Сейчас в эфире

Ваш браузер не поддерживает HTML5 audio

«Путь к священству». Прот. Георгий Завершинский

прот. Георгий Завершинский

У нас в гостях был благочинный приходов Сурожской епархии Московского Патриархата в Шотландии и Северной Ирландии, доктор богословия, член Союза писателей России протоиерей Георгий Завершинский.

Наш гость рассказал, что побудило его оставить прибыльный бизнес и стать священником, чем ему особенно запомнилась встреча с митрополитом Антонием Сурожским в Лондоне, и как писательство помогает ему в священническом служении.

Ведущий: Константин Мацан

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, здравствуйте, уважаемые друзья! В студии у микрофона Константин Мацан, а в гостях у нас сегодня протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России. Добрый вечер.

о. Георгий:

— Добрый вечер, Константин.

К. Мацан:

— Дважды в год вы приезжаете, в последнее время во всяком случае, в Россию, из Шотландии или из Ирландии, где вы живёте сейчас?

о. Георгий:

— Был в Шотландии, а теперь вот в Ирландии, там у меня первое мое место пребывания, но вот так, знаете, такая была миссия в Шотландии, а теперь вот обратно в Ирландию вернулся, оставаясь в Шотландии тоже.

К. Мацан:

— А в каком городе вы живёте постоянно?

о. Георгий:

— В Дублине.

К. Мацан:

— Ну вот наш гость из Дублина дважды в год бывает в России, обязательно приходит на Радио ВЕРА, и мы сегодня с вами поговорим, если вы не против, о вашем пути к вере, в вере и о пути к священству. В этом часе по вторникам, обычно с моей дорогой коллегой Кирой Лаврентьевой, но вот сегодня я один, Кира в отъезде, мы с вами поговорим. Нам кажется, что путь человека к священству — это всегда путь, связанный, может быть, с сомнениями, выборами, с преодолением каких-то внутренних вопросов, с поиском ответов на эти вопросы, и то, какие ответы вы для себя находили — о Боге, о Церкви, о жизни, о человеке, могут оказаться релевантны тем вопросам, которые есть у многих наших слушателей, совершенно не помышляющих быть священниками, но вот просто задумывающихся о том, о чём мы на Радио ВЕРА говорим. Вот об этом сегодня хотелось бы поговорить, и мой первый вопрос такой: недавно у нас в программе «Светлые истории» вы рассказывали немножко о своём пути, о том, что вы занимались бизнесом в 90-е, и бизнес пошёл под откос, и это вас привело к какому-то более глубокому воцерковлению. Вот можете вкратце напомнить этот эпизод вашей жизни?

о. Георгий:

— Вернее сказать, бизнес-то шёл по нарастающей, но его, так сказать, «направили» под откос, ну, «лихие» 90-е не зря так называются...

К. Мацан:

— Конкуренты.

о. Георгий:

— Да, были силы, в кавычках скажем «конкуренты», но, в общем, некоторого рода доморощенные такие силовики, которые действительно имеют силу и физическую, и еще кое-какую, чтобы поднадавить на всяких там бизнесменов, нуворишей, и вот их-то как раз, вот этих силовиков среди бизнеса, мы и называем «новыми русскими». Ну, а мой бизнес такой был, вполне честный и плодотворный, так что он под откос пошёл не по моей воле и не из-за процессов бизнеса. Ну да, и, вы знаете, в какой-то момент, если человек не занимается своим делом, то он начинает понимать, что это дело не моё, и вот так у меня оно и было, я уже понимал, что вот не моё, несчастлив я дальше в этом довольно успешном ещё пока бизнесе, и вот так оно и случилось, оно сошлось к самой неблагоприятной точке, когда внутри меня уже созрело решение: я не хочу больше этим заниматься.

К. Мацан:

— То есть, у вас просто ситуация, которую вы переживали, с тем, что у вас отнимали бизнес, как бы уверила в том решении, которое уже и так назревало?

о. Георгий:

— Абсолютно, именно так, да. И в этом, как мы иногда говорим, мы видим Божий Промысл или Божье вмешательство, но без высокопарных слов я хочу сказать, что действительно, человек вообще хочет быть на своём месте и хочет быть доволен тем, что он делает, и ощущать себя полезным, и не просто полезным, а внутреннее удовлетворение получать от собственного дела. И знаете, о священстве я задумался почти сразу, когда ещё только принял таинство Крещения.

К. Мацан:

— А вот как это произошло, как раз хотел спросить, потому что в программе «Светлые истории» вы так у нас на радио, пересказывая этот кусочек своей биографии, упомянули, что к моменту всех этих событий с бизнесом вы уже были таким воскресным прихожанином, то есть уже были человеком в какой-то степени церковным, а вот как всё начиналось для вас в этом смысле?

о. Георгий:

— А начиналось всё в секретной комнате 1-го отдела Московского инженерно-физического института, где я писал диссертацию по управлению ядерным реактором. Это реакторы промышленного типа были, то есть они закрытые, и производство закрытое, секретное, в «номерных городах», как тогда называлось, и вот там в одиночестве, корпя над текстом довольно сложной работы, и мне это нравилось, и всё было хорошо, но вот, понимаете, предоставленный сам себе, ты невольно что-то такое начинаешь обдумывать о жизни вообще, и о жизни собственной в частности, ну, и о каких-то вещах, которые происходят с тобой, и о том, что будет дальше. Может быть, это в настоящее время как-то прозвучит отвлечённо и даже кого-то заденет, но, знаете, я как учёный был вовлечён, можно сказать, в научную поддержку этого производства — производства оружия массового уничтожения. Конечно, мы говорим о защите Родины, мы говорим о многих вещах, которые необходимы просто, но каждому человеку своё место, и вот это не было моё место в жизни, чтобы заниматься, хоть и решать научные задачи, интересные для меня, но которые в прикладном контексте имеют вот такое выражение. Вот мне это перестало не то чтобы даже нравиться, я понял, что я не хочу этим заниматься дальше, ну и дальше само собой последовало такое движение в разные сферы, и вот то, что мы говорим о бизнесе, это результат того, что я предпринял шаги ухода из научно-производственной сферы, которая связана с производством ядерных боеголовок, не впрямую, конечно, я их делал, но был причастен к этому. Вот такой мой путь был к вере, я тогда не был ещё крещёным, а уже к этому времени я понял, что я хочу креститься, и уже, будучи 28 лет от роду, я принял святое таинство Крещения, и с тех пор как-то шло всё постепенно, но по нарастающей, от раза к разу как-то все больше возникало уверенности, что я правильно сделал, и не просто правильно, а что это начало пути — таинство Крещения, и что путь этот продолжается, и на этом пути надо какие-то усилия прикладывать, чтобы подниматься, не топтаться на месте, а подниматься вверх, дальше, дальше. Наверное, сработал тот механизм, который движет мысль исследователя, деятеля науки, или, не знаю, творческого какого-то деятеля, который что-то сделал, и считает это лишь ступенькой к тому, чтобы сделать что-то лучшее, что-то большее, что-то более значимое в своей жизни, вот такой путь веры, и я всегда его рассматриваю как восхождение, восхождение, которое дается с усилием. Если кто бывал в горах и поднимался на достаточную высоту, тот меня поймет, я очень люблю бывать в горах и подниматься довольно высоко, насколько позволяют силы и время, и каждый шаг дается с усилием, но есть желание преодолеть этот путь, почему? Потому что ты хочешь быть там, на той точке, где вокруг тебя всё оказывается ниже, обозримым, так сказать, вокруг тебя, ты можешь взирать и влево, и вправо, и взад, и вперёд, и увидишь просторы, какие-то другие горы, озёра, облака, небо и так далее, вот это притягивает необъяснимо и, я бы сказал, та́инственно. Вот такой путь веры. Ну, и священство для меня как-то сразу ассоциировалось с крещением, с православием, с верой, но почему-то меня не оставляла никогда мысль, что я должен быть и что я буду священником.

К. Мацан:

— С самого начала так было?

о. Георгий:

— В общем, да. Причём я слушал проповеди других священников, яркие, выразительные, важные слова, и ничего другого не хотел, как научиться делать так же, то есть говорить проповеди, ну и вот в течение последующих больше чем тридцати лет я к этому шёл и продолжаю идти. Думаю, что путь восхождения, он, с точки зрения служения духовного, служения священника, да всякий из нас, в общем, как помните в послании апостола Петра: «Вы царственное священство, народ, призванный в удел», «в удел», то есть особенный, вот каждый из нас особенный, тот, который пришёл к этому собственной волей, своим решением, своим сознанием. Я думаю, что священство это не только лишь следование определённой традиции, хотя не без этого, но священство — это, скажем так, состояние души человека.

К. Мацан:

— Ну вот вы уже много лет служите православным священником Русской Православной Церкви, но не в России, а в Северной Ирландии, в Шотландии — что это за опыт, как вас туда судьба привела?

о. Георгий:

— Ну, не без моего желания. Ещё будучи в Москве и будучи ещё алтарником, чтецом, я стал помогать, быть в алтаре на подворье Американской автокефальной Церкви, храма Святой великомученицы Екатерины. Вот, вы знаете, каждого человека, если он становится на этот путь, куда-то он приводит, вот меня мои стопы привели в этот храм, и скажу прямо, я не желаю себя хвалить, но, в общем, с языком всегда было хорошо, и со школы мне хорошо давался иностранный язык, английский я знал достаточно для того, чтобы служить на американском подворье. И во многом благодаря этому, что вот язык и прочее, я был рекомендован для служения за рубежом, причём в дальнем зарубежье, и мне было предложено в Ирландии новое место, новый приход, пришлось начинать с нуля практически, и для меня это было очень притягательно и необычно, и покрыто определённой тайной, конечно, но и желанным местом для реализации какого-то потенциала, всякий человек верит в то, что он имеет какие-то силы, возможности, решимость, намерение, и у меня никаких сомнений нет, что если это намерение исходит из побуждений, во-первых, реальных, а во-вторых, каких-то добрых, благих побуждений, которые, в конце концов, так или иначе реализуются, что это такое сотрудничество или такое соработничество, можно сказать, Бога и человека, несомненно, в жизни каждого из нас такое случается, и когда мы понимаем, что это то самое дело, к которому ты призван и можешь быть полезным, вот тогда получается что-то такое доброе, благое, разумное.

К. Мацан:

— Протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А чем служение православного священника за рубежом, в частности в Ирландии или в Шотландии, где вы потом тоже служили, отличается от служения священника на канонической территории Церкви, в России, например, где, надо полагать, везде есть своя специфика? Вот с чем вы столкнулись, когда приехали? Кто были ваши прихожане, это были русские православные или вы в основном «работали» (ну, «работали» в кавычках, конечно) может быть, с ирландцами, которые интересовались православием?

о. Георгий:

— Вы знаете, это как получалось, и то, и другое, и третье было, и все разные, и ирландцев было немало, что, в общем, весьма приятно было, но вот как-то с самого начала и доныне мне казалось, что ты должен делать максимально хорошо и понятно, с одной стороны, и с другой стороны, и глубоко, и внушительно нести то слово, которое ты сам воспринял, и сам с ним согласен, осознал это, и прожил это — я думаю, что ничего лучшего, наверное, и желать я не мог бы себе. А особенностей, да нет никаких таких особенностей, которые можно было бы выделить, ну конечно, в быту, на практике там люди разные, из разных мест, и из ближнего зарубежья, и из бывших постсоветских, так сказать, республик приехали, и были там ирландцы, шотландцы, и смешанные семьи, пары, всего-всего хватает, но я хочу сказать, что пастырь, который не просто выполняет работу свою или служение свое и не просто даже живет этим, а который продолжает восходить, и считает, что он продолжает делать дело, которое он хочет делать, но все время, как ступенька за ступенькой, восхождение продолжается, то есть, начавшись однажды, оно никогда не замрет, не остановится, и я думаю, что если ты сам уверен и желаешь этого, то и другие, глядя на тебя, будут тоже двигаться, восходить планомерно, и получать от этого радость и вдохновение. Вот таков характер служения, какие-то специальные особенности из моей практики, уже сейчас более двадцати лет я нахожусь в Сурожской епархии, вот хотел бы вспомнить только очень-очень для меня тронувшую и осевшую в памяти, в душе и в сердце встречу с владыкой Антонием Сурожским, который меня принял как нового священника, молодого, присланного из Москвы для служения в Ирландии, и первым делом я прилетел в Лондон, пришел в собор и познакомился, меня представили владыке, и владыка принял меня как будто мы с ним знакомы уже не один год, не один десяток лет, и с таким желанием, вы знаете, с каким-то задором, что ли, он вывел меня на амвон и представил прихожанам собора как нового священника, и тут же мне вручил крест и сам запел «Многая лета», вот таков образ моей встречи с владыкой Антонием. Ну, а после этого я уже уехал в Ирландию, и спустя недолгое время я уже попал на службу, где владыку отпевали в соборе, но тем не менее, встреча состоялась, и это было совершенно...

К. Мацан:

— Какой это год был?

о. Георгий:

— Это 2002 год, а в 2003-м его как раз не стало. Да, вот меня поразил такой задор и какой-то юношеский интерес, увлеченность владыки. Так, конечно, он очень пожилой человек, он уже был тогда не вполне здоров, скажем прямо, но как только дело касалось алтаря, службы, молитвы, предстояния и какого-то слова, которое он обращал к приходу или ко мне, молодому священнику, или к другим священникам в алтаре, он преображался буквально! То есть буквально мог летать, что ли, по алтарю, если так можно выразиться о пожилом человеке, а не вот таким сгорбленным и убеленном сединами старцем медленно передвигаться. Вот такая юношенскость меня поразила тогда и запомнилась на всю жизнь и вот этот образ служения хотелось бы нести и хотелось бы быть понятным настолько же, насколько был понятен и близок владыка Антоний своим прихожанам. Вот так, примерно то же самое, только два острова — Великобритания и Ирландия, они рядом, близки, но так получилось, что за все время служения владыки Антония в Лондоне, в Англии, вот только ближе к концу появилось такое желание и намерение открыть приход в Ирландии, в Дублине, вот на этом приходе я и оказался священником и как бы заступил на эту духовную вахту. А с тех пор были изменения, были и другие вещи, были другие служения моей практики, ну, и вот одно из них — это литературное творчество, об этом я тоже хотел бы сказать, что это не постороннее, не параллельное, а именно одна из составляющих, скажем так, деятельности пастыря. Вот кто-то строит храмы, кто-то занимается благотворительностью, заботой о немощных, о больных, у каждого из пастырей есть еще особенность или характерная особенность его служения. Ну, вот мне показалось, что особенность моего служения — это слово, проповедь, и проповедь, которая трансформирована, скажем, в литературные произведения: рассказ, роман, повесть, что-то в этом роде, на Сурожской конференции в этом году мое выступление так и называется: «Как написать роман-проповедь». Вот я думаю, что здесь можно быть полезным и весьма изрядно послужить добрым делом.

К. Мацан:

— И как?

о. Георгий:

— Вот это и есть предмет моей литературной деятельности, что люди сталкиваются с разными обстоятельствами, с разными людьми в жизни, и когда при этой встрече или в обстоятельствах человек готов и изнутри себя согласен стать жертвой ради другого, то незримо и непостижимо Христос является между ними, и ситуация, или обстоятельство, или, может быть, трагедия поворачивается таким образом, это не значит, что там, допустим, не происходит какого-то события трагического даже, может быть, но значит, что оно совершенно иначе воспринимается. Ну, а бывает часто, что его и не происходит, действительно, когда человек ради другого готов. Вы знаете, поскольку я ведь занимался, сейчас уже отошёл от этого, но занимался богословием, как бы профессионально, научным образом, и написал монографию «Богословие диалога».

К. Мацан:

— Да, мы её обсуждали у нас в эфире с вами на волнах Радио ВЕРА.

о. Георгий:

— Было дело, да. И вот этот диалог, трёхмерный диалог с присутствием в нём, незримым присутствием божественного или вечного «ты», которое подтверждает намерения сторон диалога, вот человека, одного, другого, и, может быть, их несколько, намерение и подлинное желание, внутреннее желание, согласие, готовность, если хотите, вот ради другого, ради него, ради них стать жертвой, то вот что-то такое та́инственное происходит. Мы говорим «таинство», но ведь в реальности какие-то события, какие-то обстоятельства, которые вдруг неожиданно меняются из трагических и страшных, может быть, вдруг всё это как-то незримо разрешается. Ну, вот именно так и строится роман. В общем, я написал трилогию романов, которые так и называются: «Третий брат». Третий брат — это Христос, которого не видит никто, и это проповедь не в прямом и классическом понимании этого слова, она читается тем, кто желает это увидеть, и тем, кто, скажем, способен это увидеть. Если человек к этому ещё пока не готов, то он просто прочитает произведение интересное, с интригой, с развитием, с обстоятельствами, с каким-то повествованием, которое, как чтение, должно заинтересовать, иначе это не будет роман, или рассказ, или повесть, иначе тогда не стоит браться его писать, если ты не можешь и не хочешь, и не согласен с тем, что он должен быть интересным для прочтения. Но я говорю, что как бы за строками, и за характерами, и за сюжетом этого повествования стоит «третий брат» и есть возможность его присутствие узнать. Вот таков характер проповеди, романа-проповеди, вернее. И эта трилогия романов «Третий брат», она как-то раскрывает, или начинает раскрывать вот это авторское намерение автора, писателя и священника — не просто говорить о вещах тайных, непостижимых, Божественных, но и раскрыть способность человека творить, фантазировать, и так, чтобы фантазия оказалась вдруг реальностью. Когда ты вводишь героя с определенным характером, с определенным внешним видом, внутренним состоянием, с определенными чувствами, мыслями, эмоциями и так далее, поначалу ты должен придумать его, и дальше твой герой живет своей жизнью. И, вы знаете, жизнь человека ведь тоже своего рода роман, но только очень продолжительный и очень личный роман. Мне кажется, что личность автора должна быть узнаваема в его произведениях, допустим, мы немедленно отличим картину Пикассо от какого-то рисунка или другого автора, художника, или просто детского рисунка, я имею в виду, допустим, знаменитого «Голубя мира», вот неповторимость, уникальность авторской руки любого из нас, не обязательно для этого, конечно, себя воображать каким-то большим литератором, или художником, или поэтом, если оно необходимо, оно придет в свое время, а если это не так, то для того, Кому ты пытаешься подражать, а именно Бога и Творца, мы же пытаемся подражать Ему в чем-то... Не в чем-то, вернее, а, собственно, своей жизнью. Почему мы называем преподобных «преподобными»? Потому что они своей жизнью уподобились Самому Христу, но это речь идет о каноническом подходе к святости. Но в творческом отношении человек способен сказать слово и быть услышанным, не произнося напрямую слов «Бог», «Троица», «Церковь», но увлечь или привлечь, вернее, своего читателя, слушателя или зрителя к тому, что за этим повествованием стоит нечто большее, или, вернее, некто больший, и тогда, мне кажется, задача выполнена. И вот именно так я понимаю роман-проповедь, чтобы, прочитав этот роман, это произведение, человек почувствовал, что за этим стояло что-то большее, и он бы захотел с этим бо́льшим познакомиться, соприкоснуться. Я еще постараюсь эту мысль развить и тезисно даже описать, но мне предстоит вот такое сделать сообщение и рассказать об этом потенциале, этих возможностях творческих, в данном случае литератора, который является одновременно и священником, скажем так, тайносовершителем, что вот эта тайна, которая совершается на Литургии, на Евхаристии — явление, присутствия Христа, когда мы говорим «Христос посреди нас», понимаете, это... В общем, сама Литургия — это ведь тоже действо, можно сказать, театральное действо, которое в себя вбирает и поэзию, и литературу, и цвет, и звук, и жест, и в этом смысле слово всегда остается таким мистическим инструментом, благодаря которому мы можем заставить сердце биться ярче, интенсивней, что ли, когда мы вдруг скажем «Христос Воскресе!» и это не прозвучит банально и как привычная фраза, а прозвучит так, как это говорил преподобный Серафим Саровский, добавляя «радость моя». Вот хочется, чтобы это шло дальше, и вот такое восхождение, вот такой путь, такое творчество, которое, несомненно, есть всякое служение и священника, и тех, кто в алтаре находится, пребывает, так сказать, вокруг тайны, тайносовершения, но и не только в алтаре, и вне алтаря, и кто ещё далёк, может быть, от этого, тоже может оказаться сопричастным тайне благодаря тому, что есть возможность написать или создать такое произведение, которое приоткроет человеку самого себя. Я думаю, что тайна велика человека и Бога, и возможности соприкоснуться с Христом через творчество, я думаю, что здесь потенциал колоссальный.

К. Мацан:

— Знаете, я помню, меня поразило в одной книге Умберто Эко, знаменитого учёного и писателя, автора таких известных романов, как «Имя розы», «Маятник Фуко», одного из, может быть, таких самых известных, многотиражных писателей XX века, при этом очень глубокого и самобытного. У него есть такая книга, называется «Записки молодого литератора», это коротенький такой сборник его небольших эссе о литературе. Я помню, что он там вначале пишет, что... Причём эта книга, которая написана Умберто Эко уже, я не помню, сколько ему было лет, но уже там ближе к 60-ти, вот как-то так, за 50, и он говорит, что поскольку я свой первый роман «Имя розы» написал, вот там примерно ему было 50 лет, то есть достаточно поздно он начал писать прозу, он до этого был философом, культурологом, историком культуры, выдающимся и признанным учёным во всём мире, ну и потом он оставался дальше, просто он начал ещё и прозу писать. И вот он сказал, написал в этой книге, что «поскольку я свой первый роман написал в 50 лет, условно говоря, сейчас мне там 55, я себя считаю молодым литератором, то есть я только начал писать, поэтому я молодой литератор». Вот вы в этом смысле повторяете его, наверное, такой путь, парадигму, вы же тоже начали писать не рано, не с детства, не с юности, а уже в зрелом возрасте, а вот как эта потребность приходит, из чего вырастает? Живёт человек, живёт, вот у него есть образование, диссертация по техническим наукам, социальный бизнес, священство, и вдруг в какой-то момент, казалось бы, совершенно новая область. Область, в которую вступать-то, в принципе, страшно, потому что, ну, это же такая вещь — творчество, всегда хочется и признания, и хочется, если писать, то писать хорошо, и как-то мыслишь себя в ряду с другими, уже состоявшимися известными писателями.

о. Георгий:

— Ну, конечно, не Умберто Эко, но действительно, путь какой-то был, и опыт, и путь был пройден, и вы абсолютно правы, я пришёл к мысли, что вдруг попробовать создать художественный образ, вот характер, которого не было, и ты его придумываешь. И меня, знаете, как юношу эта мысль вдруг пронзила, как какой-то ребёнок, который берёт вот лист бумаги, краски, и вдруг он понимает, что он может этими красками что-то такое интересное, привлекательное, впечатляющее создать! Это же какое-то такое детское впечатление, и одновременно жизненный опыт, и вот эти профессии, и да, действительно, и наукой занимался, и бизнесом, и стал священником, и я писал научные трактаты сначала, математические, в технической сфере, тоже статьи, это тоже надо внимание и ответственность иметь, и достигнуть каких-то таких логических выводов и результатов формул, в частности, я там одну получил важную довольно-таки математическую, то есть всё время приходилось писать. Но вдруг, когда ты пришёл к мысли, что вот из ничего раньше, напротив, ты понимаешь, что вот есть такое достижение, и на базе тех достижений, которые уже есть, ты пытаешься что-то исследовать и дополнить их, то есть прибавить к ним что-то ещё, таков путь исследователя, учёного, учёный ведь не создаёт с нуля, есть и математика, и физика, и технологии какие-то, техника, и ты, овладевая знаниями в области уже имеющихся знаний, ты к ним какой-то свой вклад вносишь, таков научный путь, вполне естественный, понятный. А в творчестве совсем иное, то есть вот белый лист бумаги или экран компьютера белый, у тебя там мышка, клавиатура или ручка, карандаш в руке, и всё! Ну вот напиши что-то такое, что хотя бы тебе самому будет интересно. И, знаете, это такой вызов, и такой челлендж, вот такая провокация самого себя, и как же ответить-то? Вообще можно ли ответить? Может, не стоит? Лучше положить, убрать этот лист бумаги и продолжать заниматься, вот есть, допустим, у меня книжка вот о Троице, «Богословие диалога», учёных я собираю, авторитетных в этой области на разных языках, у меня, по-моему, пять или шесть языков авторы использованы в моей монографии, как источники и исследования — ну, вот это понятно. А как с нуля начинать? Кто ты такой вообще, чтобы что-то такое с нуля творить, что ты о себе думаешь? — как говорил Жванецкий, — как ты вообще можешь за это браться, смеешь ли? И вот это такой вызов, и есть стартовая площадка для творчества.

К. Мацан:

— Мы вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России. У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается, еще раз здравствуйте, уважаемые друзья! С нами сегодня в студии протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России. Ну вот как раз вашу последнюю в этом перечислении ипостась писательскую мы сейчас обсуждаем, а как она совмещается, сочетается, не входит ли в какой-то конфликт с ипостасью священника, со служением священника?

о. Георгий:

— Ну да, конечно, это был первый вопрос, который я себе задал: ну как вот ты будешь что-то придумывать, может быть, такое интригующее, может быть, вызывающее для того, чтобы привлечь внимание читателя, и при этом ты вот проповедуешь, ты же говоришь какие-то истины, которые отложились веками, люди — подвижники веры, проповедники, святые пострадали, можно сказать, мученики пострадали за веру, и как ты вот это можешь сочетать, и такое вот легкомысленное вдруг начало, что ты что-то такое будешь придумывать? Да, это очень серьёзный вопрос, не праздный далеко. Наверное, я думаю, что если бы я к тому времени уже не прослужил священником практически пятнадцать лет, но если я, как писатель, как вы верно заметили: молодой, почти семь лет я пишу художественные произведения, ну, а как священник, всё-таки уже постарше, ну и остальные там ипостаси, они никуда не исчезли, но они остались уже в прошлом, и вот этот вызов... Знаете, так можно и не начать. Отложить все и сказать: «нет, знаешь-ка, ты, пожалуйста, будь хорошим священником, пастырем, проповедником, наверное, исповедником веры, если угодно, ну, а фантазировать, вот это предоставь другим». И тогда, опустив руки, отойдя в сторону, я понял, что — ну, а как ты дальше будешь пастырем-то? Ведь ты же почувствовал этот вызов в себе, ведь он неспроста, ведь он не появился из ничего, значит, в тебе что-то выросло такое, что ты можешь, а если можешь, значит, ты должен выразить. Ну, конечно, поначалу, так вот именно сопоставляя эти ипостаси: литератора и священник, я так и писал, первая книжка рассказов у меня и появилась, как такие рассказы-проповеди, и даже не просто проповеди, а там именно и герой главный, я думал, что будет священник, некий архетип вот у меня был, это патер Браун честертонский, и вот что-то там такое, Фламбо, вот этот криминал такой, который там со своими заворотами, а патер Браун как-то всё это направляет, выруливает, скажем так, во всех ситуациях очень мудро, умно, ну, и по-христиански. Вот так у меня родилась первая книжка рассказов, она так и называется «День святого Патрика», и рассказы, как они на почве моего служения в Ирландии и характеры, там и ирландцы есть, и русские, в общем, разные, и англичане, конечно. Но постепенно, продолжая писать, я понял, что проповедь, она не должна читаться в твоих произведениях, будь то рассказ или роман, она должна как бы, понимаете, стоять за этим, то есть читатель должен вдруг неожиданно открыть в себе слово, которое ты хочешь донести, если это будет принудительно, оно перестанет быть проповедью, и это одновременно обратной стороной помогло мне в проповедях говорить иначе, как бы обращать слово иначе. Я вдруг понял, что проповедь не должна быть назиданием, каким-то вот таким наставлением, каким-то рассказом о выдающихся деятелях Церкви, святых, то есть кто-то так понимает проповедь — да, прекрасно, но ты в твоем служении можешь иначе, другую сторону, другую грань возможностей священника открыть, и это может быть успешным, может быть удачным, и кого-то, несомненно, вдохновит на то, чтобы, может быть, стать христианином, или если человек уже христианин, то дальше развиваться, идти этим путем. Так вот, я хочу сказать, что здесь, как бумеранг, действительно, я почувствовал в себе желание и способность фантазировать, это было всегда со мной, всю мою жизнь, но здесь я понял, что я могу достигнуть такого результата, и вот эти мои фантазии не будут просто каким-то внутренним ходом, моей мысли, которые постоянно и так всегда со мной, но, оказывается, можно как-то художественно это выразить, и это будет кому-то ещё интересно. Так вот, как бы бумерангом это обернулось к тому, как я стал относиться к собственной проповеди, которую я обязательно на каждой службе говорю, поскольку литургию я служу обязательно, независимо от обстоятельств, от того, где я нахожусь, минимум три раза в неделю, три литургии, на каждой из них обязательно должна быть проповедь, и каждая проповедь, евангельские чтения повторяются, особенно, допустим, в Богородичные праздники или иконы Божьей Матери, там одно и то же чтение, и вот способен ли ты каждый раз сказать что-то новое на это евангельское чтение? Тоже мне показалось, что это важно, чтобы слово священника исходило из евангельского контекста. Это не всегда и не у всех так получается, но есть контекст, конечно, Священного Предания, истории, житий святых и так далее, но вот я почувствовал, что, наверное, то, что я могу сделать, уже теперь так или иначе будучи литератором и одновременно священником, я могу контекст Евангелия приоткрыть всякий раз по-новому, всякий раз попытаться и придать ему своего рода, что ли, интригу или оттенок такой, который заинтересует слушателя, чтобы те, кто находятся в храме, вдруг открыли глаза и вдруг навострили свои уши: «ах, оказывается вот так?» Да, это вдруг неожиданным образом зазвучало, и я убежден, что Евангелие так и звучит, неожиданно, непостижимо, и всякий раз по-новому оно звучит, хотя бы мы и повторяли одни и те же слова на определенные праздники, ну, и вообще евангельский столп, он повторяется, одни и те же чтения, когда ты двадцать с лишним лет уже служишь, ты уже практически наизусть знаешь эти тексты, и вот чтобы не привыкать и не навязывать какую-то одну и ту же мысль, которую, конечно, хочется повторить, потому что ты уже к этому пришел, ты уже дорос до этого и хочется ее донести, но тем не менее всякий раз ставишь перед собой задачу повернуть еще неожиданную сторону, под неожиданным ракурсом евангельский текст, и когда это получается, то, вы знаете, я испытываю глубокое такое вот духовное, что ли, удовлетворение: ну вот, получилось.

К. Мацан:

— Протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Знаете, кому-то из советских писателей, то ли это Виктор Некрасов, то ли... почему-то Виктор Некрасов у меня в голове, может быть, я ошибаюсь, но мысль достаточно такая понятная для писателя, просто формулировка очень сочная. Писатель сказал, что «у писателя все страсти должны быть в сборе». Или это чуть ли не Лесков.. В общем, кто-то из русских писателей это сказал, даже сейчас не буду вот гадать, я вот само слово «страсть» запомнил, потому что, как однажды я слышал уже, тут источник я точно помню — это Юрий Павлович Вяземский, мой учитель из МГИМО и писатель, написавший много книг, романов, «Сладкие весенние баккуроты» из последних его работ, или вот «Бесов нос», последний его роман, а до этого уже ставшая такой культовой повесть «Шут» или «Банда справедливости», и вот он, когда писал свою серию романов об апостолах, я от него в интервью такую фразу слышал: «Как я могу написать, допустим, о предательстве Иуды, если сам в себе это предательство не проиграю, как будто не проживу его внутренне?» Вот мне кажется об этом, то есть писатель, создавая образ, так или иначе в этот образ погружается, пример из смежной области: актеров в театральном вузе даже специально заставляют свои эти страсти: там, гнев, зависть, какие-то сильные эмоции, вот в себе их провоцировать, раскрывать, чтобы знать, как с этим работать на сцене, что-то похожее у писателя бывает, и есть такое мнение, во всяком случае: страсти должны быть в сборе, чтобы образы получались яркими. Но при этом, мало того, что священник, просто христианин, который, в принципе, перед собой видит идеал борьбы со страстями, насколько опасно в эту сферу входить, как вам кажется?

о. Георгий:

— Может быть, опасно, вполне. Но ведь, понимаете, как мы говорим: «осуди грех и люби грешника», это и есть своего рода ответ такой внутренний, который ты можешь сам себе дать. Да, ты, конечно, погружаешься, да, конечно, ты должен написать и хочешь написать так, чтобы это было интригующе, интересно, привлекательно, с одной стороны. С другой стороны, тебя как бы и ограничивает твоё священство или твоё христианство, твой взгляд, твоё мировоззрение, ограничивает и выравнивает твой путь. Да, ты даёшь интригу, да, ты заставляешь своих героев погрузиться в неё, и вместе с ними погружаешься сам. Но, понимаете, как вот Христос протянул руку Петру, утопавшему в море, почему? Потому что он сначала пошёл, вот как-то верил, и всё, и пошёл, и не тонул, а потом, видимо, взгляд бросил: «там же волны, а!» и вот это «а!» вдруг стало его топить туда, вниз, вглубь, и тогда Христос протянул ему руку. И в этом смысле каждый раз ты эту руку видишь, которая тебе протянута — ты там не тони, ты идёшь по нему, этому морю, оно бушует, и ты его видишь, это море, но ты совсем не обязательно должен в нём тонуть, понимаете? Мне кажется, это уникальный случай, не потому что я там в чём-то такой особенно уникальный человек, но вот как писатель и священник, а священник и актёр — это немножко другое.

К. Мацан:

— Другое, я тут просто именно поясняю свою мысль о страстях, которые в сборе должны быть, что есть просто профессии, где приветствуется такое вот раскачивание в себе, разжигание страстей с целью какой-то: играть спектакль, писать стихи, что угодно, но это что-то, что на первый взгляд просто очень не бьётся с таким направлением к бесстрастию в христианском мировоззрении.

о. Георгий:

— Во-первых, бесстрастие — это тоже некоторый взгляд и, скажем, метод, ведь — да, мы стремимся к бесстрастию, но притом никто из нас не бесстрастен, не может о себе этого подумать и сказать. Более того, как мы знаем, самые святые из святых, они почитали себя наихудшими грешниками, так ведь? Ну и что это, как не... Понимаете, это тоже ведь... И в этом смысле — да, это комок, или все страсти в себе собрать, но что значит в себе? Это ведь я собираю в том герое, который у меня в повествовании идёт, и ещё раз я напомню: «осуждай грех и люби грешника», я люблю своего героя, для меня всегда высший образ — это Антон Павлович Чехов, нет ни одного героя в его произведениях, я не припомню, не назову, может, вы меня поправите, которого бы он сам лично, как автор, не любил, вот видно было, что он не любит этого героя, вот нет такого. Каждый персонаж, каждый герой от последнего до первого, вот чувствуется любовь автора к нему. Понимаете, для меня это такой вот идеал, он во мне вот сидит и мне это нравится, я хочу любить этого героя, да, он негодяй, да, он готов совершить подлость, вот уже почти её совершил, низость какую-то, не знаю, что там, в зависимости от контекста, и всё равно я не оставляю его без своего авторского внимания и без авторской, ну вот, в общем, любви. И в итоге, вы знаете, я говорю, каждый писатель имеет свой жанр, имеет свое кредо, что ли, писательское, я пробовал, кстати, в жанре детектива, и в жанре драмы и приключений, может быть, ещё такое кредо только формируется, что ли, во мне, но во всяком случае я вижу, что я не желаю без внимания и без последствий оставить ни одного из моих героев, даже самого последнего, самого негодного, самого злейшего из злейших, вот не могу его оставить и бросить, как расходный материал. Может быть, в этом какое-то кредо писателя, священника. Ведь к нам на исповедь разные люди приходят, как к священникам, ведь мы же не можем как-то своё суждение выносить: «ах, ну, вы только подумайте, что она натворила! Да что ты там, Марья Ивановна, как же ты могла?» Ну разве может так священник говорить, правда? Он же ведь вместе с ней проживает, я такое слышал, что это очень важно, что священник, когда исповедник говорит о своих грехах, священник эти грехи вместе с ним совершает, и причастен этому греху. Старец Софроний (Сахаров), вы, может быть, слышали эту фразу, сказал: «Нет такого греха на свете, которого бы я мысленно не совершил».

К. Мацан:

— Я вот об этом, как раз в этой связи вспоминаю, вы упомянули Честертона и его детективы, где главный герой — отец Браун, я помню, поразила мысль в одном из детективов, уж не помню в каком, когда отца Брауна спросили: «А как вы так вот хорошо раскрываете преступление, так угадываете?» Он говорит: «Понимаете, в отличие от вас, допустим, неверующего офицера полиции, вы-то думаете, что преступник, он такой нехороший, а вы таких преступлений никогда бы не совершили, вы добропорядочный гражданин, а я, как священник и христианин знаю, что я также могу убить, также могу украсть, обмануть, предать, если для этого будут соответствующие условия. Я поэтому прекрасно знаю человеческие грехи, потому что знаю их в себе и могу их понять в преступнике, и поэтому понять его логику». Вот вам, как священнику, видимо, тоже это по-своему помогает?

о. Георгий:

— Абсолютно совершенно, вы прочли мои мысли, Костя, как это у нас с вами так вот иногда получалось и в прежних программах. Но вы знаете, ты с этим соприкасаешься, и ты не ставишь себя над, ты не будешь пастырем никогда, если ты будешь взирать свысока стороны и уподобляться тому самому фарисею, который, в общем, благочестивый человек, и никто его не осуждает, и Христос не говорит о мытаре и фарисее, что вот мытаря-то Он оправдал, а фарисей вот тут такой негодяй — нет, просто, мытарь ушел более оправданным, сказано в Евангелии. Вот это у меня навсегда засело, что никто не судит и фарисея, но просто его отношение, то, что он ставит себя над тем несчастным мытарем, вот это навсегда должно войти, что ли, в плоть и кровь пастыря. И ты не можешь быть хорошим, просто добрым пастырем, если себя не поставишь в то же положение, в котором тот, кто тебе исповедует свои грехи.

К. Мацан:

— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Такой необычный у нас сегодня получился путь к священству, к вере, к священству и к писательству, но вот в вашем случае это не два пути, а какой-то один путь, вот из таких разных поворотов состоящий. Спасибо огромное. Протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России был сегодня с нами, с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона был Константин Мацан. Спасибо, до свидания.

о. Георгий:

— До свидания.

Все выпуски программы Светлый вечер

tolpekina