«Путь к вере и священству в Советские годы». Архиеп. Бакинский и Азербайджанский Александр - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Путь к вере и священству в Советские годы». Архиеп. Бакинский и Азербайджанский Александр

* Поделиться

У нас в гостях был архиепископ Бакинский и Азербайджанский Александр.

Мы говорили о пути к священству и служении владыки Александра в непростые годы гонения на Церковь при Советском Союзе. Владыка поделился своими воспоминаниями о времени, которое он провел на Ярославской земле, где и начался его путь к вере.


Ведущие: Алексей Пичугин и Ксения Толоконникова

А. Пичугин

— Здравствуйте, дорогие слушатели. «Светлый вечер» на светлом радио. В этой студии мы начинаем нашу традиционную программу — по четвергам у нас совместная программа с музеем и исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Директор музея — Ксения Толоконникова.

К. Толоконникова

— Добрый вечер, дорогие друзья.

А. Пичугин

— Я — Алексей Пичугин. Мы с удовольствием представляем гостя — сегодня у нас в программе архиепископ Бакинский и Азербайджанский Александр. Владыка, добрый вечер.

Архиеп. Александр

— Добрый вечер.

К. Толоконникова

— Не первый раз, у нас теплые связи складываются с Азербайджанской епархией. Помню, где-то с год тому назад у нас были бакинские священнослужители в нашей передаче. И мы очень интересно поговорили о жизни Церкви в Азербайджане в советский период. А сегодня у нас владыка Александр. Владыка, в каком году вас рукоположили? В 1975-м?

Архиеп. Александр

— Да, в 1975-м я принял монашество, был рукоположен в иеродиаконы и через несколько месяцев в иеромонахи.

К. Толоконникова

— То есть вся эта эпоха, которая является областью нашего исследовательского интереса, вся эта эпоха даже не просто прошла на ваших глазах, а вы были одним из таких значительных действующих лиц в эту эпоху. Вы в нее складывались как священнослужитель и затем уже как епископ. А в каком году вы родились?

Архиеп. Александр

— Родился я в 1952-м году в городе Ярославле. В жизни моей много было промыслительного и Господь, наверное, вел меня от рождения до сегодняшнего дня особыми путями, чтобы я потрудился перед Господом и проповедовал слово Божие во многих местах, в том числе и там, где мне сейчас приходится нести мое пастырское служение. Родился я и рос на территории Ярославского Спасо-Преображенского монастыря.

А. Пичугин

— И даже родились на территории.

Архиеп. Александр

— Вот этот момент сейчас уточнить я не могу.

А. Пичугин

— Но с рождения жили.

Архиеп. Александр

— Но до шестилетнего возраста жил именно в монастыре.

К. Толоконникова

— А там уже был музей в это время?

Архиеп. Александр

— Как получилось это? Дело в том, что на территории монастыря был организован сельскохозяйственный техникум. А моя покойная родительница была специалистом в области растениеводства, училась еще в довоенное время в Ленинграде и преподавала в этом сельскохозяйственном техникуме. И на территории монастыря бывшее здание ризницы было выделено под жилье для преподавателей. И вот в монастырской ризнице, на третьем этаже с круглыми окнами, прошло мое раннее детство. И, конечно, мое рождение там было очень знаменательным. Ярославль вообще город особенный, там сохранилось много памятников архитектуры, особенно церковной архитектуры, старинных зданий XVII, XVIII, XIX веков, сейчас это город, который входит в Золотое кольцо. А территория Спасо-Преображенского монастыря была вообще особенным местом. Во-первых, закрытый храм. Надгробья, кресты — всё это, конечно, первые детские впечатления. И когда мы в детстве забирались, заходили в эти закрытые храмы, на нас со стен смотрели лики угодников Божиих. И меня всегда удивляло, почему у них лица совсем другие, чем у моих тогдашних современников, не озлобленные, не спитые, не какие-то замученные, а спокойные, величественные, и очень добрые глаза. Длинные одежды, бороды. Всё это ставило передо мной много вопросов, но я еще не очень умел ставить эти вопросы. Конечно, большим развлечением было для нас в то время забраться на колокольную Спасо-Преображенского монастыря — по небольшой деревянной лесенке мы добирались до входа и затем пробирались на звонницу и ударяли в колокол. Ударим раз, ударим другой — люди вышли на улицу, начинают как-то реагировать жильцы этой Спасо-Преображенской обители закрытой, недействующей. Мы спрячемся, сидим, нам интересно, мы думаем, почему же так: мы ударили, а люди вышли. А что такое? Ну, пару раз, конечно, нас и шуганули. То есть сказали строго-настрого не лазить. В Ярославле есть замечательный музей Ильинская церковь, храм был построен в XVII веке, расписан замечательными иконописцами. И вот мы с родителями отправились в этот музей. И больше всего меня поразило, конечно, не великолепие иконостаса, сплошной ковер росписи тоже мало отражался в моей памяти, а вот фреска с изображением погребения Тела Христа Спасителя, Воскресение Христово, она меня очень заинтересовала. И я покойной родительнице своей задал вопрос: «А что это такое?» И она мне объяснила, что человек умер, его казнили, и его… То есть для меня это были совершенно непонятные вещи. И вот Его хоронят, опускают в могилу, а потом Он встал из этой могилы. Но поскольку с фактом смерти я на тот момент никак не сталкивался, но задуматься мне пришлось.

К. Толоконникова

— И сколько вам было лет?

Архиеп. Александр

— Я думаю, лет 5 было.

К. Толоконникова

— А ваша семья не была церковной?

Архиеп. Александр

— Мама преподавала, поэтому, конечно, она не могла проявлять никак.

А. Пичугин

— А на ваши вопросы, которые у вас, безусловно, в таком возрасте возникали?

Архиеп. Александр

— А вот на вопросы отвечал другой человек. Мне даже не надо было задавать вопросов. Дело в том, что, поскольку родители были заняты, я большей частью воспитывался у бабушки. Бабушка жила в Ростове Великом, в старом доме, который достался ей от наших предков. Иногда она приезжала к нам и практически до ее кончины, до 7 лет, я чаще всего воспитывался у бабушки — в доме, в этом старинном доме, в красном углу иконы в старинном окладе. Вот всё это у нас было. Лампадка — бабушка зажигала, молилась. И она, беседуя со мной, во-первых, дала мне первые нравственные уроки. Например, идем в гости, она мне говорила: «Ты смотри, молчи, меньше говори. Глупость свою не показывай». Вот я с тех пор научился больше слушать, но меньше говорить. А потом у святых отцов прочитал: «Многие пожалели о слове сказанном, даже очень добром. Но никто еще не пожалел о слове не сказанном». И вот бабушка мне рассказывала евангельскую историю, проповедь Христа Спасителя, призвание 12 апостолов. Всё это так ярко запечатлелось в моем сознании, что потом, когда уже я сознательно ходил в храм, в музеи, всё, что говорила бабушка, конечно, в моем сознании отразилось.

А. Пичугин

— А бабушка вас в церковь не водила?

Архиеп. Александр

— Водила. Но это не очень ярко в моем сознании помнится. А больше помнится другое. Когда на Пасху или на Рождество ходили в церковь бабушка, тетка, то я оставался в этом доме один. Накрыт стол с вкусными ароматами. Посты старались соблюдать, то есть, естественно, на Страстной неделе особо ничего не поешь. А тут накрытый стол, но почему-то кушать нельзя. И вот уходили в церковь, я один в доме, лампадка горит перед иконами. И мне думалось: а что же они там делают? Почему нельзя кушать? Но еще больше удивляло то, что приходили ранним-ранним утром после богослужения и разговлялись. И меня вот это поражало — почему нельзя есть и почему надо есть рано утром? Да еще такие вкусные вещи. Но время было особенное — кулич, яйца, еще что-нибудь такое легкое, то есть не так, как сейчас, не такие столы были. Но когда я чуточку подрос, то меня уже стали брать в церковь на Пасху, на Рождество. Но то, что я видел в тогдашних храмах, на всю жизнь запечатлелось в моей памяти, в моем сознании, как самое лучшее, что я видел в жизни. Во-первых, иконы, росписи на стенах. Полный храм людей, пение. Остались еще певчие старые, от старого архиерейского хора, который был в Ростове Великом в начале 20-х, 30-х годов.

А. Пичугин

— Они в конце 50-х еще были живы и пели?

Архиеп. Александр

— Живы и пели. И вот в Пасхальную ночь мы старались… Ну, в церковь попасть было невозможно — не было пропускных билетов, как в Москве. Всё забито битком. И мы становились…

К. Толоконникова

— А какой это был храм? Какой храм оставался открытым в Ростове Великом?

Архиеп. Александр

— В Ярославле действовал Федоровский кафедральный собор, или лучше сказать, Николо-Пенская церковь, это церковь Федоровского собора. Но туда было практически попасть невозможно, потому что всё было битком забито — на такой город один храм. Конечно, был храм в Крестах — Крестобогородский. Сейчас это город, а в моем детстве это было селение далеко за городом. А в Ростове Великом функционировало два храма: церковь в честь Толгской иконы Божией Матери, или ее чаще называют в народе Ивана Милостивого, потому что там почивают мощи Иоанна Власатого. И церковь Николы на Всполье. Вот эти два храма функционировали. Конечно, сейчас понятно, что это малюсенькие храмы. Я вспоминаю детство, когда попадешь на Пасху или на Рождество, перекреститься было невозможно — руки не поднимешь. И свечки в руках тоже приходилось держать очень странно. Поэтому во время Утрени мы становились на улице возле южного окна, оно как раз на клирос выходило. И было видно в окно, как священник выходил, менял облачение, христосовался с людьми, и певчие замечательные, остатки старого архиерейского хора.

К. Толоконникова

— И было слышно?

Архиеп. Александр

— Окно было открыто, жарко, на улицу звук шел, поэтому все старались выбрать такое замечательное место. Иногда ездили дальше, в храм на Вашке. Это был храм — стоял между Петровском и Переславлем-Залесским. Сельский храм, туда было безопаснее ездить. Иногда в Переславль. Но это другой вопрос. Дело в том, что, конечно, и мама как-то очень настороженно относилась к моим церковным устремлениям. И я очень быстро получил такой жизненный урок, что могут быть интересные последствия, не самые добрые. Я на Пасхе был в Ростове, приехал утром в Светлый понедельник. А двух моих одноклассниц не было на уроке. На следующий день опять тот же самый урок, как сейчас помню, урок физики. И преподавательница задает вопрос: «А почему вас вчера не было на уроке?» И эти две девочки отвечают: «Мы были у Коки». — «А кто такая Кока?» — «Ну как кто — крестная». — «А, крестная? У вас есть крестная?» И тут началось. И вот эта относительно молодая женщина, очень образованная, хорошо знала свой предмет, я благодарен ей за знание этого предмета, и вдруг она превратилась в ужасное существо — столько ненависти, столько злобы по отношению к детям. И столько ненависти к вере! Меня это очень потрясло. И я думал: как хорошо, что я не пошел в Ярославле, а уехал в Ростов. И как хорошо, что я никому не похвалился, что я был на Пасху в церкви. Ну, были еще несколько учеников, которые как-то делились. Кто-то знал, что я бываю в церкви, кто-то не знал. Но ситуация была вот такая.


А. Пичугин

— Я напомню, что в гостях у светлого радио архиепископ Бакинский и Азербайджанский Александр. Владыка, я хотел бы еще спросить. Сейчас очень многие ездят в Ярославскую область в Годеново, к Годеновскому кресту. А в те годы, в 50-е, в 60-е, в 70-е — были такие паломничества? И знал ли кто-нибудь об этом месте?

Архиеп. Александр

— Конечно. Про Годеновский крест знали, паломничество туда было. Я, каюсь, в детстве ни разу не был у Годеновского креста, но мои родственники мне рассказывали об этом кресте, о том, что люди туда ездят молиться, что этот великая святыня. Даже сейчас, когда едешь от Петровска до Годеново, дорога желает много лучшего, и нужен внедорожник для того, чтобы сейчас туда добраться. А представьте себе, что было в те годы. То есть люди с трудом добирались. Но благодаря этой изоляции святыня эта сохранилась.

К. Толоконникова

— И храм не закрывался, насколько я понимаю.

А. Пичугин

— Храм не закрывался. Перенесли крест из того храма, который закрыли. Вы рассказываете, владыка, про эти места — Ярославщина, село Вашка, ростовские два храма незакрывавшиеся. Я параллельно смотрю и узнаю, потому что для меня это родные места…

К. Толоконникова

— Это для всех родные места, потому что дорога за Лавру, дорога на Вологду, на Кострому через Ярославль — это родные места для многих.

Архиеп. Александр

— Переславль — это другая часть моей жизни. У меня там жила тетя с семьей, с мужем и детьми, сестра моей родительницы. Но получалось так, что мать болела, в больнице лежала, и мне приходилось подолгу жить в Переславле и даже ходить в школу. Она преподавала химию в средней школе № 1 города Переславля-Залесского. И владыка Анатолий, нынешний епископ Костанайский, у нее учился. Вот так интересно получается.

А. Пичугин

— А вы были с ним знакомы в советские годы?

Архиеп. Александр

— Нет. Только когда уже он…

К. Толоконникова

— То есть эта связь обнаружилась гораздо позднее, когда он сказал, что он учился у вашей тети.

Архиеп. Александр

— В Переславле тоже много сохранилось храмов. Горицкий монастырь — там замечательный музей. И была традиция в Переславле — 1 мая всей семьей идти в музей.

А. Пичугин

— А хороший музей очень.

Архиеп. Александр

— Хороший музей.

А. Пичугин

— Кстати, тут стоит сказать, что монастыря там с екатерининских времен не было, он был упразднен в годы секуляризации…

К. Толоконникова

— Там недолгое время когда-то жил архиерей Переславский.

Архиеп. Александр

— Да, он был превращен в архиерейский дом. Но были два или три архиерея, а потом…

А. Пичугин

— Там городские присутственные места были за этими мощными стенами.

Архиеп. Александр

— Там есть картины известных художников. Но главное сокровище переславских музеев — это, конечно, иконы из переславских монастырей и храмов. И вот, представьте себе, на протяжении нескольких лет на 1 мая мы идем, все рассматриваем, кому-то неинтересно. Мне было интересно рассматривать иконы, читать их описание. Потом я сам иногда на досуге в каникулярное время ходил в этот музей, более тесно знакомился. Конечно, было очень интересно забраться в Успенский собор. Он был закрыт, музей никак им не занимался. И если почему-то двери были открыты, мы, мальчишки, пробирались. Меня поражала эта красота — резной иконостас с ангелами, Царские врата в виде Тайной Вечери. Конечно, это очень впечатляло. Впечатляла меня и стасидия архиерейская, которая стояла в этом храме. Я думал: вот интересно, кто же здесь сидит и почему он сидит во время богослужения? Потому что мы стоим, а тут кто-то сидит во время богослужения. Такие вот вопросы возникали. Потом, уже будучи иеромонахом, я приехал и попросил директора музея открыть мне музей. Там же сохранились старинные престолы традиционные. Представьте себе, в советское время храмы закрыты — открыли храмы и престолы были ужаснейшие. Я, как архиерей, освящал храмы — иногда просто стоял обычный стол, а иногда два ящика, поставленные друг на друга, вот с такой картиной мне пришлось столкнуться. Я осматривал, как устроены были престолы в дореволюционное время. Сейчас уже, слава Богу, инструкции есть, эскизы есть, мастерские есть. А тогда это было очень интересно. Но опять, у нас была такая забава — мы забирались на колоколенку — не на большую колокольню, а на ту, которая смотрит в сторону Переславского озера. И там тоже висел колокол. И самой такой нашей забавой было ударить в этот колокол. Конечно, после третьего удара кто-то выходил на улицу и начинал грозить нам, но тем не менее такая забава была. Но поскольку в Переславле много святых мест, то сам для себя я устраивал паломничества: я шел пешком от железнодорожного вокзала. Как ни странно, в Переславле есть железнодорожный вокзал.

А. Пичугин

— Был.

Архиеп. Александр

— Он и есть.

А. Пичугин

— Здание, конечно, есть.

Архиеп. Александр

— Я шел по узкоколейке в Даниловский монастырь поклониться месту подвигов преподобного Даниила Переславского. Храмы все были закрыты. А потом шел в Горицкий монастырь, покупал билет в музей с одной целью, потому что там хранились мощи Даниила Переславского, чтобы можно было приложиться к его святым мощам. А потом Господь дал мне удивительную милость: я участвовал в освящении Троицкого собора Даниловского монастыря. Господь положил мне особую милость: мое детское впечатление, мои детские молитвы, мое паломничество превратилось в то, что преподобный Даниил призвал меня вместе с владыкой Кириллом Ярославским освятить храм Живоначальной Троицы. Другим паломничеством было паломничество в Никитский монастырь — место подвигов преподобного Никиты Столпника. Монастырь был в ужаснейшем состоянии, разорен. Но там галерея вокруг соборного храма, на ней сохранились росписи. И в моей памяти остались лики в полный рост святителя Петра митрополита, святителя Алексия, митрополита Московского. Эти лики мне очень-очень памятны. Конечно, их лик крайне отличался от тех лиц, которые нас окружали в то время. Потом в эту часовню, место подвигов преподобного Никиты, мы забирались, молились. Вся она была закопчена, она была в ужасном состоянии, но место подвига святого. И, конечно, с детства я рано познакомился с житиями святых. А первое житие, которое я прочитал в жизни, это было житие Димитрия Ростовского. И для меня этот святитель остался примером жизненного подвига на всю жизнь.

А. Пичугин

— Хотя он очень недолгое время… Он остался как Ростовский, потому что это была его последняя кафедра.

Архиеп. Александр

— Но в Ростове он оставил необычайную память о себе, и жители Ростова с большим благоговением почитают этого святителя.

К. Толоконникова

— Это так, его очень почитают в Ростове.

А. Пичугин

— Мы должны прерваться буквально на минуту, небольшой перерыв. Напомним, что архиепископ Бакинский и Азербайджанский Александр — гость нашей сегодняшней программы. Напомню, как всегда по четвергам, совместной программы с музеем и исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова — директор музея. И я — Алексей Пичугин. И через минуту мы вернемся в нашу студию.


А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что в гостях у нас сегодня архиепископ Бакинский и Азербайджанский Александр. Это совместная программа с музеем и исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Директор музея — Ксения Толоконникова. Я — Алексей Пичугин. Владыка вспоминает о жизни. Родившись в Ярославле, проведя детство на Ярославщине — мы говорим об этом периоде жизни владыки. А когда вы ощутили именно какую-то принадлежность к Церкви и желание Церкви послужить?

К. Толоконникова

— Да, я тоже этот вопрос хотела задать.

Архиеп. Александр

— Свою принадлежность к Церкви я начал ощущать с того времени, когда я сознательно стал молиться. У нас от дедушки ли, от старших дядьев и теток моих или от прадедушек, прабабушек было много дореволюционной литературы, и светской, и религиозной. И конечно, я рано начал читать Евангелие. Сначала на русском языке, было такое Евангелие — половина на русском, половина на церковнославянском. Самостоятельно стал изучать церковнославянский язык. И были такие небольшие книги по объяснению богослужения. Это не было такое, как Симеона Солунского, а были специальные издания, предназначенные для гимназий. Было написано, что это первый опыт учебника по богослужению — в картинках престол, жертвенник, сосуды…

К. Толоконникова

— Как у Серафима Слободского в «Законе Божьем».

Архиеп. Александр

— Да, в таком роде. В дореволюционных изданиях Никольского тоже есть такое. «Новые скрижали» в дореволюционных изданиях. Вот такие учебники…

К. Толоконникова

— У нас тоже есть такие экспонаты в музее. И, действительно, эти книги сохранялись в семьях в советское время.

Архиеп. Александр

— Потом, видимо, для гимназических — мои старшие дядья, один учился в гимназии, другой в реальном училище. А уже мои родители и другие тети и дяди, конечно, уже учились в советской школе. Краткая история Священного Писания, Ветхого Завета очень интересная. Я зачитывал, что называется, до дыр. И, конечно, старался молиться. Утренние молитвы, молитвы на сон грядущий. Старался выучить их наизусть, потому что не всегда была возможность нормально молиться, приходилось выходить на улицу.

К. Толоконникова

— А почему? Домашние относились как-то настороженно?

Архиеп. Александр

— Вы знаете, бабушка молилась, тетя молилась. А чтобы другие молились, я не видел. У них какая-то посиделка, какая-то встреча, какая-то своя деятельность. И вдруг я стою в углу и молюсь — это было бы нонсенсом, конечно.

К. Толоконникова

— И не принято было креститься, например, садясь за стол? Не было такого?

Архиеп. Александр

— Не было, конечно. И вот из всего, что окружало меня, а окружали стадион «Шинник», водные бассейны какие-то — много чего интересного было. Но меня интересовала только церковная жизнь.

А. Пичугин

— Но ваши сверстники, наверное, бегали на тот же стадион «Шинник»?

Архиеп. Александр

— Ну, и мне приходилось бегать.

А. Пичугин

— Вот вы говорите «приходилось». Приходилось или это было от сердца?

Архиеп. Александр

— Вы знаете, я вам скажу, что я любил бегать на лыжах. Мы занимались серьезно, в школе у нас несколько раз в неделю лыжный кросс был. И сами мы, дети, иногда соберемся вместе и шли на этот «Шинник». Гор не было в Ярославле. Трибуны были занесены снегом — для нас и трамплины получались, и всё что угодно. Вот, мы бегали, катались. На коньках приходилось реже, конечно, кататься, потому что на коньках кататься, надо идти на каток, а по двору не очень было удобно кататься или по улице. Поэтому реже. Но тоже приходилось кататься. Но какой-то интерес к лыжам был. А, конечно, хотелось больше заниматься и вопросами религиозной жизни, духовной жизни, изучением Священного Писания, изучением церковной архитектуры. Тогда в Ярославле, когда его включили в состав Золотого кольца, появилась литература, посвященная памятникам архитектуры, в основном, храмам. Это «Каменные сказы». Такой был ярославский писатель Рапов, если мне не изменяет память, «Каменные сказы». Появились рассказы об архитектуре Ростовского кремля, об архитектуре Переславля.

А. Пичугин

— Желтенькие книжечки «Дороги к прекрасному» тоже.

К. Толоконникова

— Такие небольшие книжки ыли тоже.

Архиеп. Александр

— Да. И они, конечно, больше привлекали мое внимание, чем что-либо другое. Конечно, мыслилось, хотелось, чтобы как-то жизнь свою связать с Церковью. Но жизнь связать можно по-разному — можно быть прихожанином, как сейчас принято говорить практикующим христианином, а можно и было стать священнослужителем. Тогда же у меня возникло какое-то устремление к монашескому подвигу. Изредка, где-то как-то я видел монахов. Я помню, в одной из наших поездок в Троице-Сергиеву Лавру, это не была паломническая поездка, а собрались несколько родственников, знакомых, мы поехали в Лавру. И как раз была Троица. Еще жив был Патриарх Алексий I. И выход его на балкон — это такое яркое впечатление. Ты где-то читаешь, что Патриарх Иов, Патриарх Гермоген — и вдруг живой Патриарх стоит. Это, конечно, очень впечатляет.

К. Толоконникова

— Много было народу?

Архиеп. Александр

— Да, очень много. Я еще застал то время, когда люди из Ростова, из Переславля пешком ходили в Троице-Сергиеву лавру. А почему? Я об этом знаю, потому что пришли к одним знакомым, они были люди очень убежденные, последовательные…

К. Толоконникова

— Набожные.

Архиеп. Александр

— Да. И иконы замечательные были в домах. Вообще, тогда в домах были такие замечательные иконы, сейчас в храмах таких икон не встретишь. И вот, вы знаете, они говорят: «Мы собираемся идти, — женщины, две сестры, — собираемся идти к преподобному Сергию». А я говорю: «А как вы идти собираетесь? Ехать надо». — «Нет, мы пешком пойдем». И я вживую столкнулся с этой традицией. И видел: едешь по дороге на автобусе, тогда личного транспорта не было, мотоциклы только, если кто храбрый был, мог садиться на мотоцикл. Приходилось и мне ездить, но не за рулем, конечно, а в качестве седока. И вот люди шли в Лавру пешком. И это памятно. И, конечно, посещение Троице-Сергиевой лавры, Троицкого собора — этот таинственный полумрак божественный, мрак видений. И эта сень, эти разноцветные лампады. Слава Богу, уже не одно десятилетие прошло с этого времени, как эти лампады веры теплятся над гробом преподобного Сергия. И те чувства, которые я впервые пережил в то время, они, конечно, очень запали глубоко в сердце и о многом заставили задуматься. И вот, слава Богу, что это чувство у меня всегда рождается, когда я бываю в Сергиевой лавре.

А. Пичугин

— А часто вам доводится бывать даже не в Лавре, а на родине, на Ярославщине?

Архиеп. Александр

— Пока родители были живыми, я несколько раз в год ездил, старался заботиться о них. Мама умерла, ей было 95 лет, скончалась она в стенах Толгского Введенского женского монастыря. Папа умер на 6 лет раньше. Когда мама осталась одна, перевозить ее на Кавказ — она бы климат не перенесла и поездку. Матушка игуменья Варвара, дай ей Бог здравия и спасения, я приезжаю, она говорит: «Я твою мать забрала к себе, пусть она живет у нас в монастыре». Выделили ей келью, поставили монахиню, медсестру по специальности, которая 20 лет проработала в доме престарелых. Она жила с моей мамой. Столько любви друг к другу и заботы, сколько у них было, слава Богу, что так сложилось.

К. Толоконникова

— Слава Богу.

Архиеп. Александр

— И мама умерла в стенах... И похоронены родители мои в селении Толгоболь. Когда с трассы поворачиваете к Толгскому монастырю, на холме стоят два храма. Вот между этими двумя храмами — Покровским и Троицким — погребены мои родители. Пока родители были живы, мой долг сыновний был заботиться, приезжать и помогать. А когда они перешли в мир иной, сейчас получается раз в год. С матушкой Варварой у нас добрые отношения, она с большим теплом и пониманием относится. Когда какое-то паломничество возникает, оказия, я всегда бываю на могилах своих родителей.

К. Толоконникова

— А как ваши родители отнеслись к вашему решению поступать в семинарию и принимать постриг? Я думаю, это им не далось легко.

Архиеп. Александр

— Конечно. Отнеслись они негативно. И поступать в семинарию я бы и не смог, потому что по той ситуации (1974-75-й год) это было невозможно. Всё готовилось к закрытию.

А. Пичугин

— А вы же пошли в институт.

Архиеп. Александр

— Да, я понимал, что в семинарию мне не поступить И я поступил в институт, проучился 3 курса. Потом понял, что это дело дальше не пойдет, надо все же приходить к тому, к чему…

К. Толоконникова

— Душа лежит.

Архиеп. Александр

— Может быть, вы знаете, не душа лежит, а к тому, к чему призывает Господь. Иногда душа лежит к этому, к другому, а вообще-то, Господь призывает. Есть талантливый врач, врач от Бога. Я знал, например, о таком враче, к которому приходили пациенты, и он сразу говорил, чем человек болен. Он не расспрашивал пациента, на что он жалуется. А что за врач, который смотрит на пациента и задает вопросы: на что вы жалуетесь? То есть бывает от Бога что-то — это и музыканты, это и художники, это и поэты. И также и священнослужители. Поэтому после 3-го курса я пошел в армию, служил в армии под Архангельском. Там стояла авиационная часть. И вот в этой авиационной части младшим авиационным специалистом я прослужил. Конечно, тоже было очень интересно, потому что несколько раз я побывал в Архангельске, посмотрел на этот город, тоже особый в русской истории.

К. Толоконникова

— И в истории Русской Церкви.

Архиеп. Александр

— И в истории Русской Церкви. Побывал в нескольких храмах. Потом, как-то у нас организовали экскурсию для солдат в Большие Карелы. А там деревянный храм, и там были собраны колокола оставшиеся. И вот, устраивали колокольные концерты. Они и сейчас устраивают. Но, наверное, я был одним из первых слушателей этих колокольных концертов. Слава Богу, что сейчас это вошло в традицию, что это вызывает глубокий интерес. И я тоже ходил в храм — километрах в десяти от нашей части находился храм, приходилось переходить рукав Северной Двины. Если зимой, то хорошо, это было 10 километров, а если летом, то надо было идти до моста, а это уже 15 километров до храма. Тоже получалось такое некоторое паломничество, но…

К. Толоконникова

— А как вас отпускали из части? Ведь я так понимаю, что нельзя было открыто сказать начальству: «Я в храм пошел».

Архиеп. Александр

— В армии я все 2 года прослужил с нательным крестиком.

К. Толоконникова

— Вот это очень интересно. Как так получилось?

Архиеп. Александр

— И передо мной очень жестко ставили вопрос, чтобы я нательный крест снял.

А. Пичугин

— То есть вы с ним на веревочке ходили? Он не был у вас зашит куда-то в форму.

Архиеп. Александр

— На веревочке. И, конечно, это вызывало у руководства части, у командиров такую оскомину. И вызывало некоторое смущение и у сослуживцев. Конечно, были у нас разборки и со сослуживцами. И после одной такой серьезной разборки мои сослуживцы больше никогда передо мной этого вопроса не ставили. И, конечно, мне долго пришлось говорить и с командиром части, и с замполитом части, с начальником штаба долгий серьезный был разговор: «Пожалуйста, я готов на всё, что вы скажете, но креста не сниму». Но замполит был очень рассудительный человек, наверное, у него дети были мои ровесники. Я думаю, что он по-отечески как-то помыслил, помыслил и напряженность эту снял. И вот, кросс 5 километров бежим, торс обнаженный — я с крестиком.

К. Толоконникова

— Вы были один такой?

Архиеп. Александр

— Один. Конечно, должен сказать, что в части были люди разных национальностей. Были люди верующие. Это и мусульмане из Узбекистана, это и католики из Литвы, они были последовательные в своих убеждениях, но внешних знаков проявления своей религиозности они не делали. А потом жизнь пошла: служба, какие-то отношения товарищеские сложились, какие-то отношения с офицерами. В общем-то, слава Богу, стали ко мне относиться по-доброму и, так сказать, не обращать внимания на мою религиозность.


А. Пичугин

— Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня архиепископ Бакинский и Азербайджанский Александр. Владыка, вы где-то рассказывали, что вы потом уже, будучи епископом, встретили священника, к которому вы ходили в храм в армии.

Архиеп. Александр

— Не будучи епископом, будучи игуменом.

К. Толоконникова

— Благочинным.

Архиеп. Александр

— Да. В армии, как я сказал, что храм в 10 километрах находился. Зимой было добираться легче — напрямую 10 километров. Ну, что для молодого человека 10 километров? А летом 15, но зато природа, лес.

К. Толоконникова

— Тепло.

Архиеп. Александр

— Не очень тепло, но когда идешь в пути, то греешься, поэтому не страшно было. Страшно было, что если дикие животные нападут. И вот, я увидел с самолёта, когда мы летали, увидел храм недалеко. Прикинул, вычислил географию. Всё же в советской школе преподавали очень хорошо. И я с благодарностью вспоминаю преподавателя географии — Анна Алексеевна Веснянская. То есть я сразу оценку местности сделал. И был выходной день в воскресенье — все отдыхают. Слава Богу, выходные дни были по воскресеньям, кто чем занят. В лесу особо никуда не выйдешь, но все в лесу по своим компаниям располагались. Я думаю: дай-ка я попробую. И точно — тропиночка вывела меня и довела до самого храма. Я поисповедовался, причастился, слава Богу. Священник был, я попросил его об одном одолжении, но он, к сожалению, не мог выполнить мою просьбу. Но зато прихожанки, старушки наши, они на следующий раз в следующее мое посещение мою просьбу выполнили и принесли мне небольшое старенькое Евангелие. И вот я это Евангелие читал на протяжении всех этих лет каждую ночь, старался не забыть слово Божие, «ибо слово Божие живо и действенно и острее меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные». И для меня это было большей укрепляющей силой в моей жизни. Конечно, пришлось мне и на Пасху. На одну Пасху я не знал, где храм, не мог попасть. А на другую Пасху, я думаю: как-то неправильно. Подговорил своих сослуживцев: «Пойдемте со мной». Один с Украины, другой из Молдавии: «Да, мы с тобой, конечно, пойдем». В Великую Субботу после отбоя собрались мы: «Нет, мы не пойдем». Я говорю: «Как, вы не пойдете?» — «Мы не пойдем и тебя мы не пустим». Я говорю: «Нет. Я же не делаю вам каких-то неприятностей, когда вы неправильно поступаете. Сегодня для меня это самое главное, поэтому я должен пойти». Уговаривали меня не ходить, но я пошел.

К. Толоконникова

— Ночью.

Архиеп. Александр

— Ночью.

А. Пичугин

— Это самоволка была?

Архиеп. Александр

— Ну, все мои походы в церковь были самоволками.

А. Пичугин

— То есть это не увольнительная.

Архиеп. Александр

— Нет. Ну, и что же? Мороз 15 градусов, снег по колено. Идешь, как по асфальту — наст лежит. Вот по этому насту я добежал. Река вскрылась, подошел, спустился с косогора, подошел к берегу реки. Нет, смотрю, полыньи нет, воды поверху льда нет. Господи, благослови. Перекрестился и по льду. И, слава Тебе, Господи, пришел. 30 апреля была Пасха. Прибегаю, а вокруг храма мотоциклы, охрана, милиция. А у меня тогда одежды не было гражданской.

К. Толоконникова

— А вы в солдатском.

Архиеп. Александр

— В сапогах, шинель. Мне сразу бабулечки, Царство им Небесное, говорят: «Иди в алтарь».

А. Пичугин

— А вы до этого ходили в алтарь?

Архиеп. Александр

— Конечно, я ходил, помогал. Но не в этом храме. Я зашел в алтарь, встал в сторонке.

А. Пичугин

— Простите, почему я спрашиваю. Например, я знаю священника, который впервые в жизни вошел в алтарь на своей диаконской хиротонии.

Архиеп. Александр

— И закончилась Литургия. Ну, солдатик претерпел вар и зной пути, хлад и глад, скажи ему: «Пойди разговейся, чашку чая выпей, яйцо съешь и побежишь». Молчание. Ну, что делать, пошел. Бабулечки яиц мне насовали в карманы, и я бегом, чтобы до подъема, до построения.

А. Пичугин

— На службу не оставались?

Архиеп. Александр

— Нет, службу я простоял, причастился. Но чтобы хоть немножко разговеться.

К. Толоконникова

— А вы причастились?

Архиеп. Александр

— Да.

К. Толоконникова

— Потому что в советское время была такая традиция — не причащать мирян на Пасху.

Архиеп. Александр

— А это другой вопрос. Я вам расскажу об истории этого явления, если вам интересно.

К. Толоконникова

— Конечно, расскажите, это очень интересно.

А. Пичугин

— Только единственный вопрос: вы встретили этого священника уже через много лет?

Архиеп. Александр

— Расскажу, как вернулся. Перешел Двину, а косогор? Вниз-то катиться хорошо, а вверх? Сапоги кирзовые, подошва там, кто знает, какая. Не могу подняться. Только до половины — и вниз. И вниз. И я, уже пальцами вот так вот в гололед упираясь, руками, выбрался. Но много сил и времени потерял на преодоление косогора. Пришел за полчаса до подъема. Упал. Подъем. Встал. Потом начал раздавать яйца, и мне ни одного яйца не досталось. Кто с Украины: «Дай нам яйца крашеные». Кто с Молдавии: «Дай нам». Литовцы тоже: «Дай нам». Так мне и не пришлось разговеться яичком. Прошло много лет, я стал иеромонахом, потом игуменом. Был назначен благочинным в Северной Осетии. Вот владыка мне говорит: «Там один священник к нам приехал, ты его в благочинии пристрой». Дело в том, что в то время вопросы такого характера решались с участием благочинных.

А. Пичугин

— Это 90-е годы?

Архиеп. Александр

— Нет, это 80-е. Приехал батюшка пожилой. Долг требует — он долго ехал до Владикавказа. Предлагаю ему чаек, покушать. «Батюшка, как вы, где?» Он рассказывает: «Служил я в Архангельске». — «А в каком храме?» — «Не в самом городе, а в Заостровье. В этом Заостровье храм прекрасный двухэтажный, Преображенский, там вот я служил. Ну, а сейчас мне тяжело, и я решил перебраться на родину, на Северный Кавказ, где полегче, климат другой». Я ему говорю: «А в какие же годы вы служили?» Он мне называет годы, в которые он служил. Я говорю: «У вас же вокруг воинские части». — «Да, воинские части». Я уже стал соображать, что к чему. Вижу, что это человек неслучайный. Я говорю: «Наверное, и солдатики к вам заходили?» — «Да нет, солдаты к нам не заходили. Один, правда, был. Приходил солдат некоторое время, причащался». — «Батюшка, этот солдат я и есть». И, конечно, владыка его назначил на хороший приход, он послужил некоторое время. Но мне не понравилось — время было непростое, и, так сказать, и своим не надо было рассказывать, а тем более восхвалять живого человека. Он много стал говорить обо мне, как я приходил в храм. Это, конечно, было лишнее, потому что при жизни обычно так не говорят. Ну, батюшка был старенький. Потом владыка забрал его в Ставрополь в кафедральный собор. Там он в Бозе и почил. Но всегда рассказывал обо мне. Теперь же модно пиарить...

К. Толоконникова

— Тогда вас это смущало.

Архиеп. Александр

— Тогда это было лишнее.

А. Пичугин

— Я сразу должен сказать нашим слушателям, что у нас программ с владыкой будет две, потому что очень много всего интересного. Такое удивительное время, про которое мы делаем наши программы совместно с музеем. И, конечно, в одну программу все истории владыки уложить сложно.

К. Толоконникова

— Не хочется делать это второпях.

А. Пичугин

— И тогда последний вопрос этой программы: про причастие в советское время. То, что вы начали рассказывать.

Архиеп. Александр

— Вы знаете, я вам скажу, что богословская мысль сильно билась и развивалась, и искала ответов на многие вопросы. И вот, иногда пастыри собирались вместе и обсуждали многие проблемы богословского и богослужебного характера. И в частности, вот эту проблему причащения на Пасху и на Рождество. Я был молод, слышал, но для себя сделал определенные выводы. Во-первых, я сам свидетель того, как пожилой священник выходил на амвон и говорил: «Причащайтесь в Великий Четверг и в Великую Субботу. На Пасху причастия не будет». И вот мы задавались вопросами: почему же на Пасху причастия не будет? Евхаристия, главный смысл нашего богослужения, богообщения, которое дается нам видимым образом через Тело и Кровь Христовы, и вдруг причащаться нельзя. Это было очень странно. И вот когда мы собирались, обсуждали, то оказалось, что это отчасти явление советского времени, отчасти явление дореволюционное. Почему отчасти дореволюционное? Потому что Пасха была национальным религиозным праздником. Помните, у Перова «Сельский крестный ход на Пасху»? К сожалению, это было. Представьте: священник идет по селу, по домам, везде разговляется, благословляет трапезу. Что же с бедным батюшкой делалось к вечеру? И от старых дореволюционных священнослужителей я слышал, что это было тяжкое наказание.

К. Толоконникова

— Хождение по домам.

Архиеп. Александр

— Да, хождение на Пасху. Это село, где церковь. А деревня, где церкви нет, в лучшем случае часовня? И вот он со Светлого Понедельника и до Фомина воскресенья, бедный священнослужитель. И получалось то, что получалось. Поэтому, с одной стороны, мы избавились, быть может, от чего-то такого, что мешало настоящей религиозной жизни. А с другой стороны, ведь не только священники страдали, но и сами прихожане — они же тоже праздновали по полной программе. Помните, катание яичек на Красной горке, еще что-то? То есть праздник праздновался в полную меру.

К. Толоконникова

— Разгульно то есть, вы имеете в виду.

Архиеп. Александр

— Да. Мы сейчас разговляться боимся, как бы много не переесть, как бы лишнего не съесть. А тогда это было. И когда читаешь у писателей того времени, как готовились к Пасхе, как эти столы накрывали: куличи какие были, пасхи сырные, яйца, кабаны — не знаю что.

К. Толоконникова

— То есть получается, мирян не причащали из опасения, что они не благоговейно сохранят таинство?

Архиеп. Александр

— И появилось такое духовное течение, что на Пасху, поскольку это национальный религиозный праздник, а поскольку после Причастия надо вести себя очень благоговейно и не предаваться этому разгульному веселью, то стало такое появляться — на Пасху причащали трех «аксакалов», или, по-русски, трех дедов, то есть каких-то очень заслуженных прихожан преклонного возраста.

А. Пичугин

— И тех, кто был в алтаре.

Архиеп. Александр

— Которые напиваться не будут, которые не будут валяться, которые не будут плясать. И вот это до революции появилось — причащать трех человек на Пасху. И я тоже живой свидетель тому, как это было. Иногда, когда я был совсем молодым иеромонахом, иногда подходили люди, благоговейные какие-то женщины: «А можно нам тоже на Пасху причаститься?». Я знаю, жизнь они ведут аскетическую, монашескую жизнь — и вдруг им нельзя причащаться. И я брал на себя ответственность, и человек 20…

К. Толоконникова

— Но специальное благословение необходимо.

Архиеп. Александр

— Да, на это брали специальное благословение.

А. Пичугин

— Мы об этом еще поговорим в нашей следующей программе. Спасибо большое, владыка, за сегодняшний разговор. Я напомню, что в гостях у нас сегодня был архиепископ Бакинский и Азербайджанский Александр. Совместная программа с музеем и исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Директор музея — Ксения Толоконникова.

К. Толоконникова

— Доброго вечера, дорогие друзья. Спасибо, дорогой владыка.

А. Пичугин

— Спасибо, до свидания.

Архиеп. Александр

— Во славу Божию.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем