Сегодня я специально немного нарушу традиционный сюжетный уклад нашей программы и сразу начну со стихотворения.

Истомясь от сердечной печали,
Истомясь, начинаем с трудом
Верить слову, что было в начале,
А не тем, что явились потом.

И понятно, и ясно, и ново
Воссияет его благодать.
Странно, что изначальное слово
Раньше мы не могли различать.

Различили. Теперь уже надо,
Чтобы силу оно обрело,
Чтоб от паствы до пастырей стада
Изначальное слово дошло.

Это было позднее стихотворение Давида Самойлова, которого не стало в начале 1990-го года; Самойлова, автора «Сороковых-роковых», «Пестеля, поэта и Анны», «Дуэта для скрипки и альта», «Перебирая наши даты», «Старика Державина» и многих других чудесных стихов. Некоторые из них могут быть хорошо известны даже и не пристрастным любителям поэзии …ну хотя бы по песням Сергея и Татьяны Никитиных или телезаписям декламации нежной и мудрой самойловской лирики народными артистами Зиновием Гердтом и Михаилом Казаковым.
Мы помним, что Самойлов – автор тонких, горьких, пронзительных стихов о войне, что он – из лучших, кто говорил на эту тему. Поэт-домосед и поэт-фронтовик, москвич и обитатель Пярну, чьи поэтические книги в советские годы выходили нечасто, скромными тиражами и мгновенно исчезали с прилавков книжных магазинов чуть ли не в день продажи.
«Пусть нас увидят без возни, / Без козней, розни и надсады, / Тогда и скажется: «Они / Из поздней пушкинской плеяды…» Сокровенный поэт-собеседник и своим читателям и своим старшим, однолетним и младшим сотворникам по цеху – Борису Пастернаку, Анне Ахматовой, Слуцкому, Межирову, Окуджаве, Левитанскому, Корнилову, Иосифу Бродскому.
Я решил читать сегодня не «самойловскую классику», но именно из его малоизвестного, позднего, последнего. Книжечка «Из поздних стихов» вышла в 1992-м, в Эстонии, где поэт жил-доживал на смене эпох, которою – смену – пережил очень болезненно. Сын своего времени, он не был церковным человеком, но Бога чувствовал, и, чем ближе к концу земного пути, тем сильнее… Возвращение к Создателю было для него и возвращением к России, в высшем. метафизическом смысле.

В общем, жизнь состоялась,
Даже в городе чуждом и странном,
Несмотря на усталость,
При моем исступлении пьяном.

Друг, пора и в дорогу,
Вновь прильнуть и прижаться к России:
Так медведи в берлогу
Заползают в последнем усилье.

«Хочется иногда пожаловаться кому-нибудь старшему, – писал он за две недели до своей кончины Лидии Чуковской, – но старших почти нет. Один только Бог…»
Я думаю, что в тревожные 1990-е он надеялся на лучшее – уже только усилием души, думающего сердца.

Фрегат летит на риф.
Но мы таим надежду,
Что будет он счастлив
И что проскочит между
Харибдою и Сциллой,
Хранимой Высшей Силой.

Что остается нам?
Убавить паруса.
Удерживать штурвал.
И, укрепясь молитвой,
Надеяться на то,
Что внемлют небеса
И пронесут фрегат
Над Сциллой и Харибдой.

Давид Самойлов, конец 1980-х, «Из поздних стихов»

Книги Давида Самойлова переиздаются сегодня одна за другой. Зажжённый им более полувека тому назад от пушкинской свечи огонёк любви, утешения, красоты и надежды – не гаснет.