В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Александр Ананьев, Алла Митрофанова, Константин Мацан, а также наш гость — клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно священник Роман Федотов — делились светлыми воспоминаниями о том, как Бог, исправляя наши ошибки, может привести всё ко благу.

Ведущие: Александр Ананьев, Константин Мацан, Алла Митрофанова

---

А. Ананьев:

— И снова понедельник, и снова вечер, и снова «Светлые истории». И я хорошо знаю, что кто-то ждет этого дня, кто-то ждет этого часа, потому что вот эти 60 минут, вот эти четыре истории от четырех участников нашего подкаста, программы, шоу, разговора, как кому угодно, — это действительно то, что украшает жизнь, и кому-то хватает этого заряда позитива на целую неделю. Мы собираемся в студии Радио ВЕРА каждую неделю, чтобы рассказать истории, условно — подчеркну двойной жирной волнистой линией, — условно объединены одной темой. Тема сегодня невероятная, очень сложная, звучит она так: «Господь исправил мою ошибку» — как Божией волей мои просчеты обернулись мне во благо. Или не мои ошибки, или не мои просчеты...

К. Мацан:

— Или не мне во благо.

А. Ананьев:

— Или мне не во благо. Нет, почему, мне во благо.

К. Мацан:

— Кому-то другому просто во благо.

А. Ананьев:

— Да, как вы уже поняли, сегодня компанию мне, Александру Ананьеву, составляет замечательный телерадиоведущий, мой коллега Константин Мацан, Алла Митрофанова. И я с огромным удовольствием представляю нашего сегодняшнего особенного гостя, которому первому предоставлю слово, с позволения, клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно, священник Роман Федотов сегодня у нас в гостях. Добрый вечер, отец Роман, здравствуйте.

Иерей Роман:

— Добрый вечер, дорогие друзья.

А. Ананьев:

— Не удавалось посмотреть наши подкасты «Светлые истории»?

Иерей Роман:

— Да, смотрел, очень понравилось. Прямо такой интересный формат.

А. Ананьев:

— Ну что же, тогда мне не придется вам объяснять, что это такое. У вас есть 13 минут на то, чтобы рассказать... Хотя что я говорю, ну какие могут быть ошибки в вашей жизни.

Иерей Роман:

— Какое счастливое число — 13. Я как раз родился 13 апреля, вот и действительно 12 апостолов, и Господь — 13. Была такая, действительно, одна интересная история, она произошла зимой. Как-то я ехал к своему тестю, священнику, отцу Анатолию, долгую такую дорогу зимнюю в деревню к нему. И на машине я периодически видел, что, значит, кто-то вылетел там на обочину, вот кто-то там, так сказать, голосует. Я думаю: ну мне некогда, я, в общем-то, должен торопиться. Ну и что я сейчас выйду там в рясе, буду делать, сейчас как-нибудь сами выберутся. Ну и, походя, где-то осуждал людей, особенно каких-то, я смотрю так через окошко, других вероисповеданий, может быть, даже национальностей, что они как-то себя неправильно ведут на дороге и как-то, значит, злятся. Ну и вот в таких вот мыслях, наверное, черных, я благополучно решил попробовать, как работают тормоза моей маленькой машины — такой микроавтобус, потому что у нас семья многодетная, девять детей, и как-то приходится всех упихивать. И, слава Богу, что со мной их просто там, по счастливой случайности, не оказалось. Вот и машина как-то так пошла юзом, как любой водитель пытается ее сразу выравнивать — руль направо, руль налево, там нужно притормозить, — ты все сразу забываешь, что происходит, и как нужно действовать. И машина так начала потихонечку, потихонечку вылетать в кювет. И вот часто говорят, что тот, кто пережил аварию, что время замедляется, да, что ты начинаешь все видеть кадрами, и мысли твои становятся какими-то особенными, они не просто как-то последовательно идут, ты начинаешь как-то все видеть вот сразу в объеме. И вот тут я начал сразу свою жизнь вспоминать, думаю: почему это все так медленно происходит? Вот этот снег как-то начал передо мной раздвигаться, расступаться, я увидел уже лес, и ствол сосны большой. И, слава Богу, что лобовое стекло буквально пред этим стволом остановилось. Машина перевернулась, конечно, полностью. Я думаю: все, наверное, как показывают в фильмах, наверное, сейчас должен произойти взрыв, и нужно как-то эту дверь-то открывать, и она действительно так тяжело открывается. Но, самое главное, первая мысль у человека, который пережил аварию, думаешь: Господи, слава Тебе, Боже, что так вот я остался жив! А я думаю: вот что же будет с теми яйцами, которые я везу сзади, они, наверное, все рас по салону растеклись, там, да... И как-то так удалось мне встать на окно, отстегнуться и выбраться из этой машины. Соответственно, я был в облачении, и вот как-то, преодолевая такие снежные сугробы, я выбираюсь на обочину и начинаю ловить машину. Ну видят: батюшка стоит, снег идет, машина там, очевидно, в кювете валяется, и как-то дин человек мимо проехал, другой человек мимо проехал. Я сразу вспомнил себя, свою, собственно говоря, да, ошибку — что я осуждал людей, что я не помогал людям. И вот первый, кто останавливается, это католик. Он так говорит: нет, батюшка, не бойся, я католик...

К. Мацан:

— Ничего себе.

Иерей Роман:

— Вот сейчас, значит, мы все исправим. Нужно четыре человека, чтобы твою машину перевернуть, и потом как-нибудь постараемся ее вытащить. Мы с ним потихонечку пока начинаем говорить о Боге, о вере, и я понимаю, что от этого человека исходит какая-то теплота. Вот его участие в моей скорби, в моей проблеме, оно просто меня заставило забыть все, что я думал там буквально 30–40 минут назад. Но какое же было мое удивление, когда потом останавливается машина с большой семьей — там мусульманин за рулем. Он так же отзывчиво начинает доставать трос из своей машины. Дети сидят, его ждут. И, действительно, проходит, может быть. там 20–30 минут, как это происходило, людям какое-то время свое нужно было отдать, свои силы. Ну и в конце концов останавливается уже потом, на мусоровозе, русский Иван, вот так его звали. Мы подцепили машину и потихонечку ее вытащили. И с тех пор как-то я вот очень осторожен в своих суждениях по поводу другой веры, людей там других национальностей. Понял, что это такая была моя ошибка и осуждение, и пренебрежение, неоказание помощи. Поэтому действительно когда-то ты сейчас видишь, что-то происходит там на дороге, думаешь: а может быть. действительно нужна моя помощь, вот, может быть, что-то случилось. Потому что я сам попал в такую тяжелую ситуацию.

А. Ананьев:

— Яйца-то разбились?

А. Митрофанова:

— Я думаю, шансов у них не было.

Иерей Роман:

— Яйца, да, чуть-чуть разбились, а чуть-чуть осталось даже детям.

А. Ананьев:

— Нет, история должна была в идеале закончиться так, что: а потом я открываю багажник машины и смотрю — все яйца целы. Нет, если серьезно, дорогой отец Роман, вот мы с Алечкой занимаемся тем очень часто, что выбираем из огромного числа историй истории, которые можно там поставить на сцене, и к ним очень высокие требования. Но просто не все истории действительно имеет смысл рассказывать вот именно так. Но ваша история — такое впечатление, что ее придумали специально для того, чтобы...

А. Митрофанова:

— Точно.

А. Ананьев:

— Для того, чтобы рассказать. Потому что она столь же невероятна, сколь прекрасна, что машина священника перевернулась, и первым останавливается вы понимаете, там католик, потом мусульманин — да ладно! Ну вы придумали, такого быть не может.

Иерей Роман:

— Нет, это действительно так. И я просто умилялся, оттого что Господь видит, как бы самую струночку, да, моего сердца, и останавливает меня, зная мой какой-то такой пылкий нрав, что я иногда, бываю, там, может, дойти до такого сильного гнева, каких-нибудь даже выяснения отношений. И вот тут, после этого я уже вспоминаю свои слова своего там духовника, схиархимандрита Гурия покойного, духовника Новоспасского монастыря, вот когда он говорил, что умей уважать веру других людей, и помни, что любить нужно любого человека и помогать ему всегда. И вот с тех пор для меня вот этот урок запомнился на всю жизнь.

К. Мацан:

— Я вот очень хорошо понимаю то, что отец Роман говорит, что главное, что волновало — это не разбились ли яйца. Мне кажется, вот это очень как-то мне понятно, по-водительски. Потому что ну ладно, кузов, ну салон-то жалко, его же потом в химчистку и так далее, его потом пылесосить, еще не отмоется. И я вас очень понимаю.

Иерей Роман:

— Ну надо было, конечно, встать на колени, перекреститься сразу, сказать: Господи, слава Тебе, я жив. И вот, конечно, когда такое происходит, начинаешь, наверное, понимать, что можно так вот остаться на обочине жизни без добрых дел. И когда с тобой что-то такое произошло, ты действительно, наверное, будешь откликаться. Вот, кстати, вы сейчас вспомнили про эвакуатор. Буквально неделю назад я ехал, отвозил семью свою в Новороссийск — это вот эта трасса самая известная, М-4, нужно проехать полторы тысячи километров, и с машиной в такую жару что угодно может произойти. Я вот себя до сих пор корю: ну как же я не заметил, что у меня начал перегреваться двигатель, и он, соответственно, застопорился, и все. И тоже я вызвал эвакуатор, и я думаю: ну, Господи, ну вот это-то за что? И еще, главное, водитель эвакуатора, он армянин, говорит: это тебя Бог наказал. говорит. И мы долго ехали, два часа, три часа, пока везли машину. И потом выяснилось, что двигатель, по сути, под замену. И я думаю: Господи, что Ты мне показываешь этим? Я начинаю переживать: Господи, там квартплата не заплачена, за детей, там за репетиторов там тоже нужно, как я поеду их забирать, как какие-то там еще проекты... И вот такой уже голос: успокойся, доверься Мне, все будет хорошо. И действительно, потихонечку — там одни люди помогли, другие, и вот даже я сейчас к вам приехал в эту студию.

А. Митрофанова:

— На машине?

Иерей Роман:

— Да, у меня же теперь такие чугунные, так сказать, вставки там, клапана такие кованные. Мне даже сказали: слушай, у тебя прямо как мотор ручной сборки. Ну то есть из старого, по сути дела, сделали новый. Поэтому она у тебя еще там проходит там еще миллион километров. Вот так вот бывает.

А. Ананьев:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА . Сегодня здесь, в студии, замечательный священник, клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно, священник Роман Федотов. Кстати, вы большой путешественник, отец Роман, судя по всему.

Иерей Роман:

— Да, да, хочется новых впечатлений. Ну некоторые люди этим и живут. Вот если они долго, говорят, не едут куда-то, они начинают звереть.

А. Ананьев:

— Это, кстати, мой комплекс большой. Потому что мы с Алечкой сколько, три года назад машину купили, и я такой: ну я же мужик, я путешественник, я много езжу! Приезжаю на третье ТО после покупки этой машины, говорят: сколько у вас? 25 тысяч? Вы что, не ездите что ли совсем? Думаю: ну стыдоба-то какая, вообще никуда не езжу. Также здесь и Алла Митрофанова, моя прекрасная жена и телеведущая, и Константин Мацан. Костя, перед программой, пока не включились лампы «он эйр», ты сильно сомневался, рассказывать или не рассказывать ту историю, которую ты нам принес. Зная тебя, могу не сомневаться в том, что какую бы историю ты ни рассказал, это будет запоминающееся что-то.

К. Мацан:

— Спасибо за доверие. Действительно сомневался, но все-таки понял, что рассказать очень хочется ее, потому что она совершенно фантастическая и исключительная. Я говорю это совершенно непредвзято, потому что эта история не из моей жизни, но которая мне очень помогла. Но, повторюсь, это, знаете, бывает, что тебе рассказывают историю, которая, может быть, произошла один раз за всю мировую историю — прошу прощения за тавтологию...

А. Митрофанова:

— В виде очень большого исключения.

К. Мацан:

— Какого-то просто невероятного. Невероятного. Это пример того, как Господь устраивает вот здесь и сейчас, среди наших современников, то, что обычно мы читаем в житиях святых. Вот такая исключительность бывает разве что в таких текстах. Но она была на самом деле, мне рассказывал ее знакомый мой священник про своего одного друга, ну или товарища, однокашника, из семинарии, когда они были еще студентами. Вот история про этого друга. Молодой человек, студент, мечтающий быть священником, учится в семинарии, и на выходные уезжает в родной город, домой, к друзьям. Там встречается с друзьями, видимо, сели, посидели, немного выпили, наверное. И с утра он просыпается в постели с девушкой, которую видел, соответственно, первый раз, видимо, в этот вечер в жизни. И он в ужасе...

А. Митрофанова:

— Тут надо пояснить, в чем драма, Костя.

К. Мацан:

— Ну сейчас я это скажу. Он в ужасе, потому что он мечтает быть священником. А по семинарским канонам, по правилам, если такое случается во время обучения в семинарии, то человек уже лишается возможности стать священником, это препятствие для рукоположения. Ну что делать, он возвращается в семинарию, само собой, рассказывает об этом инспектору семинарии — такое скрывать нельзя от тех, кто как-то вот руководит твоей духовной жизнью. Ну подходит срок и, если я правильно понимаю, все выпускники семинарии проходят исповедь у старца, у духовника, по итогам которой вот старец выносит решение, имеет ли этот человек препятствия к рукоположению. И этот наш герой нашей истории тоже такую исповедь проходит, по итогам которой старец пишет заключение: препятствий к рукоположению не имеет. Этот выпускник семинарии. Об этом узнает инспектор и вызывает к себе героя нашего и говорит: вы обманули старца? Как вы могли? Тот отвечает: нет, вы что, я все-все исповедовал. Инспектор звонит старцу, говорит: вы уверены, вот у вас был такой-то? Говорит: был. Вы его точно не перепутали, вот уверены там, может быть, что-то, какую-то фамилия спутали? Нет-нет, все, вот он да, препятствий к рукоположению не имеет. И он становится священником. И случается то, о чем он так мечтал. И, я еще раз подчеркиваю, что вот эта история фантастическая. Может быть, ни в одной другой семинарии никогда в жизни больше такого не происходило. Но зачем-то Господь именно этому человеку, с ним вот так вот его ошибку исправил. Мы же сегодня говорим о том, как ошибки оборачиваются во благо. А теперь самое интересное — в какое благо это обернулось. И это рассказывает вот уже сам герой нашей истории, рассказывает о том, что у него всегда от рождения был очень жесткий характер. И потом он уже признавался, что, когда к нему приходили люди на исповедь с какими-то намного более, наверное, мелкими грехами, он возмущался и вот хотел, что называется, шашку достать и всех в капусту порубить. И, может быть, он бы так и делал всю жизнь, и мы бы, прихожане, к нему ходили и получали от него по голове. Но в тот момент, когда рука тянулась за этой шашкой воображаемой, он с тех пор каждый раз вспоминает то чудо, которое с ним сотворил Господь, то как Господь его ошибку покрыл любовью. И он так же, по примеру Бога, в Которого верит, человека на исповеди с его грехами покрывает любовью, а шашку убирает куда-то далеко-далеко. И я вот думаю, что почему эта история такая, как-то для меня вот откликающаяся, что называется. Потому что мы же знаем, что как важно иногда слово священника на исповеди — доброе, простое слово поддержки и любви. Может быть, не было бы этой истории в его жизни, сотни людей от него ушли бы без этого слова, у этих сотен людей, может быть, по-другому бы жизнь сложилась, они бы не получили того, что получили в Церкви, может быть, в Церкви бы не остались, кто знает. Ну вот эта страшная ошибка юности в итоге вылилась в то, что вырос очень любящий пастырь. И мне эта история была рассказана священником в момент тоже очень серьезного падения, и она меня чрезвычайно приободрила в свое время и как раз вот дала понять, что даже наши ошибки — то, о чем мы сегодня говорим, — Господь по Своей любви умеет обращать ко благу.

А. Ананьев:

— Это невероятная история, я тебе очень благодарен.

А. Митрофанова:

— Абсолютно патериковая, точно.

К. Мацан:

— Она была с нашим современником, и это еще более делает ее потрясающей.

А. Ананьев:

— Причем где-то в середине истории меня подмывало спросить: а старец-то как это, как-то аргументировал, объяснил? Ведь инспектор же спрашивал, почему, и старец же как-то объяснил. А потом понял, что, наверное, для истории это лишнее, да. То есть здесь как будто бы Сам Господь простил, и Господь же не объясняет, что: ну вы знаете, друзья, дело в том, что так и так, и поэтому надо вот так. Нет. Я прощаю тебе это, ступай и больше не греши.

К. Мацан:

— Именно.

А. Ананьев:

— И это сильно меняет человека. Гораздо сильнее, чем если бы сказали: ты наказан, ступай прочь. Там бы человек, наверное... Неизвестно, что было бы с человеком, но явно не было бы того чуда, о котором ты нам сейчас рассказал. Это потрясающе.

К. Мацан:

— Так и есть. Ну и повторюсь, что вот от камня, брошенного в воду, круги идут в стороны. И вот мне кажется, что история одного человека, в этом смысле ошибка одного человека, оборачивается ко благу многих людей, которые потом к нему, как к пастырю, приходят.

А. Ананьев:

— Ну и вот что интересно: а ошибка при этом остается ошибкой?

А. Митрофанова:

— А это, наверное, к отцу Роману вопрос.

К. Мацан:

— Отвечает отец Роман.

А. Ананьев:

— Вот ведь получается же, что она стала ступенькой. Без этой ошибки не было бы того брильянта, который получился в итоге, понимаете.

Иерей Роман:

— Ну действительно, промысл Божий даже, бывает, наши ошибки направляет во благо. И бывает это поразительно, сколько мы раз ни повернем резко куда-то не туда, и Господь все равно там направляет. И, конечно, грех — это всегда промах, это мимо цели. Ну вот я себя сейчас на место вот этого священника так поставил, и я думаю, что действительно не требуют здравии врача, но болящие, как Господь говорит, что не праведников Я пришел спасти, а грешников. И ведь всегда чувствуешь, что мы как бы пациенты в одном коридоре, одной больницы, и смотрим все друг на друга и показываем пальцем. Но ты же тоже больной там, и я больной. И когда ты действительно иногда, бывает, сам накосячишь, а там перед службой ты выходишь на исповедь, и у тебя нет, может быть, да, вдохновения какого-то такого, нет иногда, бывает, чистоты, такой какой-то харизмы, чтобы что-то сказать. Но если у тебя есть вот такое покаяние, ты как бы так вот говоришь сам про себя: я же сам свинья, и я вот понимаю, я начинаю с плачущим плакать. Вот наш прежний настоятель в Царицыно, отец Георгий Бреев, по сути дела, духовник Москвы, он всегда нас так вот собирал, учил, говорит: ну вы же не следователи, вот вы пожалейте человека. Я помню, как он меня однажды так вот очень вразумил здорово. Я отпевал человека, и люди упали на колени, начали с ним прощаться. Я говорю: ну что же вы тут на коленях стоите? Встаньте, я говорю, это же не святыня какая-то, не икона. И я был совсем тогда молодым священником. Разве так можно говорить? Для них это самое главное сейчас, самое важное. И, соответственно, вот эти вот такие переживания всегда с человеком, осознание, то что ему, наверное, сейчас очень тяжело, ему нужно помочь, может быть, даже после того, как закончится исповедь, поддержать как-то его. И ты действительно иногда даже уносишь, ты начинаешь об этом думать, да, ты думаешь: ну как же вот сейчас он там, он пришел домой, как же вот, наверное, там что-то жена сейчас сказала... И когда много, например, людей. Я помню, батюшка всегда говорил: ты постарайся забыть все, что ты сейчас слышал. Тоже так нельзя, так можно действительно сойти с ума, если ты будешь так сильно сейчас переживать, говорит, зайди там, вынь частичку за человека. Но действительно, когда тебя это коснулось, когда ты сам знаешь, как это тяжело, какое это чувство щемящей пустоты, отдаленности от Бога, когда ты что-то сделаешь такое. Поэтому Церковь, слава Богу, проявляет не только акривию такую — следование букве закона, но и такое снисхождение — икономия, это, наверное, самый, наверное, золотой сейчас путь, когда вокруг столько много зла, так мало доброго примера, так действительно много отдаленности от Бога, когда, наверное, нужно пожалеть. Мне кажется, вообще это, наверное, самое такое главное чувство священника, я бы даже, наверное, семинаристам пожелал бы такого, чтобы уметь сострадать, человеку сопереживать. Если этого нет, наверное, сейчас будет очень тяжело понять людей, которые приходят в храм.

А. Ананьев:

— Слушайте, мне всегда было интересно — я, правда, не знаю, насколько корректен мой вопрос, вы меня простите, если он действительно перешагнет через границу разумного. Когда священник принимает исповедь у человека, он же потом читает вот эту молитву, которая отпускает...

Иерей Роман:

— Да, разрешительную молитву.

А. Ананьев:

— Разрешительную молитву. Бывает ли такое, что вот священник отпускает ему эти грехи, но при этом сам, по-человечески, не может ни принять, ни простить того, что человек сделал? Понимая при этом, что Господь-то прощает.

Иерей Роман:

— Да, наверное, действительно ты, тебе может быть чисто даже психологически неприятен человек. И тяжелее всего бывает, когда, может быть, ты ну не видишь что ли, так, желания человека измениться, покаяния его. И тогда вот, может быть, человек исповедуется, но на самом деле он осуждает. А вот это, наверное, тяжелее всего принять. Но всегда напоминаешь себе о том, какой ты мерой меряешь, такой, в общем-то, и тебе возмерится. Потому что ты, как говорится, сам весь в шоколаде, да, тебя Господь допускает до престола Божия. Хотя стоя перед престолом Божиим, у тебя такие страшные иногда мысли, не только о каких-то будничных там делах — там съездить в сервис и заплатить квартплату, а просто какое-то действительно страшное там, дрянь там, блудная какая-нибудь в голову лезет. И поэтому думаешь: как вот ты имеешь право тут вот быть препятствием на пути к Богу этого человека? Потому что он так долго-долго шел, может быть, в этот храм. И кто-то, не дай Бог, ему на пути попадется, может быть, свечница не такая, недовольная там, да, а может быть, батюшка, у которого нет настроения, и что будет потом? Я тогда буду отвечать за детей этого человека, которые никогда не придут в храм? Или, может быть, у него могут возникнуть другие какие-то желания. Потому что мы сейчас сталкиваемся с огромным таким всплеском, да, суицида, когда человек, уже нет никаких просто берегов, такое отчаяние, да, и поэтому ну хочется вот удержать человека.

А. Ананьев:

— То есть вы серьезно, это вот сейчас, в последнее время такое?

Иерей Роман:

— Да.

А. Ананьев:

— Наверное, сейчас очень важные слова прозвучали. Для тех, кто слушает нас вот в эти минуты, и ему кажется, что его жизнь просто зашла в тупик, выхода нет. Вы знаете, жизнь может быть гораздо сложнее, гораздо тяжелее, и вот ситуация такая, какой ее сейчас описал отец Роман. Любые косяки, любые ошибки, любые сложности Господь всегда может обернуть во благо. Но от вас тоже многое зависит. Ведь мне, знаешь, что, Костя, кажется: вот если придет десять человек с такими ошибками, как вот этот вот семинарист. к этому старцу, девятерых он завернет. А десятого простит. И не сам простит, а просто ну старец же, у него, что называется, связь без роуминга, и он просто почувствует, что вот такова воля Божия сейчас, вот ему вот так вот простить. И это во многом зависит от провинившегося. Если есть его раскаяние, если есть его необходимое для этого душевное какое-то состояние, расположение, атмосфера в сердце, то все будет хорошо.

К. Мацан:

— У кого-то я встретил фразу: «Господь прощает только виноватых». То есть, может быть, вот пришли бы к этому старцу люди с намного менее тяжелыми грехами, но с отношением: ну да, грешен, что делать, все, кто не без греха? Может быть, вот даже я сейчас фантазирую, но, может быть, даже по такому поводу старец бы сказал: ну не знаю, ну, грубо говоря, недостаточно ты покаялся. А человек пришел с тяжелейшим грехом, но с настолько сокрушенным сердцем, в таком ужасе от себя и совершенного, что Господь прощает виноватых.

А. Ананьев:

— «Светлые истории» сегодня, да, немножко в таком светлом миноре, но от этого еще более светлые. И мы сейчас прервемся ровно на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА . А через минуту мы вернемся и услышим историю ведущий Аллы Митрофановой. Будет интересно, не переключайтесь.

А. Ананьев:

— Мы все совершаем ошибки. Мы все несовершенны, мы все иногда оступаемся, мы все иногда промахиваемся, мы все иногда грешим. Но Господь снова и снова исправляет их, эти наши ошибки. И как Божией волей наши просчеты оборачиваются нам во благо — об этом «Светлые истории» на Радио ВЕРА сегодня. В студии Константин Мацан, замечательный священник, клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно, священник Роман Федотов, я Александр Ананьев. И ведущая Алла Митрофанова, которая берет слово. И мы слушаем тебя.

А. Митрофанова:

— Берет слово и посматривает на шрам на руке.

А. Ананьев:

— Так.

К. Мацан:

— Вот это интригующее начало.

А. Ананьев:

— Господа присяжные заседатели, я, Александр Ананьев, не имею отношения к шраму на руке Аллы Митрофановой.

А. Митрофанова:

— Он появился задолго до нашего с мужем знакомства. Дело было так. Нам по 20 лет, мы толпа студентов, которые безумно хотят увидеть мир. Я накануне съездила — рассказывала уже в программе «Светлые истории» о своем фантастическом, Господь милостивый, конечно, и великий режиссер, как Он меня первый раз в жизни отправил во Францию, и как там что со мной происходило, и как это было потрясающе, какие заботливые люди там меня встречали. На следующий год было продолжение, то есть или там буквально через год, через какое-то время. Люди, с которыми я познакомилась через это путешествие, ставшие моими друзьями, позвали меня в поездку теперь уже на юг Франции, точечно — Ницца, Канны, Сент-Мари-де-ла-Мер, Марсель...

А. Ананьев:

— Ты нарочно сейчас это делаешь?

А. Митрофанова:

— Я сама сейчас разрыдаюсь.

А. Ананьев:

— Charmant.

А. Митрофанова:

— <фраза на по-французски>. Ну, короче, денег ни у кого нет. Но мы же ну фактически студенты, нам по 20 лет, что нам, много надо что ли? Нам что ли отели нужны? Конечно же нет. Среди вот этих молодых людей, которые поездку организовывали, были прекрасно говорящие по-французски. Кстати, один из них студент семинарии был на тот момент, сейчас он уже замечательный священник и служит в Марокко, кстати, франкоговорящая страна. А тогда вот все это только-только начиналось. И они договорились, вот эти вот молодые люди, организаторы, списались с православными приходами, с какими-то школами с какими-то там общественными организациями, чтобы группу православных молодых людей из России, которые приедут на автобусе с рюкзаками, спальными мешками и консервами, разместили где-нибудь в спортзале, разместили где-нибудь в приходской столовой, разместили в какой-нибудь школе, еще где-нибудь, неважно где. Вот нас там 25, условно, человек, мы все хотим увидеть мир, и нам все равно где спать, все равно что есть, а помыться — мы и в море сбегаем. Вот примерно такая была ситуация. И мы, абсолютно счастливые, значит, пересекаем границу, доезжаем там за двое суток — спали, по-моему, в автобусе, на каких-то заправках, — добираемся вот до юга Франции, и начинается наше фантастическое путешествие. Ну я думаю, что не надо объяснять, как нам сорвало всем от счастья крышу, когда мы увидели море и Лазурный берег, что с нами было. Это был еще август, вот это золотое время, сердцевина арбуза. Мы были счастливы так, что забывали себя от восторга, у нас у всех огромные крылья за спинами. И я уже не помню, в каком городе это было — этих городов было много, многие из них отпечатались в сознании, но именно это место у меня как-то из головы стерлось, не помню, как называлась точка на карте. Все эти города мы, естественно, видели впервые. И мы приезжаем, выгружаемся на пляже, и там вроде как там чудесное место, там можно плавать, все хорошо. Но самый красивый кусок пляжа предваряется табличкой: «Купание запрещено». На французском, но мы все понимаем, что там написано.

А. Ананьев:

— Немножко вот буквально отступлю: два дня назад я в социальных сетях выложил фотографию купающейся Аллы Митрофановой на фоне красной таблички «Купание запрещено». Если вы думаете, что ее ошибки чему-то учат, то это не так.

Иерей Роман:

— Прямо райская история. Сейчас, наверное, будет искушение.

А. Митрофанова:

— Мы с подругой понимаем, что это самое красивое место на всем побережье в том месте, куда мы приехали. Мы смотрим на опускающееся к горизонту солнце, и нас разрывает на части от восторга. Мы думаем: ну почему там запрещено купаться? Ну это так прекрасно, это запредельно прекрасно. Естественно, мы заходим в море, естественно, мы пробуем воду — а она, понимаете, она как растопленный шоколад, она обволакивает, такая вся нежная и мягкая. И мы в ней плывем, мы резвимся в этой воде. Мне кажется, мы где-то минут сорок, если не больше, провели в этой бархатной воде времени. И когда уже солнце практически село за горизонт, мы понимаем, что нам пора выходить. И дальше случилась какая-то очень странная вещь: по идее, на закате бывает прилив, но в этом месте случился отлив. И мы понимаем, что там, где мы спокойно плыли по кромке воды морской, соленой — она же прекрасно держит человеческое тело, — теперь нет никакой кромки воды, а из воды торчат кораллы, коралловые рифы. До берега далеко, и этот коралловый риф от берега нас отделяет, и нет никаких вариантов выбраться оттуда, кроме как пробираться через эти острые коралловые рифы. Мы начинаем с ней, то есть мы пытаемся опереться, еще по глупости, по дурости, по ветру в голове, рукой опереться — ну, естественно, рука ту же все в кровь. Естественно, у нас изрезано было все, примерно все, у меня еще на ладонях где-то эти шрамы остались. Мы царапались животами, мы царапались коленками, ногами, мы там, где ступней на этот риф напарывались, там мы пропарывали ступню. Потом наши друзья, молодые люди, которые были с нами в автобусе, они с берега заметили, что что-то не так, мы как-то странно выбираемся. Оценили обстановку, надели обувь резиновую на ноги и пошли нам навстречу. Они нас в итоге где-то на трети пути они нас выловили просто из воды, как израненных котят, и за шкирки притащили на берег. А на берегу уже образовались специально обученные люди в белых халатах, примерно как сейчас у меня, со специально устроенными шлангами, узконаправленными. Вот, понимаете, очень тонкий шланг и очень сильный напор воды. Они нас усадили в специально поставленные кресла и начали этими шлангами промывать. Я у них спрашиваю: наверное, мы не первые? Они говорят: нет... И не последние? И они говорят: нет... А это наша работа. И представила себе: знаете, как вот два ангела, у которых работа — вытаскивать вот так израненных людей, промывать их специальными шлангами, которые наготове. Понимаете, сделано все: поставлена табличка, красным — она не сливается с песком, она не сливается с морем, она не сливается ни с чем, она красная, там написано: «Купание запрещено». Потом я пригляделась, по-моему, там еще и рифы были нарисованы или что-то вот такое, то есть там объяснялось, если ты знаешь язык, ты туда не... Но нам-то море было по колено. Нас промыли, зашивать не пришлось, потому что все-таки раны были такие, не очень глубокие. И мы в тот день уже, естественно, не купались. А вот теперь как Господь оборачивает что во благо. У меня на всю жизнь перед собой учебник по механике греха. Стоит табличка: десять заповедей, есть там заповеди блаженства — там все точно сказано, переведено на все языки мира. Ну или почти на все. Что мы делаем зачастую? Ну вот в человеческой природе, да: а, ну такое море классное, такая вода... Последствия вот такие. И вот я когда смотрю на этот шрам и вспоминаю эту историю, я, конечно, понимаю, что да, Саша абсолютно прав — это не значит, что жизнь меня чему-то научила. Но там та картинка, о которой Саша говорит, там интересно: сначала в прошлом году там повесили табличку «Купание запрещено», а в этом году, буквально за два дня до нашего приезда, оградили территорию для плавания буйками. Ну то есть, типа: ребята, только не все сразу, но вот там территория, здесь безопасно, здесь можно. Так что вот это то, почему я полезла. Но в целом, конечно, я не могу сказать, что это раз и навсегда избавило меня от каких-то моих человеческих грехопадений. Однако воспоминание об этом и доброта Господа Бога и ангелов, которые нас каждый раз из каких-то передряг вот так вот вытаскивают, промывают и делают все, чтобы как-то минимизировать вот эти наши косяки, для меня эта картинка, она просто на всю жизнь, что называется. Механика греха: как это работает, что с тобой будет потом. Ну, естественно, тебя не бросит Господь, но не надо рассчитывать на то, что Он тебя не бросит. Потому что иногда, то есть вот тогда мы отделались легким испугом, но все может быть гораздо серьезнее. Вот такая история в нашем колхозе.

А. Ананьев:

— Да, мораль этой истории, в общем, еще более интересная: Алла Сергеевна по-прежнему страсть как хочет в Ниццу и по-прежнему купается там, где купаться запрещено.

А. Митрофанова:

— Ну неправда, ну почему же запрещено...

А. Ананьев:

— Нет, но там действительно было запрещено, и мы собакой там не купались. Ну я все равно тебя люблю. Но твое сравнение с ангелами, кстати, вот этих вот ребята с шлангами и креслами — это блестящая абсолютно история. Спасибо тебе большое. Это действительно яркая такая иллюстрация того, вообще кто такие ангелы: без раздражения. Хотя, казалось бы, я бы раздражался: ну написано же, а, ну куда вы лезете все?

А. Митрофанова:

— А у них работа такая.

А. Ананьев:

— А у них просто такая работа.

К. Мацан:

— А для меня, знаете, с чем сочетается первая история, которую отец Роман рассказывал, про то, как машина улетает в кювет. Я вот когда в кювет тоже улетел однажды на зимней трассе...

А. Митрофанова:

— Ой, да что же с вами такое?

К. Мацан:

— Каждый мужчина должен в своей жизни посадить дерево, родить ребенка, построить дом и хотя бы раз улететь в кювет.

А. Митрофанова:

— Нет, нет!

К. Мацан:

— Чтобы понять, как ошибки оборачиваются во благо. Меня тогда вытащили тоже. Ну, слава Богу, никто не пострадал из тех, кто был в машине. Был мягкий снег, мы в него врезались, и даже машина минимально пострадала, потом еще нормально ездила все это время. Но меня что поразило, что люди, которые в итоге меня из кювета вытащили, это такие совершенно простые, обычные каки-то дальнобойщики. И они, вот как те ангелы, про которых ты рассказываешь, без раздражения: у нас работа такая, говорят они. У меня такое ощущение, что здесь какой-то кодекс чести вот этих людей на дороге, которые: ну уехал человек в кювет — надо остановиться и помочь. А кто, если не я на громадной машине, его вытащит. Тоже без раздражения и без каких-то осуждений: эх ты! Что же ты там, значит, газуешь на машине с задним приводом на ледяной дороге? Нет, остановился, вытащил. Все живы, слава Богу. Без какой-то излишней приветливости, которая была бы неестественной, но и, повторюсь, без раздражения. А я о чем думаю, что, наверное, вот если бы я остановился кого-то вытащить на дороге, я бы потом себя считал героем. Вот я вообще христианин-христианин, я человека из кювета вытащил. Хотя ни разу не останавливался. Ну как-то и случая не было, но это уже самооправдание. А вот там человек, он себя героем не считает, а жизнь такая, надо человеку помочь. Вот это и есть христианство.

А. Ананьев:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА . Спасибо Алле Митрофановой за ее потрясающую историю. Как так вышло, что ты мне ее не рассказывала за все те годы, пока мы вместе? Как-то вот даже я и не в курсе был этой истории.

А. Митрофанова:

— Да я стесняюсь болтать, Сашенька. Я знаю, что ты мужчина, и женская болтовня — это вынос мозга. Если позволите, еще одна ремарка про механику греха. Ведь в чем здесь еще соль-то: тебе будет очень кайфово... но недолго. Вот этот вот момент, когда мы заходим в море — в самом красивом месте, вот в самой прозрачной воде, в самой красивого цвета воде, ну как потом выяснилось, причина красоты — вот эти самые коралловые рифы. Это было потрясающе, это было очень хорошо... Но недолго.

А. Ананьев:

— Вот и запомни это. Отдых в средней полосе России — красиво и безопасно.

К. Мацан:

— И недолго.

А. Ананьев:

— Нет, как раз там-то долго. Это всякие вот эти Ниццы зарубежные, вот это все от лукавого.

А. Митрофанова:

— Ладно, ладно.

А. Ананьев:

— Шучу. Я просто да, иронизирую. Также я с большим удовольствием напоминаю, что сегодня в студии здесь клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно, священник Роман Федотов, который скромно слушает и улыбается, и, по-моему, получает тоже какое-то свое удовольствие.

Иерей Роман:

— Ну я да, вспомнил, что канон Ангелу Хранителю реже всего читаю, и потом стыдно становится, потому что он действительно ведь всегда на самом деле подсказывает. Такая божественная тишина всегда на ушко шепчет там: остановись, да, сбрось скорость. Или там: не надо туда заходить. И вот все-таки мы это слышим, это предупреждение на самом деле, так: ну ладно, в общем, знаю сам. И вот за это становится больше всего обидно, что тебя предупреждали, тебе говорили. Господь Ангела Хранителя Своего к тебе от самого крещения приставил, а ты так его обижаешь. Он же тоже будет, когда мы будем разлучаться душой с телом, да, как мы ему вообще в глаза посмотрим? Он скажет: я, можно сказать, поседел из-за тебя. Я столько лет, да, столько часов, столько минут тебе об этом всегда говорил, предупреждал тебя, вот таким, как бы сказать, ходатаем, таким поручителем, как в банке человек, да, хочет взять кредит, а ты меня так подводишь, слушай. Вот за это стыдно больше всего.

А. Ананьев:

— И Константина Мацана тоже невозможно не представить. Вообще, вы знаете, мне кажется, что дорога — это вообще удивительнейшая, точнейшая метафора духовной жизни во всех смыслах. То есть и в смысле каких-то ошибок, которым дорога учит так, что просто сразу становится понятно, что вот тут вот ты можешь, конечно, нагрешить, но вот посмотри: это твоя расплата, да — разбитая фара, помятый бампер или, не дай Бог, что большее. Вот тут еще что-то. Мы вот последний раз ехали с тобой во Владимирскую область, Алечка, я поймал себя на мысли — ты уже, по-моему, дремала, а я ехал, а это была как раз Владимирская окружная — машин мало, темно, фонарей нету.

А. Митрофанова:

— Темно, четыре утра, рассвет.

А. Ананьев:

— Нет, значит, это было еще где-то на подъезде к Владимирской области. Потому что машины встречные едут и фонарей нет, и есть вроде как огромное желание включить дальний свет фар, чтобы тебе было виднее. Ведь, по сути, ну что будет-то, ну кто тебе что скажет что ли? Ну едут машины и едут. Они не видят тебя, включи ты дальний свет фар и все. Но ты понимаешь, что ты этого никогда не сделаешь, потому что нельзя этого делать. Потому что ты ослепишь, да, людей, которых ты не увидишь, они незнакомые, но вот это очень важно. Я свою историю хотел другую рассказать про машину, а это была действительно моя ошибка, ну у меня есть оправдание, и я оправдаюсь. Мы часто ездим к тетушке в Одинцово, я туда езжу все эти годы, пока я в Москве, а это там с 2004 года, и я очень хорошо знаю эту дорогу к ней во двор: там сворачиваешь с трассы, и там так надо петлять по дворам. Петляешь-петляешь, останавливаешься у подъезда. Потом от подъезда петляешь-петляешь, выезжаешь обратно на трассу. И так как бы раз в неделю туда ездишь. И эту дорогу, ну как бы это объяснить-то вам, ты о ней не задумываешься, ты знаешь каждую ямку, ты знаешь каждый куст, тебе там все настолько знакомо, что ты можешь там с закрытыми глазами по звуку собственного двигателя, отраженного от стен пятиэтажек просто проехать, просто потому что ты вот уже все вообще, машина сам едет, она уже там себе дорогу протоптала. И тут летним вечером однажды мы с Алечкой возвращаемся от тетушки, и я сворачиваю на вот очередном повороте посреди этих дворов — это просто дворовые территории, это улицы даже названия нет, там просто двор один, другой, еще что-то, ни трасс, ничего там. И смотрю, значит, что-то не то: стоит патрульная машина ГИБДД, возле нее три-четыре автомобиля, стоят люди какие-то, топчутся. И отчего-то очень довольный сотрудник дорожной полиции машет мне палочкой и призывает меня остановиться прямо так. Я останавливаюсь, говорю: что случилось? Говорит: а вы не видели? Там же «кирпич»! Я говорю: и давно ли там «кирпич»? Он говорит: так со вчерашнего дня!

К. Мацан:

— Давненько уж.

А. Ананьев:

— Пойдемте, посмотрим, коль не верите. Я говорю: да верю, отчего же. Но вы знаете, в чем штука: тут же тетушка живет, я же к ней много лет езжу, я дорогу хорошо знаю, я не задумываюсь, и даже мне в голову не придет посмотреть на «кирпичи»... Он говорит: я понимаю, Александр Владимирович, но ведь вы свернули под «кирпич», вы ехали по встречной полосе — а это, как минимум, лишение прав. Так что обождите, я сейчас разберусь с предыдущими нарушителями, коих тут немало собралось.

А. Митрофанова:

— Почему-то.

А. Ананьев:

— Неспроста же мы здесь стоим. А потом мы разберемся с вами. Потом посмотрел на меня так еще снизу вверх (а он, как водится, невысокий и плотненький), говорит: ну или договоримся как-нибудь. И ушел, довольный, в свою патрульную машину. Вернее, он остался стоять, а его коллега, видимо, там договаривался с остальными нарушителями. И я, такой понурый, возвращаюсь к Алечке и говорю: слушай, по-моему, я попал на лишение прав. Ну там три месяца, ну не знаю, насколько лишают прав за езду по встречной полосе за поворот под «кирпич», но, говорю, что-то это совсем печально. Алечка вздохнула, говорит: ну с Божией помощью все решится.

А. Митрофанова:

— Я святителю Николая сразу, я просто, у меня какие еще мысли...

А. Ананьев:

— Эту деталь я хотел оставить на финал. И представьте себе, все это время она молилась святителю Николаю. Я вообще-то это на финал хотел оставить, ну уж спойлер, так спойлер, ладно.

К. Мацан:

— Это тизер.

А. Ананьев:

— Ладно, пусть будет тизер. Только жена может обернуть спойлер в тизер. Но вот она сказала так, я вышел на улицу из машины, смотрю — там пока разбираются. И мне что-то стало так как-то спокойно, и даже как-то, ну знаете, не то чтобы весело, но как-то легко. Я вышел и, вместо того чтобы пойти стоять у машины, я пошел туда, к перекрестку. Потому что машины-то продолжали поворачивать-то вот все, они же все также ездят, как я. И я встал на этом перекрестке, так говорю: ребята, сюда не езжайте, там вас ждет беда-беда. А он говорит: а что случилось? Да кирпич тут, а там гаишник, езжай дальше. И я какое-то время стоял, с удовольствием наблюдая за тем, как за мной наблюдает гаишник.

А. Митрофанова:

— А он как-то нехорошо наблюдал.

А. Ананьев:

— А он нехорошо наблюдал. Думаю: ну уж пропадать, так пропадать. Я вот сколько...

А. Митрофанова:

— Хотя бы других.

А. Ананьев:

— Хотя бы других.

К. Мацан:

— А он смотрел и вычитал.

Иерей Роман:

— Да, нет больше любви, чем душу за други своя положить, да.

А. Ананьев:

— Ну не то что, а все равно уж, тут думаю, ну хоть не впустую буду стоять, ждать своей очереди. И вот моя очередь подходит, я сажусь к нему в машину. Он так берет мои эти права (они уже взяли мои права, конечно, чтобы я никуда не уехал, еще в момент нашего этого романтического знакомства), он так, постукивая моими правами, говорит: ну что, Александр Владимирович, лишаем или договариваемся как-нибудь?

А. Митрофанова:

— Ой...

А. Ананьев:

— А я как-то... Вы знаете, я, в принципе, не то чтобы против того, чтобы давать сотрудникам ГИБДД взятки, я не думал об этом. Проблема в том, что я этого не умею делать. Ну я даже не пробовал.

А. Митрофанова:

— Слава Богу.

А. Ананьев:

— Я просто знаю, что любая моя попытка дать взятку будет выглядеть нелепо, настолько ужасно, настолько грубо, что даже лучше не пытаться.

А. Митрофанова:

— И не надо.

А. Ананьев:

— Ну просто бесполезно. Есть люди, которые как-то органично это делают, они как-то делают это так ловко, что ты даже не понимаешь, что они сделали. А я не умею этого делать. Не потому, что я честный, а потому что я идиот вот в этих вопросах. Я говорю: вы знаете, я даже договариваться с вами не буду. Если считаете нужным лишать — лишайте. Бог с вами, говорю. Бог с вами. И тут он замолкает и смотрит куда-то вот поверх домов, на небо и молчит. И держит в руках мои права. Потом так вздыхает, говорит: ладно, езжайте. Отдает мне права. И он не стал спрашивать: а где вы работаете? а может быть договоримся? Он говорит: ладно, ступайте, говорит. Я говорю: ну а... Нет, просто ступайте. Понимаешь, сейчас вот как важно. Я возвращаюсь, захожу в машину, а жена до того, как спрашивает, ну как там, она говорят: а я святителю Николаю все это время молилась. Ну то есть я не мог объяснить вот этого иррационального поведения водителя. А оно объяснялось очень просто: в пяти метрах, на пассажирском сидении нашего автомобиля, все это время святителю Николаю молилась моя жена. А что может быть сильнее жены, которая молится святителю Николаю, чтобы ее мужа не лишили прав на полгода?

А. Ананьев:

— Мне кажется, там немножко по-другому было. Прости меня, пожалуйста Сашенька. Я не только сидела на этом месте. Когда ты пошел к машине, я, естественно, сразу вернулась. Но пока вы с ним там сидели, мне кажется, он не на небо смотрел. Хотя нет, он, наверное, и на небо тоже смотрел и обо всем тоже подумал...

А. Ананьев:

— Ты ему угрожала?

А. Митрофанова:

— Нет. Я встала на твое место, и всех, кто пытался туда повернуть, разворачивала и говорила: тут «кирпич», а там ГАИ. И, может быть, я не знаю, что сработало, но, наверное, все-таки ты прав, что сработало то, что ты так ему сказал, и он что-то вот от Господа Бога услышал.

Иерей Роман:

— Напомнили о самом главном, как в той песне поется.

А. Ананьев:

— В общем, к чему я? На следующий день его там не было, и через день его там не было. Ну просто они там больше не стояли. Я не знаю, может быть, это совпадение.

А. Митрофанова:

— А знак-то там есть сейчас?

А. Ананьев:

— Знак есть, туда больше никто не едет, все привыкли к этому знаку. А сотрудник ГИБДД, действительно, не взял на душу лишний грех. А я с теплотой вспоминаю этого... Хотя, помнишь, поначалу у меня было такое искушение, говорю: надо позвонить в службу собственной безопасности и сказать, что их сотрудник тут взятки клянчит. Потом думаю: зачем?

А. Митрофанова:

— Ну вот же он сделал доброе дело.

А. Ананьев:

— Он сделал доброе дело. Вот зачем?

А. Митрофанова:

— Ну вернее не то что доброе, он сделал нормальное дело, то есть он взятку не...

А. Ананьев:

— Подожди, он меня вообще отпустил, хотя он по правилам должен был лишить меня прав.

А. Митрофанова:

— Ну они там, ну по правде говоря, знак повесили вчера, да, и вот они там специально встали для того, чтобы подрезать. Дело не этом, дело в том, что он же в этот момент, понимаешь, он же победил себя. Когда он тебя отпустил, он победил себя. Потому что есть система как-то, в которой он привык мыслить, система координат, система смыслов, и он из нее вывалился, понимаешь.

А. Ананьев:

— А может быть, мы себе это все просто придумали.

А. Митрофанова:

— Может быть.

А. Ананьев:

— И ему надо было домой.

К. Мацан:

— У меня есть постскриптум к этой истории. Меня однажды остановили за какое-то не очень значительное нарушение — ну там штраф, не штраф, но, в принципе, разговор с сотрудником инспекции у него в машине был. И он как раз таки стал мне задавать вопросы: ну а где вы работаете? Так, чтобы беседу поддержать.

А. Митрофанова:

— Почему? Я не автомобилист, я не знаю. Почему об этом спрашивают?

К. Мацан:

— Ну надо же о чем-то поговорить, пока протокол заполняется. Ну не молчать же, это неловкое молчание. Я говорю: ну на Радио ВЕРА . Он так: да, Радио ВЕРА ? У нас сотрудники офицеры слушают. Сейчас посмотрим. Значит, и он включает приемник...

А. Митрофанова:

— И там ты!

К. Мацан:

— И там мой голос. И я говорю: ну собственно, вот я тут и работаю. Он так перепугался, что сказал: ладно, езжайте, я вас отпускаю. Я не знаю, что было в этой мотивами больше: «ну надо же, бывают такие совпадения» или «ну этих религиозных, с ними лучше не связываться, а то еще прилетит». Не знаю. Ну вот была такая забавная история.

А. Митрофанова:

— Класс!

А. Ананьев:

— У меня подобная история была. Остановил меня сотрудник, и мы тоже, вроде как он предлагал договориться, а я понимал, что у меня вообще нет ни копейки денег, ну просто вообще ни копейки денег. Но в бардачке машины лежало два диска, на каждом из которых было написано: «Сто анекдотов от...» — назовем: популярная юмористическая российская радиостанции. Сто анекдотов, два диска разных, получается двести анекдотов. Я говорю: вы знаете, у меня нет ничего, кроме двухсот анекдотов от популярной российской юмористичной радиостанции. Он так сложил эти документы, закрыл папку, говорит: ну рассказывайте.

К. Мацан:

— Знаете, мне бы еще, конечно, хотелось, чтобы наша сейчас беседа не прозвучала как тотальное обобщение обо всех сотрудниках Госавтоинспекции, как о таких мздоимцах.

А. Митрофанова:

— Да, конечно.

К. Мацан:

— Я встречал и потрясающие примеры бескорыстия и помощи. Когда в ситуации, когда нужно было человека вразумить, наказать (и меня в том числе — к вопросу об ошибках, которые исправляются), офицер вот покрывал любовью и говорил: смотрите, здесь вот такой знак. Вот если бы вы сейчас поехали, в вас бы врезался грузовик. Будьте внимательны на этом месте, пожалуйста, я вас очень прошу. У вас детские кресла в машине, будьте внимательны. Езжайте.

А. Ананьев:

— Это были «Светлые истории» на Радио ВЕРА . Час опять пролетел незаметно. Благодаря клирику храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно, священнику Роману Федотову. Спасибо вам огромное, отец Роман.

Иерей Роман:

— Храни вас всех Господь в добром здравии.

А. Митрофанова:

— И за рулем.

А. Ананьев:

— С вами были путешественники с больших дорог. Константин Мацан...

К. Мацан:

— Друзья, берегите друг друга.

А. Ананьев:

— Путешественница Алла Митрофанова, любящая заплывать за буйки... И я, Александр Ананьев. Пока.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «Страдания и вера»
• «Приход к вере и изменения в жизни в лучшую сторону»
• «Без Бога ни до порога»