«Путь к священству». Игумен Пантелеимон (Королёв)

У нас в гостях был настоятель Свято-Троицкого Данилова монастыря в Переславле-Залесском игумен Пантелеимон (Королёв).

Наш гость рассказал, как, будучи выпускником механико-математического факультета МГУ, принял решение пойти по пути священства, стал монахом, а позже — возглавил монастырь. Отец Пантелеимон поделился, как его далёкие от Церкви родители отнеслись к такому его выбору, а также с какими сложностями ему приходится сталкиваться при управлении монастырем, и что помогает ему в их решении.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева

---

---

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера».

Здравствуйте, уважаемые друзья!

В студии моя коллега Кира Лаврентьева...

К.Лаврентьева:

— Добрый вечер!

К.Мацан:

— ... и я — Константин Мацан.

Добрый вечер!

В гостях у нас сегодня игумен Пантелеимон Королёв, настоятель Свято-Троицкого Данилова монастыря города Переславль-Залесский.

Добрый вечер!

О.Пантелеимон:

— Добрый вечер!

К.Мацан:

— Наконец-то, есть возможность пообщаться с Вами в студии, а не только читать Ваши социальные сети, за которыми мы активно следим, и — очень радостно развиртуализироваться!

Я напомню нашим слушателям, и Вам, отче, скажу, что в этих беседах, которые мы с Кирой ведём, мы говорим со священником о его пути к вере, и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек стал священником. Это — путь. Это — путь поиска, наверняка, каких-то вопросов — о себе, о мире, о Боге, об отношениях с Богом, о Церкви.

И, вот, нам представляется, что те ответы, которые для себя человек на этом пути находит — и Вы находили, и нашли — могут оказаться релевантными, могут как-то срезонировать с теми вопросами, которые есть у нашей аудитории, и у всех, кто просто задумывается об отношениях с Богом. Вот, об этом сегодня хотелось бы поговорить.

К.Лаврентьева:

— Отец Пантелеимон, мы, когда готовились к Вашему интервью — совершенно стало понятно, что Вы — человек конкретный, не любящий лить воду, без долгих предисловий, в общем-то, сантиментов и эмоций.

Ну, я, так, подумала, подумала, и решила: начну я с Вашей цитаты о монашестве, на принятие монашеского пострига.

«Какой смысл обещать то, в чём ты уверен абсолютно? То же самое, что обещать дышать, пока не умрёшь. Так волевое решение не проявляется. Монах обещает то, что трудно осуществимо. Поэтому, желающий принять постриг отвечает не «Да, конечно», он говорит: «Да, Богу содействующу»: «Я не уверен, что сумею соблюсти все обеты, но выражаю свою надежду, что Бог мне поможет».

Отец Пантелеимон, это настолько прекрасно противопоставляется цитате, которую я очень люблю вспоминать, владыки Иоанна Шанхайского, о том, что монах перед постригом должен быть уверен на 100%. Потому, что, если он будет уверен на 99%, то, в случае искушения, 1% станет 99-ю, а 99% станут 1%.

Что Вы об этом думаете?

О.Пантелеимон:

— Ну, в идеале, конечно, желающий принять постриг должен быть уверен на 200%. Но и важно, всё-таки, не быть... таким... безумным в своей самоуверенности.

Да, ты стремишься, ты чувствуешь, что тебе... ничего внутри... внутри ты сам себе не ставишь подножек, что ты... то, от чего ты должен был отречься в мире, ты от этого отрекаешься, в полной мере, и тогда ты, действительно, вступаешь на этот путь с полной уверенностью, что ты делаешь этот выбор.

Не то, что ты пройдёшь этот путь до конца. Но то, что ты делаешь этот выбор, что ты себя посвящаешь полностью Богу, и вверяешь себя в Его руки.

К.Лаврентьева:

— А чем руководствуется молодой человек, который может и белым священником стать, когда принимает монашеский постриг? В Вашем случае, как это было?

О.Пантелеимон:

— Ну, это — не логика, это не то, что ты... ну, чем руководствуется молодой человек, когда выбирает себе невесту?

К.Лаврентьева:

— Тут ещё можно объяснить. Тут ещё как-то можно «натянуть» эту всю историю.

О.Пантелеимон:

— Ну, здесь, мне кажется... объяснения, всё-таки, внятного нет, и чувствуешь определённый зов со стороны Бога. Ты, может быть, в какой-то момент сомневаешься.

В этот момент... это — совершенно нормальная история для молодого человека, что, приходя к вере, в период неофитства, есть стремление: «Всё брошу, обязательно пойду в монашество. Посвящу себя полностью служению Богу и Церкви». Потом этот запал проходит, но, вполне нормально, если остаётся вот это устремление к тому монашескому идеалу, который рисуется и житиями святых, и, иногда, и конкретными примерами людей, которых ты видишь, встречаешь, действительно. Ты понимаешь, что это — настоящие монахи, что — по этому причине с ними хорошо, легко и интересно, и себя ты чувствуешь с ними свободным, и ты хочешь быть таким же свободным.

К.Лаврентьева:

— Но, в Вашем случае, это стремление не уменьшилось, а, скорее, разгорелось ещё сильнее, и, если я не ошибаюсь, случилось это после ухода из жизни Вашего лучшего друга — отца Пантелеимона тоже, кстати. А Вас тогда звали Пётр — уточним для наших радиослушателей.

О.Пантелеимон:

— Тогда меня звали Пётр, да. И когда, при монашеском постриге, мне владыка Алексий назвал моё имя, с которым я теперь хожу, никто не удивился. Потому, что, собственно, с иеродьяконом Пантелеимоном Шустовым мы были такой... парой — не разлей вода. И, в какой-то степени, говорилось про то, что: «Вот, давай... его не стало, ты — продолжай то, что он хотел сделать». Немножко это получается.

К.Лаврентьева:

— Вы был могли рассказать о нём, и о вашей дружбе? Потому, что, как я понимаю, именно вот эта история — вот, этого вашего дружеского христианского содействия — стала основополагающей, в общем-то, в решении принятия Вами пострига.

О.Пантелеимон:

— У меня нет полностью такой уверенности, что именно это стало основополагающим. Конечно, так-то... оказало огромное влияние. И был ещё ряд других моментов, которые для меня были очень важны в жизни.

Пантелей для меня, конечно, был... и остаётся... очень таким... близким другом, присутствие которого я, в определённые моменты, ярко ощущаю. Очень важно то первое впечатление, которое производит человек. И было здорово, когда мы, студенты второго курса семинарии, молодые — вот, увидели этого невысокого иеродьякона, который вошёл в аудиторию, и... вот... стал, с большой лёгкостью... мы — все пацаны, никто не в сане... монах, и человек в сане — входит, и начинает, без всякого пафоса, со всеми общаться. И, вот, действительно, завязывается дружба.

И... ярким моментом было то, что... в какой-то момент, надо было закрыть окошко — и Пантелей вспрыгнул на подоконник в подряснике, и полез закрывать окошко. Это для меня был, такой... удивительный жест, показывающий внутреннюю готовность — то, что человек из всех сил готов послужить и помочь ближнему, и он никогда, никоим образом, не заботится о каком-то своём пафосном имидже.

К.Лаврентьева:

— То есть, простота такая некая...

О.Пантелеимон:

— Да, очень большая простота, и... вот, именно, такое... открытое и горячее сердце, которое стремится помочь.

И, потом уже, когда мы занимались в редакции журнала «Встреча» — студенческого журнала Московской Духовной Академии — я был главным редактором, он был одним из основных сотрудников. Зачастую, мы помогали и другим изданиям, и, нередко, была такая ситуация, что просили написать статью, просили вечером, а к утру она уже была готова, написанная Пантелеем, и он, умывшись, шёл на службу, потом шёл учиться, и — дальше продолжал в таком ритме жить, с такой полной самоотдачей, полный радости, и, наполненный, действительно, той свободой, которой очень хочется!

К.Мацан:

— Вы поступили в семинарию после МГУ... закончив МГУ?

О.Пантелеимон:

— Да.

К.Мацан:

— Что это был за выбор, и, вообще, в какой момент впервые пришла мысль о священстве?

О.Пантелеимон:

— Я, в общем-то, воцерковлялся, когда учился в Московском Университете.

Семья моя, изначально, была совсем нецерковная. Крещение я принял... собственно, мама отвела нас, вместе с братом, в 1991 году в храм, и тогда, вот, отчасти, на этой волне, на этом буме, который был порождён 1000-летием Крещения Руси, и массовыми Крещениями, которые происходили — вот, среди, примерно, 20-ти других человек, я принял Крещение в храме Ильи Пророка в Обыденском переулке, в Москве. И — оставалось тогда очень яркое ощущение вот этой... обновления и чистоты, которая... Вот.

Потом эта вся история немножечко поутихла, поскольку, её никто никак не подпитывал, и воцерковление уже происходило на младших курсах Университета, когда подруга меня привела в храм — на Рождество, потом на Пасху. Вот, в этой толпе, духоте — я почувствовал, что нашёл своё место, что я вернулся домой... такое... тёплое ощущение, что здесь, действительно, здорово, и правильно тебе быть.

И уже на старших курсах я пономарил в храме, помогал, и, под конец обучения... ну, встал вопрос — меня приглашали поступать в аспирантуру мехмата, и, при этом, священник говорил, что: «Ты — наш, из нашего племени, из нашего рода, и, давай, поступай в семинарию». И было довольно сложный процесс — понять, что, действительно, нужно, и что хочется, где интересно, и где — жизнь?

И, вот, этот вопрос про то, где жизнь — он, наверное, и дал ключ к тому, что я поступил в семинарию. Потому, что в Университете — да, конечно, интересные люди, прекрасные темы, но, вот... было ощущение того, что... всё же, в чистой науке... есть ощущение, такой... запылённости, захламлённости и... вот... такого... спёртого воздуха, где не хватает какой-то свободы. А то было — непонятное, яркое, увлекающее и, действительно, дающее огромное количество... даже не столько эмоций... а... вот... такое... ощущение роста. Потому, что я на лекциях, на мехмате, зачастую, читал, в параллель, что-нибудь другое...

К.Лаврентьева:

— Августина, например...

О.Пантелеимон:

— ... да, читал Августина. Августин... вот... его «Исповедь»... она была, таким, очень сильным для меня текстом, который сильно повлиял. И, собственно, да — это чтение святоотеческой литературы взахлёб — оно определило то, что, после мехмата, я поступил в Московскую духовную семинарию.

К.Лаврентьева:

— Отец Пантелеимон, а разве, до православного храма, Вы не встречались больше ни с чем, что вызывало у Вас что-то неизведанное, светлое, радостное, лёгкое, где Вы бы чувствовали возможность для роста?

Почему спрашиваю? Потому, что, ведь, это очень, крайне важно понять, что в Православии человек с математическим складом ума и, в общем-то, рациональным мышлением, нашёл не только лишь... какие-то, вот, такие... вот... чувства первой встречи с храмом. Хотя, это тоже очень важно. Но хочется углубиться... углубиться, понять, какие крючки были у Вас внутри, вот... потом уже... в этой встрече с храмом...

О.Пантелеимон:

— Ну, вот... да, математика — она заставляет... погружение в математику заставляет человека принять такую привычку, что, если что-то доказано, значит, это не надо всякий раз доказывать снова. И, когда пытаешься переносить эту историю на, собственно, жизнь, когда ты получил определённый опыт, и когда ты понимаешь, что так действовать — правильно, то ты стараешься это не забывать.

И, вот, это ощущение обновления, которое было при Крещении, вот, это ощущение прихода в свой настоящий дом, когда приходил в храм, вот это ощущение, действительно... там... огромной глубины и красоты, и того, что тебя наполняет, что тебя выращивает в твою меру, к которой ты призван — огромную меру... и, вот, как раз, ты и понимаешь, что здесь — та самая питательная почва, и та правильная атмосфера, которая тебя нужным образом форматирует, которая тебя в нужную сторону ведёт, и ты здесь становишься тем, кем ты должен быть, что здесь ты, в полном смысле, реализуешься. Потому, что это — вопрос не... какое-то ощущение удовольствия от рисования, ощущение какого-то восторга, когда удаётся что-нибудь, там... научное отковырять, и интересное открыть... а здесь, вот, ощущение... вот... соприкосновения с Тем, Кто безмерно любит тебя, и Тем, Кто тебя аккуратно, и весьма строго, ведёт.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Игумен Пантелеимон Королёв, настоятель Свято-Троицкого Данилова монастыря города Переславля-Залесского, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

Вот, Вы сказали, что, когда выбирали между аспирантурой и семинарией, академией, для Вас.. такой... важной была категория жизни — где жизнь? Я думаю, что для кого-то из наших слушателей, особенно для тех, кто, может быть, смотрит на религиозную традицию со стороны, это может показаться парадоксальным.

Ну, как — так? Кто такой семинарист? Человек, который надел китель, заточил себя в монастырь, в прямом смысле слова — выходить нельзя, только по разрешению... не знаю... с девушками очень ограниченное общение... всё по расписанию... почти как казарма... и какая же здесь — жизнь? Это, вот — человек от всего отказался, ушёл.

Я думаю, что Вы по-другому это переживали. Но как бы Вы объяснили вот такому человеку, не имеющему своего опыта того, что такое жизнь и свобода в Церкви... как бы Вы объяснили, что это за жизнь? И почему это именно жизнь, а не лишение себя жизни?

О.Пантелеимон:

— Ну, даже до семинарии, в какой-то степени, я старался себя заточить в закрытое пространство. Последний курс я жил один в квартире, катался из одного конца Москвы в другой в Университет, иногда прогуливал лекции, потому, что, ради одной лекции кататься полтора часа туда, полтора часа обратно — было неинтересно. И, как раз, вот... это было время, когда я старался настроить своё домашнее молитвенное правило, и мог ему уделять большое количество времени.

К.Мацан:

— Монастырь в миру, такой...

О.Пантелеимон:

— Ну, попытка... да, попытка жить с... попытка, отчасти, ставить над собой эксперимент. Вот... говорится, что надо жить — так... ну, давайте, попробуем... и было непонятно, работает ли это — ну, и, соответственно, ты потихонечку проводишь эксперимент, и проверяешь, работает ли — то, работает ли — сё, работает ли — третье.

И было ощущение, действительно, что... вот... жизнь — она далеко не только в том, что... и, на самом деле, жизнь учёного — что это? Жизнь учёного — преимущественно, это его рабочий кабинет. Изредка, это — встречи с коллегами, с которыми нужно поделиться теми мыслями и своими прорывами, которые ты «поймал», но, преимущественно, это — жизнь закрытая. И есть прекрасные фильмы, которые описывают эту жизнь — в том числе, и фильм «Good Will Hunting»...

К.Мацан:

— «Умница Уилл Хантинг»...

О.Пантелеимон:

— ... да, хорошая история... сложная история про одного суперталантливого учёного. И, вот — это существование в определённом мире, который закрыт.

И, отчасти, у меня ещё... да, если говорить про какие-то технические сравнения... мне кажется, вот, эта штука — она может сравниваться с лазером. Что лазер — это такая коробочка, внутри которой создаётся очень высокая световая энергия, и, сквозь маленькую дырочку, эта энергия выходит, и можно ею делать разные полезные вещи. И здесь, вот, как раз, эта закрытость — она создаёт правильную его... правильные условия для того, чтобы там... можно было создавать высокие энергии.

К.Мацан:

— Интересно...

О.Пантелеимон:

— Можно быть всё время на виду, можно чувствовать, что жизнь прекрасна в том, что ты гуляешь по городу, в том, что ты общаешься с огромным количеством людей... но, вот... при этом, ты чувствуешь, что ты много тратишь сил, что много сил проходит сквозь тебя, и, зачастую, ты чувствуешь, что ты, где-то, барахтаешься на мели. Что, вот, ты много чего видел, много сквозь тебя прошло, много, что внутри тебя оставило следов, но, вот, растёт ли твой внутренний человек от этого... оценивать сложно. Потому, что, да... особенно, там... молодое растение нуждается в парниковых условиях, в том, чтобы его никто не трогал, чтобы ветра его не обдували... и, собственно, если мы хотим что-то выращивать, мы создаём для этого, такие, тепличные условия, ограждённые от сильного внешнего воздействия. И, фактически, вот, это происходит и в учебных заведениях, и, тем более, в таком, духовном, учебном заведении, как Московская духовная семинария, находящаяся в стенах Троице-Сергиевой лавры. И, вот, эта монастырская атмосфера, вот, это ощущение закрытости, и того, что тебя обезопасили от целого ряда сильных стрессов, и порождает то, что...

Во-первых, огромная, крепчайшая дружба рождается внутри стен духовных школ. И это — не только те люди, с которыми ты вместе учился, а это, собственно, все выпускники. Потому, что ты понимаешь, что если ты приедешь в произвольный город и найдёшь там выпускника Московских духовных школ любого года, ты можешь спокойно прийти к нему в гости, и сказать: «Здравствуй, дорогой! Мы с тобой учились, с разницей в 20 лет! Я у тебя недельку поживу, пожалуйста, прими меня!» Ну, или... соответственно... произойдёт другая история — кто-то к тебе приедет, и ты скажешь: «Вот, чувствую дух Московских духовных школ!» И этот дух — тоже... это история про... да, вот... если мы хотим сделать оттиск на чём-то, мы эту кожу помещаем в специальные условия, да... нагреваем, тисним, и получается такой оттиск, который остаётся надолго.

И, вот, эта обособленность от внешнего мира — она, в этом случае, работает очень хорошо.

К.Лаврентьева:

— Ваши родители жили в США, когда Вы принимали решение о поступлении в семинарию.

Успешный студент МГУ, который должен был уехать в Америку, жить — не тужить... в общем-то, блестящее будущее, всё прекрасно! Родители от Вас, наверняка, ждали каких-то свершений в науке, может быть, в профессии, каких-то успехов, со светской точки зрения. И, тут, Вы им звоните, и говорите: «Мам, пап... всем — спасибо, все — свободны, я уезжаю в монастырь», — по сути дела, так. Ну, и они, в общем-то: «Упустили сына... подвергся влиянию... кто-то запудрил мозги...» А как дальше эта история развивалась?

Ну, понятно, что Вы туда, всё равно, поступили... а, вот, эта история отношений с родителями — что было дальше?

О.Пантелеимон:

— А дальше... вот... родители сказали фразу, которая для меня очень важна, и которую я очень ценю, и, я думаю, что многие из младшего поколения, действительно, хотели бы слышать такую фразу из уст родителей: «Мы тебя не совсем понимаем, но мы тебя полностью поддерживаем».

К.Лаврентьева:

— Прекрасно!

О.Пантелеимон:

— Потому, что... вот, это доверие: «Да, мы тебя растили, мы тебя знаем... мы не понимаем, что...

К.Лаврентьева:

— ... что происходит...

О.Пантелеимон:

— ... да... что происходит — у нас срабатывают наши представления о том, что с тобой будет происходить дальше, мы опасаемся, что ты погубишь свой интеллектуальный запал, что ты будешь проводить время в общении со скушными людьми, которые тебя утянут в болото пошлости и какой-то бытовухи, и мы за это опасаемся. Но, наверное, с твоей точки зрения, с того места, где находишься ты, это выглядит по-другому. Мы твоими глазами не можем посмотреть, но мы тебе доверяем — ты взрослый человек. И нам, конечно же, в первую очередь, важны наши взаимоотношения — чтобы мы продолжали друг дружке доверять, и чтобы мы продолжали общаться, чтобы мы продолжали быть полноценной семьёй. Мы не хотим тобой манипулировать, а, вот, это твоё решение... вполне возможно, что ты потом согласишься с нашей правотой — мы тебя примем и поддержим. Но или же — окажешься прав ты. Тогда мы за тебя вдвойне порадуемся. Но, вот... наши опасения очень сильные. Ты их услышал, мы тебе их изложили, и... всё же — да, давай, дерзай, мы с тобой!»

К.Лаврентьева:

— Это — очень важно, да.

О.Пантелеимон:

— И, примерно, такая же история была... опять-таки, с непониманием, со сложностью принятия, когда уже речь шла о монашеском постриге.

К.Лаврентьева:

— А Вы — единственный сын у родителей?

О.Пантелеимон:

— Нет, у меня есть старший брат, у него — двое детей. Так, что — у меня есть прекрасная возможность сказать родителям...

К.Лаврентьева:

— ... что у них есть разнообразие...

О.Пантелеимон:

— ... да: «У вас есть внуки! Так, что, ко мне таких просьб, прошу, не...

К.Лаврентьева:

— ... не озвучивать...

О.Пантелеимон:

— ... не озвучивать».

К.Мацан:

— Ну, а, именно... монашество тоже стало таким... ещё одним вызовом для них?

О.Пантелеимон:

— Да, было непросто.

К.Мацан:

— И — та же самая реакция?

О.Пантелеимон:

— Ну, вот... поскольку, один раз уже эту историю проходили...

К.Мацан:

— Прецедент был...

О.Пантелеимон:

— ... да... то вторую историю было пройти заметно проще.

К.Мацан:

— Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы.

Я напомню: сегодня с нами и с вами в студии радио «Вера» — игумен Пантелеимон Королёв, настоятель Свято-Троицкого Данилова монастыря города Переславля-Залесского.

В студии — Кира Лаврентьева, и я — Константин Мацан.

Мы скоро вернёмся — не переключайтесь!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на радио «Вера», ещё раз, приветствует вас!

Здравствуйте, дорогие радиослушатели!

Сегодня, в этом часе, с нами игумен Пантелеимон Королёв, настоятель Свято-Троицкого Данилова монастыря в городе Переславль-Залесский.

У микрофона — Константин Мацан, и я — Кира Лаврентьева.

Мы говорим о пути к священству, к монашеству, к вере — отца Пантелеимона, и, знаете, что меня особо заинтересовало в нашей беседе, в первой части программы?

Вы говорили о том, что, когда сообщили родителям о своём намерении поступать в семинарию, и, в общем-то, да, как гром с ясного неба, на них обрушилось ещё и известие о том, что Вы станете монахом, они сказали о своём опасении... они озвучили своё опасение о том, что Ваша жажда интеллектуальной деятельности угаснет — просто, в силу того, что Вам придётся общаться, в общем-то, не на очень высокодуховные и высокоумные темы.

Скажите, отец Пантелеимон, но это же — совершенно не так! Прослеживая Вашу деятельность — а Вы... такой... довольно-таки известный блогер, человек, любящий писать в социальных сетях умные разные вещи, и наши радиослушатели могут в этом убедиться сами — совершенно очевидно, что интеллектуальная деятельность — она продолжается, она растёт, она бурлит... и... хочется понять — как?

Ведь в довольно молодом возрасте Вы стали игуменом, настоятелем монастыря — это, само по себе, очень энергоёмкое, очень трудозатратное дело. Но Вы продолжаете продвигать какие-то проекты, создавать идеи, у Вас, наверняка, есть какие-то мысли. Как это, вообще, всё сейчас в Вашей жизни устроено? Поделитесь с нами, пожалуйста!

О.Пантелеимон:

— Ну, я хотел бы сначала поделиться тем, как это было устроено до моего появления в Переславле...

К.Лаврентьева:

— С удовольствием... с удовольствием... да...

О.Пантелеимон:

— ... потому, что... в течение десяти лет, я жил в прекрасном скиту, в Подмосковье, недалеко от Серпухова — скит, созданный с нуля, моим духовником, и при моём участии. Скит, существующий по Афонской традиции, и, вдобавок, одной из задумок было то, что скит будет, как раз, в качестве рукоделия, заниматься различной издательской и научной деятельностью.

И, как раз, на это время проживания в скиту, вот... какой-то приходился... ну... мне кажется, определённый пик именно какой-то моей научной деятельности. Потому, что я туда уехал, для начала, с последнего курса Академии. Последний семестр — у нас не было лекций, и надо было дописывать диссертацию, и... вот... я там сидел и дописывал диссертацию.

Электричества не было, был генератор, который мы включали время от времени... и... где-то болтаются у меня, наверное, фотографии, где стоит ноутбук, а рядом с ним — керосинка, чтобы дать дополнительный источник света. И я сижу, дописываю диссертацию по текстологии церковно-славянского Апостола.

И дальше уже пошла более активная, именно, издательская деятельность. Было создано издательство «Орфограф», которое издавало переводы с греческого. И, вот, как раз, участие в переводах — оно, действительно, было... таким... прекрасным, серьёзным интеллектуальным вызовом, потому, что... и, вот, совсем недавно ещё вышла книга — тоже один из результатов, который получился — это книга толкований на «Символ веры». Комментарий сделан одним греческим священником, и это — лишь малая часть была издана, предполагается, что будет, наверное, семитомник... вот... толкования на один коротенький текст, размером в полстранички.

И, вот, как раз... это особое, конечно, интеллектуальное счастье, когда ты занимаешься перепроверкой цитат, когда ты встречаешь какую-нибудь цитату вольную из Исаака Ньютона, и ты лезешь в Интернет искать его труды, искать, где это написано, и перепроверяешь, и выясняешь, что процитировано неточно, и из-за этого ломается следующая фраза... и, вот, эти вещи ты выправляешь, и чувствуешь себя, действительно... да... таким, вот... участвующим в, таком, лазерном процессе! Что, вот, как раз, мозги кипят, и правильная, точно направленная струйка ярчайшего света выходит и вырисовывает те красивые узоры, которые ты хочешь видеть.

Сейчас, конечно, вот... деятельность, заботы игуменские — они, в большей степени, технические, чем... такие... чисто научные. И жажда этой научной деятельности — она остаётся, и я мечтаю о том, что когда-то смогу уделять этому больше времени. Но, всё равно, и на этой должности, игуменской... помимо игуменской должности, я являюсь руководителем Издательского отдела епархии и главным редактором Епархиального журнала. Причём, для журнала прекрасное условие поставил правящий архиерей — владыка Феоктист, ваш частый...

К.Лаврентьева:

— Да... дорогой владыка...

К.Мацан:

— ... автор программ на радио «Вера»...

О.Пантелеимон:

— ... автор программ на радио «Вера»... для журнала он поставил условие, что в Епархиальном журнале, ни в одном из выпусков, не должно быть ни одной фотографии правящего архиерея. Что журнал — не должен быть летописью служения архиерея, а журнал должен рассказывать о жизни епархии, и выдавать тексты, которые актуальны не только здесь и сейчас, которые не утрачивают своей актуальности в течение пары недель. Для летописи архиерейского служения будет достаточно соцсетей, а в журнале должно быть... то, что можно назвать «нетленкой», то, что можно, и интересно будет, перечитать и через месяц, и через год, и через десять лет.

И, поэтому, вот, над производством такой «нетленки» мы и трудимся, и сам владыка пишет тексты, в том числе, для журнала, и, вот, для меня, вот, таким интеллектуальным вызовом является написание комментариев к богослужебным текстам. Потому, что есть множество прекрасных, хитро закрученных и сложнейших текстов, в которых очень компактно изложено... вот... и богословие, и аскетика, и, вот, это, аккуратненько, разобрать, рассказать и, правильным образом, преподнести — вот, для меня это сейчас — самое вожделенное, но и самое трудное — задачка, которой я регулярно развлекаюсь.

К.Мацан:

— А были ли на этом пути — исполнения этой задачи — какие-то личные открытия? Ну, не то, чтобы Вы чего-то не понимали, а, вдруг, поняли... наверное, в случае Вашего духовного опыта, таких, вот, прям, радикальных...

О.Пантелеимон:

— Полным-полно у меня такого, что ты не понимал — и вдруг понял...

К.Мацан:

— Да? Расскажите... пару примеров...

О.Пантелеимон:

— Ну, вот... потому, что... ну... ты слушаешь текст — вроде, и понимаешь его, грубо говоря, по корням, да?... нам, во время обучения в семинарии говорили, что: «Вы переводите с греческого по корням — поняли какие-то основные слова, и, соответственно, додумываете смысл»... а необходимо разобраться, понять не только, какой это корень, но и какая форма слова, какие... где тут подлежащее, где сказуемое, что от чего зависит, и какие здесь возникают смыслы.

Когда ты вчитываешься в текст стихиры или тропаря, ты обнаруживаешь множество моментов, которые ты раньше... ну, ты просто слышал этот текст, и у тебя было... там... двадцать секунд на то, чтобы его более-менее осознать... а когда ты с этим текстом проводишь час, другой, третий... двадцатый для того, чтобы написать... эту стихиру берёшь и разжёвываешь, стараешься из неё выцедить все её питательные соки, тогда ты замечаешь какие-то тонкие намёки, которые, может быть, там, действительно, вписал автор, а, может быть, это и дорисовывает твоё воображение. Но здесь — как с поэзией. Слушающий, в каком-то смысле, становится соучастником и соавтором того... той картины, которая возникает в итоге. И здесь, вот, это ощущение погружения... не означает, что ты можешь это открытие изложить сухим и точным текстом, но, при этом, как раз, очень велика вероятность, что оно, при этом, будет умирающим — и в этом и сложность написания комментария к текстам, что, вот, сохраняя всю эту живость, каким-то образом, её раскрыть, и дорисовать, и пояснить. И научить читателя производить, примерно, такие же операции и с другими текстами... научить из них извлекать тексты. Извлекать из них правильные смыслы — назидательные, питательные, вдохновляющие тебя самого.

Но, вот... как раз... важнейшее открытие внутри этих текстов — это то, что: «Здорово! Я это понял! Теперь эта стихира — моя, моя любимая, и, вот, я буду ждать в следующем году, когда же, наконец, она зазвучит, встречусь с ней с особой радостью и восторгом, и... вот... она будет меня вдохновлять не только двадцать секунд, пока она звучит, но и целый день».

К.Лаврентьева:

— Надеюсь, это вдохновит наших радиослушателей, и нас с Константином, более тщательно...

К.Мацан:

— ... читать журнал Переславльской епархии...

К.Лаврентьева:

— ... да... и более тщательно изучать богослужебные тексты — потому, что это, всё-таки, колоссально важно. Мы стоим, и даже не подозреваем... даже не подозреваем, что происходит!

Я, тут, недавно стояла молилась в храме, когда был Покаянный канон святого Андрея Критского, в очередной раз, какой-то, там, год уже по счёту, и читала на русском то, что священник читает на церковно-славянском. Я не призываю всех читать на русском, но это нужно — понимать. То есть, нужно хотя бы ознакомиться с тем, что ты, вообще, читаешь. И там — такие серьёзные вещи, оказывается!

То есть, понимаете, я столько лет ходила в храм, я столько раз была на Покаянном каноне Андрея Критского, и я даже не подозревала, что там, в некоторых словах, кроется просто... ну... какая-то невероятная... непостижимая глубина! Это очень важно.

О.Пантелеимон:

— Я думаю, что ещё... такое же отношение, наверное, оно правильно и по отношению к людям. Потому, что мы проходим мимо...

К.Лаврентьева:

— Абсолютно... абсолютно... даже не догадываясь...

О.Пантелеимон:

— ... каких-то людей в серых пальто и мятых штанах, и не догадываемся, какой богатый мир кроется в душах этих людей. И, если мы начнём с ними разговаривать, ну... это будет... станет интересней. Вот, видимо, к текстам тоже богослужебным...

К.Лаврентьева:

— ... это относится.

О.Пантелеимон:

— ... да, это относится и к самим текстам, но и, всё равно, конечно, важно, что через эти тексты мы встречаемся с теми, кто это писал.

К.Лаврентьева:

— Да, это тоже очень важно! Такое... познавательное богословие...

К.Мацан:

— Я вот о чём вспомнил... Я как-то видел интервью одного архимандрита, который рассказывал, что... он говорит: «Вот, я когда стал... ну, не просто монашеский постриг, а ещё и священный сан... я как-то почувствовал любовь к людям». Его ведущий спрашивает: «Ну, а — что, до этого... Вы же, наверное, и до этого чувствовали любовь к людям?» Он говорит: «Нет, я именно... факт рукоположения... может быть, благодать священства... что-то во мне, внутренне, изменила, и я стал совсем по-другому смотреть на мир и на людей». Стал более терпим... не знаю... я всё додумываю... и так далее.

А, вот, у Вас был какой-то опыт — не такой же точно, а, вот... разница, в себе ощущаемая — до рукоположения, и после?

О.Пантелеимон:

— Разница — ощущаемая, и сильная разница, и при постриге...

К.Мацан:

— А в чём она?

О.Пантелеимон:

— ... и при рукоположении. Ну, вот... то, что Бог тебя ставит на определённое служение, ты чётче понимаешь, что от тебя требуется, и ты чувствуешь, что тебе, действительно, вверены инструменты, вверены те дары, которыми ты должен научиться правильно управлять. И, вот, эта радость встречи с людьми, радость того, чтобы заботиться о них, радость того, чтобы им служить — она очень важна и ценна. Потому, что ты можешь идти на службу, в какой-то степени, там... усталым... вечерняя служба... у тебя был полный день самых разных забот... но ты идёшь туда, в таком, спокойном, рабочем настроении, без какого-то особого, там... тёплого чувства, а потом если на службе выходишь и начинаешь исповедовать, ты понимаешь, что ты... опять-таки... ты чувствуешь себя на своём месте, ты чувствуешь, что здесь ты не просто подуставший человек, который слушает, а что здесь ты участвуешь в особом таинстве, где Бог через тебя подаёт утешение. Вот. И то утешение, которое Он подаёт через тебя людям, оно становится и твоим утешением! Что... ты пришёл, такой, спокойный, нейтральный... а, вот... радуешься, когда люди чувствуют облегчение тех грехов, которые их тяготили, и чувствуют силу жить, и ты, после службы... вот, эта... как бы... техническая, физическая усталость — она уходит в какое-то своё, ей определённое место, а остаётся — основное, смысловое... вот, какое-то... вот... отдохновение.

К.Мацан:

— А, вот, для монаха... какую роль играет общение с паствой, с простыми людьми? Я почему об этом спрашиваю — потому, что есть представление, и, наверное, не такое уж совсем неверное, о том, что человек, особенно, священник — он любит Богослужение, ему хорошо молиться в тишине, внутри себя. Особенно, если это — монашество, которое окружено для нас, светских людей, такими ассоциациями — вот, лампадка и тишина храма... вот, одинокий человек стоит, молится, и вот в этом Богообщении суть его жизни. Это, вот... как бы... один полюс.

А другой полюс — это люди, Ваши игуменские заботы, с людьми нужно общаться... вот... исповедь многочасовая нарушает твоё уединение. Я даже от одного священника слышал такую мысль, что, вообще, для священника главное — это общение с людьми. И... я не подвергаю сомнению его правоту для него лично, а внутренне думаю: «Ну... в общем-то, и социальный работник общается с людьми... так ли верно сводить священника к социальному работнику?»

Вот, что Вы об этом думаете? Вот, эта внутренняя, индивидуальная, одиночная радость уединённой молитвы, и, с другой стороны, всё общественное, где ты, вот, на виду у всех, и где ты должен себя отдавать другим и в, такого, немножко, социального работника превращаться? Есть такая проблема?

О.Пантелеимон:

— В монастыре, конечно, важнее всего те будничные службы, которые там совершаются, и этим, в первую очередь, монастырь отличается от какого-нибудь сельского приходского храма, где служат только по воскресеньям. И, вот, этот правильный... фон... не фон... правильный общий тон жизни, который задаёт Богослужение в монастыре, он даёт и силы более ярко совершать и Праздничные Богослужения. Потому, что, если ты приходишь в храм лишь для того, чтобы там совершить Праздничную службу... ну, она получается... как-то, вот... более... наверное, более сумбурной, чем если ты приходишь в храм каждый-каждый день, и там спокойно молишься, как раз, с этой лампадочкой, с аккуратным пением, когда, вот, на будничной службе, всё в монастыре идёт своим чередом, и ничто не нуждается в... таком... ручном управлении, когда чтецы сменяют друг дружку по расписанию, когда хор знает, что петь, поёт, все на своих местах, и ничего... такого... внештатного не происходит.

И, вот, эта атмосфера, как раз... такой... медленно текущей реки — она очень важна для монастыря, и она... вот... созидает сам монастырь. И для меня это — один из важнейших аспектов жизни монастыря. И я... вот... и в свой первый визит, и уже когда меня поставили в Данилов монастырь, и сейчас — восхищаюсь той особой тишиной, которая есть в Даниловом монастыре. Что, уже входя в ворота, ты понимаешь, что ты оказываешься в другом мире, где время течёт совсем иначе, где тишина такая ощутимая, и вкусная, и тягучая, как сметана, и где, вот, эта атмосфера — она присутствует и на улице, в монастырском дворе, и внутри храма, и во взаимоотношениях между братией, когда не бушуют никакие бури. И, соответственно, вот, исходя из этой тишины, ты можешь устраивать какой-то праздник, который будет торжественным, но который тоже будет не суетным. И, как раз, эту несуетность, это прикосновение к вневременному, прикосновение к вечному, которое ты, в бытовом порядке, получаешь на будничной монастырской службе, где ты... для тебя это становится, таким... обычным, типичным рабочим материалом.

Ты, вот, здесь, сейчас — стоишь ногами в Вечности, и тебя ничего не волнует. Да, ты вышел из храма, вдохнул, пошёл делать дела, и стараешься, чтобы эти дела тоже... вот, та суета, которая в них бурлит, чтобы она о какие-то эти правильные волнорезы разбивалась, и чтобы твой берег это всё не раздалбывало.

Конечно, в Переславле — тихая жизнь. В Переславле — прекрасная есть возможность неспешно исповедовать. В Переславле есть возможность общаться с теми людьми, которые приходят, никуда не торопясь — по той причине, что плотность храмов, плотность духовенства, плотность монастырей в Переславле, по сравнению с Москвой, выше в 20 раз.

К.Мацан:

— Да, это любопытный факт о Переславльской епархии!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на радио «Вера».

У нас в гостях — игумен Пантелеимон Королёв, настоятель Свято-Троицкого Данилова монастыря в городе Переславль-Залесский.

Отец Пантелеимон, слушаю Вас, и вспоминаю псалмопевца Давида: как хорошо, и как приятно жить братии вместе!

Что — сложно? Отец Пантелеимон, что сложно в организации вот этой мирной жизни братии монастыря?

О.Пантелеимон:

— Да, в общем-то, ничего сложного нету.

К.Лаврентьева:

— Значит, Вы — талантливый человек.

О.Пантелеимон:

— Ну... вопрос не в этом...

К.Лаврентьева:

— Ну, смотрите... прошу прощения... Вы пришли в довольно молодом возрасте на этот прекрасный игуменский пост. Вам в подчинение, там, дали целую, такую, немаленькую организацию. И Вам нужно, как-то, и строгим быть, и любить, и, в общем-то, всё... по святым отцам, правильно руководствовать людьми. Это, ведь, не такая уж и простая задачка!

О.Пантелеимон:

— Задачка не простая. Я не говорю, что она — простая. А о том, что в ней нет какой-то сверхбольшой сложности. Что, вот, задачка... ну, наверное... если тебе нужно, там, кучу песка с одного места перетащить в другое, и у тебя есть ведёрочко — задача, в общем-то, несложная. Ты черпаешь ведёрочко песка в одном месте, относишь в другое место, высыпаешь.

К.Лаврентьева:

— А... в каком месте черпать...

О.Пантелеимон:

— Тебе нужно терпение, тебе нужно постоянство, и тебе нужно правильно оценивать свои силы... что... вот... тебе не нужно бегать между двумя этими кучами... да? Перед тобой стоит задача — ты понимаешь, как её решать.

И, вот, когда я отправлялся в Переславль, мне даны были очень важные советы, и я стараюсь им следовать, что — для того, чтобы управлять монастырём, нужно очень много терпения, и очень много любви.

К.Лаврентьева:

— Всего — ничего!

О.Пантелеимон:

— Всего — ничего, да. И здесь ты... да, сложно становится тогда, когда ты проявляешь своё нетерпение, когда ты проявляешь свою нелюбовь, когда ты понимаешь, что ты хочешь какие-то свои личные приоритеты поставить выше, и, вот, когда тебя начинают расшатывать твои собственные страсти, ты понимаешь, что... и это очень важно, и это очень хорошо — то, что всё это сразу заметно. Ты понимаешь, что ты стал немирным — и в монастыре сразу возникают какие-то, вот...

К.Лаврентьева:

— Искушения, да...

О.Пантелеимон:

— ... всплески, и что-то становится сложно.

И ты понимаешь, что не всплески надо утихомиривать, да? Что надо — себя привести в порядок...

К.Лаврентьева:

— Какая чудесная мысль! Это, получается, ведь, в любой организации так... это и в семье — так... то есть, не детей надо утихомиривать, а себя, получается?

О.Пантелеимон:

— Ну, вот, если ты пришёл с работы, дико уставший, и ты никого не хочешь видеть — ну, вот... наверное... то, что ты наорёшь на детей, которые шумят, не даст счастья ни детям, ни тебе, и ты не отдохнёшь, да? Ну, вот... и... прекрасно... совершенно я в полном восторге и удовольствии от того, что у меня есть время и место, где я могу быть один. Если я понимаю...

Ну, вот, монашество... на самом деле, оно, во многом, именно об этом. И... кого-то спрашивали: «Какой толк от того, что ты ушёл в монахи? Какая тебе польза?» И я человеку отвечал: «Ну, по крайней мере, от меня не страдают люди в миру...

К.Лаврентьева:

— Нет вреда, да...

О.Пантелеимон:

— ... Вот, мой характер взбалмошный — я ушел для того, чтобы никому не делать больно. И, вот... пускай люди без меня хорошо поживут. Я постараюсь себя от них изолировать для того, чтобы им не причинять никакой боли, никакого вреда».

И, вот, я понимаю, что, да, есть келья, которая должна быть правильным местом, где я отдыхаю, где я набираюсь сил, и где, в том числе, должна быть там тишина монастырская. Если я эту монастырскую тишину выгнал из своей кельи, ну... значит... надо... там... пойти погулять, подышать свежим воздухом, и дождаться, когда я вернусь в себя, когда я смогу вернуть в себя тишину, и вернуть тишину в келью.

Потому, что, если я весь... такой... разболтанный... пойду это неспокойствие монастырское утихомиривать — ну, вот... пользы... эффекта никакого не будет.

И здесь, опять-таки, можно говорить о какой-то математической точности — что невозможно... то есть, если ты понимаешь, что это бесполезно... ну... ты не идёшь, и не делаешь. Если ты понимаешь, что ты должен что-то делать... ну... ты стараешься идти, и делаешь.

К.Мацан:

— А выражение «послушание — паче поста и молитвы» — оно какое значение имеет, на практике, для Вас, как игумена?

О.Пантелеимон:

— Для меня — это важный аспект, который... именно в отношении братии... то, что самым сложным в монастыре является именно послушание, и вот этот контакт, построенный на доверии между старшим и младшим, когда человек, отданный... отдающий себя в управление, действительно, старается слушать, прислушиваться, и общаться и разговаривать с тем, кто поставлен выше его. И когда вот это самочиние... нежелание прислушиваться к другим... это самочиние человек старательно в себе утихомиривает, и задаёт вопросы, и делает так, как ему говорят.

Потому, что... вот... непослушание — самовольный строгий пост, самовольные избыточные молитвы... вот... это самоволие — оно приводит к противоположным результатам, чем те, которые человек себе выстраивает.

Вот, человек хочет стяжать благодать, а, вместе этого, он получает нервозность, получает надрыв, его начинает шатать из стороны в сторону — по той причине, что... вот... он отправился в путешествие... отвязал свою лодочку от большого корабля, и отправился сам по волнам, и его начинает болтать. Он хотел побыстрей, получше, но, вместо этого, получается то, что его снова болтает, он бьётся об остальное братство, и всем больно, и, соответственно, выход из этого — это человеку вернуться... вот, собственно... поступить не по собственному разгорячённому воображению о самом себе, а поступить так, как ему подскажет его выслушавший, и внимательно к нему относящийся, и со стороны его наблюдающий человек.

Потому, что история про послушание — она в монастыре совершенно взаимная.

К.Мацан:

— В каком смысле?

О.Пантелеимон:

— То, что игумен оказывает большое... серьёзное послушание братству. Игумен не о себе заботится, а именно о братстве. И, например, если придёт человек и скажет «мне надо срочно поисповедаться» или «мне надо срочно поговорить», то игумен должен этому, младшему из братий, оказать моментальное, беспрекословное послушание, и свои игуменские дела и заботы отложить в сторону, и заняться... вот... теми... вот... заботы о строительстве, спонсорах, каких-то... этих... блогинги и общение с журналистами отложить в сторону, а заняться тем братом, который к нему пришёл. Точно так же, как и игумен, прося брата о чём-то, ожидает того, что сразу человек этим займётся... ну, или в подобающее время этим займётся, точно так же, должен оказывать послушание тем братьям, прихожанам, которые к нему приходят и говорят: «Вот, нам нужно... сейчас... позарез...» — «Да, отлично, я — ваш! Я вам принадлежу», — да, те дары, которые даны, они должны быть здесь и сейчас употреблены. От неупотребления, они... вот... собственно... будут лишь угасать.

К.Мацан:

— Очень интересно... мы же обычно эту фразу — то, что послушание важнее поста и молитвы — воспринимаем, как то, что, вот, воля игумена наложит на человека, или на духовное чадо, какие-то бремена неудобоносимые, и, хочешь, не хочешь — исполняй. А Вы, как-то, парадоксально — смотрите с другой стороны. Что, иногда, задача игумена, и, вообще, духовного начальника — облегчить. То есть, сказать: «Вот, слишком здесь не напрягайся... не перемолись... не перепостись черезчур, потому, что это неполезно — вот, в этом прояви послушание». Парадоксальная мысль, на самом деле, я думаю, для многих!

О.Пантелеимон:

— Ну... потому, что...

К.Мацан:

— «Пожалей себя!» — говорите Вы, как начальник.

О.Пантелеимон:

— Пожалей и себя, и братство! Относись... вот, у преподобного Фёдора Студита есть очень резкие высказывания против тех братий, которые берут на себя, находясь в монастыре, особые подвиги.

Он говорит, что этим — тем, что вы какие-то несёте подвиги, и их не скрываете, вы бьёте по братству. Вы уязвляете тех, кто не может эти подвиги нести. Лучше... Если вы вписались в единодушное братство, берегите, в первую очередь, его единодушие. Оказывайте послушание в тех малых вещах, которые вам говорятся — потому, что это, на самом деле, сложнее.

Сделать ровно то, о чём тебя просят — это весьма сложная задачка. Потому, что хочется сделать так, чтобы тебя все заметили, и тебя похвалили, а тебе нужно сделать это, скорее, вот... как работу корректора при издательстве, да? В прекрасном издательстве работу корректора — не видно! Тебя ничего не смущает. Все запятые на своих местах, все слова написаны правильно, и ты читаешь книгу с удовольствием, не замечая никаких запинок — вот, по-хорошему, каждый человек должен быть своим корректором, стараясь сделать так, чтобы его стремление к Богу не становилось для кого-то болезненным... чтобы этот человек был кротким и смиренным, и, входя в комнату, не занимал всё её пространство психологическое. Потому, что бывает и такая история...

И даже игумен, входя в помещение, в общем-то, не должен его занимать полностью. Всем должно быть уютно при появлении игумена, каждый должен иметь возможность раскрыться. Здесь — не то, что я кого-то форматирую, здесь важно то, что я — слышу, важно то, что я стараюсь помочь человеку выстроить взаимоотношения с Богом и с братией, и здесь — моя забота... вот... действительно, послужить братству, сделать так, чтобы братство, как дружная семья, всё потихонечку входило в Царство Небесное, чтобы ни у кого не было перегрузок, чтобы ни у кого не было уныния от того, что про него забыли, чтобы каждый чувствовал свои таланты востребованными, чтобы каждый старался проявить свою волю — в том смысле, что — проявить своё стремление послужить и помочь братии. Вот, не то, что «я хочу так», а «я хочу сделать, чтобы тебе было хорошо». Если каждый из братии будет об этом заботиться — это будет то сообщество, о котором говорит апостол Павел, что человек, войдя в него, будет говорить: «С вами Бог!»

К.Мацан:

— Спасибо огромное за нашу беседу... мы на такой высокой ноте её завершаем — лучшего окончания и не найти!

К.Лаврентьева:

— Это правда!

К.Мацан:

— Игумен Пантелеимон Королёв — настоятель Свято-Троицкого Данилова монастыря города Переславля-Залесского — был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

В студии была моя дорогая коллега Кира Лаврентьева, и я — Константин Мацан.

До свидания!

О.Пантелеимон:

— Приезжайте в Переславль — есть нашу молчаливую «сметану»!

К.Лаврентьева:

— Аминь!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».