«Путь в Церкви». Василий Рулинский

У нас в гостях был пресс-секретарь Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению Русской Православной Церкви Василий Рулинский.

Наш гость поделился воспоминаниями о своем пути к вере, о церковной жизни в Германии и об общении с ныне покойным духовником московских священников протоиереем Георгием Бреевым. Также Василий рассказал о том, что привело его в сферу социального служения, и какие задачи ему приходится ежедневно решать, как пресс-секретарю.

Ведущий: Константин Мацан

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению. Добрый вечер.

В. Рулинский

— Здравствуйте.

К. Мацан

— Я скажу нашим радиослушателям, что мы с Василием давно знакомы, еще со времен учебы в МГИМО. По-моему, буквально на курс старше я учился, то есть вместе были в одних коридорах, поэтому давно знакомы, будем на «ты», как в жизни. И нашим радиослушателям, безусловно, ты знаком, потому что часто комментируешь события из области церковной жизни, особенно то, что связано с твоей непосредственной работой: события, проекты Синодального отдела по благотворительности, социальные проекты, о которых мы не устаем рассказывать. Это очень важно. И даже на последнем фестивале «Вера и слово», который прошел недавно, Владимир Романович Легойда говорил с журналистами как раз о том, что тема о социальной работе Церкви — тема, которая не может по своей природе не находиться в фокусе работы журналистов, которые пишут о Церкви или от лица Церкви, потому что, ну, о чем еще рассказывать, как не о добрых делах. А Церковь, напомню, как мы знаем, один из крупнейших, если не крупнейший благотворитель России. Но вот сегодня (сегодня к этим темам мы, конечно, обратимся), но я хотел бы с тобой поговорить о тебе. Потому что, как пресс-секретаря, мы тебя часто слышим, но ведь интересно всегда, как человек пришел к вере и двигался, и о пути. И я подозреваю, что это так, что именно мировоззренческий поиск в какой-то момент и стал основой того, что ты в церковную структуру пришел работать. Вот об этом сегодня поговорим. Ну, вот я уже упомянул МГИМО, но ты же, я так понимаю, поступал в МГИМО человеком не церковным?

В. Рулинский

— Да.

К. Мацан

— Как ты к вере пришел?

В. Рулинский

— Это был такой долгий процесс. Я думаю, у каждого он вызывает какие-то воспоминания очень светлые, и в то же время у меня он был достаточно сложный. Я помню, в 14 лет примерно у меня был такой, можно сказать, экзистенциальный такой опыт — переживание осознания смерти предстоящей и какой-то попытки что-то с этим сделать. Я помню, еду в транспорте каком-то и думаю: если все умрем, то смысл вообще, зачем это всё? Конечно, я благодарен своей учительнице по литературе, которая в свое время как-то нужные книжечки какие-то предлагала читать в рамках внеклассного чтения.

К. Мацан

— А какие, кстати?

В. Рулинский

— По-моему, это было что-то, к вере напрямую не относящееся, «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», что-то такое...

К. Мацан

— Ричарда Баха.

В. Рулинский

— Да. Достаточно простые, не очень глубоко богословские тексты, но тем не менее...

К. Мацан

— Для подростков Ричард Бах это подходящая литература, она именно для подростков, в определенный момент...

В. Рулинский

— Возможно. Но больше всего меня поразил Сартр, «Тошнота»...

К. Мацан

— Был еще и Сартр.

В. Рулинский

— Нет, ну, Сартр это уже мой поиск. И я читал и думал: ну, как так? Но есть же какой-то ответ, это же не может быть бессмысленно? Я помню еще тогда (у меня нецерковная семья), пытался смотреть Достоевского именно в рамках программы, но все богословские, все евангельские слова Достоевского, я все равно этот шаг непосредственно к тому, чтобы открыть Евангелие, я все равно не решался его сделать. Для меня Евангелие было чем-то таким, ну, сложное слово, я даже особенно и не знал, что это значит — я понимал, что это что-то, связанное с религией, но поскольку не было укорененности такой, традиции, как-то всё это сбоку... Но я помню, было такое внутреннее вопрошание, и оно не до конца осталось разрешенным. Когда я уже поступил в МГИМО... Я помню, мама мне говорит, — я поступил в МГУ и в МГИМО, — и как раз в тот момент, когда нужно было решать, где учиться, она сказала: «Пойдем в Храм Христа Спасителя». — «Мама, зачем?» Я в этом смысле еще даже не вполне отдавал себе отчет, что это по милости Божьей я поступил, потому что, на самом деле, справедливости ради, я не очень, я сейчас бы, наверное, не поступил — просто так сложилось, Господь направил. Поэтому, конечно, это был долгий процесс. И надо сказать еще, что когда я поступил в МГИМО, первая лекция, первое занятие на первом курсе, и в аудиторию заходит Владимир Романович Легойда.

К. Мацан

— Я тоже помню такой опыт в моей жизни.

В. Рулинский

— Да. И это, конечно, тоже подвигает на определенные размышления. Человек очень начитанный, глубокий. И при этом верующий. Ну, это такой вызов, слом шаблона определенный для обычного подростка из провинции.

К. Мацан

— Разрыв шаблона.

В. Рулинский

— Да. И, конечно, как-то душа потянулась — если он верит, значит, в этом что-то есть. Какое-то внутреннее вопрошание еще больше укоренялось. И, конечно, и литература, «Фома», и замечательные книжки, которые Владимир Романович писал. Но это было все равно непросто. Я не знаю, насколько нужно уходить в детали и подробности, но на первом курсе я сделал определенные шаги, даже записался на курс истории религии, который Андрей Борисович Зубов у нас в институте вел, но потом на втором курсе я как-то немножко отошел. И только благодаря таким событиям, связанным с моей стажировкой неожиданной в Германии, во многом произошел такой коренной перелом в отношении к вере.

К. Мацан

— Я об этом спрошу обязательно. Но все-таки, а что было трудным? Это было какое-то интеллектуальное несогласие с тем, что ты слышал о христианстве, о православии? Почему трудно принять? Что было трудным?

В. Рулинский

— Я помню, с одним из своих друзей как раз из такого сообщества, которое возникло вокруг Андрея Борисовича из его учеников, мы с ним общались. И он мне периодически предлагал сходить в храм. И я помню, что как-то мы едем в метро, и я говорю: «Слушай, умом я понимаю, но сердце пока не отзывается». Ну, такое бывает.

К. Мацан

— Да.

В. Рулинский

— И я откровенно ему об этом говорил. Я ждал вот этого сердечного чувства, потому что я не мог до конца это понять без того, чтобы всем своим существом отозваться. Но при этом я помню еще ощущение, а я был и есть человек, страдающий от тщеславия и гордости, и я помню, что когда ребята меня как-то старались, ну, «пойдем с нами в храм», я сходил один раз, но потом я решил, что нет, я все-таки сам, должен сам, чтобы без этого всего влияния, сам должен дойти до всего. И сам начал ездить, знакомиться, в разные храмы начал ездить. Я помню, у меня было такое лето, я как раз на стажировку в «Коммерсант» пошел, и каждый день я читал Евангелие в качестве такого внутреннего ознакомления, еще не до конца приняв для себя и сделав определенные выборы. И одновременно читал Ницше. Почему-то тогда я решил, что надо читать и то и другое. Слава Богу, что...

К. Мацан

— Это журналистская такая школа — все мнения выслушать. (Смеются.)

В. Рулинский

— Да.

К. Мацан

— Евангелие и антихристианин Ницше. Чтобы все точки зрения были представлены.

В. Рулинский

— Да. Слава Богу, что это была книга, мне кажется, одна из лучших у Ницше — «Рождение трагедии из духа музыки». Ницше здесь не совсем традиционный Ницше...

К. Мацан

— Это ранний Ницше, который еще не до всех своих выводов поздних дошел.

В. Рулинский

— Да. И слава Богу. Потому что книга, действительно, очень глубокая и во многом повлиявшая на развитие художественной эстетики ХХ века. И она тоже очень многое до сих пор, какие-то вещи объясняет в культуре. И в итоге, это был такой процесс очень, скажем так, не быстрый с моей стороны. Но всё изменила поездка в Германию.

К. Мацан

— Расскажи. Я так понимаю, там было знакомство с православным монастырем.

В. Рулинский

— Да. Но это было не сразу. Я помню, что когда я отправлялся в Германию, я уже, по-моему, один или два раза в Москве причастился, и уже внутреннее духовное было такое переживание. И я помню, перед поездкой я просто помолился Богу: «Господь, помоги мне», — потому что я первый раз в Германию, мне только 19 лет, и языка я толком не знаю...

К. Мацан

— Ты ехал, как студент по обмену.

В. Рулинский

— Да, студент по обмену. На 4 месяца. Причем совершенно неожиданно. Я немецкий вообще не хотел учить. Ты, наверное, знаешь — назначают язык, и дальше уже делай с этим, что хочешь. Так получилось, что на втором курсе, когда ты еще только один год учил язык, тебя отправляют на стажировку в страну, где тебе нужно изучать политологию, философию, то есть...

К. Мацан

— И еще в Германию, в такую страну с философской культурой, дай Бог.

В. Рулинский

— Да. И, надо сказать, я был совершенно не подготовлен. И малец, вообще ничего о жизни не знающий. Как выяснилось потом, я даже толком не смог договориться о бытовых вещах — чтобы меня кто-то принял там, чтобы там было готово общежитие. Я просто ехал в никуда, как оказалось. Я всё это уже потом на опыте испытал. Там получилось так — я сел на самолет, прилетел в Штутгарт, это ближайший большой город к Тюбингену, где мой университет находился. Был вечер, я помню, состояние было ужасное — в том смысле, что я очень сильно переживал, не поел в этот день, и меня мутило, ужас. Надо сказать, что когда я прилетел в аэропорт, куда садиться, что делать? — какой-то автобус я все-таки нашел до Тюбингена. Но куда ехать — ночь уже наступает, уже темно, — я совершено не представлял. Да еще и просто физически мне плохо. И в этот момент оказывается, что в автобусе едет со мной, рядом буквально сидит и спрашивает, задает мне вопросы профессор математики Виктор Вадимович.

К. Мацан

— Русский.

В. Рулинский

— Да, русский. Он в Тюбингене работает. И, видимо, у меня был совершенно какой-то зеленый вид, и он говорит: «Ну, давай, ко мне». Потому что выяснилось, что я не знаю, куда ехать, не знаю адреса, не знаю, где я буду сегодня ночевать, денег особенно у меня нет. И я в таком состоянии, конечно, тяжелом. Он меня приютил, к себе отвез на машине в свой дом. Угостил ужином, положил спать. Мы обсудили с ним Рахманинова, которого, как оказалось, мы вместе... А потом он сначала отвез меня утром в студенческое управление. Еще надо сказать, что у него была беременная жена, и жена не очень была рада, что такой гость образовался на горизонте. Так что это подвиг с его стороны был. Потом он отвез меня сначала в одно место, договорился, чтобы меня там приняли, чтобы меня как-то устроить. Потом в управлении по общежитию выяснилось, что там места для меня нет. Они меня спрашивают: «А вы получили подтверждение о том, что вас готовы принять?» — «Нет, не получил. Я думал, что это само собой». — «Нет-нет. Мест нет». Он подходит и говорит, что он профессор математики здесь в Тюбингене. Место нашлось. И так далее. То есть он меня устроил по всем направлениям. И когда он меня оставил в центре города, когда у меня уже всё устроено, вещи все разложены и я могу жить, и я тут понял: Господи, слава Тебе. Это, действительно, удивительно... ну, Господь именно помог.

К. Мацан

— Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Так, что было дальше?

В. Рулинский

— А дальше я понял, что надо просто срочно бежать благодарить Бога. И сразу начал искать, где ближайший храм. Оказалось, что ближайший храм непосредственно в Тюбингене. И это удивительное место, удивительное. Это фактически такое место, напоминающее катакомбы первых христиан — снимаемое у протестантов небольшое помещение с полусводами такими кирпичными, из фанеры такой иконостас, всё руками собственными сделанное, потому что общинка маленькая. И настоятель общины просто потрясающий человек — немец, по-русски не говорит ни слова. Немножко по-церковнославянски пытается. Отец Павел, который пришел к вере из протестантов. Он в Париже учился, и Господь коснулся его сердца, когда он зашел в один из православных храмов. Он специально поехал в Россию, чтобы его рукоположили. И просто излучающий любовь такой старец. Это фантастический опыт соприкосновения с верой, которая вселенская, когда Господь касается сердца человека, и всё, все вопросы снимаются. Вот так было с отцом Павлом — любое общение с ним это была радость. Он идет по храму, всегда спросит «как у тебя дела?», погладит, спросит. Исповедь он принимал на немецком, это было и для него и для меня испытание. Он пытался понять, мне что-то сказать на немецком языке, я пытался на немецкий перевести грехи не очень умело, поскольку, понятно, есть такие тонкости: какой-то грех ты, как общее понятие говоришь, а он ужасается, потому что я сказал какое-то понятие, а у меня более мелкая история. И, конечно, то, что меня, какого-то юнца, он еще и в алтарь попросил помогать ему. А я вообще ничего в храме не знаю. И это переживание такое, конечно, рай на земле. Как он служил, это просто фантастика.

К. Мацан

— Как его зовут?

В. Рулинский

— Отец Павел Золле. К сожалению, он уже в Царствии Небесном, я надеюсь. Он не с нами, он от рака умер. И, конечно, удивительная община была в Тюбингене. Там был замечательный староста храма, знаток древнекоптского, сирийского монашества. Он преподавал, занимался наукой в Тюбингенском университете. Он из Петербурга приехал. Он меня вводил в церковную традицию, и так это тонко делал, так аккуратно, предлагал мне что-то почитать. Он говорил: «Я сам мало что знаю, но вот здесь вот иконочки...» Рассказывал про храм. Это было фантастически, знаете, такая любовь — настоящая христианская, когда тебя ничего не заставляют, не принуждают, а просто делятся каким-то своим опытом маленьким, как он говорил. На самом деле, он знаток православия и глубокой духовной жизни человек. И при этом всё это так, любя. Такое было вовлечение в духовную жизнь через настоящую приходскую общину. Приходская община это не когда ты приходишь, ушел, и всё, забыли. Люди ехали из разных мест в этот приход для того, чтобы не просто помолиться, для них было важно еще общение. Для них каждый человек, член общины важен. И хозяйки привозили свое угощение, чаепития, общение после службы. Это была действительно жизнь общины, жизнь прихода. И вот в эту общину меня сразу Господь направил. Слава Богу, оказалось, что в Германии учились вместе со мной ребята, будущие священники, семинаристы из Белоруссии. Замечательная Настя, она сейчас супруга священника. Церковные люди моего возраста, с которыми мы нашили общий язык и сразу подружились.

К. Мацан

— Они тоже в этой общине были?

В. Рулинский

— Да. Они просто приехали раньше, тоже учились в Германии в Тюбингене. Сейчас оба моих друга они священники. Один на Кипре, другой в Белоруссии. Настя — супруга священника, они в Германии. И до сих пор мы поддерживаем связь, конечно. И, знаете, это было бесконечное общение любви, вот такой дружбы настоящей. Как, знаете, у меня было такое ощущение, что Господь тебя просто берет и в такой кокон любви, тебя оберегает от всего и дает тебе просто невероятный опыт переживания настоящей веры, настоящего общения, дружбы, любви, это просто что-то невероятное. И, конечно, я, как неофит, начал проглатывать книжку за книжкой. Там была библиотека при храме. Естественно, «Афонский патерик», «Слово о смерти» Игнатия (Брянчанинова). Всю литературу, даже самую подвижническую, я проглатывал, потому что всё, душа отозвалась — вот это ощущение переживания встречи с Богом состоялось. Я не знаю, в какой момент, но ты это переживаешь, летаешь на крыльях что ли. И это было не один день, это были месяцы. И, конечно, одним из самых ярких впечатлений была поездка в монастырь. Как у меня это было. Когда читаешь подвижническую литературу, думаешь: монахи, как это — монахи? Это такие люди, с ними пообщаться, увидеться — это что-то невероятное. И тут Новый год. А у меня денег особо не было приехать обратно в Россию, домой вернуться. Поэтому в Германии надо где-то встречать. Но я один. А друзья все разъехались по своим. И я подумал: надо на Новый год в монастырь поехать, монастырь в Мюнхене есть, рядом же.
И поехал, и получилось, что это... так сложилось, что монашеская жизнь для меня стала тем образом, который я увидел там, потому что это было невероятно, невероятный опыт. Это монастырь Иова Почаевского в Мюнхене, на окраине Мюнхена, связанный с традицией еще тех монахов монастыря Иова Почаевского, которые эмигрировали в результате революции. Сейчас там наместник — владыка Марк, митрополит Берлинский, который окормляет и великобританскую паству и европейскую. И является как бы вторым человеком в РПЦЗ. Но это я уже узнал потом. Он — обычный монах, там он просто среди равных, он, естественно, архиерей, но он себя ведет, как монах. В 3.30 подъем у братии, Афонский устав.

К. Мацан

— Ох.

В. Рулинский

— Да-да. И он приходит раньше всех. То есть ты приходишь в храм где-то в 3.45, а он уже кладет земные поклоны в этот момент у икон, поет на клиросе вместе со всеми. Он кушает на трапезе меньше всех. У всех горячая еда, а у него только салатик или что-то. Наверное, вы представляете владыку Марка, он, в силу сложения...

К. Мацан

— Аскетичный, худой.

В. Рулинский

— Да. И потом я это узнал, что когда ему предложили архиерейство, он сказал: «Да. Но если мне позволят жить в монастыре, и позволят мне жить монашеской жизнью, настоящей монашеской жизнью». И, конечно, сам монастырь. Там братия человек 7-8 было, они из разных мест, из разных стран — русские, немцы, и такая настоящая любовь, внимательное отношение друг к другу. И, конечно, вовлечение в жизнь монастыря — ты приезжаешь туда, и ты становишься частью братии, ты вместе с ними все послушания проходишь, кушаешь. И это, конечно, для меня... Я помню, маме тогда звонил и говорил: «Мама, тут такое место, такое замечательное, в монастыре». Рассказываю, рассказываю, и слышу там всхлипывания на том конце.

К. Мацан

— Почему?

В. Рулинский

— Ну, как сказать...

К. Мацан

— Мама испугалась, что ты в монастырь уйдешь?

В. Рулинский

— Мама же хочет что от ребенка? Чтобы детки были — всё вот это. Конечно, когда ребенок с таким упоением рассказывает про монашескую жизнь, то...

К. Мацан

— Испугалась.

В. Рулинский

— Я помню, у меня такое желание — подходил к игумену, говорю: «Батюшка, давайте я здесь останусь». Он говорит: «Так, подожди», — начнет рассказывать про искушение монашеской жизни, что это тяжелый путь. Ну, я помню, что сама Германия это глоток свежего воздуха для меня был. А здесь не то что глоток свежего воздуха, а просто тебя переполняет от свежего воздуха. В монастыре, конечно, это место, где даже непонятно, зачем возвращаться в мир? Я помню, вернулся тогда с ребятами из общины, которая сформировалась из круга друзей, учеников Андрея Борисовича Зубова, я с ними общаюсь и говорю: «Я никак не могу понять: если есть монастырь, и если есть монашеская жизнь, почему все в монахи не уходят? Я никак не могу понять, объясните мне, пожалуйста». Для меня это действительно было загадкой.

К. Мацан

— А как ты сейчас для себя на этот вопрос отвечаешь?

В. Рулинский

— Наверное, разные пути же есть у человека. И кто-то, действительно, ему лучше спасаться в браке, но просто, наверное, это не каждому дано. Мой духовник, отец Георгий Бреев, Царствие ему Небесное, говорил, что призвание должно быть, а не просто, что человек где-то почувствовал, что у него такое там...

К. Мацан

— К монашеству призвание.

В. Рулинский

— Да, к монашеству. Это еще Господь должен призвать. Это потом, может быть, ты понимаешь, а когда ты на крыльях летаешь, то тебе кажется, что все должны быть монахами. Если ты христианин, ну как быть не монахом? Это же такая радость, это благодать такая. Но с опытом это понимаешь, потому что, конечно, это всё не очень просто.

К. Мацан

— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, что сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению. У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению. Напомню, что говорим мы, как это ни парадоксально, не о работе Василия, а о пути к вере и в вере. Это потрясающе интересный рассказ. Несмотря на то, что мы с тобой давно знакомы, я большей частью ничего из этого не слышал никогда от тебя. И сейчас вместе с нашими слушателями узнаю и про этого священника в Тюбингене, и про небольшую общину и так далее. А вот ты говоришь, что познакомившись с жизнью монастыря и погрузившись в мир именно церковной общины, летал на крыльях. А как потом уже, когда возвращаешься в мир, возвращаешься в Россию из Германии, как тот прежний опыт оценивается? Ведь многие через такой период неофитского пыла, неофитского летания проходят, и вот что это? Тяжело ли потом возвращаться? Потом это просто проходит? Ну, вот, была вспышка — прошла, осталась в памяти и теперь согревает? Или это, если угодно, вопрос, а как мне после этого в миру быть, если там так? Как мне свой путь в миру найти тогда?

В. Рулинский

— Да, вопрос очень правильный. Я помню, когда в Германии переживание такой встречи с Богом у меня было, было четкое ощущение, мысль возникла. Я помню, перед тем, как я поехал в Германию, я помню, была реклама на метро «Университет». Ну, ты помнишь, из общежития мы все время ехали... Правда, по-моему, ты не жил в общежитии.

К. Мацан

— Я там много раз бывал.

В. Рулинский

— Едешь, и на метро «Университет» была большая растяжка про службу «Милосердие» — вступай в службу добровольцев или что-то такое. Причем удивительно, сейчас такой рекламы нигде нет. Именно была тогда, в тот момент. И я проезжал, проезжал, не особенно обращал внимание. И в Германии, когда ты приходишь к Богу, у тебя такая мысль: записаться срочно в службу добровольцев, когда ты вернешься в Москву. И это естественно. И первое, что я сделал, когда вернулся в Москву, это было то, что я пошел на собеседование, записался в службу добровольцев, начал ходить помогать.

К. Мацан

— А куда ты начал ходить?

В. Рулинский

— Был такой дедушка один слепой, ему требовалась помощь в бытовом плане, потому что у него с родными проблема и к нему никто не заходил. Он ничего не видел и у него квартира превратилась в то, что лучше даже не описывать, там была вообще беда. Ему была нужна помощь достаточно серьезная, он с разными проблемами. И потом еще в хоспис я начал... Но с хосписом не сложилось, меня на какие-то направления направляли, в общем, я перестал ходить. Ну вот, потихонечку-потихонечку начал ходить помогать. А как иначе? То есть, как сказать, это не то что интеллектуальное решение — ну, раз я христианин, значит... Даже не было мысли такой — просто какое-то естественнее желание. И вместе с ним еще одно желание было — тебе Господь дал в Москве общину, друзей — тех людей, которых ты недостоин, конечно, но все-таки. И ты должен, вот твоя община, чего ты вообще думаешь-то? Когда первые несколько лет ребята вокруг предлагали в храм сходить, вместе на какие-то мероприятия, а у меня как-то всё мимо было — знаете, когда ты еще не понимаешь, о чем речь...

К. Мацан

— Да-да.

В. Рулинский

— Это всё-таки сложно. А после возвращения сразу же я начал на лекции Андрея Борисовича ходить и больше общаться с ребятами. И в Крылатское ездить.

К. Мацан

— К отцу Георгию Брееву.

В. Рулинский

— Да. Надо сказать, отец Георгий, конечно, большую роль сыграл в каком-то моем приведении меня в чувство.

К. Мацан

— Я как раз про это хотел спросить. Опытнейший духовник, один из старейших и самых уважаемых авторитетных священников города Москвы. Я нашим радиослушателям напомню, что долгое время он был духовником священства Москвы, то есть московские священники, они, как священники, насколько я понимаю, должны время от времени приезжать на исповедь именно к конкретному духовнику. И вот отец Георгий был тем, у кого много лет священники московские исповедовались, а это статус, за человеком признается особый пастырский дар — дар разговора, дар духовного окормления. И вот, как встретил тебя — человека, летающего на неофитских крыльях? Что сказал? Я не прошу какие-то интимные детали излагать, это невозможно и недопустимо, но что это был за опыт? Как среагировал духовник на такой неофитский пыл?

В. Рулинский

— Это было конечно, постепенно... Отец Георгий, духовник большинства ребят, и самого Андрея Борисовича и большинства ребят, круга друзей МГИМО, и это было как-то естественно что ли... Для меня было важно, что он меня благословил помогать в алтаре. И в случае с отцом Георгием, по-моему, есть в каком-то житии святых описание такое, что пришли разные ученики к старцу и спрашивают у него. Один задает вопрос, другой задает вопрос, третий задает вопрос, а кто-то вообще не задает никаких вопросов. И потом у него спрашивают, а почему ты не задавал никаких вопросов, он говорит, что я вижу его и слава Богу, потому что это просто милость Божья. Нет, конечно, я задавал вопросы и задавал вопросы часто глупые. Я сейчас думаю: Господи, помилуй, зачем же я так мучил батюшку... Знаете, у неофита иногда такое в голове, такие глупые вопросы, но для батюшки всегда было важно. Наверное, часто сталкиваются с таким желанием неофита — бросить всё, вообще всё — и в семинарию, монашество, все дела. У батюшки всегда такой подход: надо закончить вуз.

К. Мацан

— Высшее образование получить.

В. Рулинский

— Да. Раз ты начал. И насчет семинарии он меня чуть позже благословил, потому что я внутренне для себя, ну, я боялся еще. Это было уже через лет 5-6, когда уже ты уже чуть больше понимаешь, духовная жизнь она не такая простая, как кажется неофиту. Да и ты понимаешь, что это путь тяжелый. И благословил он меня в семинарию поступать не сразу, а когда я уже больше созрел для этого, как он увидел, наверное. Я могу сказать, что с батюшкой самое ценное — это его предстояние перед Богом, потому что когда ты видишь это, когда ты видишь, как человек живет, как он... Понятно, молитва, Литургия — это бесценный опыт, и еще, конечно, проповедь. Для меня очень важно было то, что он всегда говорил о том, что человека возвышает. Он никогда не говорил, практически никогда, за исключением, может быть, таких важных моментов, как в дни Великого поста, здесь понятно. Но прежде всего то, что человека возводит к Богу, то, что дает радость, то, что Господь это любовь. Мне кажется, этого не хватает нам — этого осознания, что Господь всех любит и что Он принимает каждого грешника, Он дает силы сопротивляться греху. И прежде всего это именно про радость, что христианство — это про это соединение с Богом. Это сложно как-то передать в двух словах, потому что это же его опыт, но я могу сказать, что у него был такой принцип — не говорить одного слова, не прожив этого. И это чувствовалось. Когда он произносил проповеди, он иногда, чтобы не выделяться, он какие-то вещи говорил о таких духовных вещах, совершенно обычному человеку недоступных, причем очень просто, из глубины опыта делился уже результатом этого, можно было догадаться чуть-чуть. Но это действительно был духовник, живший настоящей верой в Бога.
И, конечно, я уже сейчас жалею, что, может быть, не так много с ним общался, не так много спрашивал. Но все-таки при этом было ощущение, например, стоишь на исповеди, много-много вопросов тебя раздирают, то, то, то... Подойдешь, а каких-то вопросов уже нет, всё и так понятно. Вроде как да, ну, а что здесь... В общем, такое тоже было. Батюшке благодарен за это ощущение. Мне кажется, что Господь ведет — Он дает тех людей, кто рядом с тобой, просто фантастические люди. И, конечно владыка Пантелеимон (Шатов), мой начальник непосредственный. Когда батюшка узнал, что я хочу, есть такое желание пойти в отдел к владыке (его только туда назначили), он очень поддержал.

К. Мацан

— А была история, я помню, кто-то рассказывал из общих друзей, что ты пришел на собеседование к владыке Пантелеимону, и тот спросил: «А вы благословение духовника брали на то, чтобы идти работать?» И ты сказал: «Нет, не обсуждал этот вопрос». И владыка Пантелеимон спрашивает: «А кто духовник?» И ты говоришь: «Отец Георгий Бреев». — «А, ну, тогда понятно. Что же вы с этого начали?» Было такое?

В. Рулинский

— Да, именно так и было. И он сказал: «Ну, если отец Георгий духовник, тогда завтра можешь начинать работать». (Смеются.)

К. Мацан

— Так и сказал? Потрясающе. А ты же чуть ли не просто в интернете вакансию нашел?

В. Рулинский

— Да, совершенно верно. Мне не верили. На самом деле, почему-то у меня не было ощущения, что надо идти работать в церковь. То есть я, конечно, в Церкви уже был, но именно работать в церкви, как-то не было такой мысли. Мне мама говорит: «Смотри, вакансия». А там было: Свято-Димитриевское училище сестер милосердия, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности... Ну, какие-то слова такие. Я понимаю, что должность какая-то очень важная. Я малец, после института — ну, куда мне? Мама говорит: «Ты сходи, а вдруг? Сходи». — «Ладно, схожу». А потом Владимир Романович тоже удивлялся, что так получилось, что я именно в Синодальном отделе по благотворительности, хотя Владимир Романович для меня это тоже человек огромного значения.

К. Мацан

— Он удивлялся почему? Что в отделе именно по благотворительности, а не в информационном, в профильном?

В. Рулинский

— Да. На самом деле, конечно, милость Божья с владыкой Пантелеимоном работать. И с Владимиром Романовичем. До сих пор всегда все важнейшие вопросы вместе с ним решаем, я советуюсь с ним и для меня он тоже, можно сказать, такой профильный руководитель, наставник. Безусловно, это соединение... Вы знаете, я думал об этом, что изначально, если говорить про работу — это же служение, в любом случае для христианина это служение. А здесь сложилось так, что во всей вселенной, вот так получилось, нет просто другого места и более идеально подходящего, чтобы соединение профессионального, того, что ты получил в течение своей жизни...

К. Мацан

— На факультете журналистики, да.

В. Рулинский

— Факультет журналистики МГИМО. Это соединение того, что ты служишь Богу, это Церковь, и это добрые дела — то, что ты непосредственно помогаешь, рассказываешь, призываешь людей к этому — это соединение трех вот этих направлений в одной должности. Представляете? То есть, если так представить — Господь настолько милостив, что эта должность появилась именно с владыкой Пантелеимоном. Я благодарю Бога, потому что лучшей должности, лучшего направления деятельности даже представить невозможно.

К. Мацан

— Я такую историю где-то слышал, тоже как-то рассказывали в кругу общих знакомых, что девушка пришла к духовнику просить благословения устроиться на работу в Синодальный отдел, то есть в церковное министерство. А мы понимаем, что много искушений, там тоже люди в любом церковном министерстве. И очень легко разочароваться, потому что ты вроде идешь служить Богу, казалось бы, в церковную структуру, и сталкиваешься там с теми же непониманиями, трудностями, проблемами с коллегами. И вроде ты ждешь высокого, а встречаешь обычную жизнь — легко разочароваться. Но когда духовник у этой девушки спросил, а в какой отдел? Она говорит: «Я хочу в Синодальный отдел». — «Синодальный отдел? Зачем это тебе надо? Это что-то странное». Смотри, веру не потеряй, грубо говоря. «А в какой отдел?» — «По благотворительности». — «А, по благотворительности, к владыке Пантелеимону. Ну тогда, конечно, можно. Тогда хорошо». А ты с такого рода трудностями встречался? Что вроде идешь в церковь работать, а сталкиваешься с жизнью, с непониманиями — это тот же человеческий коллектив, и везде люди.

В. Рулинский

— Ну, конечно, все мы люди, и у всех есть грехи. Но я могу сказать, знаете, владыка Пантелеимон, некоторые, наверное, меня могут заподозрить: ну, пресс-секретарь, понятно... А я просто от сердца это говорю — владыка всё это покрывает своей любовью, все люди, которые трудятся рядом с владыкой, они трудятся, знаете, что ли, если человек пришел ради денег, ради карьеры, ради собственного чего-то, он у нас не задержится. То есть все люди как-то подобраны, как-то так складывается, что они про одно все, и это дает невероятную радость, это служение. Даже те люди, которые как-то соприкоснулись и почему-то ушли, они все равно, у меня опыт такой есть, они все равно остаются в нашей орбите, они все равно стараются помогать, стараются вместе с нами быть в каких-то проектах церковных. Потому что, знаете, иногда бывает что-то эмоциональное, где-то что-то не согласился, что-то такое, а потом все равно ты понимаешь, что такого света, такой радости нигде, ни в каком коллективе ты больше не получишь. И ты все равно тянешься. И, конечно, то, что я 11 лет тружусь, если меня Господь благословит еще какое-то время, и владыка не выгонит, то я бы здесь вообще до конца дней своих трудился. Мне кажется, что это замечательно просто — ты делаешь то, что сердце отзывается, ты действительно приносишь пользу людям, это дает тебе радость. И каждый день у тебя что-то новое, потому что пресс-служба это не рутинная работа, все время тебе интересно, это фантастически замечательный опыт. Я могу сказать, что все коллеги, у владыки подчиненных и направлений работы очень много, в больнице святителя Алексия 400 человек, в службе «Милосердие» тоже 400 человек, в отдел благотворительности больше 50. И еще училище сестер милосердия — можно перечислять очень долго.

К. Мацан

— Маленький город такой, райцентр.

В. Рулинский

— В каком-то смысле. И все социальные отделы епархии, все социальные проекты церковные, можно сказать, при нашей координации, общей поддержке работают. Это действительно такой передовой что ли отряд милосердия. Добровольцев у нас 800 человек, сейчас в красные зоны записались добровольцы. Владыка бывает по всей стране, мы в Екатеринбурге сейчас были, в Пензе, всех зовет в добровольцы красных зон, потому что сейчас это передовая, они там особенно нужны. Вы знаете, это поразительно, какие люди замечательные. Я все время думал, за что меня Господь с такими людьми рядом, они просто какие-то... Ну ладно, не буду сильно их захваливать, но это какие-то фантастически замечательные люди рядом.

К. Мацан

— Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». А в каком году ты пришел в отдел работать?

В. Рулинский

— В 2010-м, это были пожары...

К. Мацан

— Я как раз к этому и хочу обратиться. Ты же пришел и на тебя сразу обрушился, как бы мы сказали, информационный повод, который нужно отрабатывать. Причем, я думаю, мы все понимаем, что человек закончил ВУЗ, даже по профильной специальности — журналистика или пиар, но все равно эти знания во многом теоретические. Потом ты попадаешь в реальный мир. И есть база, но все равно нужно на ходу учиться уже работать. Как бы ты ни был хорошо образован, какие бы ни были прекрасные учителя, они у нас были прекрасные, все равно работа «в поле», на практике — это то, чему учишься в бою. И тебя сразу в бой поместили. Что это был за опыт?

В. Рулинский

— Конечно, это был очень волнительный опыт. Меня еще толком не назначили в должности, и уже сказали «иди, работай». При этом в первый же день приезжает съемочная группа Первого канала, НТВ и Россия-1. Ну, или на второй день. Владимир Романович, естественно, поддержал, мы с ним созвонились, естественно, это не моими трудами, не подумайте, что это я. Конечно, это Владимир Романович. Но их надо было принять, все эти съемочные группы, всё правильно организовать, дать правильные комментарии, всё это надо было организовать хорошо. А у нас вокруг отдела было просто огромное количество людей, приходили с утра до вечера — паковали посылки, которые отправляли погорельцам в горевшие поселки в Центральной России. Сами добровольцы привозили это на машинах, сами развозили, мы это всё координировали. Это был действительно такой центр распределения помощи всем, кто пострадал от пожаров 2010-го года. Москва в смоге, 35-40 градусов, чрезвычайная ситуация была. И приезжают съемочные группы. И я, если честно, как-то не сильно переживал что ли, как-то сразу включился в работу, и как-то оно было естественно для меня. Конечно, чисто профессионально я понимал, что некоторые вещи профессионально я недотягивал. В опыте ты учишься потихонечку, действительно, это была такая учеба через непосредственную практику. Это бесценный опыт, конечно. Когда внимание всех федеральных СМИ к твоему направлению работы, конечно, это заставляет сразу как-то более профессионально к этому подходить. Я благодарен, конечно, Владимиру Романовичу. То, что он делает, помогает развитию информационного нашего служения, конечно, это очень важно. И я до сих пор всегда прибегаю к его помощи, это, действительно, большое дело.

К. Мацан

— А за эти годы работы в Церкви именно в теме социальной деятельности и благотворительности, что для тебя стало самыми большими открытиями, откровениями? Опыт же копится, какие-то вещи замечаешь, понимаешь и твой взгляд на Церковь в целом, ну, не в целом, а на Церковь, как организацию из людей, и на их работу и на социальные проекты, он совсем иной, нежели чем, например, тех, кто со стороны наблюдает, тех, кто не погружен ежедневно в эту работу. Что самое важное?

В. Рулинский

— Прежде всего, я вижу людей, и я вдохновляюсь их опытом веры, опытом служения. Потому что большинство церковных социальных проектов, мы говорим, конечно, сейчас про крупнейшие церковные социальные проекты, но, в принципе, и самые маленькие приходские добровольческие инициативы или кормление бездомных, это тоже про такие же мотивы. Это именно стремление как-то ответить Богу на призыв быть христианином, просто быть христианином — не то что быть каким-то великим христианином, а просто быть христианином, потому что иначе как быть христианином? А есть, конечно, такие замечательные люди, я просто преклоняюсь перед ними. Вот мы с владыкой недавно вернулись из Пензы. Мария Львова-Белова, это невероятный человек. Когда я познакомился с ее проектом, я первым делом в Пензу привез, вместе со мной поехала спецкорреспондент «Коммерсанта» Ольга Алленова — не с пустыми же руками ехать, надо сразу привезти человека, который сделает хороший материал. И я помню, что фантастическое сразу ощущение, что человек живет настоящей верой, для нее служение людям с инвалидностью, всем обездоленным, всем тем, кто в интернате в этих ужасающих условиях живет, чтобы их оттуда вызволить. Мария отдала свой дом, она организовала строительство просто с нуля еще одного дома для более тяжелых людей с инвалидностью. Она попросила у Медведева на совещании, ну, человек из региона, ничего не имеющий, просто у нее горение такое, она попросила: «Дайте, пожалуйста, денег на строительство еще одного дома». У нее сейчас «Новые берега» появились, там уже 7 домов построено. И люди со всей страны едут, потому что это уникальное единственное место, где люди с инвалидностью, которые хотят творчески развиваться, что-то делать, они могут там это делать.

К. Мацан

— Да, это важно, что это не просто дом по уходу за инвалидами, а место, где люди с инвалидностью живут, занимаются творчеством. То есть они живут — это главное слово. А Мария Львова-Белова создает эти проекты, в которых люди с ограниченными возможностями остаются людьми.

В. Рулинский

— Да. И более того, когда заканчивается какой-то срок, необходимый для адаптации в этом мире, когда человек уже понимает, что он может что-то делать, он может зарабатывать деньги, ему помогают квартиру оформить, там сироты в основном. Он выходит, у него есть своя квартира, у многих своя машина. Они выходят замуж, женятся, и живут настоящей жизнью, нормальной жизнью. Конечно, Маша для них такая «мама», все равно, когда что-то случается, они ей звонят. Но тем не менее это не про то, что в гетто их... И таких проектов много. Например, Юлиана Никитина. Наверное, знаете «Центр социальной адаптации святителя Василия Великого» в Петербурге, пока единственный в стране центр, где помогают таким подросткам, которые иначе бы попали в колонию. А там с ними занимаются, там невероятно творческая атмосфера. Петербург, совершенно замечательные люди занимаются самыми разными, всякими модными молодежными разными делами с ребятами, какими-то спортивными видами, с ними и репетиторы из разных стран занимаются. И стараются привить им другой взгляд на мир — не тот, который связан с лавочкой, пивком, семечками, а взгляд на мир в культурной столице. Преодолевая разные трудности через всякие походы многодневные, например, в Карелии, они становятся другими и больше не совершают повторных преступлений. Это идет от того, что в семье какие-то неполадки. Они работают с семьями.
И такие люди, как Юлиана Никитина, как отец Феодосий Амбарцумов, это просто фантастический человек — 10 приемных детей с инвалидностью вместе с матушкой они взяли. И с чего начиналось? Они ездили в интернаты по всей Ленинградской области и просто собрали волонтеров, чтобы рассказать им про веру, про то, что такое христианство. И они поняли, что надо еще больше дать — не просто приехать в интернат, потому что ты приехал в интернат и всё, а человек живет дальше той жизнью, которой он жил раньше. А нужно попытаться сделать что-то принципиально иное в его жизни. И так из волонтеров потихонечку начали, они сами решились взять вот этих детей с инвалидностью к себе в семью. Супруга отца Феодосия, по-моему, до того, как стала его супругой, она взяла на себя лично, у нее не было мужа, никакой поддержки, она двух детей с инвалидностью взяла под опеку. И вот таких волонтеров сейчас уже несколько, уже больше десяти, которые взяли именно в семьи детей с инвалидностью. Они живут в небольшой деревне, деревянные домики построили замечательные, и школы приемных родителей создаются. И таких замечательных людей можно столько перечислять, вот сколько у нас «Светлых вечеров», давайте каждый день...

К. Мацан

— По «Светлому вечеру» на проект.

В. Рулинский

— Да. И я не устаю про это говорить — это люди, которые дают настоящее ощущение христианства, ощущение веры, потому что, как митрополит Антоний, по-моему, говорил, что ты не можешь уверовать в Бога, если не увидишь на лице хотя бы одного человека отображение света Христова. И это действительно, не только у них на лице, они живут так — они живут, служа. И вот эта радость при этом, энергия невероятная, это, как сказать... Мое служение оно в каком-то смысле служебное — я просто немножко помогаю про этих людей, чтобы больше людей вдохновилось, чтобы больше стало таких проектов, чтобы свет Христовой любви распространялся. Понятно, что хотелось бы, чтобы таких людей и таких замечательных проектов становилось больше.

К. Мацан

— У меня есть вопрос. Он трудный и для меня. Я его часто задаю людям, которые приходят к нам — гости из того, что мы называем социальной сферой, особенно если это церковная благотворительность. Помню, как-то очень давно я брал интервью у владыки Пантелеимона, и спрашивал: «Сколько у вас волонтеров?» — Столько-то. «А это много?» — «Нет, это мало. Всегда нужно больше. То есть хорошо, что они есть, этого достаточно, но можно больше». Я говорю: «А как вы думаете, почему не все приходят? Почему не каждый приходит?» И он по-пастырски мудро на меня посмотрел и говорит: «А вы почему не приходите?» И я с этим вопросом с тех пор живу, и много лет. Вот ты говоришь, и я понимаю, о чем ты говоришь, когда ты описываешь этих людей и их служение, как ответ на призыв Бога быть просто христианином. Но тем не менее есть множество церковных людей, которые не принимают активного участия в каких-то благотворительных проектах. И если эту мысль до конца развивать, то нужно всё бросить и всем в хосписы, всем в волонтеры. Ты смеешься, но в принципе, почему бы и нет? Или может быть другой образ христианина? Что ты об этом думаешь?

В. Рулинский

— Я думаю, что в какой-то мере все равно каждый человек, просто у каждого своя вера. Каждый христианин призван. Потому что Господь же говорит «возлюби Бога» и «возлюби ближнего твоего, как самого себя» — две главные заповеди. И одна без другой никак. Любовь же по-разному может проявляться. Если человек, например, прикован к кровати, не может вставать. У нас есть в Екатеринбурге такие замечательные волонтеры, которые на инвалидной коляске. И все равно у них такое горение, желание есть, они говорят: «Можно мы будем просто операторами вашего колл-центра, просто звонки принимать, распределять добровольцев по заявкам». Как раз недавно Первый канал про них снимал, про помощь в пандемию, с одним из таких волонтеров общались. Я думаю, что вообще это служение может быть совсем не таким институционализированным, как у отца Феодосия Амбарцумова или у Маши Львовой-Беловой. Оно может быть и тихим, скромным. Даже, может быть, оно так и лучше, чтобы ты особенно про это и не говорил. Но при этом, знаете, когда ты приходишь в какой-то проект, учреждение, поскольку я с владыкой езжу, они сразу чувствуют — к человеку можно подойти, его как-то обнять, спросить что-то, или нельзя. Этот свет изнутри исходит, из души. Человека не обмануть. Даже домашнее животное не обмануть, оно сразу чувствует, в каком ты состоянии. И вот это внутренне состояние, когда ты из любящего сердца, просто понимаешь, что вся любовь, которую тебе дал Господь, всю радость, которую тебе дал Господь, она не для тебя. Она, конечно, для тебя в том смысле, что ты ее получил, но ты призван к тому, чтобы ты пришел в мир и поделился этой радостью — чтобы ты отдал это всем.
Это немножко про тот талант, который мы получаем и можем его закопать, конечно. Наверное, да, можем. Но мне кажется, здесь талант можно трактовать не только в том плане, что какое-то конкретное призвание, но и в том смысле, что вообще вера христианская, вообще эта радость Христовой любви, которую мы на каждой Евхаристии получаем, причащаясь, мы призваны прямо выйти из храма и отдавать. Потому что иначе это не христианство, иначе это просто какой-то комбинат религиозных услуг, понимаете. Очень хороший, организованный. Но мы же про служение миру, про служение людям. И вот не всегда эта мысль может быть разделяемой, я понимаю. Но мне кажется, что в этом смысле мы все призваны и миссионерствовать, мы все призваны рассказывать, у нас много направлений деятельности церковной есть, но, наверное, служение ближним в широком смысле этого слова — это прямо совсем неотъемлемая часть. Мы можем быть не совсем талантливыми проповедниками, не у каждого есть дар слова, не каждый может в социальных сетях, как известные батюшки, по 100 тысяч...

К. Мацан

— Зажигательно.

В. Рулинский

— Да. А просто тихо послужить, сказать слово... Знаете, когда про миссионерство говорят, ведь особенно в последнее время не верят словам, всё больше верят только делам, потому что сейчас у нас слова немного обесценились из-за того, что...

К. Мацан

— Много слов.

В. Рулинский

— Да, такой информационный шум. А если ты делаешь, и даже, может, ты не сильно горишь желанием что-то об этом рассказывать. Ведь это люди чувствуют, когда ты это ради дела делаешь, или когда ты ради того, чтобы где-то написали, это делаешь. Здесь для меня, как для пресс-секретаря, тоже большой вопрос: где найти эту грань, меру, когда ты призываешь к добрым делам — ты должен все-таки рассказывать, но при этом не перейти эту грань, чтобы не получилось, что у тебя информационная часть впереди самого дела. Но вроде как стараемся, чтобы было...

К. Мацан

— А какой-то критерий ты для себя нашел? Или это всё на уровне ощущений?

В. Рулинский

— Пока на уровне ощущений, я не знаю насчет критерия...

К. Мацан

— Может, его и нет?

В. Рулинский

— Может, его и нет, да. Здесь просто идем от потребностей. Знаете, когда батюшек не пускают в красные зоны, мы же не специально начали информационно рассказывать про это служение. Если бы нас пускали, может быть, про это знало бы меньше людей. Но поскольку их не пускали, поскольку люди умирали без причастия в очень сложных условиях в реанимациях, это же действительно большая беда. А начали рассказывать, попросили друзей, коллег как-то поддержать, в том числе таких, как Борис Корчевников и других наших замечательных православных, и как-то получилась, что эту тему услышали, узнали про нее. Или, например, денег нет, надо начать рассказывать. Конечно, нельзя сказать, что это какая-то продуманная информационная кампания, конечно, мы планы тоже составляем, какие-то планы у нас есть. И про развитие мы думаем. Но, наверное, самое яркое, что призывает, это когда есть конкретная нужда, конкретно вот сейчас передовая — это люди, которые умирают, потому что нет времени у персонала подойти к каждому и покормить, хотя это нужно, чтобы он выздоровел. Нет времени у персонала, чтобы поменять памперсы в красной зоне, вот прямо сейчас. И не только в Москве, по всей стране переполнены больницы. Это, как сказать, это то, что вопиет к нам всем, как христианам, своей болью. Поэтому владыка, когда в Пензу прилетел на освящение храма у Марии Львовой-Беловой, он первым делом пошел не куда-нибудь, а именно в красную зону главной инфекционной больницы области. Приезжает на встречу социальный работник и говорит, что «я сейчас был в красной зоне, и я чувствую, что на душе иначе, потому что я все-таки послужил, я хоть что-то сделал для этих людей, потому что они изнывают от того, что не хватает им внимания, психологической поддержки». Вот если говорить именно о том, что вот сейчас нужно, оно более действенно что ли.

К. Мацан

— Вот и наша программа выходит в разгар локдауна. И сейчас те слова, которые ты произносишь, пересказывая призыв владыки ко всем волонтерам, кто хочет, кто может быть волонтером и готов пойти послужить, помочь людям в красной зоне, они сейчас звучат просто как никогда актуально прямо в эти дни. И, к сожалению, наверное, надо сказать «к сожалению», что актуальность этого призыва будет сохраняться еще достаточно долгое время.

В. Рулинский

— Врачи говорят, что ковид может совсем не уйдет от нас. Может быть, всякими вакцинами и лекарствами можно будет его угрозу снизить, но, может быть, он останется, как грипп, что-то в этом роде.

К. Мацан

— Видимо, останется, как какая-то болезнь, с которой мы научимся жить. Но пока мы учимся только. И пока сейчас этот призыв к волонтерам для красных зон очень актуален. И мы про это делали программу с владыкой не так давно на радио «Вера». И это показывает, что по-прежнему ситуация остается тяжелой. И мы, во-первых, всех призываем к бдительности, к соблюдению всех мер безопасности, которые нам предписаны просто ради ближних, ради себя.

В. Рулинский

— И призываем записаться в волонтеры, на сайте www.miloserdie.ru можно найти эту информацию и заполнить анкету.

К. Мацан

— Спасибо огромное за наш разговор, фантастически интересный. Повторюсь, несмотря на то, что мы с тобой давно знакомы, я многих вещей не знал. Спасибо за рассказ, он очень согревает — о том, как вера и жизнь, в общем-то, это одно, как это проявляется в делах, и о том, как Господь премудро ведет и всё устраивает. Спасибо огромное. Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению, был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан. До свидания.

В. Рулинский

— До свидания.