Поделиться
Игорь Петровский
Помните знаменитый афоризм польского писателя Ежи Леца, что «у каждого века есть свое средневековье»? В этой фразе слово «средневековье» олицетворяет нечто ужасное, темное и зловещее, что заставляет память краснеть и чего следует по-настоящему стыдиться. Даже в обыденной нашей жизни нечто жестокое, отсталое или глупое мы часто называем средневековьем. Вот, предложил какой-то депутат запретить сторублевую купюру и тут же в прессе звучит: «безусловно, это какое-то Средневековье, как это еще назвать». Умертвили в датском зоопарке несчастного жирафа, и всё туда же: «казнь жирафа, это средневековье какое-то». Передает Президент список Иверской иконы Божьей Матери, который долгие годы хранился в Государственном историческом музее, Русской Православной Церкви, и вновь очередной блогер постит в своем ЖЖ: «Это уже какое-то средневековье».
Откуда же в нашем сознании устойчивое клише, что средние века – это период исключительного мракобесия? На мой взгляд термин «темное средневековье» – не просто литературный штамп, это целая традиция, смысл которой в том, чтобы как можно мрачнее представить историю Европы того периода, когда христианство и Церковь играли существенную роль. Поэтому стоит поподробнее разобраться в этом вопросе.
Впервые термин «темные века» применительно к данному периоду времени употребил знаменитый Петрарка, гуманист живший в XIV столетии. Век гуманистов был не только временем расцвета университетов, веком зарождения научной мысли, но и временем, когда было модно, по емкому выражению Лосева «объясняться в любви к Античности». А Античность, как известно, это культура Рима, философия Греции, искусство языческого пантеона и любование телесно-чувственной стороной жизни. В общем, все то, в содержание, а иногда и в сущность чего христианство внесло свои коррективы. Гуманисты были «по уши влюблены в Античность», поэтому, весьма нелестно оценивали перспективы христианской культуры, отдавая предпочтения Античности.
В XV веке итальянский гуманист и историк Флавио Бьондо придумывает уже само понятие «Средние века». Его гипотеза заключалась в следующем: когда-то было время блистательной Античности, подлинный рассвет искусств, эротический культ, воспевающий красоту человеческого тела и чувственные удовольствия, а затем пришло христианство, которое существенно изменило античные идеалы и упразднило пантеон. Поэтому период христианской истории – это бессмысленная эпоха, да что там эпоха, так, ни рыба, ни мясо, нечто среднее, одним словом – «средневековье». И вот ныне, мечтает Бьондо, время «глада и мора» проходит, наступает время возрождения античных идеалов, наступает Ренессанс. Таким образом, период между упадком века Античности и Возрождением его идеалов получил название «Средние века». Переводя с культуртрегерского на общедоступный, это слово означало впустую потраченное время, которое даже имени нормального недостойно. Мы сейчас совершенно это не чувствуем, но тогда, в XIV-XV веках, в самом наименовании «средние века» уже содержалась какая-то высокомерная брезгливость и антипатия.
А в XVII веке это трехчастное деление истории повсеместно распространяет по университетским аудиториям немецкий ученый Андреас Целлариус. Конечно, какое-то время научная среда негативно оценивала подобное охаивание веков, которые дали миру схоластику, ганзейский союз, первые университеты, первый парламент, рыцарский роман, готический стиль и печатный станок. Но, как часто и бывает, сопротивление было слабым, кличка прилипла, операция прошла успешно. В мировой культуре десять веков христианской истории, культуры, искусства и науки были дискредитированы и получили неблагозвучный литературный штамп.
Конечно же, в Средние века был и мор, и антисанитария, и разбойники на дорогах, и даже аутодафе. Но, во-первых, расцвет пресловутой Инквизиции и «охоты на ведьм» все-таки приходятся на Ранний период Нового времени. Во-вторых, по этой логике, изобретение электрического стула, газовой камеры, биологического и ядерного оружия – делает наше время гораздо темнее самых темных веков. А в-третьих, тоже самое ведь можно сказать и об Античности. Достаточно почитать «Историю уродства» Умберто Эко. Ни гуманизм, ни искусства не делают век лучше или кровь белее. У каждой эпохи есть как темные, так и золотые страницы. Поэтому у Средневековья эти страницы ничуть не хуже, чем у предыдущих или последующих веков. Достаточно вспомнить, что только за одно столетие, с XII по XIII века, было сделано столько открытий в медицине, географии и точных науках, сколько не было сделано за предыдущие 1000 лет. Были изобретены очки, компас и астролябия, механические часы и артезианская скважина, появляется готический стиль, происходят революции в судостроении и средствах производства. В это же время экспедиция Джованни Карпини в Каракорум, поддержанная Римским папой, расширяет карту мира до восточных пределов Евразии, а братья Вивальди предпринимают первую попытку исследовать Атлантический океан. Также впервые изучаются африканские государства, находящиеся за пустыней Сахара, происходят путешествия знаменитого Марко Поло, а францисканский монах-путешественик Гийом де Рубрук открывает Центральную Азию. В результате экспедиций Европа впервые узнает о шелке и порохе. Я уже не говорю о появлении рыцарского романа, схоластики и «бритвы Оккама», как важнейших литературных, философских и методологических явлениях. И это только за один век! Так что «темным» средневековье были едва ли.
Почему мне показалось важным сегодня сказать об этом? Да потому что так сложилось, что сегодня на Западе, да и нередко в России, «средневековье» идет в тесной связке с христианством. Многие европейские политики, СМИ, либеральная часть общества, говоря о христианской истории Европы, в первую очередь вспоминают «темное средневековье», под которым непременно подразумевают крестовые походы, инквизицию и научную неразвитость. В Европе есть политические силы, которые пытаются через демонизацию Средних веков устранить Церковь из жизни общества, дискредитировать ее культурную значимость, свести ее исторический вклад к ужасам средневековья. Поэтому, говоря о роли христианства в истории Европы, мне кажется, важно помнить, что неприятные страницы есть у каждого века и производятся они, зачастую, людьми совершенно чуждыми христианских принципов. А во-вторых, если честно и непредвзято посмотреть на средневековую культуру, науку и искусство, в целом на все прекрасное, ценное и новое, что породила европейская цивилизация, то не трудно заметить, что источником этого вдохновения было именно христианство, творческий порыв которого зиждится на вечных словах Христа: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48). Этот закон действовал и в Средние века, актуален он и сегодня.
Псалом 89. Богослужебные чтения
Поделиться
Здравствуйте! С вами епископ Переславский и Угличский Феоктист.
В какой-то момент люди решили, что «человек звучит гордо». Да, сама эта фраза появилась чуть более ста лет назад, однако она стала выражением того процесса, который начался задолго до появления на свете её автора — Максима Горького. Звучащий гордо человек — это манифест гуманизма, предполагающего, что, как сказал древнегреческий философ Протагор, человек — это мера всех вещей. Библия не согласна ни с Протагором, ни с Горьким. У Библии свой взгляд, и он выражен, к примеру, в звучащем сегодня в православных храмах во время богослужения 89-м псалме. Давайте его послушаем.
Псалом 89.
1 Молитва Моисея, человека Божия.
2 Господи! Ты нам прибежище в род и род.
3 Прежде нежели родились горы, и Ты образовал землю и вселенную, и от века и до века Ты — Бог.
4 Ты возвращаешь человека в тление и говоришь:
«возвратитесь, сыны человеческие!»
5 Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошёл, и как стража в ночи.
6 Ты как наводнением уносишь их; они — как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветёт и зеленеет, вечером подсекается и засыхает;
7 ибо мы исчезаем от гнева Твоего и от ярости Твоей мы в смятении.
8 Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего.
9 Все дни наши прошли во гневе Твоём; мы теряем лета наши, как звук.
10 Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.
11 Кто знает силу гнева Твоего, и ярость Твою по мере страха Твоего?
12 Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое.
13 Обратись, Господи! Доколе? Умилосердись над рабами Твоими.
14 Рано насыти нас милостью Твоею, и мы будем радоваться и веселиться во все дни наши.
15 Возвесели нас за дни, в которые Ты поражал нас, за лета, в которые мы видели бедствие.
16 Да явится на рабах Твоих дело Твоё и на сынах их слава Твоя;
17 и да будет благоволение Господа Бога нашего на нас, и в деле рук наших споспешествуй нам, в деле рук наших споспешествуй.
Только что прозвучавший псалом имеет надписание, говорящее, что его автором был не кто иной, как Моисей. Конечно, в авторстве Моисея можно было бы усомниться хотя бы по той причине, что в псалме сказано о продолжительности жизни человека в «семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет», тогда как сам Моисей прожил значительно дольше. Однако мы не знаем, в какой период своей жизни Моисей мог составить этот псалом, да и сама его жизнь была настолько исключительной, что о ней не стоит говорить как о среднестатистической, тогда как именно о таком человеке говорит псалом.
В псалме совершенно ясно и недвусмысленно выражена идея абсолютного превосходства Бога: Бог всегда, везде и над всеми, человек же обретает свою ценность лишь во взаимоотношениях с Богом, без Бога же человек — лишь прах, который на небольшое время появляется из небытия и снова в него возвращается.
Означает ли такое положение дел, что человек должен ходить с поникшим лицом, ощущая себя под гнётом всемогущей непредсказуемой силы? Или, может, оно означает, что человеку необходимо стремиться освободиться от подавляющего его Бога?
Вполне естественно, что псалом на оба эти вопроса отвечает резко отрицательно, псалом предлагает поступать иначе: войти во общение с Богом и не пытаться себя Ему противопоставлять. Собственно, именно общением является и сам псалом, ведь он обращается не к человеку, а к Богу, и начинается с утверждения, что Бог для любящих и чтущих Его людей — «прибежище в род и род». Если так относиться к Богу, если жить с молитвой и благоговением, то исчезнет само стремление каким-то образом показывать свою отделённость от Бога, и вместо этого придёт понимание, что полнота нашей жизни — в Боге, а не в мнимом удалении от Него.
Псалом 89. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 89. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 89. На струнах Псалтири
Поделиться
1 Молитва Моисея, человека Божия.
2 Господи! Ты нам прибежище в род и род.
3 Прежде нежели родились горы, и Ты образовал землю и вселенную, и от века и до века Ты - Бог.
4 Ты возвращаешь человека в тление и говоришь: "возвратитесь, сыны человеческие!"
5 Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи.
6 Ты как наводнением уносишь их; они - как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает;
7 ибо мы исчезаем от гнева Твоего и от ярости Твоей мы в смятении.
8 Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего.
9 Все дни наши прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши, как звук.
10 Дней лет наших - семьдесят лет, а при большей крепости - восемьдесят лет; и самая лучшая пора их - труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.
11 Кто знает силу гнева Твоего, и ярость Твою по мере страха Твоего?
12 Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое.
13 Обратись, Господи! Доколе? Умилосердись над рабами Твоими.
14 Рано насыти нас милостью Твоею, и мы будем радоваться и веселиться во все дни наши.
15 Возвесели нас за дни, в которые Ты поражал нас, за лета, в которые мы видели бедствие.
16 Да явится на рабах Твоих дело Твое и на сынах их слава Твоя;
17 и да будет благоволение Господа Бога нашего на нас, и в деле рук наших споспешествуй нам, в деле рук наших споспешествуй.
2 июля. О подвиге Мученика Зосимы Аполлониадского
Поделиться
Сегодня 2 июля. День памяти Мученика Зосимы Аполлониадского, пострадавшего за Христа во втором веке.
О его подвиге — священник Августин Соколовски.
Зосима происходил из города Аполлония во Фракии. В исторической области Анатолии, в Писидии, он служил в римской армии. Тогда на него составили донос по обвинению в исповедании христианства.
К тому времени язычники научились отличать христиан от иудеев. По римским законам последние считались древней религией, а христианство — новой, а потому недозволенной. Христиан преследовали, на них постоянно доносили, подвергали дознанию, пытали, убивали. Часто это происходило просто потому, что язычники хотели занять их место, особенно в армии.
Правитель по имени Домициан семь раз уговаривал святого принести жертву языческим божествам. Семь раз он получал отказ и каждый раз пытал и мучил святого так, что становилось очевидным: только сверхъестественная сила могла сохранять его живым.
В итоге Зосиму препроводили в город Каманы и, как римского гражданина, обезглавили. Имя святого впоследствии было внесено в древние месяцесловы на греческом, латинском и грузинском языках. Память его празднуется церковью 2 июля. Он пострадал за Христа при императоре Траяне.
Апостольский символ веры говорит о том, что святые пребывают в общении. Это общение с Богом, общение взаимное и ходатайство за верных. Так в жизнь церкви вошла практика призывать мучеников во время богослужения, зная, что их ходатайство в соединении с Евхаристией поистине всесильно.
Все выпуски программы Актуальная тема
