емельянова

— Мы расположены, это 10 минут от метро Университет, улица Крупской, 12а. Это отдельно стоящее здание, его, наверное, невозможно спутать, потому что наверху у нас домовый храм и поэтому наше здание венчает православный крест.

Л. Горская

— Там постоянно кто-то есть?

С. Емельянова

— Да, там постоянно кто-то есть и днем, и ночью, потому что дети там есть и днем, и ночью, взрослые тоже там и днем, и ночью, самое главное — охрана круглосуточная, звоночек на калитке, все будут рады.

В. Емельянов

— Хотелось бы спросить, какие-то выездные мероприятия для этих ребятишек существуют? У вас есть собственный бассейн в этом доме?

С. Емельянова

— Нет.

В. Емельянов

— Бассейн, прогулки, кукольный театр, детский театр, может быть, кино, экскурсии, все, что способны воспринимать, оглядываясь на их состояние, на их проблемы со здоровьем.

С. Емельянова

— Обязательно все это нужно для всех детей, вне зависимости от того, какие проблемы, нужно просто придумать, что для каждого будет нужным, важным и полезным. На сегодняшний день, я считаю, что это еще одно чудо в череде тех чудес, которые случились при открытии, это то, что мы оказались на соседней улице от Центра лечебной педагогики. Для меня это эксперты в области помощи тяжелым детям, я думаю, не только для меня, в принципе, по Москве таких центров мало, а уж центр лечебной педагогики вообще один. Они занимаются помощью 20 лет, специалисты, которые там есть, это все гениальные, потрясающие люди. Этот центр готов нас сейчас принимать почти каждый день. Уже на первой неделе мы туда выводили самых активных людей, и вот в субботу у нас туда выйдет весь наш детский дом, кроме тех, кто, может быть, будет болеть или плохо себя чувствовать. Дальше, даже находясь внутри госучреждения, 15-го детского дома, мы вывозили этих детей, мы ездили в Зеленую школу в Парке Горького, мы ездили в контактный зоопарк при нашем Московском зоопарке. Сейчас мы думаем про бассейн, но как-то мы его держим ближе к лету, чтобы постепенно все. И мы, конечно, будем расширять эти возможности куда-то выходить, выезжать, это важно не только для детей, но и для нас с вами.

В. Емельянов

— Контактный зоопарк, они там имеют возможность детей пощупать, поиграть с ними?

С. Емельянова

— Имеют.

В. Емельянов

— А что за звери?

С. Емельянова

— Там были змейки, крыски, ежики, кролики. Наш мальчик говорящий, может, кто-то видел про него ролик на Милосердии, его зовут Гор, он подъехал к ведущей, спросил: «А тигр будет?» (Смеются.)

Л. Горская

— За усы-то потянуть — конечно.

С. Емельянова

— Она сказала, что тигра не будет, при этом этот же самый Гор испугался кролика. И вообще это был для меня удивительный опыт выезда с ними в контактный зоопарк. Не думала об этом, но потом проанализировала и поняла: они совершенно спокойно трогали всяких змей, крыс, все то, что гладкое и не мягкое, и почти никто не осмеливался дотрагиваться до совершенно прекрасного пушистого зайца. Начинаешь думать почему, и понимаешь, что наши с вами страхи и возможности формируются из того опыта, который мы переживаем в жизни. Так дети, проживающие в госучреждениях, где запрещены мягкие игрушки, потому что их невозможно обрабатывать, имеют опыт трогать только пластик и резину. Поэтому у них есть ощущение гладкого в ладошке, сенсорика, которая на ладошках, она знает, имеет опыт чего-то гладкого, и совершенно не имеют опыта чего-то мягкого, снега холодного, земли. Все, чего им не давали трогать, его как бы и нет в сознании. И это тоже вопрос к тому: а вот эти нарушения, эти незнания чего-то этими детьми, они все-таки первичны или это все-таки отсутствие опыта в их жизни. Или они этого зайца боятся, потому что у них есть какие-то проблемы с интеллектом, или они просто никогда в руках ничего такого не держали. И если начнут это делать, то, может, это все и будет потихоньку выравниваться. То есть, очевидно, что, конечно, есть первичные нарушения, но есть много вторичных. И это понимание, где изначальное нарушение, где проблемы средовые, отсутствие развивающей среды, где чего больше на сегодняшний день сказать сложно.

В. Емельянов

— Складывается смутное ощущение, что мы скоро увидим ваши книги на прилавках книжных магазинов.

С. Емельянова

— Нет. Это точно не произойдет.

В. Емельянов

— Не сейчас.

Л. Горская

— Аудиокнига.

В. Емельянов

— Не завтра, не послезавтра, если будет время...

С. Емельянова

— Я так плохо пишу, говорить могу сколько угодно, писать не могу.

Л. Горская

— Я и говорю — аудиокнига.

В. Емельянов

— Сейчас же просто книги наговаривают. Вы нанимаете секретаря.

Л. Горская

— Владимир готов бесплатно сделать.

В. Емельянов

— Я не готов — а, и б — бесплатно. Потому что я глубокий сторонник того, что каждая работа должна оплачиваться. И, кстати, многие мемуары так пишут. Я помогал одному человеку сделать... Это была не книга, это был цикл его соображений, скажем так. Но он категорически не может писать, не то, что он не знает русского языка, не правильно ставит запятые, он просто не может. Ему вербально легче сформулировать, чем сформулировать на бумаге.

С. Емельянова

— То же самое.

В. Емельянов

— Потом еще есть такое псевдораспространенное явление, как боязнь белого листа бумаги. Он садится и впадает в ступор. Или монитор компьютера – пустой, мигает курсор. Вот он боялся.

Л. Горская

— С другой стороны, сейчас только ленивый книги не издал.

В. Емельянов

— А еще у нас все фотохудожники.

Л. Горская

— А с детьми с особенностями развития мало кто занимается.

В. Емельянов

— Да.

С. Емельянова

— Так что я уж лучше по второму пункту, все-таки про детей.

В. Емельянов

— Но это же может быть для кого-то, если не учебным пособием в прямом смысле, может быть... Москва — это же не единственный город, и людям в провинциальных городах этого не хватает. Им нужен какой-то внешний стимул, а прочтя вашу статью, монографию или книгу по вашей проблематике, как это делается все и что это можно сдвинуть с мертвой точки. Я исключительно только с этой точки зрения.

Л. Горская

— Но мне кажется, что с опытом мало что сравнится в этой сфере.

В. Емельянов

— Но им же можно поделиться. Если что, обращайтесь, чем могу – помогу.

С. Емельянова

— Спасибо!

В. Емельянов

— Вот еще какой вопрос хотелось бы вам задать: а сколько стоит ежемесячное пребывание одного ребенка в вашем детском доме? Включая питание, белье, воспитателей профессиональных, дефектологов. Эти же люди все получают зарплату.

С. Емельянова

— Хороший вопрос. Наверное, полную выкладку мы с вами сейчас не посчитаем, потому что идея не в том, чтобы все эти люди были в штате и чтобы они получали свою зарплату, а в том, чтобы внутри дома мы жили, а профессиональную помощь получали в профессиональных центрах. Если ребенок болеет, то мы едем в больницу, если ребенка надо учить, то мы идем в школу, если ему нужно специализированное занятие, то, к счастью, мы идем в Центр лечебной педагогики. Соответственно, содержание ребенка мы будем рассматривать с точки зрения действительно питания, одежды, содержания этого дома, этих стен, чтобы он мог стоять и функционировать. И это оплата труда тех людей, которые этих детей в течение дня сопровождают. Это те самые воспитатели, помощники воспитателей...

В. Емельянов

— Нянечки...

С. Емельянова

— Ну мы их назвали помощники воспитателей, потому что это некая идея, у нас нянечка участвует в обучении детей, например, одевать по утрам колготки, это же тоже обучение. Держать ложку, это тоже обучение, поэтому все-таки у нас помощники воспитателей и это несет в себе некую педагогическую составляющую. В итоге, если собрать вот эти пункты вместе, то у нас получается, что цена стоимости проживания одного ребенка в этом доме, она равна тому, что сейчас озвучивается внутри госучреждений. Это большая цифра, 120 тысяч в месяц на каждого ребенка. Но наше счастье в том, что мы считаем, что за те же самые деньги, мы можем обеспечить другой уровень сопровождения. В частности у нас же 21 ребенок, как мы сказали в начале. В рекомендуемом штатном расписании для госучреждений, которые можно соблюдать, можно нет, но это официальные документ. На 25 детей, 25 детей считается одно отделение, рекомендовано две ставки воспитателя, ну и какое-то там количество тем самых санитарочек, которых мы называем помощниками воспитателя. Санитарочек и помощников у нас получается примерно одинаково с госучреждением, потому что это поддерживающая только часть, а то, что касается педагогики, то в госучреждении — два взрослых педагога, обучающих ребенка, а у нас получается, что на каждой группе три, и групп таких тоже три, то есть — 9. То есть получается, что мы сильно увеличиваем педагогическую составляющую таким образом. И все-таки рассчитываем, что это даст эффект.

В. Емельянов

— На одного малыша два с половиной миллиона в год. Правильно я посчитал на калькуляторе? 120 на 21.

С. Емельянова

— Вам виднее, у меня с математикой так же, как с химией.

В. Емельянов

— Калькулятор — удобная вещь. Хорошо не счеты! Меня в школе учили на счетах, я никак не мог сообразить, как десятки вычитать и как сотни.

Л. Горская

— Зато звук приятный был.

В. Емельянов

— Да, особенно костяшек. Два миллиона пятьсот двадцать тысяч на ребенка в год получается. Почему я задаю такие вопросы, казалось бы, с одной стороны, неприличные, с другой стороны, насущные. К тому, что вы можете помочь дорогие радиослушатели, если у кого-то есть возможность, поскольку мы в начале программы сказали, что государство не полностью покрывает расходы...

С. Емельянова

— Да. Государство не полностью.

В. Емельянов

— Если есть у вас возможность, желание, заходите просто на сайт, находите информацию о Свято-Софийском детском доме для детей-инвалидов и там, наверное, указаны все ваши реквизиты?

С. Емельянова

— Реквизиты есть, да.

В. Емельянов

— Напоминаем, что у нас в гостях сегодня Светлана Емельянова, директор Свято-Софийского детского дома. Свет, вы довольно молодая женщина, но уже директор. Вы не боитесь стать бюрократом?

С. Емельянова

— Пока нет. То есть я просто смотрю на свой функционал, я понимаю, что можно меня назвать как угодно, но при этом это просто мой дом и это просто мои дети. К счастью, пока эта позиция, что «это не входит в мои должностные обязанности», она даже внутри не возникает. И я считаю, что это победа. Когда начнет появляться такое ощущение, что это что-то не мое, я не буду мусор выносить или памперсы менять, тогда, наверное, это будет опасно. Но пока, к счастью, этого нет.

В. Емельянов

— У вас есть секретарь?

С. Емельянова

— Нет, пока нет.

В. Емельянов

— Хорошо! Значит, первая ступень еще не пройдена. Светлана остается человеком земным.

С. Емельянова

— Ура.

Л. Горская

— Я знаете, что хотела спросить? Из этих людей, о которых мы говорили, с вами раньше, у которых есть шанс пять раз пообщаться с детьми и только потом с ними обсуждается, анализируется, по результатам пяти раз, не одного, что получилось, что не получилось, какой процент этих людей остается с вами, а какой процент решает, что слишком тяжело и не для него? И вообще, тяжело ли это или больше отдачи человек получает?

С. Емельянова

— Но, вообще, мне кажется, что это точно история на любителя. Потому что есть люди, которые получают отдачу, и они настолько ей вдохновляются, что это становится легко. А есть люди, которые вроде бы тоже что-то получают, но, наверное, гораздо меньше, или им меньше дают изначально, то есть это механизм совершенно не математически выверенный. Это всегда какая-то неожиданность, это всегда личная сложившаяся или не сложившаяся история взрослого и ребенка и это всегда очень много шанса для какого-то чуда, для чего-то такого совсем необычного, когда вроде бы кажется, есть ребенок, но он достаточно тяжелый, совсем тяжелый, мало коммуницирует. Направляешь к нему волонтеров каких-то, но не очень сильно рассчитываешь, что сложится коммуникация. И вдруг один из десяти начинает рассказывать после пяти раз такие вещи, которые я поняла только года через полтора про этого ребенка. И это сильно впечатляет, и начинаешь думать, что это совсем получилось. Если говорить вообще про личные истории и про волонтеров, действительно, на мой взгляд, самой нормальной ситуацией является то, что человек приходит к конкретному ребенку. Это связывает их вместе и это дает возможность взрослому понимать, что он несет ответственность, что он не просто так заходит в группу вообще, ко всем вообще, а что он приходит к этому конкретному человеку. И эти конкретные истории, сейчас у нас уже две таких прекрасных истории, приводят в итоге взрослого к тому, что эти волонтеры готовы, в частности, оформлять гостевой режим. У нас на одного мальчика уже оформлен гостевой режим...

В. Емельянов

— А что это значит — гостевой режим?

С. Емельянова

— Это самая первая ступенька из тех форм, можно сказать, опеки, которую можно оформлять на детей-сирот. Гостевой режим дает взрослому человеку возможность забирать ребенка домой, в гости. Это все официально, это все через органы опеки, там всякие бумажки о несудимости... То есть целая процедура на полтора месяца, которая в итоге приводит к тому, что взрослый, который не является опекуном, не является сотрудником нашего учреждения или любого другого учреждения, возникают некоторые права, ну соответственно и обязанности тоже в отношении ребенка, на которого этот режим оформлен. И вот у нас одна пара такая оформленная есть. И ребенок уезжает в гости, и живет там, самое интересное, что там не только эта женщина им занимается, но вся семья приняла этого мальчика — муж, двое детей, один из которых подросток, другой помладше, то есть тоже не прямо какая-то легкая ситуация. И второй ребенок сейчас тоже на него будет оформляться гостевой режим.

В. Емельянов

— Это делается с прицелом на то, что они в эту семью переберутся? Или не факт.

С. Емельянова

— Ну это не факт, и это, скорее, даже и не цель, наверное, надо привыкнуть к мысли, что не обязательно эта цепочка закончится тем, что этого ребенка заберут в семью. Но, тем не менее, если этот гостевой режим есть, это уже целое событие, это уже дополнительные возможности для этого маленького человека.

В. Емельянов

— А как этот маленький человек переносит возвращение из семьи опять в стены вашего детского дома? Это же довольно сложный, мне кажется, психологический момент. Тебя забирают в дом, в семью, где все несколько иначе, если не совсем иначе. Из теплой уютной домашней обстановки возвращается в детский дом, где, я не сомневаюсь, тоже тепло и уютно, если там все сотрудники такие же улыбчивые, как вы, я думаю, что там хорошая атмосфера, но тем не менее... Дом и казенный дом — это разные вещи.

С. Емельянова

— Я согласна с вами, что не может быть хорошего, идеального детского дома. Все равно семья всегда лучше, но дети, которые уходят на гостевой, они, как правило, уходят на один-два дня, потому что каждый человек работает, волонтер тоже трудится, ребенка забирают обычно или на выходные, или в какие-то будни, но то есть дозировано. Поэтому это такой обычный опыт 13-14 мальчика, который пошел в гости. Любого мальчика, сколько лет ни возьми, мы начинаем куда-то ходить в гости, возможно, даже где-то оставаться ночевать. Опять же возвращаясь к этой девушке, у которой четыре ребенка, я вчера видела этого маленького Савушку, он говорит: «А я у крестного два дня ночевал». Поночевал, приехал домой. Так и здесь. Друзья, это не семья, это друзья все-таки, и это такой важный опыт, который тоже у нас в жизни есть. И хорошо, если он будет в жизни наших детей.

В. Емельянов

— Света, мы благодарим вас за то, что вы нашли время в вашем плотном графике, пришли к нам на передачу и познакомились с нашей радиостанцией. Мы надеемся, что если у вас что-то будет происходить интересное в жизни вашего детского дома, вы будете приезжать к нам в гости, рассказывать. Мы со своей стороны, наверное, тоже будем следить за тем, что у вас происходит.

Мы просто напомним, что мы пригласили Светлану Емельянова, директора Свято-Софийского детского дома, к нам сегодня на программу, потому что только-только состоялся переезд этого детского дома в новое здание, в связи с этим мы вас и пригласили. Я просто нашим радиослушателям поясняю.

С. Емельянова

— Спасибо большое, мне было очень приятно здесь находиться с вами, я с радостью буду приезжать, если будете приглашать.

В. Емельянов

— Будем.

С. Емельянова

— И я думаю, что нам действительно будет, о чем рассказывать, потому что уже сейчас видно, что дети очень сильно, позитивно отреагировали на этот переезд и начинают жить эту жизнь, адаптировались. И я думаю, что с каждым днем мы будем все новые и новые шаги делать вперед. В частности, вчера маленький пятилетний человек, прожив неделю и спускаясь дважды в день по лестнице, поднимаясь по лестнице, вчера поднялся на нее сам.

В. Емельянов

Прекрасно! Дай Бог процветания вашему детскому дому, насколько это возможно. Мы напоминаем, что это программа «Светлый вечер», её ведущие Владимир Емельянов и Лиза Горская. До свидания.

Л. Горская

— Всего доброго!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем