В этом выпуске своими личными историями, связанными с ответом Бога на горячую молитву, поделились ведущие радио ВЕРА Алла Митрофанова, Александр Ананьев, Кира Лаврентьева, а также наш гость — клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле священник Михаил Словцов.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «Светлые пасхальные истории»
• «Страдания и вера»
• «Приход к вере и изменения в жизни в лучшую сторону»

---

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. Я Алла Митрофанова. И, как вы, наверное, уже знаете, наш новый формат, набирающий обороты стремительно, программа, которую можно не только слушать, но и смотреть в YouTube, Rutube на всех каналах радио «Вера», «Светлые истории» — это наша часовая встреча, где вы, как слушатели и зрители, фактически соучастники разговора — мы делимся своими историями, воспоминаниями, рассказами о событиях, которые нас потрясли, удивили и остались в памяти. Сегодня, кстати говоря, такая тема, я бы сказала, действительно невозможно забыть — моменты в жизни, когда горячая молитва была услышана, и что-то такое произошло, что можно назвать прямым ответом.

А. Ананьев

— Акт обратной связи.

А. Митрофанова

— Александр Ананьев, Кира Лаврентьева и наш специальный гость, священник Михаил Словцов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле. Здравствуйте, все.

Иерей Михаил

— Добрый вечер.

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

А. Ананьев

— По поводу «Светлых историй». Не так давно (я показывал тебе это сообщение, Алечка) одна из наших слушательниц признала, что у них во взрослой компании появилась теперь игра, она называется «Светлые истории, как на радио «Вера».

А. Митрофанова

— Классно.

А. Ананьев

— В буквальном смысле.

К. Лаврентьева

— Ничего себе.

А. Ананьев

— Да. Она причем не смотрела фильм Евгения Гришковца «Сатисфакция», но, по сути, повторяет сюжет: они пишут на бумажках каких-то темы — там дорога, молитва, там мороженое, песня...

А. Митрофанова

— Кофе.

А. Ананьев

— Да, кофе. Поворачивают это все обратной стороной, и по очереди вытаскивают бумажки и рассказывают истории на заданную тему.

К. Лаврентьева

— Слушайте, какая хорошая игра.

А. Ананьев

— Игра потрясающая, да, и она называется в этой компании: «Светлые истории, как на радио «Вера». Вот огромный вам привет, тем кто придумал эту игру.

А. Митрофанова

— Тем, кто сейчас, может быть, вместе с нами в нее играет. Ну слушайте, в жизни каждого человека был, наверное, такой момент, когда мы, может быть, даже не до конца осознанно, не просто обращались к Богу, а вопили туда, в небеса, колотили руками, кулаками. И вот иногда бывает, что Господь как-то ждет, молчит. Но бывают ситуации режима ошпаренной кошки — когда по прошествии времени, оглядываясь назад, ты понимаешь: этого не могло быть ни при каких-то обстоятельствах, но так оно и было.

А. Ананьев

— А я даже поправлю тебя: Господь никогда не молчит, Он всегда отвечает. А вся штука в том, видишь ли ты это и понимаешь ли ты, что вот тебя услышали и все так, как тебе надо, все так, как тебе хотелось. Просто мы вот, по моим ощущениям (отец Михаил, поправьте меня, если я ошибаюсь), мы в большинстве случае просто не замечаем этого. Помните, как в том любимом и уже миллион раз рассказанном в этой студии анекдоте про мужика, который очень торопился, и ему срочно нужно было место на парковке. И он, подъезжая к этой парковке, наворачивая там круг за кругом, вопит: «Господи, найди мне место на парковке! Если Ты сделаешь это, я брошу курить, я брошу сквернословить, я никогда больше не буду изменять жене...» Тут так видит свободное место: «А, нет, Господи, все нормально. Нашел».

А. Митрофанова

— Уже не надо.

Иерей Михаил

— Уже не надо, да.

А. Митрофанова

— Отец Михаил, давайте с вас начнем. Может быть, вы нам о своей истории расскажете? И у нас примерно на 15 минут на каждого, хотя это условно.

А. Ананьев

— Я вам даже больше скажу. Обычно мы задаем тему наших «Светлых историй», но тут вчера отец Михаил...

А. Митрофанова

— Сам предложил.

А. Ананьев

— Говорит: а у меня есть потрясающая история, и она про молитву. Ну давайте тогда пусть у нас будут «Светлые истории», посвященные молитве. Трендсеттер у нас сегодня именно вы.

Иерей Михаил

— Ну история, вообще у меня две такие истории, которые вот прямо сильно запомнились. Первая история, она была еще до моего воцерковления — я заканчиваю 11 класс, — и эту историю можно называть такой, это ситуативная религиозность.

А. Митрофанова

— Ого.

Иерей Михаил

— То есть вроде бы, знаете, как люди, когда петух клюнет, они внезапно становятся верующими.

А. Митрофанова

— Знаем.

Иерей Михаил

— И вот прямо молиться начинают и все. Вот это про меня было. Конец 11 класса. В храм ходили тогда, когда нужно там перед экзаменами, Пасха там, Рождество, ну, может, еще пару раз в год. Моя мама уже такая воцерковленная была, а я как-то: зачем, не надо. Ну чтобы маму не обидеть — это вот уже рассказывали в этой студии, всю эту прекрасную историю. Ну, в общем, 11 класс, я заканчиваю школу, поступаю в университет военный. И живу в одном конце Москвы, на востоке, а нужно было ездить — это, получается, запад, другой конец Москвы, в какой-то промзоне. Ну, в общем, так далеко, и дорога вся занимала там два часа, по-моему. Я помню, что мне, чтобы успеть к началу экзамена, нужно было с первым поездом с Выхино уехать.

А. Митрофанова

— С первым поездом — это вы имеете в виду, когда открывается метро, в районе 5.30.

Иерей Михаил

— Да, только метро открывается, я еще приходил были двери закрыты, да, 5.30 — 5.40 — то есть при мне его открывали, и это длилось где-то неделя. И все, все экзамены сданы, все хорошо. И последний день, как будто бы пятница, когда нужно ехать — уже все, работы проверены, и оглашают приказ о зачислении. Нужно приехать, как всегда там, что-то к 8.30, по-моему, или к 9.00. Ну какое-то такое время, ехать полтора-два часа, к 8.30, наверное, если с первым, то там около двух часов у меня занимала дорога. Если первым поездом я выезжал, где-то к этому времени, еще же нужно заранее приехать.

А. Митрофанова

— Ну, конечно, чтобы не в последнюю дверь.

Иерей Михаил

— Соответственно, встать мне нужно где-то в пять утра, чтобы спокойно все гигиенические процедуры, позавтракать и выехать спокойно. Вот этот день Х, самый важный день. Я утром открываю глаза — подозрительно светло за окном, и передо мной...

А. Митрофанова

— Часы? Это самое страшное.

К. Лаврентьева

— Это самое страшное, я не могу слушать.

Иерей Михаил

— Старый музыкальный центр с часами, я открываю глаза — и на часах 7.40. Я подрываюсь с кровати — я никогда в жизни так быстро не собирался, мне кажется, в 7.43 я стоял уже у выхода.

К. Лаврентьева

— А экзамен во сколько?

А. Митрофанова

— Не экзамен. Оглашение, на котором обязательно должен быть.

Иерей Михаил

— Зачисление.

К. Лаврентьева

— Все сошлось.

Иерей Михаил

— Приказ, зачислили тебя или нет, то есть поступил или нет. И вот очень серьезно это все, то есть пропустить никак. И я понимаю, что через 40 минут...

А. Ананьев

— Ботаника с биологией, это военный, между прочим, вуз.

Иерей Михаил

— То есть там где-то через 40 минут уже вот пускать нас будут на территорию. То есть мне через 40 минут нужно быть в месте, куда минимум два часа, ну там вот час сорок, около двух часов. И вот я просыпаюсь вот в этом: «Господи, что же делать?!» Я очень быстро собираюсь, одеваюсь, все на себя накидываю, родителей поднимаю — ну все это эмоционально очень происходит, и выбегаю из дома. И по дороге вот единственное, что я в себе, как-то вот рождалось во мне, это: «Господи, помоги! Господи, помоги! Что делать? Я опаздываю!» Потом приходит в голову мысль, что надо придумать же отговорку, почему я опоздал. Ну вдруг я опоздал, в любом случае я не успеваю, и мне нужно придумать отговорку. Так, что придумать? И я пишу другу своему, уже подружились как-то, пока готовились к поступлению, я ему пишу, говорю: прикрой меня, я, в общем, отравился и с белого друга не слезаю. Ну если что, если вдруг, поэтому я опаздываю. Но я усиленно еду, мне очень плохо, я весь зеленый. Ну вот такая отмазка, самая такая, которая могла прийти в голову, ну вот такая.

А. Ананьев

— Ну раз это военный вуз, надо было придумать что-нибудь более героическое: там боролся с врагами, был ранен в ногу.

К. Лаврентьева

— Или, наоборот, максимально простое, что придумал батюшка.

А. Митрофанова

— Нормально. Самая тупая отмазка это: ждал трамвая. Трамвая долго не было.

К. Лаврентьева

— Ну нет...

А. Митрофанова

— Это как раз.

Иерей Михаил

— Да, на полтора часа опоздал, потому что ждал трамвая.

А. Митрофанова

— Потому что долго не было трамвая, совершенно верно.

Иерей Михаил

— В общем, я бегу к маршрутке, и я понимаю, что объективно у меня мысли в голове: маршрутка, да, Выхино, больше часа на метро ехать...

К. Лаврентьева

— Без шансов, короче.

Иерей Михаил

— От метро даже, наверное, больше двух часов. Я вот даже сейчас — ну сколько это, 11 лет назад было, — я сейчас даже вот точно не помню, я помню, что больше часа на метро, от метро ехать полчаса, оттуда вот, приезжаешь на станцию метро, где экзамены проходили, оттуда надо ждать. Вот мы до получаса ждали перед экзаменами автобуса, который вот от метро на самую куда-то вот, в какие-то дальние дали нас отвезет. Еще там на том автобусе минут 25–30, и еще полчаса надо ждать этот автобус.

К. Лаврентьева

— Ну короче понятно, да, плохо дело.

Иерей Михаил

— И даже, наверное, не два часа, а два с половиной дорога занимала. Я бегу, я понимаю, что я вообще никак не успею. И даже если я опоздаю, я опоздаю минимум на час.

А. Митрофанова

— А такси бессмысленно вызывать из-за пробок.

Иерей Михаил

— А такси бессмысленно, то есть тогда еще и выделенок не было. То есть все очень плохо — я умру, я пойду в армию похоже, ну просто пойду срочником в армию.

К. Лаврентьева

— Кстати, это действительно, ведь нешуточная история, все очень серьезно. У мужчин это стоит вопрос между армией и высшим учебным заведением.

Иерей Михаил

— Потому что, поступая там, я уже знал, куда я поступаю, на ЕГЭ я упора не делал, потому что ЕГЭ не нужно было, все внутренние экзамены. И я понимал, что со своими баллами я вообще никуда не поступлю. Родители сказали как бы на платное денег нет...

К. Лаврентьева

— Короче, как бы жизнь пролетела перед глазами.

Иерей Михаил

— У меня вся жизнь перед глазами, я бегу, думаю: «Господи, помоги! Что мне делать? Я не знаю, что мне делать. Господи помоги!» Я добегаю до маршрутки, запрыгиваю в маршрутку и за мной закрываются двери. И она меня везет быстренько, как-то вот прямо быстренько.

А. Митрофанова

— Быстренько. Внезапно.

Иерей Михаил

— У Выхино я забегаю в метро, тут же подходит состав, тебя, как обычно на Выхино это бывает, вносят в состав. Ну это тогда было. Сейчас не знаю, как, давно не ездил с Выхино, у нас построили в Новокосино метро. А так это проходишь турникеты, и тебя вносят. А тут как-то прямо — раз, и на первый же поезд я попал, он быстро пришел, я уехал. И вот всю дорогу я: «Хоть бы успеть, хоть бы успеть... Господи, помоги!» — и вот какая-то такая была молитва, она была...

А. Митрофанова

— Паническая.

Иерей Михаил

— Паническая молитва, да. Но что самое интересное, я понимаю, что это, наверное, самая настоящая молитва. Когда ты понимаешь, что ну объективно вообще без вариантов. То есть ты облажался по полной, ты проспал. Ты выключил будильник когда-то во сне...

А. Митрофанова

— Он звонил?

Иерей Михаил

— Он звонил скорее всего, а я его во сне выключил. То есть ну по-человечески тут, сам виноват, сам дурак. Вот и когда ты вот это, и ты понимаешь, что ну все, тут ничего придумать.

А. Митрофанова

— Ну то есть ты кусаешь себя за локти и знаешь, что это не поможет. И это все, да.

Иерей Михаил

— От тебя вообще ничего не зависит.

А. Митрофанова

— Рассказывайте дальше, пожалуйста.

Иерей Михаил

— Я добегаю, все пересадки, там две пересадки, вот так вот я подбегаю к платформе — открываются двери, закрываются за мной двери. И вот прямо нигде ничего не жду, везде бегом и везде...

А. Митрофанова

— Все сразу.

Иерей Михаил

— Все да, вот подходит, вот под меня как будто бы метро настроили. Я выбегаю из метро уже вот на автобус садиться, который там 20 минут, от 15 до 30 минут мы ждали обычно автобус...

А. Митрофанова

— И тут он стоит.

Иерей Михаил

— Он не стоит, нет. Я подбегаю к остановке, и он такой из-за угла: я приехал для тебя, садись, Миша. Я забегаю в автобус, за мной двери закрываются, и мы едем. Я приезжаю на метро и так проезжаешь, и какие-то поля — сейчас там все уже застроили, перестроили триста раз, я уже даже не знаю, где это место. Я, проезжая, вижу толпу людей, которая стоит у входа — ребят еще не впустили, а я опоздал реально, наверное, часа, на полтора, на два. Ну вот к 8.30 над было собраться, а время приехал — там 7.30, 7.40, а я приехал, наверное, около десяти. И я понимаю, что полтора часа...

К. Лаврентьева

— Все ждали вас.

Иерей Михаил

— Еще никого не пустили. Я подбегаю к ребятам, говорю: а что еще не? Говорят: нет, еще не пускали. Я: фух... слава Богу! Ну вот такая история про горячую молитву.

А. Митрофанова

— Священник Михаил Словцов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле, Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, я Алла Митрофанова. Мы в этой студии рассказываем светлые истории о самой горячей в нашей жизни молитве, о тех эпизодах, которые невозможно бывает забыть после того, как с тобой что-то подобное, как сейчас с отцом Михаилом, произошло. Вы были тогда еще неверующим подростком, как понимаю.

А. Ананьев

— Нельзя сказать, что неверующим...

Иерей Михаил

— Ну таким, не совсем неверующим.

А. Ананьев

— Невоцерковленным, может быть, еще.

Иерей Михаил

— Невоцерковленным, можно сказать, да.

А. Митрофанова

— И тем не менее, вот когда, правда, когда припрет, оказывается, ну потрясающе. Я не знаю, сколько там ангелов стояло, которые разруливали эти поезда, автобусы и все остальное...

А. Ананьев

— Слушайте, а я сейчас выступлю злобным троллем. Отец Михаил, поправьте меня, если я ошибаюсь. Любимая наша с Алечкой фраза. Молитва, когда «Господи, дай», «дай, дай, дай» — это язычество. Я сейчас за этим смелым утверждением попробую объяснить, что я имею в виду.

А. Митрофанова

— И почему это наша с тобой любимая фраза.

А. Ананьев

— Нет, наша с тобой любимая фраза «поправьте меня, если я ошибаюсь». Я просто сейчас вот отщелкнул, что мы ее часто повторяем. А настоящая молитва — это когда ты обращаешься с благодарностью и просто чтобы, ну просто как с родителями, да, поговорить — акт богообщения. Когда ты мне, я тебе, вот я тебе молитву, а ты мне дай — это уже какое-то, пусть христианское, с христианским налетом, но язычество. Потому что христианство не подразумевает — на мой неофитский взгляд — in my humble opinion, — не подразумевает вот этого «ты мне — я тебе» — бартера такого, понимаете. Молитва не должна содержать в себе «дай», понимаете.

Иерей Михаил

— «Хлеб наш насущный дай нам на сей день». Тут можно так очень кратко объяснить. Здесь момент был такой, что я потом уже, когда воцерковился, я начал назад жизнь отматывать, и я понял, что мне нужно было попасть в этот вуз, мне нужно пройти все, через что я прошел, чтобы стать тем, кем я стал сейчас. И Господь все вот это вот так устроил именно, как мне кажется, для того чтобы показать, что вот Он есть — Я есть, Я участвую в твоей жизни, и ты Мне нужен. И вот эта вот молитва, иногда же люди, ну а как по-другому? Ну вот когда приперло и все. Вот крошка-сын к отцу пришел и сказал: папа, не могу! Все очень плохо! Папа, все очень плохо, я все сломал!

А. Митрофанова

— А папа берет и делает все хорошо.

Иерей Михаил

— Да, папа берет и делает хорошо. Ну вот это разве не молитва? Мы же я не к тому, что это была не молитва вот: «дай, а Тебе...» вот в этом не было вот этого, здесь просто был крик отчаяния и безвыходности. И Господь в этот момент вот показал: вот он Я есть, Я могу действовать в твоей жизни, смотри. Я такой: а, спасибо, ладно, я сейчас, подожди, пока без Тебя. Ты там, спасибо, но пока без Тебя. Сейчас через полгодика встретимся еще.

А. Митрофанова

— Отец Михаил, мне кажется, что вы сейчас сделали невозможное — вы переубедили Александра Ананьева. Он сидит и улыбается.

А. Ананьев

— Мне просто нравится слушать отца Михаила. Но я не скажу, что я все понял и со всем согласен, но да.

А. Митрофанова

— Кира.

Иерей Михаил

— Не очень понятно, но очень интересно.

К. Лаврентьева

— Вы знаете, когда тему эту подняли — горячая молитва. Ну у каждого человека есть горячая молитва, которая была, в общем, услышана, и у каждого человека много этих горячих молитв, которые были услышаны. Извините, в самолете и на войне, и еще где, и в больнице, неверующих нет. И понятное дело, что каждый человек в трудных жизненных ситуациях — ходит он в храм, не ходит, — он вспоминает, кто его Отец. Ну мы помним, что сказал блаженный Августин, что душа каждого человека христианка, и в трудной ситуации душа отлично вспоминает об этом. Ну вы знаете, я долго думала, что мне рассказать, и вот что я решила. История моя нелегкая, но светлая, как бывают истории со скорбным началом и счастливым концом. Продолжалась она четыре года. История касается моих родителей, сейчас я постараюсь сделать это сжато. В общем, представьте себе: мой папа, который меня воспитывал, совершенно замечательный человек, Виктор Ефимович, — он любимец батюшки Серафима. Он прямо вот, понимаете, любимец батюшки Серафима. Его мама не могла забеременеть много лет, но так как ее муж был военный, и их поселили в Сарове, в монастыре Саровском...

А. Митрофанова

— Обалдеть... Извините.

К. Лаврентьева

— В келье, да, тогда это был просто как бы гарнизон такой для военных.

А. Митрофанова

— Да, и закрытый город.

К. Лаврентьева

— Но тем не менее продолжался приток паломников к источнику преподобного Серафима в Сарове. И она видела, как человек едет на коляске — выходит на ногах. Едет такой кривой, косой — выходит прямой. Ну то есть понимаете, да? Едет в струпьях — выходит с чистой кожей. Ну бывало, в советское время Господь являл такое, многое являл, чтобы укрепить, видимо, веру. Не знаю, не мне судить, почему так было, но было. И она говорит, что этого было много, баба Рая. И вот она забеременела там, в Саровском монастыре, отцом. И, значит, что интересно, что даже когда он даже еще крещен не был, у него всегда была с собой икона преподобного Серафима. Это все очень интересно. Но ближе к теме. Значит, прожив долгие годы в Сибири, по ряду причин мы переехали в Нижегородскую область, опять же поближе к батюшке Серафиму. Сначала шел разговор о том, чтобы ему работать в Дивеево, но это было как бы ну не благословлено Господом, и в итоге мы просто в Нижегородской области, там в пару сотен километров от Дивеево поселились. Ему дали там работу очень хорошую, он был главным врачом центральной районной больницы. Ну то есть он вообще врач-хирург, и, естественно, без скальпеля он вообще жить не мог. И вот он жил, не тужил. И вы понимаете, это такой человек, лишенный всякой хитрости, всякого человекоугодия, он ребенок, в хорошем смысле слова, и он никогда не имел второго дна. Это важно в этой истории. И, в общем, не по своей вине, совершенно не по своей вине, они приехали чужаки, совершенно там сибиряки, на чужую землю со своими законами. Случилась какая-то ну чудовищная бюрократическая история, с парой штрихов непорядочности со стороны других людей и его, в общем, уволили. Вы понимаете, что такое человеку, который всю жизнь прослужил Отечеству, всю жизнь простоял у операционного стола и спасал жизни, и живет только этим (он в семь лет решил, что он будет хирургом), оказаться совершенно в несправедливой ситуации. Он мало того, что был уволен, он еще был и оклеветан. И при его щепетильности, при его тонкости вот этой его душевной организации, это было совершенно невозможно видеть мне и маме. Это было невозможно видеть. Он переживал все молча, очень благородно, очень сдержанно. Мы писали письма, мы пытались достучаться, как-то это все оспорить, прошли там все инстанции. Но это все это закрытая система. Это, к сожалению, вот бывают такие истории, когда есть статья, и есть как бы вот, ну там она такая, притянутая за уши, из гражданского кодекса, неважно, это сейчас совершенно здесь не имеет значения. Просто поверьте, что он не заслужил в тот момент как бы этой ситуации. И вот он начал угасать. Представляете? Он был еще ну молодой мужчина, предпенсионного возраста, и он начал угасать. И мы видим, что он угасает. А ответки, вот эти отписки вот на эти письма, месяцами их ждешь, а они приходят вот такие вот, знаете, просто, ну просто вот человеку такого уровня — он в Красноярске был главным хирургом города, а просто он получал отписки, и это было ужасно. Мы молились всем. Молились святителю Спиридону, молились, естественно, святителю Николаю, ну и, конечно, батюшке Серафиму. Ну нам уже все говорили, что, ребята, извините, с такой как бы историей то, что его опять возьмут на работу, не то что сюда, а вообще куда-то, в его возрасте, и он чужак здесь, он незнакомец, как бы это очень сложно. Уже все, это невозможно сделать. Но мы продолжали молиться. И вы знаете, эта молитва была действительно горячей. Временами покидали силы, я думаю: Господи, ну это же просто невозможно, чтобы Господь исполнил эту молитву. Кто-то говорил: ну смиритесь уже, ну уже все. Давайте там, сажайте огород уже, что есть то есть. Может быть, в другой ситуации и можно было бы смириться. Я как бы считаю, что да, надо смириться — надо смириться. Но там, понимаете, если бы вы его видели, вы бы понимали, что смириться невозможно, потому что ну это было для него несовместимо с жизнью. Это такой был для него удар, это такое унижение. Он смотрел фильмы про врачей, он читал книги про врачей. Вы себе можете это представить? И он только как бы смотрел, вот так ложился и смотрел в потолок. И молчал. И это могло продолжаться часами. Ну то есть это невозможно смотреть было. И я в свои там 18–19 лет мне пришлось очень быстро повзрослеть, я вышла на работу вот как раз в «Фоме», спасибо Владимиру Александровичу, он меня принял.

А. Митрофанова

— А я помню.

К. Лаврентьева

— Начала работать, чтобы как-то слезть как бы с их шеи, потому что и так все понятно. И мама там, не знаю, ну она просто, мы с ней просто боролись за него тогда. И вы знаете, и за его чистоту сердца, вы представляете, Господь все-таки ему явил чудо. Четыре года эти молитвы продолжались. Я просто научилась молиться, мне кажется, за эти четыре года. Это звучит очень самодовольно, но на тот момент это было научиться молиться: то есть ты стоишь, читаешь там по три акафиста, и ты прилагаешь все свои силы. Ты приезжаешь к батюшке Сергию в Лавру — ты перед ним падаешь, ты приезжаешь в Дивеево — ты перед ним падаешь, и только: «Господи, помоги папе!» Потому что это было просто невозможно. Такой благородный человек, он должен был ну как бы быть утешен. Невозможно было смотреть на то, как он находится без утешения. И спустя несколько рукопожатий, буквально в какой-то момент, то есть вообще ничего не шло сначала, мы столько людей подключили. А потом мама вышла на Рошаля, на доктора Рошаля известного, мы рассказали ему это. Он проникся, слава Богу. Слава Богу, он проникся. И буквально еще несколько рукопожатий, и Господь послал людей. Догадайтесь, откуда Он их послал? То есть они переехали в Дивеево, и Господь послал людей, которые взяли его на работу в Курск — в Курск, где родился батюшка Серафим. Вы понимаете? Это же ну просто уму непостижимо. А знаете, когда было назначение о его восстановлении? Полное восстановление, его взяли без потери должности главным врачом ЦРБ.

А. Митрофанова

— 1 августа?

К. Лаврентьева

— С 1 августа, понимаете. И когда он мне позвонил и сказал: доченька, Кирочка, меня восстановили, — и я услышала этот голос, я поняла, что все, что Пасха, что жизнь налажена. Что, понимаете, что Христос, Он даже долгую молитву, тяжелую, кажется, ситуацию, совершенно неразрешимую, Он может разрешить, молитвами преподобного Серафима Саровского. И вот вы знаете, я решила, что в этом формате «Светлых историй» это очень важно рассказать. Потому что вдруг сейчас кто-то находится в подобной ситуации — затянувшейся, неотвеченной молитве годами, он периодически отчаивается, потом опять встает, потом опять отчаивается. Вот вы знаете, нет, ответ будет. Вот он точно будет, вы точно не забыты. И это очень важно. Молитесь тому святому, с которым у вас уже есть живые отношения и, конечно, он умолит о вас Господа и Пресвятую Богородицу.

А. Ананьев

— Слава Богу за женщин, которые способны вымолить мужчину.

К. Лаврентьева

— Он тоже сам молился. Ну тут было очень важно, что мы все вместе, знаете, вот это семья, мы просто перли в этой ситуации, и Господь нас помиловал, немощных.

А. Митрофанова

— Потрясающая история. Кира, спасибо.

К. Лаврентьева

— Да, и он полностью реабилитировался, вы знаете, он еще поработал. Он поработал, он восстановил свое вот это вот врачебное, мужское вот это вот реноме, и это было очень важно. Очень важно.

А. Митрофанова

— Это «Светлые истории» на радио «Вера». Сегодняшняя наша встреча, дорогие друзья, посвящена тому моменту, когда мы понимаем, что в буквальном смысле услышана наша очень горячая молитва в какой-то ситуации и Господь отвечает. Это бывает мгновенно, бывает, вот как сейчас Кира рассказала, это длится годами, однако почерк, почерк Его ни с чем не перепутаешь.

К. Лаврентьева

— Не перепутаешь.

А. Митрофанова

— Святых или Самого Господа Бога, это вот ну бывает очевидно. Для тех, кто не догадался: действительно, преподобный Серафим родом из Курска, а 1 августа — это день его летней памяти. Это вот такая подпись.

К. Лаврентьева

— Подпись. Для сомневающихся.

А. Митрофанова

— Для тех, кто не понял, что это такое. Если вдруг у тебя еще остались какие-то сомнения, посмотри — 1 августа. Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, священник Михаил Словцов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле, я Алла Митрофанова. Буквально через минуту мы продолжим рассказывать наши светлые истории.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на радио «Вера» продолжаются, дорогие друзья. По понедельникам в шесть часов вечера мы в нашей студии на Андреевской набережной, и напоминаю, что эту программу можно не только слушать, но и смотреть в YouTube, Rutube и на всех платформах радио «Вера».

А. Ананьев

— Я вам даже больше скажу, в видеоверсиях порой даже больше, чем можно услышать на радио «Вера». Серьезно.

А. Митрофанова

— Ну визуальный ряд дает, конечно, многое.

А. Ананьев

— Нет. Там и все то, что не вошло в эфир, кстати. Немножко больше.

А. Митрофанова

— Александр Владимирович хулиганят, когда монтируют эту программу, видеоформат ее. Александр Ананьев, Кира Лаврентьева, священник Михаил Словцов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле, я Алла Митрофанова, продолжаем наш разговор. Сашенька, твоя очередь. Предполагаю, какую историю ты приготовил к сегодняшнему дню, очень трепетную.

А. Ананьев

— Слушай, эту историю мы с тобой прожили вместе, но ты даже не предполагаешь, в каком свете я ее сейчас представлю.

А. Митрофанова

— Да уж куда мне.

А. Ананьев

— Хотя, может быть, и предполагаешь. Я, возвращаясь к нашему недавнему разговору о молитве, я твердо знаю, что Господь меня слышит всегда. И далеко не всегда там мы к Нему пришли, что-то попросили, и Он нам дал. Если нам это надо — Он даст, если нет — то не даст. Но это не значит, что Он нас не услышал. И это очень тонкий момент, знаете, почувствовать, что ты услышан, что вот Господь рядом. Он тебя услышал, Он взял тебя за руку, погладил тебя по голове, Он посмотрел тебе в глаза и сказал: «Нет, не сейчас. Не гони. Все будет. Но Я с тобой». И вот этот момент поймать — это вот дорогого стоит. И мне кажется, я не говорю там сейчас, вот поднимаю хоругвь и начинаю махать: ура, у меня был такой момент! Я не знаю, но мне кажется, что был, и у меня ряд тому косвенных доказательств. Собственно, об этом я хочу рассказать историю, которую можно было бы озаглавить как «Просьба, которая не была услышана». Но однажды мы с Алечкой (вот здесь ты начинаешь рыдать и биться головой о стол в эфирной студии радио «Вера») летали на Крит — на море, в отпуск. Да, да, в этом году вряд ли. Ну мы будем надеяться.

К. Лаврентьева

— Не будем отчаиваться.

А. Ананьев

— Твои молитвы услышаны, разберемся. Итак Крит, солнце, море, пальмы. прекрасные люди, ставриды, запеченные на гриле под оливковым маслом с мелко нарубленной зеленью, прекрасный сыр...

Иерей Михаил

— Зачем так вкусно рассказывать?

К. Лаврентьева

— А он не может по-другому, это же эстет.

А. Ананьев

— Я широкими мазками.

А. Митрофанова

— Он художник просто.

А. Ананьев

— И как это бывает в отпуске, на третий-четвертый день, после того как мы уже отлежались на всех пляжах, попробовали все во всех лучших местных ресторанах, которые Алечка нашла там по всяким рейтингам. И вот именно в этот момент какого-то умиротворения мы что делаем обычно и что сделали тогда — мы обращаемся в прокатную компанию, берем самую маленькую машину из серии (идея обтягивающего автомобиля пришла мне в голову совершенно внезапно) это обычно какой-нибудь Nissan Micra, выпуска 1843 года, с объемом двигателя чуть больше половины пивной банки. Когда в гору ты вынужден приоткрывать двери машины и подталкивать ногой, чтобы она взобралась хотя бы на первой скорости. И мы открываем карту и начинаем ездить по храмам, по монастырям, по развалинам, по руинам — и это обычно самая прекрасная часть отпуска, когда ты уже ни о чем не думаешь, ты просто выдыхаешь и восхищаешься. И мы обычно стараемся посетить самые красивые, самые знаковые места. И вот тут на Крите выясняем, что самое знаковое место, а куда бы еще, монастырь Кера Кардиотисса — это вот женский монастырь.

А. Митрофанова

— Ну один из, одно из мест.

А. Ананьев

— Но нам был он представлен как самый-самый, друзья, странно, если вы туда не поедете. А почему вы туда должны поехать? Потому что там находится самая-самая чудотворная икона Богородицы, которая VII века, и с такой историей, она такая чудотворная, что прямо вот светится. И вам туда надо обязательно, она исполняет вот все желания, особенно вот конкретно, которые были у меня.

А. Митрофанова

— Ой, ну не люблю я вот эту тему: она исполняет все желания, эта икона. Вот это как раз и есть язычество.

Иерей Михаил

— Это язычество.

А. Ананьев

— О чем я и говорю.

Иерей Михаил

— Помидор вернулся обратно.

К. Лаврентьева

— Ну ты же сыронизировал?

А. Ананьев

— Безусловно.

К. Лаврентьева

— Ну да.

А. Ананьев

— Нет, вот понимаешь, Кирочка, у меня есть такая дурь, она иногда включается, когда в тебе появляется какой-то кураж, какое-то такое озорство, и ты такой: ой, а я сейчас вот это, я сейчас вот это — и вот это как раз такое отпускное состояние, когда ты, обожравшись жареной ставриды на оливковом масле, садишься в машину и едешь куда-нибудь в красивые места с красивой женщиной. Что еще надо, правильно? Ты сейчас, класс, сейчас приеду в самый крутой монастырь, к самой крутой иконе, у меня есть самое большое мое желание в жизни, и я сейчас у нее желание попрошу, и она его исполнит. Конечно, так и будет.

Иерей Михаил

— А как иначе.

А. Ананьев

— Как иначе. И я приезжаю в этот монастырь с Алечкой. Мы заходим, и я так первое на что обращаю внимание, на восхитительнейшие розы, которыми усыпан весь этот монастырь, женский монастырь. Там тихо так, как в Нарнии. И я так еще, а у меня вот это настроение дурное, говорю: ой, Алечка, смотри, какие розы красивые. Можно я отломлю себе пару веточек, мы домой привезем, посадим. Она говорит: ну ты что, дурень, кто же так делает в женском монастыре?

А. Митрофанова

— Я так не говорила.

А. Ананьев

— Но ты так посмотрела. И я так повздыхал, думаю: ну ладно, кто же мне позволит, да даже нет никого. В монастырях греческих, там же пусто обычно, там ты один наедине с монастырем. И вот мы заходим в этот маленький храм, в этом маленьком храме сразу в центре вот эта икона, там какие-то люди ходят. И так притихший, но по-прежнему дурной, прикладываюсь к этой иконе: «Богородице Дево, радуйся...» И: слушай, Ты же понимаешь, мне очень надо, мне очень-очень-очень надо, дай мне, пожалуйста, прямо мне очень надо. Дай-дай-дай-дай, дай, дай..." Вот. И отхожу. И сажусь на скамейку, Алечка куда-то ушла. А там еще источник бьет. Я наливаю себе воды вот из этого источника, сажусь с этой водой, выпиваю эту воду, сморю на эти розы. И тут меня накрывает. Я понимаю, что я сейчас сделал что-то очень неправильное. Вот вообще. Я не могу объяснить, это понимание было осязаемое какое-то, очень четкое. Я понимаю, что я сейчас сделал что-то очень неправильное. Это, знаете, бывает, как вот я в храме недавно: там подошла к нам наша хорошая знакомая, и я ей сказал глупость. Ну из хорошего настроения я просто сказал глупость. А потом всю службу мучился, что я эту глупость сказал. Я потом подошел, сказал: слушай, прости меня, я такую глупость сморозил. Она улыбается, говорит: да ладно, ничего страшного, я все понимаю. Вот и я тоже понимаю...

А. Митрофанова

— Она удивилась и говорит: а что ты такое сказал? То есть ей там... ладно.

К. Лаврентьева

— Саша просто щепетильный человек.

Иерей Михаил

— Просто даже не приняла во внимание, а ты мучаешься.

А. Митрофанова

— Да, да.

А. Ананьев

— Глупость, недостойную ни ее, ни меня, ни этого храма. И я тут возвращаюсь, допиваю воду, возвращаюсь в храм, и в храме никого нет. Я и Она.

А. Митрофанова

— На Крите, ты имеешь в виду, вот там, в Кера Кардиотисса уже перенеслись.

А. Ананьев

— К этой иконе, возвращаюсь к этой иконе, буквально обнимаю ее и говорю: «Прости меня, пожалуйста, я не с того начал, не то сказал. Просто спасибо Тебе. Просто спасибо. За все, что есть. Я знаю, что у меня там есть свое представление о том, как надо, и что надо, и почему мне надо. Но я же знаю, что Ты знаешь, я знаю, что вот как будет, так будет. Ну прости, я говорил глупости, все это ерунда». Оборачиваюсь — и сразу у меня за спиной, неожиданно, монахиня стоит. А не было никого. Монахиня стоит, улыбается и протягивает мне маленькую иконочку — ну в пластике, вот это все. Не думаю, что там так делают. Она просто стоит и протягивает мне иконочку. Я с этой иконочкой, как счастливый дурак, выхожу в этот сад. И возле роз стоит мужик с ножницами садовыми. И я такой тоже притихший говорю: Алечка, постой, я сейчас. Слушайте, а можно мне пару веточек роз? А он так строго, по-гречески, ну понятно почему-то, говорит: я не могу вам этого позволить. И улыбается. Я говорю: так, а кто может? — Настоятельница вам может это позволить.

К. Лаврентьева

— И ты все это понимаешь.

А. Ананьев

— Я все это понимаю.

А. Митрофанова

— Да они, по-моему, по-английски говорили просто с ним, потому что я тоже понимала.

А. Ананьев

— И он уходит или делает вид, что уходит за угол, возвращается сразу с этими ножницами: настоятельница позволила. И отрезает мне две самые красивые ветки этих роз, протягивает мне эти цветы.

К. Лаврентьева

— Ничего себе. Кто же там настоятельница? Пресвятая Богородица.

А. Ананьев

— Да, протягивает мне эти цветы, и я с этими двумя цветами, иконкой, с этой водой и, самое главное, с таким четким пониманием, что тебя услышали, вот просто услышали на все двести процентов, я уехал. Абсолютно счастливый. Надо сказать, что вот то мое желание, о котором я просил, оно не исполнилось. Пока. Но я при этом счастлив, я понимаю, что так, значит, надо. Там знают, там в курсе, там все понимают, ну вот как-то так надо. Ты не один, тебя услышали. А была ли это горячая молитва? Не знаю. Была ли она исполнена? Не знаю. Но это вот самый запомнившийся момент именно какого-то богообщения в прямом понимании этого смысла.

А. Митрофанова

— Это вот, знаете, мне напоминает историю, как один из ветхозаветных пророков, по-моему, это у Илии описано, в связи с пророком Илией, когда Бог в легком дуновении ветра оказывается. Не в знамениях вот масштаба землетрясений, извержении вулканов и вот это вот все, а легкое дуновение ветра. И в этом, ну правда, это не всегда бывает просто, наверное, Бога услышать, но в этот момент твои антенны должны быть на Него направлены. Хотя назовите мне момент в жизни, когда наши антенны не должны быть направлены в Его сторону.

А. Ананьев

— Я просто, знаешь, что думаю: это не всегда от нас зависит. Или, вот опять отец Михаил поправит, но опять же я на уровне ощущений сейчас абсолютно неофитских сужу, это всегда не от нас зависит. Мы можем ну просить, биться, идти в эту сторону, но получим ли мы вот эту вот обратную связь, ощутимую, осязаемую, настоящую...

К. Лаврентьева

— Получим, сто процентов. Мне кажется, получим.

А. Митрофанова

— Если бы это не зависело от нас, то мы могли бы быть Емелей. Модель поведения Емели, который лежит на печи, а дальше там есть какая-то щука, которая суетится.

К. Лаврентьева

— Точно.

А. Митрофанова

— И ему, так сказать, прекрасную жизнь устраивает. Но это же не так.

А. Ананьев

— Слушай, ну у нас сейчас богословский спор возникнет, который закончится богословской дракой.

К. Лаврентьева

— Просто не сразу, но Господь всегда отвечает.

Иерей Михаил

— Я тоже хотел сказать, что сейчас поножовщина начнется, на религиозной почве.

А. Ананьев

— Нет, нет, легкое избиение.

Иерей Михаил

— Легкое избиение?

А. Ананьев

— Смотри, кто-то из замечательных священников, вот именно в этой студии радио «Вера» сказал: придет человек к Господу или не придет, возникнет у него в жизни вот этот вот момент — дзынь! — когда он поймет, что вот моя дорога, я хочу туда, — это происходит исключительно по воле Бога. Человек своим умом, своим каким-то решением сделать это никак не может. Ну просто невозможно. Это вот Господь призывает.

К. Лаврентьева

— Но он может сделать первый шаг.

Иерей Михаил

— Сколько у святых отцов написано, что дверь в сердце человека открывается изнутри.

К. Лаврентьева

— Вот именно.

Иерей Михаил

— Господь стучит, а дверь-то изнутри открывается. То есть ты сам впускаешь Бога в свою жизнь.

А. Митрофанова

— Или не впускаешь.

Иерей Михаил

— Или не впускаешь.

К. Лаврентьева

— Единственное, на что Он не может повлиять, это наша воля, понимаешь.

А. Митрофанова

— Вот поэтому, не знаю, здесь, мне кажется, это всегда совместная такая работа.

К. Лаврентьева

— Синергия такая, сотворчество, да.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на радио «Вера» продолжаются. Священник Михаил Словцов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле, Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, я Алла Митрофанова. Мы вот в таком составе говорим сегодня о тех моментах в нашей жизни, когда горячая молитва была услышана. Александр Ананьев рассказали сейчас парадоксальную историю, когда, казалось бы, ну то есть вот как, совершенно точно, что молитва была услышана, желание не было исполнено — и это разные вещи, желание и молитва. Потому что молитва — это правда, это не про загадать желание, а про разговор, про диалог.

А. Ананьев

— Ты знаешь, вот я опять же, наверное, страшно грешу, приводя в пример нашу собаку, иллюстрируя отношения Бога и человека.

А. Митрофанова

— Ну поскольку все его любят, то... то можно, давай.

А. Ананьев

— Моя собака меня многому учит. Вот она же тоже со мной общается. И вот каждый раз, когда она ко мне обращается: э, у тебя ливерная колбаса — дай. Там или: ой, у тебя сыр? Дай. Или там: у тебя что-то осталось — дай. Это одно. Но когда мы с ней идем по парку, ну и, в общем, у нас никаких ни целей, ничего, и собака вдруг останавливается...

А. Митрофанова

— Просто так.

А. Ананьев

— Просто так — это невероятно, она просто останавливается, вздыхает, оборачивается ко мне, встает на задние лапы, говорит: дай оближу тебе нос, потому что я вспомнила, что ты у меня есть.

А. Митрофанова

— «Я тебя срочно люблю».

А. Ананьев

— «Я тебя срочно люблю». Вот так, на пустом месте.

К. Лаврентьева

— Вот живое существо, да?

А. Ананьев

— Это невероятно. И я тут вот понимаю, что вот, собственно, моя молитва должна быть не «дай мне ливерной колбасы — я вижу, у тебя там на столе лежит». А «погоди, я оближу тебе нос, потому что я счастлив, что ты у меня есть».

А. Митрофанова

— И в итоге бармаглот, как вы понимаете, из рога изобилия получает все в этой жизни.

Иерей Михаил

— Он просто очень хитрый и манипулирует вами. А вы-то думаете там одно, другое.

А. Митрофанова

— Нет-нет, он искренний.

Иерей Михаил

— Есть такая история у одного из святых, я точно не вспомню, кто именно это, но он практиковал молитву. Когда у него приходило вот это молитвенное чувство, наверное, многие люди знают, когда вот приходит такое, экстаз такой, ну близкое...

К. Лаврентьева

— Ну благодать, может быть. Экстаз — звучит...

Иерей Михаил

— Нет, ну вот какой-то религиозный такой трепет, и тебе прямо хочется помолиться, и ты прямо еще вот... Он вот в таком вот случае, когда хотелось помолиться, он шел рубить дрова, или копать грядки, или еще что-то делать. А когда ему было прямо плохо и не хотелось молиться, и прямо совсем вот фу, вот бывает такое состояние — ну люди тоже меня поймут, услышат, — он вставал и молился. Почему он так делал? Потому что он показывал Богу и самому себе, что он любит Его не тогда, когда ему хорошо, когда тепло разливается по всему телу, и тебе прямо так вот, ты прямо вот — ну как религиозный экстаз, наверное, как это называется состояние, когда тебе прямо очень хорошо...

А. Ананьев

— Прелесть?

А. Митрофанова

— Благость, может быть, не знаю.

Иерей Михаил

— Ну благость такую вот. Прямо благодать чувствуешь.

А. Митрофанова

— Благодать, да.

Иерей Михаил

— Ну такое бывает, люди описывают такие состояния. Я думаю, что многие из нас когда-то их по первости-то испытывали, пока не стали совсем воцерковленными сильно и привыкли. Мы просто привыкли. Я это объясняю так: мы привыкли к состоянию вот этой вот благостности. Мы настолько купаемся в Божественной любви, вот люди, которые постоянно в храм ходят, постоянно причащаются, и постоянно вот в этом, мы так привыкли, мы так заелись вот этой Божественной любви, что мы уже не чувствуем вот этих вот. Нам нужно либо где-нибудь нагрешить, так чтобы потом вернуться в это состояние, тогда вот так: а, вот, задышал нормально. Либо ну что-то какое-то супер-пупер должно произойти такое вот... Какой лексикон у батюшки, простите. Вырежете это, пожалуйста.

А. Ананьев

— Твоя очередь, Алла Сергеевна. У тебя осталось десять минут на то, чтобы рассказать свою историю о горячей молитве.

А. Митрофанова

— И никто не заметил скепсиса в словах Александр Ананьева сейчас.

А. Ананьев

— Не было никакого скепсиса.

А. Митрофанова

— У тебя всего десять минут, и с учетом того, как ты обычно...

А. Ананьев

— А, в этом смысле был.

А. Митрофанова

— И жена, имей в виду, у тебя всего десять минут. Время пошло.

Иерей Михаил

— Поэтому оставили на закуску.

А. Митрофанова

— У нас ведущий обычно последним рассказывает, ну это как-то негласно так сложилось. Вы знаете, да, у меня история похожая на то, о чем говорит отец Михаил: горячая молитва в экстренной ситуации. Сопровождала я автобус паломников, которые ездили по святыням, древним святыням христианским в Германии, Франции и Люксембурге. И, по-моему, даже это было высокое паломничество в Аахен, когда там открывали святыни, связанные с Страстями Христовыми и с Рождеством Христовым в удивительной капелле Карла Великого, там, ну, в общем, это отдельная песня. Не суть. Смысл в том, что паломничество завершается, у нас рейс из Кельн-Бонна, по-моему, мы летели тогда в Москву. И ну что-нибудь там, не самый такой, не середина дня, ближе к первой все-таки части дня было время. Мы рассчитали, что во избежание пробок, потому что ну рейс, это понятно, то, как мы оттуда улетим, это не менее важно, как, в общем-то, вся остальная часть нашего пути. Мы рассчитали (я сопровождающая, собственно говоря, то есть на мне все вот эти паломники и их своевременное прибытие в аэропорт): из отеля, где мы тогда остановились, нам ехать нужно было что-то порядка четырех часов. В общем, мы рассчитали, что для надежности и запаса нам нужно выехать в пять утра, ну в 5.10 максимум. Вот тогда мы спокойно, без пробок, даже не за три часа, а за четыре часа доедем до аэропорта, с одной там, может быть, технической остановкой. И у нас будет с избытком времени пройти, ну где-то два с половиной часа у нас будет на все вот эти вот аэропортные процедуры — паспортный контроль, досмотр багажа и все остальное. Как обычно в таких ситуациях, когда объявляется в пять утра, значит, сбор в автобусе, закладывается где-то минут 10–15 на то, что кто-то забыл кофточку, кто-то не сдал ключ или ключ там потерял и так далее. Ну, в общем, 5.15 — это уже жестко установленное время старта. Время 5 утра — все начинают собираться, как-то там затаскивают багаж. Время 5.10 — почти весь автобус в сборе. Время 5.15 — весь автобус в сборе, за исключением трех человек — это три монахини, ну то есть там одна настоятельница и две вот из ее монастыря, две сестры, ну что-то их нет и нет. Я поднимаюсь, стучу к ним, и выясняется, что они перепутали время выезда. Они будильники себе поставили на 6, чтобы в 6.15 спуститься к автобусу. Значит, в режиме ошпаренной кошки они начинают собираться. Это им особо не помогает, потому что они по ходу теряют какие-то вещи, что-то еще. Когда они приходят в автобус, проходит еще 20 минут. Так что где-то в 5.40 вместо пяти утра мы выезжаем. И становимся в пробку. Чтобы объехать пробку — а тут надо понимать, что Кельн, Бонн, это такие узловые города, типа, ну то есть в Германии там нет таких ярко выраженных центров экономических, как Москва и Санкт-Петербург, но в принципе любой крупный город, он собирает в себя, с точки зрения рабочих мест, людей из множества окрестных деревень, каких-то маленьких городков, пригородов и так далее. Поэтому если, скажем, там даже к двенадцати вовремя нужно быть в кельнском аэропорту, лучше выезжать сильно заранее. В общем, мы выехали не сильно заранее, сначала по серпантинам через виноградники на автобан попали, но на автобане уже пробка. И наш водитель, поскольку понимает серьезность положения (нас 40 человек в автобусе, паломников из России, которые могут опоздать на рейс), сворачивает на проселочные тропы. У него на руках карта бумажная. И я понимаю: ну он немец, он местный, он работает в автобусной компании, в этом регионе, он хорошо знает эти места. Ну хорошо, да, конечно, как скажете. Он начинает ездить по окрестностям. Мы едем час, мы едем полтора часа — он сидит и улыбается все это время, поглядывает в карту и улыбается, и что-то напевает. Подойдя к нему поближе через полтора часа, потому что ну обычно указывать водителю — это не комильфо, ну каждый должен заниматься своим делом...

А. Ананьев

— Запомни это.

А. Митрофанова

— Я знала, что ты это скажешь. Внезапно понимаю, что это не улыбка, а паническая реакция конкретного человека на сложившуюся ситуацию.

Иерей Михаил

— Он заблудился.

А. Митрофанова

— Давно.

К. Лаврентьева

— Обалдеть.

А. Митрофанова

— И не понимает, где мы. И у него не работают навигаторы, и он пытается сориентироваться поэтому по карте. То есть не то что он фанат бумажных карт, а просто он пытается хотя бы по бумажной карте сопоставить названия.

К. Лаврентьева

— Это страшный кошмар вообще.

А. Митрофанова

— Да. И я понимаю, что через 50 минут у нас вылетает самолет. То есть ну мы как-то, вернее через 50 минут нам уже край, когда нужно быть в аэропорту. Но указателями на Кельн-Бонн даже не пахнет. То есть мы непонятно в каком месте, с водителем, у которого паника, он старается изо всех сил ее не выдавать, поэтому напевает. Я звоню друзьям и говорю: так и так, вот у нас такая история. Я не понимаю, что делать. Мы через 50 минут у нас закрывается регистрация на рейс, то есть это время, когда мы уже должны быть в аэропорту, а мы даже не сообразим, где мы в этот момент. Что нам делать? Значит, дальше они дистанционно пытаются через компанию этого водителя, в которой он сотрудник, узнать его местоположение. Нас не удается никому отследить. Они мне это все сообщают, я говорю: ну что же нам делать? А на том конце провода сидит вот мой друг, с которым мы общаемся в этот момент. Он некрещеный молодой человек, который, но он виртуозно умеет разруливать разные ситуации, составлять маршруты, все, но вот он ничего не может сделать. Я говорю: Миша, как же нам быть? Он говорит: я знаю только один вариант: «Отче наш, Иже еси и на небесех...». Я беру микрофон и сообщаю автобусу, что у нас аховое положение, мы можем опоздать на рейс. Как решаться будет вопрос, пока неизвестно, но прошу всех поучаствовать в соборной молитве. И весь автобус, включая этих трех сестер замечательных, и, в общем-то, все хватаются за свои молитвословы (люди ехали в паломничество, естественно, у всех были молитвословы с собой), открывают и по очереди люди берут микрофон, начинают читать «Отче наш», читать акафисты, правила, там что-то еще, кто что может. Проходит примерно полчаса, у нас все ближе и ближе закрытие регистрации на рейс, мы еще непонятно где. И тут у водителя внезапно начинаются какие-то проблески, и он видит первый указатель на автобан. Мы начинаем постепенно двигаться в сторону автобана. В тот момент, когда закрывается регистрация на рейс, мы на автобане и нам еще где-то ну минут сорок пути до Кельн-Бонна, до аэропорта. Ну то есть мы в лучшем случае приезжаем к моменту отправки нашего самолета. И тут мне перезванивает друг Михаил и говорит: Аля, я договорился с авиакомпанией. Самолет вас дождется. Я говорю: Миша, ты как это сделал? Это же невозможно. Ну мы все прекрасно понимаем, что значит задержать регулярный рейс авиакомпании в аэропорту.

К. Лаврентьева

— Нет, это невозможно.

А. Митрофанова

— Это значит, они теряют взлетно-посадочную полосу, они там... Я не понимаю, как это можно сделать. То есть их потом ставят в живую очередь, они создают крайне неудобную ситуацию для других самолетов, других авиакомпаний, и вот они на это пошли. Я не знаю, как он это сделал. Я про такое видела в какой-то безумной рекламе, что, значит: «а Макс глотнул какого-то напитка и остановил самолет», да, то есть никто не верил в то, что это реально. Это реально.

А. Ананьев

— Да, друзья мораль этой истории такова: любую проблему можно решить молитвой и знанием номера телефона Михаила Досковского.

А. Митрофанова

— Самое интересное, что да, когда мы зашли в самолет, естественно, нас там ждали наши соотечественники, и они были крайне недовольны тем, что это все произошло. И один известный телеведущий, который тоже оказался на этом рейсе, он так посмотрел на меня, так снизу вверх, но как будто бы сверху вниз: ну что девочки, шопинг-шопинг, да? Я даже не нашлась, что ему на это сказать. Потому что описывать всю эту историю... В общем, ангелы работают по полной программе, и когда случатся синхронизация вот такая — это чудо. Вот что я имела сказать о горячо вознесенной молитве и о том, как ее услышали. Так не бывает, но бывает. Спасибо.

К. Лаврентьева

— Спасибо. Это вообще такая история...

Иерей Михаил

— Сегодня набор такой историй какой-то. Я после своей истории, услышав историю Киры, подумал: какая, что у меня за история, что за молитвы...

К. Лаврентьева

— Нет, отец Михаил, у вас судьбоносная история.

Иерей Михаил

— Ну это да, понятно, но ваша история, например, она вообще потрясающая. Ну вот люди очень часто отчаиваются моментально.

А. Митрофанова

— Вот. Пример Киры — это как раз, когда...

К. Лаврентьева

— Так слушайте, нет, мы отчаивались. Там просто не было вариантов сдаваться. Потому что, если сдашься, ты автоматически как бы подставляешь человека.

А. Митрофанова

— Друзья, спасибо огромное за этот разговор, жаль, что пора завершать. Но через неделю мы снова в этой студии и будем делиться своими светлыми историями. И все наши программы можно не только услышать на радио «Вера», но и увидеть.

К. Лаврентьева

— Вы знаете, да. Ночью Алла Митрофанова монастыри открывала своей молитвой, которые вообще никогда не открывается в Италии. Я очень хорошо помню.

А. Митрофанова

— Это не я была...

К. Лаврентьева

— Самолеты останавливаешь. С Аллой Митрофановой надо дружить. Она человек очень непростой.

А. Митрофанова

— Не подумайте обо мне чего-то хорошего. Я серьезно говорю, это просто мне везло оказываться в паломнических группах.

К. Лаврентьева

— Мы думаем о тебе самое лучшее, Алечка.

А. Митрофанова

— Так что... Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, священник Михаил Словцов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле. «Светлые истории» — YouTube, Rutube, канал радио «Вера» — можно не только слушать, но и смотреть, к чему мы наших слушателей и зрителей и призываем.

К. Лаврентьева

— Спасибо.

А. Митрофанова

— Александр Ананьев как-то на меня скептически смотрит так: замолчит она наконец или нет?

К. Лаврентьева

— А по-моему, радостно.

А. Ананьев

— Радостно. Всего доброго.

Иерей Михаил

— Всего доброго.

А. Митрофанова

— До свидания.

К. Лаврентьева

— До свидания.