«Путь к священству». Протоиерей Игорь Шумилов

У нас в гостях был настоятель храма Воскресения Словущего села Васильевское Рузского района Московской области протоиерей Игорь Шумилов.

Наш гость рассказал о своём пути к вере и священству.

Ведущие: Кира Лаврентьева, Константин Мацан

---

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, здравствуйте, уважаемые друзья! В студии у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева:

— Добрый вечер!

К. Мацан:

— И я Константин Мацан, а в гостях у нас сегодня протоиерей Игорь Шумилов, настоятель Храма Воскресения Словущего села Васильевское, это Рузский городской округ в Подмосковье. Добрый вечер!

о. Игорь:

— Добрый вечер.

К. Мацан:

— Напомню вам, дорогой отец Игорь, и нашим слушателям о том, что в этих беседах, которые мы с Кирой ведём, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, и о том, какая цепь событий привела к тому, что человек стал священником. Нам кажется, что всегда это путь вопросов, в чём-то, может быть, сомнений, во всяком случае точно поиска, поиска ответа на вопросы. И вот те ответы, которые вы находили, тот путь, которым вы прошли, в какой-то степени может показаться, оказаться релевантным, созвучным с теми вопросами, которые есть о вере, жизни, Церкви у наших слушателей, которые самой разной степени церковности, есть те, кто уже в храме, есть те, кто, может быть, скорее только со стороны на церковь смотрит и наблюдает, и рассматривает, только интересуется, у всех есть свои вопросы о жизни, о вере, о Боге, и вот, наверное, те смыслы, которые вы для себя нашли, могут оказаться значимыми для других, поэтому об этом сегодня хотелось бы с вами поговорить.

К. Лаврентьева:

— Отец Игорь, пусть корабль сегодняшней беседы пойдёт, оттолкнётся от вашей цитаты. «Уже в подростковом возрасте у меня было ощущение, что вокруг нет какой-то настоящей опоры. Настоящий авторитет я нашёл только в Боге. Почему я могу Ему доверять? Почему я могу Его слушаться? Потому что Он авторитет, Он начало и конец, Альфа и Омега. Его заповеди основаны на Его авторитете, авторитете Творца мира. Все человеческие заповеди условны». И это вы поняли много позже подросткового возраста, потому что, будучи сыном интеллигентных советских родителей, вы не воспитывались в лоне Святой Церкви, вы, наверное, ничего или совсем ничего не знали о христианской вере, и, в общем-то, сознательно крестились в 20 лет, после чего у вас ещё 6 лет ушло на такую своеобразную раскачку, вот об этом и обо всём мы сегодня обязательно с вашего позволения поговорим.

о. Игорь:

— Откуда такая информация? (смеется)

К. Лаврентьева:

— Из ваших интервью, батюшка, если чуть-чуть где-нибудь ошибаюсь, поправьте меня. Но я вот о чём хотела спросить: как раз в этом интервью вы сказали, что лет в 14 вы почувствовали некий поиск. Помимо, наверное, обязательного этапа, который должен пройти каждый подросток в самоидентификации, в самоопределении, в нахождении своего места, вы почувствовали нехватку чего-то очень важного, нехватку главного. И что это был за поиск, отец Игорь? Что испытывает ребёнок, который совсем-совсем ничего не знает о церкви, который незнаком с причастием, который не понимает богослужения, не слышал, не знает его? Это призывающая благодать? Это необходимый совершенно каждому человеку поиск Бога и такое проходит каждая душа в идеале? Как бы вы сейчас объяснили для себя вот тот период поиска? А ведь тогда именно, судя по всему, поиск настоящий начался в вашей жизни.

о. Игорь:

— Ну, здесь сложно сказать про какой-то именно поиск, то есть он не был так вот как-то сформулирован для меня как поиск.

К. Лаврентьева:

— Конечно.

о. Игорь:

— Допустим, я вот ищу, человек просто живёт, и ему, конечно, хочется всегда чего-то настоящего. Вот чего-то настоящего. Я так думаю, что, возможно, недостаток религии в моей жизни дополняло моё увлечение фантастикой. Я в возрасте, когда уже так более-менее нормально читал, в 9-10, 11-12 лет и далее, я прочитал практически всю фантастику зарубежную. У нас этажом выше жил человек один такой, библиофил, или библиоман даже, может быть, у него квартира была библиотекой и там у него было всё, у него даже была старая Библия, но тогда для меня это, конечно, ничего не значило, я просто потом как-то для себя осознал, что вот у него действительно, всё было, но меня тогда интересовала фантастика, вот эта вот серия, полное собрание зарубежной фантастики и прочее, плюс там Конан Дойл. И я много читал, поэтому как-то вот у меня, вот этот мир, который вокруг нас, он ограничен, есть же и другие миры, они же действительно есть, есть же ангельский мир, который с нами как-то соприкасается, а есть, возможно, какие-то другие миры, которые с нами пока не соприкасаются, или мы с ними не соприкасаемся. Да, вот мы знаем девять ангельских чинов, а сколько их на самом деле, мы же не знаем, это Бог весть. Поэтому какое-то вот ощущение огромности мироздания и то, что оно не ограничивается вот этим всем материальным, изначально, может быть, это, да, потому что действительно, вот как то, что говорите: недостаток религиозного воспитания, тогда вообще этого, это даже...

К. Лаврентьева:

— Нелепо звучит.

о. Игорь:

— Ну да. Мало того, религиозное воспитание было на самом деле, я все-таки советскую школу заканчивал, и все прекрасно знают, какое там было религиозное воспитание: однозначно Бога нет, там какую-то антологию за пятый класс, если сейчас советскую найти, там, сказочки, как поп с дьяконом там литургию служили, еще что-то, совершенно кощунственные какие-то рассказы, такая книжица, под хохлому расписанная, то есть воспитание-то было, вот там, сказка о попе и работнике Балде. Кстати, сказка очень, конечно, мудрая, и я всегда на нее ссылаюсь, я говорю, а мораль-то у сказки какая, помните: «Не гонялся бы поп за дешевизной», поэтому, когда спрашивают: «Чего у вас батюшки на дорогих машинах ездят?», я говорю: «Вы что, Пушкина не читали, что ли? Там же ясно написано, что не нужно гоняться за дешевизной попу, а то плохо будет, понимаете? (смеются) Так что это полезная, на самом деле, литература. А воспитания в семье не было, дома ни одной иконы, вот некоторые вспоминают: «у меня там бабушка была верующая», прабабушка, которая меня в детстве воспитывала, я думаю, ну, видимо, так вот люди были напуганы: она дочка священника, и ни одной молитвы, ни одного просто, вот ни полсловечка, ни полбуковки, про что-то такое, по крайней мере я не вспоминаю. Она вспоминала, как она в Италию ездила в юности, это я вот помню. А вот про церковь, про веру, вообще вот совсем-совсем-совсем ничего, поэтому тут такой не то что ноль, а минус.

К. Лаврентьева:

— Ну, то есть про прапрадед-то все-таки священником был?

о. Игорь:

— Прапрадед и один, и другой, то есть она была замужем, прабабушка. У нее муж и сын тоже священник.

К. Лаврентьева:

— Ничего себе.

о. Игорь:

—  И что вот интересно, уже в «нулевые» годы меня рукоположили, у меня в «нулевом» году такой прямо отсчет пошел, потом вдруг нашлись фотографии семьи, как там прапрадед наш сидит со своими на крылечке, причем такая семья достаточно обширная, это Волоколамский район, потом выяснилось, я немножко путаюсь в поколениях по причине плохой памяти, но у моего прапрадеда двоюродный брат, он священномученик, в Бутово расстрелянный. В общем, был такой клан священнический, но выяснилось это уже совсем-совсем потом. Но, видимо, это там, я думаю, как-то оно влияет.

К. Лаврентьева:

— Конечно, они же молятся.

о. Игорь:

— А вот я не знаю, как влияет.

К. Мацан:

— Вот Кира знает, они молятся, говорит.

К. Лаврентьева:

— Ну, это же так и есть. Простой женский ответ.

о. Игорь:

— То, что они молятся — да, но как влияет, то есть как я это чувствую? У меня не было голосов, не было видений...

К. Лаврентьева:

— Не дай бог.

о. Игорь:

— Да, не было там каких-то толчков, тычков и прочее. Но повторюсь, я где-то тоже говорил, что первое распятие я нарисовал сам. Мне нравилось рисовать, рисовали крест и на нем Иисуса — почему? Там класс седьмой был, что ли. Вот так вот на тетрадке в клеточку. И я его повесил себе вот на секретерчик, где я делал уроки. Наверное, это было таким уже начинающимся юношеским протестом, что ли, что этого же нельзя было, но чувство вот этого, чувство просто мира и какой-то иерархичности мира, что это самое главное в мире. Вы тут цитату чью-то привели, не совсем не помню...

К. Лаврентьева:

— Чью-то, да, да. (смеется)

о. Игорь:

—  И неважно. Вот поиск какого-то авторитета здесь не мной придумано, естественно, это на поверхности плавает, что как бы: «тварь ли я дрожащая или право имею?», то есть если мы ровня, и ты мне говоришь, что нельзя. Я говорю: «А почему нельзя?» То есть человек человеку не может устанавливать какие-то законы, мы можем договориться. Договориться мы можем. Ну, как равные. Но заповедь один человек другому дать — а почему? С какой стати? Вот Господь понятно почему — Он творец мира, это все Его. Он пантократор. Все в Его власти, Он мир создал и прописал законы, поэтому если написано: «не влезай — убьет!», значит, это закон. Значит, влезешь — убьет. И, собственно говоря, кого винить?

К. Мацан:

— Протоиерей Игорь Шумилов, настоятель храма Воскресения Словущего села Васильевское, в Рузском городском округе, в Подмосковье, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вообще, вот в той цитате, которую Кира прочитала, было слово «авторитет» и «поиск авторитета». И мне, с одной стороны, очень понятно то, о чем вы говорите, потому что я вспоминаю свой приход к вере и тоже еще со школы во мне бурлили эти ощущения, что: ну как можно не замечать, что у каждого своя моральная правда? Ну вот сколько людей, столько мнений, грубо говоря, и мы никогда не договоримся. И когда оказалось, что может быть абсолютный критерий всего, и это — Бог, который над дробящейся у каждого своей моральной правдой, это стало таким для меня тоже очень важным моментом на пути к вере. Потом стало понятно, что если этот абсолют, он просто некий абстрактно-идейный, холодный абсолют — он не нужен, к нему даже не подступиться. Он должен быть личным, с ним нужно общаться, должно хотеться с ним быть тогда, и поэтому он — Бог, а не просто абстрактная идея какого-то абсолютного добра или абсолютного критерия. Но я все это переживал уже в студенческом возрасте. А вот та цитата, которую Кира прочитала, она относилась к подростку. Подросток, наоборот, свергает авторитеты, а вы его искали. Вот что это был за поиск? Почему?

о. Игорь:

— Ну, а я не знаю...

К. Мацан:

— Хороший ответ. Следующий вопрос, пожалуйста. (смеются)

о. Игорь:

— Да, да. Потому что...ну, что-то нужно человеку. Почему? Почему вот там тебе нравится вот это, а не нравится это? На что-то, наверное, хочется опереться.

К. Лаврентьева:

— Давайте обострим: это же были такие предвестники большого поиска. В 20 лет вы ведь покрестились?

о. Игорь:

— Да.

К. Лаврентьева:

— То есть процесс-то шел, шел и пришел к чему-то конкретному&

о. Игорь:

— Ну вот, понимаете, мой путь к священству — это вот человек там говорит: «мой путь в детский сад, мой путь в школу, тебя папа взял и за руку привел, а я там по лужам прыгал, кораблики там в ручейках, пытался вообще увильнуть, куда-то там уйти» — так и есть. Папа ведет. Ты даже капризничаешь, может быть, не знаешь еще, что Он есть, и где-то на руках тебя несут, а ты не понимаешь, что тебя несут. Поэтому это потом осознается, а тогда как понять-то, вот как ты живешь, так и живешь. В 20 лет по поводу там крещения — ну, просто создались обстоятельства, вот были такие обстоятельства, такие неприятные очень в жизни, я не особо хочу рассказывать про это, но там был вопрос, так сказать, жизни и смерти вообще: жить дальше там или вообще не жить. Ну, и как-то вот они потом снялись, это все даже достаточно банально, такой договор с Богом: если Ты есть, то то-то и то-то. Ну и если Господь говорит: «ну, хорошо, вот тебе то-то, то-то», а я тебе (вот это же безумие такое: «а я тебе») там покрещусь. Ну, вот хорошо. А тебе Господь дает и говорит: «Ну?» Ну ладно, я «Тебе» покрещусь — все, пошел, я «Ему» там покрестился, ну и дальше пошел. Мы в расчете. Но с этого не началось осознанное воцерковление еще пока, к великому сожалению. И, кстати, тут я должен сказать, что как хорошо, что у нас сейчас проводятся беседы перед крещением обязательно, и как нехорошо поступают те священники, наши собратья, сослужители, которые делают это формально, потому что вот если бы со мной тогда...ну, если бы да кабы, потому что если бы мне просто объяснили, насколько это серьезно, хотя бы попытались, вот многого бы в жизни не было, я думаю, то есть я, в принципе, где-то был готов как-то к этому прийти, а ничего не было, пришел, покрестился и ушел.

К. Лаврентьева:

— Батюшка, вы знаете, я не просто так для поддержания разговора спрашиваю вас о подростковом возрасте, там о 20-летнем крещении: «ах, почему это случилось?», но, скорее, это больше такое некое созерцание, созерцание Божьих чудес, потому что очень близко мне все-таки мнение о том, что за всю жизнь, за всю жизнь каждого живущего в мире человека Господь все-таки каждому хоть раз пытается постучаться в самое сердце. «Се, стою у двери и стучу», и в некоторых прекрасных случаях это заканчивается рукоположением, как у вас, и это действительно дает очень большую надежду, и в этом смысле я и спрашиваю вас об этом, как вы это осмысляете, и оказалось, что вы осмысляете это примерно так же: Папа взял за ручку и повел.

о. Игорь:

— Ну, во-первых, это не заканчивается с рукоположением, стук в эту дверь, и слава Богу за это, за то, что Господь не перестает стучать и даже иногда так сильно постукивает, когда, наверное, что-то такое, ну, так как бы расслабляешься, вроде начинаешь как-то почивать, думаешь: ну, ладно... И тут вот, собственно говоря, как и с нами, с человечеством, так и с каждым человечком тоже такое происходит. Подростковый возраст, знаете, я его не люблю. Он был плохой у меня, я был хулиган и это не должно вызвать улыбку: «ай, наш батюшка был хулиган, батюшка был хулиган...», приятно сейчас вспомнить, на самом деле, вот нет...

К. Лаврентьева:

— Ну, ничего хорошего, понятно.

о. Игорь:

— Да, вот ничего там хорошего не было, к сожалению, приходится это признать, как-то было не очень красиво. Потом было покрасивее уже. А именно подростковый возраст, он как-то такой, не знаю, какой-то такой...

К. Лаврентьева:

— Несуразный.

о. Игорь:

— Не люблю я его, да. Ничего там хорошего не было у меня, наверное. Родители хорошие были, слава Богу. Я был плохой, родители хорошие. Они терпели.

К. Мацан:

— Как и в связи с чем уже начался сознательный путь церковной жизни? Вот вы покрестились, и сразу к воцерковлению, к началу воцерковления это не привело, еще сколько-то лет прошло. Но потом вы все-таки стали воцерковляться, и это тоже этап, потому что не все до него доходят.

о. Игорь:

— Да, вот, у нас тут с вами радио, а было какое-то уже видео, я специально принес Евангелие туда — ну, видели, да, передачку? Вот он и есть тот самый путь, он и есть тот самый, вот он — Евангелие. Я стал читать Евангелие. Это самое главное, конечно. Мне Господь вручил Евангелие. Мне его принес папа, уже мой папа такой, папа. Настоящий папа, то есть Тот Папа через моего папу передал мне Евангелие. Папа у меня как бы неверующий человек, не противник религии, но полковник в отставке, и он мне принес Евангелие, им там где-то что-то дали. Он сказал: «Ты интересуешься всей этой тематикой религиозной...». А я интересовался: все, что в руки попадало, какие-то там дао, что-то еще, даже, наверное, какие-то гороскопы, в общем, все, что мне попадало, все было интересно, поскольку информации не было никакой. И вот Евангелие. И я стал его читать. Я не то чтобы там, знаете как, я там почувствовал, что там... Но я стал читать просто. Не было такого, чтобы что я что-то прям особо чувствовал. Я почему-то доверял этому тексту просто-напросто, ну, потому что все-таки Библия, какое-то уважение есть, поэтому вот через чтение Евангелия в основном. Там же я, например, прочитал, как нужно молиться, там же написано: «Ученики спросили у Господа, как нужно молиться. Он сказал: «Молитесь так: Отче наш, сущий на небесах...» и так далее. Я стал читать молитву «Отче наш», потому что в Евангелии написано. Если бы там было что-то написано конкретно про причастие, может быть, я раньше бы пошел причащаться, но я дошел этого позже, про причастие вообще как-то мало говорят и тогда говорили. Про исповедь было больше известно, поэтому вот я пошел на исповедь. Думал: пойду-ка я на исповедь, вроде надо. Ну, и пошел. Я в Коломенском тогда жил и там храм Казанской иконы Божьей Матери в Коломенском, пошел туда и подошел к священнику, говорю: «Тут у вас исповедь? Вот я пришел. Что говорить?» А он говорит: «Ты Евангелие читаешь?» (А такой батюшка, отец Виталий, я потом узнал, он там служил тогда. Я даже не знаю сейчас, где он). Это было вечером. Он говорит: «Ты Евангелие читаешь?» так как-то устало. Говорю: «Да!»

К. Лаврентьева:

— Вопрос оказался правильный.

о. Игорь:

— Он такой: О! Раз меня, и епитрахилью сразу, я почему-то это запомнил. И говорит: «Надо тебе причаститься». Я говорю: «А что это?» Он говорит: «Ну, приходи завтра с утра, узнаешь». Я говорю: «А когда приходить?» Он говорит: «Ну, у нас там служба в семь и в десять». Я точно не помню, где-то так. Я решил: ну, надо до конца быть мужественным. Говорю: «А когда лучше прийти?» Сам думаю: «скажи в десять, скажи в десять, скажи в десять». — «Ну, лучше в семь». Думаю: ну, ладно, пойду в семь. Нужно делать так, как нужно. А так, как не нужно, так делать не нужно, такой принцип, поэтому, как скажете, так и будет. С утра встал, поел, потому что, ну волнительно же, там яичко съел, бутерброд с сыром, как сейчас помню, и пошел. А там нужно через поле идти, от домов, через Коломенское, там раньше деревня была. И вот, значит, когда идешь, там тебе ветер в лицо, и вот идешь туда, и идешь, и темно, и страшно там. Пришел. И вот потом я даже не помню, ну, наверное, я думаю, что я-то причастился в первый раз. Даже какой год, я это не помню. Наверное, 91-й, где-то так. Это вот вопрос про воцерковление. А дальше мы покрестились с мамой моей в один день. У нее знакомая ходила в храм, храм Святой Троицы в Листах на Сухаревской. Она уже была воцерковленной и как-то и мама там, и я там, а куда еще идти? Никого из церковных знакомых нет, поэтому, естественно, пошли туда. Там тогда настоятелем был отец Георгий Мезенцев и много низких поклонов ему за то, что он принял меня воцерковляющегося, терпел вообще и допускал до причастия со всеми, так сказать... Ну, с моей тогдашней жизнью. Он сейчас служит в храме Иоанна Воина на Якиманке. А потом вот та самая Маросейка...

К. Мацан:

— Вот мы к этому вернемся после небольшой паузы. И напомню, сегодня с вами в программе «Светлый вечер» протоиерей Игорь Шумилов, настоятель храма Воскресения Словущего в селе Васильевское в Рузском городском округе в Подмосковье. В студии у микрофона Кира Лаврентьева и Константин Мацан. Мы скоро вернемся, не переключайтесь.

К. Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается, у нас в гостях протоиерей Игорь Шумилов, настоятель храма Воскресения Словущего села Васильевское, Рузского городского округа, у микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева, мы продолжаем наш разговор о пути к священству отца Игоря. Но прежде чем мы к Маросейке перейдем, отец Игорь, я хотела вас спросить про ваш все-таки музыкальный опыт, ведь это немаловажный такой период для вас, длительный, продолжительный, и все-таки след он оставил определенный в вашей душе, и хотелось бы, конечно, об этом поговорить, с вашего позволения.

о. Игорь:

— След — такая борозда...Я говорю, что я инвалид рок-н-ролла, в шутку, но с другой стороны, это правда. Это, конечно, отдельная тема, если совсем кратко, у меня есть старший брат Дмитрий, который до сих пор, вот он профессиональный музыкант, и занимается композиторством, он мультиинструменталист, скажем так, то есть он композитор, пишет музыку. Есть такая группа «Вежливый отказ», которая с 1986 года ведет свой отсчет, поменяла много разных составов...

К. Мацан:

— Это легендарная группа.

о. Игорь:

— Да, группа легендарная, там сейчас лидер — Роман Суслов, так вот, мой брат в группе «Вежливый отказ» играет еще раньше, чем там Роман Суслов появился, там еще был Петр Плавинский, они как-то в одном концерте выступали «Вежливый отказ» и группа «27-й километр», где еще был этот самый Роман Суслов, вот, мне, кстати, группа «27-й километр» нравилась, и когда они слились вместе, и тот распался, я что-то даже расстроился, даже стихи какие-то там написал, такие не стихи, а эпиграмму, что там: «И теперь понятно, как ни крути, это уже последний шаг на пути, километры пройдены все совсем, а их было вроде бы 27», то есть так вот я погрустил, мне нравилась просто группа «27-й километр». И вот брат, он изначально вокалист, потом клавишник, потом бас-гитарист, ну и я вроде как вслед, ну это вот судьба младшего брата...

К. Мацан:

— Вы стали тоже бас-гитаристом?

о. Игорь:

— Да, для начала меня родители, как сказать, прошу прощения у родителей — заставили пойти в МИФИ, потому что у меня брат тоже учился в МИФИ сначала, потом он ушел из МИФИ, я тоже ушел из МИФИ, ну так пошло, вот он бас-гитарист, ну и я бас-гитарист, это не совсем вот именно потому, что он так вот этим инструментом занимался вплотную, но в семье так вышло, братья пошли, ну, а потом уже как-то мы разошлись, потому что через, наверное, сколько получается там, ну вот лет десять занятий я как-то пришел к тому, что вот это не совмещалось с моим христианством тогдашним уже.

К. Мацан:

— А вот не совмещалось что: рок-н-ролльный образ жизни, гастроли, не знаю, тусовки и так далее, или вам казалось, что есть проблема в самом занятии, в самом делании рок-музыки?

о. Игорь:

— А чем тусовки отличаются от делания?

К. Мацан:

—  Ну тем, что можно — и такие примеры есть, их много — когда люди церковные, верующие продолжают гастролировать, но не пьют, например, концерт отыграли — пошли спать, все остальные пошли кутить, а они пошли спать, они семейные люди, их дома ждут жены и дети, детей может быть от трех и больше. А можно вот любить рок-н-ролл и зажигать по полной, и тогда уже возникает какой-то образ жизни, который действительно понятно, почему не совместим с христианским мировоззрением.

о. Игорь:

— До этого надо дожить — до того, чтобы идти спать на трезвую голову после концерта, это надо пройти определенный этап, потому что все равно, наверное, вначале все это как-то не очень трезво происходит, особенно если человек изначально, скажем так, не хочется сказать «не церковный», потому что это, может, одно с другим так не очень, но вот у меня как-то оно не получилось, при том, что я не особо такой строгий человек к себе, я к себе не строгий, но у меня было какое-то ощущение, что как-то это должно, ну, как-то, в общем... Знаете, как это, есть такая история, там, грязь, и говорят: «засохнет — сама отвалится», что и это как-то «подсохнет», может быть, и оно само «отвалится», так и случилось, хотя, конечно, не без боли определенной. Я ждал, наверное, того момента, когда что-то назреет. Я работал в храме Иоанна Предтечи на Пресне, певцом левого хора, очень удобно: с утра пришел на литургию, спел и ушел, у тебя весь день свободен, ну и какую-то там денежку зарабатываешь, когда еще был не семейный. И вот регент Андрей, он говорит: «Опять со своей балалайкой», ну, я прихожу с гитарой, «когда, говорит, бросишь?» Я говорю: «Ну, Андрюш, засохнет, само отвалится». То есть чего-то такого я ждал, это сложно объяснить, иногда просто понимаешь, наверное, как-то Господь вразумляет: вот сейчас надо, бывает такое, что, понимаешь: вот сейчас надо.

К. Лаврентьева:

— Наступил момент.

о. Игорь:

— Да, вот я служил в двух храмах, в одном был настоятелем, вот как раз в Васильевском, но там изначально были руины, поэтому там служить было просто негде, соответственно, и как бы содержания никакого тоже не было, и храм рядом, где я служил семь лет, и потом уже, когда в Васильевском все налаживалось, налаживалось, налаживалось, как-то стало понятно, что вот уже два храма совмещать нельзя, потому что должна быть воскресная Литургия, должна быть Литургия по праздникам, и я так разрываться уже не могу, и там мало помощи, и здесь как-то, поэтому как-то ожидаешь, и вдруг понимаешь, что вот сейчас надо, приходит как-то. Вот есть у нас такой духовник замечательный, отец Валериан Кречетов, он любит говорить: «Пока небо молчит, ничего не делай», я так его огрубляю немножко. Вот с тем же совместительством, я тоже у него спрашивал, говорю: «А как?» Он говорит: «Ну, пока вот Небо молчит...», а потом как-то вдруг понимаешь, что вот-вот надо. Так что и здесь тоже какая-то перемена произошла. Еще есть, знаете, принцип такой вот, я его для себя сформулировал, как человек, в общем-то, технический по натуре, я это для себя назвал «двигаться по приборам» — это значит, когда я не знаю чего, я обращаюсь к каким-то авторитетным источникам: ну, тот же отец Валериан, отец Федор Бородин, я у него с 95-го года окормляюсь, когда у меня так вот назрело, он сам не дал мне такого радикального ответа, говорит: «Поезжай к отцу Николаю Гурьянову».

К. Лаврентьева:

— Он вас и благословил, по-моему, на священство.

о. Игорь:

— Да, я говорю: «Что делать-то, отец Федор? Ну, как-то вот уже прямо...», то есть начинается надрыв. Он говорит: «Поезжай к отцу Николаю Гурьянову». Я поехал. Собственно говоря, вот он мне дал направление такое. Я помню такой был у меня момент, вот в том самом дворе того самого дома, где он принимал паломников, причем так нам повезло, мы с кумом поехали туда, но что-то задержались во Пскове и поехали туда позже, и когда мы приехали туда, уже толпа паломников схлынула, они все уже там на автобусы, на лодку, автобусы уехали, а батюшка один остался, отец Николай, и вот он говорит: «Ну, чего пришли?», мы вдвоем, и мой кум говорит: «Волю Божью узнать». И он такой, прямо не оставляя никаких сомнений, говорит: «А! Ну, сейчас, сейчас...сейчас на кладбище схожу...» Вернулся, говорит: «Ну, чего у тебя там?» Я говорю: «Да вот там, туда-сюда...» Он говорит: «Вот пенсию надо зарабатывать, пенсию, пенсию...» Думаю: какая пенсия, о чем речь? Какая пенсия? Я молодой человек, какая пенсия, тем более с пенсионными реформами. Теперь я понимаю, о чем он говорил, конечно, по поводу какой пенсии вот это все — то есть на кого работаешь, у того и «пенсию» будешь получать потом, то есть надо зарабатывать пенсию, безусловно. Ну, и как-то он так вот дал направление, и я тогда понял, что это такой момент выбора, не хочется говорить: момент истины, это что-то слишком высоко. Момент выбора, и у меня, я помню, было борение такое, то есть я понял, что я сейчас должен поменять жизнь, действительно. Ну, оно как бы к этому шло, это не было внезапно, не то, что там, как снег на голову, в принципе оно готовилось, и я понимал, что оно готовилось, ну, такой нормальный процесс, то есть я не сторонник резких движений, честно вам скажу, кому-то это хорошо, но не всем, всем по-разному. Вообще, я к нему ездил четыре раза, к отцу Николаю, потому что я сомневался, а сомневался я почему — потому что я понимал, что священное служение — это, конечно...уж извините, пожалуйста — как-то слишком круто, и поэтому я ехал, он говорил: «Да!» Думаю: ладно. Потом, в последний раз я когда к нему ездил, он уже не выходил из дома, принимал записочки, и там он, как бы вопрос, и он подчеркивал слова, там: «Нужно ли мне готовиться к священству?» и там было подчеркнуто: нужно. У меня даже она в Евангелии лежит дома, эта записочка осталась. Вот это называется «двигаться по приборам», потому что реально я не вижу этого пути, он какой-то такой, это как-то вот очень...

К. Лаврентьева:

— Турбулентность слишком высока.

о. Игорь:

— Да, очень ответственно, вот как так-то? Ну а прибор показывает: «Тебе — туда». — «А точно мне туда?» — «Да, вот видишь стрелка туда — давай». — «Ладно. Иду, иду. А мне точно туда?» — «Туда».

К. Мацан:

— «Вы ушли с маршрута».

о. Игорь:

— Ну, вот надеюсь, что не ушел.

К. Лаврентьева:

— Протоиерей Игорь Шумилов, настоятель храма Воскресения Словущего села Васильевское Рузского городского округа, проводит сегодня с нами этот «Светлый вечер». У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Отец Игорь, ну вот этот период, который вы описали, как-то очень глубоко нам удалось прочувствовать его, мне кажется, с Костей, и нашим слушателям, надеемся, тоже, вот этот период сомнений, и поездок к отцу Николаю, и всё-так точно: «Батюшка, и всё-таки точно мне надо становиться священником?», это очень понятно человеку.

о. Игорь:

— Получается так, мне пришлось сделать резкое движение, это 96-й год, я сказал: «Всё! Продаю бас-гитару». До сих пор, кстати, не продал, она у брата стоит, пятиструнный безладовый бас.

К. Мацан:

— Круто.

о. Игорь:

— Ну, поэтому ее у нас никто, может, и не купил, потому что...

К. Лаврентьева:

— Слишком круто.

К. Мацан:

— Играть не умеют, потому что на ней уметь надо.

о. Игорь:

— Ну, брат-то мой умеет играть на всяком, поэтому я ему отдал, кстати, освященный бас, его отец Фёдор, когда освящал квартиру, ещё когда я был музыкантом, я говорю: «Освятите мне рабочий инструмент». «Как?» — говорит, я говорю: «Ну, может, как псалтирь пятиструнную». Может, потому и не продался, что освящённый, а то будут на нём всякую играть нехорошую музыку, а инструменты освящённые всё-таки. Но вот 96-й год, и я говорю: «Всё, я больше в эти игры не играю». Обиделись люди на меня, конечно.

К. Мацан:

— Сказали: «вот, в религию ударился».

о. Игорь:

— Как, кстати, Кира говорила до программы, что вы здесь говорите с священниками, они говорят, что вдруг начинает как будто что-то рушиться, жизнь рушится, а потом собирается, и такое тоже было ощущение: я не мог понять, у нас был очень хороший музыкальный коллектив, мы играли хорошую музыку, мы хорошо играли. Ну, что-то вот... Вот нет и нет, нет и нет, все там: «Ой, ой, круто, ой, здорово!» — и всё, и тишина, и нет опять, и нет, и это было ещё за два года до этого.

К. Мацан:

— «И нет» в смысле, что вы имеете в виду?

о. Игорь:

— Ну, никакого движения нет, развития, прямо как будто вот стена. Вроде: «Ой, слушать всем, круто!» Ну, это реально, просто что хвалиться-то, да? Ну, по совести сделали как-то, и музыканты были в принципе хорошие. Это уже был 94-й год, я стал молиться, думал: надо помолиться. Ну, молился приблизительно так, что: «Господи, если это полезно, помоги, если не полезно, то разори, искорени». Через четыре месяца молитвы мы благополучно развалились.

К. Мацан:

— Искоренились.

о. Игорь:

— Искоренились, да, причём это было тихо, спокойно и дружески, без скандалов, без всего, просто вот наш этот творческий коллектив самораспустился, вот и всё. После этого там уже какая-то вот такая сессионная работа началась, какие-то другие проекты вроде как, но вот два года ещё я в этом во всём бултыхался, а потом я сказал: «ну, всё», то есть не я сказал, мне сказали, то есть «прибор» показал, и поэтому я уже пошёл работать в храм, к тому же отцу Фёдору Бородину помогать, там мы издательство налаживали, я компьютерно грамотный человек, поэтому стали налаживать учёт, там какое-то издательство было при храме Косьмы и Дамиана, мы издавали разные книги, несколько книг издали при моём участии, то есть это уже пошла такая вот, так сказать, церковная жизнь, то есть я в церковь ходил на работу, мирянином будучи ещё, это было четыре года, такой период — карантин, я считаю, что карантин это хорошая вещь в данном случае, это правильно. Вот тогда, наверное, у меня прошёл некий период неофитства, я так думаю, такого церковного, то есть так построже, ну, и плюс всё-таки семья появилась, то есть уже никаких гулянок, ничего. Так вот жизнь вошла в другое русло, собственно говоря.

К. Лаврентьева:

— Вы сказали фразу, что Господь стучится не только, когда человек ещё не нашёл истину, но, слава Богу, Он стучится, когда Он уже и в лоне в Церкви, и даже стучится, когда ты священник. Отец Игорь, вы когда рукополагались, вы понимали, что вы пришли к чему-то такому, что просила ваша душа? Или, может быть, у вас было ощущение, что вот я и дома? Или у вас было ощущение страха и своего глубочайшего недостоинства? А может быть, всё вместе? Это я сейчас перечисляю все возможные ответы наших гостей на этот вопрос.

о. Игорь:

— Да. Ну вот, когда у меня была дьяконская хиротония — да, действительно, был не то, что страх, но опять какое-то борение было, вот сразу после хиротонии. Вот это такое было, не знаю, надо ли это толковать или нет, что это было там...

К. Лаврентьева:

— Ну да, может и не надо.

о. Игорь:

— Но что-то было, да, причём это не то, что я, так сказать, как-то воспарил, и мне стало вдруг очень хорошо, мне, наоборот, на какой-то момент вдруг стало плохо. Не знаю, как толковать, что это, месть, не месть, что «ах ты, такой-сякой, что ты наделал», не знаю. Потом, дело в том, что от дьяконской хиротонии до священнической прошло всего пять дней, поэтому я не успел ничего заметить, я был в таком состоянии, там службы каждый день. Тогда в Москву привезли первый раз, насколько я помню, главу великомученика Пантелеимона в Новодевичий монастырь, я её встречал дьяконом, и там пошли круглосуточные службы, и я как-то там тоже что-то помогал, и ночью, и акафисты, в общем, такое вот было, там по пять архиереев на службе. Ну, конечно, молодой дьякон был так вот задвинут, там какую-нибудь ектенью дадут сказать и хорошо, поэтому даже и думать было особо некогда, всё в службе. И потом меня там же и рукоположили в священники, когда как раз вот тоже была такая служба, там много архиереев, глава великомученика Пантелеимона стоит, на престоле стоит икона с Афона великомученика Пантелеимона, меня рукополагают и отправляют служить в храм великомученика Пантелеимона, это тот храм, в котором я семь лет служил. Я его считаю тоже покровителем своим, конечно. Вот, «я считаю» — понимаете, мы как-то вот с одной стороны смотрим, у меня такое ощущение, что нельзя так говорить. Вот я сейчас такой: «вот, я его считаю...» — смотрит на меня сейчас великомученик Пантелеимон: «ну ладно, считай, считай, ладно». То есть, они нами занимаются, Господь нами занимается, а мы тут что-то считаем. «А я вот тут заметил, что-то там, а я считаю...» — «Да, ну, ладно, ладно, хорошо», — говорит Господь, — «ладно, малыш, ты там это, считай». На самом деле, конечно, у нас разумения не хватает. Есть такая фраза, которая стала чуть ли не избитой такой: «неисповедимы пути Господни» — «А, там, ну, неисповедимы пути Господни». Но ведь действительно, они же неисповедимы. То есть, что такое неисповедимы? Они неизреченны, другим словом-то, то есть мы даже всего не видим. Вот священник молится на Литургии «о благодеяниях явленных и неявленных благодарим», но неявленных-то, их больше. И вот Божья милость, она всегда же Божья милость к человекам. Мы иногда говорим, что, как вот написано, мы от Бога должны принимать и доброе, и злое — нет никакого злого от Бога, это все доброе, просто ты этого не понимаешь. У меня крестница, я все время вспоминаю, крестница есть одна из моих многочисленных, ей было очень мало лет, малышоночек совсем — заболела пневмонией и ей делали уколы. Ну, если не колоть антибиотики, умрет ребенок. Но я помню, как она бегала от папы по всей квартире, орала: «Папа, не надо!..», слезы там, «Ну, пожалуйста!» Пришлось этого маленького человечка ловить, скручивать, значит, в попочку туда шприц. Жалко, но надо — это добро. Это же не зло. Это добро. То есть, Господь, когда делает с нами, когда мы бегаем: «Не надо, Господи, нам не надо!..» Ну, надо. И это добро. Это добро.

К. Мацан:

— На этих добрых словах нашу сегодняшнюю добрую беседу мы будем заканчивать, спасибо огромное. Протоиерей Игорь Шумилов, настоятель храма Воскресения Словущего села Васильевское, это Рузский городской округ в Подмосковье, сегодня был с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан.

К. Лаврентьева:

— Дорогие друзья, вы можете найти отца Игоря в «Телеграме», если хотите читать его посты, в общем, мысли, рассуждения. Батюшка, как называется ваш канал, как вас найти?

о. Игорь:

— Очень неоригинально: Игорь Шумилов, священник.

К. Лаврентьева:

— Вот. Дорогие друзья, так что, если что, проходите, пожалуйста, в известную соцсеть «Телеграм» и, в общем, ищите там отца Игоря. Всего вам доброго и до свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Православная школа сегодня». Протоиерей Дмитрий Григорьянц
• «Возрождение культурного и духовного наследия». Анор Тукаева, Валерия Лебедева
• «Отдых в жизни современного христианина». Иеромонах Геннадий (Войтишко)