Драматичная судьба Николая Заболоцкого напоминает таинственную притчу. Вспомним, что его почти скандальное вхождение в советскую литературу с модернистским сборником «Столбцы», с неслыханной картиной мира, выраженной в книге особенным, чуть ли не пародийным языком, – привело поэта в лагерную зону. В середине 1940-х ему, гениально переложившему в стихи «Слово о полку Игореве» чудом удалось вернуться домой. О выпавших страданиях он не говорил, но оставил рукопись: «История моего заключения».
Постепенно, со второй половины 1940-х Заболоцкий вернулся и к поэзии.
Перед читателем предстал совсем иной художник, натурфилософские взгляды которого преобразились в земную и одухотворенную картину сущего.
…Впрочем, уже во второй половине 1930-х, мое любимое стихотворение «Все, что было в душе» завершалось торжественным соединением «человеческого вещества» с красотой Божьего мира:

И кузнечик трубу свою поднял, и природа внезапно проснулась.
И запела печальная тварь славословье уму,
И подобье цветка в старой книги моей шевельнулось
Так, что сердце мое шевельнулось навстречу ему.

Давайте откроем его поздний шедевр «Это было давно» и вы сами услышите.
И добавлю: здесь не сюжетная фантазия, но реальный случай, произошедший с поэтом на лагерных работах, о чем Николай Алексеевич сообщил в письме сыну.

Это было давно.
Исхудавший от голода, злой,
Шел по кладбищу он
И уже выходил за ворота.
Вдруг под свежим крестом,
С невысокой могилы, сырой
Заприметил его
И окликнул невидимый кто-то.

И седая крестьянка
В заношенном старом платке
Поднялась от земли,
Молчалива, печальна, сутула,
И, творя поминанье,
В морщинистой темной руке
Две лепешки ему
И яичко, крестясь, протянула.

И как громом ударило
В душу его, и тотчас
Сотни труб закричали
И звезды посыпались с неба.
И, смятенный и жалкий,
В сиянье страдальческих глаз,
Принял он подаянье,
Поел поминального хлеба.

Это было давно.
И теперь он, известный поэт,
Хоть не всеми любимый,
И понятый также не всеми,
Как бы снова живет
Обаянием прожитых лет
В этой грустной своей
И возвышенно чистой поэме.

И седая крестьянка,
Как добрая старая мать,
Обнимает его...
И, бросая перо, в кабинете
Всё он бродит один
И пытается сердцем понять
То, что могут понять
Только старые люди и дети.

Николай Заболоцкий, «Это было давно», 1957-й год

…Вы слышали: «В сиянье страдальческих глаз»? Встреча поэта и старой крестьянки случилась, очевидно, в пасхальные дни, на Радоницу. Я вспоминаю, как саратовская поэтесса Светлана Кекова проницательно указала на открытую здесь цитату из Откровения Иоанна Богослова, на отсыл к Апокалипсису.
И мне снова захотелось думать о том, что поздняя лирика Николая Заболоцкого, его очищенное страданиями и духовным опытом мирочувствование, – высветляет, преображает, обогащает нас с вами…
Нас – благодарных читателей этого великого поэта.