«Путь к священству». Иером. Аверкий (Белов)

У нас в гостях был настоятель Казанского храма села Коктал Алматинской области иеромонах Аверкий (Белов).

Наш гость рассказал, что побудило его уйти с 4 курса факультета журналистики в монастырь, как чудо исцеления на праздник Пасхи укрепило его в желании посвятить жизнь Богу, и что в священническом служении для него самое трудное и самое радостное.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева.

Кира Лаврентьева:

— Добрый вечер.

Константин Мацан:

— И я, Константин Мацан. Добрый вечер. А в гостях у нас сегодня иеромонах Аверкий (Белов), настоятель Казанского храма села Коктал Алматинской области, наш гость из Казахстана. Добрый вечер.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Добрый вечер.

Константин Мацан:

— Я вам напомню и нашим слушателям, что в этих беседах, которые мы с Кирой ведем, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, и о том, какая цепь событий привела к тому, что человек стал священником. О пути к священству. Нам иногда кажется, что священниками рождаются, а ими, между тем, становятся. Это всегда путь, иногда это путь, сопряженный с вопросами, сомнениями, может быть, с какими-то кульбитами биографическими. Если даже это какой-то ровный путь, шествие к цели, к мечте, к жизненному призванию, все равно на этом пути человек что-то для себя важное понимает о Боге, о церкви, о жизни. Нам кажется, что рассказ о пути такого человека входит в резонанс с вопросами, которые есть у всех наших слушателей в той степени, в которой мы задаем себе вопросы о жизни, о Боге, о человеке. Вот об этом сегодня хотелось бы с вами поговорить.

Кира Лаврентьева:

— Отец Аверкий, сразу к делу. Вы учились на факультете журналистики в Алма-Ате, что-то побудило вас уйти из института на четвертом курсе, когда до окончания обучения оставалось совсем немного времени. Тем не менее, потом вы поступили в училище. Но ушли вы, как говорится в интервью вашем, в Никитский монастырь.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, да, в Никитский монастырь.

Кира Лаврентьева:

— Расскажите, пожалуйста, об этом жизненном эпизоде.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Это был эпизод очень важный для моей жизни. Я поступил как-то удивительно сразу после школы, мне было 17 лет, в 89-м году. Годы учебы в институте совпали с годами воцерковления, даже совершенно параллельно. Первый раз я сознательно пошел в храм, когда мы были на сельхозработах на севере Казахстана, в Кустанайской области. Как студенческие отряды мы там собирали картошку еще для Советского Союза. Там оказался среди моих однокурсников, поступивших на журфак, верующий юноша Андрей. Мы сбегали с картошки для того, чтобы посетить церковь, пересекали границу России, тогда еще России не было, был Советский Союз. Там он меня привел в храм по-настоящему, показал, как ставить свечи, как молятся. Так началось мое воцерковление. Хотя крещен я был чуть раньше, но в храм не ходил. Годы на журфаке это были одновременно годы осознания себя. Мы с ним вместе потом ходили уже в Алма-Ате в Алматинские храмы, ходили в горы, в горах читали Евангелие, молились. Это противоречие между жизнью светской, мирской, вам нет смысла напоминать, что журналистская среда отличается веселостью, свободой в общении, может быть, свободой в нравах. В советские годы такой свободы нравов еще не было, но это была заводная веселая компания. Я по характеру тоже был человеком веселым всегда, и одновременно я соприкоснулся с этим прекрасным миром паломничеств по святым местам России, общения с духовниками. Я в свое время имел возможность познакомиться с покойным отцом архимандритом Наумом, и покойным архимандритом Кириллом.

Кира Лаврентьева:

— Павловым.

Константин Мацан:

— В Троице-Сергеевой лавре подвизались.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да. Мы совершали паломничества в юношеские годы в Пюхтицу, там такой отец Василий Борин, который отчитывал бесноватых.

Константин Мацан:

— Это в Эстонии.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— В Эстонии, да. Конечно, для меня неизгладимы были впечатления пребывания на отчитке бесноватых. Эти два мира меня разрывали. С одной стороны, студенческие компании, надо сказать, представьте, 89-90 год, начало моей учебы, начало развала и потом развал Советского Союза. К нам приезжало тогда много рок-музыкантов, я вспоминаю, что мне приходилось брать интервью в составе общей журналистской делегации и у Константина Кинчева, и у Виктора Цоя, и у Александра Малинина, правда, он нам отказал потом, и у квартета «Секрет».

Константин Мацан:

— Класс.

Кира Лаврентьева:

— Такой набор.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Набор, да, да. С одной стороны, веселая жизнь, интервью. Еще попутно можно сказать, что мои однокурсники не гнушались мистификаций, создавали совершенно вымышленные истории про снежного человека, про вампиров, про колдунов — фэйки, сказать по-современному. Я с этим столкнулся, но я на это не решался.

Константин Мацан:

— Публиковали в газете?

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, конечно. Уже тогда это было: создать какие-то подложные фотографии, подложные факты, изложить, чтобы это было интересно. Желтая пресса захватывала.

Константин Мацан:

— Я помню на одной конференции, где речь шла о воспитании православной молодежи и студенчества, вышел один из выступающих, какой-то архимандрит, и сказал: первый шаг к тому, чтобы восходить к духовности для молодых людей это перестать читать гороскопы. Потом вышел следующий выступающий, профессор факультета журналистики и сказал: первый шаг для молодых людей-журналистов это перестать писать гороскопы.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, интересно.

Константин Мацан:

— Действительно, полза́ла так виновато опустили головы, потому что молодые журналисты все работали в каких-то изданиях и писали гороскопы, потому что ничего другого молодым журналистам там не поручали. Вот, правда. Это нашим слушателям, которые читают гороскопы где-нибудь, может, случайно увидят, знайте, что их писали мы, не мы лично, но верить им нельзя.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Конечно, эти два мира, с одной стороны мир городской, светский, веселый, заводной, в то же время мир молитвы, храма, чтения. Мне посчастливилось много почитать, тогда уже начинала издаваться духовная литература, еще ксерокопическим способом, но все равно. Еще у нас была прекрасная дача в горах у бабушки с дедушкой, где я проводил все лето, и наш дом находился под горами. И вид гор с их переменами осенними, весенними, дожди.

Константин Мацан:

— Потрясающе.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Дожди, радуги, водопады — мы ходили в горы. Это все, горы и природа становились на одни весы с церковью. Есть такой светлый мир созерцания, молитвы, тишины, чистой совести. Есть мир со своими соблазнами, искушениями. Эти четыре года, которые я учился, это была борьба. Я понимал, что у меня нет сил всему этому противостоять. Даже такой момент, может быть, сокровенный, хотя вполне я считаю правильный, о котором стоит упомянуть. У меня, как у молодого человека, повторяю, очень общительного, никогда не было сложностей общаться с девочками, с девушками и в школе, и в институте. Мне нравился сам момент дружбы, общения, я тогда уже писал стихи. Когда заходил какой-то разговор о браке или о семейной жизни, мне почему-то становилось настолько страшно, я даже не понимаю. Я так думаю, что с самого детства, с юности Господь в каждого человека вкладывает некие знания о его будущей профессии, о будущем предназначении. Если человек внимателен к этому, он может понять, какой его путь. Я помню, что самую светлую составляющую человеческой дружбы, дружба между людьми разного пола была всегда, как стихи, переписка, общение. Но думать о каких-то серьезных отношениях, семейных отношениях мне было страшно. Не могу понять, почему? У нас была обеспеченная семья, дедушка был полковник, у нас все было, но мысль о семье меня пугала, самая моя большая мечта была стать странником. Может быть, я начитался «Откровенных рассказов странника».

Кира Лаврентьева:

— Об Иисусовой молитве.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Об Иисусовой молитве. Но даже больше, наверное, о странничестве, о таком состоянии, мне хотелось все увидеть, все посмотреть. Я думал, ну какая семейная жизнь, это так скучно, у кого-то из классиков, в халатах, у Чехова, по-моему.

Константин Мацан:

— Это у кого только не говорится о халатах в связи с семейной жизнью. Наташа Ростова в финале «Войны и мир» появляется в засаленном халате. Я помню, как нам в школе рассказывали, что для Толстого это идеал женской красоты, семейственности, естественности в жизни, к которой нужно стремиться. Оставим на совести классика эти обобщения.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Ну вот, и мне казалось, что все это рано, скучно, надо попутешествовать, узнать. И в таких сомнениях я жил до четвертого курса. Мой духовный наставник в Алма-Ате, отец Евгений, ректор факультета богословского, где я сейчас преподаю, все время меня удерживал, надо учиться, православные юноши должны быть образованными, мы должны уметь говорить и на светском языке и на духовном языке с миром. Так продолжалось до четвертого курса, и как-то мне стало совсем уж невмоготу. Надо сказать, что на втором курсе я перенес очень тяжелую болезнь, которая, если говорить о пути к монашеству и к священству, была кульминационным моментом. Я пережил нечто похожее на рак головного мозга. Мы специально не делали анализы, но у меня стала пропадать речь, память, нарушалась координация движений. Я где-то на полгода стал частично сумасшедшим или каким-то человеком совершенно потерявшимся. Это настолько тягостно было осознавать, что я не владею ни мыслью, ни словом, даже двигательно мне было очень тяжело. И болезнь какая-то непонятная.

Кира Лаврентьева:

— Вас обследовали?

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Ну да, обследовали. Как-то точного у меня диагноза не было, они говорили, что это какие-то нарушения головного мозга. Что-то нас удерживало, вроде тогда МРТ были, но именно мы как-то ждали, может быть, страшились какого-то страшного диагноза. Полгода я жил в таком адском состоянии, предсмертном. Это мне было еще 19 лет. Эти полгода настолько все во мне переменили. Потом неожиданно это избавление, воскрешение из мертвых произошло прям на Пасху, наверное, 93-го года. В Пасхальную ночь я пошел, хотел в церковь, долго не ходил, не мог, буквально за пасхальную ночь, за пасхальную неделю во мне все восстановилось, как будто какая-то завеса спала, ко мне вернулись и речь, и память, и силы физические. Для меня это так было чудесно. Я думаю, в толкованиях на Евангелие рассказывается, что иногда Господь, скажем, расслабленного, который 38 лет лежал, воскресил моментально, то есть даже не по этапам, а сразу ему вернулись все силы. Я нечто подобное пережил, сначала эти полгода какого-то предсмертного состояния, и потом на Пасху возвращение всего. Это еще более обострилось, я уже понимал, что мне не хочется жить в миру, мне хочется послужить Богу. Но я тогда не задумывался о священстве. Мне казалось, что священство это что-то далекое, после 30, 40 лет, человек должен созреть, сформироваться. Мне хотелось такого, чтобы хотя бы работать при храме, но не быть постоянно в суете экзаменов. И уже после этого я еще поучился год или полтора, и решил, как мы говорим, узнать волю Божию, такое классическое решение, обратиться к старцу, спросить волю Божию, есть ли мне воля Божия учиться дальше. Я тогда поехал в Троице-Сергиеву лавру, в перерыве, сдав одну сессию, весеннюю сессию, наверное, 94-го года. Я попал к отцу Науму (Байбородину) архимандриту, ныне покойному. Мы с ним поговорили, он меня выслушал, и благословил меня уйти с журфака и пойти в Никитский монастырь в Переславль-Залесский. Я это благословение воспринял с великой радостью. Это то, что я ждал много лет.

Кира Лаврентьева:

— Иеромонах Аверкий (Белов), настоятель храма Казанской иконы Пресвятой Богородицы села Коктала Алматинской области. У микрофона Константин Мацан, Кира Лаврентьева. Отец Аверкий, такое не самое легкое благословение, бросить институт перед самым его завершением. Как родители к этому отнеслись?

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Ну да, конечно. Но для меня это наоборот казалось таким радостным, я, наверное, столько лет об этом мечтал, не держался, мне казалось, что это не самое важное в моей жизни. Внутренне я был готов, но вы правильно говорите, что весь вопрос был с родителями. К родителям у меня тогда относилось четверо человек, это мои бабушка с дедушкой, у которых я жил и вырос, они мне были как родители, моя мама, ныне покойная, раба Божия Светлана, мой папа Вячеслав, он тогда жил в Москве, они с мамой были в разводе. Четверо взрослых, с которыми я был связан родственными узами, состояние которых мне было очень важно. Все они среагировали очень по-разному. Надо сказать, что батюшка, может быть, соотносясь с каким-то древним опытом монашеской жизни, благословил меня первое время не сообщать родным. Отец Евгений, который тоже был в лавре, рассказал, что я поехал в монастырь, чтобы родители не волновались. Первое время связи у нас не было с ними, они просто знали, что со мной все хорошо, что я живу в монастыре, что я ушел с журфака. Бабушка с дедушкой к этому отнеслись с печалью, но более спокойно. Мама как-то всей душой меня поддержала, удивительно. Мама преподаватель консерватории, она уже тогда тоже приходила к вере, и она меня очень хорошо поддержала. Впоследствии она была 25 лет редактором журнала православного в Алма-Ате. Мама меня всецело поддержала, а папа перестал со мной разговаривать. Для него это было самое большое потрясение. Но большинством голосов, бабушка с дедушкой, может быть, с неохотой, но согласились, мама полностью поддержала, а папа был «против».

Константин Мацан:

— Среднее арифметическое получилось «за».

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, «за». Еще вспоминаю такой забавный момент. Когда мама не знала, где я нахожусь, просто знала, что я в монастыре, а я тогда пас коров в Никитском монастыре, у меня было 10 коров, 10 баранов, лошадка. Как кому, для меня, как для мальчика, выросшего в городе, но с крестьянскими корнями, потому что у меня все остальные предки были крестьянами, только дедушка после войны, выучившись в военной академии, став офицером, вышел из класса крестьянства. Видимо, эти крестьянские корни были сильны, генетика крестьянская, это был праздник, что я просыпаюсь в 5 часов утра, седлаю лошадку, дою коров, выгоняю их, весь день их пасу на этой прекрасной природе Ярославской области. Тогда монастырь только восстанавливался, 94-й год, и коровы жили в одном из братских корпусов. В одном братском корпусе мы жили, в другом корпусе коровы, бараны и лошадки. И когда я загонял назад, было красивое закатное солнце, и навстречу мне выезжает камера программы Время. У них был сюжет о новооткрывшемся монастыре Ярославской епархии. Они нашли такой красивый план, что юноша-пастух в арку монастыря загоняет скот, я выглядел тоже колоритно, на мне какой-то бушлат был, это уже осень была, сапоги кирзовые, я не на лошадке ехал, лошадка рядом шла. Этот сюжет увидела мама по программе Время и как-то успокоилась. Там было объявлено, что Никитский монастырь, Ярославская область. Ну, как-то удалось это все преодолеть, родительское...

Константин Мацан:

— Вы сказали в начале такую фразу произнесли: я по характеру был человек веселый.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да.

Константин Мацан:

— А монашество предполагает отказаться от веселости?

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Я думаю, есть такие формы веселости, о которых, конечно, нужно отказаться. Это, прежде всего, может быть, язвительность, ироничность. Я читал у одного...

Константин Мацан:

— Эх, не быть мне монахом.

Кира Лаврентьева:

— Да, я только хотела сказать, нам с тобой пока в монастырь рано.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Я где-то прочитал про иронию, кто-то писал из святых или наоборот из философов, психологов, что ирония это одна из форм уныния.

Константин Мацан:

— Кошмар какой.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Такая плохая ирония.

Кира Лаврентьева:

— Ну да, ты скрываешь уныние за шуточками.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Ты над всем подшучиваешь, подсмеиваешься. Но наряду с неправильной веселостью, может, пустым юмором, балдежом, всякими разными формами, есть веселость совершенно здоровая. Мы видим и пример Серафима Саровского, который говорил о том, что когда человек в духе радости, он может все совершить.

Кира Лаврентьева:

— А от натуги ничего не сделаешь.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— От натуги ничего не сделаешь доброго. Особенно у Амвросия Оптинского. Мы знаем, что он часто шутил, рассказывал забавные истории, сочетал свой старческий опыт. Надо сказать, я думаю, что почти все люди, которых я встречал, пастыри, я, к счастью, немало видел достойных священников, епископов, они все были с чувством юмора, я не встречал ни одного, кто бы...

Константин Мацан:

— У нас на радио ВЕРА недавно была программа «Философские ночи», в которой гость размышлял и делился результатами своих исследований об иронии в Библии. В том числе очень интересно гостья рассказывала, что проследила, откуда пошло слово ирония, куда оно по смыслу восходит. Восходит оно к греческому слову, я греческий не знаю, поэтому не буду сейчас пытаться воспроизводить, но смысл был такой, что восходит к некому характеру, явленному в греческом театре, когда человек специально себя немножко принижает. То есть в известном смысле самоирония предшествует иронии. Сначала человек как бы не вполне всерьез, как бы мы по-христиански сказали, с таким смирением относится к себе. Это отношение, таким образом, ему известно. И он может, дальше я додумываю в контексте нашего разговора, может быть, не вполне правомерным такое принижение, применительно к окружающим и к миру. И тогда становится, наверное, злая ирония. А вот самоирония очень полезная и очень христианская.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Она да, как раз необходима. Если хотите, могу вам один пример привести на эту тему.

Константин Мацан:

— Да.

Кира Лаврентьева:

— Конечно, хотим.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Когда меня только рукоположили, постригли. Меня очень рано постригли, я сейчас с ужасом смотрю, мне было 22 года, когда меня постригли и рукоположили.

Кира Лаврентьева:

— Да, это действительно рано.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Сейчас мне 50 будет скоро. Я с ужасом смотрю, наблюдая, как все это бывает в жизни у некоторых, это, конечно молитвы духовника, милость Божия. Меня назначили на приход Ксении Блаженной, город недалеко от Алма-Аты. Я приехал, еще не получил духовное образование, и тем не менее был уже священником, иеромонахом молодым. Это был период Великого поста, когда читается по многу глав Евангелия в центре храма, вычитывается все Евангелие за Великий пост. Когда выпала моя очередь читать Евангелие, может быть, от волнения, может быть, от того, что еще славянский знал не в совершенстве, я допускал ошибки. На клиросе была регент, которая, видимо, относилась ко мне вначале неприязненно, может быть, считая каким-то выскочкой, что молодой приехал, а есть настоятель, человек уже более опытный, умудренный, какое-то у нее сложное ко мне было отношение. Она, заметив, что я читаю с ошибками, а она была человеком очень темпераментным, с горячим характером, устроила скандальную сцену. А наш настоятель прекраснейший архимандрит Вениамин, мудрейший, умнейший человек, обладавший очень тонким чувством юмора, сидел пил чай в трапезной. Она забежала и такую тираду ему выдала, что отец Вениамин, куда вы смотрите, что происходит у нас на приходе; отец Аверкий допускает ошибки при чтении Евангелия, я читала у святых отцов, что бесы радуются, когда священник неправильно читает Евангелие; я больше так не могу, я переживаю, я плачу, сделайте что-нибудь, исправьте эту ситуацию. Отец Вениамин крайне выдержанный человек, 12 лет мы с ним служили вместе, я никогда не видел его гневающимся, раздраженным, он все как-то с улыбкой, с добрым юмором. Он попивает чаек спокойно, ее слова пересказывает: так, так, бесы радуются при ошибках, вы переживаете, плачете, это доказывает, что вы не бес. Как все там расхохотались в трапезной.

Кира Лаврентьева:

— Логично.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— И все, это все его действия. Он понимает, что я и сам понимаю свои ошибки. У него такая была мудрость, он из всех таких сложных ситуаций, скандальных выходил шуточкой, улыбкой. Никогда не кричал на меня, да и вообще ни на кого. Максимально, что я видел, что он мог нахмуриться и немножечко замолчать, это высшая степень проявления раздражения, обиды, может быть, гнева. Поэтому, конечно, самоирония, добрый юмор, добрые шутки неразрывно связаны.

Константин Мацан:

— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» иеромонах Аверкий (Белов), настоятель Казанского храма села Коктал Алматинской области. В студии Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.

Кира Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, у нас в гостях иеромонах Аверкий (Белов), настоятель храма Казанской иконы Божией Матери села Коктал Алматинской области. С вами как всегда Константин Мацан и Кира Лаврентьева, имею в виду в этом часе. И мы продолжаем наш разговор. Отец Аверкий, вы в монашестве, сколько уже получается, около тридцати лет.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Двадцать семь лет.

Кира Лаврентьева:

— И у вас никогда не было каких-то по этому поводу внутренних рефлексий, что надо было бы мне монахом идти? Или, например, приходит к вам человек и говорит, что я хочу стать монахом, вы скорее его...

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Простите, как вы сказали, не надо или надо?

Кира Лаврентьева:

— Понимаете, вы же все проходите некий кризис.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, да.

Кира Лаврентьева:

— Когда человек, который стал священником, начинает в какой-то момент сомневаться, может, я не несу, не тяну. Человек, который стал мужем, женой, тоже проходит эти кризисы. И в этом смысле, наверное, не совсем тактичный вопрос, но очень жизненный. Проходит ли эти кризисы монашествующий человек?

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, несомненно, он их проходит. Наблюдая за своими собратьями, я думаю, они бывают разного характера, разной направленности. Я понимаю, древние уставы предполагают, чтобы монах, который живет в монастыре, даже иеромонах максимально мало общался с мирянами, в идеале даже не исповедовал мирян, запрещено было по древним правилам монахам крестить младенцев, даже монахиням становиться крестными. Мысль святых отцов была понятна, что молодая монахиня, видя какую-нибудь счастливую семенную пару, маленького ребеночка, может тосковать о том, что не стала матерью, не вышла замуж. Соответственно монах может...

Кира Лаврентьева:

— Ну, искушаться.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Искушаться, да, видя чью-то счастливую семейную жизнь или соприкасаясь с мирянами, одетыми не целомудренно, может смутиться и оставить свой подвиг. У нас как иеромонахов, служащих на приходе... Попутно хотел сказать, что больше мы обращаемся к истории монастырских монахов. Но забываем, что в истории Церкви есть две категории монашествующих: это миссионерское монашество, то есть те, кто шел в далекие края осваивать новые территории, проповедовать иноверцам, иноплеменникам. У нас было миссионерское монашество, допустим, Герман Аляскинский. И сюда примыкает еще военное духовенство, то есть были иеромонахи, которые служили в миру при воинских частях или на кораблях. Еще одна большая часть монашествующих важная, это ученое монашество, то есть те, кто преподавали в семинариях, академиях. Они соответственно тоже постоянно общались с юношами, с мирянами, с девочками-студентками. Для меня это было утешением, потому что если взять по меркам, которые предъявляются к монастырским монахом, казалось это полное беззаконие. Мне как раз приходилось очень много крестить людей, особенно в 90-е годы, в 96, 97 году, в 95-м очень много у нас в Казахстане крестилось. Было и 50 и 70, до ста человек одновременно приходилось крестить, ездить в какие-то далекие поселки, прямо в реках крестить мне приходилось, как в древние времена. И конечно, чтобы от всех требовать целомудренной одежды или не видеть младенцев, было невозможно. Так же как и не исповедовать. Если я и настоятель. У нас город 50 тысяч человек, у нас очень большой приход, естественно мне приходилось исповедовать очень много людей, как вы сами понимаете, это чаще всего, конечно, блудные грехи. И в какие-то моменты мне казалось, что я сойду с ума именно от того, что открывается человеческая подлость, грязь, какие-то тайны беззакония, которые мне еще не были знакомы, но благодать Божия помогала мне все это преодолеть. Так вот, я что хочу сказать. Было тяжело вместить это знание о человеческой греховности, что люди могут быть так испорчены, могут быть так неверны, так развратны. Этот разврат пропитал многие стороны человеческой жизни. То есть от этого было больно и страшно, иногда не хотелось жить, хотелось куда-то уйти, спрятаться, чтобы все это не видеть, не слышать. Но так как я говорю, что в юности, несмотря на то, что я дружил с девушками, может быть, и какая-то речь заходила о браке, мои родители, допустим, очень хотели, чтобы я женился. Была одна моя однокурсница, вроде, об этом шли разговоры. Но какое-то внутреннее противление, не объяснимое для меня, я считаю, что это действие ангела-хранителя. Еще два таких момента.

Кира Лаврентьева:

— То есть вы родились монахом, по сути дела, отец Аверкий.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Может быть, даже не то, что родился, но я понимал, что семейная жизнь это не мое. Я, конечно, понимаю, что монашество связано во многом с подвигом, может быть, более традиционным: отшельничество, затвор или послушание в монастыре. Но то монашество, которое несут иеромонахи на приходах, совершенно особое, особого качества. Еще я хотел отметить две особенности, которым я удивляюсь. Мне, как было страшно думать о семейной жизни, так же всегда отталкивало от техники. Казалось бы, мальчику свойственно интересоваться машинами, у нас всегда была машина, у нас в семье все водили, мама, сестра, дедушка. Всегда была машина, даже две, машины меня никогда не интересовали, у меня никогда не было прав. И считаю чем-то пугающим, вся техника, все опасности, с ней связанные. Видимо, много соприкасаясь с горами, для меня идеал горные тропинки, ледники, водопады, цветы — такая жизнь. И эта техническая составляющая, сюда же относится компьютер. В силу того, что мне приходится преподавать на дистанционном обучении, я эту область выучил на уровне моего смартфона, на компьютере я не умею работать. Мне кажется весь мир, я его не отрицаю и не осуждаю, благословляю людей этим заниматься, но я это все не умею, это тоже с детства какие-то привязанности, тяготения. И возвращаясь к вопросу, если у меня наступали кризисы, то не от того, что мне хотелось стать отцом своих собственных детей или хотелось жениться, а я понимал, что я, наверное, не справляюсь со своими обязанностями, и был такой соблазн, может быть, до сих пор, променять иеромонашество на просто монашество. Ни за что не отвечать, не искать уголь осенью, не исповедовать людей с патологическими отклонениями, не организовывать воскресные школы, не ездить куда-то. Иногда чувствую, что у меня нет такого дара, человека изменить. Например, вижу, что у нас на приходе мало ходят людей. Я понимаю, что нужно как-то ходить по домам, людей уговаривать, а я не могу этого. Кризис связан с недовольством собой, я понимаю, что у меня нет силы воли, дара убеждения, способностей человека как-то изменить. Ну, и каких-то личных ошибок, я понимаю, что я где-то впадаю в уныние, в лень. Соблазн в том, что желание все это бросить, опять же сославшись на монашеские уставы, что почему я должен этим всем заниматься, у меня ничего не получается. Вот это, что ничего не получается, что приход не растет, те люди, которых я хотел бы видеть в храме, в храм не приходят, не могу сдвинуть с мертвой точки какие-то дела, от этого бывает уныние и хочется убежать. Такого рода кризисы бывают довольно часто.

Кира Лаврентьева:

— Дорогие слушатели села Коктал Алматинской области, если вы сейчас слушаете нашу программу каким-то чудом, обратите внимание на то, что рядом с вами такой удивительный батюшка и такой удивительный храм. И обратите внимание на то, что хорошо бы было его посещать, хотя бы по воскресеньям, приходите на литургию, это будет большая радость вам и вашим детям.

Константин Мацан:

— Это была минутка политинформации на радио ВЕРА.

Кира Лаврентьева:

— На правах рекламы.

Константин Мацан:

— Отец Аверкий, вы очень пронзительно сказали, что хотелось бы иногда, мечталось бы обменять иеромонашество на просто монашество, не быть аналогом священника, служащего, организующего жизнь на приходе, ведь -иеро- это как раз приставка «священно». А монах это тот, кто просто живет в монастыре, и в отличие от иеромонаха не является священнослужителем, не совершает богослужения. Надо полагать, что стать обратно не иеромонахом невозможно, перестать быть священником. Но жить в монастыре монастырской жизнью, наверное, теоретически возможно. Но тогда возникает вопрос, не становится ли монашество изощренной формой духовного эгоизма. Я живу сам с собой, забочусь о своем спасении, молюсь, никого не трогаю, меня по большому счету никто не трогает, и так прекрасно существую. В чем тогда смысл монашества для мира вообще?

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Это хороший правильный вопрос. Мы можем сказать для начала, что у каждого свое дарование и все, что я делаю, я же понимаю, встроено в общий план промысла Божия. Если изначально так сложилось, то только если Богу угодно, может измениться. Но если говорить о монахах, которые живут в монастырях, я понимаю, что некоторые из них могут стяжать такой дар молитвы, молитвы за мир, тайной молитвы, которой жили затворники Киево-Печерские или Серафим Саровский, Афонские монахи. Я понимаю, их назначение стяжать молитвенный дар, вымаливать мир, служить литургию, может быть, тайно по ночам, в этом их предназначение. Потом неизбежно, те монахи, которые прошли первую ступень искуса, я считаю, что для моего поколения, я знаю своих друзей священников, некоторые уже ставшие епископами, которые в той же ситуации оказались, время искуса монашеского было в военных условиях. Господь нас бросил в гущу событий, духовной войны, и в этой гуще Сам нас подкреплял, по молитвам духовников, наставников, по молитвам всей Церкви земной и небесной. Этот период, может быть, с какими-то ранениями, какими-то потерями мы все же прошли, и монахи, живущие в монастыре, тоже по-своему этот период проходят, и неизбежно возникает необходимость монаху, которому 50-60 лет, выходить на проповедь, кроме тех, кто спасает мир молитвой. Мы знаем прекрасные примеры Иосифа Исихаста, который много писал писем мирянам, старца Паисия, который наполнил мир советами мудрыми и прекрасными беседами, допустим, старца Порфирия. Думаю, что если говорить о современных монастырях, особенно больших, то те монахи, которые уже много лет живут в монастыре, идут либо по пути уединения, молитвы, созерцания, может быть, занятия богословскими трудами. Как я уже упомянул, что существует ученое монашество, может, скажем, преподавать. Я итак преподаю, у нас есть два заведения для мирян, где я преподаю. Преподавательская деятельность, богословская деятельность, может быть, какое-то молитвенное делание — это один путь. И другой путь, я знаю, что многие монахи Троице-Сергиевой лавры, с которой у меня самые близкие связи с юности, занимаются либо издательством книг, либо окормлением каких-то колоний. То есть несколько путей: либо путь монашеского богословия, монашеского преподавания, чисто монашеского молитвенного делания, монашеского миссионерства. И я считаю, что я почти тем же самым и занимаюсь. Для меня самыми дорогими моментами в моей жизни является уход в горы. Так совпало, что самым великим недостатком вашей жизни является то, что вы воочию не знаете красоту Алматинской области. Алма-Ата, где я родился, находится в прекрасных горах, и Коктал находится тоже в других горах. Это две горных системы, находящиеся одна на Юге, другая на Севере. Возле нашего Коктала дорогого находятся прекрасные Джунгарские горы, к ним примыкает дно древнего океана, это остатки древнего океана Тетис, какие-то доисторические времена, но там много причудливых океанических отложений, гротов, пещер, каньонов — это какая-то сказка, можно туда уходить. И есть лесистые горы, горные реки, ледники, водопады. Там у нас в горах жил отшельник, который умер чуть меньше года назад. Для меня мое монашество в том смысле, как мы его понимаем, это такие уходы в горы на какое-то время. Там я чувствую, что мне необходимо побыть сутки-двое в горах, на водопадах, на ледниках, в этих пещерах, на дне этого океана. Радио не предполагает фотографии, но поверьте, это такая невероятная красота, которая мне помогает не забыть об основной цели жизни, что это не просто организационное служение. Мое монашество имеет такую форму, может не правильную, оригинальную — и преподавание, и уход в горы, и служение на приходе. Еще я немножко занимаюсь литературной деятельностью, я думаю, что журфак надо отрабатывать.

Кира Лаврентьева:

— Пишете стихи.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Надо отрабатывать деньги, затраченные на меня государством, четыре года. Поэтому я иногда пишу рассказы, стихи. Не знаю, как это потом будет.

Константин Мацан:

— Иеромонах Аверкий (Белов), настоятель Казанского храма села Коктал Алматинской области сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вы упомянули, что большое впечатление на вас отчитка произвела.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да.

Константин Мацан:

— Расскажите об этом. Задаю вопрос, потому что неоднозначное отношение в Церкви к этой форме духовной деятельности, когда к священнику, монаху, опытному духовно, обладающему особыми духовными дарами, приводят человека. Предполагается, что этот человек беснуется, и священник отчитывает, то есть читает особенную молитву.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Даже ряд молитв.

Константин Мацан:

— Ряд молитв, по итогам которых бесы изгоняются. В культуре есть слово экзорцизм, передающее то же самое другим словом.

Кира Лаврентьева:

— Сейчас очень осторожно относятся к этому.

Константин Мацан:

— Да. И к этому относятся осторожно. Можно вспомнить тогда архимандрита Тихона (Шевкунова), сейчас митрополита, «Несвятые святые», где он описывает эти процессы и одновременно подчеркивает, что у многих опытных духовников настороженное отношение к этому, ответственное.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, да.

Константин Мацан:

— Что тут можно увлечься какой-то ложной духовностью. Чем стал для вас опыт наблюдения за этим, какие духовные смыслы вы для себя из этого вынесли?

Иеромонах Аверкий (Белов):

— До. Мне очень нравится этот вопрос, он действительно очень глубокий и важный. Я, наблюдая отчитку — я дважды был у отца Василия Борина в Вакснарве, я был знаком с покойным отцом Германом (Чесноковым), был на его отчитках, с ним немножечко общался — сделал такой для себя вывод, может быть, неожиданный. Отчитку в современном ее виде, по опыту отца Василия или отца Германа, можно сравнить с моралью русской сказки о каше из топора. Вы помните сюжет?

Константин Мацан:

— Так, неожиданное сравнение.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, да. Солдат говорит, что он сварит кашу из топора, кладет топор в кастрюлю, и жадная хозяйка дает ему сначала соли, потом крупы, потом еще, еще чего-то, мяса. И в результате получается замечательная каша, а топор еще не доварился. Солдат добился своей цели, каша была приготовлена, жадная хозяйка поделилась своими запасами. Я считаю, это настолько прямая аналогия с отчиткой, во всяком случае, по тому опыту, как я видел у отца Василия и отца Германа. Суть беснования в чем? Тут как не вспомнить еще, забавный видел мотиватор, где митрополит Киевский Онуфрий, рядом с ним епископ Иона, викарный архиерей.

Кира Лаврентьева:

— Черепанов, по-моему.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Черепанов, да. Они обсуждают фильм «Монах и бес», и так забавно, по-украински, говорит: владыка, бачили ли вы фильм «Монах и бес»? Он говорит: да я этот фильм кожный день бачу.

Константин Мацан:

— Да, да, это известная история, когда владыку Онуфрия спросили, будет ли он смотреть, его пригласили на просмотр, по крайней мере, так эту историю в пересказе слышал. Фильм Николая Досталя «Монах и бес», недавно вышедшего, на что владыка Онуфрий со свойственным ему юмором ответил, что я этот фильм каждый день в монастыре смотрю.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Возвращаясь к теме отчитки. Соприкосновение с демонами это опыт в наше время настолько полный, так или иначе демоны всех искушают, на всех нападают, и защитой от их воздействия не может быть какая-то прочитанная молитва даже самим человеком, каким-то старцем или духовником. Защита против бесовского воздействия на человека или от беснования в буквальном смысле, когда в человека вселяется бес, или беснования одержимостью страстями или пороками, что очень близко, даже одержимость страстями страшнее, чем беснование как одержимость. Этому может противостоять только настоящая церковность, воцерковление человека, глубокая исповедь с детства, перемена своих привычек, отказ от каких-то страстей, воцерковление всей семьи вокруг человека. А эта молитва занимает малое скромное место во всем этом. Видя ажиотаж, который вокруг отчитки, как единственного средства, волшебной палочки, что сейчас отец Герман прикоснется мощами к голове, прочитает молитву, и все в жизни изменится, бес уйдет навсегда, и никогда больше не будет искушать, и все наладится. Это приманка, как тот топор, ради которого отец Герман все остальное пытался извлечь из душ приходящих к нему. Да, отчитка, но перед отчиткой обязательно исповедоваться глубоко. Да, отчитка, но нужно перестать делать то-то, то-то, то-то, злоупотреблять телевизором, компьютером, нужно каждое воскресенье ходить в храм. Люди и у отца Василия и у отца Германа подолгу жили, иногда по несколько месяцев. Представьте, из какого-то далекого города, где, может быть, толком нет литургической жизни, может, раз в месяц кто-то служит, живет какая-то семья, вдруг у них стал ребенок вести себя странно, кричать или корчиться. И семья вообще ничего не знает, ничего не читала, никогда не молилась, им говорят, вот там далеко в Троице-Сергиевой лавре есть чудотворец отец Герман, который проведет отчитку, и ребенок исцелится. Они приезжают, скажем, месяц хотя бы живут. За это время они знакомятся с православными людьми, им говорят, что, оказывается, есть утренние и вечерние молитвы, есть исповедь, есть причастие, есть соборование, книжечки почитайте. То есть под видом отчитки происходит воцерковление. Помогает не сама отчитка, а воцерковление человека, его соприкосновение с этой великой духовностью.

Кира Лаврентьева:

— Но это же тоже не приманка, она тоже имеет смысл как чин.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, конечно, как чин, да, имеет. Несомненно, человеку, который...

Кира Лаврентьева:

— Действительно, хочет исправить свою жизнь, тогда есть смысл. Но тоже по благословению и только в исключительных случаях.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, в исключительных случаях. Ведь молитвы о запрещении демону...

Кира Лаврентьева:

— Заклинательные молитвы.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Заклинательные молитвы читаются еще и на таинстве крещения. Я помню, нам давал такой совет отец Наум, что эти молитвы, которые священник читает в таинстве крещения, когда люди поворачиваются лицом на Запад, тоже имеют большую силу и важность, их можно читать отдельно от крещения. Так потихонечку любой духовник их может прочитать, или просто человек может походить там, где совершается таинство крещения и с верой постоять на тех молитвах.

Кира Лаврентьева:

— Знаете, отец Аверкий, ведь запрещают людям читать их самостоятельно. Это духовно опасно.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Нет, священник, нет, конечно. Над собой нет, чтоб священник прочитал над людьми. Конечно, эти молитвы нужны, но это малая составная часть, без личного покаяния, без перемены своей жизни все равно это не поможет.

Кира Лаврентьева:

— Как говорят, изгонишь беса и семь других вернутся в выметенный дом.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Да, злейших.

Константин Мацан:

— У нас постепенно, движется к концу наша беседа, и я хотел бы в конце под занавес попросить вас прочитать что-нибудь из ваших стихов, если есть таковые, о красоте Алматинской природы, Казахстанской природы.

Кира Лаврентьева:

— Ого.

Иеромонах Аверкий (Белов):

— Хорошо, хорошо. Сейчас постараемся.

Алматинские горы.

Навис непостижимый космос

над неизведанностью гор

водоворотов непокорность

заводят с бурей разговор.

Не понимаемые люди

ушли в ладони ледников,

в миры мерцающих иллюзий,

в холмы нетающих снегов.

Незатихающие ветры

пронзают недра немоты...

Неповторимые рассветы

ласкают скальные пласты.

Непроходимые наносы

у недостигнутых высот,

неумолкающие грозы

неописуемых красот.

Неумолимые лавины,

неутолимые мечты,

непробиваемые льдины,

повсюду инея цветы.

Прах невернувшихся в провалах,

несметные скопленья туч,

густых туманов покрывала

над неуступчивостью круч.

Не принимая возвращенье

до прилагательных без «не»,

неоценимого спущенья

до распродажи по цене.

Константин Мацан:

— Спасибо огромное. Это был иеромонах Аверкий (Белов), настоятель Казанского храма села Коктал Алматинской области. И можно нашим слушателям рассказать или напомнить, что пять книг опубликовал, издал отец Аверкий. Это сборники стихов и видео-версии этих стихов есть, можно найти в интернете в ютубе. Так что всех заинтересованных приглашаем знакомиться. А вас, отец Аверкий, я благодарю за сегодняшнюю беседу. Иеромонах Аверкий (Белов), настоятель Казанского храма села Коктал Алматинской области был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофонов была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свиданья.

Кира Лаврентьева:

— Всего хорошего.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Путь к святости». Священник Михаил Словцов
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Еженедельный журнал» с Аллой Митрофановой. Выпуск 400