Поделиться
В этом выпуске своими важными воспоминаниями, связанными с церковной общиной, поделились ведущие радио ВЕРА Алексей Пичугин, Анна Леонтьева и Александр Ананьев, а также наш гость — клирик храма Преображения Господня в городе Жуковский Московской области протоиерей Александр Лыков.
Ведущий: Алексей Пичугин
А. Пичугин
— Дорогие слушатели, зрители, дорогие все, здравствуйте. Мы рады вас приветствовать в студии светлого радио. Я с удовольствием, очень рад, что здесь и, во-первых, мои замечательные, любимые коллеги, и наш гость сегодня — человек, невероятно для меня дорогой и близкий. И я очень рад, что после такого достаточно долгого перерыва с нами сегодня вновь протоиерей Александр Лыков, клирик храма великомученика и целителя Пантелеимона в городе Жуковском подмосковном. Отче, здравствуйте.
Прот. Александр Лыков
— Добрый вечер.
А. Пичугин
— Добрый вечер. Ну и, конечно же, наши замечательные ведущие, которых вы все прекрасно знаете. Это Александр Ананьев.
А. Ананьев
— Здравствуйте, друзья.
А. Пичугин
— Анна Леонтьева.
А. Леонтьева
— Добрый вечер.
А. Пичугин
— Я — Алексей Пичугин. У нас время историй, время удивительных историй на радио «Вера». А тема, которая сегодня нас объединяет и объединяет наши истории...
А. Ананьев
— Почему только сегодня?
А. Пичугин
— Нет, тема-то, наверное, вечная. Для тех людей, которые когда-то пришли в Церковь и в Церкви остались, эта тема важная, я об этом думаю часто. Даже моё отношение, наверное, к теме церковной общины, её необходимости, необходимости как чего-то такого единого, в течение долгих лет размышлений менялась.
А. Ананьев
— Кстати, вот я бы не стал говорить «всех», потому что среди нас есть человек, воцерковившийся или воцерковляющийся сейчас, крестившийся буквально три года назад. Сказать, что этот человек стал частью какой-то живой церковной общины, было бы самонадеянно — я говорю сейчас про себя. И для меня это повод для размышлений. Когда Алексей предложил мне эту тему сегодня обсудить, я понял, что мне, по большому счёту, вот особенно-то рассказывать и нечего. Я, при том, что являюсь прихожанином замечательного храма Александра Невского при МГИМО. Я часто прихожу в храм святителя Николая на Трёх Горах, но я не могу назвать себя и, может быть, я сейчас с вашей помощью найду ответ на вопрос: а как стать частью церковной общины? Я думаю, что у наших слушателей и зрителей у некоторых тоже есть вопрос, они тоже хотят стать частью церковной общины.
А. Пичугин
— Хотят стать частью церковной общины, возможно, задумываются: нужно ли им это? Я знаю точно совершенно, и по священникам, и по разным своим знакомым и друзьям, много-много лет находящимся в храме, что у них достаточно неоднозначные, неравнозначные ответы на этот вопрос. Кто-то говорит уверенно абсолютно после многих лет в Церкви, что, нет, не нужна никакая церковная община. Парадоксально звучит? Парадоксально — для человека, который числит себя или частью такой общины, или числит себя прихожанином многолетним. Для большинства звучит парадоксально. Но люди, которые так утверждают, у них тоже какая-то своя правда есть. Аня, а вот ты как считаешь?
А. Леонтьева
— Ну, дело в том, что моя первая церковная община появилась в 1994 году. И это был действительно такой период, когда открылись церкви, когда молодёжь пошла туда. Мы такие, знаете, были молодые семьи, которые горели, и наши духовные отцы были монахи Оптиной пустыни, потому что подворье было рядом с моим домом — в Останкино, храм Живоначальной Троицы в Останкино.
Прот. Александр Лыков
— Мы с вами соседи — улица Королёва, дом 8, корпус 2.
А. Леонтьева
— Я уже там не живу. Я жила на улице Королёва, дай Бог памяти, может быть, тоже дом 8, корпус 2, но сейчас я уже там не живу. Вы знаете, я этот храм видела из окна.
А. Пичугин
— Вы в разное время жили в одной квартире!
Прот. Александр Лыков
— Мы туда приехали в 90-м году. Вот эти п-образные 22-этажные или 24-х. Вы тоже там живёте? А в каком доме живёте сейчас? Мы живём в крайнем, самый близкий к храму...
А. Леонтьева
— Близкий к храму, да...
А. Пичугин
— Вы детей в одном дворе в колясочках катали, да? А у вас дети какого года рождения?
Прот. Александр Лыков
— У меня Полинка 1999-го. А младшая Василиса — сейчас ей 8 лет, сейчас не сосчитаю, в каком году.
А. Леонтьева
— Нет, в 99-м я родила младшего, так что... как-то всё равно пересечение. Да, и мы пошли просто в ближайший храм. И это была действительно...
Прот. Александр Лыков
— Там отец Феофилакт служил.
А. Леонтьева
— Отец Феофилакт, конечно, наш дорогой, любимый. Он сейчас наместник Новоиерусалимского монастыря.
Прот. Александр Лыков
— Потрясающе просто, ребята, это что-то...
А. Ананьев
— Кстати, в это же время в этот храм на трамвае приезжала Алла Сергеевна Митрофанова, как раз в эти годы.
А. Леонтьева
— Где-то в 90-е?
А. Ананьев
— Да, она как раз, когда училась в МГИМО, была прихожанкой этого замечательного храма, это был фактически первый храм в Москве, куда она начала ходить.
А. Леонтьева
— Так вот, я хотела бы продолжить. Церковная община, которая тогда создалась, была такая очень горячая. Это были молодые семьи, мы восприняли всю церковность, которая на нас обрушилась, разом, восприняли буквально, то есть мы рожали детей. Вот сколько кто мог: у кого трое детей, завидовали тем, у кого семеро детей, и так далее. То есть мы поддерживали друг друга — это ничего не сказать. Мы после Литургии ходили с детьми вместе в этот Останкинский парк. Зимой брали с собой термос и коньячок, какую-то еду, и у нас были очень дружные семьи. Именно поэтому было так легко, поэтому мы как-то друг от друга заражались. Сейчас я являюсь, не знаю, прихожанкой какой общины, потому что я живу во многих местах. И в городе Осташков славный, что на Селигере, я хожу в Нилову пустынь или в местный храм.
А. Пичугин
— Чуть-чуть отвечая на этот вопрос, на тот вопрос, который я сам себе задаю. Кстати, может быть, вот как знать, по ходу нашей программы у меня какой-то ответ сформируется внутри. Я с какого-то момента, когда я тоже стал ходить в разные храмы по разным причинам, понял, что я тоже не могу с уверенностью, по крайней мере, сказать, что я принадлежу к какой-то одной общине. Но мне это нравилось, потому что где-то мне не хватало чего-то одного, где-то я получал совершенно другое или то, чего мне не хватало. Но всё равно мы все, если сейчас подниматься до каких-то очень высоких и даже, может быть, высокопарных вещей, ведь община, по сути, вообще всё время одна — это община христиан, людей, которые осознанно собираются вместе. Пускай даже в разных храмах, на разных континентах, но вместе у одной Чаши. Чем не община? Где-то люди не знают друг друга, годами ходят в один храм, в какой-то большой собор, не знают, но собираясь у одной Чаши, они тоже община. Но это повод для каких-то, наверное, богословских размышлений. А вот если так вот спускаться вниз куда-то, на наш уровень, на уровень нашей программы, я думаю, что... Секунда истории: вообще, община как таковая — долгое время у нас не было такой традиции. Ну что, у нас в XVIII веке в деревнях были какие-то общины?
А. Ананьев
— Были — они назывались колхозы.
А. Пичугин
— В XVIII веке не было колхозов, не пугай меня! Нет, смотри, были ли у нас общины в XVIII веке церковные? Безусловно, был какой-то приход, к которому приписано село и ряд деревень, которые к нему относились, но как таковой общинной жизни там не было.
А. Ананьев
— Она была не нужна, потому что храм всё равно был центром жизни.
А. Пичугин
— Ну, храм не был центром, наверное, скорее он был центром только в какие-то церковные праздники. Но люди и так жили общинно, все вместе. Если уж они там кого-то не любили, так они все вместе кого-то не любили. Если они кого-то очень любили, так все вместе очень любили. И со всеми бедами, несчастьями, со всеми радостями они всё равно все находились внутри вот этого своего небольшого мира. Только в ХХ веке что-то менялось. Да и то — вот мы смотрим фильмы про колхозы. С точки зрения человечности колхозов, наверное, можно очень долго рассуждать, насколько они были человечной или бесчеловечной системой. Но всё равно во многом взаимоотношения людей в таких местах — это наследие дореволюционное. В больших городах тоже не было общин. И только в 90-е, когда всё начали строить с нуля, с самого начала, вот тогда и кому-то захотелось вернуться к истокам. Поэтому, отче, вот вы, как священник...
А. Ананьев
— Не просто как священник. Вот позвольте, я вас перебью, отец Александр, вот я воспринимаю вас как такой человек-праздник, который просто одним своим появлением создаёт вокруг себя жизнь, как такую маленькую, локальную с выпечкой пряников, с какими-то песнопениями, с какими-то семейными хорами, так и на уровне какого -то муниципального фестиваля, какого-то ещё что-то. То есть там, где вы появляетесь, там автоматически организуется какая-то община, где люди начинают любить друг друга, дружить друг с другом и ещё так говорить: «Так, а давайте сегодня устроим что-нибудь такое, чего мы вообще никогда не устраивали?»
А. Пичугин
— Я сейчас свидетельствую. Простите, ради Бога, что всех перебиваю. Я уже не один год абсолютно уверен, что отец Александр — это самый радостный, несмотря на то, что бы ни происходило вообще, человек из всех, кого я знаю. Это абсолютно правда, это неудивительно абсолютно, это вот так и есть. В мире живёт семь, а говорят, что уже восемь миллиардов человек, и наверняка найдутся более, но я не знаю более радостного человека, чем вы. Несмотря на события...
Прот. Александр Лыков
— Это приятно, конечно, слышать. Я не знаю, как это всё со стороны воспринимается, потому что для моей супруги, скажем, она говорит: «Сашенька, ты порождаешь хаос». Я пытаюсь построить какой-то порядок элементарный. Кстати говоря, мне однажды отец Андрей, когда я тоже пытался на приходе в Электроуглях построить порядок некий. Но тоже матушка мне всё говорила, что у тебя нет порядка, что у тебя там двери не закрываются и прочее.
А. Пичугин
— Зато сколько людей-то было!
Прот. Александр Лыков
— А отец Андрей очень просто, он же такой эрудированный, начитанный человек, с ним сложно вообще тягаться мне. И он говорит: «Найди мне в Писании слово «порядок», и тогда, может быть, я буду на твоей стороне.
А. Пичугин
— Друзья, мы продолжаем наши истории. Время замечательных историй на радио «Вера». И здесь, я напомню, что вместе с нами, вместе с вами протоиерей Александр Лыков, клирик храма великомученика и целителя Пантелеймона в городе Жуковском подмосковном, Анна Леонтьева, моя замечательная коллега, мой дорогой коллега Александр Ананьев. Я — Алексей Пичугин. Мы продолжаем рассказывать друг другу, делиться с вами историями о том, как мы видим, что такое община в Церкви. Вот, отец Александр, я с вами познакомился, когда это была какая-то совершенно невероятная, замечательная и добрая община в городе Электроугли. Но до Электроуглей и вообще вот потому, что Электроугли состоялись — они же не просто так состоялись, как такой чудесный пример общины, — у вас же до этого тоже был какой-то опыт собственного вхождения, собственного размышления. Вот как это вообще всё начиналось у вас — церковная жизнь и осознание того, что это должна быть не просто церковная жизнь одного человека или одной семьи, но это должно быть вовлечение, включение в общину?
Прот. Александр Лыков
— Ребята, тут нужно, наверное, немножко нам оговориться, вернее пояснить, потому что когда мы говорим об общении, так уверенно говорим, и это очень хорошо, так и должно быть, но а люди скажут: а что же ещё, как ещё иначе? Я думаю, что стоит пояснить, что действительно есть жизнь приходская — то, о чём мы говорили в первой части. Есть приходская жизнь, то есть жизнь прихода. Когда вы сказали совершенно верно, Алексей, что люди могут находиться в одном приходе и друг друга не знать. Знать внешне, но жизнь человека никаким образом не раскрыта.
А. Пичугин
— Как на лестничной клетке люди годами живут.
Прот. Александр Лыков
— Я знаю, что некоторые люди действительно предпочитают — вот мы говорили вначале, немножко касались такой темы, что, может быть, не каждый человек и решится жить в общине. Потому что мы понимаем, что вообще община, общение — это всегда личное общение. В приходе люди приходят, и они в большей степени обращены не друг на друга, а они обращены к Богу. И все стоят лицом к алтарю и молятся. И когда происходит отпуст, священник говорит слово какое-то такое поздравительное или назидательное, радостное, и люди уходят. «С миром изыдем, о имени Господни». И изошли, и изошёл каждый в свой дом. И вот там начинается уже какая-то семейная история, жизнь семьи. Потому что я думаю, что далеко не все люди, и я к этим людям тоже, скажем, относился, может быть, и в какой-то степени сейчас отношусь, понимают общину как семью. Где люди несут, скажем, равную ответственность: и дети, и взрослые. Другое дело, что эта ответственность каким-то образом распределена. Понятно, что силы неравные, но ответственность за жизнь в доме несёт каждый член семьи, и то даже младенцев не будем исключать. Это будет, наверное, в отношении их очень неправильно.
А. Ананьев
— А ответственность распределяет отец-настоятель? Или это как-то автоматически, само по себе и естественно?
Прот. Александр Лыков
— Это хороший вопрос, ребята. А тут уже зависит, видимо, от харизмы. Вот я могу сказать, что вот по нашей семье, по моей семье, немножко мы сейчас от общины ненадолго отвлечёмся. Да, там я думаю, что всё-таки супруга, так сказать, дирижирует оркестром. Потому что если меня поставить на дирижёрский пульт, я боюсь, что начнётся какофония. Она может быть, конечно, прекрасная, и никто при этом, может быть, даже не пострадает. Но тем не менее дети будут кашлять и сосать сосульки, в общем, всё дальше по списку. Да, если священник имеет харизму такую объединять и как-то направлять, то это одна история. Но дело в том, что если вы спросите меня, например, я вам могу совершенно ответственно сказать, что я такой харизмы не имею. Не имею её, собственно, по определению.
А. Пичугин
— Ну конечно! Нет, подождите.
Прот. Александр Лыков
— Может, она у меня появится. Да подождите, я поясню. Я скажу: но, помимо священника, есть люди, и обязательно на приходе найдётся такой человек, который обладает такой харизмой. Упорядочение чего-то, потому что, конечно, неупорядоченно жить... мы знаем, как говорят, беспорядочный человек, непорядочный человек. Это необязательно ругательство, непорядочный человек — у которого не очень с порядком хорошо. Это не значит, что он какие-то поступки совершает предосудительные.
А. Ананьев
— Я предлагаю использовать определение «человек творческого склада характера».
Прот. Александр Лыков
— Творческого — да. Но, знаете, у нас учился такой молодой человек, одноклассник мой был, Саша Данилов. Может быть, он услышит, не знаю. Это сейчас скажу это 78-80 годы.
А. Пичугин
— Это ваши какие-то седьмые классы?
Прот. Александр Лыков
— Нет, это третий, четвёртый, пятый — до восьмого. У него была кличка «Чемодан». Потому что он ходил, у него, видимо, папа, может быть, профессор был. Мы все с ранцами ходили такими модными, а у него был чемодан. И вы не представляете, в этом чемодане какой был у него беспорядок. Но он был отличник, просто отличник. И ходил в каком-то этом непонятном... у него форма помята всегда была. Он всегда какой-то, знаете, всклокоченный был. Ну, «Чемодан». Но его побаивались, потому что он имел большой рост и кулак у него был большой. Мы, конечно, ему там какие-то кирпичи клали, подтрунивали. Но вот Саша «Чемодан». И что вы думаете, ребята? Саша «Чемодан», извините, пусть он меня простит, первый из всех нас, оболтусов, женится. Причём девушка него прекрасная, супруга. Я надеюсь, что они живут до сих пор, потому что мы с ним связь потеряли. Он поступает в Московский государственный университет, учится. И вот человек, у которого полный беспорядок в чемодане, понимаете, совершенно встраивается в эту жизнь. Я так думаю, ребята, ему попадается супруга такая. «BiO TRiO» — такая есть замечательная группа. Кстати, можно её можно послушать. Там такая притча про ленивого дядьку. Рассказывает какая-то женщина с таким с украинским акцентом, наверное, бабушка какая-то. И всё это под музыку «BiO TRiO» идёт. Лежит мужик ленивый и идут Господь и Пётр. И Господь говорит: «Петро, иди спроси, что он лежит под яблоней?» Пётр подходит и говорит: «Что лежишь?» Он говорит: «Яблоко хочу, сорвите мне яблоко», — ну, лень подняться ему. Они ему срывают яблоко. Говорят: «Странный какой-то», — и пошли дальше. Тут девка, красивая, статная такая. И сноп за снопом кладёт. И они говорят ей: «Дай нам воды напиться!» Она говорит: «Вода у меня есть, сейчас дам». И даже ей не к тому, что Господь идёт и Пётр — дальше работает. И Пётр говорит: «Девка больно хорошая. Господи, кто же у неё будет жених?» А Господь говорит: «А это тот, который под яблоней лежит. Понимаешь, если она будет такая же ленивая у него, то они оба с голоду помрут. А если он будет такая это, а если он будет такой же шебутной, как эта девка, они скоро разбогатеют и про Бога забудут». Я думаю: надо же как! И вот, кстати, в общении и в семье, ребята, всё это уравновешенно. И поэтому недостаток одного с лихвой может быть восполнен достоинством другого. Потому что, скажем, если вот опять вспоминать электроугольную жизнь, то, в принципе, понимаете, вот специально так вот, чтобы собрать, что ты, давай, будешь этим...
А. Пичугин
— Я вообще не знаю ни одной общины, где вот собирали бы по принципу: так, ты — нет, а вот ты — да.
Прот. Александр Лыков
— Я думаю, наверное, где-то есть такие.
А. Пичугин
— Община по разнарядке.
А. Ананьев
— Ну почему? Если кто-то из прихожан занимается вот этим, и настоятель это знает, он же может сказать...
А. Пичугин
— Понимаешь, это уже прихожане, они уже к нему пришли, они уже с ним. А вот когда по разнарядке, как о том говорит отец Александр: «Вот ты, Клавдия, в церковь не ходишь. Ну, давай, хоть приходи по воскресеньям, мне тут для галочки нужно список составить». Я видел такое, да, где-то есть.
А. Ананьев
— Мне очень не хватает такого, чтобы настоятель подошёл ко мне лично и сказал: «Так, мне нужна твоя помощь».
А. Пичугин
— А давай по-другому представим. Вот ты, Саш. К тебе подходит условный какой-нибудь гость нашей программы, отец Иван Иванов, который говорит: «Саша, слушай, у меня тут храм есть. Так, в общем недалеко, в Серебряных Прудах. Мне там не хватает такого человека, как ты. Мне и снимать, и иногда что-нибудь рассказывать с амвона прихожанам. И вот ты так классно здесь разговаривал, а давай после служб тоже собираться будем? Приходи к нам! Вот всё, я тебя благословил, ты теперь с нами в общине!»
Прот. Александр Лыков
— Это призвание.
А. Пичугин
— А ты такой: «В Серебряные Пруды?»
А. Ананьев
— Мы же все понимаем, что всё зависит и от времени, и от возможностей, и от всего.
Прот. Александр Лыков
— А вдруг?
А. Ананьев
— Если я откажусь, то я откажусь исключительно из тех соображений, чтобы не подвести уважаемого священника. И я действительно могу отказаться, если я пойму, что у меня нет возможности помочь в этом. Но с большой долей вероятности я соглашусь, как уже не раз соглашался помочь священникам не того храма, куда я чаще хожу.
А. Пичугин
— Ну, это безусловно, это конечно. Ну что, давайте мы сейчас прервёмся буквально на минутку. И я напомню, что отец Александр Лыков, протоиерей Александр Лыков, клирик храма святого великомученика и целителя Пантелеимона в Жуковском подмосковном, Анна Леонтьева, Александр Ананьев, Алексей Пичугин здесь, в этой студии, вместе с вами. И через минуту мы все вместе снова сюда вернёмся.
А. Пичугин
— Дорогие слушатели, ещё раз мы вас приветствуем здесь, в этой студии.
А. Ананьев
— И не только слушатели, но и зрители. Программу «Светлые истории» вы можете смотреть на Ютуб-канале радио «Вера». Достаточно набрать радио «Вера», «Светлые истории», и полная коллекция «Светлых историй» тотчас же достанется вам, включая рождественские, новогодние, прочие другие интересные, но неизменно светлые.
А. Пичугин
— Это Александр Ананьев. Анна Леонтьева, протоиерей Александра Лыков, клирик храма святого великомученика и целителя Пантелеимона в городе Жуковский подмосковном. Я — Алексей Пичугин. И всё-таки, отец Александр, я очень хочу от вас услышать саму историю того, как это всё начиналось. Вот когда вы задумались о том, что есть какая-то церковная жизнь, начинали ходить в храм, присматривались к каким-то храмам, священникам. Ведь, в конце концов, насколько я понимаю, насколько мы с вами когда-то даже где-то это обсуждали, была какая-то община и какой-то пример, который на вас повлиял.
Прот. Александр Лыков
— Да, ребята, безусловно. Мне очень близко то, что Александр вначале сказал. Я вспомнил себя, потому что на самом деле не так уж много времени прошло. Вот в этом году у меня 30 лет, как я в Церкви, как я сознательно в Церкви. Мне сейчас 53 годах. Ну вот большую такую часть жизни, скажем, я в Церкви живу.
А. Пичугин
— Простите, вспомнил, мне где-то, то ли в каких-то соцсетях вашей супруги, то ли где-то в интернете, попалась такая характеристика: «Ой, это же отец Александр Лыков. Я ему исповедовалась первый раз в жизни в 19 лет. Сейчас мне сильно за сорок. Вот удивительно, вот я его вижу, вот он». Это я не к тому, что вы старый, а к тому, что...
Прот. Александр Лыков
— Да нет, хотя я, когда прихожу за младшей дочерью, говорят: «Василиса, дедушка пришёл!» Я говорю: «Ребята, спасибо, что не прадедушка хотя бы!» Но дело не в этом. Хорошо, да, ребята, ну что? Мне надо обязательно какую-то отправную...
А. Пичугин
— Отталкивайтесь от истории Александра. Пока не истории даже.
Прот. Александр Лыков
— Это очень важно. Для меня очень важна упряжка, ребята. Это с детства, это, видимо, как-то в человеке заложено. Это либо есть, либо нет, что там я буду выпендриваться? Или, наоборот, умолять — зачем? Тем более, если что-то во мне есть хорошее, я надеюсь, то это, безусловно, мой поклон и воспоминания о моих родителях совершенно дивных, которых уже нет. Папочка улетел 13 лет назад, мамочка 6 лет назад. Их не стало, но они также для меня продолжают жить, и я с ними сообразую какие-то моменты жизни. Я думаю, что это можно обобщить и сказать, что если в нас есть что-то хорошее, то это наши родители, это педагоги хорошие, которые нам встретились на пути, старшие наставники, может быть, даже наши сверстники, друзья, которые тоже нас формировали. Просто маленькую историю расскажу такую, ну, она не рождественская. Вот у меня друг — вот сейчас у Александра игрушечка там. Вот мы маленькие, нам лет по 10, может быть. Я говорю: «Александр, слушай, так мне нравится вот эта игрушечка. Подари мне игрушечку!» А Александр говорит: «Мне она самому нужна!» А я говорю: «Ты знаешь, мне не нужна эта игрушка была. Я хотел проверить какой ты друг». И мне так однажды... вот у меня какая-то вещица была, и мне приятель говорит: «Санька, дай мне вот эту штуку». Я говорю: «Лёш, да мне там это...» А он говорит: «Всё понятно. Да она мне не нужна». Я говорю: «Да возьми, возьми!» Я к тому говорю, что это я на всю жизнь запомнил. И до сих пор мне вот стыдно. А первая реакция была, конечно, не дать. А когда он мне так сказал, уже мне ничего не было жалко, я готов был с себя действительно всё снять и отдать, только бы чтобы он обо мне плохо не думал. Я не буду в эфире этого слова говорить, но просто я облажался, мягко говоря. Это урок, который мне мой сверстник преподал на всю жизнь. Потом уже я в Евангелии это услышал, что просящему дай и от хотящего занять не отвращайся. Хотя мысли тоже, знаете, бывают разные на этот счёт. Иногда, конечно, бывает, что рука делает быстрее, чем голова соображает. А иногда рацио говорит, что надо подумать.
А. Ананьев
— Нет, должна запотеть, дорогой отец Александр, запотеть в кулаке должна милостыня.
Прот. Александр Лыков
— Это да, но когда друг просит, как тут запотеть?
А. Ананьев
— А, может быть, другу это во вред будет?
Прот. Александр Лыков
— Да. Вот с детства я чувствовал всегда, почему говорю, что очень важно отталкиваться, что я обязательно должен быть в команде. Есть люди, которые лидеры, им тоже нужна команда, безусловно, но они, так сказать, флагманы. А мне нужен человек такой, который бы генерировал бы какую-то идею, и тут я готов проявить и творчество, и даже, может быть, превзойти в чём-то его, но мне важно начало, отправная точка.
А. Пичугин
— Очень хорошо понимаю вас. У меня такая же история.
Прот. Александр Лыков
— Не знаю, может быть, но вы просто производите впечатление такого человека, который может как-то вести локомотив.
А. Пичугин
— Нет-нет, то же самое.
Прот. Александр Лыков
— Поэтому я и говорю, что очень важно мне оттолкнуться... вот от истории Александра, потому что всё это очень созвучно мне. Так вот, когда я, придя из армии, задался такой мыслью начать вхождение в Церковь, для меня это было, как любовь. Вот это семя родителей, о которых я говорил, оно начало, видимо, давать всходы, когда я чуть-чуть окреп, немножко что-то, может быть, переосмыслил. В армии у меня много было времени, чтобы как-то что-то осмыслить, взвесить как-то. И я понял, что одно из важнейших направлений для меня — это жизнь с Богом. Конечно, я это так не формулировал, но мне это стало интересно. И я уже как-то в эфире, по-моему, даже здесь рассказывал, что когда мы увольнялись, там я не один был, у нас целая группа была пограничников. И ребята пошли квасить. Значит, у нас был поезд утренний из Маткасельки до Питера...
А. Пичугин
— Откуда?!
Прот. Александр Лыков
— Станция такая Маткаселькя. Это станция карельская, недалеко от станции Вяртсиля, это уже КПП, где поезд проходит уже в Финляндию. Кстати, у нас снимали в районе заставы эпизод фильма «А зори здесь тихие». Когда девушка заманивает немцев — там вот это озеро, эти камни...
А. Пичугин
— И вернулись вы в Москву?
Прот. Александр Лыков
— И пошли все квасить куда-то в кафе какое-то питерское. Я узнал, какое кафе, а у меня была мысль, которая до сих пор мне удивительна, от Ангела была мысль, что Александро-Невская лавра. Ну как? Поблагодарить Господа, что меня не убили. Там были моменты, когда я попал однажды на стрельбище. А они не знали что хватит ума кому-то пойти во время стрельбищ. А я не знал, что стрельбы будут. И я шёл между мишенями и стрелками, а расстояние довольно большое было. Я боялся, что меня примут за кабанчика или за оленя. Но я хоть был в маскхалате, но они не подумали, что это может быть человек, давай стрелять по движущейся мишени. И вот я помню, как эти пули свистят, я слышу, как они в снег врезаются со свистом. И я ложусь, когда начинаются очереди по этим мишеням. А там же ещё расчищена вся эта просека, но какие-то холмики там есть. И вот я падаю, и слышу свист пуль рядом — вот это я помню. И я уж не помню, я молился, наверное, в тот момент. В общем, всё могло быть. Так вот, лавра, извините. И я еду в Александро-Невскую лавру. Там я покупаю свечи, молюсь, а потом, конечно, иду в кафе к ребятам — всё, как положено. И вы, знаете, это был на протяжении довольно долгого времени такой опыт вхождения в Церковь. Потому что я не оставлял компаний никогда, таких радостных и шумных, где гитары, девушки прекрасные, и всё. Но в то же время, в каком районе Москвы мы бы ни собирались, в Лианозово, ещё где-то. Я всегда утром — меня Ангел будил, наверное, — я искал храм. И я шёл, от меня пахло немножко этим перегаром, и я шёл и думал, что надо в храм идти.
Вот это просто влечение какое-то было, это не было фанатизмом. Просто хотелось какой-то чистоты. Я не говорю, что мы грязно себя вели — нет, нормальные ребята, студенческие посиделки, никакого хамства, пошлости или каких-то глупостей не было. Ну, было игривое настроение. Но я приходил в храм, я тогда не знал ни богослужения, ничего. И там много было народа — это обычно было в воскресный день. Иногда я попадал на кропление, иногда попадал на какую-то часть Литургии? Кроме «аминь», «Господи, помилуй», «Отче наш», я ничего не знал, хотя я родился, и уже неоднократно это рассказывал, поэтому не буду надоедать, в верующей семье, в церковной семье верующей. Но родители не приобщали нас — вот так вот прямо, чтобы воцерковлять нас с сестрой. И очень долго вот на этих контрастах я, вы знаете, выезжал. А потом в какой-то момент произошло такое, что я стал копать глубже. Я почувствовал, что надо как-то копать глубже. Потому что на тот момент ни Евангелие не было прочитано, ни молитвы у меня не было. Просто вот для меня было важно прийти в храм, в каком бы я ни был состоянии, но прийти в храм. И вот я приходил, говорил: «Ребята, слушайте, так здорово!» Они говорили: «Саня, в следующий раз мы обязательно с тобой — буди нас, мы с тобой пойдём». И ни разу никто так и не пошёл.
А. Пичугин
— Я хочу сказать, что мне встречались разные люди, совершенно разные. Далеко не про всех я знал, что они церковные. Но в какой-то момент: «О, мы тоже в церковь ходим, а ты куда? А мы ходим к отцу Александру Лыкову в Электроугли». И у меня возникло в какой-то момент ощущение, что Электроугли — это какая-то суперобщина, в которую может прийти человек абсолютно разных взглядов, идей, абсолютно разного опыта жизненного. Но вот объединял всё это, и по их разговорам всё время, отец Александр Лыков. И вот так я это запомнил.
Прот. Александр Лыков
— Это так. Но здесь опять-таки есть но, потому что отец Александр Лыков просто неотделим от тех людей совершенно дивных: Ольга Григорьевна Клод...
А. Пичугин
— С Ольгой Григорьевной Клод мы, кстати, познакомились в той общине, про которую, я надеюсь, что ещё останется время мне рассказать. Это уже мой опыт вхождения в церковную общину. А я всё-таки думаю так сейчас, пока слушаю отца Александра. Ты в начале программы сказал, что есть два храма, куда ты достаточно часто ходишь. Про один я вообще очень хорошо знаю, потому что отец Игорь Фомин к нам приходит достаточно регулярно и потому что я сам бываю там...
А. Ананьев
— Это храм, где у меня всё началось, где отец Игорь меня крестил, где нас венчал.
А. Пичугин
— Да. И мне-то как раз казалось, что в храме Александра Невского при МГИМО вот эта общинная жизнь, несмотря на то, что храм большой, храм в Москве, практически один из храмов в спальных районах Москвы. А когда говорят про храмы в спальных районах, сразу я представляю — я как-то раз попал к своему товарищу на службу, он настоятель храма в спальном районе Москвы, там, может быть, 600-700 человек на службе, 500 причастников в воскресенье. И я понимаю, что, как мне кажется, там никакой общинной жизни-то, может быть, и нет, и пока нет. А вот в храме Александра Невского она есть.
А. Ананьев
— Она есть и она прекрасна. Проблема в том, что я из тех ленивых мерзавцев, которых пока не пнёшь, они ничего делать не будут. Мне очень нужно, чтобы меня пинали.
А. Пичугин
— А пинали в чём? Что это за пинок волшебный?
А. Ананьев
— Я приведу пример. Эта же история отчасти про общинную жизнь, отчасти просто очень поучительная и красивая история. В храме Александра Невского помогает благоукрашать храм цветами флорист Наталья. Я с ней лично даже не был знаком, хотя она меня хорошо знала, и меня, и мою жену. И вот она однажды решила венчаться в этом храме с Александром. Прекрасная пара, очень красивые, уже состоявшиеся опытные люди. И они, как дети счастливые, звонят нам, говорят: «Здравствуйте, я Наталья, я собираюсь венчаться в храме. Отец Игорь благословил вам позвонить, чтобы вы помогли нам провести венчание». Имеется в виду сам банкет, сам праздник после венчания. И для меня это было неожиданно и ужасно приятно. Я не знаю, кто получил больше удовольствия, вот эти вот молодые, в кавычках, или я. Я думаю: «Так, надо обязательно придумать что-нибудь такое, чего ни у кого не было». И мне в голову пришла идея, которая у меня была уже давно, но как-то руки не доходили, а тут, думаю, надо сделать. И я купил огромный холст, буквально там метр на метр, и намешал три десятка оттенков такой консистенции жидкой сметаны, акриловых красок просто разных-разных-разных оттенков. И думаю: вот сейчас что сделаем? Вот после самого венчания все придут на улицу, там под открытым небом банкетный зал. Я думаю: положу холст, и каждый будет поздравлять, поднимать бокал, а потом выбирать оттенок краски, говорить, что выбрал вот этот оттенок краски, потому что вот он такой, и картинно выплёскивать его на этот красивый холст. И так один за другим они будут выплёскивать эти краски, и получится такой импрессионизм, современное искусство, прекрасный холст.
А. Леонтьева
— Венчальный такой импрессионизм.
А. Ананьев
— Да, это будет и взрыв, и салют, и всё, что угодно. Думаю: это будет так красиво. Я вот себе всё это прямо детально нафантазировал, тщательно подготовился. Дальше картина маслом: под открытым небом торжественно одетые люди, молодые, первый тост сказал священник, отец Александр, который венчал их. Потом я что-то сказал, и говорю: «У меня теперь есть для вас подарок — вот этот холст». Я объясняю правила. И отец Александр берёт эту первую краску, красиво выливает её на холст. А дальше происходит то, что я не мог никак срежиссировать и спрограммировать. Дальше неизменная, слава Богу, часть жизни общины — два десятка детей в возрасте от трёх до семи лет увидели холст.
А. Пичугин
— А это же вот самое для детей... Что там скучная свадьба?
А. Ананьев
— А дети в православных воцерковлённых семьях творческие и непосредственные, общительные. Другим детям можно как-то сказать, и они так притихнут, этим — нет. Они ещё и внутренне свободны. Они знают, что Господь создал их свободными, значит, удержать их, тем более какому-то странному бородатому дядьке, вообще невозможно. Вот отец Александр ставит стакан, в следующую же секунду 20 детей схватили все 30 стаканов с краской, сразу же вылили их на холст. И в следующую секунду они всё перемешали на холсте. Я говорю: «Вы что делаете? Вы что творите? Отойдите! Вы всё испортили, всё разрушили!» Я был в шоке, я был в растерянности, я был в ужасе, потому что они испортили всё. Я понял, что идея — всё. И мы дальше как-то продолжили праздник, настроение мне было испорчено. Я думаю, что остальные особо даже не заметили, потому что это дети. В конце праздника я подхожу к безнадёжно испорченному холсту и вижу самую прекрасную картину, которую можно было бы себе представить. Она была восхитительна, она была гораздо лучше, чем та, которую я себе напридумывал. Она была похожа на сон флориста, она была похожа на Жар-птицу. Она была похожа на ныряющую в радугу золотую рыбку. Это было всё, что угодно. Это было настолько красиво, цельно и мощно, что вот она сейчас висит у Натальи Александровны в золотом багете дома, и это роскошнейшая картина. Мораль этой истории такова: не пытайтесь ничего планировать, Господь всё устроит наилучшим образом и не так, как вы захотите. А вы ещё потом расстроитесь, конечно же, но имейте потом силы увидеть, что всё равно так лучше. И ещё вторая: дети — цветы жизни, дайте им свободу, и они все устроят. И третья: обязательно просите прихожан, участник, членов сообщества... Вот община рождается именно тогда, и только тогда, когда у кого-то хватает сил, мудрости как-то подойти и сказать: «Алексей, дорогой, а ты не мог бы мне помочь? Мы, в общем, особо не знакомы, но мне нужна твоя помощь».
Прот. Александр Лыков
— Это призвание называется.
А. Ананьев
— Когда тебя просят о помощи, ты, помогая, получаешь гораздо больше, чем тот, кому ты помогаешь.
А. Пичугин
— Александр Ананьев, Анна Леонтьева, наши дорогие ведущие, отец Александр Лыков, клирик храма великомученика и целителя Пантелеимона в подмосковном Жуковском, и Алексей Пичугин — мы здесь все рассказываем чудесные, светлые истории друг другу и вам, дорогие друзья. Ань, ты тоже вначале говорила, что тебе сложно сейчас как-то себя определить к какой-то общине. Но опять же — ведь путь с чего-то начинался, и когда-то ты могла с уверенностью сказать, что вот это храм, куда я постоянно хожу, вот это люди, с которыми я почти каждое воскресенье вижусь, это священник, к которому я прихожу, когда мне нужно. Но у каждого из нас, у меня в том числе, тоже был вот такой старт, очень важный, как мне кажется. Хорошо, когда у человека складывается жизнь в одном храме. У нас, например, община, к сожалению... она не распалась, безусловно, она сохранилась, но всё поменялось со смертью нашего настоятеля — единственного человека, которого я мог назвать своим духовником действительно.
А. Леонтьева
— Кстати, о харизме.
А. Пичугин
— Это было достаточно давно — уже больше 15 лет назад. Но у тебя тоже свой опыт ведь есть и вхождения в общину, и осознания сейчас уже, как очень такого состоявшегося церковного человека, жизни и понимания общения.
А. Ананьев
— Я так понимаю, прости, Анечка, я тебя перебью, вот твоя община выходит далеко за пределы любого храма. Это такая богемно-музыкально-художественная...
А. Пичугин
— Очень важное замечание, кстати! Спасибо тебе большое. Ведь мы так всё время общину привязываем к месту. Вот община Электроугли. Ну ладно, хорошо, сейчас отец Александр служит в другом месте, но ведь община же может быть и вне. Я не раз общался с людьми, которые когда-то были в одном храме, теперь они в разных, но они все настолько близки друг к другу. Да, они собираются постоянно все вместе. И это было 20 лет назад, и 30, и это и сейчас происходит.
А. Ананьев
— И, может быть, Анечка назовёт меня ещё и членом вашей общины, хотя бы чуть-чуть.
Прот. Александр Лыков
— Ребята, давайте зафиксируем эту точку, это очень важно. Ребята, вот сколько мы общаемся, каждый раз какое-то откровение. Помните, однажды мы говорили в одной из передач, мы коснулись — в Германии, там красный цветок, по-моему, это была тема сопротивления когда-то. И я потом стал искать, и очень благодарен — открытие, настоящие открытие. И действительно это очень важно, ребята, зафиксировать, потому что мы можем, конечно, отталкиваться от храма, безусловно. Потому что храм — это место, куда мы все стекаемся. Ну вот так может случиться, что, не знаю, храм может быть в какой-то момент разрушен, как это в советское время было. Или как мы говорим, что с уходом настоятеля, с переводом или с уходом в иной мир, тоже жизнь может как-то пойти иным путём, скажем. Но люди-то остаются, живые люди остаются. И получается так, что они уже не вполне привязаны к храму конкретному. Это вот действительно тема очень важная, но общение остаётся.
А. Леонтьева
— Да. Вот я как раз хотела рассказать историю нашей общины, о которой я упомянула в начале передачи. Это молодые семьи, мы как-то синхронно там рожали детей, варили супы, ходили в храм. И произошла следующая история. Мы начинали все одинаково, мы были бедны. Мы начинали практически с нуля, но шли годы... кстати, очень объединял нашу общину, я вот прям без сомнений назову это общиной, мы сделали театр. Я ездила на машине «Ниве», собирала детей, и мы у меня дома репетировали...
А. Пичугин
— Трёхдверная «Нива»?
А. Леонтьева
— Старенькая такая. Ещё не было гидроусилителя — у нём были такие мышцы. И мы действительно вместе жили, но потом началось такое социальное какое-то неравенство. Кто-то заработал денег на квартиру, кто-то на машину, кто-то и на то, на другое, ещё и на дачу. И мы как-то искренни друг другу все показывали, какой ремонт в квартире. И вдруг одна семья из нашей общины как-то неожиданно перестала с нами общаться. И мы как-то ужасно их осуждали. Ну это что такое? Мы же христиане, это что — они про деньги, это они позавидовали нам? Ну вот реальная история.
А. Пичугин
— Но эта проблема, ведь правда, это проблема, особенно в те 90-е годы.
А. Леонтьева
— Да, это уже 90-е прошли, уже начались двухтысячные. Мы до сих пор общаемся со всеми семьями. Я только потом, много лет спустя, осознала, насколько мы вели себя... ну, не тактично, насколько мы на самом деле хвастались тем, что приобрели. И эта семья вернулась ко мне много лет спустя. Потому что те, кто достиг вершин, многие как-то потерпели и крушение. А эта семья как-то плавно так шла по жизни и пришла ко мне совсем недавно. И оказалось, что у нас нет никаких противоречий, то есть для меня это вот была какая-то история потрясающей нашей юношеской самонадеянности и отсутствия вот этого такта, который тоже очень важный, видимо, в общине. Вот такая у нас история.
А. Пичугин
— А нужна вообще церковная община-то?
А. Леонтьева
— Наверное, она сейчас, когда мы все такие взрослые, мы можем без неё, но когда она есть, это такая радость, это такое счастье. Ну, иначе просто никак.
А. Ананьев
— Вот я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Каждая фотография, которую ты публикуешь, это такие 15-20 человек, не меньше, а то и больше, с гитарами. Они выстраиваются в хор, играют в театре, рисуют картины. И иначе ты не существуешь, иначе как в рамках какой-то... пусть это называется не общиной, пусть это называется друзья или семья. Я уж не знаю, непонятно, где заканчиваются друзья и начинается семья. То есть ты в огромной компании. Вот для меня это и есть община.
А. Леонтьева
— Я имела в виду церковную общину.
А. Ананьев
— А она разве не церковная?
А. Леонтьева
— Поправьте меня, да. Может быть, я неправильно тогда понимаю слово «община».
А. Пичугин
— Вот сейчас очень хорошо поправил нас всех Саша. Со мной сейчас тоже не согласятся почти все. Но это вот какое-то общение людей, обязательно оно всегда привязано к конкретной личности. Более того, в одном храме может быть, и это я уже видел не раз, несколько общин. Кто-то ходит к отцу Александру, кто-то ходит к отцу Павлу, кто-то ходит к отцу Феодору. И они зачастую составляют совершенно разные общины, которые пересекаются постольку, поскольку. Они могут очень дружить, хорошо общаться между собой, но они всё равно немножко разные. А вот тот случай, который тоже часто бывает, когда умирает настоятель. После смерти отца Александра, моего духовника, я всё время думал, когда мне говорили про разные храмы: «Ну вот у нас там какое-то нестроение, нашего батюшку перевели в другой храм. Как же так? Вот как мы теперь будем?» А я думаю: «Как вы теперь будете? Проедете на три станции метро дальше в тот храм. Или будете, по крайней мере, иногда приезжать. А как я теперь буду? Когда отца Александра нет, его просто физически здесь нет». И я не очень представлял, как может выглядеть церковь без него. Чтобы там люди не говорили, что привязываться нельзя к священнику, что личность священника и главная его заслуга — это привести человека к Богу. Это всё красивые слова. Но когда этот священник для тебя не просто друг, но это человек, который действительно авторитет. Вот я мог его назвать на тот момент для себя, едва двадцатилетнего, единственным авторитетом. Вот это вот для меня была в своё время неразрешимая проблема в плане жизни общины. Потому что мне казалось, что всё не так, что теперь вот в храме, замечательном храме, чудесном, где формировалась новая община, и люди туда ходили, многие даже из того храма, где мы все вместе были, но мне казалось, что это не как при отце Александре. И потом уже, спустя много лет достаточно, это всё прошло.
А. Ананьев
— Мне кажется, поправьте меня, если я ошибаюсь, община важна в двух случаях как минимум. Первый случай — это когда ты молод. Тебе там от 17 до 21 года, тебе остро необходимо почувствовать себя частью чего-то в храме святителя Николая на Трёх горах, куда ходят Ярчевские, наши общие друзья. Там восхитительная община, прекрасная, они вот прямо община, но они молодые. Я понимаю, что я туда приду, я не знаю...
А. Леонтьева
— Не вольёшься.
А. Ананьев
— Или это будет странно как минимум. Я понимаю, что они там создают свою жизнь, и это здорово. Это первый случай. Вот построить свою жизнь, встретить, может быть, своего человека — вот это идеальное место. Да, своего рода клуб по интересам. И второй случай — это когда у тебя дети. Когда у тебя дети, и вот для них тоже важно... когда у тебя маленькие дети, и ты приходишь и неизбежно дружишь с родителями таких же детей, вы устраиваете что-то общее. И всё это происходит вокруг храма, в храме. И дети туда уже стремятся, потому что они понимают, что вот она — церковь. Церковь — это свои люди.
А. Пичугин
— Я с какого-то момента начал задумываться: а должна ли быть именно церковь? Ну, извините, я не хотел сказать: должна ли быть Церковь? Должен ли быть храм местом таких встреч, именно храм? Вот я, например, долго достаточно работал на одной большой радиостанции в коллективе, где практически все, кто со мной работал, были моими близкими друзьями. И мы, естественно, приходили на работу каждый день. Каждый день прямые эфиры. Это происходило достаточно недолго, потому что нас быстро достаточно всех разбросало по разным местам. Но какие-то, может быть, полгода или год я был абсолютно в этом плане счастливым человеком, потому что у меня на тот момент не было какой-то церковной общины, к которой бы я себя причислял. Но это было место, чуть ли не единственное, куда я шёл с такой небывалой радостью. Потому что все мои, за небольшим исключением, ближайшие друзья там. А те, которые не там, это всё равно друзья этих друзей, как-то мы все так познакомились. И вот так тепло. Я, наверное, себя долго тоже потом нигде не ощущал. Поэтому тут мы и подходим к вопросу: точно ли должен быть храм? Хорошо, когда у кого-то это храм, но это может быть любое место.
А. Ананьев
— А какое любое место, Алексей? Живём в XXI веке, у нас у всех либо...
А. Пичугин
— Интернет?
А. Ананьев
— Да, к сожалению. Мы перестали встречаться. Я не так давно понял, что единственное место... да, единственное фактически, потому что на работе мы тоже как-то, как правило, удалённо. У меня шесть работ, пять из них — я не знаю коллег в лицо в принципе, я с ними никогда не встречался.
А. Пичугин
— А представляешь, как в международных всяких компаниях, где никто никого в лицо не знает? Ты в Австралии, Аня в Америке, отец Александр в Турции.
А. Ананьев
— Очень хорошо представляю, я так работаю. И вот, как это ни парадоксально, в XXI веке в 2022 году храм — это единственное место в моей жизни, где я лицом к лицу встречаюсь с живыми людьми. Я им говорю «здравствуйте», я их обнимаю. Они мне говорят: «Вы знаете, мы сегодня вечером читаем Шекспира по ролям. Вы бы не хотели присоединиться?» Я говорю: «Да я с радостью присоединюсь, я очень хочу». Вот что для меня община.
А. Леонтьева
— А можно я дополню? Вот пока мы не ушли далеко от твоих слов о том, когда нужна община. Сейчас пришла такая мысль: у нас в нашем провинциальном городе, в уездном городе Осташкове, где я сейчас провожу большую часть времени с мужем...
А. Пичугин
— Мне кафешка там нравится одна очень. Я опять про еду, извините.
А. Леонтьева
— Да, и есть храм, и там есть такая общинка, клуб, ну как при каждом практически храме, бабушек — не дедушек, дедушки почему-то как-то... И я заметила, что муж, достаточно молодой человек, он общается с каждой бабушкой, он её долго-долго слушает. И я говорю: «Слушай, Аркадий, тебе интересны, правда, бабушки?» А он говорит: «Ты знаешь, ты поговоришь со своим крутым другом, и через 5 минут он про тебя забудет. А бабушка, когда ты с ней поговоришь, будет всю жизнь за тебя молиться». И это такая маленькая община внутри храма — вот эти бабушки. И это действительно сила огромная молитвы.
А. Пичугин
— Мы уже заканчиваем нашу программу, всё, время закончилось, к сожалению. Но последнее, что про бабушек хочу сказать — в одном небольшом подмосковном городе, в одном храме, где часто бываю, мне бабушки, вот общаешься с ними, иногда говорят: «Сейчас пандемия, а нам отключили возможность бесплатных поездок. На автобусе теперь дорого ездить. А у нас, кроме храма, ничего нет. И, кроме людей в этом храме, тоже никого нет. И никто не приходит. И вот как быть?» Но не хотелось бы даже на печальной ноте нашу программу заканчивать. Друзья, программа наша заканчивается песней, по хорошей традиции. И песню выбрал отец Александр Лыков, замечательную совершенно, очень трогательную, и я её люблю, и я думаю, многие из вас её знают. Называется она «Когда я вернусь» — песня Александра Галича. С удовольствием мы послушаем, и вы тоже послушайте. Протоиерей Александр Лыков, клирик храма великомученика и целителя Пантелеимона в подмосковном Жуковском, Анна Леонтьева, Александр Ананьев, я — Алексей пичугин. Всего хорошего, спасибо, до свидания.
Прот. Александр Лыков
— Всего доброго, с Богом!
А. Леонтьева
— Всего доброго.
(Звучит песня.)
