«Путь к священству». Священник Александр Овчинников

У нас в гостях был клирик храма преподобного Сергия Радонежского при православной гимназии в Сергиевом Посаде священник Александр Овчинников.

Наш гость рассказал о своем пути к вере и священству, о воспитании детей и приобщении их к православию, а также о значении и смыслах покаяния в жизни христианина.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева

---

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА.

Здравствуйте, уважаемые друзья!

В студии у микрофона — моя коллега Кира Лаврентьева...

К.Лаврентьева:

— Добрый вечер!

К.Мацан:

— ... и я, Константин Мацан.

Добрый вечер!

В гостях у нас сегодня священник Александр Овчинников, клирик храма преподобного Сергия Радонежского при православной гимназии в Сергиевом Посаде.

Добрый вечер!

О.Александр:

— Здравствуйте!

К.Мацан:

— И Вам, батюшка, напомню, и нашим слушателям, что, вот, в этих беседах, которые во вторник в восемь вечера на волнах нашей радиостанции выходят, мы с Кирой говорим со священником о его пути — о пути к вере, в вере, и его пути к священству. Нам представляется, что этот путь — это путь поиска, путь вопросов, и... путь поиска ответов. И, вот, какие вопросы — о себе, о жизни, о Боге, о Церкви — возникают на этом пути, и какие ответы человек находит — это всё может войти в некий резонанс с тем, какие вопросы есть у наших радиослушателей, самой разной степени церковности. Кто-то только со стороны на Церковь смотрит, для кого-то православие — это, такая, в большей степени, культурная традиция, для кого-то — это жизнь, и церковная жизнь, в первую очередь. Вот, обо всём этом с Вами мы сегодня хотели поговорить.

Ну, вот... Ваш путь к вере — с чего начинался?

О.Александр:

— Я родился в семье, где Бога никто не отрицал — обычная, такая, российская семья. Но, вместе с тем, не было никакой духовной жизни, воцерковления. Мама покупала иконки иногда.

Меня крестили в семь лет. Крестил меня человек — мой знакомый, со стороны. Мы вместе ходили в походы. Он сказал, что нужно быть верующим — для скаутов, и повёл меня в храм. Мы крестились, и я стал крещёным.

Ничего принципиально не изменилось — мы... там... два раза сходили в храм на Пасху... минут на пятнадцать — на большее нас не хватило. Он был такой же, как и я в духовной жизни и ничего дать он мне не мог. Но, тем не менее, какой-то опыт храма я тогда впервые узнал. Узнал, что это тяжело... неплохо... но я был к этому как-то не готов, и не понимал — куда, зачем, почему нужно идти? Хотя, никогда не был против, и в храм... и к Богу всегда относился с теплом и уважением.

Вот, такой был мой опыт первый. А началось моё воцерковление тогда, когда мой брат попал в монастырь мужской — его туда пригласили с его другом. Он там пожил, друга — сдуло ветром очень быстро, и он, прожив там три месяца, приехал ко мне, и говорит: «Пойдём спасаться!»

А у меня был, такой, подростковый кризис — мне было 14 лет — кризис того, что... я хотел чего-то великого, а то, что меня окружало, и то, что я из себя представлял — ничего великого в этом не было, а было какое-то... была пустота. Мне всегда нужен был какой-то смысл — чего-то... большое, значимое... а этого смысла я не видел.

Я пытался понять, в чём смысл... телевизора... человеческого счастья... компьютерных игр, например. Понимал, что, сколько бы я ни просидел перед телевизором, или перед компьютером, я ни умнее не стану, ни лучше... ничего не приобрету... это пустая трата времени. А, вот, где — потратить со смыслом? Я не мог.

Я учился неплохо, занимался спортом в меру — мне это нравилось, но я не видел в этом... там... какого-то большого продолжения.

Когда он приехал — это было то, чего мне не хватало. Мы поехали. Я бросил свою жизнь... я не закончил восьмой класс тогда — осталось, там, недели две-три до окончания. Нужно было писать контрольные работы. Я это всё бросил — я же ухожу в монастырь, поэтому, уже это не нужно. И, прожив лето в монастыре, хотел там остаться. Но мне говорят: «Нет. Ты ещё...

К.Мацан:

— Мал ещё!

О.Александр:

— ... мал ещё, — да. — Давай, иди, поучись сначала, вернись к своей жизни, поступи в семинарию, а потом уже — приходи снова».

Это было очень и очень правильно, и, когда я этим путём пошёл, я понял, что пойти в монастырь тогда было слишком рано, и, скорее всего, это... имело бы большие проблемы для моей жизни. Я бы не узнал того... той жизни, которой я сейчас живу. Это было бы очень плохо, и большим упущением для меня тогда. Тогда и сейчас.

И, вот, с этого момента... Я вернулся в город Екатеринбург, из которого был родом, и стал ходить в храм. И, вместе с тем, пытался понять, в чём суть теперь церковной жизни. И тоже... кажется, что всё просто — иди в храм, и там всё поймёшь. Но там возникает, как и везде, много загадок, много противоречий, и разобраться в этом очень и очень сложно. Можно, конечно, этого не делать — просто, ходить туда, и всё. Но мне нужен был смысл, и, поэтому, я его стал искать — ездил по монастырям, путешествовал. Я ушёл из дома в 15 лет. Ну... не в смысле, прям, убежал, а просто — ушёл.

Я путешествовал в разных местах... и... ушёл я в деревню, к священнику к одному, где у меня была возможность приобщиться к церковной жизни. Я ему очень благодарен, этому священнику — отцу Виктору, потому, что в городе Екатеринбурге этого сделать мне было нельзя. Храмы есть, а, вот... познакомиться близко со священником, с церковью — очень непросто.

И, вот, в деревне была такая возможность, в монастырях, где я жил, в общении с людьми, с монахами, с послушниками и людьми, которые только приходили к Богу, жили в этой жизни — это было очень прекрасно, очень интересно... это было тем, чего мне всегда не хватало — этого высшего смысла.

И, с тех пор, я ни на минуту не сомневался в этом избранном пути, и, в конце концов, после школы, я, как мне было предложено, поступил в семинарию, принял священный сан в семинарии на 4-м курсе... я очень быстро... время зря не терял! Я поступил в семинарию в 18 с половиной лет, через... в 20 лет я был на 5-м курсе семинарии, пришёл к ректору... и он долго не мог понять, как я мог поступить в 18 лет, и быть на пятом курсе в 21 год. В 20 — я был дьяконом тогда ещё... в общем, я принял сан дьякона на 4-м курсе — через 2-й я перепрыгнул — а на 5-м курсе я был священником.

Потом я поступил в Духовную академию. И, вот, началась моя... такая, вот... с принятием священного сана, особая, интересная жизнь, где есть мир Церкви, много интересных людей, и это — самое прекрасное, что может быть у человека в этой жизни. Когда он сталкивается с судьбами человеческими, и может на них как-то повлиять — не только чем-то им помочь.

Вот, врач, например — он может человеку сделать операцию и продлить его жизнь. Но человек потом, после этого, всё равно, умрёт. Учитель может чему-то научить человека, но... поможет ли это научение в жизни этому человеку? Большой вопрос.

А священник может его однажды зажечь — и он может кого-то ещё зажечь... и, вот, в основании этого всего может стоять какой-то человек — простой, грешный, с ошибками...

Нашу семью к Богу обратил не какой-то великий... там... священник... богослов... или просто человек очень выдающийся, или очень хороший. Он был алкоголиком, этот человек. Он просто указал, куда нужно идти. Как причащаться, как молиться... и это, вот, было то великое знание, которое открыло все возможные пути потом для нас — для всей нашей семьи.

Поэтому... вот, так, очень просто... можно сказать очень мало слов, в которых будет очень много смысла... и это — очень прекрасно, и очень интересно!

К.Лаврентьева:

— Потрясающе! Но... на самом-то деле, получается, что Вы были готовы к этому, отец Александр? То есть, и Вы, и Ваша семья... это зерно упало на плодородную почву. Тут уже, казалось бы... да?... если никто не скажет, то ослица заговорит... Возможно, Ваша семья уже готова была к тому, чтобы услышать и воспринять это? Информацию о Церкви, о Таинствах, о том, что нужно делать...

Вот, сейчас — пойди на улицу, возьми человека, расскажи ему, и далеко не факт, что он послушает и пойдёт.

О.Александр:

— Вы правы. Всякому человеку... я занимаюсь миссионерством... и... пойти на улицу и кому-то что-то говорить — смысла нету. Потому, что люди не готовы.

Когда человек приходит в храм, он уже, получается, подготовленный чем-то... какими-то бедствиями в жизни, какими-то вопросами... и он уже созрел, чтобы ты это зёрнышко в него мог посадить — зёрнышко веры и спасения. Поэтому, церковь — это место встреч с этими людьми, которые, больше или меньше, желают Царствия Небесного.

Но есть в этом большая проблема. Что, когда человек готовый приходит куда-то и спрашивает, он, очень часто, не получает того целебного и правильного ответа, который ему нужен. Это, на самом деле, очень и очень большая проблема.

Это касается... ну... всего, на самом деле — и образования, и воспитания, и лечения... и, вот, у нас армия... спецоперация. Есть такие, вот, важные ответы, без которых не может ничего важного произойти.

Поэтому, священник может человеку помешать, может ничего не дать, а может дать те пару важных слов, которые человека зажгут, и он будет дальше гореть, и своих близких будет потихонечку тоже вести в Рай. И это — большая проблема.

Я, когда жил в Екатеринбурге, я не мог найти такого человека, который бы мне мог объяснить... дать этих важных пару слов.

Меня в церковь направил алкоголик... да, я уже в Церковь пришёл... ну, меня... нашу семью... а, вот, узнать, что такое покаяние, как идти в Рай, что хорошо, что плохо... возникает много разных вопросов, и мало правильных, толковых ответов. Это — большая проблема.

Я из Екатеринбурга поехал в Волгоградскую область — искать того человека, который мне может дать какие-то простые... ну, по крайней мере... для моего уровня, какие-то соответствующие ответы. Потому, что в Екатеринбурге — в большом, миллионном городе — я этого найти не смог.

Поэтому, очень большая роль того человека, который даст эти пару слов. Он может не быть священником — он просто даст правильный совет.

Вот, мне сказал священник: «Иди, учись в семинарии, а потом — приходи». Я в семинарии понял... «иди, учись в семинарии»... что я — не хочу быть монахом. В семинарии, после 1-го курса обучения. В этом тоже есть смысл.

Знаете, почему я не хочу быть монахом? Потому, что монах не делает то, чего он хочет. А я — делаю то, чего хочу. Я к вам пришёл — по своему желанию. А был бы я монахом... я не могу взять, так, вот, и пойти, куда я хочу. Мне не подходит... для моего образа жизни.

Если Господь призовёт... к чему бы Он ни призвал — нужно принимать и радоваться. Но... если я могу выбирать... то, чем я занимаюсь — это не монашество. Это — жизнь священника, который может ездить, встречаться с людьми, разговаривать о Боге — это не монашеская жизнь. Это жизнь священника. Это — другая жизнь. И, когда мы эти путаем важные моменты, возникают большие противоречия. Монах не может ездить по России и общаться с людьми, в большом количестве. Он должен жить в монастыре... там... между кельей, Богослужением и послушанием. Это, вот, правильная жизнь монашества. «Моно» — это «один». А когда уже много — это уже не монах.

К.Лаврентьева:

— Священник Александр Овчинников, клирик храма преподобного Сергия Радонежского при православной гимназии в Сергиевом Посаде, проводит с нами этот светлый вечер.

У микрофонов — Константин Мацан и Кира Лаврентьева.

Отец Александр, первый курс семинарии... ещё раз... учитывая, что Вы — очень ранний студент... сколько Вам было лет? Семнадцать?

О.Александр:

— Я не мог поступить в 17 лет в семинарию, потому, что тогда нужно было поступать с 18 лет — у меня был лишний год, который я должен был как-то провести.

Я решил поступить... я в 15 лет уехал из дома... поступить в училище, чтобы жить около храма... недалеко от храма, помогать храму, и, вместе с тем, этот год провести с пользой — получить права, получить какую-то профессию. А потом, в 18 с половиной лет, я поступил в семинарию.

К.Лаврентьева:

— Я, знаете, почему спрашиваю? Это не праздный вопрос. У Вас, вообще, как-то всё очень быстро созрело — серьёзные решения, серьёзные размышления... Вы очень рано перед собой поставили серьёзные вопросы. В 14 лет Вы уже думали о смысле жизни, и, вообще, зачем жить, и хотели чего-то большого и великого... И это так контрастирует с нынешними традициями созревания!

Я недавно посмотрела фильм, где люди 40 лет только-только начали задумываться о создании семьи. И это подаётся в этом фильме, как норма, и это уже не первый фильм, и не первый разговор на эту тему, который я веду и слышу, что — отодвинулся возраст взросления, отодвинулся возраст серьёзных вопросов... а, может быть, и, вообще, не нужно себе серьёзные вопросы задавать, чтобы не портить настроение?

И, получается, что Вы подняли такие глубинные проблемы внутри себя... ну... в возрасте раннего отрочества? То есть... скорее... позднего отрочества. Но ещё не юности даже.

Почему я об этом говорю? Но, ведь, что-то послужило, наверняка, тому, чтобы Вы согласились через, вот, эту тесноту душевную пройти очень рано? Как говорят: человек в утробе матери чувствует себя комфортно и ровно до того момента, пока ему не станет там тесно. И, дальше, ему нужно пройти через ещё большую тесноту, чтобы родиться новым человеком. И, вот, так мы проходим эти этапы... вот, этого рождения и тесноты, в идеале, несколько раз в жизни.

Вот, у Вас, получается, это рождение — ещё одно — состоялось в таком... прям... вот... детском возрасте? Что этому послужило?

О.Александр:

— У нас есть проблема в Церкви — это то, что ребёнок, который вырастает в храме ( там... с 0 до, обычно, 14 лет это происходит ), потом уходит из храма.

К.Лаврентьева:

— Да.

О.Александр:

— Так происходит почти всегда. И это происходит из-за ошибок, которые закладывают в него его родители.

И, когда я пришёл в храм... и не только я пришёл, у меня вся семья пришла к Богу, и... Ну, так, вот... для общего развития... мой брат — регент в монастыре в Дивногорском.

К.Лаврентьева:

— То есть, он там так и остался — в монастыре...

О.Александр:

— Да, уже прошло с тех пор 20 лет... с 1998 года.

К.Лаврентьева:

— Тоже... ранний подход, такой, к делу...

О.Александр:

— Уже 20 с лишним лет живёт там, в монастыре, монашествует.

Моя сестра младшая была регентом в женском монастыре. Мой младший брат был регентом — ещё в двух монастырях, и однажды регентовал на Патриаршей службе. В свои, опять же, какие-то, там... 14-16 лет.

К.Лаврентьева:

— То есть... плод такой богатый Ваша семья принесла?

О.Александр:

— Да... вот, поэтому...

К.Лаврентьева:

— ... на ниве святой Церкви.

О.Александр:

— Поэтому... я думаю, что это связано с нашими родителями. Всё-таки, эти вопросы... человек сделан из того, что он получил от родителей. И, вот... в этом есть какие-то грехи, ошибки, добродетели...

Я об этом раньше не задумывался, но однажды отец сказал: «Я тебя неплохо воспитывал». Учитывая, что я ушёл из дому в 15 лет, и, вообще, у нас мама с папой были разведены, и я жил то у мамы, то у папы... много ездил — так скажем ещё — до 14 лет... я, так, над этим сначала посмеялся, а потом подумал... а, ведь, и правда!

Вот, например, у нас в семье никто не курит и не пьёт. Мама с папой у нас ведут такой образ жизни... мама уже умерла... и многие наши взгляды — они имеют отражение в наших родителях.

Моя мама, например, она очень много старалась помочь людям. Она возглавляла какой-то «многодетный» комитет, где была организация, которая помогала многодетным — семья была многодетная, и, вот, тогда люди объединялись, в 90-е годы. И я помню, что, не имея достатка, она много времени и сил уделяла каким-то людям посторонним, которые... ну... к нам не имеют никакого прямого отношения. И меня это всегда удивляло: почему она о ком-то заботится, когда есть, о чём позаботься и у нас дома, внутри семьи? А она об этом думает меньше, чем о посторонних людях. Ну, меньше она не думала... просто... это было очень удивительно тогда для меня.

Так, вот... теперь я занимаюсь тем же самым. Я много времени уделяю посторонним людям, а моя семья оказывается... ну... в некотором, таком, ущемлении... моего внимания, моих возможностей, того, что я могу им дать — из-за того, что я много времени трачу на других людей.

Вот, такая возникает реальность. Поэтому, когда мы воспитываем детей сегодня... я много лет занимался этой темой, я преподавал Закон Божий... ну... «Православную культуру»... в 30-ти школах... и это только школы, не считая всяких Детских домов... малолетних преступников... больниц... год преподавал в Детском доме семейного типа... я был замдиректора в Детском доме при нашей Лавре полгода... работаю в гимназии православной уже с 2014 года... я много чем в жизни занимался, и... я четыре поколения разных воскресных школ вырастил... я во всех формах возможных изучал этот вопрос, и не мог понять, почему дети уходят из храма? В чём причина? Я всё, что можно, перепробовал, переузнал, так скажем, и понял, что это — проблема, которая заключена в родителях: неправильное отношение к детям, к их воспитанию даёт такой результат.

К.Лаврентьева:

— А какое — правильное?

О.Александр:

— Большой и сложный вопрос...

К.Лаврентьева:

— Ну, нельзя его не задать!

О.Александр:

— Приведу простой пример.

Смотрите... вот, у нас — город Сергиев Посад. Там живёт не одна сотня священников. Не одна сотня.

Начинается субботнее Богослужение — у кого из них дети находятся на службе?

К.Лаврентьева:

— Ну... наверное, ни у кого — потому, что никто не хочет тащить детей, которые пять дней учатся, ещё и...

О.Александр:

— У меня трое детей есть — у меня они на службе стоят в это время. Мои трое детей. А остальные дети — они к началу службы... ну, просто, никогда не попадают. Совсем никогда.

К.Лаврентьева:

— Отец Александр... но очень много людей сидело на Вашем месте, и говорило, что, вот, такой подход — он, наоборот, может привести к тому, что ребёнок потом в церковь идти не захочет...

О.Александр:

— Нужно... понимаете... взять человека, который не рассказывает какие-то интересные истории, а который показывает, что, вот, у меня есть пятеро-шестеро детей, и они все у меня в 14 лет из Церкви не ушли — это, во-первых, в четырнадцать лет. А, во-вторых, они не ушли, когда стали студентами. И, в-третьих, они создали православную семью — и внуки тоже, вместе с ними, ходят в храм.

К.Лаврентьева:

— То есть, статистика очень хорошая...

О.Александр:

— Да, понимаете, таких людей просто в природе не существует!

Я утрирую, конечно... есть, там, пара человек у меня знакомых... Ребёнок приучается мамой с папой в храм не ходить. Приучается. А потом, естественно, в 14 лет он и говорит: «Я уже и совсем туда ходить не хочу — прям, совсем. Раньше я заходил иногда...»

Значит, расскажу вам ситуацию с Сергиевым Посадом. Не только — со всей Россией.

Значит... к началу службы — никого нету вообще. Ну... какие-то там проценты подтягиваются у нас на помазание.

К.Лаврентьева:

— А... вечернюю Вы имеете в виду...

О.Александр:

— Вечернюю, да. Потом — начинается Литургия, детей уже прибавилось, по сравнению с Помазанием, но они, как правило, не молятся на службе, а бегают вокруг храма, и приходят потом на Причастие. Вот.

В итоге, к чему он приучается? К тому, что в храм ходить — не надо, на службе стоять — ни в коем случае, тоже не надо. Рисуй, пляши... там... делай, что хочешь, но только не занимайся Богослужением.

И, в итоге, когда он вырастает, и уже за руку его никуда не поведёшь, он говорит: «А я не хочу туда идти! Мне там не интересно... Я уже побегал там, порисовал, попрыгал — мне там больше нечего делать! Я, вот, лучше побегу в компьютер... телевизор смотреть... буду заниматься чем-то более интересным...»

Так, вот, если ребёнок до 15 лет не пропускал ни одного субботнего Богослужения, то процентов восемьдесят из этих детей — они дальше будут это продолжать.

К.Мацан:

— Эта статистика — реальная? В жизни эти наблюдения... вот...

О.Александр:

— Я этим занимаюсь уже... понимаете... двадцать с лишним лет!

К.Лаврентьева:

— Слушайте... это просто революционное высказывание! В нынешнем формате...

О.Александр:

— То, что я говорю — обычное — это просто переворачивает всё существующее понимание, которое было. Это не только касается детей — это касается всего.

Но о самом главном, о чём я говорю — это покаяние. То, о чём я говорю «покаяние», никто никогда, как правило, не говорит. То, что люди называют покаянием — это совсем другое явление.

По поводу детей — есть три компонента. Во-первых, это — механика. То есть ребёнок должен приучаться к трудной этой, вот, службе. Отстоять службу — это тяжело. Как это сделать? Ребёнок должен с нуля слушать молитвы Утренние и Вечерние — с мамой и с папой. Почему? Потому, что они длятся 15 минут. Он должен научиться стоять это время. Если он не научится стоять, что он в храме будет делать два-три часа, и так далее? Ничего. Он там никогда стоять не сможет. Пусть, он сам их читать ещё не умеет, но он должен к этому приучаться — потому, что это маленькая тренировка к дальнейшей духовной жизни. Если он до 15 лет не научился это делать... вообще... ну... как бы, не думая о трудности этого всего... Когда человек не пропускал ни одного субботнего Богослужения, понимаете, он уже забыл, в чём тут проблема — постоять на службе. Он должен забыть, что... ну, как можно лечь спать, не прочитав молитвы? Как такое может быть? Никогда не было такого в жизни, понимаете? Человек должен так, вот, думать. Поэтому, для него это — естественно, он и продолжит это делать. Если его научили не врать, до этого момента, он врать больше не будет. Научили трудиться — будет трудиться. Делать уроки, как положено, там...

Но если научили его делать всё по-другому... никого не слушать в школе, например, делать, что ты хочешь, не делать, чего ты не хочешь — в итоге, он потом вырастает, не подготовленный к жизни. Он — неудачник. Он не сможет учиться. Он не сможет работать, не будет начальником, и не будет семьянином — потому, что семья — это труд, проблемы, сложности, которые человек должен с детства — через молитвы, и всё остальное... научиться этому всему, пока он маленький, пока его можно заставить это сделать.

Но это не всё. Это — механика. Кроме механики, нужно понимать, что есть — духовная жизнь. То есть, мы приучаем ребёнка не просто делать уроки и слушать преподавателей в школе, и вести себя адекватно, спокойно, и голос не повышать на всех подряд, когда тебе что-то не нравится. Нужно его приучать к духовной жизни. Почему? Потому, что духовное — это основа всего остального. Он должен не просто делать уроки — он должен приучиться молиться, ходить в храм, готовиться к Причастию. Потому, что это основа всего, что в нём в жизни будет хорошего, на самом деле. Это — его будущее.

И есть третий компонент. То есть: механика, духовная жизнь и Промысел Божий.

Представим, что у нас в семье — несколько человек детей. И мы наблюдаем картину, когда один человек — в одних условиях он, как и другие, вырос — он имеет воцерковление, а другой — нет.

У Золотухина, актёра, есть два сына. Один — священник, другой — какой-то очень неблагополучный. Но, ведь, они росли в одинаковых условиях. Их не по-разному воспитывали. Им говорили одно и то же!

У человека есть, вот, то, о чём мы сказали — это желание идти... там... к чему-то хорошему, к Богу. И, вот, чтобы оно было, надо, чтобы мама с папой жили правильной духовной жизнью, и об этом Бога просили — чтобы Бог дал этого ребёнка, в котором есть желание к свету идти.

И — дети все разные, это нормально, но... если всё нормально происходит, большинство детей — они получают это желание.

Есть священники, у которых... там... пятеро... шестеро... семеро детей, которые не ушли из Церкви, которые ходят в храм, Причащаются, молятся, детей своих приводят. И... надо брать таких священников и размножать! Учиться у них этому!

К.Мацан:

— Священник Александр Овчинников, клирик храма преподобного Сергия Радонежского при православной гимназии в Сергиевом Посаде, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

У микрофона — моя коллега Кира Лаврентьева, и я — Константин Мацан.

Мы скоро вернёмся к этому разговору — не переключайтесь.

К.Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается.

У нас в гостях священник Александр Овчинников, клирик храма преподобного Сергия Радонежского при православной гимназии в Сергиевом Посаде.

У микрофонов — Константин Мацан и Кира Лаврентьева.

Мы продолжаем наш разговор.

На самом деле, отец Александр, мне кажется, к концу первой части нашей программы все родители прильнули к радиоприёмникам, и, может быть, даже кто-то начал рвать на себе волосы, осознав, что он вообще всё неправильно делал...

К.Мацан:

— Знаете... я однажды слышал одного очень опытного московского священника, воцерковившего огромное количество людей, семей и так далее, который говорил: «Конечно, существует жизнь, в которой все родители живут правильной духовной жизнью, все дети ходят на Богослужения, все дети получают правильное религиозное воспитание, вы молитесь Богу, и преуспеваете в этой духовной жизни, живёте в радости и принятии с ближними, без проблем со здоровьем, потому, что Бог вас бережёт. Такая жизнь — для неё есть название: сказка».

Вот, это — сказка. В жизни сказки — не бывает, и все те методы, которые Вы сейчас описываете... из того, что Вы их описываете, следует, что они натыкаются на грубую реальность, в которой так далеко не всегда происходит.

Что же получается? Вот, у тех, кто так, как Вы описываете, не живёт... и, в частности, допустим, не водит детей на каждую службу с детства — всё, шансов на спасение и жизнь с Богом нет?

О.Александр:

— Конечно, есть.

Приведу вам пример княгини Ольги — равноапостольная, святая, как вы знаете. Был у неё сын. Она его с детства в храм не водила, не Причащала, молитвы с ним не читала. Что с ним стало, знаете?

К.Мацан:

— Напомните нам...

О.Александр:

— Попал он к печенегам — в гости. Они его похоронили, а из головы сделали кружку для распития спиртных напитков. Вот...

К.Мацан:

— Это — светлый вечер, друзья, на Радио ВЕРА...

О.Александр:

— Так, вот... что хочу сказать? Что воспитать ребёнка можно в соотношении — 80% населения.

Ну, как мы учим детей плавать, да? И из тех, кого научили плавать, может один-два-три человека утонуть. Ну, грубо говоря, из десяти человек — кто-то может утонуть. Но, если мы их не научили плавать, а просто бросили их плавать — они тоже выплывут, но уже в другом соотношении.

Если ребёнка вообще не трогать, то... представим, что из 200 человек один в храм сам придёт, без какой-то помощи родителей. Вот, меня мама с папой в храм не водили, и я в храм пришёл вместе с ними, сам, по своему желанию. Конечно, они мне как-то веру зародили — в моём сердце, в моей жизни, но, тем не менее, никакого воцерковления — о чём я говорю — этого не происходило совсем. Мой папа, до сих пор, в храм особо не ходит. Мама уже умерла, но она жила церковной жизнью перед своей смертью, пока она... там... болела... и могла показать такой пример хороший. Наверное, вот... моя вера — она больше от мамы, чем от папы.

Но: у княгини Ольги был ещё внук, которого она, как раз, могла воспитывать, воцерковлять, и как-то, вот, приобщать к православию. И мы знаем, что он крестил Русь. Но мы не понимаем, когда умерла княгиня Ольга. А она умерла в 959 году. То есть, за 20 лет до исправления князя Владимира. То есть, при своей жизни она молилась, молилась, молилась — и умерла. Вот, она имела такой результат, но сказать, что это было бесполезно и ни к чему не привело, как мы знаем, нельзя.

Он крестил Русь, он своих детей воцерковил, он мир перевернул русской жизни, и виновата в этом была княгиня Ольга — женщины, они, кроме грехов, могут влиять на судьбы целых народов. Все народы в Европе, как правило, через женщин были обращены к Богу. Мы знаем, в Грузии — Тамара царица...

К.Лаврентьева:

— ... блаженный Августин и его мама...

О.Александр:

— ... то есть, да, женщины... они имеют такой от Бога дар — влиять на своих мужей, на своих сыновей.

У равноапостольного Константина тоже была мама, которая тоже была христианкой, и не случайно он стал первым императором-христианином.

Вот... так, конечно — шансы всегда есть. Всегда, когда мы живём, нужно молиться, нужно просить у Бога... но — в чём разница? В том, что при воспитании — 80% результата, а когда время упущено — это, примерно, до 10 лет, когда начинается переходный возраст и человек начинает деградировать. То есть, то, что в нём было заложено до этого момента, оно начинает потихонечку сдуваться. И, если всё нормально, то оно сдувается до уровня такого, что человек из Церкви не уходит. Он изменяется, он становится хуже, но, в нормальном случае, он остаётся в Церкви. В нормальном случае.

Иногда он уходит, а потом возвращается — это уже не очень нормальный случай, но тоже такое бывает — что, вот, человек где-то походил, погулял, его там пошатало, и он вернулся.

Но, вот... все остальные люди, конечно, тоже приходят к Богу. То, что в них было заложено родителями — оно не пропадает даром, оно как-то о себе даёт знать, и, чем больше, тем лучше — молиться нужно об этом. Но сказать, чтобы, вот... 100 человек, которых так упустили, потом они вернутся — нельзя. Большая часть из них — в храм уже не придут.

А самое главное — мы должны понимать, что есть не просто... «я, вот, в храм зашёл, свечку поставил...», а есть — покаяние. То есть, процесс, когда человек идёт в Рай. Вот, к этому процессу вернутся очень и очень немногие люди. Поэтому, когда ребёнок, внук, пришёл в храм, перекрестился, где-то он... там... причастился... это всё замечательно, но... это очень далеко от нормальной духовной жизни. И нужно молиться, чтобы Господь привёл человека... не просто, вот, он, там, перед смертью лоб перекрестил, а чтобы он перед смертью-то шёл к покаянию. Или — при жизни бы шёл к покаянию. К той жизни, которая спасает, преображает.

К.Лаврентьева:

— Вы всё время возвращаетесь к этой теме... что такое покаяние? Это изменение себя, «метанойя», перерождение, отказ от греха, нежелание повторять сделанное... вот... всё, что в голове сразу возникает...

О.Александр:

— Меня после радиопередачи сожгут на костре... нет. Я скажу, что — нет. Покаяние — это путь в Рай.

Путь... как, вот, в больнице... человек приходит в больницу, и он может долго около больницы ходить, долго к этому готовиться, долгое время провести в больнице... но, в какой-то момент времени, он находит хорошего врача и начинает правильное лечение.

Если он болеет туберкулёзом, оно длится, например, полгода. И, вот, он начал это лечение — и он его закончил. Вот, это мы называем покаянием. То есть, спасением человека. Он встал на путь лечения, и он им идёт.

Когда он находится в больнице, но он ещё не принимает таблетки, необходимые для его выздоровления, он не спасается, он умирает.

Мама болела туберкулёзом — она лечилась 10 лет. Но она умерла. Почему? Потому, что лечилась неправильно. Она не выполняла всё необходимое для того, чтобы быть здоровой. Она умерла в 55 лет — ей ещё бы жить и жить, по-хорошему... но так, когда человек лечится от туберкулёза не до конца правильно, он не выздоравливает. Ну... по крайней мере, в некоторых случаях. Это — серьёзная болезнь, которая просто так не проходит, сама по себе, от того, что её как-нибудь лечат.

Поэтому, когда мы говорим о спасении, нужно понимать, что спасение — это период жизни, когда человек начал это покаяние — и оно должно закончиться у человека после его смерти. И, вот, этот момент начала покаяния — он очень важен. Чтобы он начался, и продолжался, по крайней мере, до сей минуты, пока мы разговариваем... ну, вот, человек со мной разговаривает — и он это покаяние имеет, он в нём живёт, прямо сейчас.

К.Лаврентьева:

— Что это за состояние?

О.Александр:

— Что называют покаянием обычно, всегда? Три ответа есть.

Первый ответ — это осознание. Человек лежит дома на кровати, и понимает: «Я болею туберкулёзом — нужно лечиться. Болезнь серьёзная — я помру... нужно идти и лечиться». Но — в чём его проблема? Он ничего для этого не делает. Многие это называют покаянием. Очень много людей в Церкви называют это покаянием. Это очень большая ошибка.

Вариант два. Лучший вариант. Человек встал с кровати и пошёл в больницу. И прошёл 200 км в эту больницу. Он изменился? Ещё как изменился. Он целый путь прошёл. Но — началось у него покаяние?

К.Лаврентьева:

— Да.

О.Александр:

— Нет.

К.Лаврентьева:

— Так...

О.Александр:

— Потому, что он до больницы не дошёл и таблетки правильные принимать ещё не начал. Он умирает. От того, что он изменился — он не начал спасаться от этого. Понимаете, он должен измениться до того момента, чтобы он дошёл до лечения и начал это лечение. А не просто пошёл в больницу.

Вот, это очень большая ошибка слова «метанойя». Человек поднимается в гору, поднялся, сколько может, и остановился. Он может погибнуть. Потому, что просто развитие — оно не обозначает результата. Человек в школу ходит целые 11 лет, но потом экзамены не сдаст — потому, что он не учится, на самом деле...

К.Лаврентьева:

— Результата нет...

А третье — это когда результат есть, правильно?

О.Александр:

— Нет. Это — когда он дошёл...

К.Мацан:

— Не так быстро!

О.Александр:

— Это — когда он дошёл этим путём до исповеди, и исповедался.

К.Лаврентьева:

— Ага...

О.Александр:

— В Рай не попадёт.

К.Лаврентьева:

— Почему?

К.Мацан:

— Нет шансов.

О.Александр:

— Потому, что... нет шансов! Потому, что покаяние — это путь, понимаете? Нужно им пойти. Сколько длится этот путь? Он длится полжизни!

К.Лаврентьева:

— Отец Александр, а как же... раскаявшийся Разбойник? А как же люди, которые за пять минут до смерти успели покаяться? Они пойдут в Рай, я уверена...

О.Александр:

— Я вам расскажу...

К.Лаврентьева:

— ... а Вы, судя по всему, нет!

О.Александр:

— Я Вам расскажу про Разбойника.

Значит, висит Разбойник с правой стороны, и Господь ему говорит: «Ты сегодня со Мной будешь в Раю». Такая была история про Разбойника, правильно я понимаю?

К.Лаврентьева:

— Да.

О.Александр:

— Но беда в том, что Он ему сказал одно, а, вот, нам — мне и вам — сказал другое. Знаете, что Он нам сказал? «Кто из вас не крестится, тот — что? — ... в Рай не войдёт», — Евангелие от Иоанна, 2 глава. «Кто из вас не будет причащаться — что? — в Рай не войдёт», — 6-я глава от Иоанна. Это Он сказал всем остальным. Понимаете? «Кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Небесное», — слышали? Слышали. Беседа с Никодимом. «От воды и Духа не родится...» — не просто родиться в духовном плане, а речь идёт о Крещении: от воды и Духа. Вот, это действие — оно является, по словам Спасителя, необходимым и важным.

Но, на самом деле, не только это действие, а всё Евангелие является кучей условий, которые нужно... как-то, вот... реализовать. И это реализуется в режиме покаяния.

Когда человек начал эту духовную жизнь, он сначала крестится, потом Причащается. И Причащается он не какое-то количество раз... там... пять... шесть раз... десять раз — он Причащается полжизни, оставшейся. Живёт с Причастием. И, вот, это, вот, всё называется покаянием.

Если он перестал Причащаться в какое-то время... вот, так, вот... что-то случилось у него — он перестал Причащаться... это что значит? Значит, что он... обнулился, и вернулся на тот путь... вы знаете, сколько нужно не ходить в храм, чтобы тебя от Церкви отлучили? По канонам церковным?

К.Лаврентьева:

— Три Воскресенья.

О.Александр:

— Правильно. Нужно всего лишь месяц ничего не делать, понимаете? И всё... вся твоя духовная жизнь — она вдруг... куда-то делась. Пропала.

К.Мацан:

— Священник Александр Овчинников, клирик храма преподобного Сергия Радонежского при православной гимназии в Сергиевом Посаде, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

Чуть поменяю тему... Поскольку мы говорим о Вашем пути, о Вашем служении... Вы приезжаете в те места, которые сейчас напрямую затронуты военными действиями — как священник, общаетесь с людьми, Вы об этом упоминали. Упоминали о том, что там у людей много вопросов.

Вот, какие вопросы волнуют людей — тех, кто на себе, непосредственно, переживает тяготы идущих рядом военных действий? Что они главное ждут от священника? Что им нужно?

О.Александр:

— Вы знаете... когда человек попадает в трудную ситуацию, то это — уникальная возможность рассказать ему про покаяние. Не будем возвращаться к этой теме... тема большая, важная и нужная, но мы сейчас именно упомянем Донбасс — что люди, которые там есть, они очень часто готовы послушать что-то духовное, важное. На грани жизни и смерти, когда ты с человеком сегодня беседуешь, а завтра он пойдёт в атаку, и, возможно, не вернётся из атаки из этой... завтра снаряд прилетит — и кто-то здесь погибнет, находясь на мирной территории... то есть, на территории, где нету явных военных действий... это уникальная возможность человеку рассказать про покаяние, про духовную жизнь.

Но, к сожалению, люди, даже на грани жизни и смерти, очень часто об этом задумываются редко. Человеку легче два раза умереть, чем один раз Причаститься. К сожалению. И, поэтому, я туда езжу с гуманитарной миссией — я решаю вопросы... такого... земного характера.

Я спрашиваю: «Что вам нужно?» — и, когда мне говорят: «Нам нужны влажные салфетки, потому, что мы не можем помыться в условиях окопов... нам нужны такие-то приборы, военного назначения... нужны такие-то вещи, которые здесь мы не можем достать по такой-то причине...» — я стараюсь задавать такие вопросы, и делать то, что люди просят.

Человеку нужны сигареты, например — я ему привожу то, что он просит. Я не курю, и не приветствую курение, но, когда человек находится на грани жизни и смерти, защищает Родину, я не задаю таких вопросов: «А ты когда бросишь курить?» — например...

К.Лаврентьева:

— Это — грех...

О.Александр:

— ... да... «это грех»... это неправильно... Сначала нужно помочь, а потом уже... как бы... сначала накормил, спать уложил, а потом уже — и сказку рассказал. Вот. Поэтому, до сказки дело может и не дойти, а, вот, помочь сегодня человеку, который защищает Родину — это долг каждого нормального человека.

К.Мацан:

— Ещё одна тема... мы с Вами до начала записи начали немножко говорить о Викторе Цое. Для Вас, как я понимаю, это особенный автор. В том числе, и как поэт, который богословствовал в стихах — а, значит, это такой мостик между культурой светской и культурой... не церковной, а... вот... богословскими смыслами... скажем так, да?.. через которые можно и миссию осуществлять.

Вот, почему из всего многообразия культуры — именно, Цой Вашим героем стал?

О.Александр:

— Из-за текстов. Тексты, которые он пишет — они пропитаны богословием. И другого такого рок-певца нет.

Есть певцы, которые симпатизируют Церкви — даже воцерковлены некоторые... там... Кинчев пономарит в храме... Бутусов молитвы читает, Причащается... но вопрос богословия — это другой вопрос. Когда в словах заключён великий смысл.

Я ищу везде смысл, суть вещей, и... вот... бывает так, что он очень большой, он — безграничный, бескрайний. И, самое интересное, то, что люди простые — его не видят.

«Если есть в кармане пачка сигарет,

Значит всё на так уж плохо на сегодняшний день...

И билет на самолёт с серебристым крылом,

Что, взлетая, оставляет земле лишь тень».

Как Вы думаете, какое самое главное слово в этом припеве, в этой песне... и во всём творчестве Виктора Цоя?

К.Лаврентьева:

— «Взлетая»?

О.Александр:

— Нет. Не догадаетесь! Песня — про пачку сигарет. Человек курит, наверное... ему становится плохо... когда ему плохо — он курит... ему становится легче... ничего подобного! Совсем ничего подобного!

Куда улетает самолёт?

К.Лаврентьева:

— В небо...

О.Александр:

— ... а земле оставляет лишь тень. Какое самое главное слово?

К.Лаврентьева:

— Чувствуется Ваш преподавательский опыт...

О.Александр:

— Я постоянно задаю вопросы. Вопросы — это диалог, это возможность с человеком поговорить, чтобы он сам что-то увидел, понял... Так, вот — песня о смысле жизни.

У человека, в первом куплете — все дороги он исходил, ничего хорошего не нашёл, всё плохо... чужое место... чужое окно... чужое небо... нету звезды, которая ему нужна. Но если... что-то может поменять эту ситуацию... что? Пачка сигарет? Конечно, нет. Кроме пачки сигарет есть ещё кое-что в кармане, что жизни может дать смысл, всё поменять, абсолютно всё поменять. Что там есть?

К.Мацан:

— Ну... билет на самолёт.

О.Александр:

— Билет на самолёт! Это — билет в Рай.

К.Лаврентьева:

— Да...

О.Александр:

— Ты живёшь плохо, у тебя всё плохо, но если ты имеешь в кармане билет на самолёт... значит, это всё «плохо» не важно — потому, что ты в Рай попадёшь!

Вторая часть песни — про смерть.

«Без музыки на миру смерть не красна...

Не хочется пропадать...»

Но, опять же... «если... есть билет на самолёт...» — тогда всё меняется.

И интересно то, что пачка сигарет тоже имеет свой смысл — просто, менее значимый, но... всё-таки, она тоже небесполезна. Какой она имеет смысл?

У человека есть две стороны, как бы — материальная и духовная. Духовная — это билет на самолёт, в Рай, покаяние. Но, кроме духовной — мы же ещё люди земные. Нам нужны какие-то материальные блага. И Виктор Цой, вместо того, чтобы изображать какие-то, там... коттеджи... кусок хлеба... еду... там... деньги... он говорит: вот, есть пачка сигарет — значит, у тебя всё необходимое для жизни — есть. Успокойся.

К.Лаврентьева:

— То есть, ничего...

О.Александр:

— Не-ет. Пачка сигарет — это «чего-то». Это... чтобы купить пачку сигарет, надо сто рублей заплатить.

К.Лаврентьева:

— Да...

О.Александр:

— Я не покупаю, но...

К.Лаврентьева:

— ... в курсе дела!

О.Александр:

— Те, кто курит, они говорят, что много денег на это уходит. Но беда в том, что человек, который не имеет денег вообще — он не может её купить. Это — какой-то небольшой, но... материальный достаток. Человек, который не имеет еды, не будет покупать сигареты.

К.Лаврентьева:

— Да.

О.Александр:

— А если он покупает сигареты, значит, у него еда есть. У него есть необходимое для жизни...

К.Лаврентьева:

— Хлеб насущный...

О.Александр:

— ... хлеб насущный!

Только он это делает не в режиме, когда он вскрывает церковные термины... или, например: «Немножко денег, немножко еды...» — это непоэтично. Он берёт образ из советского, такого, наследия: «Давай, закурим... там...

К.Лаврентьева:

— ... товарищ, по одной» — да...

О.Александр:

— Человек сидит в кабинете... там... рисует картины... курит... дым...

К.Лаврентьева:

— Ну, да... да...

О.Александр:

— И, вот, он берёт этот образ, и говорит: «У тебя есть этот дым?» — дым, от слова «дышать»?

К.Лаврентьева:

— Значит, у тебя и еда есть...

О.Александр:

— ... у тебя есть еда, у тебя есть всё необходимое для жизни.

Обычно, люди, в то время, мечтали о чём-то таком... американском, заграничном, красивом и прекрасном... а он говорит: «Нет, ребята...

К.Лаврентьева:

— Билетик...

О.Александр:

— ... перемен требуют наши сердца! Не желудки, не что-то ещё, а сердца!»

К.Лаврентьева:

— Отец Александр... вот, Вы знаете, я сейчас вздохнула, прям, полной грудью, когда Вы говорили обо всём об этом... Потому, что Вы даёте надежду! А был момент в нашей программе, когда мне казалось, что надежды, как будто бы, и совсем нет!

Для тех, например, кто не пришёл в храм рано... не успел посетить все вечерние службы и Литургию... не успел принести покаяние — такое, о котором Вы говорите... не успел, может быть, погрузиться... но... последние годы своей жизни — вот, он сейчас, например, прикован к кровати, и слушает Радио ВЕРА, и для него критически важно, что Вы сейчас скажете... и, поэтому, мне очень важна эта надежда! Мне очень важен сейчас этот «билет на самолёт», который Вы дадите нашим слушателям в конце этого часа.

Скажите, пожалуйста, что-нибудь... что-нибудь крайне важное — то, что даст Пасху этому разговору...

О.Александр:

— А крайне важное — это покаяние.

К.Лаврентьева:

— Это я уже поняла...

О.Александр:

— Нет, Вы не услышали... Период жизни — полжизни, когда человек начал регулярно молиться, Причащаться и поститься. То, что не делают простые люди, и делают верующие люди с некоторым... ну... так... немножко... чуть-чуть... наполовину.

Вот, человек должен однажды встать на этот путь веры — и начать. Может быть, это будет день, может быть, год, может быть... там... десять лет... сколько Бог даст...

К.Лаврентьева:

— И к девятому часу он получает свою награду...

О.Александр:

— Да, да! Понимаете, в одиннадцатый час человек пришёл, но он пришёл не заниматься какими-то пустыми вещами...

К.Лаврентьева:

— Пустотой...

О.Александр:

— ... да... а прийти... нужно прийти к покаянию — в последний... там...

К.Лаврентьева:

— ... час...

О.Александр:

— ... время жизни. Но — в чём ошибка есть? Когда человек думает, что — вот, я могу перед смертью воздохнуть... воздохнуть перед смертью — это ошибка. Покаяние — требует времени. Какого-то времени.

К.Лаврентьева:

— То есть: «А... покаюсь когда-нибудь!» — да, да, да...

О.Александр:

— Нет, начинай прямо сейчас! Завтра — жизнь закончится. Если ты сегодня начнёшь, то завтра хватит тебе. Если сегодня начнёшь. А если ты будешь завтра начинать...

К.Лаврентьева:

— Откладывать...

О.Александр:

— ... то ты, таким образом, потеряешь эту уникальную возможность.

Поэтому, пока мы живём, пока мы дышим, в тех условиях, в которых мы есть... даже как Разбойник на кресте. Что такое — Разбойник на кресте? То есть, если бы он не умер тогда, в тот момент, он бы начал — молиться, Причащаться и поститься — жить нормальной церковной жизнью. Вот, в чём проблема покаяния!

Вот, я с человеком поговорил о покаянии — и он, через год, к этому пришёл. Но: он пришёл к этому потому, что однажды мы с ним поговорили, и в нём началась эта новая жизнь, которая закончится этим покаянием, понимаете? Он к покаянию пришёл через год, а начал его — сейчас. Вот, это должно у человека произойти, чтобы, вот... если... сколько даст Господь сил и возможностей — направить на покаяние.

Но когда мы покаяние размываем по каким-то понятным категориям: быть немножко добрее, светлее, отзывчивее... это не то.

К.Лаврентьева:

— И ничего не делаем, при этом.

О.Александр:

— Да. Покаяние — это дела. Это новая жизнь, которая однажды начинается, и уже не заканчивается никогда.

К.Лаврентьева:

— Вот, это да!

Отец Александр, а что для Вас самое радостное в священстве?

Мы уже поняли, что семья Вас не видит...

О.Александр:

— Люди. Люди и покаяние.

К.Лаврентьева:

— ... что Вы общаетесь с огромным количеством людей, что Вы, действительно, углубляетесь в какие-то, вот, такие, очень важные — критически важные темы...

О.Александр:

— Люди. Люди, которые способны услышать о покаянии. Которые могут услышать и сделать. Господь говорит: «Блаженны не только слышащие слово Божие, а исполняющие его».

Этих людей очень мало, и когда я их встречаю, я очень радуюсь. Когда человек способен к каким-то реальным свершениям в своей жизни. Не просто — поговорить, и забыть об этом. Там... послушать, покивать головой, а потом — жить, как обычно.

А те люди, которые способны начать новую жизнь, загореться этой верой, и... таким образом, я человеку не просто что-то рассказал — я его спас. Вот, что мне интересно — чтобы я не просто делал что-то, что никому не нужно... гуманитарка — она на один раз... а одно только нужно, да? Помните? «Марфа, Марфа, ты печёшься о многом, а одно только нужно...» — Господь говорит Марфе и Марии.

Так, вот... я делаю всё, что могу делать, но, всё-таки, центром всего... всё начинается с покаяния, и им... к нему, в конце концов, должно прийти.

Вот. А пока к этому не пришло... ну... тогда просто можно... человеку нужно помочь... там... купить вещь какую-то... отвезти его куда-то... дать ему что-то... Тоже это актуально, но актуально не само по себе... вот, человека накормил — и всё... а — ты его накормил, а потом он может тебя послушать... может быть, послушает. И, вот, в этом плане, еда — она обретает свой смысл. Так же, как пачка сигарет у Виктора Цоя — она, сама по себе, ничего не значит, но... когда человек воспринимает земные блага, как что-то необходимое для жизни, она — пачка сигарет — становится на своё место, и тогда становится чем-то красивым и интересным. Если она остаётся только тем, что она есть, тогда это — пусто, неинтересно...

К.Лаврентьева:

— Прекрасный разговор! Огромное спасибо! Интересный... противоречивый местами... но не оставляющий равнодушным — это точно. Огромное спасибо!

Дорогие друзья, у нас в гостях был священник Александр Овчинников, клирик храма преподобного Сергия Радонежского при православной гимназии в Сергиевом Посаде.

У микрофонов были — Константин Мацан и Кира Лаврентьева.

Мы благодарим отца Александра, а с вами — прощаемся до следующего вторника. Всего вам доброго, и — до свидания!

К.Мацан:

— До свидания!

О.Александр:

— Всего доброго!

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• О чем мы поем?
• «Венчание». Священник Иаков Белый-Кругляков
• «Радость». Наталия Инина