У нас в гостях был настоятель храма святой мученицы Татианы при МГУ протоиерей Владимир Вигилянский.
В день памяти Всех святых, в земле Русской просиявших, мы говорили о том, когда возник этот праздник и почему важно помнить о подвиге святых, живших на нашей родной земле.
Ведущие: Тутта Ларсен, Владимир Аверин
Т.Ларсен
— Здравствуйте, дорогие друзья, это программа «Светлый вечер». В студии Тутта Ларсен
В.Аверин
— И Владимир Аверин, добрый вечер.
Т.Ларсен
— И у нас в гостях настоятель храма святой мученицы Татианы при МГУ – протоиерей Владимир Вигилянский. Здравствуйте!
В.Вигилянский
— Здравствуйте!
Наше досье:
Протоиерей Владимир Вигилянский, родился в 1951 году в Тернополе. Окончил Литературный институт имени Горького. Несколько лет был внештатным сотрудником Издательского отдела Московской патриархии. Работал в журнале «Огонек» и в других известных периодических изданиях, в 1995 году стал священником. Член Союза журналистов России и Союза российских писателей. С 2012 года настоятель храма святой мученицы Татианы при Московском государственном университете, имени Ломоносова.
В.Аверин
— Отец Владимир, люди, которые приходят в храм при МГУ святой Татианы – это обязательно люди, связанные с МГУ?
В.Вигилянский
— Нет, у нас, так я немножко социолог, поэтому мне всегда все интересно, я считаю, сколько Татьян на соборовании, например, или еще что-то например, поэтому меня всегда интересует, имеют отношение люди к университету, или нет. Думаю, что часть пятая, шестая, так, имеет отношение к университету, или имело отношение к университету. Люди как-то стали, а потом уже стали ходить.
В.Аверин
— По привычке.
В.Вигилянский
— По привычке, да.
Т.Ларсен
— Там, на самом деле замечательный приход, очень дружный, как мне кажется и какой-то такой очень живой, знаешь, там реально люди между собой общаются, там какая-то детская прекрасная воскресная школа, и школа пения церковного. Но, кстати, если уж продолжить эту тему, то я, например, как бывший человек, который имеет отношение непросто к университету, а к журфаку МГУ у меня очень долго был некий барьер, который я не могла переступить, я не могла зайти в храм святой Татианы, потому что до храма там был театр и кабак, я в этом кабаке провела немало времени с бокалом игристого шампанского и мне просто реально было стыдно, я не могла перестроить в себе какое-то это настроение, чтобы все-таки действительно понять, что это был, есть и остается храм
В.Вигилянский
— Первые годы, довольно много приходило людей, именно для того, чтобы покаяться в том, что они делали до того, как здесь был храм.
Т.Ларсен
— В этих стенах.
В.Вигилянский
— Многие из них вообще даже не знали, что там был храм. Некоторые говорят – тут я в преферанс играл, тут мы то делали, это делали и так далее, в общем, там довольно было весело.
Т.Ларсен
— Целовались.
В.Вигилянский
— Для советского времени, и это была какая-то отдушина, такое какое-то поле свободы небольшое, но люди потом как-то со стыдом вспоминали о проведенных там часах.
Т.Ларсен
— Досуга.
В.Аверин
— А согласитесь, что это в известной степени модель такого воцерковления, нового воцерковления России, в принципе. Я думаю, что когда начался снова массовый такой вход в церковь, можно говорить вот теми же самыми словами, в первую очередь люди приходили каяться за то, что они сотворяли до того, как открылись храмы, или как стало можно, я тут боюсь формулировки какие-то употреблять, потому что для кого-то стало можно, кто-то узнал, кто-то не знал, действительно. И вот этот вот вход, он был именно такой, кто-то, как Таня, не может, может быть до сих пор решиться переступить этот порог, потому что…
Т.Ларсен
— Он туда на спектакли ходил.
В.Аверин
— Ну не в этот именно храм, а вообще та жизнь, которая там при советской власти была, она была… она настолько нагрузила человека иным содержанием каким-то, может быть иными грехами какими-то, которые он воспринимает сам как грехи, что он не может преступить храма в принципе, и сегодня. Кто-то ринулся как раз каяться. И вот судьба храма при МГУ, это действительно может быть такая капля росы, в которой отражается вообще весь процесс вот этого нового похода русских людей, ну там, не знаю, граждан Российской федерации, или граждан Советского союза бывших в православную церковь, так?
В.Вигилянский
— Согласен с Вами, тут очень интересная одна вещь, это один из самых первых храмов, который пострадал от советской власти, причем говорят, лично от Ленина, потому что там висела, то есть не висела, а была надпись «Свет Христов просвещает всех», каждая буква была больше двух метров и первое, что сказал Владимир Ильич, что нужно сбить этот...
Т.Ларсен
— Крамольный лозунг.
В.Вигилянский
— Крамольный лозунг, и вот в начале 1919 года храм был закрыт, ну, на основании, конечно, закона об отделении государства от церкви и этот храм университетский как бы нарушал этот закон советский и он был одним из первых закрыт. И, ну как-то разграблен. Говорят, во дворе нынешнего журфака горел иконостас, а он такой ампирный XIX века со всякой пышностью, золотом.
Т.Ларсен
— С розочками.
В.Вигилянский
— Розочками, ангел печали, ангел скорби, там как-то так. И бывший настоятель отец Максим Козлов, а я второй священник был на протяжении многих лет, он решил восстановить то, что было до революции. Мне это ужасно не нравилось, потому что, ну это ампир, в общем это какое-то время такого какого-то западного влияния на русскую церковь и так далее. Сейчас я счастлив, что я продолжаю его восстанавливать, он у нас еще не восстановился, но мы точно, просто тютелька в тютельку, росписи, орнаменты, паркет, восстанавливаем то, что было до революции.
В.Аверин
— А вот эти вот буквы?
В.Вигилянский
— Буквы давным-давно восстановили.
Т.Ларсен
— Мне кстати интересно, я вот никогда об этом не задумывалась, если храм в 1919 году закрыли, пожгли иконостас, наверняка ризницу разграбили, а как сохранили мощи?
В.Вигилянский
— Мощи никакие не были сохранены.
Т.Ларсен
— Не было ковчега, да?
В.Вигилянский
— Не было, мы привезли частичку мощей из Псково-Печорского монастыря, где есть длань мученицы Татианы и часть была нам подарена Псково-Печорским монастырем. У нас было… я вам скажу очень интересную вещь, вот недавно прошел праздник Кирилла и Мефодия и почитание Кирилла и Мефодия пошло из храма мученицы Татианы.
Т.Ларсен
— Уже современная его история?
В.Вигилянский
— Нет, в XIX веке. Михаил Погодин привез мощи Кирилла и Мефодия, это довольно трудная вещь, произвел розыск деятельности Кирилла и Мефодия, они были опубликованы в середине XIX века. Была заказана икона Кирилла и Мефодия, туда были вставлены мощи и почитание Кирилла и Мефодия пошло из храма мученицы Татианы.
В.Аверин
— Из университетского храма почитание просветителей земли русской?
В.Вигилянский
— Славянской письменности. И от Михаила Погодина. И эта икона пропала, мы ее разыскивали везде, и в Историческом музее, потому что многие иконы свозились туда, попали туда, и нигде не оказалось. Мало того, вот известная икона Кирилла и Мефодия, где они стоят, именно такая икона была заказана и она распространилась по всей России после этого.
Т.Ларсен
— Списки по всей России?
В.Вигилянский
— По всей России.
Т.Ларсен
— А той самой первой нет?
В.Вигилянский
— Нет.
Т.Ларсен
— А может быть ее сожгли?
В.Вигилянский
— Может быть
Т.Ларсен
— Ну вообще, мне кажется, у храма очень, конечно, история многострадальная, но сейчас, это действительно какой-то оазис, удивительно светло, он очень непохож на храм, на самом деле, все равно, он какой-то даже для храма, какой-то очень радостный, светлый, не знаю даже, как это сказать. Там хочется улыбаться, там хочется выпустить ребенка побегать, хотя это не очень положено.
В.Аверин
— А вот здесь…
В.Вигилянский
— У нас десятки детей, у нас очень большое количество детей.
В.Аверин
— Отец Владимир, а сейчас это крамольная мысль была произнесена Татьяной, или нормальная – это не похоже на храм, это храм…
Т.Ларсен
— На обычный храм.
В.Аверин
— На обычный храм, это храм в котором хочется улыбаться, значит…
Т.Ларсен
— Человек в храм ходит не только радоваться, но и поплакать только полезно в храме.
В.Аверин
— Он ходит за жизнью туда в этот храм, за радостью жизни, или он ходит туда печалиться?
В.Вигилянский
— Вот вы знаете, может быть интуитивно Вы сказали, может быть зацепились за то, что я сказал, у нас на иконостасе стоят огромные скульптуры – два ангела, ангел радости и ангел печали. Так, как это понималось в классической скульптуре, это как…
В.Аверин
— Не православная традиция.
В.Вигилянский
— Не традиция, не православная традиция, но это метафоры, это символы, которые очень важны для жизни вообще православного человека, как такового. А храм у нас не просто храм – это домовый храм, он не строился, как храм, он был отдан Московским университетом под храм. Это вообще был зал, где приемы, не знаю как, бал и так далее. Он не смотрит строго, ведь у нас храмы строятся строго на восток, именно ветхозаветный человек ждал мессию с востока и так строится, вы можете попасть в какую-нибудь местность и там разрушенный храм какой-то, но вы точно можете, не надо компаса, можете сказать, там восток, запад, север, юг и так далее. Так вот этот храм, он не на восток, он чуть-чуть в сторону. В восточную, как бы восточная сторона, но чуть-чуть в сторону градусов на 25-30.
Т.Ларсен
— Это программа «Светлый вечер», в студии Тутта Ларсен и Владимир Аверин. У нас в гостях протоиерей Владимир Вигилянский. Мне все-таки кажется, для меня, опять же, как для Татьяны, все-таки мне очень посчастливилось, что у меня такая святая покровительница, которую праздную раз в год, которая действительно прочно ассоциируется и с университетом, и вообще, ее отмечают день не только Татианы, как-то вот…
В.Аверин
— И очень весело отмечают, надо сказать.
Т.Ларсен
— И весело отмечают, и ее вот такое настроение, которое она создает в этом храме, оно тоже имеет значение, потому что святые же тоже бывают разные. Я ужасно люблю святителя Луку Воино-Ясенецкого, это тоже наш очень большой почитаемый в семье святой, потому что, мы назвали сына в честь него, а Марфунька, она… просто мы выбрали такое красивое-красивое имя, а Марфа – праведная Марфа, мать столпника Семена, или Нила, даже забыла уже, то есть, невозможно, ни лика найти, ни иконы. Ну как-то, но все равно же есть такая святая, значит мы ей тоже поклоняемся. А сколько вообще святых, о которых мы даже и не знаем.
В.Аверин
— Вот, а давай все-таки к сегодняшнему празднику – День всех святых в земле Российской просиявших. Я не случайно зацепился за судьбу храма святой Татианы, особая такая судьба храма, как вообще особая судьба храмов Русской православной церкви на этой земле. И праздник то ведь тоже такой особый, он был установлен уже при советской власти, получается.
В.Вигилянский
— Какой праздник?
В.Аверин
— День всех святых в земле Российской просиявших.
В.Вигилянский
— Да.
В.Аверин
— Это такой специальный какой-то вот день, который вдруг, когда все рушилось, когда уже начался процесс закрытия храмов, когда пошло наступление государства на православие, люди в церкви решают, что нужен такой праздник. Вот зачем особость такую подчеркивать?
В.Вигилянский
— Ну, любой православный человек скажет, что на крови мучеников вообще зиждется основание церкви. И, в годы, когда это мученичество проявлялось так распространялось при советской власти, с одной стороны, с другой стороны, закрывались храмы и церкви, было очень важно найти какую-то связь с теми святыми, которые создали образ святой Руси и впитали в себя все достоинства всемирного православия, восточной церкви христианской. До него существовали очень сильные греческие мученики.
В.Аверин
— Нет, вот зачем противопоставлять, потому что там неделей раньше День всех святых, всех мучеников, которые были в христианстве. И вдруг возникает такой очень сугубо национальный праздник. И я вообще хотел у вас спросить, почему Русская православная церковь, вот это вот национальное подчеркивается, особость от остального. Вот у нас Русская православная церковь, а вот все остальные, какие-то они, пусть будут, но не русские, не наши.
Т.Ларсен
— Там свои пусть просияют.
В.Вигилянский
— Я с Вами совершенно здесь не согласен, изнутри церкви… только со стороны это кажется и видится, что русское православие. Внутри из… такой церковный взгляд, говорит совершенно о другом, о том, что у нас… мы взяли все лучшее из христианства, ведь у нас церковь молодая российская, Русская православная церковь, она молодая, по сравнению, например, с Грузинской, или по сравнению с…
Т.Ларсен
— Греческой.
В.Вигилянский
— Греческой.
В.Аверин
— С Армянской.
В.Вигилянский
— Да, и так далее, понимаете, поэтому…но…
В.Аверин
— Простите, а здесь вот тоже, почему она вдруг молодая? Ведь шел процесс распространения христианства, я не хочу сейчас ничего сравнивать, просто это пример, понятный мне, вот есть вселенская католическая, так она себя называет и того, что она разными способами появляется в Мексике, или в Перу, никто не говорит, что Перу такая молодая католическая церковь.
В.Вигилянский
— Почему не говорит? Говорят!
В.Аверин
— Она единая.
В.Вигилянский
— Да, конечно, и российская… русские святые в земле российской просиявшие, это как раз говорит о единстве, а не об обособленности, единстве всех святых. Ведь того же упомянутого святителя Луку, которого совсем недавно, 15 лет тому назад канонизированы, он почитается всем православием, в Греции много храмов в честь святителя Луки, не просто один, или два, а много храмов. Его почитают и в Румынии, и в Сербии.
Т.Ларсен
— А мне кажется, что здесь очень просто все. Почему именно после революции понадобилось создать праздник всех святых в земле Российской просиявших – потому что уже было понятно, что с таким подходом, с таким уничтожением церкви и ее членов, мучеников будет столько, что возможно не все имена будут известны, и не все люди, которые умрут за веру, они может быть даже не все будут канонизированы фактически, но как-то они все равно своей кровью свою святость подтвердят. И поэтому, по-моему, это как раз очень логично, мы можем не знать их имен, мы даже можем не знать о том, что они существовали, но они все равно в этом сонме есть, потому что они умерли за веру православную.
В.Аверин
— Да, но и когда празднуется праздник всех святых мучеников, там тоже есть безымянные мученики, которые в первые годы христианства отдали свои жизни и кровью доказали, вот все ровно то же самое.
В.Вигилянский
— Практически в каждой поместной церкви есть праздник своих святых, в каждой.
В.Аверин
— Да, но при этом, я например, на протяжении многих лет слышу такое понятие, как каноническая территория русской православной церкви, и поэтому, скажем, там, условно Константинопольский патриархат, вроде как бы не должен заходить на эту каноническую… хотя это единая православная церковь.
В.Вигилянский
— Я вас удивлю, когда скажу, что есть зал у святейшего патриарха Кирилла, где поставлены флаги государств, в которых присутствует Русская православная церковь Московского патриархата, и этих флагов 17, то есть 17 стран, в которых присутствует Русская православная церковь Московского патриархата. У нас… каноническая территория – это очень важная вещь, это… мы все время говорим о том, что есть какие-то законы мирского государства, а есть законы церкви. Иногда они противоположны и не совпадают, но в том числе и связаны с канонической территорией. Вот, произошли трагические события, связанные… например, в Грузии, мы признаем территорию Грузинской православной церкви на территории Абхазии, хотя уже это отдельное государство.
Т.Ларсен
— Поговорим об этом буквально через пару минут, это программа «Светлый вечер» на радио «Вера»
Т.Ларсен
— Вы слушаете программу «Светлый вечер». В студии Тутта Ларсен и Владимир Аверин и у нас в гостях настоятель храма мученицы Татианы при МГУ – протоиерей Владимир Вигилянский. Несмотря на то, что сегодня День всех святых земли Российской просиявших, Володя пытается обозначить границы, канонические границы Русской православной церкви.
В.Аверин
— Я хочу понять законы жизни церкви.
Т.Ларсен
— Ничего себе!
В.Аверин
— Кто мне еще про это расскажет?
В.Вигилянский
— Для нас история церкви играет важную роль. Для нас понятие традиции тоже неубитое понятие. И мы следуем сложившимся представлениям и о традициях, и об истории церкви, поэтому, в этом смысле мы консервативны и тянем за собой шлейф жизни прошлого, в том числе и почитание святых. И у нас есть основания цепляться за это, это не имеет политической…
В.Аверин
— Так мне политическая вообще не волнует…
В.Вигилянский
— Такой, как бы вам сказать, вот политического такого противостояния, которое возможно в светской жизни между государствами, между обществами и так далее. В конечном счете, все поместные церкви признают друг друга, в отличие от раскольничьих церквей. Вот раскольничьи церкви, которые созданы по политическим мотивам, например Украинская церковь Киевского патриархата, она была создана Кучмой просто, она не создана была какими-то…
Т.Ларсен
— Собором отцов.
В.Вигилянский
— Людьми и все такое, верующими, это было политическое противостояние Киева и Москвы в середине 1990-х годов и они поддерживали материально раскольника, который отнял с помощью государства у канонической церкви, отнял здания и особенно это происходило в определенных областях и в сельской местности, где старушкам было все равно, молятся то одинаково, абсолютно.
Т.Ларсен
— Но поминают разных предстоятелей на литургии.
В.Вигилянский
— Но поминают разных предстоятелей.
В.Аверин
— Да, но когда пала Византия, Русская церковь тоже обособилась, до этого…
В.Вигилянский
— Искали возможности признания, сначала Константинополь…
В.Аверин
— И поминали разных предстоятелей.
В.Вигилянский
— Давал сюда великих светильников русских, например, митрополита Петра в XIV веке – это константинопольский епископ, который был послан сюда служить. Потом получили некую соборно согласованную бумагу о самостоятельности церкви. Так, например, образовались совсем недавно Болгарская православная церковь, совсем недавно. Там сначала были раскольники, которые самостийники такие, а потом получили такое право – иметь и были признаны всеми другими поместными церквями, в отличие от Киевского патриархата.
В.Аверин
— Но, долгое время были раскольниками.
Т.Ларсен
— Я понимаю, в чем вообще суть твоего вопроса, что если даже в такой, ну, выражаясь современным языком продвинутой, высокой среде, как там отдельные церкви, их патриархи и служители, нету какого-то единодушия согласия и такие смуты происходят, что же говорить о нас – обычных прихожанах, которые вообще просто за делом спасения своей души настолько о нем не радеют, что где уж там, какие там… к каким там святым приближаться, я не знаю. я вот, извините, конечно, перейду на личности, как я это люблю. Но, например, сегодня я поняла, что я вообще самый гневливый человек на свете, я еле-еле дошла до храма, я психовала и сердилась на самых родных и любимых моих людей – на собственных детей и получается, что ты говоришь о каких-то там высоких материях. Надо на себя все переносить.
В.Вигилянский
— Я настоятель двух храмов, и у меня еще есть храм при гимназии Василия Великого, но я что сейчас понял, я настоятель двух храмов нерусских святых. Татиана – это римская мученица, святая III века – дочка консула. И я настоятель храма святителя Василия Великого – великого отца церкви в Подмосковье при гимназии. Не русских святых, но мы их воспринимаем…
Т.Ларсен
— Как родных.
В.Вигилянский
— Как родных абсолютно, ну, про Татиану я и говорит не хочу, потому что, если спросишь иностранца, кто такая Татиана, они скажут, что это русское имя.
В.Аверин
— И у нас тоже скажут, что это русское имя.
В.Вигилянский
— Да.
В.Аверин
— Татьяна русская душою, это выжжено внутри просто.
В.Вигилянский
— Русская душою, с одной стороны, с другой стороны – эти Тацианы, Тицианы – это вот оттуда.
Т.Ларсен
— Правда?
В.Вигилянский
— Да.
Т.Ларсен
— То есть, Тициан – это Татьян?
В.Вигилянский
— Это Татьян.
Т.Ларсен
— Ничего себе!
В.Вигилянский
— Татьян. И вот, поэтому, если какая-нибудь американка берет имя Татьяна, то это с русской коннотацией.
Т.Ларсен
— Это жест.
В.Вигилянский
— Это жест, потому что у нее прабабушка была из Одессы, понимаете, как-то так. Ну и Василий Великий, ну Вася то уж точно русский.
Т.Ларсен
— А на самом деле?
В.Вигилянский
— Грек.
Т.Ларсен
— Бэйзил.
В.Вигилянский
— Да, то есть, Базиль, у меня есть друг француз, который в Чувашии архимандрит, пэр Базиль мы его называем – отец Василий, вот он монах Русской православной церкви, француз, родившийся в Париже и уже давно живущий здесь.
Т.Ларсен
— В Чувашии?
В.Вигилянский
— В Чувашии, да.
Т.Ларсен
— С ума сойти.
В.Вигилянский
— Ну он очень известный такой, его по телевидению часто показывают.
В.Аверин
— Медийное лицо сейчас это называется.
В.Вигилянский
— Послы к нему ездят и так далее. Он пэр Базиль. Так что, как бы сказать, какого-то такого оттенка национализма в церкви ноль, особенно когда мы говорим о святых.
Т.Ларсен
— А кстати про национализм, буквально сегодня разговаривала с одной своей подружкой, у нее сестра родная замужем за греком. Они родили пятую дочку, назвали ее Афина, в греческой церкви это имя вполне считается уместным, поминается в их записках.
В.Вигилянский
— Также, как Христос.
Т.Ларсен
— А они говорит, я вот даже не знаю, я боюсь, что если я у нас начну писать такое имя, у меня не примут такие записки. Или я, например, когда каких-то грузинских своих друзей поминаю, там, Нана, я в скобочках пишу грузинка, но я не уверена, что это можно делать вообще. Ведь все-таки, действительно, как мы почитаем своих российских святых, так и там сербы, болгары, я не знаю, грузины, тоже…
В.Аверин
— А что, в Сербии есть праздник всех святых в земле Сербской просиявших?
В.Вигилянский
— Да, конечно.
В.Аверин
— И у греков есть?
В.Вигилянский
— Про греков ничего не знаю, про сербов точно знаю, про Грузию точно знаю.
Т.Ларсен
— Ну вот у нас в Сербии был прекрасный протоиерей Миленко, в Черногории, который нас причащал, я вот не знаю, можно его поминать в записках, или нет. Или надо написать Миленко и в скобочках серб, или батюшка запутается там в алтаре?
В.Вигилянский
— Ну, смотря какой батюшка, большинство московских батюшек, их не смутишь ни какими именами.
Т.Ларсен
— Ни какой экзотикой.
В.Вигилянский
— Мы молимся даже за Рамзанов, или за, если пишут… ну а что делать. Господи, ты сам все знаешь, я же не буду копаться в этом во всем, ну что делать, если пишут, то мы молимся.
Т.Ларсен
— Интересно, конечно, вообще.
В.Вигилянский
— Вот это вот лучший ответ, на самом деле, на весь разговор, который до этого состоялся, вот сейчас прозвучал самый лучший ответ, спасибо Вам, что Вы про это сказали.
Т.Ларсен
— Мы продолжаем программу «Светлый вечер». У нас в гостях настоятель храма мученицы Татианы при МГУ – протоиерей Владимир Вигилянский. Ну, где-то месяц, может быть полтора назад… Кстати, вообще, я Вам хотела сказать огромное спасибо за Ваш аккаунт в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), я знаю, что Вы уже не добавляете новых друзей, но мне повезло, я поспела в первом эшелоне и Вас действительно очень интересно читать, каюсь, я редко комментирую, потому что из моих контекстов особо ничего не прибавишь. Но буквально месяц назад, может быть полтора, Вы ездили в Германию на православной европейской, или православной немецкой молодежи.
В.Вигилянский
— Получилось, что европейской молодежи. Дело в том, что в Германии довольно много русских.
Т.Ларсен
— То есть православная европейская молодежь – это те же наши русские, получается?
В.Вигилянский
— Все русские, там довольно большая эмиграция последней волны.
Т.Ларсен
— 1990-х?
В.Вигилянский
— 1990-х и туда приехали с детьми русские, и, вот на эти съезды, 13 съезд был, храм в Кельне целителя Пантелеимона зарубежной церкви, но мы вместе, они поминают патриарха Кирилла там уже после воссоединения и там были мальчики, девочки. Ну для меня они мальчики, девочки, там от 16 до, может быть 30 лет, но, в основном 20-ти летние там. Они приехали из Нидерландов, из Бельгии, в основном из Германии, но в том числе были даже из Белоруссии, туда привезли, из разных мест Германии.
Т.Ларсен
— А они сами приезжали, или это какие-то местные общины православные собирали свою молодежь и так вот…
В.Аверин
— Делегировали.
В.Вигилянский
— Да, делегируют именно так. Это для них недорого стоит, поскольку этот кельнский храм, он большой, большая территория, там есть помещения для молодежного центра и там есть возможность бесплатно жить, но там такие лагеря для детей летние, ну и в том числе для молодежи весной они делают такие вещи. Единственное, что они там платят небольшие совсем деньги, типа там 30 евро в день на еду.
В.Аверин
— Ну, если скинуться, то можно приготовить что-нибудь на эти деньги вполне в Германии.
В.Вигилянский
— Вот, и там… поэтому, для них это не обременительно.
Т.Ларсен
— А что это вообще такое, зачем эти съезды православной молодежи проводятся? Что там происходит – катехизация, или это просто какая-то маркировка – ты и я, мы и одной крови, одной веры?
В.Вигилянский
— Каждый год какая-то тема, в этом году была свобода – церковь и свобода.
В.Аверин
— Это дискуссии проходят?
Т.Ларсен
— То есть, это такой просветительский съезд?
В.Вигилянский
— Просветительский, они зовут нескольких…
Т.Ларсен
— Спикеров?
В.Вигилянский
— Спикеров, и вот меня и мою матушку, а это скорее важно было для матушки, потому что она написала книгу, которая называется «Православие и свобода» и она со всех сторон эту тему так всю историю вопроса, проблемы, богословие, история, античная философия, там Кант и понятие свободы, русская философия, потому что у нас русская философия чокнулась на этой теме. Ну и у нас есть евангелисты, которые – апостол Иоанн, который вообще, почему его еще называют богословом и философом, потому что он поднял вопрос о свободе.
Т.Ларсен
— Я хотела только добавить для наших слушателей, что матушка отца Владимира является достаточно известный писатель Олеся Николаева – автор и художественных произведений, и поэт.
В.Вигилянский
— Стихов, прозы и вот такой философской эссеистики. И одна из книг называется, которую она написала в 2002 году она вышла…
Т.Ларсен
— А, то есть, это не новое издание?
В.Вигилянский
— Нет, 13 лет тому назад, которая называется «Православие и свобода». То есть, грубо говоря, она могла бы заменить всех лекторов там.
Т.Ларсен
— А вот европейская православная молодежь, она чем-то отличается от московской, с которой Вы имеете дело, МГУ?
В.Вигилянский
— Она отличается очень интересно, они друг с другом говорят по-немецки.
Т.Ларсен
— Даже, если из Бельгии и Нидерландов приезжают?
В.Вигилянский
— Нет, немецкая.
В.Аверин
— А молятся на каком языке?
В.Вигилянский
— На русском, это русская церковь, да, и они прекрасно говорят по-русски, потому что они из русских семей, но им легче, у них среда, они кончили школы, или учатся в институтах, им легче друг с другом говорить по-немецки. Я вдруг смотрю, они там…
Т.Ларсен
— Как Вы думаете, а как вообще так получилось, что эмигранты вот этой последней волны… ведь они уезжали в 1990-е, когда не было еще особо такого массового прихода народа в храмы, воцерковления….
В.Аверин
— Почему, в 1990-х то как раз…
Т.Ларсен
— Ну, кто-то массово приходил в храмы, кто-то массово уезжал в Европу, и почему они сохранили веру, и более того, передали ее детям? Почему эти дети так вот, не смешались, не ассимилировались там, где они…
В.Аверин
— Я боюсь, что там как раз можно говорить о том, что родители как раз уехали, а дети подросшие пришли в церковь.
В.Вигилянский
— Возможно, но скорее всего с родителями, родители претерпели большие… ведь церковь за границей, русская церковь – это еще и клуб, помимо всего прочего. И это место встречи эмигрантов, так было всегда, со всеми волнами эмиграции.
Т.Ларсен
— То есть, можно сказать, что это территория России за границей?
В.Вигилянский
— Можно так сказать. вот я как раз прочитал книжку дневников Ковалевского Ивана, который был старшим алтарником на Рю Дарю, до войны, во время войны и после войны. Вот эти дневники потрясающе интересные. Я читаю его дневники и записи такие короткие, там как раз говорится о том, что… он то верующий, он алтарник, и у него всякая малышня – Саша Шмеман, Ванька Мейердорф, понимаете, у него бегает под ногами.
Т.Ларсен
— Путается.
В.Вигилянский
— И он их учит, еще до войны, представьте себе. А ему уже 40 лет, он ровесник века, он 1900 года рождения, сын члена Государственной думы дореволюционной. И вот он говорит о том, как туда люди приходили, к церкви не имеющие никакого отношения, туда…
Т.Ларсен
— Пообщаться.
В.Вигилянский
— В храм на Рю Дарю в Париже.
В.Аверин
— К своим просто.
В.Вигилянский
— К своим, во время войны, и до войны, во время всяких перипетий и так далее. То же самое и здесь, ну и там должно быть воцерковление. Я хочу сказать, я с напрягом туда ехал.
Т.Ларсен
— Вообще словосочетание православная молодежь какое-то посконное, вообще.
В.Вигилянский
— Во-первых, это, во-вторых, я в гимназии все время себя редуцирую, когда проповедь надо сказать перед детьми, которым 10-12 лет и так далее, вот праздник, надо как-то по-простому для детей, чтобы они хотя бы за что-то зацепились и слушали, и тоже самое и здесь, я ждал того, что нужно, так сказать, 2 +2 равняется (многозначительно, с паузой) четыре. Ну в общем, как-то так. Ничего подобного, оказалось очень адекватная, умная… Почему – потому что они разбились на какие-то семерки, десятки, на семерки, по семь человек, причем случайно, там настоятель как-то их разделил и у нас был один день, когда они брали из того, что они услышали из лекций, брали какую-то тему и ставили вокруг одной темы много вопросов, чтобы развивать их дальше. И это было настолько интересно, что я просто не ожидал.
В.Аверин
— Скажите, а у нас есть что-то подобное для православной молодежи внутри России? Готова ли православная молодежь внутри России дискутировать, готова ли она на этом…
Т.Ларсен
— Задавать вопросы.
В.Аверин
— Да, задавать вопросы, на этом уровне общаться с учеными и с богословами?
В.Вигилянский
— Ну, нужны инициаторы, чтобы создать нечто подобное и мы увидим, что все хорошо. Вот я на протяжении, когда был вторым священником еще, я на протяжении, по-моему, лет пяти по воскресеньям собирался с молодежью, мы читали Евангелие от Матфея – четыре года.
Т.Ларсен
— Только от Матфея?
В.Аверин
— О, еще можно дольше, у Матфея там…
В.Вигилянский
— Мы читали и до конца не дочитали, потом у меня было послушание в патриархии, я уже не мог этим делом заниматься. И когда… и не только молодые, но и ходили из других храмов тоже ходили, потому что мы про жизнь говорили, брали кусок и почему это актуально, и что там в Евангелии, и как это сопрягается с нашей жизнью, мы это дело обсуждали. Достаточно найти какую-то адекватную форму и все будет у нас.
В.Аверин
— А надо?
В.Вигилянский
— Конечно.
В.Аверин
— Потому что, это вопрос, там вера и дискуссия, они совместимы, или нет?
В.Вигилянский
— Когда это не… если бы туда… ко мне стали ходить по сто человек, вы понимаете, это весь наш… у нас хороший храм в том смысле, что у нас есть место, где может собираться по 200-300 человек. Я один раз, когда у нас не хватало стульев, решил посчитать, выяснилось, что там было 95 человек. Если они ходят, значит интересно, значит что-то это интересно – друг с другом делиться и что-то высказывать, какую-то свою мысль. Но в нашем храме, может быть он не похож на другие, у нас постоянные встречи, музыкальные, киноклубы, с интересными людьми, с философами…
Т.Ларсен
— Это Ваша инициатива, или приход так провоцирует?
В.Вигилянский
— Уже приход, я наоборот, я в ужасе, что у нас все это расширяется-расширяется…
Т.Ларсен
— Движуха.
В.Вигилянский
— Движуха какая-то идет..
В.Аверин
— А это не отвлекает от молитв, это не отвлекает от литургии?
В.Вигилянский
— Но это вне.
В.Аверин
— Вне, конечно, но все равно, когда человек знает, что он туда может прийти и на концерт, и в киноклуб, и повстречаться, и на лекцию.
Т.Ларсен
— Но это и есть приход.
В.Аверин
— И еще до кучи на молитву.
В.Вигилянский
— Вы знаете, вера без дел мертва есть. У нас, мы кормим бомжей, у нас вторник, когда мы везем к трем вокзалам еду, она у нас варится и мы кормим бомжей. У нас есть тюремная социальная работа, у нас есть дом престарелых в Тверской области, у нас «Старость и радость» - мы помогаем старикам, которые не могут выбраться в храм, или привозим их, или их… И это все молодежь делает и в том числе и это. У нас есть беженцы с Украины – брат и сестра из Одессы, которые гениальные музыканты, они на двух роялях играют у нас в притворе Рахманинова, понимаете? И, я говорю: «Ну там хоть кто-то пришел?»,- я спрашиваю на следующий день. Мне говорят: «Да вы что, там было человек 80». Вы понимаете, а потом, это не про молодежь речь, но про людей среднего возраста, или пожилых, они очень одиноки, даже, которые ходят в церковь. Они хватаются за подобного рода события, которые у нас есть. Потом у нас есть кинокритики, киноведы, литературоведы, писатели, лауреаты всяких премий
В.Аверин
— И тоже при деле.
В.Вигилянский
— Они устраивают, они там зовут Лунгина, или еще кого-то, мы обсуждаем какой-то фильм.
Т.Ларсен
— Но, я просто хочу добавить еще, ты немножко недооцениваешь, опять же, вот силу сплоченности прихожан вокруг своего любимого храма. Потому что, когда возникает какая-то большая беда у кого-то, просто отец Владимир в том же Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) неоднократно, слава Богу, что есть такая возможность, пользоваться современными технологиями, кидает клич на соборную молитву и все эти 80-90-100-200-300 человек, которые ходят слушать Рахманинова, они молятся за какого-то мальчика, которому делают операцию в связи с онкологическим заболеванием и мальчик…
В.Вигилянский
— И помогает.
Т.Ларсен
— И мальчик идет на поправку.
В.Вигилянский
— Я им рассказываю, во-первых, подробную историю, не просто, помолитесь за болящую такую-то, я рассказываю историю про человека, а потом отчитываюсь через каждые десять дней, или через две недели, что происходит с ними, и народ видит, что оказывается молитва может быть… и у меня по несколько тысяч человек молятся там, Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) гадость страшная…
Т.Ларсен
— Но удобно.
В.Вигилянский
— Но если положить на одну чашку весов возможность соборной молитвы, а на всю остальную чашку весов все остальное, то это перевесит, как великая придумка.
Т.Ларсен
— Это ответ на твой вопрос, а не отвлекает ли от молитвы, нет, к ней привлекает. Спасибо огромное за интересный разговор, хотя он получился очень такой полярный разнообразный, и качало нас из стороны в сторону изрядно.
В.Аверин
— Приходите к нам еще!
Т.Ларсен
— Обязательно! У нас в гостях был протоиерей Владимир Вигилянский, настоятель храма мученицы Татианы при МГУ. В студии были Владимир Аверин.
В.Аверин
— Тутта Ларсен, спасибо Вам большое, отец Владимир
Евфимия (Моргачёва) Сезёновская и её семья

Фото: Roman Popov / Unsplash
В селе Нижне-Ломовом Рязанской губернии, а ныне — Липецкой области, в начале 19-го века проживало семейство Моргачёвых. Крестьянин Ефим Семёнович и его супруга Прасковья Петровна пользовались среди односельчан большим уважением. Двери дома Моргачёвых всегда были открыты для тех, кто нуждался. Ефим Семёнович и Прасковья Петровна давали приют и кусок хлеба беднякам и странникам. С самых ранних лет перенимала у благочестивых родителей добрые душевные качества их дочь — Евфимия.
Девочка родилась в 1806 году, 14 сентября, в праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. С детства Фимушка, как ласково звали её в семье, радовала отца и мать своим смирением, незлобивостью. Рано стала помогать родителям. Когда ей исполнилось 12, она взяла на себя большую часть забот о новорождённом брате Игнате. Отец и мать переживали, что дочь часто занята с младенцем, отправляли её поиграть со сверстниками. Но Евфимия кротко отказывалась. Говорила, что ухаживать за братиком для неё радостнее любых игр. Когда ребёнок засыпал, девочка брала в руки Евангелие, жития святых или молитвослов. В любую свободную минуту она читала духовные книги и молилась.
Когда Евфимии исполнилось семнадцать, стали свататься женихи. Однако девушка всем отказывала. Отец и мать деликатно поинтересовались у неё, в чём же причина. И Евфимия призналась, что мечтает не о супружестве, а о том, чтобы целиком посвятить себя служению Богу. И в будущем принять монашеский постриг. Любящие родители приняли её выбор, и неволить замужеством не стали. Они и сами давно уже чувствовали сердцем, что дочь их предназначена не для мирской, а для духовной жизни. Пока же, по просьбе Евфимии, они отпустили её в паломничество по святым местам.
Около года провела девушка на богомолье. А когда вернулась домой, её ждала новость: отец вместе с ещё несколькими односельчанами переселялись в Самарскую губернию. Там крестьянам давали большие наделы земли. Всё уже было решено, вещи собраны. Ждали только возвращения Евфимии. Однако девушка пришла в смятение. Ведь в скором времени она собиралась принять постриг. Неподалёку, в селе Сезёново, подвизался её духовный наставник, затворник Иоанн. Евфимия обратилась к нему за советом. «Ехать не хочется, и оставаться боюсь. Буду грустить, плакать и тянуться к родным», — признавалась она. Сезёновский затворник благословил её не уезжать. Ефиму Семёновичу и Прасковье Петровне тяжело было расставаться с дочерью. Но и тут они проявили любовь и не стали её принуждать. Евфимия поехала проводить родных до города Козлова — нынешнего Мичуринска. Расставались со слезами. Моргачёвы не знали точно, где именно выделят им под Самарой землю. Евфимия тоже пока не знала, в каком монастыре благословят её поселиться. Поэтому даже адреса для писем родители и дочь не могли друг другу оставить.
Тяжело давалась девушке разлука с семьёй. К тому же духовный наставник Евфимии, затворник Иоанн, неожиданно попросил её не торопиться с постригом. Он заложил в Сезёново семипрестольный храм. На строительство требовались большие средства. Иоанн благословил Евфимию отправиться на сбор пожертвований. Ходила она в одиночку; побывала во многих городах и селениях России; и в хижинах бедняков, и в богатых дворцах знатных вельмож. в 1843-м году оказалась в Самарской губернии. Пришла в одно село, постучалась в первый же дом. А когда дверь отворилась, едва не лишилась чувств. На пороге стоял её отец, за ним — матушка и братья! Так Господь помог им встретиться после долгой и тяжёлой разлуки. Недолго, однако, пришлось Евфимии гостить у родителей. Нужно было продолжать сборы на храм. Ещё десять лет несла она это послушание. Однако с той нечаянной радостной встречи связь Евфимии с семьёй уже не прерывалась. Она поддерживала переписку с родными и после того, как приняла монашеский постриг 20 декабря 1853 года с именем Серафима. Вскоре её примеру последовал и младший брат Игнат — он тоже стал монахом. Серафима же основала в Сезёново женскую обитель и стала её первой игуменьей. Она отошла ко Господу в 1877 году. А перед самой кончиной приняла постриг в великую схиму — высшую ступень монашества. Промыслительно, что в нём сезёновская игуменья получила прежнее, семейное имя — Евфимия.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
Иеросхимонах Павел (Гулынин)

Фото: Vladimir Vinogradov / Unsplash
23-го августа 1901 года в семью пензенского дьякона Якова Гулынина и его супруги Натальи пришла большая радость — на свет появился сын. В крещении младенца нарекли Павлом, а в доме ласково звали Павлушей. Родители старались передать сыну свою любовь к Господу, понимание всей жизни как служения Ему. Неудивительно, что Павел ещё в детстве решил избрать для себя духовную стезю, пойти по отцовским стопам. В 1912-м, после окончания церковно-приходской школы, он поступил в пензенское Тихоновское духовное училище. В 1917-м, когда заканчивал последний курс, прогремела октябрьская революция. А за нею — гражданская война. Семнадцатилетнего Павла мобилизовали в Красную Армию. Домой он вернулся только в 1920-м, после тяжёлого ранения. Яков Кондратьевич встретил сына один. За эти годы диакон успел овдоветь, а Павел — осиротеть: матушка Наталья Никифоровна скончалась от тифа.
В 1921-м году Яков Кондратьевич благословил сына на брак. Избранницей Павла стала скромная девушка по имени Серафима, дочь священника. Павел получил место псаломщика в Никольской церкви села Глубовка, что в Пензенской губернии, а в январе 1924 года был рукоположен в сан диакона. Тогда же они с супругой, наконец, построили небольшой дом. Завели хозяйство. Со временем в семье появились дети. Часто в гости заезжал Яков Кондратьевич, и тогда из дома Гулыниных раздавалось чудное пение на два голоса — отец и сын любили вместе петь.
Казалось, жизнь постепенно входит в колею. Но в 1930-м по чьему-то ложному доносу Якова Кондратьевича и Павла арестовали — за контрреволюционную пропаганду. Павла через несколько часов отпустили, а вот его отец получил срок — два года заключения. Здоровье пожилого уже человека не выдержало — Яков Кондратьевич скончался в тюрьме в1932-м. Не оставили в покое и Павла. Власти предложили ему сотрудничать — доносить на прихожан храма. Пойти на такое он не захотел. Тогда ему приказали как можно скорее покинуть деревню.
Отец Павел с семьёй переехал в уездный городок Моршанск Тамбовской губернии. Но сперва принял рукоположение во иерея. Этот его решительный шаг в годы, когда шли преследования и аресты духовенства, поддержала супруга отца Павла. Матушка Серафима заверила мужа: если Господу будет угодно послать ему испытания, она разделит с ним все трудности. Ей довелось выполнить это своё обещание.
В ноябре 1937-го, в полночь, в дом Гулыниных ворвались сотрудники НКВД. Провели обыск. И арестовали отца Павла. Через несколько дней состоялся суд. Приговор — 58-я статья. Контрреволюция. С клеймом «враг народа» отца Павла отправили в Колымский исправительно-трудовой лагерь. Оттуда, из страшных условий, он писал родным: «Скучаю. Хочу вас увидеть, обнять, поцеловать. Молитесь за меня, чтобы Господь помог мне с терпением перенести этот крест». Долгие 13 лет матушка Серафима добивалась разрешения выехать к мужу. Весной 1950 года она, наконец, его получила. На Колыму её провожали взрослые уже дети. Встретив жену, отец Павел воспрял духом — теперь рядом с ним был дорогой близкий человек. А через три года, в светлый праздник Благовещения, вышла амнистия для политических заключённых. Попал под неё и отец Павел Гулынин. В мае 1951-го они с матушкой вернулись домой.
После всех испытаний Господь послал им ещё сорок лет мирной жизни. Отец Павел служил в храме, нянчил внуков. Вот только часто болел. Весной 1989 года, предчувствуя скорую кончину, отец Павел принял монашеский постриг. В нём ему нарекли то же самое имя — Павел. Через месяц, в окружении родных — сестёр, братьев, детей и внуков — иеросхимонах Павел (Гулынин) мирно отошёл ко Господу. Спустя несколько лет рядом с мужем на Базенском кладбище города Моршанска нашла упокоение и матушка Серафима. Отец Павел говорил, что нет лучшей отрады, чем вера в Бога, семья и дети. Эта отрада всегда была с ним в его жизни.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
Константин Ушинский и его семья - супруга Надежда Семёновна и их дети

Фото: Seljan Salimova / Unsplash
Константина Дмитриевича Ушинского часто называют отцом-основателем русской педагогики. Но прежде всего, он был просто отцом. Родителем шестерых детей, счастливым семьянином. И может быть именно поэтому умел так тонко чувствовать и понимать детскую душу.
Семью Ушинский создал по меркам конца 19-го века довольно поздно — в 29 лет. До этого задуматься о личном счастье Константину Дмитриевичу, по-видимому, было просто некогда. Сначала он учился, потом много и напряжённо трудился. Ушинский преподавал, занимался научной работой, печатался в журналах. В 1852-м году выдалась небольшая передышка, и Ушинский отправился из Петербурга в Черниговскую губернию — город Новгород-Северский. Там прошли его детство и ранняя юность. Нанося визиты родственникам и старым знакомым, Ушинский оказался в имении Богданка — маленьком хуторе в 15 верстах от города, где жила семья помещиков Дорошенко. С их дочерью Наденькой он когда-то дружил — вместе они играли, читали свои первые книжки, участвовали в домашних спектаклях.
Теперь Наденьку было не узнать. Она стала взрослой барышней. Константина Дмитриевича поразила внутренняя и внешняя красота девушки, её образованность и он вдруг, неожиданно для самого себя, понял, что испытывает к ней чувства. Ушинский стал едва ли не каждый день стал приезжать в Богданку, чтобы повидаться с Наденькой. Они гуляли по саду, вспоминали детство. Отпуск Константина Дмитриевича подходил к концу, но расставаться молодым людям совсем не хотелось. И в один из своих приездов Ушинский торжественно попросил у родителей Наденьки её руки. Вскоре счастливые жених и невеста обвенчались в маленькой хуторской церкви. О глубоких и искренних чувствах молодожёнов свидетельствует трогательное стихотворение, которое Константин Дмитриевич написал в год своей свадьбы, и посвятил супруге: «...Жизнь в душе моей проснулась, Призыву милому откликнулась она, \ Весельем сердце встрепенулось,\ И снова счастьем грудь полна...». Дочь Ушинского, Вера, писала в своих мемуарах о том, что отец всю жизнь глубоко любил и уважал свою жену. Надежда Семёновна была мудрой женщиной с сильным характером, прекрасной хозяйкой и матерью. Она подарила Константину Дмитриевичу шестерых детей — трёх сыновей и трёх дочерей.
Ушинский погрузился в отцовство. Он постоянно занимался с детьми — гулял, играл, читал. И в письмах к знакомым признавался, что очень счастлив. «Семья моя здорова; дети учатся хорошо и все добряки — чего же мне более? Самое спокойное из наслаждений — наслаждение семейным счастьем», — писал Константин Дмитриевич. Не секрет, что главный свой педагогический труд — хрестоматию «Родное слово» — Ушинский создал, вдохновляясь воспитанием собственных детей. У каждого из братьев и сестёр в семье Ушинских были свои обязанности по дому. Например, старшие девочки, Вера и Надя накрывали на стол. Вера отвечала за завтраки, и поэтому должна была вставать по утрам первой. Однако Константин Дмитриевич обычно поднимался ещё раньше; и часто, чтобы дать дочери как следует выспаться, выполнял работу за неё. По воскресным дням и праздникам Ушинские посещали храм — семья была верующей. И в своих трудах Константин Дмитриевич не раз подчёркивал важную воспитательную роль христианства. «Обряды нашей православной церкви имеют великое воспитательное влияние. Они обнимают детскую душу святым религиозным чувством, настраивают её на возвышенный лад», — писал он.
В декабре 1870 года Ушинский с сыновьями ездил в Крым, и на обратном пути сильно простудился. У него началось тяжёлое воспаление лёгких, оправиться от которого педагогу, увы, не удалось. В час его кончины рядом с Ушинским была вся его семья. Жена, Надежда Семёновна, читала супругу по его просьбе поэму Жуковского «Ундина». Когда чтение закончилось, Константин Дмитриевич позвал детей. Все вместе помолились. После молитвы Ушинский уснул. Во сне, в окружении самых близких и дорогих людей, он тихо отошёл ко Господу. Современные биографы Ушинского часто сетуют, что педагог оставил мало воспоминаний о своей личной жизни. Ему, погружённому в научную работу, попросту было не до мемуаров. Однако сохранилась фотография Константина Дмитриевича в кругу семьи — с супругой и детьми — её можно найти в открытом доступе. И она красноречиво свидетельствует о счастье Ушинского.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен