У нас в гостях побывал известный музыкант, певец, композитор Петр Налич.
Мы говорили о грядущем концерте нашего гостя, о развитии его музыкального творчества, о работе в оперном жанре, об интересующих сегодня музыкальных направлениях и об отношении к вере.
Ведущие: Константин Мацан, Алла Митрофанова
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера», здравствуйте! В студии Константин Мацан и Алла Митрофанова.
А. Митрофанова
— Добрый «Светлый вечер»!
К. Мацан
— Сегодня у нас в гостях музыкант, певец, композитор и человек очень широкого спектра интересов, как мы выяснили до эфира, Петр Налич.
П. Налич
— Добрый вечер!
Наше досье:
Петр Налич родился в 1981 году в Москве в семье архитектора. Окончил Детскую музыкальную школу им. Маяковского, обучался в музыкальном училище при Московской консерватории, а также в студии «Орфей» под руководством Ирины Мухиной. Окончил Московский Архитектурный институт. В 2010 году поступил в Российскую академию музыки им. Гнесиных на специальность «Академическое пение», которую окончил с красным дипломом. Сочиняет и поет песни в стиле, который сам характеризует как «веселые бабули». Представлял Россию на конкурсе «Евровидение» в 2010 году. Регулярно проходят концерты, на которых Петр Налич исполняет не свои песни, а классический оперный репертуар и романсы.
К. Мацан
— В принципе, говорить с артистом о его творческих планах — это довольно банальная вещь.
П. Налич
— Но самая логичная, с другой стороны.
К. Мацан
— Иными словами, самая банальная.
П. Налич
— (Смеется.)
К. Мацан
— Но поскольку, по моим ощущениям, творческие планы артиста Петра Налича настолько не вписываются в то, что мы привыкли…
А. Митрофанова
— В ожидания аудитории.
К. Мацан
— …ассоциировать с именем Петра Налича, что грех не поговорить о них. 1 октября в «Театре Эстрады» премьера программы «Песни менестрелей». И рядом с этим средневековым термином, стилистикой, имя Петра Налича, которого, уж простите, миллионы знают по песне «Guitar, Guitar». Что будет 1 октября?
П. Налич
— Во-первых, еще, конечно, миллионы, скажем так, знают по «Евровидению». А там песня была более лирическая. Поэтому она чуть-чуть ближе к теме менестрелей. Что это будет? Это будут в основном новые вещи. В них нет такого именно менестрельного рассказа и каких-то больших историй. То есть где-то есть, но они достаточно такие… Все-таки музыка превалирует. И какое-то, может быть, повторение, где-то рефрены имеют большее значение для всей композиции, нежели именно какой-то смысл, какой-то сюжет. Будет небольшой оркестр. Хотя, большой — небольшой, смотря, с чем сравнивать.
К. Мацан
— Симфонический?
П. Налич
— Небольшой симфонический оркестр или большой симфонический ансамбль, как-то так. Будет хор — человек 8-10, перкуссии, естественно, потому что менестрели без перкуссий никак. Что еще сказать? Песни нельзя назвать особенно грустными, особенно веселыми, то есть где-то они есть лирические, но при этом с ярко выраженным ритмическим движением, где-то есть довольно агогические, романсообразные, но при этом без особого какого-то там грустного настроения или веселого. Есть вещи на классические тексты. Есть одна песня на стихи…
К. Мацан
— А тексты ваши?
П. Налич
— Ну, просто текстами это трудно назвать. Там четыре с половиной слова повторяются в некоторых песнях. Или восемь слов.
К. Мацан
— Все равно уже текст.
П. Налич
— Да, в принципе, текст, да, наполнение буквенное. Есть одна песня на стихи Джона Донна. Там коротенькое стихотвореньице взял за основу. «A Burnt Ship» называется.
К. Мацан
— Автора знаменитых слов: «Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе».
П. Налич
— Да, да. (нрзб.). Есть какие-то просто где-то то, что я делал, где-то есть то, что мне помогали мои друзья, более сведущие в английском языке. Где-то по-русски, где-то по-итальянски.
К. Мацан
— А почему тема менестрелей, средневековых бардов, вдруг взволновала?
П. Налич
— На самом деле, просто именно собирая как-то собой эскизы каких-то вещей последних, мне показалось, что то, что может их объединить стилево, настроенчески и музыкально — это именно что-то менестрельное. То есть это не будет попытка дотошно воссоздать какие-то особые сложные жанры по-настоящему бытовавшие во второй половине четвертой четверти XIII века или во Фландрии. А это настроение, это какая-то фантазия на тему.
А. Митрофанова
— Я уже думала, что там, может быть, будет рыцарская культура, культ прекрасной дамы представлен. И все это будет парить в воздухе.
П. Налич
— Ну, он будет читаться в звуках, скажем так. Будет так читаться, я надеюсь. Инструменты все будут вполне себе обычные за исключением… Будет человек, который играет на лютне, Костя Щенников, и на ренессансной гитаре. Это единственный аутентичный инструмент в нашей программе. В основном это академический состав.
К. Мацан
— То есть вы сами написали музыку для большого симфонического ансамбля?
П. Налич
— Есть вещи, в которых более прозрачная аранжировка и оркестровку которых делал я сам. Там, где оркестровка начинает выходить за пределы прозрачности менестрельной и становится чуть более оркестрово-симфонической, мне помогал мой товарищ — замечательный оркестровщик Сергей Гаврилов.
А. Митрофанова
— Я не могу удержаться от вопроса по поводу оперы. Вы же только что закончили Гнесинское училище.
П. Налич
— Академию.
А. Митрофанова
— Академию, прошу прощения, Гнесинскую академию. И у вас теперь есть диплом. По-моему, даже красный.
П. Налич
— Красный, да.
А. Митрофанова
— И можем ли мы через какое-то время, к примеру…
П. Налич
— Можем посмотреть на него, да. (смеется)
А. Митрофанова
— (смеется). Посмотреть на него в действии, да? Есть у вас какие-то планы, связанные с именно с оперой? Уж простите, что я спрашиваю (нрзб.).
П. Налич
— Конечно. Нет, с удовольствием, потому что опера — это вещь, которая… Когда я увлекся ею лет семь назад, с тех пор я полюбил ее настолько, что, надеюсь, всю жизнь буду заниматься ей так или иначе, буду совершенствоваться.
А. Митрофанова
— А с оперой всегда так: либо раз и навсегда, либо раз и «на никогда и до свидания».
П. Налич
— То есть я уверен, что, пока у меня есть силы, голос (сейчас он, правда, немножко охрип), я буду петь, стараться петь лучше и исполнительски, и технически, и так далее. На данный момент меня пригласили в нашу оперную студию в Гнесинке. Там, где я пел, когда был студентом, сейчас я буду тоже там петь те партии, которые пел и раньше. Может быть, новые какие-то будут вводиться. Это не очень большая нагрузка, но тем не менее это очень интересно, ответственно, у нас замечательная студия. К сожалению, в прошлом году ушел из жизни ее основатель и совершенно гениальный человек Юрий Аркадьевич Сперанский, с которым мне посчастливилось эти пять лет провести в довольно тесном сотрудничестве. Человек выдающийся по-настоящему. Именно то, как он нас — молодых студентов (кто-то был помоложе, кто-то постарше, но молодых солистов, скажем так) — настраивал на то, как видеть, как подходить вообще к роли, к образу… Он всегда старался нас осадить, когда мы думали только о высоких нотах, «вот как я возьму сейчас высокую ноту, все остальное неважно». Он говорил: «Это дело второе». И предлагал крутиться всегда от образа, начинать разрабатывать образ, понимать что человек переживает в тот или иной момент, как соотносится его переживание с переживаниями других персонажей и так далее. И, исходя из этого, уже строить и вокальную линию тоже.
А. Митрофанова
— То есть это, фактически, система Станиславского, только…
П. Налич
— К сожалению, так как я человек… Я не знаю, если это есть в системе Станиславского, то, наверное, это она. Я просто не в курсе.
А. Митрофанова
— Я условно говорю.
К. Мацан
— Актерское постижение образа влияет на то, как вы поете.
П. Налич
— Да, именно…
К. Мацан
— Как это происходит?
П. Налич
— …и на то, какой звук… Потому что, когда ты понимаешь, что сейчас не можешь петь просто «А-а-а-а» громко, потому что сейчас сцена такая-то, такая-то, такая-то. И невольно ты настраиваешь голосовой аппарат так, что ты поешь определенным образом, издаешь определенный звук. И у тебя, соответственно, появляются определенные краски в голосе, которые ты просто так искусственно себе, наверное, может быть, и не задал бы в ходе какой-то арии или речитатива.
К. Мацан
— А вот есть плоскость профессиональная, когда понятно, что любому вокалисту, в принципе, не вредно обучиться технике академического пения. Это универсальные какие-то, которые в любом случае помогают петь лучше. А есть ли тут плоскость человеческая? Обращение к такому материалу, как, например, опера «Евгений Онегин». Или опера «Пиковая дама». Мне кажется, это погружение сразу в три пласта смыслов. Во-первых, это драматургия Пушкина. Во-вторых, это музыка Чайковского. А в-третьих, это целая традиция российского театра, где вы понимаете, что Ленского и Германа до вас пели как минимум Лемешев и Атлантов. Вот как…
П. Налич
— Георгий Нэлепп мой любимый пел. Одно из выдающихся исполнений Германа — это Нэлепп.
К. Мацан
— Да много выдающихся было исполнителей. Это очень непохоже на то, чтобы выходить с гитарой и с аккордеоном в клубе. Даже самом большом. И мастерски, профессионально зажигать большую аудиторию.
П. Налич
— Конечно (нрзб.).
К. Мацан
— Какой внутренней перемены от вас требует обращение к академической культуре?
П. Налич
— С одной стороны в этом есть… Это чуть проще, потому что материал уже зарекомендовал себе очень хорошо, скажем так. Петра Ильича. А с другой стороны то, что вы говорите, есть уже многовековая традиция исполнения тех или иных партий, и ты их знаешь, ты их слышал, какие-то уже настолько навязли в ушах, что ты, наоборот, пытаешься избавиться от этих стереотипов, потому что они тебя тянут, ты начинаешь копировать просто Сергея Яковлевича Лемешева, или того же Нэлеппа, или Козловского и так далее. Или Атлантова. И ты понимаешь, одергиваешь себя: «Нет, не надо». Потому что все равно каждая партия — это должен быть ты, а не должна быть копирка, даже грамотная, качественная, с другого исполнителя. Но это, как у всякого музыканта. Художник ищет стиль, музыканты ищут свой звук. А если музыкант еще и актер, как на оперной сцене, то он ищет и свой звук, и свою систему образов, систему передачи настроения и передачи вообще всего, что надо передать. Он свою систему ищет, исходя из влияния своих учителей, музыки, педагогов, аудитории и так далее. Поэтому это совершенно другой мир, нежели целиком и полностью авторская музыка. Даже потому что ты выходишь, у тебя есть банда на сцене, вы играете, это целиком оригинальная музыка и так далее. И ты понимаешь, что, в принципе, то, что мы сейчас сыграли то-то и то-то, это неважно. Главное, там было то-то, здесь какая-то тема прозвучала, здесь был ритм, здесь, наоборот, была лирическая часть. И эти какие-то куски сложились и, в принципе, подход чуть более эскизный к исполнению этих вещей.
К. Мацан
— (Нрзб.) Чайковский (нрзб.) ответственности больше.
(Говорят одновременно.)
П. Налич
— …когда вся аудитория сидит, каждую ноту… вообще половина зала всю партитуру знает.
А. Митрофанова
— Да, и прокручивает это в голове. И видно, как ноты крутятся в голове у людей.
П. Налич
— И поэтому слушают и солистов, и оркестр, конечно, в первую очередь, всех слушают. И то, что где-нибудь кто-нибудь вместо прямых длительностей, как часто бывает, пунктиров насовал или, наоборот, вместо пунктиров скруглил. Или триоли вместо точки и шестнадцатой. То есть эти все начинают считывать. Ты начинаешь тоже думать, что так нельзя.
К. Мацан
— Еще к вопросу о том, насколько интересней быть подготовленным слушателем оперы, чем неподготовленным.
А. Митрофанова
— Давайте мы нашим подготовленным…
П. Налич
— Вообще, да. Это жанр, который требует быть подготовленным, конечно.
А. Митрофанова
— …подготовленным нашим слушателям дадим сейчас возможность послушать фрагмент из выступления Петра Налича, которое будет 1 октября. Правильно я говорю, да?
П. Налич
— Да.
А. Митрофанова
— Та самая программа «Песни менестрелей», которую мы так ждем. Мы можем сейчас дать одну из композиций, которые там прозвучат. Объявите, пожалуйста, что мы послушаем.
П. Налич
— Давайте «Миг волны», потому что она по-итальянски, это чуть-чуть ближе к какой-то канцонетте итальянской.
К. Мацан
— Чуть ближе к опере.
А. Митрофанова
— Прекрасно.
(Звучит композиция «Миг волны»)
К. Мацан
— «Миг волны» — так называется композиция, которую мы только что прослушали. И ее автор сегодня у нас в гостях. Музыкант, певец, композитор Петр Налич.
А. Митрофанова
— Петр, там по-итальянски пел… был весь текст…
К. Мацан
— Как говорила героиня фильма «Формула любви», что сие значит?
А. Митрофанова
— Расскажите, пожалуйста, что это за песня.
П. Налич
— С удовольствием расскажу. Это был первый текст, который я сочинил по-итальянски почти сам. И мой педагог по итальянскому внес совсем небольшие коррективы. То есть это процентов на девяносто уже мой текст.
А. Митрофанова
— Прекрасно.
П. Налич
— Да. О чем там поется: «l'istante dell'onda» — это «миг волны».
А. Митрофанова
— «Миг волны».
П. Налич
— То есть «миг волн», если дословно. Но по-русски лучше «миг волны» звучит. Потом какой-то человек поет: (цитирует слова песни по-итальянски) — «лети, моя песня, далеко, где моя любимая почивала». (цитирует слова песни по-итальянски) исключительно потому, что в прошедшем продолженном лучше ритмически звучит (смеется).
А. Митрофанова
— Угу.
П. Налич
— (Цитирует слова песни по-итальянски) — «где она во сне слышала, как я ей пою, улыбаясь. Я ей рассказываю о ветре, морях, которые захватили мое воображение. В живом шуме волн я ее не вспоминал. Летя над мрамором волн, мечтал».
А. Митрофанова
— Она Вам снилась.
П. Налич
— (Цитирует слова песни по-итальянски) — «…что где-то есть ты, которая меня любит. И, поя хором с ветром, думал, как краток мир волн». А дальше он идет поля и реки, через холмы. (цитирует слова песни по-итальянски) — «где парят другие птицы, чьи голоса постоянно оплакивают далекую жизнь. Если я увижу твои голубые глаза, глубокие, где играют веселые искры, как рыбы в море, скажу тебе тогда сладкие слова любви. Ты — единственная, кого я когда-либо любил. Послушай, как тихо затихает на ветру. Как краток миг…»
К. Мацан
— Я сейчас просто расплачусь, как та самая героиня фильма «Формула любви», потому что настолько это красиво и трогает до самого сердца.
А. Митрофанова
— А я сижу и понимаю: вот я попала на урок итальянского языка от Петра Налича. Прекрасно!
П. Налич
— Кстати, это был мой первый урок итальянского, где я был учителем.
А. Митрофанова
— Вы рассказывали, как Вас учили работать над образами. Это фактически актерская работа.
П. Налич
— Ну, да.
А. Митрофанова
— Может быть, есть что-то , что Вам органичнее и созвучнее?
П. Налич
— Просто опера — такой удивительный жанр, что, помимо всей этой драматургической составляющей, по сравнению с правильной интонацией, тембром, подачей звука, прочтением всей музыки, это, на мой взгляд, все-таки второй пласт. Потому что, по сравнению с потрясающей музыкой где-то, это все все-таки «помогалки» такие в опере. В отличие от драматического театра, на мой взгляд. Может быть, кто-то скажет: «Нет, ничего подобного, драматургия впереди всего, посмотрите на Шаляпина» и так далее. И все-таки Шаляпин потрясающе звучал, был потрясающий музыкант в первую очередь. А если вся драматургия, конечно, все равно помогает тебе выстроить звук (то, о чем я говорил), но, по сравнению с… если все это выстраивается — партия, речитативы, арии… выстраивается вся эта вокальная линия, музыкальная… ты понимаешь, что музыкально сейчас срастается с оркестром и есть общее дыхание, это просто космическое состояние, которое уже не описывается словами драматургии «любит — не любит, хочет денег — не хочет денег». Это все-таки… Для меня это, скорее, такой базис, на котором надо строить музыку.
К. Мацан
— К вопросу об академическом театре. У Вас же еще одна премьера грядет в РАМТе.
П. Налич
— Да, как-то много у меня направлений сейчас...
К. Мацан
— Расскажите об этом. Что это за проект?
П. Налич
— С удовольствием. Очень интересная работа. Год назад приблизительно ко мне обратилась режиссер из ГИТИСа Екатерина Гранитова с предложением написать музыку к спектаклю, который будет ставиться по киносценарию знаменитых (к сожалению, покойных) сценаристов и режиссеров Петра Луцика и Алексея Саморядова. Я прочел сценарий и был совершенно сражен им. Это, в общем-то, такая, можно сказать, простая история о путешествии каких-то простых сибирских ребят-казаков в конце 80-х годов XX века. О том, что они за кордон везут какую-то контрабанду. И там у них какие-то приключения с какими-то другими местными бандитами-небандитами-полубандитами. И они там в ходе всех этих перипетий случайно по льду переходят через Берингов пролив и оказываются в Америке. Там они на каком-то баре напиваются виски с какими-то геологами и с ними вместе на их геологическом самолете улетают в Калифорнию. Там разворачиваются всякие их криминальные и романтические истории. Все это очень здорово сопряжено. И во всех их сценариях главное, что есть, на мой взгляд… Я посмотрел потом фильмы их совершенно чудесные: «Окраина», «Дикое поле» — по их сценариям. А «Окраины» они и режиссеры были. Это какая-то удивительная эпичность и сказочность всех этих персонажей, их слога, их взаимоотношений, когда они, знаете, как-то в каких-то мифах… В мифах разных стран бывает, что какие-то люди, вроде, враждуют друг с другом, но, вроде, если они встречаются, они начинают обниматься, пить вино, петь песни. Потом они опять враждуют. И это не то, чтобы они то злятся, то радуются. Нет. Это параллельно существующие состояния, друг другу никак не противоречащие. То, что они, как говорится: «Вот, там один другому кричит: «Пахомыч, ты что здесь делаешь? Как давно тебя не видел! Как я рад тебя видеть!» — «И я тебя рад видеть!» — «А что же Вы по нам стреляли?» — «А что ж, нам на Вас смотреть что ли?» — «Ха-ха-ха! Бу-га-га». Все смеются. И это нормальные состояния для них. В этом есть что-то потрясающе проточеловеческое.
А. Митрофанова
— «Ты широк, человек, я бы сузил» — из этой серии, да, видимо?
П. Налич
— Я не знаю. Я не думаю, что здесь есть какая-то просто русскость (?), в этом есть какое-то проточеловеческое что-то, так я воспринимаю эмоционально это.
А. Митрофанова
— Угу.
П. Налич
— И этот слог, эта система взаимоотношений людей совершенно меня покорили. Я понял, что я очень хочу сделать музыку к этому спектаклю. Там очень много музыки получилось. Это музыка «бэндовая» по жанру, то есть это барабаны, бас, гитара — электрическая и акустическая, клавиши и 2 духовых инструмента, которые играют баритон-саксофон и тенор-саксофон либо сопрано-саксофон и флейта или блок-флейта. То есть у нас довольно большая тогда получилась палитра звуковая, из которой где-то сооружаются такие «тундрообразные», заунывные, псевдоэтнические, психоделические, растянутые фоны для какого-то драматического действия. Где-то они переходят в песни, где-то это песни второго плана, где-то выходят на первый план, это прямо «песня-песня». И там начинается танец у актеров. Очень много пластических замечательных решений. И это все переплелось в единую штуку. Мне очень нравится, как получается. Где-то я делал сознательные стилизации под хоровые казачьи русские народные песни. Там многие актеры очень музыкальные, они хорошо поют. То есть у нас там хоры будут живые. Да, и музыканты все тоже сидят на сцене, все играют в живую — это важный момент. По крайней мере, для меня — очень. Там, где они попадают в Америку, соответственно, включается какая-то соул-фанк, более негритянская, драйвовая музыкальная парадигма. И вот они там пересекаются, как-то они там друг на друга влияют. В общем, эта сценарная завязка мне сразу показалась очень плодотворной и питательной для всякого музыкального придумывания.
А. Митрофанова
— Премьера когда?
П. Налич
— Э-э…
А. Митрофанова
— 18 сентября?
П. Налич
— 18 сентября, 25 сентября премьеры. В октябре тоже будет 2 спектакля. Это получается у нас 17 октября и 30 октября. Это 4 премьеры у нас.
А. Митрофанова
— Прекрасно.
К. Мацан
— Это молодежный театр РАМТ?
П. Налич
— Это Российский академический Молодежный театр, да.
А. Митрофанова
— Который рядом с Малым театром находится.
П. Налич
— Напротив него, да.
А. Митрофанова
— Угу.
К. Мацан
— Угу. Давайте снова послушаем музыку, чтобы мы не только о ней говорили, но и воспринимали ее так, как она создана.
П. Налич
— Да, с удовольствием.
К. Мацан
— Снова вернемся к программе «Песни менестрелей».
П. Налич
— Да. Теперь давайте послушаем прямо одну из самых «менестрельных», на мой взгляд, песен — «Бури».
(звучит песня «Бури»).
К. Мацан
— Музыкант, композитор, певец Петр Налич сегодня в гостях в программе «Светлый вечер». В студии Алла Митрофанова и Константин Мацан. Мы вернемся буквально через минуту.
А. Митрофанова
— Еще раз добрый вечер, дорогие слушатели. В студии Константин Мацан и я, Алла Митрофанова. Это программа «Светлый вечер» на радио «Вера». И у нас в гостях Петр Налич — исполнитель, композитор, музыкант, замечательный оперный певец.
П. Налич
— Стараемся.
А. Митрофанова
— И архитектор, между прочим, по первому образованию.
П. Налич
— По первому образованию — архитектор, совершенно верно.
А. Митрофанова
— Вы как архитектор себя сейчас не проявляете? Или проявляете?
П. Налич
— Нет, я проявляю, если меня кто-нибудь спрашивает моего совета. Типа: «Как мне сделать...?»
К. Мацан
— «Сносить — не сносить?»
П. Налич
— Да (смеется). Тут, конечно, у меня… Причем я заметил, что, если ты каким-то делом не занимаешься как профессионал, то ты становишься гораздо более уверенным в себе критиком.
К. Мацан
— Интересная особенность.
П. Налич
— (смеется) То есть, когда… недолгое время…
А. Митрофанова
— Кинокритики, театральные критики. (нрзб., говорят одновременно)
П. Налич
— Те люди, которые сами же не актеры, не музыканты, не режиссеры… И я просто чувствую, насколько эта уверенность, апломб внутри почему-то вдруг растет. Когда у тебя есть бэкграунд какой-то профессиональный, как у меня — архитектурный, то сам я как архитектор не работаю, поэтому никто мне не скажет: «А ты сам-то чего построил?» — «А я ничего не строил. Я же не архитектор. Я — критик». Так что, да, я — страшный архитектурный критик.
А. Митрофанова
— Когда мы с Вами общались перед началом программы, мы задали Вам вопрос, который был связан с верой и прочее, Вы сказали: «Ну, я, как человек православный, могу сказать…»
П. Налич
— Стараюсь им быть. Я сначала сказал, потом стал обдумывать свои слова. Стоит говорить, что стараюсь им быть.
А. Митрофанова
— Да.
К. Мацан
— А в чем разница?
А. Митрофанова
— Я про архитектуру хотела спросить.
П. Налич
— Как в чем? В том, что это бесконечное стремление, чтобы быть им. Про архитектуру?
А. Митрофанова
— Да. Просто Вы сказали, что многие храмы строятся сейчас некрасиво, неправильно и прочее.
П. Налич
— Да, я просто очень переживаю. Для меня это такой важный момент. Я совершенно счастливый хожу, когда вижу, что какой-нибудь храм восстанавливают. И восстанавливают внимательно, красят внимательно. И если там где-то была видна, например, фактура кирпичной или каменной стены, то ее не заштукатуривают, а стараются именно сохранить эту фактуру, это очень важно тоже. Когда цвета тоже подбирают сообразно. Не просто розовый, как обычно у нас в Москве: «Давайте в розовый все покрасим. Розовый — это же хорошо. Правильно? Красиво!» Вот и красят в розовый. А как-то внимательно к этому подходят, смотрят, что-то изучают, то есть какой-то путь рефлексии проходит человек, работу какую-то проделывает. И это видно. Это, конечно, радует. И с другой стороны, ужасно разочаровывает, когда понимаешь, что строят какую-то дребедень. А главное, понимаешь, что это не просто торговый комплекс. Ну, построили, ну, ладно, фиг с ним. А это храм. То есть это вещь, которая должна человека определенным образом настраивать, в моем понимании, так же, как икона не может быть любая. То есть много было всяких диспутов с моими друзьями по этому поводу, потому что говорят: «Ты не понимаешь, что про икону нельзя говорить «красивая» или «некрасивая», потому что это икона и вообще у нее другие задачи» и так далее. Это все так. Но, тем не менее, все-таки, мне кажется, у человека, если говорить об этом как о чем-то, что просто помогает и настраивает, а для меня лично это очень важный аспект всего, скажем так, красоты в иконописи и строительстве, сооружении храмов, церквей, то мы прекрасно видим разницу между плохой иконой и иконой, например, Андрея Рублева или Дионисия. Сразу понятно, что это такое. И соответствующая гамма ощущений в тебе — просто человечке(?) — сразу возникает. Сразу возникает какая-то настройка. А когда ты видишь плохую икону… Я не знаю, может быть, кого-то, конечно, это на что-то настраивает, но я сомневаюсь очень в этом. И, кроме как формального, к ней никакого отношения быть не может. И того, что ты на нее настраиваешься, может быть, у людей не получается (?). (Говорят одновременно)
А. Митрофанова
— Бывали времена, когда икон не было вообще у нас в нашей советской стране и люди какие-то вырезки из старых книжек ставили себе в качестве икон, потому что не у всех была возможность сохранить старинные. Но, вместе с тем, сейчас уже иные времена. Я с Вами абсолютно согласна. Мне тоже очень жаль видеть, когда профанируется красота и особенно золотой цвет, который насыщен такими смыслами глубокими и имеет такое значение в христианской культуре. И когда сейчас это может выглядеть и дешево, и пошло и так далее — это просто большая боль.
П. Налич
— (нрзб.) Халтура. Да.
А. Митрофанова
— Но давайте не будем брюзжать на эту тему…
П. Налич
— Но зато есть очень хорошие тоже иконописцы, и это совершенно сразу огромная радость.
А. Митрофанова
— Согласна.
К. Мацан
— Я все-таки позволю себе вернуться к тому, что меня так зацепило. Когда человек говорит: «Я православный». А потом думает: «А, может быть, правильнее сказать «Я стараюсь быть православным». Все-таки в чем зазор здесь?
П. Налич
— Может быть, конечно, люди скажут, что здесь есть терминологическая всякая путаница в том, что я говорю, но постараюсь просто говорить о своих ощущениях, чтобы это звучало чуть более уверенно с моей стороны. В моем понимании в православии вся красота… в смысле, не вся, я не буду за все говорить… то, что я вижу — какая-то удивительная красота, загадка и чудо в том, что это — идеал недостижимый в принципе. То есть это, в отличие от других религий (не будем их называть), где есть определенный свод законов, который, в принципе, осуществим, исполним, и ты, исполняя их, чувствуешь себя отличником. Ты — отличник, молодец. И тут, соответственно, начинаются у тебя соответствующие «косяки» в связи с тем, что ты чувствуешь себя молодцом. А в православии это в принципе недостижимо. То есть так смотришь, смотришь, смотришь… здесь вот это, это, это… они, вроде, так, по мелочи… строго, нестрого, строго, нестрого… «закон для тебя, а не ты для закона»… И ты так… Это лично мое, во многом поверхностное, может быть, суждение об этом. Но тем не менее. Раз уж спросили об этом, я скажу. И чтобы сказать… Номинально я — православный. Это точно. Но чтобы вполне сказать, что ты — православный, в каком-то таком широком смысле сказать: «Я — православный, берите с меня пример», скажем так, конечно, я не могу. Поэтому именно вот эта бесконечность пути, когда постоянно чем выше ты забираешься, тем больше ты понимаешь… Просто, на самом деле, у тебя увеличивается частота дискретизации твоего зрения. То есть ты просто становишься более зорким (нрзб.).
К. Мацан
— И объем задач.
П. Налич
— Да. Раньше ты ограничивался тем, что ты не воруешь. Как я в последний раз в 10-м классе украл жвачку, так с тех пор, в общем, не ворую. Да. Это первый шаг.
А. Митрофанова
— Вы прищурились, как будто просканировали свое сознание, свою память на предмет разных случаев.
П. Налич
— (Нзрб., говорят одновременно) последний раз у тебя украли… И так далее. А потом ты понимаешь, что (нрзб.) открываться, открываться, открываться. И дальше оно открывается почему-то в геометрической прогрессии. И ты понимаешь, что дальше оно совершенно безгранично и ты никак… чем дальше поднимаешься, тем понимаешь, насколько ты более вообще… Просто «хуже» — это слово какое-то несколько мультипликационное…
К. Мацан
— При этом я по Вам вижу, что об этом говорите не с отчаянием, а, скорее, с вдохновением.
П. Налич
— Конечно! Это же прекрасно. Потому что идея о том, что ты сейчас зачем-то тут болтаешься на земле, а просто, если ты будешь, грубо говоря, ходить во всем зеленом, например, или во всем красном и всегда вставать с левой ноги, и все будет хорошо. Эта идея настолько непоэтична, она настолько плоская для меня лично, что я, конечно… мне кажется, это просто неинтересно. А когда возникает это удивительное…
А. Митрофанова
— Отсутствие полных гарантий вообще…
К. Мацан
— Творчество возникает духовное…
П. Налич
— Как в моем…
(Говорят одновременно)
А. Митрофанова
— Это и есть творчество.
П. Налич
— И какое-то что-то не бытовое, не человеческое. Это как, в моем понимании опять же, чудо о том, что есть Земля — маленькая песчинка на краю одной из миллиардов галактик во Вселенной, и вот только на этой Земле… по данным современных ученых, кто-то, может быть, из каких-то романтиков, «Звездных войн», скажет, что это все не так… я очень люблю «Звездные войны» просто…
К. Мацан
— Я тоже.
П. Налич
— Да, но это все-таки разные вещи. Вот на этой маленькой Земле есть такое, что вообще представить… А вокруг летают просто, грубо говоря, куски камня. По сравнению… Если сложность (?) судить, то самое сложное происходит — это всякие реакции ядерные, термоядерные реакции на звездах происходят (я поверхностно, опять же, сужу совершенно), но это не сравнить по сложности даже с грибами белыми, опятами. Я уж не говорю про животных. И уж не говорю про человека, который сидит, об этом обо всем думает. И еще порой и стихи сочиняет и придумывает компьютеры. И все это так здорово, удивительно и чудесно. При этом эта маленькая песчинка на периферии — это и центр, и периферия одновременно. Это удивительно.
А. Митрофанова
— Когда Вы стали говорить про то, что это такая красота, идеал, к которому ты стремишься, это недостижимо, он так прекрасен, что он недостижим, я вспомнила слова Достоевского… прошу прощения за это, не подумайте, что я…
П. Налич
— Не подумайте, что я не люблю Достоевского, что Вы…
А. Митрофанова
— Когда он говорил о том, что мир спасет красота, он же имел ввиду, что мир станет красота Христова. И это для него было совершенно четко. (Нрзб.)
(Говорят одновременно.)
П. Налич
— Понятное дело, что не варенные джинсы он имел ввиду.
А. Митрофанова
— Конечно, да. Имел ввиду, что это та недостижимая красота, которая при это постоянно является источником творческой энергии, которая человеку просто жизненно необходима. Более необходима, чем воздух, вода и все остальное.
П. Налич
— Да. В связи с этим даже вспомнил: у нас, помню, был такой диспут (курсе на втором или третьем МАРХИ мы учились) об объективности или субъективности красоты. И, по крайней мере, со многими из моих друзей мы пришли к консенсусу, что красота — не понятие, а явление. Объективное. Просто человек субъективен. Я не говорю, что я объективен. Человек плюс-минус бывает чуть объективен. То есть такие «зацепочки», что бывает где-то вдруг в разных областях человеческой жизнедеятельности понимание. Он бывает объективен. Но сам человек, конечно, в принципе субъективен, потому что на него все влияет и так далее. Куча всего. Но красоте при этом от этого ни холодно, ни жарко. Я не говорю: «Давайте сейчас решим: «Lamborghini diablo» — это красивая или некрасивая машина». Понятно, что в каких-то человеческих проявлениях есть какие-то искорки красоты. Наверное, в дизайне чайников чуть меньше можно проследить этих проблесков — ну, они там все равно могут быть какие-то, просто это могут быть совсем какие-то намеки, — чем в симфонии Петра Ильича Чайковского или в «Мессе си-минор» Иоганна Себастьяна Баха, где эти искры просто искрят. Но они все равно где-то есть. Ведь эта красота во всем присутствует в мире постоянно. И где-то кому-то удается эту красоту зацепить.
А. Митрофанова
— Слушайте, а если художник, к примеру, производит на свет что-то совершенно прекрасное, у меня, например, возникает ощущение… я просто делюсь, что называется… что он это подсмотрел, что ему приоткрылось какое-то инобытие. Слушаешь музыку Верди, такое ощущение, что она уже существовала, он ее просто вспомнил.
П. Налич
— Сейчас о этом мне (нрзб.) говорить, потому что я буду говорить о том, что если мне что-то приоткрылось или нет… Я, конечно, надеюсь, что какие-то вещи из того, что я делаю, в них есть какие-то искры. О концентрации этих искр, конечно, я судить не могу.
К. Мацан
— Сразу вспоминается строчка одного поэта: «Пустая ты, нет в тебе искры Божьей».
(Смеются.)
П. Налич
— Да-да-да.
К. Мацан
— Мне кажется, Вы произнесли ключевое для разговора о вере слово «путь». То есть путь человека к вере — это всегда этапы…
П. Налич
— Собственно, задача человеческая.
К. Мацан
— Это никогда не путь в один шаг. Это открытие за открытием. Насколько Вы можете нам об этом рассказать? Какие этапы на вашем пути к вере и в вере Вы могли бы выделить?
П. Налич
— Во-первых, конечно, я должен сказать, что известным образом так сложилось, что меня окружали разные и случаи в жизни, и конкретные люди, которые на меня повлияли, разные ситуации, которые меня вовремя настроили, разные советы, которые меня образумили вовремя. Какие-то где-то советы были просто невзначай сказаны. Или где-то это были какие-то просто штрихи в жизни. Где-то были какие-то конкретные слова, которые мне говорили мои либо друзья, либо знакомые, либо родственники, которые меня вразумили, как мне кажется, в нужную сторону настроили. Случаи, опять же, из жизни определенные. Это постоянная вещь, которая постоянно происходит. А из этапов из каких-то… То, что, например, в какой-то момент… У меня мама с папой некрещеные, но сочувствующие, скажем так… При этом мой старший брат первый в нашей семье покрестился много лет назад. Он вообще был такой настоящий — сейчас он остепенился — московский романтический хулиган. Но при этом это на меня произвело сильное впечатление. То есть он такой был, знаете, художник… То есть сейчас он входит в Союз художников, сейчас он — художник-оформитель. А тогда он был еще такой роскошный повеса и хулиган. И все ему завидовали. И я на него, конечно, во многом пытался равняться. Хотя, я всегда был домашним мальчиком в отличие от него. И потом, конечно, то, что я сам покрестился — это тоже, конечно, важный этап для меня.
К. Мацан
— К музыке…
П. Налич
— Да.
А. Митрофанова
— Да, давайте перемежать наш разговор музыкальными композициями. Что мы сейчас послушаем?
П. Налич
— Давайте послушаем песню «Еду далеко».
А. Митрофанова
— Это из того же самого концертного выступления, которое…?
П. Налич
— Нет, Вы знаете, это удивительно: эта песня является таким мостиком между двумя темами музыкальными, которые мы сегодня затронули, а именно между программой к спектаклю в РАМТе и к программе «Песни менестрелей», потому что в ней есть что-то менестрельное, при этом это заглавная романтическая композиция из спектакля «Северная Одиссея».
(Звучит песня «Еду далеко».)
К. Мацан
— Музыкант, поэт, композитор Петр Налич сегодня в гостях «Светлого вечера». Я бы вот о чем хотел спросить в связи с только что прозвучавшей композицией и со многими предыдущими. Мне кажется, что любой музыкант современный, особенно находящийся в индустрии, то есть известный, дающий концерты, знает в таких уже набивших оскомину форматах, критериях продукта, которые подходят для массового музыкального продюсирования или тиражирования. Это простой припев обязательно с какой-то простой, желательно повторяющейся, строчкой, незамысловатый куплет. Куплет вообще может быть проходным. Главное, чтобы припев был запоминающимся.
А. Митрофанова
— Мотивчик такой.
К. Мацан
— И так далее, и тому подобное. Вы пишите песни, по крайней мере, нынешние, последние особенно, которые просто нахальным образом попирают все эти критерии и форматы массового музыкального продукта. Вы это специально делаете? Вы не боитесь того, что на самом деле, говоря опять-таки шершавым языком музыкального бизнеса, Вы снижаете продажи свои?
П. Налич
— Нет, совершенно не боюсь. Во-первых, мне кажется, удачная степень известности у меня — средняя, скажем так, которая дает мне чувствовать себя совершенно свободно в том смысле, что у меня нет ощущения, что надо обязательно собрать стадион. Все равно, стадион — это не мой формат. Мне важно, чтобы была какая-то аудитория. Грубо говоря, тысяча человек приходит на концерт — это значит, что я могу подготовить оркестр, я могу всем заплатить денег, подготовиться ко всему этому, сделать запись. То есть, грубо говоря, есть необходимое и достаточное количество ресурсов, дающее мне возможность жить, есть, кормить семью и при этом, чтобы мне хватало на записи, сведения, мастеринги и музыкантов. То есть этот баланс сейчас есть и он меня абсолютно устраивает. А с другой стороны, именно то, что у меня… это и критерий — то, что четыре четверти обязательно и легкий припев… потому что я ничего не… и бывают совершенно чудесные композиции, совершенно танцевальные, простые и которые мне очень нравятся… Это же не плохо.
(говорят одновременно)
К. Мацан
— Это не плохо? Это же не обязательно какая-то примитивная песня? Просто она простая для восприятия.
П. Налич
— А могут быть простые для восприятия тоже совершенно гениальные вещи. Например, всякие, я не знаю… Так что это совсем не значит «плохо». Просто сейчас мне кажется, что… вообще в принципе мне кажется, чтобы было какое-то развитие, нужно делать в первую очередь то, что интересно тебе, а во вторую очередь, конечно, уже как-то суетиться, рекламироваться, чтобы это люди услышали, чтобы дошло до них. Иногда формат перенастраиваешь, потому что, конечно, часто задают вопрос: «Ну, как , ну, Вы же понимаете, что сейчас все придут, сейчас будет рок-н-ролл, сейчас будут танцы, а тут нет танцев». Ну, мне кажется, за последние как раз несколько лет, скажем так, после Евровидения удалось настроить какую-то большую часть аудитории, которая знает меня и периодически слушает, на то, что могут быть совершенно неожиданные и разные концерты. И, мне кажется, даже это уже людям отдельно интересно: то, что неизвестно, что там будет.
К. Мацан
— А это та же аудитория, которая слушала Вас раньше? Или все-таки новая пришла?
П. Налич
— Я не знаю. Думаю, что, конечно, какая-то новая, какая-то, может быть, откололась, какая-то ходит только на… периодически у нас бывают по-прежнему зажигательные концерты. При том, что я очень люблю зажигательную музыку, очень люблю рок-н-ролл, очень люблю эти самые доритмические(?) вещи, грувы. Иногда хочется потанцевать рок-н-ролл, иногда хочется спеть лирическую песню. Но на данный момент мне просто интересней, наверное… Хотя, нет, на самом деле, какие-то ритмические вещи… Именно в РАМТе, например, есть очень ритмически сложна вещь, прямо на ритме построенная, со всякими перкуссиями, которая тоже очень интересна. Вообще, музыка настолько многообразна и бесконечна, что сказать «ритмична» — это ничего не сказать, сказать «лирична» — тоже ничего не сказать. Поэтому бесконечное количество оттенков, сочетание звуков, сочетание стилей, сочетание инструментов, смыслов, насыщенности текстом, мелодией или, наоборот, простотой — это столько всего, что в этом бесконечно можно заниматься. И просто лабораторное, так сказать, занятие в этом всем — это самое интересное для меня на данный момент. То, что сейчас есть такой проект, скажем так… назовем это страшным словом «проект»… и такие песни, у них такие аранжировки, такой состав, вот у нас там такой хор, такой ансамбль, небольшой оркестр — это так (нрзб.) взаимодействует, это очень интересно. Хочется сделать это хорошо, сделать несколько концертов, потом записать и издать пластинку. С другой стороны, есть какие-то ритмичные вещи, которые состоят из других совершенно музыкальных составляющих, их тоже хочется делать, хочется показать, сыграть и записать.
К. Мацан
— Для меня грань, скорее, проходит не между ритмичными и мелодичными, а между — скажем страшное слово — целеполаганием артиста. То есть, по моим ощущениям, когда в 2007 году песня «Guitar», как принято говорить, «взорвала» интернет, Вы, может быть, сами того не желая, заняли нишу «скоморошества». В этом слове нет ничего уничижительного.
П. Налич
— По факту так оно получилось, да.
К. Мацан
— Это некое искусство развлекать. Искусство увеселять. И это достойное искусство. А на этом фоне мы вспоминаем имена, которые связаны с понятием «русский рок»: Шевчука, Гребенщикова, Башлачева. Которые, скорее, задавали какие-то вопросы, как-то заставляли задуматься. И насколько то, что Вы делаете сейчас, это такая попытка, может быть, выйти из ниши скоморошества, расширить ее? Вы в этих терминах рассуждаете, такой процесс видите?
П. Налич
— Этот вопрос о нишах скоморошества существует в сознании, в основном, только у журналистов. Потому что…
К. Мацан
— На то мы тут и сидим, да?
П. Налич
— Да. Потому что я-то чего? Я спел такие песни, а потом иду, пою другие. И нет у меня никакого в этом смысле (говорит быстро, неразборчиво): «Иди, что-то надо написать, нет, ну, надо сейчас сделать». Конечно, хочется, чтобы люди приходили на концерты просто. То есть главная задача моя — чтобы в зале были люди. Задача моя — чтобы, если я издам альбом, его люди послушали. А для каких-то людей я никогда и не выйду из ниши скоморошества, навсегда останусь там. А для каких-то людей, которые услышали меня позже, они никогда и не узнают… Или узнают: «Ничего себе! И такое тоже было? Ну, ничего себе». Так что, это, на самом деле, вопрос-то не которое мне, а к… кому как интересно, как его задать…
К. Мацан
— А к музыкальным критикам.
(Говорят одновременно.)
К. Мацан
— … с которых мы начали наш разговор.
П. Налич
— Музыкальным критикам, наверное, интересно проследить движение или рост… «Рост» — это я опять же не хочу об этом судить. А если говорить о людях, которых Вы упомянули, замечательных, то это все-таки люди в большей степени, на мой взгляд, связанные с текстами, стихами. То есть в их песнях — Башлачева особенно, Шевчука в большой степени и Бориса Борисовича Гребенщикова — тексты, идеи, сюжеты даже, мне кажется, всегда превалировали над музыкой, а музыка у Башлачева совсем проста, у Шевчука это такое просто «чтобы был драйв», а у Гребенщикова много всяких ориентальных звуков, которые опять же, в моем понимании, настраивают на определенный лад. То есть музыка должна настроить, чтобы ты этот текст услышал. Так я это воспринимаю. А в случае с песнями, которые мы сейчас слушали, мне кажется, в них, скорее, все-таки музыка на первом плане, а тексты вспомогательны, как раз. То есть там, где прозвучали какие-то «бури», тексты — это, скорее, настройка на то, что под музыкой они все-таки находятся. Мне так кажется.
К. Мацан
— У меня свое ощущение от песен, которые мы прослушали. В том смысле, что как раз таки мне-то кажется, что это тот удачный пример, когда снимается вопрос «что первично — текст или музыка?» Первична мысль. Первично ощущение.
П. Налич
— В последней песне уж точно они совершенно наравне идут. Да. Но в первых двух, мне кажется, музыка была на первом плане.
А. Митрофанова
— Можно продолжить все-таки разговор о смыслах? Мне, честно говоря, очень хотелось вернуться к той теме, которую мы в предыдущей части так слегка «завесили». Когда Вы говорили о пути, о пути к вере, момент встречи со Христом, мне кажется, для верующего человека вообще такой в жизни определяющий. А Вы могли бы об этом немного рассказать?
П. Налич
— Я, честно говоря, не готов сказать: «Знаете, я встретился с Христом». Понимаете, это очень сильно, конечно, звучит. И по поводу всех прогнозируемых ощущений я так немножко осторожно к этому отношусь.
А. Митрофанова
— Угу.
П. Налич
— Когда некоторые мои знакомые говорят: «Ой, Вы знаете, ну, как же, когда Причастие, Вы разве не чувствуете этого?» Я бы не хотел тут… Что меня…
К. Мацан
— Очень в русле православной традиции.
А. Митрофанова
— Мистификация — это да…
(Говорят одновременно.)
П. Налич
— В эти ощущения уходить, искать какие-то особые чувства на кончиках пальцев…
К. Мацан
— Речь все-таки не об ощущениях, я так понимаю. Речь, скорее, о том, что, знаете, есть такой афоризм, что «после встречи со Христом, человек, возможно, моментально и не поменяет свою жизнь, но уже точно не сможет жить так, как будто этой встречи с ним не было».
П. Налич
— А, ну, это конечно.
К. Мацан
— Вот у Вас такое было, водораздел такой?
П. Налич
— Ну, я не могу его точно обозначить. Но, наверное, был.
К. Мацан
— А, если можно вопрос по-другому поставить? Вы сказали о пути. Что это путь, который никогда не заканчивается. А что тяжелее всего в себе менять?
П. Налич
— Тяжелее всего избавляться от страха.
К. Мацан
— Какого?
П. Налич
— От страха человеческого, бытового. Страха, что вот: «А! Денег не будет! А! Люди не придут! Я теряю популярность!» Ну, как: слава, деньги, весь набор. «А как же мы будем жить? А семья?» Эти страхи первичны. Как ни странно, страх того, что вдруг перестанет получаться что-то сочинять, вторичен. Потому что кажется, что, если ты будешь правильно настроен и избавишься от первых страхов, то, соответственно, та доза тех самых искорок, о которых я говорил, мы говорили, будет тебе выдана в необходимом и достаточном количестве. И тут по этому поводу беспокоиться незачем, потому что все, собственно, эти способности дадены столько, сколько надо, кому надо, тому надо, в нужных пропорциях и в нужных направлениях. Поэтому об этом, в принципе, тут можно и не беспокоиться. И если перестанут сочиняться песни, значит, перестали сочиняться. Россини вообще в 26 лет, что ли, перестал сочинять. И потом говорил, что лучший его труд — это «Поваренная книга».
К. Мацан
— Кокетливо.
А. Митрофанова
— Вы знаете…
П. Налич
— Да, да. Но мы постараемся, конечно, как Иоганн Себастьян Бах до гробовой доски сочинять. Я надеюсь.
А. Митрофанова
— Постарайтесь, пожалуйста.
П. Налич
— Я, по крайней мере, надеюсь, что порох будет.
А. Митрофанова
— Просто есть страх, а на противоположной чаше весов — если говорить о каких-то замещающих чувствах и прочее — это интерес.
П. Налич
— Нет, еще большой, конечно, страх есть — это не заметить чего-нибудь. Не заметить больших вещей каких-то, которые кажутся маленькими, пробалтываешь о них просто, проходят какие-то отношения с людьми… И ты — бац! — проскочил, вроде, а потом через месяц вдруг понял, что тогда, в тот момент — чик! — какой-то импульс куда-то дал. Чик! — другой импульс дал. И ты понимаешь, что — то, то, то — последствия этого, к чему это приведет, вдруг…
К. Мацан
— А для себя формулируете, как вера помогает этот страх преодолевать?
П. Налич
— Конечно! Потому что в (нрзб.) написано: «Не думать о хлебе». Стараешься просто. Написано же.
К. Мацан
— На этой глубокой философской ноте нашу сегодняшнюю беседу мы, к сожалению, должны закончить. Очень хочется снова Вас в студии у нас увидеть.
П. Налич
— С радостью!
К. Мацан
— Возможно, без повода, возможно, по поводу какого-нибудь очередного музыкального сценического проекта, который, опять-таки, не впишется в то, с чем мы уже к тому моменту привыкнем ассоциировать имя музыканта, композитора, певца Петра Налича, который сегодня был у нас в гостях.
А. Митрофанова
— И был у нас по поводу двух премьер. Первая — это 18 сентября в «Российском академическом Молодежном театре» выходит спектакль «Северная Одиссея», где будет звучать музыка Петра Налича.
П. Налич
— Живая причем.
А. Митрофанова
— Живая, да. И, судя по всему, очень красивая.
П. Налич
— Конечно!
(Общий смех.)
А. Митрофанова
— И 1 октября будет концерт в «Театре Эстрады» с новым наполнением,»Песни менестрелей» будут представлены. Три композиции из этого концерта мы сегодня уже услышали. И сейчас у нас есть шанс послушать что-нибудь еще.
П. Налич
— Да, четвертая называется как раз «Вальс менестрелей».
А. Митрофанова
— Прекрасно.
К. Мацан
— Спасибо огромное еще раз за беседу.
П. Налич
— Спасибо, друзья.
К. Мацан
— В студии работали Алла Митрофанова…
А. Митрофанова
— …Константин Мацан. До свидания!
К. Мацан
— До свидания! И слушаем «Вальс менестрелей».
(Звучит композиция «Вальс менестрелей».)
1 июля. Об отношении ко Христу Его современников

В 11-й главе Евангелия от Матфея есть слова: «Пришёл Сын Человеческий, ест и пьёт; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам».
Об отношении ко Христу Его современников — священник Стахий Колотвин.
Почему совместные застолья Господа с грешниками, с мытарями воспринимали настороженные люди, которые Его плохо знали?
Вот апостолы, они от души вместе с Господом пировали, и никак у них радости в сердце от этого меньше не становилось. Единственное, что смущение из-за критики окружающих фарисеев могло появиться.
На самом деле, нам это можно понять, глядя на невоцерковленных людей, которые вроде Христа уважают, признают, считают, что можно какие-то Его заповеди исполнять, но всё равно знают плохо, потому что точно так же есть подкинутый лукавым стереотип:«Ой, если ты следуешь за Христом, это сплошные страдания, нельзя веселиться, надо постоянно грустить».
Нет, всё-таки, если мы посмотрим, да, в Евангелии есть моменты, где Господь идёт на Голгофу, где Он говорит: «Возьми свой крест, иди за Мною». Но если мы посмотрим на процент, посвящённый этому в евангельском тексте, и процент, где Господь радостно проводил время, — да, в поучениях, да, в наставлениях, да, в путешествиях, вместе со Своими учениками, — то мы увидим, что всё-таки Господь в основном даёт нам такую опору для счастливой жизни с Ним уже сейчас, несмотря на наши грехи.
Поэтому, если ты постоянно ходишь мрачный и угрюмый, значит, что-то в твоей жизни не так. Господь пришёл, чтобы с нами, грешными, вместе здесь порадоваться. Однако вот возьмёт Он с Собой в Царство Небесное или нет, это уже зависит от наших усилий.
Все выпуски программы Актуальная тема
1 июля. О смелости пророчества Исаии

В 10-й главе Послания апостола Павла к римлянам есть слова: «Исаия смело говорит: Меня нашли не искавшие Меня; Я открылся не вопрошавшим о Мне».
О смелости пророчества Исаии — священник Родион Петриков.
Почему апостол Павел называет эти слова Исаии смелыми? Потому что они переворачивают человеческую логику.
Нам привычно думать, что Бог открывается только тем, кто Его ищет, кто, так сказать, достоин. А тут всёсовершенно иначе. Господь Сам приходит к тем, кто даже не думал о Нём.
Это вызов религиозной гордыне. Это как если бы хозяин виноградника, вместо работников, которые трудились у него весь день, первым делом накормил бы случайных прохожих.
Но в этом и есть Евангелие: никогда око за око и зуб за зуб. Господь не ждёт, пока мы дорастём до Него. Он наклоняется к нам, как к детям.
Вот она, смелость Божьей любви.
Все выпуски программы Актуальная тема
1 июля. О личности и трудах Ивана Глазунова

Сегодня 1 июля. В этот день в 1762 году родился издатель Иван Глазунов.
О его личности и трудах — протоиерей Артемий Владимиров.
Когда он завершал свой творческий путь, в его багаже уже были сотни прекрасных, изданных с огромной тщательностью красивых книжных шедевров. По истории, искусству, литературе, свод законов Российской империи, за которые он получил золотую медаль на Владимирской ленте с подписью «За полезное» от самого государя-императора Николая Павловича I.
Иван Петрович Глазунов — пример неутомимого скромного труженика, который не гонялся за успехом и дешёвой популярностью, но целеустремлённо, с молитвой, со скромностью и вместе с добропорядочностью медленно шёл к тому успеху коммерческому, который сделал его лучшим российским издателем двух столиц.
И, поминая с любовью раба Божьего Иоанна, давайте обратим внимание на наш книжный шкаф и остановим свой взор на тех редких уже сейчас книгах, которые сопровождали нас в нашем детстве, отрочестве, были переданы нам с любовью нашими бабушками и дедушками.
Ибо всякая вещь, сработанная с вдохновением и молитвою, несёт в себе некую духовную силу, как, несомненно, это в отношении полезных, душеполезных книг, уже ныне составляющих раритет и украшение нашего жилища.
Все выпуски программы Актуальная тема