Тридцать семь лет земной жизни выделила судьба поэту Денису Новикову. Он родился в 1967-м, когда битлы записали «Клуб одиноких сердец Сержанта Пеппера», на востоке прогремела шестидневная война, в Боливии убили Че Гевару, а в Москве открыли Останкинскую телебашню и отметили 50-летие советской власти на всей территории одной шестой.

…А не стало одного из самых одаренных поэтов своего поколения, автора книг «Караоке» и «Самопал» – в декабре 2004-го. Он лежит на Святой Земле, в городе Авраама и Исаака, в Беэр-Шеве. У нас в том году гремели бесконечные теракты, в Северной Осетии случился Беслан, в Киеве цвела «Оранжевая революция» и открылся Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации). Ухода поэта, не написавшего в новом веке ни строки, и давно прекратившего все отношения с литературной тусовкой, почти не заметили.
Я прочитаю самое главное его стихотворение, написанное в начале 1990-х. Эти стихи с таким лобовым, таким немодным названием любят, поют, декламируют друг другу и бесконечно постят, как сейчас принято говорить, в сети – преданные читатели поэта Дениса Новикова.
Поэта, от стихов которого, как написал в послесловии к его книге «Окно в январе» Иосиф Бродский, – «возникает ощущение пера, движущегося с ускорением души, преодолевающей тяготение эпохи и биографии; души, уступающей тяготенью вовне».

Россия

 …плат узорный до бровей
Алекандр Блок

Ты белые руки сложила крестом,
лицо до бровей под зеленым хрустом,
ни плата тебе, ни косынки –
бейсбольная кепка в посылке.
Износится кепка – пришлют паранджу,
за так, по-соседски. И что я скажу,
как сын, устыдившийся срама:
«Ну вот и приехали, мама».

Мы ехали шагом, мы мчались в боях,
мы ровно полмира держали в зубах,
мы, выше чернил и бумаги,
писали свое на рейхстаге.
Свое – это грех, нищета, кабала.
Но чем ты была и зачем ты была,
яснее, часть мира шестая,
вот эти скрижали листая.

Последний рассудок первач помрачал.
Ругали, таскали тебя по врачам,
но ты выгрызала торпеду
и снова пила за Победу.
Дозволь же и мне опрокинуть до дна,
теперь не шестая, а просто одна.
А значит, без громкого тоста,
без иста, без веста, без оста.

Присядем на камень, пугая ворон.
Ворон за ворон не считая, урон
державным своим эпатажем
ужо нанесем – и завяжем.

Подумаем лучше о наших делах:
налево – Маммона, направо – Аллах.
Нас кличут почившими в бозе,
и девки хохочут в обозе.
Поедешь налево – умрешь от огня.
Поедешь направо – утопишь коня.
Туман расстилается прямо.
Поехали по небу, мама.

Денис Новиков, «Россия», 1992 год

«…Вспыхивание отклубившейся и положенной под пресс жизни ни что иное как воскресение (по-славянски: вспыхивание, возгорание). Вообще тема преодоления смерти у Дениса, спасения, оправдания – сквозная», – писал о Новикове священник и поэт Константин Кравцов. – «“Здесь орфической силой пения немощь ада преодолена” – констатирует он в заключительном стихотворении сборника “Караоке”, говоря и о своей поэзии, и о своей судьбе, которые для него – одно».