«Счастье быть мамой». Светлый вечер с Еленой Кучеренко

У нас в гостях была писатель, мама пятерых дочерей Елена Кучеренко.

Наша гостья поделится своим опытом построения семейной жизни и воспитания пяти девочек, а также расскажет, почему для нее приятно чувствовать себя домохозяйкой.

Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева, Алла Митрофанова

---

---

А. Леонтьева 

— Добрый «Светлый вечер»! Сегодня с вами в студии Анна Леонтьева...  

К. Мацан 

— И Константин Мацан. Добрый вечер! 

А. Леонтьева 

— Сегодня мы, как всегда, будем говорить с вами о семье. Поэтому Елена Кучеренко, которая пришла к нам сегодня в студию... добрый день, Елена! 

Е. Кучеренко 

— Добрый день. 

А. Леонтьева 

— Елена — мама пятерых дочерей. Елена пишет статьи и рассказы, но не считает себя журналистом и писателем и хочет именоваться домохозяйкой. 

Е. Кучеренко 

— Именуюсь. 

К. Мацан 

— А в этом есть какой-то такой вызов. Потому что обычно, когда женщине говоришь, что она домохозяйка, хотя трудно такую фразу себе представить, когда... о, мне говорят: «Да, она — домохозяйка. Уж простите, она не работает, но домохозяйка зато». Вас этот статус никак не смущает,что вы в него вкладываете, почему вы с такой радостью говорите о том, что вы домохозяйка? 

Е. Кучеренко 

— Нет, меня совершенно это не смущает, потому что есть женщины, которые находят себя в профессии и в семье. Есть женщины, которые находят себя только в профессии или только в семье. Я не могу сказать, что я только-только в семье, что это единственное моё призвание, но всё остальное: мои хобби, какие-то увлечения, какие-то, может быть, даже маленькие профессиональные вещи — я совершенно без сожаления оставляю, если это как-то мешает. Вот я совершенно себя полноценно и не ущербно чувствую, когда я занимаюсь детьми. Понимаете, у нас представление о домохозяйке — это такая тётка в халате, в бигудях... 

К. Мацан 

— В фартуке... 

Е. Кучеренко 

— В фартуке обязательно, с половником, с подтёками молочными. Но это совершенно не так, потому что, опять же, у меня есть очень много знакомых, которые домохозяйки, но наконец-то уйдя в декрет — вот они ушли в декрет с работы, стали домохозяйками — они наконец-то занялись там любимым делом. Параллельно с детьми кто-то начал печь пироги и продавать, кто-то начал писать статьи... в общем, наконец-то женщины стали заниматься тем, о чём всегда мечтали, и считают себя домохозяйками. 

А. Леонтьева 

— Можно я поддержу Елену? Потому что я тоже считаю своей первой профессией всё-таки профессию домохозяйки, потому что я с очень большой радостью еду на передачу и при этом с не меньшей радостью готовлю с утра обед на всю семью. Это счастье и радость. 

Е. Кучеренко 

— Ой, я очень люблю, я обожаю готовить, обожаю сидеть с детьми — это здорово на самом деле. 

А. Леонтьева 

— Елена, вот мы с вами говорили о том, что, когда вы начинали ваш путь... я сразу оговорюсь: у Елены пятеро дочерей, и пятый дитёночек, Маша — особенный ребёнок. 

Е. Кучеренко 

— Да, у неё синдром Дауна, у Манюшки. 

А. Леонтьева 

— Я Елену нашла в социальных сетях, в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» — нашем всё. 

Е. Кучеренко 

— И я вас тоже нашла, давно приметила. 

А. Леонтьева 

— И я была поражена не тем, что у вас столько детей и даже не тем, что у вас особый ребёнок, а какой-то пронзительной радостью и очень какой-то глубиной ваших текстов. Поэтому, собственно, я решила с вами познакомиться. И мы говорили с вами о том, что мы, когда создавали семью, мы начинали наше Православие, такие были неофиты, и представляли себе какую-то вот идеальную семью. У вас было так? 

Е. Кучеренко 

— Да, у меня так было. Я как раз, наверное, за год или полтора до того, как мы встретились с моим мужем, пришла в храм. И я была жутким атеистом на самом деле, прям таким классическим. 

А. Леонтьева 

— Тот редкий случай, да? 

Е. Кучеренко 

— Почему редкий? Тогда я училась в ГИТИСе, театральном институте, у нас была такая весёлая жизнь. И вот это всё: нельзя, заповеди — это казалось что-то такое прям устаревшим. И у меня была подруга, которая была замужем за человеком, который воцерковился как раз в это время. Он воцерковился очень круто: у него сразу борода, у него сразу... в общем, серьёзно всё было. И моё общение с ним заключалось в том, что я ему доказывала, что Бога нет, что он мракобес, что он подругу мою унижает своим вот этим, что жена должна слушаться. Он даже из своего дома уходил из-за меня — вот так было. Но однажды он меня позвал на службу, он тогда работал психологом на Крутицком подворье — там он и воцерковился сам. И он меня туда позвал: «Просто приди, посмотри — ты же ни разу не была, ты никогда не видела, ты ничего не знаешь». И я пришла... и это очень сложно объяснить, там как раз служил отец Даниил Сысоев в тот день — у него служба была. И я помню, что я туда вошла, — я не знаю у всех так или не у всех, но у меня было прям... вот я вошла, я стояла на службе — я поняла, что Бог есть. Я сейчас вспоминаю и у меня аж всё внутри дрожит, потому что у меня текли слёзы, я чувствовала, что меня Бог любит, что я хочу быть здесь, с этими людьми. Это всё случилось буквально в течение часа, я не знаю, что это было тогда. Но пришла я поглазеть на этих странных людей и посмеяться, и ушла я оттуда уже другим человеком не в смысле, что прям резко изменилась жизнь, но взгляд на это всё поменялся очень резко. И у меня классика жанра: я выкинула джинсы, у меня сразу стали юбки, я выглядела, как средневековая странница — чётки в метр, вот всё это было. И тогда я поняла, что я хочу замуж. Я хочу классическую православную семью: бородатый муж — вот то, против чего я боролась, я вот это хочу — бородатый муж, куча детей, которые будут стоять, как свечечки, молиться, а я буду слушаться мужа, у нас будет огород, будем молиться по утрам — вот так я себе всё представляла. И женихи не спешила тогда почему-то, и я начала молиться. И помню, что мне тогда, на заре церковной жизни, попалась книжка о Ксении Петербургской. И я прочитала, что вот она помогает во всех этих делах семейных. И я написала им письмо, вот как сейчас помню: я просила не молебен отслужить — я ещё плохо разбиралась — я просила отслужить панихиду ей (я помню, что это написала), не разбираясь, что она уже и святая, и никакая здесь панихида уже невозможна, вложила туда 150 рублей — всё, что у меня было на тот момент — и попросила, чтобы отслужили они... я написала там, как я плохо жила и что я хочу жить хорошо, и отправила. И через две недели приходит ответ, туда вложен лепесточек с её могилки, и там были слова о том, что, да, они обо мне помолятся — очень сильно они меня поддержали тогда на тот момент. Я уже была взрослая девочка, мне было 27 лет и я очень хотела замуж. И я получила это письмо, и со своими вот этими уже друзьями — Лена и вот Саша, против которого я боролась — они меня пригласили к себе на Украину, потому что сами они с Украины. Они жили здесь много лет, но туда они ездили — у Лены там были бабушка и дедушка. Они меня туда пригласили, я с этим лепесточком поехала туда, потому что я его с собой носила. Приехали, и в соседнем городке у Саши этого жили родители и друзья, с кем он учился. И мы поехали ещё туда, и Саша говорит: «Давай зайдём к одному моему другу», — ну давай. Мы зашли, позвонили в дверь, было поздно, мы почему-то туда явились в одиннадцать вечера, открывается дверь и стоит мой Вадим с бородой, с крестом — всё, о чём я мечтала. Я думаю: «Ну всё...» — я прям пропала на тот момент, но он совершенно не обращал на меня внимания. Мы в том городке пробыли пять дней, он вообще на меня не обращал внимания. Я с этим лепесточком: «Ну, Ксения Петербургская, сделай что-нибудь!» И потом мы уезжали на электричке опять в другой город, в Запорожье, где, собственно, мы и останавливались. И я понимаю, что всё: мы стоим на вокзале, мы уезжаем, никакой Вадим на меня внимания не обращает, и вообще он не пришёл даже попрощаться. И вдруг у Саши звонит телефон и он говорит: «Вот, Вадим бежит — он едет с нами, он бежит, он был на даче, он резал кролей». Думаю: «Господи!» — у мамы там были кролики, они там вот это... Я думаю: «Господи, наконец-то настоящий мужчина — не то что наши эти московские, а вот он — добытчик». И вот он пришёл, мы поехали из этого городка в Запорожье, и там он мне сделал предложение — всё было очень быстро. Я думаю: «Ну вот — вымолила». Сделал мне предложение, на следующий день мы уехали в Москву, он остался здесь. Через месяц он за мной приехал, меня забрал, мы уехали туда и там поженились. И я очень рада, что Ксения Петербургская меня тогда услышала, потому что всё было очень быстро. 

К. Мацан 

— Потрясающе. 

Е. Кучеренко 

— Да, в стиле православных чудес это было. Но вот это действительно так было. Если серьёзно, я действительно верю, что Господь тогда просто мою вот эту веру... знаете, в начале душа горит, как никогда больше не будет гореть, вот ты понимаешь, что Господь рядом. Я очень по тому времени скучаю, но я была уверена, что меня Господь услышит. И Он меня услышал действительно. 

К. Мацан 

— А тот образ семьи, который рисовало вот это неофитское сознание, может быть, вполне здравый и правильный образ, как он преломился в реальности: совпали ожидания с реальностью? 

Е. Кучеренко 

— Вот тут уже сложный вопрос, потому что, знаете, выйти замуж — не проблема. Проблема — потом построить отношения, потому что мечтаем мы об одном, а жить не с мечтой, а с реальным человеком — это всегда большая разница. Потому что женщина думает, что вот она мечтала о таком, а он... так и мужчины — они тоже мечтают не о нас, о таких, какие мы есть, а о других. А потом сталкиваются два человека со своими привычками, со своими недостатками, со своими достоинствами, которые потом, через какое-то время, могут казаться уже недостатками. Например, человек очень спокойный, и тебе это нравилось, а потом ты хочешь фейерверк, а он спокойный, и ты через какое-то время понимаешь... и вот построить отношения — вот это сложно. И не хочется вставать на службу... и какие там «куча детей, как свечечки»! У меня когда первая дочь родилась, у меня был шок вообще, хотя я знала, что я сейчас рожаю ребёнка, но это совершенно было не то, что я себе представляла. Я думала, что я сейчас буду, как матрона с младенцем, грубо говоря, а у дочки были жуткие колики — весь первый год она кричала как резанная. И счастье материнства было не вот это — как на картине, — а то, что ребёнок покакал, простите, вот это было счастье. 

К. Мацан 

— Вот вы так описали очень подробно имеющийся у вас, ещё до замужества, образ православной семьи: дети, как свечечки, муж с бородой, утренняя молитва, огород. А уже сейчас, будучи мамой пятерых дочерей и уже человеком с большим церковным опытом, для вас что такое православная семья? Тогда вы её маркировали через вот эти атрибуты, а сейчас что? Как вы себе сейчас отвечаете на вопрос: что такое православная семья? Вряд ли уже те же зрительные образы возникают. Чем в этом смысле православная семья отличается от неправославной? 

Е. Кучеренко 

— Вот это, наверное, очень сложный вопрос. Вот что для меня православная семья, мне сейчас пришло — это когда ты понимаешь, что вы одно. Это не громкие слова — действительно, вы одно. И «убить хочет, а развестись — нет» — вот такие моменты. 

К. Мацан 

— Классный афоризм, я запишу! 

А. Леонтьева 

— Хорошая модель! Знаете, Лен, перед тем, как выезжала, прочитала, мне кажется безусловно в эту тему — не хочу совсем вас разволновать, но я сегодня поплакала с утра, пришлось краситься заново, потому что прочитала ваш текст про то, как вы поругались с мужем из-за какой-то дырки в обоях, и он заболел. Это потрясающий текст. 

Е. Кучеренко 

— Да, я хотела рассказать об этом. После 15 лет совместной жизни, когда было всё... понятно, что... может быть, есть такие семьи, но я не видела, чтобы без ссор, желания развернуться и всё бросить — у всех это бывает, это не страшно. Страшно, когда люди бросают и уходят. Но вот когда я почувствовала, что такое одна плоть — это вот было как раз совсем недавно, это было в сентябре. Началось всё с глупости: у нас кот наш отодрал обои на кухне. И я всё время говорю мужу, что давай заклей, а он всё время поздно приходит с работы и времени на это у него нет. Он говорит, что если уж совсем тебе так уж... возьми и что-нибудь придумай. Я говорю: «Если я ещё обои буду клеить, то зачем мне вообще муж нужен?» И он пошёл на работу, вернулся и заболел. У него поднялась немножко температура, он лёг, сказал, что ему нехорошо. Я тогда ещё злилась, потому что я когда болею, я не могу болеть — на мне дети, а тут у него 37,2, он лежит умирает. Я думаю: «Как все мужчины: вот 37 температура — он умирает. А у нас 39 — и мы нормально, скачем живчиком». Я ему это высказала, потом прошёл день и у него поднялась температура ещё сильнее. В итоге — я не буду рассказывать перипетии — его увезли в больницу, у него вздулся лимфоузел на шее. И когда уезжала «Скорая», они мне сказали как раз в дверях, что здесь ситуация такая, что может быть всё что угодно, поэтому в принципе готовьтесь, что... потому что там несколько дней уже прошло и была серьёзная ситуация. И закрывается за ним дверь, а у меня в голове только: «Зачем мне нужен муж, если обои я буду клеить». И увезли его в больницу, и там мне сказали, что, скорее всего, это онкология — и ему это сказали, и мне сказали. И, знаете, на тот момент я почувствовала, что такое, когда от тебя отрывают твою половину. Знаете, меня действительно разрывали на части, вот прям отрывали, это физически было, это была не экзальтация, что вот от меня сейчас отрывают меня, и без него я уже не буду, я не смогу. Я молилась тогда, как никогда. Вот я помню, врачи мне каждый день говорили, что, скорее всего, это онкология. И больше всего я тогда жалела, что его увозили, а я ему не сказала, как я его люблю. И я пыталась тогда вспомнить, за что я злилась, и вот я понимаю, что вспоминалось только хорошее. Я и сейчас, но и тогда я думала, что была недовольна этим, была недовольна тем, сем, а поводов для недовольства в принципе не было, потому что я была, как за каменной стеной, я видела только хорошее. Вот я понимаю, что я теряю человека, и столько лет я потратила на какие-то там... на глупости. И когда в итоге выяснилось, что всё нормально, после трёх недель вот этого всего... 

А. Леонтьева 

— Как вы писали, то ли антибиотик помог, то ли молитва. 

Е. Кучеренко 

— Там непонятно, потому что батюшки наши ездили его причащать, там весь храм молился. Я заходила в храм, я видела, что... муж алтарничает, я вижу алтарников и думаю: «Там Вадим должен быть», — я не могла даже на них смотреть, я просто стояла посреди храма и рыдала. Там очень люди меня поддержали, возили в больницу, у меня дети мои вообще прекрасно себя повели: старшая взяла на себя полностью всех девчонок, хотя ей 13 лет всего. И вот тогда, да, тогда я поняла, что такое, когда от тебя отрывают и когда ты хочешь вот всё, что угодно, отдать, чтобы обратно пришить эту вот твою половинку. И вот это одна плоть. Другое дело, что человек вышел, выздоровел, и всё равно ему говорю: «Да когда ты уже приклеишь эти обои?» — так нас ненадолго хватает. Но вот это было страшно действительно. Очень жалко, что я, по крайней мере — понятно, что я люблю мужа своего, и все эти годы я его любила, не переставала, но остро ощущаешь то, что это самый лучший человек, тогда, когда теряешь. Вот к сожалению, что Господь должен дать пинок для того, чтобы мы как-то в чувство пришли. 

К. Мацан 

— Елена Кучеренко, мама пятерых дочерей, человек, который пишет статьи и рассказы, но при этом не считает себя ни журналистом, ни писателем, а считает себя домохозяйкой, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». 

А. Леонтьева 

— Гордо именует себя домохозяйкой. Елен, мы с вами, может быть, тоже начинали говорить о такой теме, которой, я думаю, уже много лет, о том, что, когда у тебя в жизни всё хорошо, как я в детстве говорила детям, когда нравоучала их, я говорила: «Вот почему, когда я прошу пол подмести, вы говорите «почему я?» и не спрашиваете «почему мне?», когда я мороженое покупаю». И потом я думала о том, что, когда у тебя всё нормально, ты не спрашиваешь, почему у тебя всё нормально, а когда что-то происходит у тебя в жизни не так, как ты запланировал, мягко говоря, в смысле минус, то первый вопрос, наверное, «за что?» Да? 

Е. Кучеренко 

— Да. «Почему со мной? Что я сделала не так?» 

А. Леонтьева 

— То есть я так понимаю, когда родилась Маша, то тоже такие были какие-то ощущения? 

Е. Кучеренко 

— Были, да. Маша, соответственно, за год до вот этой истории с Вадимом родилась. И я не знала во время беременности, я скрининг крови не делала, а УЗИ я делала. Не делала я — я сейчас ни за, ни против не агитирую — просто для меня я знала, что аборт не буду делать ни в коем случае, а кровь покажет только генетику, которая не лечится. И ни в одну из беременностей я не делала скрининг крови, просто делала УЗИ и другие обследования. И когда родилась Маша, это стало для меня шоком. Хотя потом уже анализируя эту беременность, которая была самой моей лучшей беременностью, самой лёгкой, я помню, что в самом начале беременности я проснулась ночью в два часа, у меня встали дыбом, и я думаю: «У меня, наверное, будет ребёнок с синдромом Дауна». Это могут подтвердить врачи, которые меня вели, потому что я прибежала к ним: «А вдруг, а вдруг?» Я никогда вот так остро не боялась. И потом я уже узнала, что многие мамы таких детей в самом начале это чувствуют. Но я эту мысль от сея отогнала, и всё. И вот в роддоме... я приехала, и когда она родилась... слава Богу, у меня были очень тяжёлые роды, поэтому это стало шоком, но по сравнению с родами, это не таким шоком было. 

К. Мацан 

— «Слава Богу, были тяжёлые роды», — говорит человек. 

Е. Кучеренко 

— На тот момент — это слава Богу, — потому что если бы роды ещё были лёгкими, и вдруг меня таким бы огорошили. А тут думаю: «Я не умерла, и слава Богу! Ну — ребёнок». Но всё равно, конечно, это было шоком, мне казалось, что жизнь моя на тот момент закончилась. Знаете, сейчас, наверное, чудовищную вещь скажу, я даже молилась: «Господи, забери её! Я не хочу, я не смогу, у меня...» — я беззаботная мама четырёх прекрасных дочек, должна была родиться пятая прекрасная дочка, а тут вот это существо, которое полностью перечеркнуло всю мою жизнь. И почему я это говорю? Мне хочется, чтобы меня услышали мамы таких детей, потому что очень многие так думают, они чувствуют себя чудовищами — потом это чувство вины на всю жизнь за то, что они так думали. Вот у меня так тоже было. И я помню, что первые три дня я вообще не хотела ни брат её на руки, ни кормить, ничего, потому что это, знаете, как будто был такой маленький враг — он всё перечеркнул. Но параллельно с этим со всем у меня никогда, наверное, за последние годы не было такого чувства присутствия Бога рядом. Хотя я и роптала, и говорила: «Ну как Ты мог?» Я вот с Ним говорила, как будто, знаете, Он меня взял за руку, и я, как папе или маме, говорила: «Как Ты мог со мной сделать, ну за что? Зачем Ты это сделал? У меня всё было хорошо, теперь всё стало плохо». И я то просила его забрать, то говорила... И вот тогда я в конце концов сказала: «Ну ладно, будет воля Твоя, потому что я не знаю, что я хочу». Но тут меня очень тогда поддержали врачи: не было ни слова об отказе, не было ни слова... муж, соответственно, тоже поддержал, у него не было никаких вопросов. Но больше всего я благодарна одной женщине, я тогда стояла возле душевой, и я её никогда не видела, она из персонала была. Но я обратила внимание, что у неё был такой начёс и огромные ресницы, прям огромные, нарощенные. И она стояла, моргала, я даже отвлеклась, думаю: «Ничего себе у человека ресницы!» И вот она говорит: «Ты чего такая зелёная?» Я говорю, что вот так и так, у меня такая вот дочка. И она на меня смотрит: «Знаешь, надо было сделать аборт. Надо было сделать всё обследование, 500 раз сделать, и сделать аборт». И, знаете, меня, как кувалдой по голове, я думаю: «У меня дочка вот там, она какая ни есть, но она моя дочка. А тут какой-то человек, какая-то женщина мне начинает говорить, что я должна была её убить». И я тогда оставила эту женщину, прибежала в палату, взяла её на руки. Я рыдала, вокруг скакали врачи, я говорю: «Доченька, прости меня, пожалуйста!» — и она тогда первый раз заплакала. Она первый раз за это время открыла глаза, она заплакала и она первый раз взяла грудь тогда, потому что до этого ребёнок чувствовал, что мама не хочет. И тут она взяла, и вот тогда этот кошмар первый с этими слезами выходил. Понятно, что это было начало пути. Да, во-первых, это было отчаяние тогда жуткое в эти первые дни, шок, отчаяние, ропот. И присутствие Бога всё равно ощущалось очень остро, потому что хвататься, кроме Него, в тот момент было не за что. И вот ещё слава Богу, что Господь нас вразумил с мужем: мы сделали, наверное, единственное правильное, что можно было сделать на тот момент. Меня все поздравляли в соцсетях — Вадим написал, что я поехала в роддом, и тут тишина. Обычно я сразу фейерверк эмоций описываю, а тут тишина. И я написала, что так и так — у нас родилась дочка с синдромом Дауна. И к моменту когда я вышла из роддома, уже все об этом знали. И вот это очень важный психологический момент — переступить и сказать. Потому что, знаете, тоже одна мысль была: «Ну, вот как я скажу? Буду думать, что за лузер — ты даже родить нормально не можешь». Потому что всё равно мнение общества довлеет. А вот тут переступить, сказать, я уже пришла в храм тогда, уже все знали... очень поддержали в соцсетях, кстати. Говорят, что соцсети — зло. Очень меня поддержали, сразу набежали какие-то... видимо, там передали по сарафанному радио, набежали мамы таких детей, которые делились своими историями, делились какими-то своими впечатлениями. Появилась вдруг женщина, я её очень хорошо запомнила, мы сейчас с ней дружим — Оля Свешникова — тогда я её не знала. А тут она мне пишет: «Знаете, вас можно только поздравить». Я думаю: «Что за странная женщина, с чем меня можно поздравить?» — у неё приёмная дочка такая. И она начала про неё рассказывать, показывать фотографии. И я поняла, что с таким ребёнком можно жить. И я благодарна людям, которые мне рассказывали, и женщинам... Вот так вот у нас. 

К. Мацан 

— Потрясающая история, потрясающий опыт, и какая-то потрясающая глубина. Я напомню, что сегодня в «Светлом вечере» с нами Елена Кучеренко, мама пятерых дочерей. В студии моя коллега Анна Леонтьева, я — Константин Мацан. Мы прервёмся и вернёмся к вам буквально через минуту. 

А. Леонтьева 

— Сегодня у нас в гостях Елена Кучеренко, мама пятерых дочерей, которая пишет статьи и рассказы, но не хочет называть себя журналистом и писателем, говорит, что она прежде всего мама и домохозяйка. У Елены пятый ребёночек особенный, мы сейчас об этом говорим. И я хочу воспользоваться случаем и вставить свои какие-то три копейки о том, что — я так же писала об этом в книге, которая скоро выйдет, — что у нас есть некий «третий» всегда. Вот у нас есть мы, наши дети... но я не имею в виду Бога, а я имею в виду вот этот «третий», который толкает нас очень часто на какие-то ложные переживания, ложные действия, которые нас прессингуют. Это общественное мнение, это мнения наших родственников, друзей, потому что они-то знают, как нам хорошо, и что с нами случилось не так, или как нужно воспитывать наших детей, или куда они должны поступать и так далее. 

Е. Кучеренко 

— Сколько рожать, сколько не рожать. 

А. Леонтьева 

— Да-да-да. Как защититься от этого «третьего», чтобы оставаться твёрдою в своей семье и пронести ту радость, которая у тебя есть — с особым ребёнком и с остальными не особыми детьми. 

Е. Кучеренко 

— Мне сложно говорить, что касается Маши, по поводу общественного мнения, потому что в жизни, не в интернете, я не сталкивалась с негативным отношением. Вот я абсолютно точно могу сказать, когда мы вышли из роддома, я не сталкивалась. Ещё была одна вещь: мне педагог из «Даунсайд Ап», которая сразу приехала через неделю после рождения Маши и начала нас курировать, сказала такую вещь: «Вот как ты сама будешь к ней относиться, так и все к ней буду относиться. Вот ты просто прими, пойми это, и так оно и будет». И действительно так оно и есть, потому что, если родитель восхищается своим ребёнком, гордится своим ребёнком... вот я не чувствую себя мамой ребёнка-инвалида — хоть убейте, но на данный момент — нет. И так же относятся вокруг — это абсолютно точно.  Мне кажется, что мнение общества, что касается ребёнка-инвалида, потому что во всех остальных вопросах, да, у нас каждый считает, что он специалист. Но что касается Маши, я помню, что я сначала шла в поликлинику, ещё куда-то, я уже шла с таким топором наперевес, думая, что сейчас меня буду оскорблять, говорить, что вот у тебя такой ребёнок — ничего такого не было. Я поняла, что всё, чего я ожидала, было в моей голове — вот что касается Маши. А что касается всего остального: да, у нас вот такое есть. Потому что я помню, мне говорили, когда у меня ещё было трое детей, я была беременна четвёртым, я встретила у нас в парке женщину с тремя собаками, которая посмотрела на мой живот и сказала: «Вы что, ещё будете рожать? Ведь четверо детей — это ненормально». Я говорю: «А три собаки — это нормально?» И если брать мам детей, то у нас они вообще виноваты во всём, с какой стороны к ним не подойти. Если она не родила ещё — она виновата. Если она родила больше трёх, она виновата, потому что она плодит нищету. Если у неё дети ведут себя плохо, она виновата, потому что она их не воспитала. Если они стоят, как свечечки, значит, мама их забила. Если мама работает, значит, она кукушка. Если она не работает, значит, она курица, домохозяйка. Если она родила в двадцать, значит, она загубила свою жизнь, потому что молодость, лучшие годы, она посвятила памперсам, пелёнкам. Если она родила в сорок пять — куда ты лезешь, старая кошёлка? Ну действительно, куда ни ткни... Дело в том, что у нас очень тяжело воспринимается инаковость, вот человек иной. Он прям не совсем иной, а он не такой, как ты. А у каждого свой путь. И просто тот человек — это не я, а он. Я, например, себя вне многодетности не представляю, вообще не представляю — это совершенно не мой путь. Но у меня есть подруги, у которых по каким-то своим причинам личным нет детей, и это их путь. Я не буду за ними бегать и говорить, что как же так: у нас сейчас демографические проблемы, а вы сидите сиднем и ничем не занимаетесь. Это их путь. У кого-то один ребёнок, у кого-то два, и вот смотреть на них сквозь призму моих каких-то представлений о жизни — это, я думаю, не стоит. Хотя я — апологет многодетности, вот абсолютно точно. Хотя после Вари я думала, что всё: чтобы я ещё хоть раз... 

К. Мацан 

— Варя — это какая по счёту? 

Е. Кучеренко 

— Первая. Я убежала на две работы, когда ей был год и сказала: «Всё!» 

К. Мацан 

— Вот этот вопрос я уже задавал однажды многодетной семье у нас в студии: «Что заставляет человека быть многодетным?» Мне сказали, что «заставляет» — это не тот глагол, который здесь можно употреблять. Но из чего эта решимость, из чего эта идея, из чего это вырастает? Это же не случайно получается. 

Е. Кучеренко 

— Вот что касается меня, то я мама младенцев. Есть разные мамы — мамы подростков, — но я мама младенцев. 

А. Леонтьева 

— Это что значит? 

Е. Кучеренко 

— Это значит, что мне без младенца очень тяжело. 

К. Мацан 

— То есть маленький ребёнок — это наркотик такой, который хочется воспроизводить?   

Е. Кучеренко 

— Да, это наркотик однозначно. Кстати, если вернуться к Маше, я считаю, что это Господь, это Его Промысл. Потому что я всегда тоже боялась, думала: «Вот я сейчас перестану рожать в силу возраста. И что я буду делать, если перестану рожать?» — потому что несмотря на все увлечения, всё-таки дети — это вот... И я молилась: «Господи, реши как-нибудь! Ты же всё можешь, как-нибудь Ты эту проблему реши — что мне делать». И Машей Господь ответил на мои молитвы, потому что Маша — это ребёнок навсегда, это абсолютно точно. И сейчас я знаю, что мне делать, что когда у меня разлетятся другие, у нас будут внуки — это прекрасно, я буду помогать, я очень хочу, чтобы у нас были внуки, — но Маша — это вот дело, которое я буду делать всю свою жизнь. Не то что я буду тащить на себе неподъёмный груз, но это вот Господь сделал невозможное... Я это поняла где-то через месяц после родов, и это был, наверное, финальный аккорд моего принятия Маши. Я поняла: «Ты же молилась, ты хотела всегда быть рядом с младенцем. Вот тебе младенец», — вот это был, наверное, ответ для меня. И Господь, да, посетил так очень серьёзно и очень по-доброму. Потому что я, честно говоря, не знаю: вот выросли бы и что? Я уже настолько вошла в этот ритм этих памперсов, игрушек, да, даже не это, а контакт с ребёнком... Это не значит, что когда они вырастают — это всё: ну вырос, всё — дверь открыта. Нет, всё равно ребёнок — это... 

А. Леонтьева 

— У вас такой ребёнок ребёнок появился. 

Е. Кучеренко 

— Да, ребёнок ребёнок. Да, она будет развиваться, она будет говорить, она будет ходить в обычный сад, она будет учиться в школе... но всё равно это ребёнок. 

К. Мацан 

— Один наш с Аней общий знакомый, папа пятерых дочерей тоже, однажды в разговоре с ним я говорю: «Ну, у тебя такой большой опыт — отцовский, семейный». Он говорит: «Да какой у меня опыт? Ни одного сына нет. У меня только девочки — это половина опыта, я такого полноценного опыта не имею». А то, что у вас пять девочек — что это для вас значит? 

Е. Кучеренко 

— Как говорит моя подруга, это комплимент маме от Бога. 

К. Мацан 

— Да хорошо! 

Е. Кучеренко 

— Опять же, у меня нет опыта воспитания мальчиков, я не знаю. Но у нас с мужем совершенно всё устраивает. Как тоже у многих вопрос: «Папа до мальчика старается?» — все спрашивают всегда. Как будто он будет истязать, пока мальчик не родится. Да, мальчики — мы были бы не против, конечно, но Господь дал девочек. Но мальчики — это сложнее, кажется. Мне однажды оставили мальчика трёх лет, посидеть с ним, папа с мамой, друзья, ушли в театр и попросили меня с ним посидеть. Он меня за несколько часов умотал больше, чем девочки мои за всю мою жизнь. Мои сидят там — бусинки нанизывают, вышивают, а он всё, что можно было включить, он всё включил, везде залез, всё поломал — но вот это нормальный мальчик. 

А. Леонтьева 

— Елена, в том, что вы рассказываете про свою семью, про Машу, в вашем облике, который передо мной и который не видят радиослушатели, вот столько какой-то радости, покоя и счастья. Вот скажите, а есть что-то, что вас пугает в дальнейшем, в будущем, сейчас? 

Е. Кучеренко 

— Знаете, Господь сказал «не бойтесь». Может быть, в силу характера, потому что я страдать не люблю, и чтобы так сильно пугало... Меня часто спрашивают, а что будет с Машей, когда вас не станет. Но у Маши четыре старших сестры — меня это совершенно не пугает. Знаете, мучиться какими-то переживаниями по поводу будущего — у меня история, с мамой моей связанная. Она умерла в ноябре: человек бегал, а потом у неё ночью случился приступ, и вот вечером она бегала, а утром её увезли в состоянии уже невменяемом, лежачем. И я тогда ездила к ней в больницу, я ухаживала за ней, и она умерла через две недели. Понимаете, бояться чего-то, строить какие-то далеко идущие планы, когда оно всё изменяется за несколько часов. Понятно, что человек что-то планирует, что-то пытается, он старается, но жить надо сегодня. И бессмысленно бояться, что будет через несколько лет, когда я сейчас могу счастлива с Машей, с моими детьми. Опять же, история с мужем та же — всё меняется в одну минуту: вот тут я была счастливая жена и мать, а тут я понимаю, что у меня муж умирает. И оно всё вот... только сегодня можно быть счастливыми, что очень тяжело получается на самом деле у меня и у многих, потому что ты вспоминаешь прошлое, ты надеешься, что завтра придёт лето и наконец-то всё будет хорошо, мы куда-то поедем. А оно всё раз, и изменится за один день, поэтому только сегодня. Так, чтобы я сильно боялась — нет. Может быть, как мне сказали, нельзя быть такой легкомысленной — ну вот так... 

А. Леонтьева 

— С нами Елена Кучеренко, мама пятерых дочерей, которая пишет статьи и рассказы, но считает себя не журналист и не писателем, а мамой и домохозяйкой. У Елены особый ребёнок Маша, и мы сейчас говорим о той радости и счастье, которое приносит материнство. И только что мы обсудили вопрос, что ничего не пугает — вы говорите, — потому что планировать ничего невозможно. 

Е. Кучеренко 

— А что, в принципе, может напугать, например, в случае Маши? Если пытаться разобраться, то страшного ничего нет, действительно ничего нет. Наоборот, она самый спокойный ребёнок из всех. Я наконец-то выспалась, она очень покладистая, она очень хорошая. Я переживала, как дети мои воспримут, когда она родилась. Потому что всё-таки понимаешь, что старшая — подросток, оно по-всякому может быть. Восприняли хорошо, но если честно... опять же, с разрешения старшей Вари я это сейчас расскажу: она очень переживала, как в школе отнесутся. Она в обычной общеобразовательной школе учится. Отнеслись нормально и очень поддержали друзья. Но у нас был момент, когда, наверное, Маше было месяц — всё равно она рефлексирует, всё-таки девочка большая — она мне сказала: «Мама, ты знаешь, не очень приятно, когда у тебя сестра — даун. Но вот неприятно». И скоро в течение какого-то времени у меня девчонки старшие заболевают коклюшем, а это для Маши, которой месяц-полтора было, не то что опасно, а практически смертельно. Потому что у таких детей и так всё шатко и хлипко, а коклюш это... И я помню, что Варя тогда сказала: «Мама, давай мы будем читать вечерами акафист Николаю Чудотворцу все — чтобы Маша не заболела». Если дочка предложила, я говорю: «Давай». Вот она молилась и потом говорит: «Мам, ты знаешь, мне всё равно, какая она, лишь бы она жила». И вот для неё это был переломный момент. Я помню, что мы молились, потом девчонки уходили, я становилась на колени: «Господи, ты не посрами! Видишь, мои дети так Тебе верят, что просто, ну пожалуйста...» И Маша не заболела, хотя коклюш — это такая вещь... а мы в одной квартире, мы никуда не... это было чудо. Маша тогда не заболела, и я помню, что Варя сказала: «Слава Богу! Пусть она, какая есть, пусть она живёт». 

А. Леонтьева 

— Вы начали рассказывать, а у меня как раз вопрос был про то, как вы молились с детьми, как вы их приучали. И он сразу отпал, потому что я поняла, что у вас сама жизнь — молитва. 

Е. Кучеренко 

— Вот ещё что касается молитвы и Маши — тоже поначалу я, конечно, молилась: «Господи, ну измени — что там для Тебя эту хромосому поменять! Ну сотвори чудо!» И через какой-то момент, когда я поняла, что Маша остаётся с синдромом Дауна, я поняла, что Господь сотворил чудо, но по-другому: Он сделал чудо гораздо более сложное, чем поменять эту хромосому — Он сделал так, чтобы мы её приняли. Потому что изменить душу человека — это гораздо сложнее, чем вот эту хромосому поменять. Потому что я по своему складу совершенно не подвижник — вот есть мамы-подвижницы. Я совершенно не подвижник, поэтому я и уход за ребёнком-инвалидом — для меня это в голове было как-то немножко несовместимо. И Господь действительно с нами сотворил чудо, и то, что мы её приняли вместе с этим её синдромом, её принял муж, приняли дети — да, вот это чудо. И я уже не хочу, чтобы она была... понятно, что если Он сделает её обычным ребёнком, то я её буду так же любить, как и раньше. Но я об этом уже не прошу, потому что мы любим её такой, какая она есть. Да, она немножко другая, но у нас все девочки разные — Маша просто чуть более разная. Но её все любят, все к ней прекрасно относятся. Все девочки очень хорошие, прекрасные, но это действительно Божьи дети — вот это действительно так. Потому что она всегда радуется, у неё нет плохого настроения, она очень тёплая, она всегда улыбается. Мне Варя говорит: «Никто так не улыбался, как наша Маша». А Маша с рождения спала в своей кроватке и совершенно никуда не просилась. И тут, когда Вадим был в больнице, она плакала, просилась ко мне. Я её брала, она меня просто вот так вот грела. Да и ночами было не так страшно — было страшно, но когда Маша была рядом, было не так страшно. 

К. Мацан 

— Вы употребляете так легко слово «инвалид», за него нас обычно ругают — что оно неполиткорректное. Но вас оно не смущает, для вас лично в вашем лексиконе? 

Е. Кучеренко 

— Вот в моём лексиконе оно меня не смущает, потому что меня обидеть, так как я себя не чувствую мамой какого-то прям больного, страшного ребёнка. Вообще, я себя чувствую гордой мамой — у меня прекрасные пять дочерей. Обидеть меня этим словом нельзя, его я в отношении себя употребляю легко, но мне больше нравится, знаете, как говорят: инакоодарённый. Не человек с ограниченными возможностями, а человек с особыми потребностями: инакоодарённый — потому что они одарённые, но по-другому, не так, как мы. Мы всё думаем разумом, анализируем — и от этого страдаем, а они чувствуют сердцем. Вот это действительно так — они чувствуют сердцем и они радуются, вот Маша умеет радоваться. Любые дети умеют радоваться, но вот такие дети... я сколько знаю таких деток, и разных возрастов, они настолько счастливы, и им так мало надо — не потому, что они глупые, а потому что вот солнце — они счастливы, мама рядом — они счастливы. 

А. Леонтьева 

— «Солнечные дети». 

Е. Кучеренко 

— Да, они могут покапризничать и подраться, но на то они и дети. 

К. Мацан 

— Видимо, этому всему мы можем научиться у этих детей. 

Е. Кучеренко 

— Мы должны у них научиться, но мы не научимся, потому что нас портит наш разум. Это не значит, что это плохо. Но просто к этому надо стремиться — мы всё равно так не сможем. Заповеди блаженства доступны этим детям, нам — нет, к сожалению, если мы не святые. 

К. Мацан 

— Потрясающе! 

А. Леонтьева 

— Елена, к сожалению, я знаю очень много историй, когда всё-таки мужья не принимали такую ситуацию. Даже я знаю, что мамы иногда не принимают такую ситуацию, вот как после этого, что происходит? 

Е. Кучеренко 

— Есть, да, и папы уходят, и мамы уходят из таких семей. Я не знаю, как они дальше с этим будут жить, я не представляю... 

А. Леонтьева 

— Нет, Лена, мне кажется, вы знаете. Вы знаете, что они живут в аду практически. 

Е. Кучеренко 

— Это абсолютно точно. Вот я знаю историю, когда ушла мама, и остался папа с таким ребёнком. И папа потом успешно женился на медсестре, которая пришла к ним домой в качестве патронажной сестры — смотреть вот этого ребёнка. И они создали семью. Мама ушла, бросила, не смогла, а папа... 

К. Мацан 

— У них мама ушла? 

Е. Кучеренко 

— Мама ушла, а папа с таким ребёнком, с особым ребёнком-инвалидом, что считается ужас, кошмар — папа, ребёнок-инвалид, куда ему там, о чём думать. А папа успешно создал новую семью. Конечно, ему было больно, было страшно, но вот образовалась семья. И мамы с такими детьми, кстати, тоже успешно выходят замуж. А когда родители уходят... знаете, от Христа не убежать. Вот ты убежал от ребёнка, а от Христа ты не убежишь, ты от себя не убежишь — всё равно с этим потом жить. Вот я однажды попала на сайт мам-отказниц именно детей с синдромом Дауна, мне просто подружка прислала ссылку и я посмотрела. Это ужас, мне было жалко этих мам, которые отказались от своих детей, как ни странно просто до слёз. Потому что самый частый вопрос, которые они там задают: смогу ли я когда-нибудь себя простить? Они не могут решиться забрать этого ребёнка и они не могут его забыть и себя простить. И они никогда себя не простят, они пытаются, годами причём — смотришь их историю, — они годами доказывают, что ребёнку лучше в спецучреждении, что он там такой, сякой... они выкладывают какие-то страшные фотографии таких вот детей и взрослых людей — что вот это ужас. И понятно, что они пытаются как-то себя оправдать, но они никогда себя не оправдают. И вот их на самом деле действительно жалко, потому что, как говорится, это репетиция ада — это вот сковородка, которая вот... это она и есть. Всё, у человека жизнь закончена — он и не забудет, и не простит, и взять не может, и на самом деле это страшно. 

К. Мацан 

— Есть ещё такая, знаете, тоже болезненная тема. Может быть, вы единственная, кому я решусь этот вопрос задать. Потому что часто, когда у людей, у которых нет, скажем так, той ситуации в жизни, которая есть у вас, и когда случается какая-то маленькая трудность — какая-то болезнь ребёнка, может быть, не страшная, но неприятная — человек очень переживает. Я помню, когда впервые у старшего сына появился кариес, причём кариес на передних зубах, как я молился: «Сотвори чудо, убери этот кариес, Господи!» — потому что так не хочется ребёнку сверлить зубы. 

Е. Кучеренко 

— Сотворил Господь чудо? 

Е. Кучеренко 

— Да нет, всё прекрасно, всё посеребрили, ничего не почернело, прекрасно ходит себе, вообще уже забыли. Но в тот момент — это же ужас. И в такой ситуации даже я — почему спрашиваю так как бы искренне и честно — себя чем успокаиваешь? — ну посмотри на тех, кому тяжелее, слава Богу, что у тебя просто кариес, а не что-то другое! И в то же время я понимаю, что вот этим сравнением себя с тем, кому ещё тяжелее, я каким-то образом поступаю очень безнравственно по отношению к тем, кому на самом деле тяжелее. Я их использую как такой как бы буфер для себя, какую-то подушку и утешение. А вот к такой логике как вы в принципе относитесь? Когда вот: у тебя же не ребёнок с синдромом Дауна, что ты переживаешь? Вот тем, у кого такое, тем действительно... 

Е. Кучеренко 

— Я к этому отношусь так: у каждого человека свои ресурсы и свой запас прочности какой-то, и своя вера, наверное. И поэтому сказать, что... Знаете, для кого-то кариес — это конец света. Это не значит, что он плохой, он просто вот такой. А для кого-то ребёнок с синдромом Дауна это — да ладно, подумаешь! А для кого-то ребёнок с ДЦП тяжёлым — и ничего. У меня вот есть знакомая, синдром Дауна по сравнению с её ребёнком — это вообще ничего. Она настолько жизнерадостная, вообще не унывающая. Поэтому мне кажется, что действительно у каждого человека своя мера — это не значит, что он плохой — вот своя мера действительно... вот это слово я не люблю, я его терпеть не могу — слово «обесценивать» — ни в коем случае нельзя. Но что касается «кому-то хуже», вот у меня лично был опыт мой, я им тоже сейчас поделюсь. Когда у меня было четверо детей, у меня скакнули гормоны, у меня случился невроз. Вот я поняла, что всё, я устала, я ничего не могу делать, я не хочу. Меня там дергают: вытри попу, вытри сопли — я просто хочу побыть одна, и у меня нет сил, нет ничего. И в тот момент мне Господь послал мою подругу, у которой ребёнок со спиной Бифида — болезнь такая. И он ходил на таких распорках, которые ему стали малы, и ему срочно нужно было делать операцию, иначе он сел бы окончательно в инвалидную коляску — вот прям совсем. И она говорит: «Вот где денег достать?» — несколько миллионов стоила операция. Вот так получалось, что здесь сделать это не могли, в силу каких-то технических вопросов, и можно было делать только в Израиле. Я, такая самонадеянная, говорю: «Слушай, а давай попробуем собрать денег!» — и написала пост в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)». За три недели мы собрали эту сумму. Но к концу этих трёх недель я поняла, что моего невроза как не бывало — я вот настолько увлеклась вот этим всем и настолько меня её беда коснулась. Потому что этого мальчика мы все знаем, любим, он очень хороший. И вот в тот момент, что кому-то хуже — оно сработало во благо, вот лично для меня, потому что я поняла: а где невроз, а где мои страдания, а где всё? 

А. Леонтьева 

— А где же мой невроз? (Смеётся.) 

Е. Кучеренко 

— Да, что такое? Переключились вот на этого человека. Вот в данном случае — да. Почему нет? 

А. Леонтьева 

— Я хочу сказать, что у меня есть очень хорошая подруга, у неё как раз ребёнок с ДЦП родился. Она привлекла все медицинские силы, все, какие есть. Он сейчас учится в Бауманском институте, заканчивает. У него есть особенность — он ещё и не слышит, у него слуховой аппарат. Он, может быть, когда танцует, плохо ведёт — мы с ним танцевали тут на одной вечеринке. То есть родители вытянули его, благо, у них были возможности, до такой степени, что он стал практически обычным человеком, только немного напоминают какие-то движения о том, что у него было тяжёлое ДЦП, о котором доктора говорили, что он «мама» не будет говорить никогда. И в то же время я вижу, так скажем, родителей, которым Бог послал очень здоровых детей, и они всю жизнь занимаются тем, что... портят их и не берегут. И это действительно для меня очень острые какие-то вилы — вот почему эти люди, которые вытаскивают своих детей, счастливые и радуются. И вот есть такая другая категория населения... 

Е. Кучеренко 

— Потому что Господь должен дать пинок — вот то, что я говорила, вот в моём случае с Вадимом: когда у тебя всё хорошо, ты всегда найдёшь то, чем ты можешь быть недоволен. А когда у тебя плохо — вот в каждой беде можно найти то, чему радоваться. И когда плохо, так хочется жить — вы не представляете. Никогда так не хочется жить, когда ты стоишь на краю пропасти. По крайней мере, вот как у меня было с Машей или с Вадимом. Но когда всё было хорошо, я тоже ныла, я тоже была с неврозом: четверо здоровых детей — что такое? А я такая бедная, несчастная, я уставшая. А после Маши, когда вот как-то перестройка эта произошла почему-то... вот это то чудо, которое сотворил Господь. 

К. Мацан 

— Получается парадоксальная и, наверное, очень евангельская такая логика. Вот когда хорошо — ты несчастен, ты ноешь. Тебе Господь посылает какую-то скорбь — и тебе хочется жить, и ты, в общем, становишься счастливым, потому что появляется это движение, это стремление. То есть Господь посылает скорбь для того, чтобы мы были счастливы, в итоге? 

Е. Кучеренко 

— Не всегда. Потому что... Знаете, у каждого по-своему всё равно. Я вот могу только о себе говорить: у меня такой склад. А есть люди, которые радуются, благодарны и когда у них всё хорошо — есть и такие люди. 

К. Мацан 

— А, это хороший вариант. Таких мало, но они есть. 

Е. Кучеренко 

— Это прекрасный вариант. Есть и те, которые действительно унывают и в этом унынии так и остаются. Я точно одно могу сказать, что Господь не наказывает вот этими больными детьми и скорбями. Он не наказывает — это абсолютно точно. И вот тоже какой-то миф, что Он сидит на облаке с топором и ждёт, когда мы съедим в среду мясо — и сразу хрясь так сверху! Он не наказывает и больным ребёнком — это тоже у нас бытует миф, что за несоблюдение постов супругами... 

А. Леонтьева 

— Такое языческое что-то... 

Е. Кучеренко 

— Да, что если Он видит, что у вас любовь в среду, Он раз — больного ребёнка, чтобы неповадно было. Нет, такого нет — Он не наказывает. А каждый уже вот из этого выгребает, как умеет, из этой ситуации. 

А. Леонтьева 

— Елена, просто очень благодарим вас за такой пронзительный, какой-то звонкий разговор о счастье, на самом деле. Вот для меня это был разговор о счастье — о счастье с детьми, с мужем, который поддержал в самую трудную минуту; о том, чтобы быть благодарным за то, что все с тобой; и о даровании особого ребёнка с особыми дарованиями. 

Е. Кучеренко 

— Я просто хотела добавить, что очень нас вот люди поддержали. Вот я хотела бы просто всех поблагодарить, потому что очень нас и поддержали, и вытащили. Вот это был вот этот подарок — когда случилось плохое, оказалось, что столько вокруг хороших людей. И тут как бы беда обернулась радостью. Вот мы с мужем это часто обсуждаем — вот то невероятное чувство свободы после того, как родилась Маша. Потому что кажется, что... ты боишься оступиться, ты боишься сделать что-то не так: а вот что подумают, а вот что скажут; а вот если случится это — что будет? А вот случилось плохое, а ничего страшного: ты понимаешь, что можешь оступиться и всё равно ты можешь быть счастлив. Ты можешь не то чтобы быть счастлив с таким ребёнком, а ты не можешь не быть с ним счастлив, потому что это удивительный ребёнок, как все мои девочки удивительные. Вот действительно, как девочки поддержали, как они... это просто у меня девчонки — я на самом деле сейчас совершенно не вру и не преувеличиваю — они спорят для того, чтобы позаниматься с Машей, они её просто обожают. 

А. Леонтьева 

— Очередь на Машу, да? 

Е. Кучеренко 

— У нас очередь на Машу. К нам гости и их друзья приходят тоже в очередь на Машу. У меня подруги... я приходила домой после того, как Маша родилась, я прихожу — у меня кто-то блины жарит, у меня кто-то ещё что-то делает. У меня кто-то вдруг Машу увёз погулять, ещё что-то. Я тогда ещё думала в начале, что вот ради этого стоило рожать больного ребёнка — для того, чтобы вокруг тебя образовалось... 

К. Мацан 

— Это потрясающе. 

Е. Кучеренко 

— Знаете, мне кажется, что стоит открыться людям, и они обязательно протянут руку — это вот абсолютно точно. Главное — не стесняться, не бояться, не скрывать, потому что люди обязательно придут на помощь. Другое дело, что они иногда не знают, как. Не знают, что сказать, чтобы не обидеть, не знают, что сказать, чтобы не сделать больно. Но если ты сделаешь шаг... вот сделаешь шаг — Господь к тебе придёт. Сделаешь шаг к людям — они обязательно протянут руки. 

К. Мацан 

— Знаете, бывают такие тексты, такие беседы, когда читаешь и не можешь ничего сказать, кроме как: как точно, как это верно, как это здорово, как это я хочу запомнить! У нас сегодня была такая программа, для меня, во всяком случае.  

Е. Кучеренко 

— Мы, домохозяйки, такие! 

К. Мацан 

— Спасибо огромное! Домохозяйка Елена Кучеренко, мама пятерых дочерей, сегодня провела с нами этот «Светлый вечер». Спасибо ещё раз огромное за эту беседу! 

Е. Кучеренко 

— Вам спасибо огромное. 

К. Мацан 

— Я даже не знаю, какой эпитет подобрать. Но просто вот хочется теперь идти, думать, жить и жить, жить. 

А. Леонтьева 

— «Вдохновляюще» — я подобрала уже!  

Е. Кучеренко 

— Очень хочется жить. 

А. Леонтьева 

— Очень хочется жить. 

К. Мацан 

— Спасибо огромное! В студии была моя коллега Анна Леонтьева, я — Константин Мацан. До свидания. 

А. Леонтьева 

— До свидания. 

Е. Кучеренко 

— До свидания.