Поделиться
У Василия Васильевича осталось, несмотря на свое ослепление и заточение, много верных и преданных слуг; во главе с доблестным Ряполовским и князем Иваном Стригою-Оболенским, они составили заговор, в котором участвовало много детей боярских … сговорились сойтись в Угличе в Петров день, чтобы освободить своего природного государя. Хотя освобождение это не удалось, Шемяка … испугался всеобщего движения в пользу заточенного им Василия и стал думать, что ему делать с ним дальше.
Громче всех против Шемяки говорил Иона, исполнявший в это время обязанности митрополита. Он прямо укорял Шемяку в коварстве и лжи и настойчиво требовал освобождения Василия.
Наконец, видя, что весь народ, на стороне несчастного слепца, заточенного в Угличе, Шемяка решил в 1446 году с ним примириться, и посадил Василия с семьей на удел в Вологду (что, конечно, было тоже родом заточения), взявши с него клятвенную запись, или так называвшуюся тогда «проклятую грамоту», не искать великого княжения. Но как только Василий прибыл в Вологду — тотчас же его приверженцы кинулись к нему со всех сторон. Вскоре он поехал помолиться в Кирилло-Белозерский монастырь. Игумен этого монастыря, Трифон, от своего имени и всех старцев, прямо объявил Василию, что долг его, завещанный предками и Святым чудотворцем Петром, идти искать великого княжения Московского для пользы Русской Земли; что же касается до «проклятой грамоты», данной Шемяке, то она, будучи вынужденной, — не есть законная; при этом он добавил: «да будет грех клятвопреступления на мне и на моей братии! Иди с Богом и правдою … а мы, Государь, за тебя будем молить Бога».
Успокоенный насчет «проклятой грамоты», и усиленный ежедневно прибывавшим к нему множеством людей, Василий двинулся из Вологды к Твери, где князь Борис Александрович обещал помочь ему, с условием, чтобы Василий женил своего старшего сына, — семилетнего Иоанна, на его дочери Марии. Торжественное обручение двух малюток состоялось тотчас же, а затем Тверские полки усилили Васильевы.
По мере приближения войск великого князя к Москве, Шемяка все более и более терял своих доброхотов. Между тем, князь Василий Ярославович Серпуховский, князь Семен Оболенский, Феодор Басенок и другие московские люди, ушедшие в Литву, еще не зная об освобождении великого князя, решили со своей стороны двинуться ему на помощь. В Смоленских местах, у города Ельни, они встретили Татар с двумя царевичами. Завязалась перестрелка. Кто-то с Татарской стороны крикнул: «Что вы за люди, куда идете?» «Мы Москвичи» отвечали Русские: «идем искать своего государя, великого князя Василия. А вы что за народ?» «А мы» — отвечали Татары: «слышали, что великий князь Василий обижен братьями, идем его искать за давнее добро и за его хлеб, что много добра нам сделал». Случай этот очень ярко рисует нам тогдашнее народное настроение; со всех сторон собирались полки помогать Москве за ее старое добро.
Крамола Шемяки быстро теряла почву и скоро совсем была разрушена общенародным движением в пользу Василия, на защиту законного порядка. Действительно, положение Шемяки в Москве было самое незавидное. Окруженный людьми подозрительной верности и самой сомнительной нравственности, он, разумеется, должен был им уступать … те пользовались этим, грабили и обирали граждан, которые обращались к княжескому суду Шемяки и не находили в нем правды. «От сего времени», говорит летописец, «в Великой Руси про всякого судью грабителя и насильника говорили с укоризною, что это судья Шемяка, что его суд — Шемякин суд».
Наконец, видя себя оставленным всеми, Шемяка запросил у великого князя мира, который тот дал, как ему, так и союзнику Шемяки, — князю Ивану Можайскому, взяв с обоих клятвенные записи в верности. Затем Василий торжественно въехал в Москву.
Возвращением его, разумеется, все были довольны, кроме Шемяки. Он очень скоро нарушил свою клятвенную запись и стал вновь строить планы против Василия. Тогда, последний отдал рассмотрение этого дела на суд духовенству. Достойные Русские пастыри, во главе с митрополитом Ионою, человеком великой души и святой жизни, также беспредельно преданным Русской Земле, как и его предшественники, святые митрополиты Петр и Алексий, отправили к Шемяке грозное послание, укоряя его в нарушении установившегося нового порядка престолонаследования и в отсутствии любви к Родине.
Однако, Шемяка не послушался и увещеваний духовенства, и великий князь должен был выступить против него в 1448 году в поход, после чего Шемяка опять дал на себя «проклятую грамоту», и опять нарушил ее в следующем же 1449 году, неожиданно осадив Кострому, где сидел доблестный князь Иван Стрига-Оболенский с Феодором Басенком. Слепой великий князь вновь выступил против Шемяки с войсками, при которых находился также митрополит и епископы. Шемяка смирился опять, написал проклятую грамоту и опять ее нарушил в 1450 году, успев собрать войско против Василия Васильевича; но ему нанес страшное поражение великокняжеский воевода, — князь Василий Оболенский. Тогда Шемяка бежал в Новгород, где ему оказали приют; из Новгорода он кинулся в Устюг, и страшно злодействовал над теми, кто не желал ему присягнуть; оттуда, преследуемый великокняжескими войсками, он бежал опять в Новгород, где, наконец, в 1453 году умер, говорят, от яду. Известие о его смерти было встречено с великой радостью, как в Москве, так и по всей Земле.
«Шемякина смута» — говорит историк Иван Забелин — «послужила не только испытанием для сложившейся уже крепко вокруг Москвы народной тверди, но была главной причиной, почему народное сознание вдруг быстро потянулось к созданию Московского Единодержавия и Самодержавия. Необузданное самоуправство властолюбцев и корыстолюбцев, которые с особой силою всегда поднимаются во время усобиц и крамол, лучше других способов научило народ дорожить единством власти, уже много раз испытанной в своих качествах на пользу земской тишины и порядка. Василий Темный, человек смирный и добрый, который все случившиеся бедствия больше всего приписывал своим грехам, всегда уступчивый и вообще слабовольный, — по окончании смуты, когда все пришло в порядок и успокоилось, стал по-прежнему не только великим князем или старейшиной в князьях, но, помимо своей воли, получил значение Государя, то есть властелина земли, земледержца, как тогда выражались. Шемякина смута, перенесла народные умы к желанию установить порядок строгою и грозною властию, вследствие чего личность великого князя, униженная, оскорбленная и даже ослепленная во время смуты, тотчас после того восстановляет свой государственный облик, и в еще большей силе и величии».
