Рифмы жизни. Вильгельм Кюхельбекер

Среди российских поэтов пушкинской поры есть человек, чьи родители были немцами, и отец и мама. Но сам он, благодаря жизни в России, благодаря кормилице и нянькам, с детства говорил по-русски, а имя его известно всякому, кто хоть немного соприкасался с биографией Пушкина или историей декабризма.

Ну, или заглядывал в поэтическую антологию XIX века.
Это – Вильгельм Кюхельбекер, по-лицейски да по-пушкински – Кюхля (вспомним одноименный роман Юрия Тынянова).

Первое опубликованное стихотворение юного Пушкина – «К другу стихотворцу» – обращено именно к нему, к Кюхле.

Автор хрестоматийной и очень печальной баллады «Участь русских поэтов» («Горька судьба поэтов всех времён; Тяжеле всех судьба казнит Россию…»), Вильгельм Кюхельбекер прожил весьма драматичную жизнь.

Самой горькой её частью были постдекабристские тюремные годы (казнь ему заменили восьмилетним застенком) и уже до самой смерти – долгая, нищая сибирская ссылка, куда к нему пришло известие о смерти обожаемого им Пушкина (Александр Сергеевич, обмолвимся, как мог, помогал и самому Вильгельму Карловичу его литературному имени).

Много передумавший и пересмотревший, «трогательный Кюхельбекер», как называл его Лев Толстой, оставил после себя большое литературное наследие. Многое было сделано в тюрьме и ссылке: поэмы, проза, переводы трагедий Шекспира, удивительный Дневник и множество лирических стихотворений, – где особое место занимает пронзительная религиозная лирика, которая к концу жизни становилась всё глубже, всё мудрее.

Сегодня я прочитаю одно из самых поздних его стихотворений, написанное в городе Тобольске, – памятном нам по предпоследнему году жизни государя-страстотерпца.

В стихотворении упоминается имя ссыльного декабриста Николая Васильевича Басаргина, который опекал слепнущего Вильгельма Карловича и с которым, неуступчивый, сильно постаревший и обидчивый Кюхля, случалось, ссорился.

* * *

Вот, слава Богу, я опять спокоен:
Покинула меня тяжелая хандра;
Я снова стал доступен для добра,
И верить и любить я снова стал достоин.
Охотно руку протяну врагу,
Скажу охотно: будем жить друзьями,
Мой добрый Басаргин, и с вами я могу
Теперь беседовать стихами...
Как ангел Божий, милый друг,
Вы предо мной явились вдруг
С радушным, искренним участьем;
Был истомлен житейским я ненастьем:
Опальный и больной слепец,
Обманутый людьми, растерзанный страданьем...
Но вот опять согрет я тихим упованьем, –
И этим одолжён вам труженик певец!
О, да услышит Бог мои молитвы,
Пусть будут вам не трудны битвы
С коварным миром и с самим собой;
Пусть сохраните вы средь бурь души покой;
Не разлучайтеся с Любовью животворной,
С святою Верою, с Надеждой неземной, –
И да не встретитесь с любовию притворной,
Ни с суетной надеждою-мечтой,
Ни с верой мертвою, надменной и холодной,
Подобной той смоковнице бесплодной,
Которую сухую проклял Спас...
Их трудно отличить подчас
От дивных дочерей Софии... Искупитель
И тут единственный наш друг-руководитель,
И он вещает ясно нам:
«Познайте их по их делам».