Поделиться
Приветствую всех, кто настроился на волну радио «Вера». У микрофона Алексей Дементьев. В эфире программа из цикла «Рождественские каникулы с издательством Никея». В эти праздничные дни мы встречаемся, чтобы почитать святочные и рождественские рассказы, поговорить о писателях и о самих праздниках, конечно.
Сегодняшняя программа будет посвящена одному из главных атрибутов зимних праздников – ёлке. Но вот история традиции - наряжать это дерево в канун Рождества, да и Нового года – до конца не ясна.
И правда никто не знает, когда же люди впервые стали украшать ёлку, да и зачем. Вот, к примеру, одни источники считают, что первая Рождественская ёлка появилась в 1419-ом году во фрайбургском (Фрайбург – город в Германии) госпитале Святого Духа. Якобы люди увидели дерево, украшенное яблоками, пряниками и золотой канителью (это такая нить). Другие источники нам рассказывают о рождественском дереве, появившемся в 1441-ом году в Колыване - нынешнем Таллине. Будто бы оно стояло на площади перед ратушей и было предназначено для танцев.
Ну а что же известно о нашей, русской ёлке?
В России официально хвойное дерево стало неотъемлемым праздничным атрибутом в преддверии 1700 года благодаря Указу Петра Первого.
Мы обязательно вернемся к истории появления праздничной ёлки в русских домах. А пока – давайте почитаем книгу. Рассказ писательницы Екатерины Красновой «Ёлка под Новый год».
Трогательная миниатюра о всеобъемлющей, безграничной любви, на которое только может быть способно материнское сердце. Ну и, конечно же, «героине» нашей сегодняшней программы нарядной Рождественской красавице – ёлке в нём отведена особая роль. Слушаем.
Старый год приходит к концу и собирается в далекий путь, на молодую планету, где ему суждено снова ожить и быть молодым годом.
Мороз крепнет и растёт. Он сковал могучую реку; он покрыл сединами молодые деревья и молодые головы; он чувствует свою силу, и высоко простирает ледяные руки, и смело заглядывает серебряными очами в окна самых великолепных домов, и рисует причудливые узоры на зеркальных стёклах, на величавых колоннах. И смотрит он, старается разглядеть роскошные залы и людей, которые в них обитают. Нагибается мороз, ползёт и заглядывает в подвальные этажи. И серо, и темно, и бедно, и тесно. Не на что смотреть. В тёмной комнате мрачно и печально. Но ребёнок освещает её, оживляет и наполняет своим нежным весенним щебетаньем. Мать сидит тут же. Часто она отрывает глаза от работы, обращает взгляд на своё маленькое солнышко, и её истомлённое лицо озаряется его отблеском. Она берет ребенка на колени, крепко-крепко прижимает его к себе, и сама прижимается губами к его теплой золотой головке, покрытой пушистым шелком младенческих кудрей.
И она в сотый раз рассказывает сказку про ёлку, — про сказочную ёлку, что бывает только за горами, за долами, у богатых детей, и сияет бесчисленными свечами…
— Сколько свечей? — спрашивает ребёнок. — Много? Пять? Две?
— Да, две, и ещё больше… Много-много…
Сгущаются чёрные тени; темнее и темнее в маленькой комнате; детские глазки закрываются, и, убаюканный сказкой о чудесной ёлке, ребёнок засыпает и видит ангельские сны…
Солнце сияло так роскошно, что уделило один блестящий луч и для тёмного подвала. Устремился блестящий луч, пронизал тусклое окно, проник в унылую комнату, отыскал там детскую золотую головку и остановился на ней, лаская пуховые волоски. Матери нет, она ушла. Но она никогда не уходила надолго. Теперь она думала больше всего о ёлке. Безумное, бессмысленное, хотя и естественное желание! Едва-едва можно жить — а ёлка не выходит из головы. Она шла быстрою походкой, как могла скорее. Но вдруг остановилась как вкопанная. Перед ней, за огромным зеркальным стеклом, благоухал целый сад.
В тот же вечер она принесла ребёнка к окну цветочного магазина. Мороз немного спал, и она тепло закутала мальчика во всё, что у неё было… Сама она дрожала от холода, но крепко прижимала к себе тёплое детское тельце и улыбалась посиневшими губами, приближая детское личико к ландышам, благоухавшим за стеклом.
Но ребёнок тянулся в другую сторону.
— Мама! — закричал звонкий голосок. — Ёлка! Это ёлка! Ёлка!
Да, это была ёлка. Рядом с цветочным магазином красовалась большая кондитерская, и сквозь стекла её ближайшего окна сияла небольшая ёлка, увешанная бонбоньерками и блестящими украшениями, разноцветными фонариками и восковыми свечами.
— Мама, я хочу ёлку! Пойдём, где ёлка! — повторял ребёнок.
Она подошла. Войти в эту кондитерскую нечего было и думать. У неё не было ни одного гроша в кармане. Дома оставалось только несколько жалких серебряных монеток, — молоко и хлеб маленького мальчика.
— С Богом, матушка! С Богом, не взыщи! — встретил ее грубый голос.
Так и следовало ожидать.
Она прижала к себе покрепче плачущего ребёнка и почти бегом воротилась в свою глухую улицу, в свой тёмный подвал.
— Мама, ёлку! Я хочу ёлку! Моя милая мама!
— Подожди, моё сокровище, не плачь, мой ангелок. Будет тебе ёлка, мой родной мальчик!
Она непременно сделает ёлку; больше ни о чём она не могла думать. И случай помог ей. Святки почти кончились; рождественские ёлки отжили свой век и, лишенные своих огней и украшений, валялись в тёмных углах, на занесённых снегом дворах и сорных кучах. Одну такую маленькую ёлку она нашла где-то у забора и принесла её в свой подвал.
Ёлка есть! Остается только украсить её и достать свечек… Только!.. Но как это сделать?
Она скоро нашла средство. Она проработала целую ночь, а днём и не вспомнила о куске хлеба, который для себя оставила. Но зато вечером она купила десяток маленьких восковых свечек, всех цветов: и розовых, и голубых, и жёлтых. Она любовалась ими как ребёнок и спрятала их как сокровище.
На другой день она съела свой чёрствый кусок. И чего ей ещё? Совершенно довольно! Зато она принесла домой горсть золотых орехов и три румяных, блестящих яблочка. «Я сделаю ему ёлку под Новый год!» — радостно думала она. И опять не ложилась всю ночь, и проработала весь день, а вечером, когда отнесла работу, вернулась с целым свёрточком пёстрых пряников и конфеток.
Последний день старого года погас. Наступил вечер.
Опять разыгрался мороз крепче прежнего, и пошел гулять по огромному городу, и заглянул в глухую улицу, в тёмный подвал, и увидел чудную картинку.
В тесной комнате горел яркий свет. Посреди стояла маленькая кудрявая ёлка и бросала на потолок узорную тень своими стрельчатыми ветвями. Золочёные орехи и красные яблочки, пёстрые конфетки и восковые свечки блестели и горели в тёмной зелени. Хорошенькая была ёлочка, хотя бедная и убогая. Но как хорош был маленький розовый мальчик, который бегал вокруг ёлки, и щебетал, как крошечная милая птичка в весенней роще, и хлопал крошечными ручками! Огоньки свечей отражались в светлых глазках; щёчки разгорелись.
— Мама, моя мама! Это моя ёлочка, моя милая ёлочка!
Это был фрагмент рассказа Екатерины Красновой «Ёлка под новый год». Прочёл нам его Павел Конышев. Конечно, сегодня сложно удивить детей красотой и богатством ёлочных украшений. Но, главное, что все мы вот это ощущение – трепета, ожидания чуда уносим во взрослую жизнь.
Мы уже знаем, что ёлка, как символ праздника, официально появилась в России в петровскую эпоху, но центром публичных праздничных гуляний она стала только в начале 19-го века. И традицию эту заложила великая княгиня Александра Фёдоровна. В 1817-ом году домашняя ёлка была устроена в личных покоях императорской семьи в Москве. На Рождество 1828-го года уже будучи Императрицей Александра Фёдоровна организовала первый праздник «детской ёлки» в собственном дворце для пяти своих детей и племянниц.
Как мы слышали в прочитанном фрагменте, ёлку раньше украшали свечами. И, между прочим, свеча или лампочка – это тоже символ.
Ведь свечами дерево стали украшать в знак почитания Рождества Христова. Огни – это олицетворение того самого «света во тьме» - из библейского сюжета.
Но случается, что Рождество застаёт тебя в лесу. В мороз. Так случилось с героем рассказа Александра Круглова «Ёлка в царстве зверей».
Предлагаю послушать ещё один литературный фрагмент о добром и радостном празднике, и о самой лучшей рождественской ёлке в жизни.
Вдруг до моего слуха донесся протяжный металлический гул. Я остановился на полуфразе.
— Что это, Савич?
Он тоже прислушивался.
— Э, да ведь это благовест, барчук! — воскликнул он, снимая шапку и крестясь.
— Откуда?
— А из деревни. Тут недалече, за болотом деревенька. Болотница — так и прозывается. Это к заутрене, барчук. Рождество настало…А вы ещё боялись. Нешто Господь допустит христианской душе погибнуть под Рождество!
Я снял шапку и перекрестился. Гул сначала был редкий, раздельный, но потом перешёл в сплошной.
— Отчего же Яков в Болотницу не поехал, если она так близко? — обратился я к Савичу.
— Проезду нет. А вот что, барчук, давайте-ка петь святую молитву. Это будет лучше.
И мы запели «Рождество Твое, Христе Боже наш…».
Мы пропели три раза, когда Савич вдруг воскликнул, хватаясь за карман:
— Ахти, да ведь у меня никак свечка с собой есть! — Он ощупал и добавил: — Так и есть. Постойте, барчук, зажгу я ее перед Христом. Ничего, что нет иконы. Бог-то с небеси видит. Этакий же случай вышел, — продолжал он, — и не думал, что придётся так, в лесу, Рождество встречать!
— А я могу зажечь свои свечи, Савич?
— Нешто у вас есть?
— Много, и фонарики есть. Тут вот, в корзине. И вдруг у меня мелькнула мысль.
— Савич! Сейчас ёлку зажгу… хорошо? — промолвил я.
— В самом деле, барчук, — одобрил старик. — Вот-то будет у нас праздник… ещё какой… совсем необыкновенный!
Я достал поспешно несколько свечей и фонариков, развесил на маленькой ёлочке, опушённой снегом, и зажёг. Она отливала серебром и походила на какую-то сказочную ёлку. Я забыл и волков, и мороз, и тревогу и, довольный
и счастливый, любовался ёлкой.
Мы опять запели молитву. Ещё мы её не кончили, как послышался топот, и вскоре показался Яков.
Он в изумлении остановился перед неожиданным зрелищем и, вдруг соскочив с лошади, снял шапку и запел вместе с нами. Много раз бывал я на богатых ёлках, но ни одной не покидал я с таким грустным чувством, как этой — простой ёлки в лесу… Я чуть не заплакал, когда пришлось ехать.
— Савич, подождем ещё!
— Нельзя, барчук, почта — дело казённое! И так опоздали. Да вот домой приедете, не такую ёлку вам сделают.
Да, дома ёлка была богато украшена, но она не нравилась мне теперь. Богатая, но совсем обыкновенная, а та… И я с тоской думал об ёлке в цapстве зверей.
Двадцать лет прошло с тех пор. Но и теперь, вспоминая рождественскую ночь в лесу и маленькую импровизированную ёлку, я чувствую удовольствие и отраду на душе. О, я нисколько не жалею, что всё это так случилось!
В программе «Рождественские каникулы с издательством Никея» прозвучал фрагмент рассказа Александра Круглова «Ёлка в царстве зверей». Прочёл нам его Павел Конышев.
Ну а я, Алексей Дементьев и Радио «Вера» желаем вам света, радостных праздничных дней. Всего вам доброго и до свидания.
Священномученик Владимир и Валентина Амбарцумовы
Поделиться
Фото: PxHere
Священномученик Владимир Амбарцумов, говоря о своей жене Валентине, повторял, что не знает, где кончается он и где начинается она. Любовь супругов была столь крепка, потому что черпала силы в Евангелии. И хотя совместная жизнь Владимира и Валентины была очень короткой, созданная ими и расцветшая в ΧΧ веке семья Амбарцумовых стала украшением Русской Церкви.
Незадолго до начала Первой Мировой Войны Владимир Амбарцумов вступил в московский кружок Всемирного Студенческого Христианского Союза. В кружках, подобных этому, рассказывала дочь Амбарцумова Лидия, «витал дух общежитейства: общий дом, общая трапеза, общие заботы. В них проходила вся жизнь: здесь дружили, влюблялись, женились, родили и воспитывали детей». Здесь Амбарцумов познакомился со своей будущей супругой Валентиной. Оба они были протестантами: Владимир по рождению, а Валентина, которую в детстве крестили в православии, сделала осознанный выбор в пользу баптизма.
Молодые люди поклялись посвятить жизнь проповеди Евангелия. Они поженились в 1916 году. Через несколько месяцев после торжества Владимир писал Валентине: «Я очень привык к тебе, но всё же то, что ты у меня есть, для меня так же ново, как в первый день. Я чувствую себя совершенно иначе, чем раньше, и всё ещё удивляюсь этому, вернее, радуюсь. Всё-таки как отлична эта радость от всех других земных радостей, которые, и даже лучшие, так скоро проходят, хотя бы уже и потому, что к ним привыкаешь».
После революции христианские кружки подвергались притеснениям со стороны властей, но первые годы они продолжали работать. Владимир и Валентина не оставляли евангельской проповеди. Вместе с друзьями они приобрели и отремонтировали старый дом в центре Москвы, в одной половине которого разместились сами Амбарцумовы, а в другой — проходили занятия и собрания кружка. Супруги организовывали лекции, приглашая известных богословов, раздавали евангелия в больницах и тюрьмах, создали детский приют для сирот. Один из подопечных этого приюта — мальчик Никита — стал приёмным сыном Амбарцумовых. Они приняли его в семью, хотя у Владимира и Валентины уже было двое маленьких детей.
В 1920 году Владимира Амбарцумова и многих других кружковцев арестовали. Причиной ареста была их миссионерская деятельность. В это же время Амбарцумовы потеряли одного из сыновей — Витя умер от скарлатины. Родители утешали друг друга напоминанием о Господе. Владимир в одном из писем к супруге писал: «Будем же послушными и терпеливыми Его учениками. Ведь все испытания имеют исключительной целью закалить и воспитать нашего внутреннего человека для вечной жизни. Чем больше мы здесь переживём Господа и силу Его, тем ближе и роднее Он нам будет там. Будем охотно приносить в жертву временное, чтобы приобресть вечное».
Страшным испытанием для Владимира стала потеря Валентины, которая скоропостижно скончалась от пищевого отравления в 1923 году. Перед смертью она сказала мужу: «Я умираю, но ты не очень скорби обо мне. Я только прошу тебя: будь для детей не только отцом, но и матерью. Времена будут трудные. Много скорби будет. Гонения будут. Но Бог даст сил вам, и всё выдержите». Во время похорон Валентины — они проходили по протестантскому обряду — царила возвышенная, просветлённая радость. Спустя несколько лет Валентину заочно отпел православным чином владыка Мануил Лемешевский. Владимир в середине 1920-х годов сблизился с протоиереем Валентином Свенцицким и стал его духовным сыном. Отец Валентин крестил Амбарцумова и двух его детей, а затем благословил Владимира стать священником...
Когда-то супруги Амбарцумовы мечтали о 12 детях — по числу апостолов. Их чаяние оправдалось во внуках и правнуках. У старшего сына Евгения, настоятеля Князь-Владимирского собора в Ленинграде, родилось восемь детей, у дочери Лидии — шесть. Среди потомков Амбарцумовых — множество, куда больше двенадцати, православных священников.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
Преподобные Сергий и Варвара Островские и их сын – преподобный Александр Свирский
Поделиться
Фото: PxHere
В 1830 году в приладожском селе Мандеры построили часовню. В ней находились образа святых — преподобных Сергия и Варвары Островских и их сына — преподобного Александра Сварского. Часовня стояла на месте, где в пятнадцатом веке был дом, в котором жили Сергий и Варвара — в миру Стефан и Васса — и где у них родился сын Амос — будущий святой Александр Свирский.
Супруги считались зажиточными людьми. Они трудились, растили детей, ни в чём не нуждались и не собирались менять вполне счастливый образ жизни. Своего третьего и последнего ребёнка — Амоса они буквально вымолили у Бога. И относились к мальчику, как к дару небес и утешению в старости. Когда Амос вырос, родители стали искать ему невесту. Но юноша мечтал только об одном: он хотел уйти в монастырь. Амос строго соблюдал посты и посвящал ночи молитвам.
Однажды он познакомился с монахами из Валаамского монастыря, пришедшими в село по хозяйственным нуждам. Узнав про отдалённую обитель, расположенную на Ладожском озере, Амос был заворожён рассказами о подвижнической жизни иноков и решился уйти на Валаам. Понимая, что родители его не отпустят, юноша пошёл на хитрость: сказал отцу и матери, что идёт по делам в соседнюю деревню и просил не беспокоиться, если ему придётся задержаться. А сам преодолел 180 километров и, явившись в Валаамский монастырь, принял постриг с именем Александр.
Три года Стефан и Васса искали сына. Ходили по городам и сёлам, опрашивали людей, обещали щедрое вознаграждение тому, кто сообщит им о местонахождении Амоса. Всё было безуспешно. Но родители не теряли надежды. Никто не видел их сына живым, но ведь и мёртвым не видели тоже. Когда же до супругов дошла весть о том, где живёт Амос, Стефан собрался и отправился на Валаам. Александр не хотел выходить к отцу, понимая, что тот будет уговаривать его вернуться. И согласился поговорить только после того, как Стефан пригрозил, что убьёт себя. Сын выслушал отца, и хоть ему было нестерпимо видеть его слёзы, ответил: «Одно тебе хочу сказать: придя в монастырь Пресвятой Богородицы в Остров, постригись там, и спасение души своей получишь. А если этого не сотворишь, больше лица моего не увидишь». Стефан в гневе ушёл, но любовь к сыну заставила его вернуться и пообещать Александру сделать так, как он хочет.
Стефан сдержал слово. Он продал свой дом, раздал имущество бедным и вместе с женой ушёл в Введенский монастырь, где они приняли монашество. Стефан постригся с именем Сергий, а Васса с именем Варвара. К тому времени они были уже пожилыми людьми. И прожили совсем недолго, скончавшись в своей тихой обители. Александр, никогда не забывавший об отце с матерью и опекавший их монастырь, так и называл его: «монастырь моих родителей». И царь Фёдор Иоаннович говорил о нём: «Введенский монастырь, где лежат родители чудотворца Александра Свирскаго». Супруги были канонизированы Церковью и прославлены в чине преподобных.
Сам Александр покинул Валаам и построив хижину на берегу Рощинского озера, несколько лет жил там в одиночестве. Слух о том, что у озера живёт святой, распространился по окрестностям, к Александру стали приезжать паломники. Жить им было негде, и Александр основал на берегу монастырь Живоначальной Троицы, а чуть позже недалеко от него — Александро-Свирскую обитель, игуменом которой и стал. Он прожил 85 лет и умер в августе 1533 года. Церковь канонизировала его спустя 14 лет после кончины.
Сегодня великое множество людей молится Александру Свирскому о рождении ребёнка, как когда-то молились о том же святые Сергий и Варвара. За помощью к Преподобному обращаются и родители, чьи дети решили посвятить свою жизнь Богу. Сразу и безоговорочно принять это могут далеко не все. Но молясь Александру Свирскому матери и отцы, так же как Сергий и Варвара, учатся уважать жизненный выбор своих детей.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
Юрий Васильев и Нелли Корниенко
Поделиться
Фото: Dmitry Ant / Unsplash
Курортный сезон 1959 года был в разгаре. Южное солнце стояло высоко в безмятежном голубом небе. Пляж с утра был полон желающих окунуться в прохладные морские волны. Худенькая темноволосая девушка озабоченно потрогала плечи — не обгорела ли? Девушку звали Нелли Корниенко. На отдых в Геленджик студентка Щепкинского театрального училища приехала из Москвы. Вдруг прямо перед нею из воды вышел молодой человек — высокий статный шатен. На несколько секунд их взгляды встретились. Осторожно ступая по нагретой солнцем гальке, парень прошёл мимо. И Нелли забыла про полуденный зной, про обгоревшие плечи... «Меня словно громом поразило», — вспоминала она спустя годы. Это была любовь с первого взгляда.
Оказалось, что незнакомец вместе с друзьями расположился неподалёку. Ребята шумно и весело играли в домино. Нелли то и дело поглядывала в их сторону. И вдруг услышала: «Девушка, давайте к нам!» Тот самый красавец махал ей рукой. Нелли смутилась, но приглашение приняла. Накинув на плечи полотенце, подсела к компании. Познакомились. Парень представился Юрием Васильевым. И как-то само собой получилось, что скоро они отсели в сторонку и стали увлечённо общаться вдвоём. Оказалось, что Юра тоже из Москвы. И — вот это совпадение! — тоже будущий актёр, студент ГИТИСа! Прощаясь, парень пригласил девушку на прогулку по вечернему городу, назначив свидание в центральном парке.
Две недели отдыха пролетели, как один миг. Каждый день молодые люди встречались. «Между нами очень быстро возникло настоящее глубокое чувство», — вспоминала Нелли Ивановна. Вернувшись в Москву, Нелли и Юрий поняли, что не могут жить друг без друга. В 1960-м году они поженились. Окончив учёбу, попали в труппу одного театра — Малого. Вместе уходили на работу, вместе возвращались. Вместе играли на сцене. И никогда не уставали друг от друга. Наоборот, помогали учить роли, советовались о том, как лучше сыграть того или иного персонажа. А однажды произошёл удивительный случай. Прямо на улице к Нелли подошёл пожилой человек. Он оказался кинорежиссёром и искал исполнительницу главной роли для своего нового фильма. Типаж Нелли показался ему идеальным. Он пригласил женщину на пробы. Мужу Нелли решила пока ничего не говорить — вдруг не утвердят? Каково же было её изумление, когда на «Мосфильме» она увидела... Юрия! Он пришёл пробоваться на роль в том же фильме! «Не хотел тебе говорить, пока не утвердят», — сказал Васильев. В итоге супруги получили роли в картине Маноса Захариоса «Ловцы губок». «Это просто невероятно! Мы с Юрой играли главных героев, любящих друг друга, и сами были любящей супружеской парой», — вспоминала Корниенко.
Роли в кино и театре приносили Юрию и Нелли много радости. Но главной радостью стало рождение дочери Екатерины в 1967 году. По воспоминаниям Нелли Ивановны, Юрий был образцовым отцом. Купал дочку, укладывал её спать. Примерно в то же время супруги решили обзавестись собственным домом за городом. «Построю сам», — решительно сказал Юрий. И как только выдавалась свободная минута, ехал в деревню — месил раствор, клал кирпичи.
В 1979 году Васильев сыграл одну из своих самых известных киноролей в знаменитой картине Владимира Меньшова «Москва слезам не верит» — телевизионщика Рудольфа, бросившего главную героиню с маленьким ребёнком. Корниенко вспоминала, что её мужу было очень непросто воплотить такого персонажа. Ведь в жизни Юрий был полной противоположностью! «Юра жил семьёй, бесконечно любил нас с дочкой», — говорила Нелли Ивановна.
...Жарким летним утром 1999 года Нелли и Юрий должны были поехать на дачу. Муж долго не вставал, и Нелли Ивановна пошла его будить. Наклонившись, поняла: Юрий Николаевич скончался. И вспомнила, как накануне он вдруг взял её за руку, долго смотрел в глаза и повторял: «Родная, любимая!» Пережив мужа на 20 лет, Нелли Ивановна больше не вышла замуж. Оставшиеся годы она прожила, вспоминая любимого супруга. А когда пришла пора воссоединиться с ним в вечности, коллеги по Малому театру написали в некрологе: «Там, на Небесах, Юра и Нелли теперь снова вместе».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
