Поделиться
В этом выпуске ведущие радио ВЕРА Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, Алла Митрофанова, а также наш гость — клирик московского храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе священник Иаков Белый-Кругляков — рассказали о своих любимых книгах, которые повлияли на отношение к вере и помогли найти ответы на духовные вопросы.
Ведущая: Кира Лаврентьева
К. Лаврентьева
— «Светлые истории» на радио «Вера» приветствуют вас, дорогие радиослушатели. И, как всегда, теперь по новой прекрасной традиции в это время мы говорим о радостном. И радость сегодня нам особенно необходима, в непростое для нас время, и это особый ресурс. Давайте прекрасным ресурсом пользоваться. И представляю нашего сегодняшнего удивительного и замечательного гостя — священника Иакова Белого-Круглякова, клирика храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе. Здравствуйте, отец Иаков.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Здравствуйте.
А. Ананьев
— Я вот сейчас хочу обратить внимание тех наших радиослушателей, которые не только слушают нас в эфире или на сайте radiovera.ru, но и смотрит нас на канале «Ютуб». Просто очень многие, послушав нашу с вами, дорогой отец Иаков, программу, реально полезли смотреть: Господи, как же выглядит этот священник? Судя по голосу, молодой. Друзья, вот мало того, что посмотрите запись этой программы, ещё обязательно сходите к отцу Андрею Щенникову в храм Антипы Пергамского, и чтобы с отцом Яковом пообщаться лично. Это тончайшее из удовольствий — я вам говорю искренне и прямо.
К. Лаврентьева
— Я совершенно согласна. И знаете, когда речь пошла о светлых историях, я сразу стала вспоминать, кто такой прямо свет несёт. И без лишних эмоций, отец Иаков, вы как раз в этот список очень быстро вошли в моей голове, в эту классификацию света. Вы были как раз одним из тех моих внутренних кандидатов, которых обязательно нужно к нам в студию позвать. Представляю моих замечательных коллег: Аллу Митрофанову, Александра Ананьева.
А. Митрофанова
— Кира Лаврентьева —
К. Лаврентьева
— Да, спасибо, Алечка. И я — Кира Лаврентьева. Смотрите, вот о чём я сегодня думала, когда размышлял о нашей сегодняшней теме программы. У каждого человека в жизни бывают моменты, когда наступает внутренний поиск, кризис, или как угодно можно назвать этот период, высвобождающегося пространства в сердце, которое обязательно нужно чем-то хорошим, желательно, заполнить.
А. Ананьев
— Не сосисками.
К. Лаврентьева
— Да, не сосисками. И это должно быть что-то живительное. Это может быть какое-то слово, это может быть свет какого-то человека — свет вечной жизни в глазах другого, как говорит владыка Антоний. Но сегодня наша тема особенная — это книга, которая на меня повлияла. И вот как раз сегодня мы поговорим о книге, которая дала ответы, какие-то важные в том освободившемся пространстве в сердце, которое вот очень-очень жаждало этого ответа. Такая тёплая она, такая домашняя, такая библиотечная, и что-то из школы есть в этой теме «Книга, которая на меня повлияла». Отец Иаков, вот какая книга на вас повлияла?
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Спасибо большое. В первую очередь благодарю вообще за такое доверие. На самом деле мне тоже очень нравится эта тема. Но я должен признаться, что немножко смущаюсь, потому что не чувствую себя в этом удивительном кругу каким-то человеком компетентным или очень начитанным.
А. Митрофанова
— Ой, сейчас мы все станем и выйдем!
К. Лаврентьева
— Я тоже смущаюсь, давайте смущаться вместе. Мы с вами до начала эфира уже немножко как бы начали говорить на эту тему и пришли к тому, что вопрос «какая твоя любимая книга?» — на него ответ, что это всегда та книга, которая наибольшее именно сейчас на тебя производит впечатление. Как правило, это последняя хорошая книга, которую ты прочитал. Если рассуждать так, то я бы назвал книгу Честертона «Вечный человек». Это последняя книга, которая на меня очень сильно повлияла. Но я бы, пожалуй, сегодня хотел сказать о той книге, которую я вспомнил сегодня буквально, пока ехал на передачу, которая очень сильно на меня повлияла одной из первых. Ну, конечно, повлияла именно в каком-то духовном пути, в отношениях с Богом — я бы даже так сказал, может быть, это слишком звучит как-то пафосно, но это книга «Поучения преподобного аввы Дорофея». Сейчас, в принципе, многие христиане хорошо знакомы с этой книгой и многие знают из неё какие-то ключевые даже цитаты, моменты, мысли, которые стали такими яркими афоризмами, цитатами. Схемы знают из этой книги аввы Дорофея. Но я наткнулся на эти мысли не как на какие-то цитаты в интернете, а именно в контексте этой книжки, которую я прочитал в 11-м классе школы. И это глава, которая, по-моему, называется «О страхе Божьем» в этих поучениях, в которой авва Дорофеев говорит об уровнях отношений с Богом. Для меня это стало огромным открытием — эта глава, и в контексте всей этой удивительной книги, о том, оказывается, почему мы что-то делаем для Бога: почему мы исполняем заповеди, почему мы отстраняемся от зла, почему мы стараемся согласовывать свою жизнь с Его волей. Для меня это был такой важный, на самом деле, вопрос, который, может быть, я ещё даже не осознавал, ну, где-то на подкорке. Потому что с детства я слышал о страхе Божьем и о любви к Богу. И Эти вещи не очень во мне сходились как-то. Я не знал, как вообще общаться с Богом, Которого нужно одновременно и бояться и любить. И вот эти размышления аввы Дорофея о том, что есть три уровня этого страха. Первый — это страх раба, второй — страх наёмника и третий — сына. И вот совершенный уровень этого страха Божьего — это как раз третий уровень. И это тот уровень, когда ты исполняешь волю Отца просто потому, что хочешь её выполнять, потому что ты Его любишь, потому что ты осознаёшь, что это твой Отец.
А. Митрофанова
— Страх в том смысле, что боишься Его расстроить.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Боишься этого лишиться, да, боишься лишиться близости с Ним, теплоты этой близости. И это на самом деле меня очень потрясло, потому что это повлияло на всё остальное. Мы, оказывается, исходя из такой мысли, казалось бы, простой, может быть, даже примитивной, мы спасаемся не нашими какими-то заслугами. Вообще, всё, что мы делаем, все наши добродетели, какие-то попытки исполнить заповеди — это попытка быть благодарными Богу просто, а не заработать спасение, не избежать мук. И к этому надо прийти. Это меня очень вдохновило и на самом деле очень сильно повлияло и на мою какую-то внутреннюю молитву, наверное.
К. Лаврентьева
— Отец Иаков, знаете, «Светлый вечер с вами мне как раз запомнился тем тёплым чувством, которое у меня осталось после этого разговора. Вы много и очень искренне рассказывали, как вы любите своих родителей. И это меня так тронуло сильно. И я ещё раз и ещё раз, паки и паки поняла, насколько это важно — дать ребёнку безоценочное это принятие, сейчас модный термин, но так, говоря по-русски, дать любовь, такую настоящую, всеобъемлющую, всё прощающую. И вот отец Иаков так говорил о своём папе, и примерно так же говорил о Боге. И я поняла, что ребёнок всё-таки образ отца впитывает и потом его легко переносит на образ Бога в своём этом восприятии.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Да, в этом плане мне очень повезло.
К. Лаврентьева
— И вот сейчас вы опять об этом говорите. И мне до такой степени это ценно. Спасибо вам, отец Иаков.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Спасибо вам большое за такое отношение, за доверие. Ну, действительно, мне повезло просто в этом плане. На самом деле эту книжку мне отец посоветовал. Мой отец — это как раз человек... Простите, я просто буквально два слова, это связано с нашей темой. Это человек, который пришел к вере благодаря книгам. Не благодаря даже там чьей-то проповеди, каким-то друзьям, а именно интеллектуально пришёл к вере. Потом, понятно, что это уже вылилось во все остальные русла человеческого естества, но это произошло именно так. И это именно он посоветовал мне эту книгу в 11-м классе прочитать, своевременно очень, мне показалось.
К. Лаврентьева
— Хотя, казалось бы, Иоанн Дамаскин в16 лет — довольно сложно.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Авва Дорофей.
К. Лаврентьева
— Господи... Авва Дорофей, конечно.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Авва Дорофей, Иоанн Лествичник и Никодим Святогорец. Но мне Лествичника было тяжело читать, признаюсь, я пробирался, как через тернии, через «Лествицу».
К. Лаврентьева
— Пробрались, отец Иаков?
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Пробрался, да.
К. Лаврентьева
— Не могу похвастаться тем же.
А. Митрофанова
— А можно узнать, как вы это делали? То есть вам 16, вы открыли книгу, вам она не нравится, вы через неё продираетесь...
К. Лаврентьева
— А на улице весна, друзья, приятели...
А. Митрофанова
— Совершенно верно. Кино какое-нибудь классное, да. Зачем вы это делали, если она вам не шла? Предупреждаю: ваш ответ может стать лайфхаком для многих родителей, как помочь детям начать читать.
А. Ананьев
— И впоследствии может быть использован против вас.
К. Лаврентьева
— Этот трюк можно использовать в домашних условиях.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Вот я об этом подумал, кстати. Для родителей вряд ли могу назвать какой-то лайфхак, потому что я не знаю, как на меня это повлияло — то, что отец сказал, и я во что бы то ни стало прочитал. Он мне не угрожал ничем, ничего меня бы не лишил за то, что я бы её не прочитал. Но мне хотелось пережить состояние прочитанности этой книги и осмысления её. Потому что отец сказал, что вот эти книги, которые он сейчас даёт, будут для меня очень важным фильтром для остальной литературы духовной, которую я буду читать, в том числе аскетической и так далее. И мне захотелось это ощутить, правда, как это, что это такое. Я признаюсь, что с Иоанном Лествичником было тяжело и, может быть, до сих пор тяжеловато, хотя очень тоже ценные мысли для себя оттуда всё-таки извлёк со временем. Но авва Дорофей меня вот буквально перевернул в моментик, как говорится в наши дни. Не знаю, что посоветовать родителям.
А. Митрофанова
— Видимо, каждый в своего ребёнка сам вглядывается и пытается понять. А потом, видите, ваш отец человек — книжной культуры. Ничего удивительного, если он для вас такой авторитет, что вы пошли тем же путём. Мы зачастую хотим, чтобы у нас дети читали книжки, а сами при этом... никогда ребёнок не возьмёт в руки книгу, если он не видит родителей с книгой, вот и всё — всё очень просто. Так что, наверное, рецепт всего лишь один: как всегда, своим примером — больше никак.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Это, кстати, правда, очень важно. В любом случае, ребёнок ощущает, мне кажется, какое-то лицемерие, даже если оно не специальное. Родители искренне хотят хорошего ребёнку, но когда он сам за этими требованиями не поспевает, то ребёнок чувствует, что что-то не так.
К. Лаврентьева
— И великое благо отсутствия гаджетов всё-таки — скажу очень банальную вещь, но это, правда, так. Нам было скучно и мы читали, но это прекрасно.
А. Митрофанова
— Да, это один из таких, наверное, самых важных моментов в плане отличия нынешних детей от, скажем, тех, кто росли и формировались в 90-е, 80-е, не говоря уже о более ранних периодах. Для нас книга была основным источником информации. Ну, потому что телек, как это принято в подростковой среде: какие лохи будут смотреть телек? А сейчас, пожалуйста, есть книга — отлично. Но есть паблики, есть «Ютуб», есть социальные сети, то есть есть столько всего. То есть книга — один из множества источников информации о мире и знаний о мире. И формировать себя, пожалуйста, — ты можешь на каких-нибудь модных блогеров смотреть, и они для тебя такой же будут авторитет, как, я не знаю, как классики русской литературы, например, не говоря уже о святых отцах.
К. Лаврентьева
— Нам преподаватель в институте говорил, что «вы знаете, я научил свою дочку читать очень просто. Когда появлялась какая-то книга, которая ей по возрасту, когда она дорастала до определённого этапа, я говорил: „Послушай, Машенька, вот там книжечка стоит на той полке, третья с края, ты её ни в коем случае не читай, потому что там только про любовь, там вообще тебе ещё рано, ты очень много всего интересного узнаешь“. И смотрю ночью, в два часа подхожу, она под одеялом с фонариком или в туалете закрывается и читает». Очень хитрый ход. У меня так мама сделала с Гюго — «Собор Парижской Богоматери». Она такую интригу создала, но она спрятала эту книгу. И я поставила своей целью эту книгу найти. Я там её искала.
А. Митрофанова
— А сколько лет тебе было?
К. Лаврентьева
— Четырнадцать. Она действительно не хотела, чтобы я её читала и создала этим просто колоссальный интерес.
А. Ананьев
— Я начинаю догадываться, почему ты запрещаешь мне посуду мыть.
К. Лаврентьева
— Прекрасно, какой тонкий психологический ход. Надо подумать об этом.
А. Митрофанова
— Подумайте.
А. Ананьев
— Но ведь работает: каждый раз иду и мою после фразы «ты посуду не мой».
К. Лаврентьева
— Да, запретный плод сладок.
К. Лаврентьева
— «Светлые истории» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. Я напоминаю вам, что у нас сегодня в гостях священник Иаков Белый-Кругляков, клирик храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе, и мои замечательные коллеги: Алла Митрофанова, Александр Ананьев, и я — Кира Лаврентьева. Предлагаю перейти к истории Алечки. Кстати, мне было интересно, я ехала на программу и думала: что же скажет Алечка, какие же книги у неё там вот так выстроились в какую систему и какая повлияла-то? Я думала, что это что-то очень сложное, очень умное...
А. Митрофанова
— Кира, предсказуемо всё очень. Ну, всё-таки Евангелие мы не берём, поскольку это само собой разумеющееся.
К. Лаврентьева
— Я, кстати, буквально вчера вспоминала историю отца Дмитрия Смирнова. Его спросили: какую книгу почитать? Он говорит, что, вы знаете, я 50 лет читаю одну очень интересную книгу. Я вам очень рекомендую, всё время новое что-то для себя там открываю. Это по поводу Библии.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— У нас, когда спрашивают, что почитать, говорят: почитай отца и мать.
К. Лаврентьева
— Да, прекрасно.
А. Митрофанова
— Всё банально, до предельности банально и предсказуемо. Собственно, мы не берём Евангелие, но есть проекции Евангелия на художественные тексты. И так получается, что это, в любом случае, самые глубокие книги из, наверное, огромного спектра, массива. Мне не близка восточная литература — просто по ходу мыслей и так далее, поэтому буду говорить, наверное, о нашей, христианской. Извините, «Расторжение брака» и «Братья Карамазовы». То есть «Расторжение брака» Клайва Степлза Льюиса у меня топ один всех времён и народов. Это книга, которая стала своего рода иллюстрацией очень наглядной к тому, что такое «прокачать любовь». Книга, в которой объясняется на понятных и зачастую даже бытовых примерах, что на самом деле человеческая душа бездонна, потому что она — образ и подобие, образ, стремящийся к подобию. И вот эта интенсивность стремления зависит от каждого из нас — наш личный выбор. Ну, условно говоря, нам, допустим, Господь отмерил — для тех, кто смотрит нас сейчас в «Ютубе» показываю — вот столько талантов. Это вот то, что мы можем развить в своей жизни. Для тех, кто нас сейчас слушает, объясню, что...
А. Ананьев
— Сантиметров 30.
А. Митрофанова
— Ну... сантиметров сто, да, талантов.
К. Лаврентьева
— Ничего себе — какая мера измерения у нас появилась! У Саши в голове невидимая линейка. (Смеётся.)
А. Митрофанова
— Да совершенно верно.
А. Ананьев
— И те, кто нас смотрит на «Ютубе», засмеялись. (Смеётся.)
А. Митрофанова
— Потому что у меня напрочь не работает глазомера, простите, допустим, сантиметров сто, то есть метр талантов нам даёт Господь. Мы их можем развить, а можем не развить. И речь идёт ведь на самом деле не только о том, кто как умеет петь, кто как умеет, не знаю, вышивать крестиком, мыть посуду или что-то ещё. Речь, прежде всего, о таланте любить. Он есть абсолютно у каждого из нас. Дальше — в какую меру мы его прокачиваем, потому что, вообще-то, талант любить прокачивается тем больше, это прямая пропорциональная зависимость, чем меньше в нас становится нас самих. Вот чем меньше в нас место для «я», тем больше там места для других людей и для Господа Бога. И Льюис в расторжении брака показывает разные уровни открытия для себя человеком вот этого самого мира любви. В одних и тех же обстоятельствах оказавшиеся разные люди будут чувствовать себя один — в в аду, другой — в каком-то сером городе, а третий — в раю.
К. Лаврентьева
— Аля, тебя разве не расстраивает, что там оба человека не пошли по одной дороге? То есть там довольно трагично всё закончилось. Один человек раскрылся в любви, а второй не смог. Но это ведь такая трагедия — ты же хочешь вместе с супругом раскрыться в любви. Это трагедия всё равно, ты же хотел с ним раскрыться, хотел в единстве пройти этот путь.
А. Митрофанова
— Есть такой момент. Мне кажется, что в конечном счёте так оно и будет. Понимаешь, вот у меня зрение, условно говоря, минус три, наверное, давно уже не проверяла, но примерно минус два с половиной, минус три. Сколько я вижу из окружающего мира, если я без очков? Процентов, наверное, 60. Есть человек с абсолютным зрением, и он видит 100% красоты окружающего мира. Вот точно так же, но только уже вне зависимости от того, какие у нас возможности глаз, а с точки зрения того, какие у нас возможности сердца, как мы его подготовили к этому пребыванию рядом с Богом, кто-то будет на 60% воспринимать, а кто-то на 100%. А если пойти дальше, если говорить о святости, кто такие святые? Это те, кому Господь отмерил, например, условно говоря, прокачать на метр, а они прокачали на три. Потому что когда они реализовали те таланты, которые им дал Господь, Господь умножает таланты, даёт ещё.
К. Лаврентьева
— То есть ты думаешь, что любить — это талант?
А. Митрофанова
— Конечно.
К. Лаврентьева
— А если кто-то этим талантом обделён?
А. Митрофанова
— Я даже с духовником на эту тему говорила. Я бы сказала, что любить — это единственный талант, который есть абсолютно у каждого человека.
К. Лаврентьева
— Как Августин говорит, что душа каждого человека — христианка, так и любить может каждый. Интересно.
А. Митрофанова
— Да, примерно так. И это есть и в «Хрониках Нарнии», между прочим, не только в «Расторжении брака». В финале хроник Нарнии потрясающий вот этот пример, когда сидят гномы, то есть уже всё — второе пришествие, Аслан уже является во всей своей славе, воскресший и преображённый, можно сказать. И как там в конце Льюис пишет, что он всё меньше становится похож на льва и всё больше становится похож на того, кто он на самом деле. Просто в проекции на мир Нарнии он вот в этом образе является. И собственно, это уже рай. Герои Нарнии, жители Нарнии уже вот в этом другом измерении. И там сидят гномы, которые считают, что все вокруг их обманывают, что их тут подставляют, что их тут кидают, что их хотят надуть. Они сидят в кругу, лица у них внутрь круга обращены, по-моему, они держатся за руки и повторяют свою собственную мантру: «Гномы для гномов, гномы за гномов». К ним подходит Люси, вот эта девочка, главная героиня, которая их любит всем сердцем, говорит: «Миленькие, вы посмотрите, какая тут красота!» Они: «Всё обман, нас хотят надуть, никому не верим. Гномы для гномов, гномы за гномов». Она подходит к Аслану, говорит: «Аслан, миленький, может быть, ты им поможешь? Они сами от себя отрезают ту красоту, в которую могут просто войти беспрепятственно, потому что они уже здесь. Но они не хотят посмотреть, им больше нравится сидеть в своём собственном кругу.
А. Ананьев
— Как тонко и точно Льюис в середине ХХ века предсказал «Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)».
А. Митрофанова
— Абсолютно точно, да. И Аслан ей говорит: «Миленькая, сейчас ты увидишь, что на самом деле я далеко не всё могу». Это к той притче, что может ли Господь, если Он всемогущий, создать камень, который не сможет поднять Сам. Может, и Он уже такой камень создал — это человек. Вот Аслан подходит к гномам и пытается с ними вступить в контакт, а они от него отмахиваются: уйди, не хотим тебя видеть. Люси им подносит какой-то небесное нектар, амброзию, а они: «Что за пойло лошадиное ты нам принесла?» — и так далее. То есть у них искажённо воспринимается всё, происходящее вокруг, потому что для них в данный момент их личный выбор: замкнуться в в своём кругу. По какой-то причине они просто не хотят открыть глаза. И всё, и с этим ничего не сделаешь. И вот это как раз очень страшно, это то, чего хочется в своей жизни избежать, и не факт, что всегда получается. И, безусловно, Льюис, с этими его притчами, это потрясающая книга, просто потому, что в разные этапы жизни, будучи совершенно взрослой гражданкой, всё равно прокручиваю и эти ситуации, и эти мизансцены, примеряю на себя, проверяю себя через это. Ну, а «Братья Карамазовы» — это тоже проекция Евангелия, на мой взгляд, инструкция фактически как прожить заповедь о любви к ближним, как к самому себе, без запятой перед словом «как». Как научиться воспринимать людей продолжением себя и себя продолжением других. Не помехой справа и помехой слева, как чаще всего мы воспринимаем тех, кого призваны проживать как ближних. А мы их проживаем как соперников, конкурентов и далее со всеми остановками.
К. Лаврентьева
— Кто тебе ближе из братьев?
А. Митрофанова
— Ты знаешь, пожалуй, вот за четверых не скажу, но все трое. То есть Смердякова я не чувствую до конца, не могу его до конца для себя раскрыть. Смердяков ведь отцеубийца...
К. Лаврентьева
— Я открыла ящик Пандоры, спросив Аллу об этом, понимая все риски.
А. Ананьев
— Я смотрел, как ты бросаешь спичку в канистру с бензином, но я молчал, просто отодвинулся. (Смеются.)
А. Митрофанова
— Всё, давайте не буду про братьев Карамазовых...
К. Лаврентьева
— Нет, всё-таки ты скажи про Смердякова, закончи вот эту свою мысль, потому что мне очень интересно.
А. Митрофанова
— Мне невероятно дорог Алёша Карамазов, когда он проживает свою метанойю. Там же был момент, когда он старца Зосиму поставил на место Христа в своём сердце, в своём сознании. И старец Зосима сотворил для Алёши великое чудо — он провонял. То есть, когда старец Зосима скончался, все ждали, что сейчас мы прославим нового святого, а он стал истлевать. Причём быстрее, чем это обычно происходит по законам природы. И согласна с просто гениальным наблюдением Татьяны Александровны Касаткиной, исследователя Достоевского, которая говорит, что, вы понимаете, ведь это же акт любви старца Зосимы по отношению к Алёше. Он отодвинул себя в сердце Алёши с того места, на котором должен стоять Христос. Потому что если там не Христос, то любой человек, кто бы там ни оказался, будет кумиром. И Алёша видит сон пронзительный, где старец Зосима ему впервые указывает на Христа. И выясняется, что Алёша, который столько времени живёт в монастыре, на самом деле только сейчас впервые встречу со Христом пережил.
К. Лаврентьева
— Он такой зрелый становится.
А. Митрофанова
— Да, и вот он становится зрелым. Он везде потрясающий, как и два других брата тоже, каждый по своему. Там один из героев, мальчик 14-летний Коля Красоткин, спрашивает у Алёши: «Скажите мне, убил ли ваш старший брат своего отца?» А Алёша ему отвечает так: «Убил лакей. Брат невиновен». Смердяков упомянутый, Кира, о котором ты спрашиваешь, он как раз лакей, но он же Алёше и брат. Незаконнорождённый, да, от другой матери незаконной и так далее, но он ему тоже брат. И Алёша прекрасно знает, что этот самый Смердяков отца убил, и он говорит: «Убил лакей, брат невиновен», — разделяя таким образом в Смердякове его ветхого человека, и образ Божий.
К. Лаврентьева
— Обновлённого человека.
А. Митрофанова
— Да, совершенно верно. Понимаете, вообще это высший пилотаж любви — умение отделять поступок от человека.
К. Лаврентьева
— Дорогие радиослушатели, с вами «Светлые истории» на радио «Вера». У нас в гостях священник Иаков Белый-Кругляков, клирик храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе, и мои дорогие коллеги: Александр Ананьев и Алла Митрофанова. С вами Кира Лаврентьева. Мы вернёмся через несколько секунд.
К. Лаврентьева
— «Светлые истории» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. Рады, что вы с нами. Приветствуем вновь присоединившихся, надеюсь, что вам с нами будет сегодня очень тепло. Сегодня у нас в студии священник Иаков Белый-Кругляков, клирик храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе. Ещё раз здравствуйте, дорогой отец Иаков.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Ещё раз здравствуйте, дорогие мои.
К. Лаврентьева
— Хочу сказать, что отец Иаков очень подсвечивает наши и без того светлые истории своей лучезарной улыбкой. Поэтому мы просим присоединиться к нам и посмотреть нас глазами, дорогие радиослушатели, оживить наши голоса и сделать визуал, зайти-таки на канал радио «Вера» на «Ютубе» и посмотреть, чтобы все пазлы сошлись, вы поняли, кто есть кто, и в общем, вам наконец-то стал бы всё ясно. «Всё ясно!» — как говорят в кинофильме «По семейным обстоятельствам». Мне тоже всё ясно. И моих дорогих коллег: Аллу Митрофанову и Александра Ананьева.
А. Ананьев
— Кстати, не исключено, что кто-то расстроится. Я очень хорошо помню историю, которая случилась, по-моему, где-то в двухтысячном году. Я ещё тогда работал на самой крупной радиостанции Нижнего Новгорода. У меня было своё вечернее шоу там. И поскольку наш главный редактор ещё и преподавала на журфаке, она периодически приводила экскурсии молодых ребят и девчонок из института на студию, чтобы они посмотрели, как всё устроено. И вот приходит очередная экскурсия. Ребята слушают, смотрят, я им говорю, что вот тут микрофон, вот это кнопки, вот это фейдер, вот это датчик, вот здесь диски. Потом говорю: «Так, сейчас секунду тишины — мне надо прогноз погоды сказать. Включаю микрофон, говорю: «Здравствуйте. С вами Александр Ананьев. В Нижем Новгороде сегодня...» Выключаю микрофон, смотрю: одна девочка сидит на подоконнике и плачет. Я говорю: «Что случилось? Вас кто-то обидел?» Она вытирает сопли и говорит: «Я вас совсем другим себе представляла!» (Смеются.)
К. Лаврентьева
— Неожиданно! Аж до слёз.
А. Ананьев
— Ещё никто не обижал меня так — причудливо и тонко.
К. Лаврентьева
— В общем, слава Богу, что мы не увидим, кто плачет, проглядывая тайком наш Ютуб-канал. В общем, дорогие радиослушатели, предлагаю вам поинтересоваться вместе со мной у Александра Ананьева, вспоминая предыдущую часть и подробнейший рассказ Аллы Митрофановой о её любимых и перевернувших её книгах, спросить...
А. Митрофанова
— У меня книг таких много, ты же понимаешь, я просто знала, что время всегда ограничено.
К. Лаврентьева
— Понятно, это была интрига, я вот думала: что же ты выберешь?
А. Митрофанова
— Если не выпендриваться, то...
К. Лаврентьева
— Да, да. Ключевое — «сильно не выпендриваться», потому что я всё время думала: как бы не выпендриваться мне? Что бы такое придумать, чтобы и за глупую не сойти и серьёзной не казаться? Сложнейшая дилемма. Когда Алечка рассказывала, я думала: Саша, это ведь так здорово, когда жена умная — это прекрасно.
А. Ананьев
— Самое главное, каждый раз, когда заходишь в тупик в разговоре с Аллой Сергеевной, просто замолчать и напомнить себе: Александр, ты был в курсе, ты знал, когда на это шёл, ты знал, что Алла Сергеевна Митрофанова опытнейший преподаватель литературы в МГИМО.
К. Лаврентьева
— Это действительно взять высоту, взять вес определённый.
А. Ананьев
— Ты видел её книжный шкаф, ты сделал восемь рейсов на автомобиле, чтобы перевезти все её книги из её квартиры.
К. Лаврентьева
— Вот она любовь, да?
А. Ананьев
— Так чего ж ты ноешь? Ты знал, на что шёл.
К. Лаврентьева
— Любовь — это перевезти восемь раз книги любимой женщины из точки А в точку Б.
А. Ананьев
— Да. И они сейчас там в три слоя хранятся в шкафу. Это я просто пояснил восхищение Кирочки относительно возможности выбора книги Алечки. Она действительно преподаёт литературу в МГИМО и читает сейчас много лекций по книгам, по известнейшем писателям. Это потрясающе интересно, очень доступно, это действительно так. И, узнав тему нашего сегодняшнего разговора, хотел взять самоотвод, особенно после рассказа отца Иакова. Но я так подумал, что, наверное, всё-таки я что-то же читал. Я вам признаюсь честно: я перестал читать и меня это убивает. Я перестал читать сейчас катастрофически, я просто перестал читать.
К. Лаврентьева
— Кстати, есть такое дело, я от многих это слышу.
А. Ананьев
— Я говорю вам честно, я несколько раз брал книгу с полки, клал её возле кровати с искренним намерением почитать, вот просто чтобы почитать, ради того, чтобы почитать — я давно не читал художественную литературу. Не получается, я ловлю себя на том, что уже на четвёртой странице я произношу слова в себе, но я не понимаю смысла, я перечитываю обратно. Я разучился читать.
К. Лаврентьева
— А какая любимая книга-то?
А. Ананьев
— Я не скажу, что любимая, понимаешь.
К. Лаврентьева
— Перевернувшая, повлиявшая.
А. Ананьев
— Мы сейчас говорим о книге, которая повлияла, перевернула, заставила задуматься и периодически возвращается ко мне в воспоминаниях. Я помню, что прочитал этот рассказ, вот именно рассказ, и сказал: какая глупость, тут же ничего не произошло. Чувак открыл дверь, зашёл, постоял и ушёл, всё. Более того, сам автор в 1840 году, по-моему, Иван Сергеевич Тургенев, взяв этот рассказ и желая ввести его в цикл «Записки охотника», сомневался, считал, что это самый худший рассказ из всего цикла, его не надо брать.
А. Митрофанова
— А он гениальный.
А. Ананьев
— Он не просто гениальный. Понимаешь, очень трудно рассказать про святость так, чтобы это было не пошло, не шаблонно, не елейно, просто, доступно и пронзительно. А он просто рассказал о природе святости, о механизме святости, в очень коротком рассказе он расказал обо всех гранях, причём рассказал до запаха до тактильного ощущения. Конец очень спокойный у этого рассказа: он закрыл дверь и ушёл, а потом она умерла, всё. У меня ощущение, что автор орёт в конце рассказа: вы, люди, у вас тут такое происходит? У вас в лесу хижина, а в хижине святая. Он это не орёт, а ощущение, что орёт, хочет обратить внимание. Но там поют птицы и где-то вдалеке звон колокола. Каждый раз, когда я хочу успокоиться, по сути найти покой и мир в душе, вот это смирение, я вспоминаю описание ощущений этой Лукерьи, главной героини, тридцатилетней женщины, похожей на старуху, высохшую, одеревеневшую, которая уже давно лежит в заброшенной хижине в лесу.
А. Митрофанова
— Ты название рассказа не сказал, я думала, что ты интригуешь.
К. Лаврентьева
— Вот я всё жду, тоже так думала.
А. Ананьев
— Это рассказ, который называется «Живые мощи». Он входит в цикл «Записки охотника» Ивана Сергеевича Тургенева. И она лежит — она даже пошевелится толком не может, потому что она парализована после неудачной травмы.
А. Митрофанова
— А была красотка.
А. Ананьев
— Была главная красавица деревни, у неё был парень. И всё рухнуло: она осталась одна и парализованной. И вот она в этот момент восхищается бабочкой, залетевшей в дом. Она смотрит на бабочку, и бабочка полностью заполняет её изнутри, или стрекозой там, или шумом дождя. Но больше всего меня потрясает, и я каждый раз, когда меня трясёт, волнует и хочется как-то суетиться и вибрировать, я пытаюсь найти в себе это ощущение, больше всего меня потрясает: не думать ни о чём, не вспоминать прошлое, а просто дышать настоящим.
А. Митрофанова
— И за всё благодарить. Там же всё по полной программе.
А. Ананьев
— Понимаешь, не вспоминать прошлое и не думать ни о чём. Нет у неё вот этого — благодарение, смирение. Она просто рассказывает, она так дышит. И вот эта тишина и не вспоминать о прошлом и не думать ни о чём, а просто чистота, свет и тишина — это неизменная часть святости в моём понимании. Или, по крайней мере, может быть, это отзывается во мне именно потому, что мне этого не хватает. Ты же постоянно, у тебя как тараканы в голове: ты свет включил, они начинают бегать по углам, разбегаться, и ты за ними гоняешься. А потом прибегаешь в «Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)»: смотрите, какие у меня тараканы! Зачем? Надо найти в себе эту тишину, и вот это хорошо. Это первая книга.
К. Лаврентьева
— «Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» ты всуе уже не первый раз упоминаешь.
А. Ананьев
— Да просто это болезненная очень страница моей жизни.
К. Лаврентьева
— Каждый хочет высказаться, сказать своё веское слово.
А. Ананьев
— Да, я приковал себя наручниками к батарее, чтобы не писать ничего такого, о чём я потом буду жалеть.
К. Лаврентьева
— Аскетический опыт такой.
А. Ананьев
— Абсолютно. Давайте искать во всём плюсы, даже в непростом. Может быть, это действительно какое-то посланное лично мне духовное упражнение, чтобы я научился этому.
К. Лаврентьева
— Как ходила цитата какая-то, причём кого-то из великих современников наших, что, дорогие, прекрасные, вы понимаете, что не все ситуации требуют обязательного вашего высказанного мнения, по каждому поводу, где надо и не надо.
А. Ананьев
— Здесь даже другая логика у меня: по плодам их узнаете их. Вот то, что я скажу, изменит к лучшему хотя бы что-нибудь?
А. Митрофанова
— Умножит любовь или умножит раздор?
А. Ананьев
— И ты просто понимаешь, что если сейчас что-нибудь сделаешь, от этого будет только хуже: вокруг тебя, другим людям хуже. А в первую очередь будет хуже жене, родители будут переживать. Ну зачем? Если можно взять и почитать сказки в прямом эфире, например, чем мы и занимаемся с Алечкой. В прямо эфире в социальных сетях просто сесть и почитать вслух сказки — это же круто. Так, это была первая книга. Вторая. Просто Алечка знает, скорее всего, о чём идёт речь. Я вот отцу Иакову и Кирочке — краткое содержание этого романа...
К. Лаврентьева
— То есть ты заведомо уверен, что мы не знаем и нам нужно краткое содержание.
А. Ананьев
— Вот вы знаете, но это абсолютно евангельская история, буквально Священное Писание в изложении для неготового читателя. Это роман о несовершенном, страстном, ищущем, в вечном поиске себя, желающим стать достойным человеком. И он поступательно совершает все ошибки, указанные в Священном Писании, начиная с вероломного предательства отца, через обрастание греховной, самодовольной звериной шкурой, через мрачное чрева кита, подобно Ионе.
А. Митрофанова
— Он там ещё убийство, по-моему, совершает.
А. Ананьев
— Да, через убийство, действительно. Через алчность, через чревоугодие.
К. Лаврентьева
— Отец Иаков, нам нужна помощь зала.
А. Митрофанова
— Я догадалась сразу, о чём речь.
А. Ананьев
— Он становится человеком через любовь, но не свою любовь, а любовь женщины. Причём не просто женщины, а Женщины с заглавной буквы, главной женщины в истории человечества, женщины с голубыми волосами. Через слёзы покаяния у её могилы он становится человеком.
А. Митрофанова
— Там подсказка, что женщина с голубыми волосами. Во-вторых, убийство — всё-таки убивает он сверчка.
А. Ананьев
— Любимейшая книга детства — «Пиноккио».
К. Лаврентьева
— Вот так вот это всё ты развернул.
А. Ананьев
— Конечно. Я крестился в сорок лет, но с четырёх лет у меня была эта книга «Пиноккио». Я знал её наизусть. Она такого огромного формата, с красочными иллюстрациями. Она меня одновременно пугала и восхищала, я готов был перечитывать по много раз её. Не исключено, что когда к сорока годам я начал испытывать нестерпимое желание прийти к Богу, какую-то роль значимую в этом сыграла именно эта невероятная книга. И если вам поможет мой совет в воспитании детей, то найдите «Пиноккио» с этими старинными иллюстрациями мощнейшими.
К. Лаврентьева
— Не «Буратино», а именно «Пиноккио».
А. Ананьев
— Да, «Буратино» — это про другое и с другой целью. «Пиноккио» — это абсолютно евангельская история.
А. Митрофанова
— «Пиноккио» — это про рождение души, про то, как человек становится человеком.
А. Ананьев
— И что его ждёт, если, если, если... что его ждёт за предательство отца и что его ждёт за предательство Богородицы.
А. Митрофанова
— Единственное, что там, кажется, такой несколько назидательный тон, в духе воспитателя середины XIX века. Там есть вот это: смотри, плохие мальчики, когда себя так ведут, то их Бог наказывает. Там есть вот это.
А. Ананьев
— Ты же знаешь, что в каждом мужчине живёт маленький мальчик XIX века.
К. Лаврентьева
— «Светлые истории» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. И мы надеемся, что вы нас не только слышите, но и видите — видите в нашей студии прекрасного, совершенно солнечного, замечательного отца Иакова Белого-Круглякова, клирика храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе, и мы их прекрасных коллег: Аллу Митрофанову и Александра Ананьева.
А. Митрофанова
— Который опять только что всех потряс.
К. Лаврентьева
— Потряс в очередной раз. И ты каждый раз думаешь: а как Саша развернёт в этот раз? И никогда не угадываешь.
А. Митрофанова
— Да, всегда интрига.
А. Ананьев
— Но я, кстати, с Алечкой тоже не угадал. Я был уверен, что главная книга, которая рассказала ей о вере, это будет именно «Хроники Нарнии».
К. Лаврентьева
— Но про Нарнию всё равно было.
А. Ананьев
— Да, без Нарнии уж никуда, да, действительно. Кира, нам интересно, что у тебя.
К. Лаврентьева
— Да, вы знаете, я сначала думала про Карамазовых сказать, потом я думала сказать... про Лествицу или аву Дорофея. Потом я думала о Сенкевич сказать — «Камо грядеши» — ну, правда, кого она не потрясла? Вспоминала я «Идиота» Достоевского — совершенно невероятное впечатление, которое он на меня произвёл в моей юные годы. Я половину всего не поняла, я прочитала раньше, чем, в общем-то, это положено по школьной программе или, в общем-то, раньше, чем развился должным образом мой подростковый мозг. И всё время я думала: что же сказать, что ж сказать? Ну, конечно, их несколько, то есть, конечно, нельзя вот так сказать, что одна книга перевернула и всё, в разные этапы — разные книги. И вы знаете, вот первой я бы всё-таки хотела назвать не классику, далеко не классику, а книгу, которую, наверное, все знают, она даже без конкретного авторства. Называется она «Отец Арсений» издательства Свято-Тихоновского университета. Объясню, почему. Когда у тебя происходят серьезные изменения внутренние и ты понимаешь, что всё, что было, как-то рухнуло, всё, что строилось в плане твоих представлений о себе самом и о себе самом в Церкви, оно у детей церковных часто, к сожалению, или, к счастью, разрушается в переходном возрасте. И вот случился у меня как раз тот классический кризис, и сама я тому виной, что у меня вообще полная случилась такая дезориентация: что дальше? И, как ребёнок, который может сколько угодно спорить с матерью, но, как только пахнет жареным, он забывает о всех своих претензиях и хватается за мамину юбку, вот это случилось со мной. Я схватилась за книгу «Отец Арсений». И сейчас уже говорят, что это собирательный образ, и сейчас уже говорят, что это прообраз старца Николая Залитского, отца Николая Гурьянова, отца Иоанна (Крестьянкина). Что это, может быть, даже и не было такого вот конкретного человека. Нет, простите, я даже скажу, что поминаю иеромонаха Арсения. И знаете, почему? Правильно Саша сказал, что ты ищешь в книгах того, чего тебе, может быть, не хватает. Знаете, он ведь он ведь прошёл такие страшные пытки, о чём знает каждый человек в нашей стране, что такое был 37-й год, что такое был ХХ век для верующих христиан. И как бы не хочется сейчас даже в это углубляться, хочется говорить о свете. Все мы знаем, что такое ГУЛАГ. И когда человек в совершенно нечеловеческих условиях сохраняет в себе облик Христа, облик порядочности, облик любви. Когда ты свой паёк, вот столько хлеба, готов отдать другому человеку и остаться голодным. Ну, вы знаете, я всё время спрашивала себя: вот могу ли я так? И всё время я понимала, что нет. Но человеку в поворотные моменты нужно, чтобы было за что ухватиться, ему нужны идеалы, ему нужен образ.
И вот отец Арсений для меня стал таким прообразом Христа. Всепрощающая любовь, отсутствие всякой неискренности, всякой жадности. И вплоть до того, что он совершенно не цеплялся за собственную жизнь, чтобы помочь ближнему. И множество-множество свидетельств, сколько он согрел в этих лагерях, как они его потом нашли, после того, как он оттуда вышел. И как передавался образ отца Арсения из поколения в поколение, те крупицы любви, которые он оказал. Вы знаете, иногда кусочек хлеба, в духовном смысле и в физическом смысле, может кормить тебя до конца твоих дней, и всю твою семью, и всех твоих внуков и правнуков. И вот в тот момент эта книга была для меня этим кусочком хлеба. Настоятельно её рекомендую и подросткам, и взрослым людям, и детям. Ну, это совершенно что-то невероятное. И потом, когда я уже читала житие отца Иоанна (Крестьянкина), хотя он не канонизирован, это просто его биография, биография Иоанна (Крестьянкина), биографию отца Николая Залитского, да, к сожалению, они все, как скопированные друг с другом. Ну, конечно, да, это трагизм, это лагеря, это страшные какие-то испытания. Опалённые люди, знаете, как солома рядом с огнём сгорает, а золото, наоборот. И вот опалённое золото, вышедшее из этих страшных испытаний, которое мы теперь все знаем, которым мы напитываемся и которому радуемся. А вот вторая — «Сладкие весенние баккуроты» Юрия Вяземского.
А. Митрофанова
— Да ладно, ты серьёзно? Ой, вот Юрию Павловичу надо сказать.
К. Лаврентьева
— Я познакомилась со своим мужем и я его спросила: а какая у тебя любимая книга? Он сказал, что это «Сладкие весенние баккуроты», и мне дал эту книгу. Но это, конечно, было вообще... А. Митрофанова
— Кира, объясни просто, что это такое.
К. Лаврентьева
— Да, вы знаете, это не самая знаменитая книга и не самая такая популярная и продающаяся на каждом прилавке. Но, вы знаете, я её рекомендую настоятельно. Потому что это прекрасный Юрий Вяземский. Кто его не знает? И если вы смотрели «Умницы и умники», вы, конечно, понимаете, о ком идёт речь. Преподаватель МГИМО, совершенно легендарный человек.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Он приходил к нам в Сретенскую семинарию, встреча с ним была такая интересная.
К. Лаврентьева
— Он прекрасен, да. И он так тонко и глубоко прочувствовал Евангелие, так прекрасно воссоздал, конечно, исторической литературой и, понятно, что там хроники настолько перелопачены все исторически, что он воссоздал для себя вот этот образ общины Христа, образ апостолов, всю евангельскую историю. И он её вот современным языком, своё видение прекрасно совершенно изложил в этой книге. Вы её читали, отец Иаков?
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Нет.
К. Лаврентьева
— Вот я вам очень рекомендую.
А. Митрофанова
— Дело в том, что вообще это же серия романов должна была быть «Сладкие весенние баккуроты». Откуда он взял название? Это в «Мастере и Маргарите» в пилатовых главах так называемых, за Иешуа Га-Ноцри — подчёркиваю, что там не Христос, а именно Иешуа — за ним ходит его ученик, вот этот вот Левий Матвей, и на козлином пергаменте что-то там записывает. И вот одна из его записей собственно: «Смерти нет. Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты». А поскольку Юрий Павлович Булгакову бесконечно благодарен, как, думаю, многие люди, открывшие для себя вот это самое вертикальное измерение впервые через Булгакова. Ну, разными путями, но многих в 60-70-е годы к Богу разворачивал роман «Мастер и Маргарита». От противного, от, наверное... как это сказать-то правильно? От приоткрывания того мира евангельского, который Булгаков намеренно преподносит иначе, но который парадоксальным образом, в то время, когда уже люди, не читавшие Евангелие, открывают для себя его текст и начинают интересоваться первоисточникоми. То есть интрига «Мастера и Маргариты» в том, что в 60-70-е многие начинали интересоваться первоисточником. И Юрий Павлович за это Булгакову бесконечно благодарен. И вообще нередко говорит, что он — его учитель в литературе. «Сладкие весенние баккуроты» задумывался Юрием Павловичем как роман из семи частей. Каждая книга при этом соответствует одному дню Страстной седмицы. И вот есть роман первый, который называется «Великий понедельник», есть роман «Великий вторник» и так далее. Ну, Юрий Павлович потом переключился на другой свой художественный замысел, так что «Баккуроты» — пока незавершённая серия.
К. Лаврентьева
— Отец Иаков, у нас совсем немножко остаётся времени до окончания программы. Были ли книги о Христе, художественные, которые вот тронули вас?
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Я думаю, что нет — таких книг не было.
К. Лаврентьева
— Например, вот Саша в «Пиноккио» увидел Евангелие.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Да, я об этом, то есть книги о Христе, как некая проекция. Сегодня и Александра, и Алла приводят именно эти книги, которые как проекция Евангелие, по сути говоря. И я хотел сказать на эту тему. Недавно я общался с настоятелем на тему тоже искусства. И от него получил такую мысль, навела которая на размышления, что на самом деле вообще любая хорошая книга после Евангелия — это проекция Евангелия, в любом случае. И не только книга, вообще произведение искусства, любое хорошее произведение искусства — это проекция Евангелия. Не может быть сюжет не евангельским в эру Нового Завета. И это на самом деле удивительная мысль, и это действительно так. Вот если присмотреться, то это можно понять. Потому что драматургия Евангелия просто всё перевернула, и по другому уже нельзя просто никак.
А. Ананьев
— Сейчас прозвучит очень высокомерно. Стинг мне однажды сказал, мы с ним беседовали, он сказал, что в мире существует семь сюжетов всего, просто семь сюжетов, семь типов сюжета. И возьми любое произведение, я тебе скажу, какой это сюжет. В Священном Писании, очевидно, все эти семь сюжетов представлены. А всё остальное — это такие производные, которые легко ложатся под тот или иной сюжет.
К. Лаврентьева
— Стинг мне однажды сказал. Я встаю и ухожу просто... (Смеётся.)
А. Митрофанова
— А я так живу.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Талантливый человек талантлив во всём.
К. Лаврентьева
— У нас такая тёплая сегодня тут была обстановка, мы так много говорили о любви, и мы надеемся, что вы с нами были. Мы надеемся, что вы пересматривать будете нашу программу. Не из-за нас, а из-за этих прекрасных открытий, которые мы тут делаем все вместе, благодаря нашим замечательным гостям, благодаря моим дорогим коллегам. Присоединяйтесь к нам.
А. Ананьев
— Кстати, мы список обсуждаемой литературы выложим в описании к этому видео на «Ютубе» на канале радио «Вера», чтобы было легко.
К. Лаврентьева
— Прекрасная мысль. Это будет хорошо. Это были «Светлые истории» на радио «Вера». Дорогие радиослушатели, мы прощаемся с вами, спасибо вам, что вы с нами были. Мы тоже с вами были, обнимемся, будем друг с другом. И ещё раз напоминаю вам, что в нашей студии сегодня был священник Иаков Белый-Кругляков, клирик храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе. В студии были мои дорогие коллеги: Александр Ананьев и Алла Митрофанова.
А. Ананьев
— И Кирочка Лаврентьева, благодаря которой я сегодня всё-таки... Почему она познакомилась с мужем, он дал ей почитать «Сладкие весенние баккуроты»? А ты мне дала мидии в сливочном соусе.
К. Лаврентьева
— До свидания, дорогие радиослушатели. Всего вам доброго.
Свящ. Иаков Белый-Кругляков
— Храни Господь вас.
А. Митрофанова
— До свидания.
А. Ананьев
— Всего доброго.
