«Самопознание — христианский взгляд». Протоиерей Павел Карташев

У нас в гостях был настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района протоиерей Павел Карташёв.

Мы говорили о том, что человеку важно знать о себе для духовного роста, как регулярная исповедь может в этом помочь и что о самопознании говорят святые отцы.

---

М. Борисова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова и сегодня этот час «Светлого вечера» с нами проведет настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы Одинцовского района Московской области, протоиерей Павел Карташов. Отец Павел, у меня сегодня к вам такой вопрос, не знаю, как его характеризовать, он очень личный, и в то же время, мне кажется, он может представлять интерес для большого количества наших радиослушателей: мне хотелось бы поговорить о том, что такое самопознание с точки зрения христианина. Мы воспринимаем всё, что нас окружает, и все знания, которые нам дарит наша жизнь, исключительно сквозь призму самих себя. Но вот вопрос: знаем ли мы самих себя, и насколько мы знаем, насколько это вообще возможно — узнать самих себя, ну как в «Золушке» — разбери сколько-то мешков зерна, посади пять кустов, познай самое себя, и тогда можешь пойти на бал. Вот насколько реально нам познать самих себя с тем, чтобы всё-таки максимально приближённо христианскими глазами видеть окружающий нас мир и принимать правильные решения, исходя из того, что мы видим? Как вам кажется, что нам нужно для того, чтобы познание себя шло в хорошем, таком осознанном христианском русле?

о. Павел

— Если заранее сказать, то мы познаем себя настолько, насколько Бог даст. Или: чтобы рассмотреть что-либо, а уж себя-то особенно, нужен вообще-то свет, нужен свет. В гримёрных, в уборных, там, где мы приводим себя в порядок, мы нуждаемся в том, чтобы света было больше, чтобы мы рассмотрели всё на своём лице. А когда темнота, когда тёмный угол, ночью все кошки серые. Поэтому, конечно, надо понять, где источник света, такого не ложного, а света настоящей истины, не торопиться, и уже дальше к этому источнику совершать путь. Это так вот просто, не богословским языком. Вообще, отвечая на этот вопрос, в истории христианства были два таких писателя во II веке и начале III века по Рождестве Христовом: первый — святой Иустин Философ, мученик, а второй, говорят, что он местночтимый святой, но он не в святцах, очень известный, заслуженный, замечательный, плодовитый писатель Климент Александрийский. У него такие многотомные труды, пёстрые ковры всяких изречений, заметок, наблюдений, и в таком несколько хаотическом порядке. Я к чему? И тот, и другой считали Сократа, который ничего не записал, но все речи которого прилежно записал его ученик Платон, поэтому Сократ — это главное действующее лицо «Диалогов» Платона, они называли Сократа «христианином до Христа». Ну, как Гераклит, у которого были прозрения, интуиции, а вот Сократ — это христианин до Христа. Почему о нём вспоминаем? Ему принадлежит изречение «Познай самого себя». Говорят, что он называл это самой трудной из наук, что это труднейшее дело — бороться за добро в своём сердце, в своей душе. И, ко всему прочему, ещё говорят, что это любимое изречение самого Сократа — «Познай самого себя», а оно было начертано среди других на стенах храма Аполлона в Дельфах. Дельфийский оракул представлял собой не только пифию, которая на треножнике сидела над расщелиной, и из этой расщелины исходили какие-то особого рода наркотические испарения, которые приводили в экстаз человека, и он начинал какие-то речи произносить бессвязные, а окружающие её жрецы записывали и доносили до заказчика, до того человека, который хотел узнать. Так вот, на стенах Дельфийского храма были изречения, на взгляд древних греков, принадлежащие самым выдающимся мудрецам того времени, они нам известны отчасти: «Мера важнее всего» — и мы согласимся. «Сдерживай гнев» — ну, конечно. «Лишку ни в чём», это перекликается, рифмуется с «мерой», или: «Жизни конец наблюдай», или: «Худших везде большинство» — скорбное такое наблюдение, мир лежит во зле, покрыт грехом. «Ни за кого не ручайся» — ну, где-то это, с одной стороны, требует уточнений, иногда и нужно обязательно жертвенно за кого-то заступиться, поручиться, а с другой стороны, перекликается — «Не клянитесь». И вот среди этих изречений «Познай самого себя», оно принадлежит Хило́ну из Спарты. Но Сократ, безусловно, вкладывал в это своё изречение смысл особенный: познай самого себя не для того, чтобы как-то это знание использовать — кстати, это очень важный момент. Помню, в одном учреждении профессионального образования я попросил, пока е́ду, дать маленькое сочинение своим студентам — «что такое самопознание и нужно ли оно?» И получил большую стопку маленьких эссе, маленьких произведений, и все они были хорошо написаны, с душой, и всё в них было хорошо, кроме, может быть, одного, которое мне, как преподавателю, как раз и предстоит, и предстояло тогда, и во всей своей работе договорить. Да, мы можем очень глубоко и тонко в себе разбираться, этим, в частности, занимаются психологи, они пытаются человека как-то вызвать на разговор, найти ту точку, ту развилку, ту бифуркацию, с которой началось девиантное в той или иной степени поведение. Давай вернёмся к развилке, найдём, что там, и скажем, что ещё был другой выбор, попытаемся с тобой ещё это учесть, и вообще ты в себе лучше разберёшься и так далее. А самый главный вопрос: а чего ради? А зачем? Ну хорошо, ну разобрался во всех тонкостях, во всех механизмах своего внутреннего «я», занялся с помощью специалиста интроспекциией. Интроспекция буквально — взгляд внутрь. А дальше — вот зачем? Для функции человека коммуникативной, для успешного преодоления неизбежных в жизни скорбей, для интеллектуального и профессионального успеха, и так далее, и тому подобное, то есть «у попа была собака», некая закольцованность, круг, возврат к исходной точке, парабола. Во-первых, мы сразу должны сказать, что сам себя познавая, пользуясь только теми возможностями, которые в тебе самом заключены, это всё равно что сказать «пользуйся внутренним потенциалом и теми резервами, которые сейчас пребывают в твоих жировых клетках, а когда они кончатся, то не знаю, что делать, это вопрос за скобками, за пределами». Человеку нужно восполнять себя, нужно получать энергию. Мы постоянно себя восполняем — солнечным светом, пищей, влагой и так далее, восполняем себя информацией. Но самое главное восполнение, довершение или завершение себя — это, конечно, то, что человек получает свыше, та энергия, которая по иерархии бытия, и мы здесь касаемся уже человека. Что такое человек — это трихотомия, разделение человеческой личности на три составные части, или дихотомия. Например, у апостола Павла то и другое встречается, и никакого противоречия нет. Дух, душа и тело. Что такое дух? Дух, среди прочих определений, это то, что имеет непосредственное отношение к сердцевине человека, к самому сокровенному, самому потаенному, самому глубокому органу, и через дух этот орган воспринимает энергию Господа Бога, а потом эту энергию распределяет. Мы называем это сердцем и тут прямая параллель с сердцем, тем самым насосом, который, воспринимая кислород, кислород же сообщает через кровь всем членам тела. Воспринимая пищу, перерабатывая в крови, мы говорим: «сахара много не ешь, в крови будет много сахара, а потом у тебя будут страдать сердце, глаза и ноги». Буквальные такие параллели, наглядные. То есть сердце — это тот орган, который воспринимает и, трансформируя, передает. То же самое с сердцем духовным. Сердце — это тот орган, который воспринимает впечатления из окружающего мира, трансформирует их и передает. Что сейчас воспринимает человек из окружающего мира, какие впечатления? Ну, самые разные, но если он духовно не очень воспитан и не умеет распоряжаться правильно тем, что он воспринимает из окружающего мира, то это, конечно, целая проблема и целая беда. После грехопадения сердце человека вдыхает, в основном, внешние поверхностные впечатления, а выдыхает помыслы и желания. И среди всех этих помыслов и желаний чаще-то все какие? Земные, такие суетные, тоже поверхностные, что посеешь, что пожнешь, как потопаешь, так полопаешь, и нередко это все сводится к греховному «я так хочу». И человек не просвещен сказать: «а это правильно, что ты хочешь? А это приведет тебя к чему?» — «Неважно! Это господствует сейчас, это приоритет, это доминанта в моей внутренней жизни», — говорит человек, не зная, что он говорит. Часто внутренняя жизнь очень плоская, поэтому человеку, конечно, нужно в себе разбираться всю свою жизнь, и самопознание — это процесс, который начинается, но который кончается только с последним выдохом.

М. Борисова

— Протоиерей Павел Карташов, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы Одинцовского района Московской области, проводит с нами сегодня «Светлый вечер», и мы говорим о занятии, которое, как только что сказал отец Павел, нас направляет на делание всей нашей жизни. Вот я вспоминаю, когда уже во взрослом, но достаточно молодом возрасте я пришла в Церковь, приняла крещение и стала пробовать жить церковной жизнью, естественно, в начале этого пути были люди, которые давали мне какие-то духовные советы, наставления, помогали, и я не могла понять, зачем так часто исповедоваться. Понятно, что исповедь — это серьёзное эмоциональное потрясение, и невозможно, как мне тогда казалось, исповедовать это потрясение с достаточно частой периодичностью. И вот, как большинство начинающих людей в Церкви, всё начиналось с бесконечных списков, ну откуда человеку в начале 80-х годов узнать даже, как называются грехи? Естественно, ты где-то находишь какую-то брошюру и начинаешь прикидывать: «ага, вот это точно у меня есть, а это? Ну, это-то, конечно!..» И начинается огромный свиток такой из перечисления каких-то загадочных слов, которые ты примеряешь к себе, такие как...

о. Павел

— Мшелоимство.

М. Борисова

— Да, процесс познания. (смеются) Но время шло, и никто не отменял этой установки, что исповедоваться надо с определённой периодичностью, и всё короче, и короче становился этот свиток. И тогда мне посоветовал один священник вести, ну, это можно громко и пафосно назвать «духовный дневник», но на самом деле это просто такая записная книжка, в которой в конце дня ты сам себе в двух словах буквально формулируешь, как сейчас бы сказали, где ты «накосячил», вот что ты за сегодняшний день сделал такого, за что тебе стыдно. Ну и просто вот в течение недели к субботе вроде ты как-то более-менее будешь представлять себе, что у тебя не так. Эта практика длилась несколько лет и дала очень интересный плод: она приучила к тому, о чём Фёдор Михайлович Достоевский говорил словами своего одного персонажа: «главное, самому себе не лгите». Вот эта привычка лгать самому себе настолько незаметно пронизывает наше вот это самосознание, что, когда ты пытаешься формулировать, что же я такое есть, картинка получается очень далёкая от объективного взгляда, как в зеркало. Поэтому вот этот навык, который даёт Церковь, он, мне кажется, принципиально отличен от того навыка, который вы описали, который предлагают психологи. Может быть, я сейчас скажу какую-то глупость, но мне кажется, дело в том, что цель этого процесса лежит за рамками самого себя, то есть, если я вижу в качестве цели движения Христа, то я уже никак не могу ограничиться движением по кругу внутри собственного организма, мне приходится вот эту стрелку компаса всё время ориентировать куда-то вовне.

о. Павел

— А вот образ компаса здесь случайно прозвучал или нет?

М. Борисова

— Это плагиат ваш.

о. Павел

-Мой? То есть я где-то про компас рассказывал?

М. Борисова

— Да.

о. Павел

— Вообще, я часто этот пример привожу: компас работает потому, что есть какая-то сила вне его. Ну тогда не буду повторяться, я как раз о нём хотел вспомнить, когда вы это слово произнесли. Я еще хотел добавить к теме, это и к сопоставлению самопознания в христианстве, и того пути познания себя, который предлагает психология — конечно же, не вся психология, мы далеки от того, чтобы всех равнять в этом отношении, но тот же самый Сократ, он вкладывал совершенно определённый смысл, что из всей его майевтики, из всего этого метода расспросов и нахождения истины путём правильного формулирования вопросов вытекает для него само правильное толкование этого изречения «Познай самого себя» — это о нравственной самооценке, о совершенствовании, о преображении человека, о восхождении его. Не об использовании того, что ты в себе увидел в качестве каких-то особых способностей и талантов, которые ты можешь применить для успеха в жизни земной или для приобретения чего-либо, для приобретательства, а как раз для того, чтобы, познав, ты вдруг совершаешь такой маленький подвиг — ты это оставляешь и идёшь дальше, восходишь. Вот это принципиальное отличие, то есть ты не ценишь в каком-то смысле то, что тебе открылось. Ну а открыться это может только благодаря тому, что цель тебе ясна, ты с этой целью в общении, для тебя это действительно цель и действительно смысл. Поэтому, когда спрашивают: а какой смысл в самопознании? Точно такой же, какой содержится в понимании самого смысла жизни. Эти вещи, они очень близки друг другу. Я сегодня вспоминал о Клименте Александрийском и вот, что должен ещё по этому поводу заметить: тому же Сократу принадлежит такая мысль о том, что проникнуться добродетелью, узнать, что есть благо настолько важно, что человек, по-настоящему понимая, что такое честность, перестанет воровать. Мы можем всплеснуть руками и сказать, что апостол Павел, например, по-другому пишет, о том, что «доброго, которого хочу, не делаю, а злого, которого не хочу, то делаю», Послание к Римлянам, 7-я глава — а противоречия нет, потому что, видимо, речь идёт о том знании, которое ещё не достигло совершенства, которое ещё не взошло до своих высот. Для Сократа, например, знать — это быть. В полном смысле слова «знать» — это уже являться, это быть. А упомянутый сегодня Климент Александрийский, в его эпоху уже появилась такая болезнь, распространившаяся на всю Церковь, как гностицизм — многоголовый, представленный самыми разными там Василидами, валентинианами, Валентинами, Маркионами и прочее, а он предлагает понятие истинного гностика, то есть настоящего знатока, и совершенно отождествляет это слово и это понятие с истинным христианином. То есть настоящий христианин — это человек, в котором знание истины побеждает, вытесняет тени, господствует, он описывает святого человека, поэтому гностик Климента Александрийского — это святой человек. Но самопознание — это та категория, которая жила в веках. Иоганн Вольфганг Гёте, его раздражало само слово и вызывало у него такие бурные возражения, и насмешки, и рассуждения всякие. А когда читаешь, думаешь: а почему же он так реагирует, почему же у него такая аллергия? А он отождествляет человека с набором функций, вот то, чего мы коснулись, для чего это нужно? Для того, чтобы вот это было. Так не будем морочить голову и тратить время. Вот ты поступаешь правильно, полезно для окружающих, ты полезен в социуме, хороший человек, и нечего копаться. Но если человека постигла какая-то беда, или он внешне ничего не производит, то он что же, уже не человек? В данном случае Гёте у нас даже как предтеча марксистов, которые говорили, что если пользы нет для нации, которая должна представлять собой большое предприятие, большой завод по производству материальных земных благ, в том числе и информационных продуктов, но тоже которые этому способствуют, то тогда зачем вообще существовать? То есть очень поверхностный взгляд. А когда спускаешься немножко внутрь, и пытаешься эту внутреннюю жизнь, внутреннего человека тоже подчинить... Кстати говоря, что такое внутренний человек? Это согласие ума и сердца. Когда мы говорим о самопознании, мы неизбежно придем к тому, чтобы со всех сторон рассмотреть это понятие, эту сердцевину, этот нервный узел в духовном, не в буквальном смысле слова, в духовном смысле сердце человека, что оно такое. «Приступит человек, и сердце глубоко» — «подойдет к тебе человек, и в сердце скрыта глубина». В этом контексте 63-го псалма пророка Давида описывается недоброжелатель, то есть приступит человек, и ты не знаешь, чужая душа — потемки, что у него. Но Бог проницает все, говорит пророк Давид, Богу открыто все, не бойся. Не бойся, Богу открыто все. То есть мы понимаем, что настоящее самопознание возможно в ту меру, в которую Бог решит определить для тебя, и благодаря той благодати, тому свету, той энергии, которая от Него тебе будет дарована.

М. Борисова

— Вы знаете, сейчас вас слушала, и у меня сформулировалось такое, может быть, немножечко кощунственное сравнение. Когда мы говорим об исихастах, мы говорим, в частности, о практике сведения ума в сердце. Когда мы читали в детстве «Маленького принца» Сент-Экзюпери, мы запоминали фразу «Самого главного глазами не увидишь, зорко одно лишь сердце». Это об одном и том же?

о. Павел

— Ну, в общем, если не придираться и не быть ханжой, то так или иначе это смотрение в одну сторону, но исходя из разного опыта и из разных мест культуры. Поэтому издалека кажется, то, на что ты смотришь, приблизительным общее очертание, а при приближении, конечно, это предстает уже во всей своей подробности, глубине и силе. Я считаю, что это, безусловно, об одном и том же, потому что само зрение... Сердце — это орган, хотя и центральный, но это орган чувства, это орган вдохновения, переживания, направления, это тот стратегический пульт, в котором решаются самые главные направления действий, военных ли, политических, и так далее. Но дальше нужно формулировать, дальше нужно смотреть. Сердце — заказчик ко всему прочему, оно посылает свой импульс уму. Когда сердце наполнено грехом, оно заказывает уму оправдание своих ошибок или разрушительных действий, поступков. Ум в личности человека, в которой совершился этот страшный разлад, распадение, о котором говорит апостол Павел, мы его сегодня слышали: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злого, которого не хочу, делаю», это о чем? Это констатация, это постановка диагноза. Человек грешный, живущий в грешном мире, находится в состоянии вялотекущего распада, он умирает, в нем нет дружбы, согласия между умом и сердцем, и поэтому он распадается на составные части. Это свидетельство того, что мы больны, и что мы живем в мире больном, и мы сами неблагополучны. И когда нам иногда кажется, что в общем, все нормально, и человек собой доволен, это свидетельство того, что или временно утихли страсти, или человек уж очень сильно предан самооправданию постоянному, или, здесь связано одно с другим: обстоятельства жизни сейчас складываются так благополучно, что не будет у тебя ничего, ни болезни, ни нищеты — и какое самопознание, и какой Бог, когда все так прекрасно и без всего этого, и зачем кого-то о чем-то просить, и на что-то отвлекаться? Но сама зоркость, сам взгляд — это уже функция ума. Это уже смотреть, понимать. Мы ум-то называем «спичрайтером сердца», он ему речи пишет. А когда они в гармонии, в согласии совершенно, как у Адама в раю, в Боге Адам пребывал и сердцем, и умом: сердце вдохновляло ум созерцать, а созерцание Адама давало силы сердцу радоваться.

М. Борисова

— Протоиерей Павел Карташов, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». В студии Марина Борисова. Мы ненадолго прервёмся и вернёмся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.

М. Борисова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается, еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы Одинцовского района Московской области, протоиерей Павел Карташев. Мы говорим о таком малопонятном предмете, как самопознание, и мне кажется, что тут небесполезно вспомнить два имени, двух литераторов, которые в ХХ веке стали ключом к самопознанию интеллектуалов Западного мира — это Фёдор Михайлович Достоевский и Кафка. Вот, казалось бы, мы только что говорили о таких идеалах святоотеческих, о гармонии ума и сердца, два писателя, которые в самых разных вариациях показывают невозможность этой гармонии в нашей земной жизни, поскольку даже самые положительные герои Достоевского, даже самые героические попытки хоть как-то гармонизировать хотя бы вокруг себя небольшое пространство жизни, возьмём того же Алёшу Карамазова или Сонечку Мармеладову — не получается. Всё время эта гармония, как хрупкий бокал, бьётся на массу осколков от самых, казалось бы, обычных житейских ситуаций. У Кафки ещё более жёстко поставлена невозможность достижения внутренней гармонии. Почему именно на них заостряли интеллектуалы XX века и в какой-то степени до сих пор отголоски этой любви и этого стремления в них найти какие-то пути к истине до сих пор так или иначе можно отследить в новых литературных произведениях и в каких-то попытках философских трактатов? Почему вот эта, казалось бы, разрушительная ткань вызывает потребность в неё углубиться для самопознания?

о. Павел

— Ну да, для того, чтобы увидеть в каком состоянии ты сейчас находишься, и Кафка, конечно, даже нам ближе по времени и по напряжению, которое передаётся так вот электрически от его произведений, и по тому, знаете, как-то сладостно-тягостному впечатлению, когда ты читаешь, и ты видишь: Господи, какой ужас! Жизнь — это постоянное хождение по одним и тем же кругам, мы новыми словами и посредством новых образов возвращаемся к так называемым хорошо забытым истинам. А хочется сказать: ну да, вот изобразил Достоевский, для меня один из самых таких притягательных и одновременно страшных романов «Бесы», вроде памфлета, но, когда вы говорили, я вспомнил, как Иоанн Кронштадтский отвечал Константину Петровичу Победоносцеву: «Не извольте беспокоиться, извольте дождаться конца» — на его опасение, что он хорошо начал, но неизвестно чем закончит, он так дерзко несколько ответил. У Достоевского весь смысл всего «Преступления и наказания» — эпилог. А в эпилоге сцена, когда он бросается к ногам Сони, и они плачут, и мы вместе с ними, и фраза «Их воскресила любовь». И потом эти семь лет, которые его еще ожидают на каторге, как семь дней, и он счастлив. Вот ответ. Достоевский пишет Фонвизиной: «Через какую осанну испытаний моя вера прошла, через какое горнило... Я верую уже не как мальчик», — писал он, то есть не восторженно, не поспешно, а испытав. Опять же, сердце человека — это та плавильная печь, в которой все переплавляется, сгорает грех, и должно выйти чистое золото, беспримесное в идеале, в задумке, в замысле Божьем. Вот протоиерей Вадим Леонов, который написал учебник по антропологии, богослов наш современный, я не знаю, ему ли это принадлежит, но очень хорошее сравнение, он сначала приводит образ плавильной печи для сердца, а потом личного крематория. Он говорит, что у нас личные крематории, такие индивидуальные, в которых все сгорает, и остается только кучка пепла. Вот кучка пепла — это тоже из жизни Достоевского, когда он к Спешневу обращался перед казнью и шептал: «Мы сейчас будем со Христом», а Спешнев ему отвечает по-французски: «Кучка пепла, немножко пепла», вот что от нас, с точки зрения атеиста и материалиста, останется. Я думаю, что даже более в Кафке, чем в Достоевском человек XX века узнавал себя, а узнать себя — это очень немало. И человек горько сетовал, и горько слезы лил, но узнавал себя таким, какой он есть. А истина того времени, в котором мы живем: что ты не предприми, ты его будешь называть или «эрой по Рождестве Христовом» или «нашей эрой», но она о чём говорит: «Не любите мира, ни того, что в мире, потому что всё, что в мире, — говорит апостол Иоанн Богослов в своём Первом послании, — похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, и это не от Отца, но от мира сего». В мире бушуют эти похоти, они деформируют и наш взгляд, и нашу способность самопознания, и восприятие окружающей действительности, всё это так. Говорят, половина успеха — это правильно поставленный диагноз, это когда ты просто понимаешь, что с тобой происходит, этим и ценен Кафка, и этим и ценен Достоевский, например, в «Бесах». Я бы «Преступление и наказание» ради этого светлого эпилога вывел бы немножко в сторону, отодвинул бы его. И, кстати говоря, и ради эпилога «Братьев Карамазовых», когда Алёша на камне обращается к мальчикам и говорит, что «вот нам из начала нашей жизни, когда мы были неиспорченными, вынести бы эти золотые залоги нашей будущности и сохранить их». У Достоевского, как у эпохального такого, от слова «эпопея», сказочника, у него хороший конец. Даже если его нет в «Бесах», то выход-то есть в той беспощадной критике, в том обнажении ран общества, которые существуют. Мы иногда говорим, связано ли самопознание, например, с тем, что мы называем аскетикой, «аскео» по-гречески — «упражнение», но человек вообще, только лишь он вышел из детства, сразу понял, что жизнь трудна, и что в жизни, мы это в Церкви называем «искушения», испытания, это постоянное преодоление всего вовне, и когда человек мудреет, он понимает, что преодоление в себе самом. И поэтому вот это постоянное упражнение, это стремление к совершенствованию, к преображению, к лучшему, к светлому, и в конце концов, к Богу, Бог для христианина — смысл жизни, это то, к чему он должен стремиться, к приближению к Нему, к слиянию с Ним, а на этом пути от тебя требуются силы, опыт, умение, то есть ты должен поднатореть в этом упражнении. Подвижник XX века архимандрит Софроний (Сахаров) вот это упражнение постоянное, аскетику, аскезу определяет следующим образом, он говорит: «Что такое аскетика? Сознательное и добровольное усилие, направленное к достижению совершенства».

М. Борисова

— Тут есть подводные камни. У Алексея Ильича Осипова есть любимый пример, он часто в лекциях его приводит: пример кончины преподобного Сисоя Великого, когда святой старец, возносившийся в молитве над поверхностью земли, готовится отойти в мир иной, вокруг него собрались ученики, а старец плачет и говорит, что он не знает, успел ли он положить хотя бы начало покаяния. Если исходить из того, что покаяние невозможно как раз без процесса самопознания, выходит, что святой, потратив целую жизнь на процесс аскетических упражнений и поиска ключа к пониманию самого себя, так и не нашёл того, что искал. Если это не нашёл святой, о чём мы говорим? Какое самопознание применительно к самим себе?

о. Павел

— Вот если мы оставим слушающих нас с этими словами, а они больше ничего никогда не слышали, не переживали, никаких впечатлений не имели, то можно поставить точку и разойтись. Но это же не так?

М. Борисова

— Не так.

о. Павел

— На самом деле все эти подобные вещи надо воспринимать в контексте жизни, и мы же тоже прекрасно понимаем, что до нас это сохранило Священное предание Церкви, вот это житие преподобного Сисоя, и о нём постоянно нам напоминает для того, чтобы мы трезвились, для того, чтобы мы не обольщались. Но это, наверное, одно из самых главных дел Алексея Ильича Осипова, чтобы, не дай бог, в какую-нибудь прелесть не впали. Помню такой эпизод: я, молодой священник, где-то выступаю с какой-то трибуны. Я ему благодарен за это заранее, мы потом встречались, и он относился ко мне благосклонно, но тогда расчехвостил меня в пух и прах. Был год 93-й или 94-й, у меня тема была задана — «РСКД. Русское студенческое христианское движение в Европе». Я так пафосно, так вдохновенно её рассказывал, сидел Осипов Алексей Ильич в президиуме, я страшно волновался, опыт выступлений перед громадной аудиторией был ещё минимален, и он вдруг прокомментировал моё выступление. Говорит: «Стрелять, стрелять, а арсенала-то нет! Чего вы там шапкозакидательством занимаетесь?» Я сначала не понял, потом расстроился. Спустя годы понял, что, с одной стороны — да, а с другой стороны — ну, а как нам стать искусными «стреляльщиками», если мы не будем в какой-то момент людьми, в которых сбытие надежды начинает преобладать, вдохновлять, влечь к себе? Поэтому никакого противоречия, одно другого нисколько не отменяет. Потом, опять же, разберёмся, кто спросил и кому ответил. Ну как это можно было от святого человека узнать? «Да, братья, свят, что говорить? Уж простите за нескромность». (смеются) Конечно, он только эти слова и скажет, и это, наоборот, подтверждение того, что он чего-то не только стяжал, а ещё и какое начало, и продолжение есть, и, может, вообще душа-то в правильном настроении, в правильном состоянии, то есть она не умерла. А что такое, кстати, покаяние? Если уж мы постоянно понимаем это как метанойю, ну так это изменение. Если ты окостенел, то тебя уже и нет. А ты живой, гибкий, ты ещё продолжаешь надеяться, ты ещё меняешься, ты живёшь душой. И этот вектор движения будет, безусловно, продолжен.

М. Борисова

— Напомню нашим радиослушателям, что протоиерей Павел Карташов, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области, проводит сегодня с нами этот «Светлый вечер». Мы говорим о самопознании, я прервала батюшку на полуслове.

о. Павел

— Простите, пожалуйста, я тоже как-то разбежался, инерция.

М. Борисова

— Ничего, это простительно.

о. Павел

— Я уже вспоминал архимандрита Софрония (Сахарова) с его определением, что это движение, которое мы определяем, как аскеза, как упражнение, как путь постоянного и самопознания, и преодоления себя, оно определяется как сознательное и добровольное усилие, то есть «и употребляющие усилие восхищают Царство Небесное», вот направленность к достижению совершенства ради лучшего, ради большего, ради приближения к началу жизни, к Господу Богу, мы всё это предпринимаем. И вот об этой устремлённости к высшему нужно сделать очень важное для нашего разговора уточнение. Это явление имеет два аспекта или две стороны: отрицательную и положительную, мы как раз сейчас об этом и говорили, не буквально, а на примерах. И стяжание Царства Небесного, к которому христианин стремится, оно требует прежде всего, когда только ты понял, куда ты двигаешься, когда ты только заглянул в себя и увидел, что в тебе совершенно правильная первая реакция — это отказ, это отречение от благ, приходящих и временных. То есть, чтобы вполне пережить, прочувствовать, постигнуть те высокие нравственные блага, которые апостолы уже почувствовали, Господь дал им это пережить, прочувствовать, проникнуться всем этим, они в уме и сердце апостолов уже находились, и их последователи, растущее и расходящееся число учеников Христовых, они должны были отказываться от всего, что мешает этому, что мешает беззаветной преданности их своему Учителю, Господу Христу, то есть все, чем они располагали в своих внутренних силах и во внешнем приобретении, должно было, с их точки зрения, безусловно быть принесено к подножию Христа, к Нему. Все свое богатство, все, что они накопили, они должны были это пересмотреть, от очень многого отказаться, и вот это тот отрицательный, если не вдаваться в долгие подробности, аспект, который на пути аскетическом, самоотречения, встречается людям, захотевшим наследовать Царство Небесное. Но и положительный, для нас это хрестоматийная азбучная истина, мы созданы по образу и подобию Божию. Вот мы читаем Послание к Галатам, 1-ю главу апостола Павла, что «Господь, избравший меня от утробы матери, благоволил открыть во мне Сына Своего, чтобы я благовествовал Его язычникам», чтобы потом тот свет, который во мне Господь Отец открыл, хлынул, чтобы он распространился. Получается, если Господь благоволил открыть, значит, Сын-то был закрыт в тебе? Да! И в апостоле Павле Он был закрыт до поры до времени, и Он закрыт в каждом из нас, каждый носит его в себе сокрытым, и редкие-редкие люди являют его миру, просвещая людей светом, от Него воспринятым. Это как икона, на которой слои, которая записана. Хорошо, если она записана другой иконой, неумелой, может быть, поздней, и так далее. Я вот вспоминаю часто историю, она выглядит как приключение, как занимательный рассказ: нашли большую икону Успения Пресвятой Богородицы и отдали ее реставратору. Мы с ним на связи, он мне звонит: «Проехал такой-то пункт. Дальше ехать?» — «Ну, конечно, продолжать движение, если есть куда». — «Проехал начало XIX века. Дальше опускаться, вглубь времен?» Я говорю: «Да». Так он опустился до начала XVIII века, но остановился, понял, что это первоначальная запись. То же самое явление — палипсе́ст, это материал, на котором пишут пергамент. Он дорог, чтобы его использовать еще раз, нужно ножичком счистить то, что на нем написано, счистить чернила или какую-то другую краску, а бороздки остаются, и поэтому ученый позднейших веков по этим бороздкам может восстановить, есть Дублинский, Нитрийский кодексы, на которых потом позднейшие есть записи. Но и на доске иконной, и на пергаменте, на телячьей коже можно было бы нарисовать вообще не пойми что, совершенно противоположное тому первоначальному образу, также человек, познавая себя, видит: я же совсем не такой! Образ-то Божий во мне сохраняется, и совесть-то сигнализирует, что я иной, что я вообще-то совсем другой, я должен быть лучше. В этой теме одно из любимых моих мест в святоотеческой литературе — это фрагменты Второго слова преподобного Исаака Сирина, я его много раз в жизни перечитывал, он меня как-то вдохновляет. Позволю себе его процитировать. «Преследуй сам себя, и враг твой прогнан будет приближением твоим. Умирись сам с собою, и умирятся с тобою небо и земля. Потщись (то есть постарайся) войти во внутреннюю свою клеть, и узришь клеть небесную; потому что та и другая — одно и то же, и, входя в одну, видишь обе. Лествица оного царствия (то есть этого Царства Небесного внутри тебя, ты опускаешься, и вдруг ты обретаешь там лучшую, высокую лестницу) внутри тебя, сокровенна в душе твоей. В себе самом погрузись от греха, и найдешь там восхождения, по которым в состоянии будешь восходить». Очень обнадеживающее, вдохновляющее, светлое место преподобного Исаака Сирина, и более всего меня здесь так образно поражает — «а это одно и то же». То есть Царство Божие, говорит евангелист Лука, не гоняйтесь за ним, не реагируйте, там что-то появилось, какая-то сенсация — Царство Божие внутри вас есть. Фактически преподобный Исаак Сирин что нам рассказывает? Нагорную проповедь, Евангелие от Матфея. Это и «когда молишься не будь как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаться, молиться, чтобы показаться пред людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне». Там нас ждет самое главное-то, и мы должны ради этого совершать все свои интроспекции, самопознание, ради встречи с тем Богом, которого полюбила, которому доверилась наша душа.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. Сегодня в программе «Светлый вечер» с нами был протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы Одинцовского района Московской области. Надеемся, батюшка, что вы к нам еще придете.

о. Павел

— Спасибо.

М. Борисова

— С вами была Марина Борисова. До свидания, до новых встреч.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Жизнь и судьба М.А. Булгакова». Алексей Варламов
• «Проблема созависимости в семье». Татьяна Воробьева
• «Атаман Михаил Черкашенин». Дмитрий Володихин