Светлый вечер с Алексеем Варламовым (04.08.2015г.) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

Светлый вечер с Алексеем Варламовым (04.08.2015г.)

* Поделиться

А. Варламов 2В гостях у программы Светлый вечер был писатель Алексей Варламов.
Мы говорили о творчестве Михаила Булгакова и об одном из самых известных и загадочных его романов - "Мастер и Маргарита", а так же речь шла о взаимоотношениях Булгакова и Сталина.

Ведущая: Алла Митрофанова

А. Митрофанова

— Добрый вечер, дорогие слушатели! На радио «Вера» программа «Светлый вечер». Я Алла Митрофанова. В гостях у нас сегодня Алексей Варламов, исполняющий обязанности ректора Литературного института имени Горького города Москвы. Здравствуйте, Алексей Николаевич!

А. Варламов

— Добрый вечер!

Наше досье:

Алексей Варламов. Родился в Москве. В 1985 году окончил МГУ. Филолог, писатель, исследователь истории русской культуры 20-го века. Доктор филологических наук и профессор Московского государственного университета. Член союза писателей России, автор более 40 книг, лауреат престижных литературных премий, в том числе Патриаршей литературной премии. Постоянный автор серии «Жизнь замечательных людей». Уже изданы книги о Михаиле Пришвине, Андрее Платонове, Александре Грине, Михаиле Булгакове, Григории Распутине, Алексее Толстом. В этом году вышел новый роман Алексея Варламова «Мысленный волк», действие которого происходит в один из самых острых периодов российской истории — с 1914 по 1918 годы.

А. Митрофанова

— Я даже передать вам не могу всей этой радости, от того, что вы здесь и мы с вами, наконец, будем говорить целый час о Булгакове. Ну почти час. Это потрясающий ваш такой рассказ, который я имела возможность слышать в других эфирах и в других форматах. И вы знаете, разговор получается бесконечный. Мне, например самой всегда тоже очень интересно говорить со студентами о творчестве Булгакова. Безусловно, их больше всего интересует роман «Мастер и Маргарита». Это загадочное явление, которое — я думаю, наши слушатели согласятся, это первое, что приходит на ум в связи с этой фамилией — именно роман «Мастер и Маргарита». У вас, кстати, есть объяснение, почему это так?

А. Варламов

— Надо сказать, что я больше люблю «Белую гвардию» и «Театральный роман». Я очень высоко ценю «Мастера и Маргариту», но если говорить именно о любимых вещах, то у меня это будет скорее «Белая гвардия». Что касается «Мастера и Маргариты», то я думаю, обаяние этого романа в том, что он очень разноплановый. В том, что в нем поразительным образом сочетаются история и современность, вечные темы и злободневные темы. Уныние, отчаяние, и в то же время вера, любовь, надежда.

А. Митрофанова

— Чувство юмора.

А. Варламов

— Невероятное чувство юмора и сатира. И в то же время такая очень высокая, патетическая можно сказать, нота. То есть Булгаков сделал такой «салат», такой «компот» сварил из самых разных смыслов, ощущений. На мой вкус, их даже многовато. Меня, честно говоря, немножко иногда коробит такая неподъемная, ершистая масса, но я понимаю, что читателю это может нравиться.

А. Митрофанова

— Если бы вам представилась такая возможность редактировать этот роман, гипотетически, вы бы какую линию убрали? Если вам кажется, что там слишком много всего.

А. Варламов

— Знаете, я никогда вообще никого не редактирую. Я очень не люблю, когда редактируют меня. Поэтому не только по отношению к Булгакову, но к любому произведению, и гипотетически, и не гипотетически, я считаю, что автор всегда прав. И никто, кроме автора, не может вообще вмешиваться в творческий процесс. Иногда писатели бывают даже благодарны редакторам, которые что-то находят или что-то советуют. Но я думаю, это скорее исключение. Я так скажу — что мне именно сатирическая линия этого романа нравится меньше других. Хотя она очень органическая для Булгакова. Но вот в этом романе, мне кажется, она просто не доведена до ума. Вот такая фельетонная, условно говоря, линия. Линия, которая идет от его раннего московского творчества 20-х годов, от его сотрудничества в газете «Гудок», когда он много писал фельетоны. Вот эта сатирическая линия, которая есть в «Собачьем сердце», в «Дьяволиаде», может быть в «Записках на манжетах». Мне кажется Булгаков интереснее и сильнее своей исповедальностью, чем своей сатирой.

А. Митрофанова

— Поэтому вы больше любите «Белую гвардию».

А. Варламов

— Поэтому я больше люблю «Белую гвардию». «Белую гвардию» я люблю еще за то, что это роман очень христианский. Это действительно роман очень классический, и очень русский. Это роман о русском Рождестве. О Рождестве, которое состоялось, несмотря ни на что. А всё-таки «Мастер и Маргарита» это роман о Страстной пятнице, за которой не последовало Воскресение. Ну или по крайней мере, оно в значительной степени редуцировано, оно носит очень условный характер. Нечистая сила покидает город накануне Пасхи. Но собственно пришла ли Пасха в город? Была ли Пасха в городе? Встретил ли её кто-нибудь? Это всё остается большим знаком вопроса не только для читателя, но думаю и для самого Булгакова. А вот в «Белой гвардии» Рождество конечно факт.

А. Митрофанова

— И это вопрос к самому городу — в каком он находится состоянии, да?

А. Варламов

— Тоже кстати, правда. И вопрос, по нынешним временам, такой может быть излишне политизированный. Но и по тем временам тоже. Но это Киев, безумно Булгаковым любимый, родной русский булгаковский Киев. И Москва все-таки для него чужая. Москва все-таки нэпмановская, советская, очень холодно его принявшая. Москва, в которой он так и не стал до конца своим человеком и не ощутил ее как свой родной дом. Это тоже, как мне кажется, какую-то такую тень на роман набросило.

А. Митрофанова

— У вас замечательная есть книга в серии «ЖЗЛ» о Михаиле Булгакове, у вас там несколько книг вышло, и я надеюсь, что они будут продолжать выходить. Вот когда вы писали о Булгакове, у вас там есть несколько таких открытий. Я, например, от вас об этом узнала, до того, до нашего с вами разговора, мне это в голову не приходило. Разговор со Сталиным, который у Булгакова состоялся. Он работал над романом «Мастер и Маргарита», и вот однажды Сталин ему позвонил, и у них был телефонный разговор. Какую роль этот телефонный разговор сыграл в судьбе Булгакова и как это повлияло на ход повествования в романе «Мастер и Маргарита», вот об этом обо всем я узнала от вас, благодаря вашей книге. И за это огромное вам спасибо. Там много таких моментов. Я думаю, что мы сегодня нашим слушателям всё это сможем рассказать. Ну конечно не в том объеме, как у вас. Для этого нужно читать книгу. Мне бы хотелось, — знаете, вы вот сейчас сказали о нэповской Москве, вот чуть-чуть узнать историю на ощупь. Каким Булгаков приехал сюда, это были 20-е годы, верно? Сюда, в Москву. В каком он был состоянии, что он был за человек тогда, и что с ним стало происходить здесь, что привело к написанию самых известных его произведений?

А. Варламов

— Это интересная, достаточно долгая история. Булгаков приехал сюда осенью 1921 года. Это был не первый его приезд в Москву, в Москве он бывал и раньше. Но тогда он приехал сюда, чтобы именно чтобы здесь «навеки поселиться». И это, как мне представляется, было результатом мучительного выбора, очень сложного колебания, которое он испытал. Ведь предыстория какая — он сражался в Белой армии, он не был таким уж убежденным белогвардейцем, но, по крайней мере, белая идея была явно ему ближе, чем идея красная. И он, если бы на то была его воля, он конечно бы ушел в эмиграцию, он не хотел жить под большевиками. Болезнь, тиф, опрокинула все его планы. Он свалился при одной власти, очнулся при другой. И дальше ему надо было вживаться в советскую действительность. Это всё происходило во Владикавказе. Там собственно началась его карьера драматурга, там были поставлены его первые пьесы. Но всё равно он мечтал о том, чтобы уехать. Он понимал, что трудно ему с большевиками жить. Слишком для него всё чужое.

А. Митрофанова

— И это тот вопрос, который он пронес с собой до конца жизни — уехать или остаться.

А. Варламов

— Безусловно.

А. Митрофанова

— Такая личная драма.

А. Варламов

— И вот в 21-м году он все-таки решает бежать, судя по всему. Потому что из Владикавказа он едет в Тифлис, из Тифлиса он перебирается в Батум, а Батум это ближайший город к советско-турецкой границе. И оттуда действительно была возможность уехать в изгнание, уйти в эмиграцию. И вот судя по всему, всё лето 21-го года он колебался — то ли все-таки попытаться уйти туда, на юг, налево, то ли все-таки ехать куда-то в Россию, на север, направо. И вот он решает — мы не можем это утверждать стопроцентно, но складывается впечатление — он же такой аналитик, он шахматист, он преферансист, он очень рассчитывал, расчислял жизненные варианты. И он приходит к выводу, что в Москве жизнь начала меняться, в Москве начался нэп. Нэп начался весной 21-го года, после провала, после подавления Кронштадтского восстания. Ленин, дьявольски изворотливый и умный политик, понял, что дальше так продолжать нельзя, надо менять политику по отношению к крестьянству, прежде всего, убирать продразверстку, вводить продналог. И это имело последствием изменения во всей экономике, и в том числе и в культурной жизни. Потому что эта культурная жизнь стала восставать, реанимироваться. Начали издаваться книги, стали театры лучше работать, чем раньше, кинематограф и т.д. То есть культура стала оживать. И Булгаков видимо делает для себя выбор, попытаться все-таки реализовать себя, а он мечтал о театральной карьере в первую очередь, и о писательской карьере, пытаться реализовать здесь, в Советской России. Предполагая, что вот как бы жизнь возьмет свое. Постепенно вот эти прежние формы бытия, пусть не в полном объеме, но станут возвращаться, революционный кошмар кончится. И он едет в Москву, понимая, что именно столица, это главный город, где эти изменения будут самыми заметными, и где ему легче всего будет сделать себе имя в литературе, в культуре. Ему уже 30 лет, он уже не мальчик, ему же надо в жизни как-то определяться. И вот так он приезжает в Москву, которая встречает его необыкновенно жестоко и сурово. Потому что в Москве у него нет работы, в Москве у него нет жилья, плюс вскоре начинаются холода, он человек южный, и по природе и по образу жизни. И когда вы читаете в «Собачьем сердце» первые страницы, когда голодный Шарик испытывает дикий холод, тоску и ужас, я думаю, это во многом Булгаков свои собственные ощущения от первой московской зимы испытывает. Она была чудовищная, эта первая московская зима, потому что он голодал буквально несколько дней физически. Сохранился его дневник, где он об этом пишет. Но он был полон сил, энергии, он вгрызался в эту московскую жизнь, он в конце концов сумел найти себе работу, он стал понемножку зарабатывать. С помощью Надежды Константиновны Крупской ему удалось решить жилищный вопрос и получить небольшую комнатку в том самом доме, где сейчас музей-квартира Булгакова и который впоследствии будет описан в романе «Мастер и Маргарита». И вот так началось такое медленное восхождения Булгакова художника в Москве.

А. Митрофанова

— Что касается его литературных трудов того времени — понятно, это фельетоны, это журналистская в основном работа. А потом смотрите, потом начинают появляться «Собачье сердце», начинают появляться пьесы театральные, которые, в общем-то, с успехом идут. И потом в какой-то момент своей жизни он берется за роман, который получит впоследствии название «Мастер и Маргарита», но который, насколько я понимаю, замышлялся совершенно иным. «Копыто инженера», какие-то там еще вариации на ту же понятную и знакомую ему тему. Происходящее в Москве и взгляд фельетониста на окружающую его советскую реальность и бредовость, с позволения сказать, определенных вещей и отношений, которые разворачиваются у него на глазах. Как эволюционировал этот замысел от — если я права, конечно — из этой точки «А» в точку «В» или «С», которую мы знаем сейчас как финальную редакцию романа. Когда там появились эти ключевые фигуры? Заглавные герои?

А. Варламов

— Замысел написать роман исследователи действительно относят к концу 20-х годов. В каком-то смысле это было продолжение и «Роковых яиц», и «Дьяволиады», и даже «Собачьего сердца», потому что заметьте, везде один и тот же мотив. В повседневную жизнь людей, достаточно абсурдную жизнь людей, врывается некая сверхъестественная сила. Она может принимать разные формы, она может быть связана с наукой, или с каким-то колдовством, или с какими-то демоническими силами. Но, так или иначе, она носит сверхъестественный характер и, как правило, темный, отрицательный, разрушающий сверхъестественный характер.

А. Митрофанова

— Кстати говоря, почему появляется эта сверхъестественная сила, демонического такого характера в его произведениях с такой настойчивостью, видимо не достойной лучшего применения? Что ни возьми, везде это…

А. Варламов

— Ну, есть такая версия одного — я бы не назвал его прямо православным исследователем в таком строгом смысле этого слова, но это видимо явно человек православный. Я в интернете вычитал точку зрения, которая поразила меня своим радикализмом. Что в ту пору, когда Булгаков был наркоманом, он действительно, мы знаем из его биографии, он целый год принимал морфий, и это было очень сурово и жестоко.

А. Митрофанова

— Вот это как раз следствие болезни — тифа?

А. Варламов

— Нет, это с тифом не связано, это связано с его врачебной деятельностью в Смоленской губернии, еще до тифа.

А. Митрофанова

— Да, верно.

А. Варламов

— Это всё было в Первую мировую войну. Что морфий — это была такая сделка с дьяволом. Что морфий убил Булгакова-врача и родил Булгакова-писателя. И поэтому Булгаков как бы изначально писатель, родившийся, как Фауст, который продал душу Мефистофелю, вот так примерно Булгаков продал душу какой-то дьявольской силе и собственно от нее получил талант и поэтому под таким дьявольским знаком и проходит всё его творчество. Я с такой оценкой не согласен лично. Но то, что у Булгакова был действительно какой-то невероятный интерес к темной стороне жизни, к темной метафизике, это факт. Это, с одной стороны, литературная традиция, идущая хоть от Гоголя, хоть от Гофмана, в русской или в европейской, в немецкой литературе.

А. Митрофанова

— И свойственная Серебряному веку.

А. Варламов

— Свойственная Серебряному веку, безусловно, потому что, конечно, писатель Булгаков это писатель Серебряного века. Не столько по факту биографии, сколько по факту воспитания, по факту такой вот поколенческой принадлежности что ли. Он вышел из этого Серебряного века. И поэтому это объяснимо. Конечно, морфий повлиял, может быть не так лобово, как говорилось. Но то, что Булгаков явно хлебнул какого-то инфернального опыта личного, это повлияло. Другое дело, что он скорее пытался его преодолеть. И просто сводить Булгакова только к этой, отдавать Булгакова в демонические силы, это просто не по-хозяйски. Это расточительно, этого нельзя делать.

А. Митрофанова

— Я согласна.

А. Варламов

— Но отрицать некоторую связь, отрицать влияние, отрицать эту печать на творчестве Булгакова, его судьбе, тоже было бы несправедливо. Поэтому лично для меня это понятно, что он в главном своем романе как бы не мог без этого обойтись. И даже в «Белой гвардии», на самом деле это тоже есть, только там это скорее реализуется в образах вполне реалистических. Там тот же Петлюра скорее будет какой-то дьявол в силу своей чудовищной кровавой жестокости.

А. Митрофанова

— Алексей Варламов, писатель, автор книги о Михаиле Булгакове в серии «ЖЗЛ» сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера», исполняющий обязанности ректора Литературного института имени Горького в Москве. Алексей Николаевич, возвращаясь к разговору о демонической силе в произведениях Булгакова. Вы однажды сказали такую вещь — Булгаков отпал от Бога, потому что он был писателем от Бога. Парадоксальная такая история. То есть, он был писателем от Бога, поэтому… Что вы имели в виду, как это увязывается?

А. Варламов

— Я имел в виду, что у Булгакова, конечно, был, несомненно, высочайший литературный талант. А я полагаю, что литературный талант может быть только от Бога, и больше ни от кого. Вообще, как любой талант. Мне кажется, что талант есть дар Божий. Другое дело, как человек этим талантом распорядится. Другое дело, чему он будет служить с помощью своего таланта. И здесь вот, если говорить про булгаковский случай, я бы сказал так — что писателю все-таки суждено в той или иной степени переживать то же, что переживает страна. То же, что переживает народ, к которому он принадлежит. Булгаковское отпадение от Бога, как мне представляется, было в большей степени вызвано тем, что Россия отпала от Бога. И он, как русский писатель шел с Россией эту часть пути, он оказался в той части России, которая от Бога отпала, и которая потом пыталась мучительно к этому вернуться. Это не только его личная трагедия, это не только его личный путь. Это путь и многих русских людей, и многих русских писателей. И почти все, кем я занимался в своей жизни, о ком я писал ЖЗЛ-овские книги, так или иначе этот момент отпадения, поисков или выдумывания Бога, или возвращения к Богу, так или иначе все через это прошли. И Булгаков в свой черед, несомненно, тоже прошел. Причем это отпадение от Бога случилось в его судьбе достаточно рано, по крайней мере, от церкви уж точно. Он, родившийся в церковной среде, он, чьи предки уходили на много-много поколений в церковную среду, и по линии отца, и по линии матери, он же, в общем, перестал соблюдать повседневные правила христианской жизни, еще когда был гимназистом. Перестал и говеть, и причащаться, и соблюдать посты, и ходить в храм, всё это случилось задолго до революции. И вот мне кажется, что… Есть такая замечательная книга Мариэтты Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова», она тоже автор этой книги, она размышляла о том, что произошло с Булгаковым. И у нее есть такая теория, что фундамент детской веры все-таки был в нем невынимаем, он все равно остался. И как бы мы не оценивали в дальнейшем его творчество, важно иметь в виду, что этот фундамент в нем был. Моя точка зрения, что дело было немножко сложнее. В том-то и дело, что фундамента тоже не было. Фундамент тоже был вынут, изъят, вымыт всеми этими его еще юношескими поисками, юношескими отступлениями, и образовалась пустота. Пустота, которая чем-то должна была быть заполнена. Он ужасно страдал от этой пустоты. И вот это на самом деле объясняет тот факт, что Булгаков так или иначе к религиозной теме все равно возвращался. Как художник. На самом деле он был человек прагматичный, он совершенно не собирался быть подпольным писателем. Он совершенно не собирался быть непечатаемым при жизни писателем, чьи произведения увидят свет четверть века спустя после его смерти. Он хотел получить «здесь и сейчас». И он понимал, о чем можно писать, о чем нельзя. Но тогда возникает вопрос — зачем он стал вообще писать роман «Мастер и Маргарита»?

А. Митрофанова

— Очень хороший вопрос.

А. Варламов

— Вопрос, зачем?

А. Митрофанова

— Очень хороший!

А. Варламов

— Он ведь понимал, что это не будет напечатано. А он столько сил, столько души, столько времени в это всё вложил. Вот как мне кажется, именно тем и объяснялось. Что он как художник он мог всё, кроме одного — он не мог выбрать для себя тему. Тему выбирала для него некая высшая сила. Думаю, божественная сила. Именно эта сила заставляла его обращаться к этому вечному евангельскому сюжету, который он не мог рассматривать в отрыве от сюжета демонического, дьявольского. Для него эта связь добра и зла, связь света и тьмы — это была его картина мира, он так видел мир, ему надо было это обозначить, исследовать и понять. И понять, почему зло так всесильно, а добро такое слабое, добро такое ничтожное. Почему зло побеждает и в конечном итоге берет на себя функцию добра. Почему скажем тот же Сталин, фигура без сомнения инфернальная, но почему Сталин вершит добрые дела, по крайней мере, по отношению лично к нему. Он не мог над этим не задумываться. И вот это странное соотношение добра и зла, вот это мне кажется та причина, которая заставляла его обращаться и к силам света, и к силам тьмы. Без чего картина жизни была бы для него неполной.

А. Митрофанова

— У меня роятся вопросы в голове. Наверное, в первую очередь я у вас спрошу о Воланде. Эпиграф все помнят, я думаю. «...Так кто же ты, наконец? — Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Это эпиграф из «Фауста» Гете. И, безусловно, фокус внимания в данном случае на Воланде. Мы когда со студентами начинаем на занятиях разбирать этот роман, я всякий раз неизменно сталкиваюсь с очарованием. Дети очарованы этой фигурой, очарованы Воландом, и он представляется действительно и всесильным, и могущественным, и т.д. Потом мы начинаем разбираться, что конкретно он сделал, какие шаги он предпринял. Выясняется всё время какое-то мелкое хулиганство. По мелочи всё. Я опять же могу ошибаться, но мне кажется, что на роль какого-то глобального властителя он совершенно не дотягивает, не того масштаба фигура. Есть какая-то внутренняя импотенция что ли в нем, в этом герое, которая не позволяет ему занять то место, на которое он претендует, и то, как он себя декларирует, соответствовать этому не позволяет. Вы, наверное, со мной не согласитесь.

А. Варламов

— Я вас понимаю, и хотел бы с вами согласиться. Но я боюсь, что все-таки логика романа немножко опрокидывает эти ваши рассуждения. То, что вы говорите, скорее, характеризует воландовскую свиту — вот это мелкое хулиганство, шутовство, по-своему обаятельное, смешное. А все-таки сам Воланд он не так много делает. Но если он делает, то он делает по-крупному. Он собственно обеспечивает эвакуацию Мастера и Маргариты из земного мира и отправляет их в вечный покой.

А. Митрофанова

— Но с их согласия.

А. Варламов

— Ну да, но это не отменяет того факта, что это делает он. И у него есть сила и власть это сделать по договору с Иешуа. Конечно, это не христианский роман. Конечно, для христианина, если уж так буквально трактовать, предположить возможность подобного рода контракта это невозможно — это выдумка, это фикция, это абсолютно художественный вымысел. И на мой взгляд, не надо пытаться трактовать этот роман с богословской точки зрения, потому что мне кажется, это изначально будет бесплодно и бессмысленно.

А. Митрофанова

— Но эта сюжетная линия она восходит к «Фаусту» Гете, а «Фауст» Гете восходит к Книге Иова, «Пролог на небесах». Это же такие истории…Мне кажется, спорный вопрос.

А. Варламов

— Восходят-то они, восходят, но мне кажется, они так много теряют при этих переводах, при этих трансформациях…

А. Митрофанова

— Я согласна.

А. Варламов

— Тем более за такую длительную историю человеческого существования. Да, конечно, там была договоренность, если так можно выразиться, но я не очень дерзаю рассуждать на библейские сюжеты. Я всегда относился к Книге Иова в этом смысле немножко иначе, чем скажем, к Евангелию. Для меня этот библейский сюжет, связанный с Иовом, он тоже носит отчасти литературный характер. Я читаю это, именно воспринимая скорее как притчу.

А. Митрофанова

— Давайте вернемся к фигуре Воланда и к фигуре главных героев. У нас Мастер и Маргарита есть в романе Булгакова как основные персонажи. Но они там появились, насколько я знаю, не сразу. В какой момент возникли они там?

А. Варламов

— Я вам затрудняюсь сейчас точные даты назвать.

А. Митрофанова

— Это ведь связано с определенными событиями в жизни Булгакова, не с датами. Насколько я понимаю.

А. Варламов

— События отчасти носили биографический характер. В общем, понятно, что действительно толчком к созданию образа Маргариты стала третья жена Булгакова Елена Сергеевна, с которой он познакомился на Масленицу 1929 года. И у них сначала начиналось всё как просто такой обычный фривольный роман, а дальше это переросло в какое-то очень глубокое чувство. И собственно линия взаимоотношений Мастера и Маргариты действительно в той или иной степени соотносится с линией взаимоотношений Булгакова с Еленой Сергеевной. Так эта линия стала сюжетной линией романа, а Елена Сергеевна в том или ином виде стала персонажем. И можно говорить о том, насколько она была близка своей героине, насколько нет, но Булгаков-то совершенно точно во многом антипод своего Мастера. Если Мастер подпольный писатель, не мечтающий ни о какой славе, ни о каком признании, ни о каком вознаграждении. Если трудно предположить, чтобы Мастер писал письма Сталину, или ходил на приемы в американское посольство, или мечтал поехать за границу, или служил в Художественном или Большом театре, как угодно. То в жизни Булгакова всё это было. То есть фактически, как мне представляется, Булгаков написал такое альтер эго, он написал действительно абсолютно чистого художника, для которого творчество не просто самоцель и награда, а он действительно ничего другого не представляет, что оно может быть. Он живет в этом романе, он автор этого романа, и всё! Всё остальное для него не имеет значения. Булгаков, конечно, был литературным человеком, он прекрасно понимал все привходящие, то есть он как бы очищал эту писательскую натуру, привнося ее в роман. И дальше вот самый сложный любовный треугольник, который был — Булгаков, Елена Сергеевна и муж Елены Сергеевны, Сергей Шиловский — это тоже в той или иной степени в романе отразилось. И много что отразилось из его жизни. Линия Иешуа во многом возникла — вот как я считаю это уже детские впечатления Булгакова, которые действительно были так для него важны, и он все время возвращался к этому своему детскому опыту веры, и, безусловно, к фигуре, которая для каждого русского человека и для каждого русского ребенка была ключевой, фигура Спасителя, и пытался на свой манер ее истолковать. Плюс, конечно, я думаю, Булгакова не могло не поразить то, как христианская Россия ринулась в безбожие. Не вся Россия, но, тем не менее, значительная часть России, и интеллигенции, ее русской даже уже и не назовешь, некой советской интеллигенции, некой новой интеллигенции. Его, конечно, это потрясало, это видно по его дневнику середины 20-х годов, и мне кажется, он художественно пытался это осмыслить. То есть вот тот страшный разрыв, который произошел в его родной стране, то, как она из одного состояния как бы метнулась в другое за очень короткий срок на его глазах — вот это мне кажется, та атмосфера, в которой этот роман создавался. А дальше он добавлял туда, добавлял туда, сюжетные линии, добавлял свои представления о природе художественного таланта, о природе власти, что для него было очень важно, о природе человеческой слабости. «Трусость есть худший из пороков». И действительно очень любопытно, мы заговорили с вами про Сталина, про разговор Булгакова и Сталина. Ведь Сталин долгое время был покровителем Булгакова.

А. Митрофанова

— Мы сейчас вернемся к этой теме. Я напоминаю, в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» Алексей Варламов, писатель, автор книги о Михаиле Булгакове в серии «ЖЗЛ» и исполняющий обязанности ректора Литературного института имени Горького в Москве.

А. Митрофанова

— Еще раз добрый вечер, дорогие слушатели! Напоминаю, в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Алексей Варламов, писатель, автор книги о Михаиле Булгакове в серии «ЖЗЛ» и исполняющий обязанности ректора Литературного института имени Горького, я, Алла Митрофанова. Мы говорим о Булгакове, его творчестве, его романе, наверное, самом известном, «Мастер и Маргарита». Так уж получается, что даже люди, которые не имеют возможности, времени или сил книги читать, с этим романом так или иначе знакомы и разговор о нем всегда готовы поддержать. Алексей Николаевич, мы начали про Сталина с вами говорить. Это же очень сложная такая тема в жизни Булгакова. Это фигура фактически роковая. Какую роль Сталин играл в жизни Булгакова?

А. Варламов

— С точки зрения Булгакова он играл хорошую роль. С моей точки зрения, он играл плохую роль. Точка зрения Булгакова, как вы понимаете, здесь гораздо важнее. Сталину действительно очень понравился спектакль «Дни Турбиных». Поэтому Сталин любил не то чтобы Булгакова, он любил пьесу, которую тот сочинил, и пьесу, по которой был поставлен превосходный спектакль. Сталину нравились ее открытые прямодушные герои, которые никогда не всадят нож в спину. А Сталин как азиатский восточный человек больше всего боялся тайных врагов, предателей.

А. Митрофанова

— И всю страну записывал в эти самые враги.

А. Варламов

— И был склонен видеть во многих из тех людей, которые его окружали, или не окружали, он был склонен видеть таких вот скрытных врагов. А булгаковские как раз были открытые враги, это было Сталину симпатично. И Сталин эту пьесу защищал. Булгаков напрямую об этом мог не знать, но, скорее всего, догадывался. Потому что тот факт, что пьеса «Дни Турбиных», несмотря на дикое противодействие советской критики тогдашней, шла в течение трех лет в лучшем московском театре, Художественном театре, МХАТе, шла с аншлагом, через день. Принося невероятную прибыль театру, что немаловажно было, особенно в 20-е годы, и автору, который сумел очень заметно поправить свое материальное положение. А потом вдруг эту пьесу снимают, в 1929 году пьесу сняли. Причем сняли при обстоятельствах очень непонятных. Еще в декабре 28 года Сталин в письме Билль-Белоцерковскому, который требовал пьесу запретить, Сталин берет ее под защиту. И смысл сталинского письма Билль-Белоцерковскому примерно такой — что вот когда товарищи пролетарии и прочие коммунисты научатся писать, как Булгаков, тогда Булгакова мы снимем. А пока учите матчасть. Пока учитесь писать так, как написана пьеса «Дни Турбиных». То есть Сталин, человек, в общем-то, с недурным вкусом, литературным и театральным, он действительно эту пьесу оценил. А потом сняли эту пьесу. Долгое время было непонятно, что там такое произошло, почему в декабре она Сталину нравилась, а в феврале ее сняли. Только некоторое время тому назад, когда была опубликована стенограмма встречи Сталина с делегацией украинских писателей, прибывших в Москву на культурный литературный форум, стало понятно, что это они заставили его снять. Они просто потребовали снять пьесу за то, что она носит антиукраинский характер. И Сталин, который от своих коммунистов так вот легко отмахнулся, здесь он почувствовал опасность, которая заставила его отречься от Булгакова. Булгаков едва ли конечно знал подробности всех этих перипетий, всех этих интриг. Хотя какие-то слухи по Москве ходили. Я в дневнике у Пришвина потом читал, что факт этой встречи, этого разговора, тогдашним литераторам был известен. И вот как мне представляется, это отречение, оно во многом легло в основу образа Пилата. Человек, облеченный властью, отрекается от того, кто ему симпатичен, близок. Как Пилату близок Иешуа. Но исходя из высших политических соображений, Пилат отрекается. Вот я думаю, здесь тоже какая-то важная психологическая загадка, психологическая сцепка двух этих характеров. Но потом, тем не менее, Сталин снова берет Булгакова под защиту. И вот Булгаков чувствовал какие-то качели, он чувствовал, что это человек, который может вытащить, может погубить. Может предать, может наоборот спасти. Он всемогущ в проявлениях своей натуры, и эта натура Булгакова чрезвычайно влекла. И я думаю, что Воланд не то, чтобы напрямую питался личностью Сталина, но то, что Булгакова интересовала проблема земной власти, которая есть у Пилата, и проблема неземной власти, которая есть у Воланда, и метафизика этой власти — ему как художнику хотелось это осмыслить, и как бы изучить влияние этой власти на художника, вот это факт. А что касается его личного дальнейшего отношения к Сталину, то я не соглашусь с популярной трактовкой — что мы будем писать и вас уважать, а вы нас не трогайте. Как раз Булгаков хотел, чтобы Сталин его трогал. Как раз Булгаков видел, что среди многочисленных людей, которые его травят, истязают, преследуют, запрещают, Сталин как верховное лицо в стране, единственный, кто способен взять его под защиту. И он наоборот, обращался к Сталину, много писем ему писал, он искал постоянно встречи с ним. Тут не было такого дистанцирования, здесь скорее отношения были такие патерналистские. Булгаков действительно воспринимал Сталина как человека, способного решить все его проблемы. И когда Булгаков, ведь последнее произведение Михаила Афанасьевича это не роман «Мастер и Маргарита», последнее произведение пьеса «Батум», посвященная молодому Сталину. И есть такая точка зрения, что Булгаков как бы сорвался со своей высоты, Булгаков пошел на компромисс, Булгаков продался, если уж говорить совсем грубо. Вот мне кажется, такая точка абсолютно не учитывает психологию Булгакова — там не было компромисса,…

А. Митрофанова

— Это было искренне.

А. Варламов

— Искреннее уважение к этому человеку, искренний интерес к этому человеку. И плюс, ведь эту пьесу Булгаков писал, когда он уже был достаточно старым человеком, по крайней мере, психологически старым. Физически ему еще пятидесяти не было, он умер в 49 лет. Но, конечно, он прожил за эти 49 лет такую громадную жизнь, и он уже был настолько измотан и болен, и измучен, и герои его последних произведений, тот же Мастер, или он писал о Дон Кихоте, это старые уставшие люди. И ему как противоядия хотелось, как воздуха, как энергии — хотелось написать молодого, сильного, задорного, обаятельного, романтического симпатичного человека. Поэтому мне кажется, что история отношений Сталина с Булгаковым носит такой вот характер восхищения со стороны Булгакова Сталиным, и уважения со стороны Сталина к Булгакову.

А. Митрофанова

— А вот смотрите, вы упомянули Понтия Пилата и Иешуа Га-Ноцри. Пилат предает Иешуа и после этого постоянно испытывает какую-то гложущую его тоску, которая навеяна тем, что ему хотелось бы поговорить с этим бродячим философом, но он не может этого сделать, и он вынужден с этим жить. Он успокаивается только в финале, когда они идут по лунной дорожке вместе, и с ним его собака. Перевертыш такой получается, потому что опять же, насколько я понимаю, в жизни Булгакова было такое желание, была потребность со Сталиным поговорить.

А. Варламов

— Невероятная потребность, невероятная.

А. Митрофанова

— Ему Сталин дал основания надеяться, что этот разговор может случиться.

А. Варламов

— Да, конечно.

А. Митрофанова

— И Булгаков всю жизнь ждал, что это может произойти, а этого не произошло.

А. Варламов

— И он пьесу писал во многом потому, последнюю пьесу «Батум», что он понимал — Сталин придет на премьеру. И тогда Булгакова как автора представят, и тогда этот разговор состоится.

А. Митрофанова

— А получилось?

А. Варламов

— Нет. Не получилось.

А. Митрофанова

— Не получилось. Получается, что не это должно быть основанием-то. Для творчества. Хотя кто знает? Я это к чему — ведь был разговор, телефонный разговор Сталина с Булгаковым. И по вашим наблюдениям этот разговор произошел в Страстную пятницу тысяча девятьсот… напомните.

А. Варламов

— 30-го года.

А. Митрофанова

— 30-го года, Страстная пятница.

А. Варламов

— 18 апреля.

А. Митрофанова

— Это как раз время, когда Булгакова перестали ставить, он оказался в вакууме, перестали публиковать. И он написал несколько писем Сталину, и в ответ Сталин ему позвонил. Собственно говоря, в письмах он просил о том, что либо дайте мне возможность публиковаться, либо разрешите мне уехать. А дальше произошел этот телефонный разговор, после которого Булгаков с одной стороны, пылал надеждой встретиться со Сталиным лично и поговорить, а с другой стороны, говорил о себе сам, что «я чувствую себя трупом на берегу, через который перекатываются волны». Что там за драматургия такая произошла, что за жизненная коллизия?

А. Варламов

— Ну, эта фраза — что он чувствует себя трупом на берегу, через который перекатываются волны — мы датируем ее условно 38-м годом. Эта фраза, если не ошибаюсь, из письма Булгакова к кому-то из его друзей, может быть из дневника Елены Сергеевны, где она записывает высказывания Булгакова. Но так или иначе, это конец 30-х, когда он был действительно невероятно измучен, измучен от того, что он как Сизиф катил, катил камень на гору. Он не был Мастером по своей натуре, он хотел печататься, он хотел ставиться, он хотел…

А. Митрофанова

— Успеха хотел.

А. Варламов

— Хотел успеха.

А. Митрофанова

— Заслуженного.

А. Варламов

— Заслуженного, прижизненного успеха. Успеха, который он пережил в 20-е годы и который был у него отнят. И это у него точно совершенно болело, и не давало покоя. А разговор со Сталиным это 30-й год, это совсем другая психологическая ситуация, он еще не настолько измучен, он скорее ошеломлен, потому что у него враз отняли всё, что у него было. У него было положение, у него было три пьесы в московских театрах, у него был устойчивый финансовый доход.

А. Митрофанова

— И читатели были, и зрители.

А. Варламов

— Читателей к тому моменту у него уже не было, потому что последний раз его публиковали в 27-м году, «Записки юного врача» в медицинском журнале. А до этого была «Белая гвардия» в журнале «Россия», опубликованная на две трети. Журнал закрыли. Перед этим были «Роковые яйца», но это был 24-й, 25-й год. То есть в принципе как прозаик он замолчал гораздо раньше по сравнению с драматургом. Все-таки как драматург он замолчал в 29-м году. И он действительно пишет Сталину письмо, в котором он просит либо дать ему работу, потому что он умрет с голоду, либо выпустить его за границу. И Сталин ему звонит, 18 апреля 1930 года. Я потом специально посмотрел, что это за день.

А. Митрофанова

— В Страстную пятницу

А. Варламов

— Это была Страстная пятница, 3 часа дня. И я думаю, что конечно для Булгакова это совпадение было поразительным. Он не мог не соотнести, все-таки для него, для человека, выросшего в христианской среде, Страстная пятница это Страстная пятница. И тот факт, что Сталин в этот день… Соотносил ли это Сталин, большой вопрос. Сталин тоже, как мы знаем, вырос, по крайней мере учился в семинарии, но думал ли он в апреле 30-го года о том, что чрез два дня Пасха? Наверное, думал. Ну вот как не думать о том, что это Страстная неделя и скоро будет Пасха.

А. Митрофанова

— Если в тебе это заложено с детства.

А. Варламов

— Да, любой русский человек об этом думал. Так что вот тут в любом случае всё очень не просто. Булгаков же писал Сталину в этом письме, что я писатель мистический. Он действительно верил в некую мистику. Может и Сталин тоже верил, не знаю. Так или иначе, этот разговор он действительно изменил положение Булгакова. Потому что Булгакову после этого дали работу. Работу в Московском Художественном театре. Он говорит: «Меня туда не берут». Сталин говорит: «А вы еще раз позвоните!» Он позвонил, и его с распростертыми объятиями взяли. И вроде бы всё хорошо, потому что он социально защищен. МХАТ это же элита такая. А с другой стороны, он-то думал, что теперь вообще вся его жизнь переменится, а вся его жизнь не переменилась. Его по-прежнему не печатали, пьесы, в общем, шли, но… Это долгая история, но не получилось у него такого вот успешного всплеска театрального, как был в середине 20-х. И поэтому он чувствовал неполноту сталинской заботы о себе. Считал, что просто до Сталина не доходят, не доводят, он не вникает. И забрасывал его письмами, по крайней мере, мы знаем штук 10 писем, написанных в разные годы. За границу он очень хотел попасть, просто мечтал, он в клетке себя чувствовал здесь в Советском Союзе. А Сталин игнорировал. Просто не отвечал. Не отвечал и не отвечал. И Булгакова, конечно, это дико подавляло, мучило его. И Сталин стал его наваждением, навязчивой идеей.

А. Митрофанова

— Мы продолжаем в нашей студии разговор с Алексеем Варламовым, писателем, автором книги о Михаиле Булгакове в серии «ЖЗЛ», исполняющим обязанности ректора Литературного института имени Горького в Москве. И мы говорим о Михаиле Афанасьевиче Булгакове сегодня. А был такой момент, что Сталин спросил у него — может быть, действительно, мы вам надоели, может быть, отпустить вас… Или это все-таки трактовка?

А. Варламов

— Нет, тут какая штука. Вот разговор Булгакова со Сталиным. Понятное дело, его никто не записывал на диктофоне. Откуда мы знаем про этот разговор? Про этот разговор мы знаем из двух источников: это воспоминания Елены Сергеевны и воспоминания Любови Евгеньевны. Любовь Евгеньевна Белозерская была действующая жена Булгакова на тот момент, Елена Сергеевна будущая. Сталин позвонил на квартиру, где Булгаков жил с Любовью Евгеньевной. И Булгаков рассказал ей об этом разговоре, она много лет спустя его воспроизвела. Дальше Булгаков в тот же день пошел к Елене Сергеевне, с которой дружил, ей рассказал, Елена Сергеевна много лет спустя записала. Поэтому о чем они там говорили на самом деле, мы не знаем. И фраза «правда ли, что мы вам очень надоели», эту фразу мы знаем из такого источника. Но лично мне эта фраза очень нравится стилистически. Дело в том, что в письме к Сталину Булгаков хотел дать понять, что вот его травит вся эта свора критиков. И он обращается к верховному правителю как к некому справедливому судии, что вот «наведи порядок, батюшка»…

А. Митрофанова

— Вполне в духе, в русском менталитете заложено…

А. Варламов

— …«Приструни своих». А тот спрашивает: «Мы вам очень надоели». Он берет на себя ответственность за этих людей, он себя не отделяет от них, что было бы легче всего сделать — «да, перегнули палку, а я разберусь» — нет, «мы». Это изобличает действительно в Сталине человека государственного мышления, ответственного человека. И вот единственное, что мы точно знаем про разговор Булгакова и Сталина, это та характеристика, которую дал этому разговору сам Булгаков в письме к Вересаеву. Вересаев старейший русский писатель, которого Булгаков очень любил, с ним дружил. И есть письмо Булгакова, написанное где-то год спустя после разговора, но все-таки это письмо самого Булгакова. И Булгаков пишет, что разговор с генсеком, это был разговор элегантный, Сталин говорил с ним элегантно. Я думаю, что в устах Булгакова это очень высокая оценка. Это оценка, изобличающая вкус, культуру, эрудицию Сталина. То есть действительно Сталин произвел на него очень сильное впечатление, он его обаял, очаровал, он в каком-то смысле его приручил, околдовал. И поэтому я думаю, что здесь… Ведь пройдет много лет, и Сталин уже по преданию, после смерти Булгакова скажет фразу: «Наша сила заключается в том, что мы таких как Булгаков заставили работать на себя». Страшная фраза, фраза, просто убивающая Булгакова, фраза, против которой он бы взбеленился. Потому что все равно для него, при всем его уважении к Сталину, личная его независимость была дороже всего. Но с точки зрения Сталина…

А. Митрофанова

— Но он же потерял эту независимость после разговора со Сталиным. Перестал быть свободным человеком.

А. Варламов

— Вот в том-то и дело. Вот и получается, что в глазах Сталина все-таки Сталин-то оказывается прав. И тот факт, что последнее произведение Булгакова пьеса «Батум», тоже как бы подводит к этой схеме. Что был такой независимый гордый Миша Булгаков, а стал писателем, пусть не таким как Фадеев, Катаев, но тем не менее.

А. Митрофанова

— И Слава Богу.

А. Варламов

— Но все-таки я думаю, что и выше Сталина была сила, которая отслеживала то, что делает Булгаков и направляла его туда, куда надо было его, этой силе ей направить.

А. Варламов

— Это ваша теория про садовника.

А. Варламов

— Про садовника, да.

А. Митрофанова

— Который отрезает те ветки…

А. Варламов

— Те ветки, которые не плодоносят, и оставляет те, которые плодоносят. Так вот, подчинил, конечно, себе Сталин Булгакова, в чем-то подчинил. Но без этого бы не был написан роман «Мастер и Маргарита», который так нравится нашим радиослушателям.

А. Митрофанова

— А почему?

А. Варламов

— А потому что иначе не было бы той атмосферы, в которой этот роман родился. Иначе бы Булгакова так не мучил бы этот вопрос о том, что такое власть человека над человеком. О том, как зависит человек от чужого мнения, от власти синедриона, от толпы, от той же критики. Где граница этой независимости человека, духовной свободы человека? Кто ей управляет? Кто эти границы нарезает, кто их расширяет или сужает? Вот всё бы это его не до такой степени волновало лично, как это волновало его теперь. Не было бы этих слов: «Боги, боги! Как грустна вечерняя земля, как таинственны болота, это знает уставший». Не был бы уставший человек. А роман «Мастер и Маргарита» это отчаянный, грустный, едва ли не самый пессимистический и печальный роман, который просто скрашивается юмором, сатирой, но это всё наносное, это можно стереть. На самом деле это роман безнадежный…

А. Митрофанова

— Если всё это стереть, выяснится, что Пасха так и не наступила.

А. Варламов

— Да, Пасха не наступила.

А. Митрофанова

— После Страстной пятницы Пасха не наступила.

А. Варламов

— И неизвестно, что получили Мастер и Маргарита в финале романа. Ведь домик, который так красиво описывает Маргарита, домик с венецианскими окнами — Мастер его не видит. Мастер то ли ослеп, то ли того домика нету и Маргарита рассказывает ему утешительную сказку. И что такое покой, на самом деле? «Он не заслужил света, он заслужил покоя».

А. Митрофанова

— Художник и покой, по-моему, это катастрофа.

А. Варламов

— Ну как вам сказать? Вот вы молодая, красивая и так рассуждаете. А для измученного пятидесятилетнего писателя, может быть, мечта о покое была единственной мечтой. Это всё трудно сегодня говорить. Но я в любом случае хочу сказать, что вот если бы Булгаков был бы просто таким гордым несломленным человеком, победителем по жизни, то он бы не стал писать «Мастера и Маргариту», по крайней мере, так, как мы этот роман знаем. Он бы какую-то другую книгу стал бы писать. Ему надо было именно пережить всю эту горечь, принять этот яд, в том числе и какой-то внутренний яд, который разъедал его душу, вот всё это впустить. И так этот роман создавался. А биография Булгакова это пропускной билет в этот роман, это та цена, которую художник платит для того, чтобы такой роман написать.

А. Митрофанова

— Было у него ощущение компромисса? Что он допустил компромисс, за который вынужден расплачиваться?

А. Варламов

— Лично у него не было. И он в бешенство приходил, когда ему намекали на компромисс. Когда пьеса «Батум», которая была запрещена по личному указанию Сталина. Запрет Сталина сопровождался таким комментарием, что «эту пьесу мы разрешить не можем, но нам нравится, что драматург движется в правильном направлении». Вот это Булгакова взбесило. Потому что как раз в Кремле смотрели на то, что действительно Булгаков как бы понимает свои ошибки, делает выводы из своих ошибок, и пытается стать советским писателем, пытается стать советским драматургом. Они и пьесу эту воспринимали как такую советскую пьесу. Она не была советской, она была романтической, это другая история. И романтизм, и социалистический реализм в чем-то совпадали. Даже роман «Как закалялась сталь» в конце концов можно вспомнить.

А. Митрофанова

— Да, согласна.

А. Варламов

— Но как бы они не совпадали, все равно граница существовала, и Булгаков ее не переходил. И никогда он ни на гран, ни на йоту не был советским писателем. Но его поспешили записать в советские писатели, и это приводило его в бешенство. Он мог любить лично Сталина как правителя, как человека, как сильную и обаятельную личность. Но это абсолютно не означало, что он принимал ту систему ценностей, и ту идеологию, которую Сталин олицетворял. В глазах политической элиты и в глазах большинства советского народа Булгаков не был советским писателем ни на одну каплю.

А. Митрофанова

— И не был советским человеком ментально.

А. Варламов

— И не был по ментальности советским человеком. Поэтому как компромисс, ни он не рассматривал, я думаю, что никто не должен рассматривать его судьбу.

А. Митрофанова

— Алексей Николаевич, что касается символизма в жизни Булгакова. Одно ваше наблюдение, которое касается Страстной Пятницы, звонка Сталина. Второе наблюдение, что уходит из жизни Булгаков в Прощеное воскресенье. Тоже ведь не случайно, наверное? Если мы допускаем, что нашими жизнями управляют, помимо нас самих, еще высшие силы, Господь Бог, то вот такой символизм для человека, который символизм любит и понимает, наверное, это важно.

А. Варламов

— Ну, он настолько тяжелобольной уходил, что он сам вряд ли соотносил, в какой день он умирает или какой последний день в его жизни наступил. Смерть наступила в 16 часов 40 минут, то есть большую часть этого воскресенья он прожил. Но действительно 10 марта 1940 года, последний день земной жизни Булгакова было воскресенье, это было Прощеное воскресенье. И если учесть, что Михаил Афанасьевич прожил не только такую очень драматическую жизнь в его взаимоотношениях с властью, о чем мы сегодня больше говорили, но и очень непростую жизнь во взаимоотношениях с людьми, которые его окружали с детства начиная. Отношения с матерью, отношения с братьями-сестрами, дальше отношения с женщинами, с которыми он был близок, или с женщинами, которые были его женами. У него было три жены, и с каждой его связывали очень непростые отношения. И он действительно был человек… Знаете, у меня нет никаких, понятное дело не только личных воспоминаний о Булгакове, но я даже не застал и не разговаривал ни с кем из его жен, хотя они прожили все очень долгие жизни. Первая жена умерла в 1982-м году, вторая в 1987-м, то есть теоретически я мог бы с ними встречаться, но не выпало. Однако вот было так в моей судьбе, что в начале 80-х годов мы с друзьями поехали в Киев, и как раз пошли на Андреевский спуск, в тот дом, где Булгаков жил в детстве, и который описан в «Белой гвардии», в «Днях Турбиных». Там не было тогда еще никакого музея, и мы, робея, вошли в этот дворик, в этот дом и из квартиры на первом этаже вышел человек в черной шапочке с «Фаустом» под мышкой. Я как понимаю, что он просто дожидался таких людей, и когда они приходили, то он…

А. Варламов

— Производил эффект. Этот флэшмоб такой был. (Смеется.)

А. Варламов

— Тогда не было такого слова. Но во всяком случае он это сделал. И он сказал: «Пришли посмотреть на дом?» Мы так благоговейно: «Да». Он сказал такую фразу: «Сами знаете, Миша Булгаков не сахар был». Развернулся и ушел. Потом я понял, что этот человек потомок Василисы из «Белой гвардии», если помните в «Белой гвардии»…

А. Митрофанова

— Конечно.

А. Варламов

— Василиса, его жена. Скажем, сам Василиса был очень мужественный человек, который погиб при героических обстоятельствах, пытаясь сбежать из красного плена. И Булгаков конечно в значительной степени исказил и образ этого человека, и линию жизни его, просто сделал так, как ему было нужно для пьесы и для романа. То есть я к тому, что он обидел очень свою сестру и ее мужа, опять так описанных в романе — Елена, Тальберг, там тоже всё было по-другому. Было очень много людей, на него обиженных. Он был очень несправедлив в отношениях в театральном мире. Его отношения со Станиславским и с Немировичем-Данченко, это тоже целая история…

А. Митрофанова

— Да, в «Театральном романе» это всё описано.

А. Варламов

— …Описанная в «Театральном романе» даже более милосердно, чем было на самом деле. На самом деле он был настолько конфликтным человеком, что когда он приходил во МХАТ, особенно в последние годы службы, там просто люди не знали, куда спрятаться, когда он приходил.

А. Митрофанова

— Надо же.

А. Варламов

— Плюс он был такой желчный, нервный человек. Это я к тому, что и его очень многие люди обижали. И у него было огромное число врагов. И он писал Сталину, что из 302 рецензий на пьесу «Дни Турбиных» 299 были отрицательных, а 3 нейтральные. Но заметьте, он все их собирал. Он просто вклеивал в специальную тетрадочку, он вел счет своим врагам. В этом было что-то такое болезненное. И вот мне кажется, что именно для такого человека с такой психикой, с таким отношением к окружающим его людям, вот тот факт, что он уходит в Прощеное воскресенье, вот это действительно знак свыше. Знак прощения — и его простили, все кого он обижал, и он простил всех, кого он обижал. По крайней мере, вот я только так могу день его ухода, самый важный день в жизни человека, трактовать.

А. Митрофанова

— Спасибо вам за этот разговор. Я напомню, Алексей Варламов, писатель, автор книги о Михаиле Булгакове в серии «ЖЗЛ», исполняющий обязанности ректора Литературного института имени Горького в Москве был сегодня у нас в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы говорили о Михаиле Булгакове, о его непростой судьбе, скажем так, об одной из граней такой огромной потрясающе интересной фигуры. Спасибо вам!

А. Варламов

— Вам спасибо, Алла.

А. Митрофанова

— До свидания!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем