«Православный приход на закате Российской Империи»

Гость программы — Алексей Львович Беглов, историк, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, доктор исторических наук.

Ведущий: Алексей Козырев

---

А. Козырев

— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире радио «Вера» программа «Философские ночи». И с вами ее ведущий Алексей Козырев. Сегодня мы поговорим о философии и истории православного прихода. У нас в гостях сегодня историк, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории Российской академии наук, доктор исторических наук, Алексей Львович Беглов. Здравствуйте, Алексей Львович.

А. Беглов

— Добрый вечер, Алексей Павлович. Добрый вечер, дорогие радиослушатели.

А. Козырев

— Ну вот в эти дни, когда мы готовимся к Великому посту, и люди вспоминают, что вот скоро на канон Андрея Критского идти, а потом и говеть на Страстную седмицу, как бы тема прихода для нас, даже для тех, кто, может быть, и не ходит регулярно в храм, как-то актуализируется. И мы даже не задаем себе, наверное, вопроса: а почему вот в этот храм я хожу, а являюсь ли я членом прихода? Или, может быть, главное верить в Бога и участвовать иногда в таинствах? А там в какую церковь я пошел — это дело вкуса. В этой церкви хор стройно поет, а в этой иконы хорошие, а в этой батюшка добрый, а в этом храме мощи, и туда тоже надо обязательно сходить и на службе постоять. И вот мы как-то не особенно задумываемся о том, что такое приход, и что такое приход не только в нашей жизни, но и в истории Церкви. Вот для меня стало настоящим открытием, то что вы написали огромную книгу, это на основе вашей докторской диссертации, больше тысячи страниц, которая называется «Православный приход на закате Российской империи: состояние, дискуссии, реформы». Действительно, эта вот книга вышла в издательстве «Индрик» совсем недавно, да, в этом году, и она стала заключительным, последним томом в большой серии трудов наших церковных историков, посвященных Поместному Собору Русской Православной Церкви 1917–1918 годов, где, как вы пишете, была попытка приходской реформы, но попытка, которая не удалась, не завершилась — мы об этом тоже сегодня поговорим. И мне хотелось бы обратить внимание наших читателей и на эту исследовательскую область. Хотя, в общем-то, наверное, она не совсем философская, но надо сказать, что философы православные тоже ведь были членами приходов и думали о том, как их реформировать. Об этом тоже, я надеюсь, мы сегодня поговорим. Ну вот давайте, может быть, мы начнем сначала: приход — это что? Это ячейка Церкви? Как говорил Прудон, да, семья —ячейка общества. Вот церковная семья, административно-территориальная единица, место, где крестят и венчают? И раньше, может быть, там и что-то вроде загса было, записывали и рождение, и смерть. Вот что такое приход, когда он возникает?

А. Беглов

— Спасибо, Алексей Львович, во-первых, за внимание к моей книге. Действительно, долго достаточно писалась, больше десяти лет. И вообще за внимание к этой теме, тем более действительно, она хотя выглядит как вполне такая историческая, но мыслители русские, философы не чуждались дискуссий о приходе в начале XX века, да и в конце XIX, конечно, тоже. И вот в моем подзаголовке как бы три аспекта обозначены этой темы: состояние — скорее социальная история; дискуссии — это, собственно, вот интеллектуальная история, если угодно, какие-то философские как раз аспекты, богословские может быть, даже; и реформы — это уже скорее такая политическая, церковно-политическая составляющая этой темы. Вообще на этот вопрос, что такое приход, ответить непросто. Потому что действительно можно однозначно согласиться с тем, что приход — это самая мелкая, но и при этом самая многочисленная и, если угодно, такая основная структура организма Церкви как социального института. Понятно, что, собственно, иерархия, епархиальное управление, высшее церковное управление, они как бы настраиваются над приходами и вряд ли могут существовать без них. Пусть даже эти приходы существуют в очень малом количестве, как, например, в Советском Союзе. Но при этом что такое приход по существу — на этот вопрос ответить непросто. Потому что приход это, в общем, достаточно динамичная, социальная прежде всего структура. И, например, приход средневековый, допетровский — это не приход имперского периода.

А. Козырев

— Ну вот у славянофилов было понятие общины, то есть христианская община. Община, она тождественна приходу?

А. Беглов

— Она тождественна в построении славянофилов. Но построения славянофилов в каком-то смысле представляют собой оппозицию тому положению Церкви в государстве, в империи и тому положению прихода, которое было в имперский период. Потому что в имперский период приход превратился — не сразу, но, в общем, уже в XIX веке он таковым был, — в территориально-административную, фискальную единицу, да, прежде всего, так сказать, он был источником пополнения определенных структур, не только церковных, но и светских. И, конечно, как вы уже упомянули вначале, своего рода такой загс, поскольку все жители этой территории были прикреплены к конкретному приходу, конкретному священнику, обязаны были именно у него, так сказать, например, креститься, венчаться...

А. Козырев

— И исповедоваться.

А. Беглов

— Разумеется, да, ежегодно, соответственно, отмечаться в книгах. И ведение этих книг различных, не буду перечислять их, было возложено как раз на приходское духовенство. И, соответственно, вот записи в этих книгах, они выполняли функцию записи актов гражданского состояния, что было, собственно, очень важно для любого жителя империи.

А. Козырев

— То есть это вот очень важно, когда мы говорим «прихожане» — у нас что-то такое очень теплое, душевное — вот община приходская, да, вот братство какое-то единомышленников, единоверцев. А получается, что это прежде всего вот такая административно-территориальная единица, да?

А. Беглов

— Именно в XVIII, XIX, начале XX века это так.

А. Козырев

— Но там была реформа какая-то, да?

А. Беглов

— В начале XIX века, да, это был очень важный этап, скажем так, в превращении прихода из самоуправляющейся общности, какой он был, безусловно, до синодального периода, до имперского периода, в подчиненную государственным интересам административную единицу. И реформа 1808 года, она такая очень важная, хотя и забытая в историографии, страница истории Русской Церкви и нашего Отечества. Дело в том, что в этот год была проведена масштабная реформа духовного образования, была выстроена действительно очень продуманная, трехступенчатая система духовного образования, которая потом дала очень заметные плоды и в виде образованных иерархов, в виде образованного духовенства, в виде церковной науки, безусловно. Но при этом у этой реформы была обратная сторона, потому что государство, ну первоначально, видимо, реформаторы имели в виду, что государство возьмет на себя расходы по обеспечению вот этой вот системы духовного образования, но государство не стало этого делать, а возложило это на Церковь.

А. Козырев

— А ведь эта реформа, она как бы имела тоже каким-то следствием и реформу церковного образования, да, насколько я помню, Духовная академия была реорганизована в 1913 году митрополитом Платоном, переехала к стенам Троице-Сергиевой лавры, но и другие духовные академии тоже возникают — то есть надо готовить священников.

А. Беглов

— Происходит систематизация такая, собирание всех школ, которые были раньше в подчинении единой системе, единой образовательной программе. Но при этом, собственно, средства на это образование священнослужителей, они берутся у прихода, а для этого его нужно подчинить.

А. Козырев

— То есть и на содержание духовных академий тоже?

А. Беглов

— Да, на все, все духовные школы.

А. Козырев

— То есть, условно говоря, вот прихожанин приходил в храм, платил за свечу, платил требы, и вот эти деньги шли на содержание церковного образования и на содержание священникам.

А. Беглов

— Ну, к сожалению, содержание священников планировалось, но это не произошло. Содержание священников, тоже осталось как бы, то есть первоначально планировалось, что священникам будет даваться жалованье — этого не произошло, прихожане сами должны были как бы содержать своих приходских священников, диаконов, псаломщиков. Но из приходов изымался так называемый свечной сбор — то есть это главная, так сказать, статья доходов приходских церквей. И после этого, да, весь этот свечной сбор со всей России шел на финансирование духовных учебных заведений, которые — надо на это обратить внимание, в общем, все больше приобретали сословный характер, то есть это были школы исключительно для детей духовенства. Прихожане очень тонко чувствовали вот этот как бы разрыв, да, что деньги идут не на их приходские церкви, а на какие-то сословные, чуждые на самом деле им интересы. И, конечно, эта реформа не только закрепостила, как я бы сказал, православный приход, поставила его в зависимость от государственных интересов, но и вбила очень такой клин между паствой и пастырем. Пропасть между ними, собственно, с того момента все больше и больше расширялась, вплоть до уже 1917 года, до революционных событий.

А. Козырев

— Ну а вот XIX век, он вот таким монолитным был в плане существования прихода? Или мы тоже можем сказать, что там были какие-то определенные улучшения или ухудшения, скажем так? Вообще-то XIX век, насколько я знаю, не был таким веком канонизации, там прославлением святых. Вообще сколько было, очень мало канонизаций.

А. Беглов

— Мало, да.

А. Козырев

— В основном это было такое как бы строительство церковных институтов, да, синодальных, завершается фигурой Победоносцева, к которому мы обращались в нашей передаче, который «простер совиные крыла». Ну немало сделал и полезного — церковно-приходские школы, которые опять-таки, наверное, повесили на эти же самые деньги, на приходские налоги. Ну вот была ли какая-то попытка на протяжении XIX века задуматься вот о том, что такое приход, ну и приблизить его к каким-то, наверное, понятиям соборности церковной?

А. Беглов

— Проблема, какая была реакция прихожан на реформу 1808 года. Реакция была, прежде всего заключалась, сначала они пытались просто сопротивляться, причем настолько активно, что в некоторых епархиях, по воспоминаниям современников, свечной сбор приходилось изымать полиции. А потом, конечно, когда они поняли, что, грубо говоря, им уже не отвертеться, возникает теневая экономика — деньги пытаются прятать, для того чтобы хотя бы содержать свои церкви. Потому что на самом деле сельские церкви испытывали колоссальный дефицит средств, собственно, в результате этой реформы. И духовенство, и иерархия прекрасно понимали эту ситуацию. На съезде совершенно однотипные жалобы епископов, начиная там с 20-х годов там XIX века, потом в 50-х, в 60-х все говорят одно и то же — что прихожане скрывают суммы, что с этим нужно что-то делать, потому что вот такая, в общем, неблаговидная ситуация. И к середине XIX века было понятно, что приход находится в кризисе. И в ходе великих реформ, да, были предприняты попытки и церковных реформ. Но вот, к сожалению, это были самые, наверное...

А. Козырев

— При Александре II.

А. Беглов

— Да, при Александре II. Наверное, это были самые неудачные церковные реформы во всем александровском царствовании. Потому что приход снова, да, в них сказывался такой государственный утилитаризм, приход снова оказывался источником средств. В данном случае уже для поднятия материального уровня духовенства, но не ставилась задача, собственно, оживить сам приход.

А. Козырев

— В эфире радио «Вера» программа «Философские ночи». С вами ее ведущий Алексей Козырев. И наш сегодняшний гость, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, доктор исторических наук, Алексей Львович Беглов. Мы сегодня говорим о истории и практике реформирования православного прихода на протяжении XIX века и начала XX, когда, собственно говоря, эта задача возникла на Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1917–18-го года. Ну а почему вот эти неудачи, почему вот такое как бы небрежение церковной стороной жизни? То есть все понятно — экономика прихода, налоги, но ведь приход — это прежде всего община единоверцев. Вот не было ли это причиной того, что в штунду уходили, в секты уходили, в хлысты уходили, вот не находя какой-то реальной духовной жизни в приходе, превратившемся в такую административно-хозяйственную ячейку?

А. Беглов

— Во второй половине XIX века кризис прихода рассматривался как одна из причин усиления сектантства. Причем на всех уровнях, и среди епископата, и синодальные чиновники, то же самое окружение Константина Петровича Победоносцева об этом прямо говорили. Но государству было очень трудно отказаться от утилитарного подхода к приходу в частности и Церкви в целом. Этот утилитарный подход: Церковь должна служить государству, как было вот как бы положено в основу государственно-церковных отношений при Петре, так, в общем, пусть и меняя реформы, он сохранялся, такой поход, вплоть до 1917 года.

А. Козырев

— И вплоть до нынешних дней, я думаю.

А. Беглов

— Ну да, дальше уже была другая немножко история, другие акценты были поставлены. Но на самом деле неудача реформ, церковных реформ эпохи Александра II, пробудила общественный интерес к этой проблематике. И здесь, собственно, на сцену, так сказать, приходского вопроса выходят славянофилы. Дмитрий Федорович Самарин, например, брат Юрия Федоровича Самарина, известного, собственно, мыслителя — все это первое поколение славянофилов. И Самарин Дмитрий Федорович в газете Аксакова «Москва» в 1867–68-м годах публикует целую серию очерков под название «Приход». Потом, кстати, она и отдельными выпускам, тремя книжками, была издана, эта его работа. И она носит, с одной стороны, исторический характер, потому что он как раз пытается осмыслить реформу 1808 года, а другой стороны, это, конечно, уже в каком-то смысле социологический характер носит и богословский, конечно. Потому что вот в рамках славянофильской концепции истории общества Самарин пробует размышлять о приходе как о той самой ячейке церковного и народного организма, что было очень важно для славянофилов. И что интересно, вот именно в части приходского вопроса славянофилы как бы не ограничиваются, на замыкаются в каком-то теоретизировании, а дают конкретные рекомендации. И программа по оживлению приходской жизни, которая сформулирована Самариным, она фактически становится знаменем в этом вопросе для земского движения, для земцев. Потому что понятно, что земское движение, оно было очень разное, понятно, что там были и либеральные деятели.

А. Козырев

— То есть земство — это такая форма самоуправления.

А. Беглов

— Да, это самоуправление, которое как раз возникает в 60-е годы XIX века, самоуправление городское, самоуправление сельское.

А. Козырев

— Что-то вроде медицинской власти.

А. Беглов

— Да, у нее совершенно особые полномочия, прежде всего это хозяйственная и просветительская деятельность на местах. И при этом земства и города, соответственно, могут собирать определенные налоги на эту свою деятельность — это очень важна часть как бы жизни их. Понятно, что вот больницы, земские школы возникают как раз вот в этот период. И земцы были очень разные. Были либералы, которые позднее составили в том числе и, например, кадетскую партию, но уже в девятисотые годы, в годы первой русской революции.

А. Козырев

— Братья Трубецкие, да, из земских философов, активно участвовали, особенно Сергей, в земском движении.

А. Беглов

— Да. Но были еще и, собственно, славянофилы, земцы-славянофилы, более консервативные, и они возвращались неоднократно к вопросу о приходе, предполагая, что приход может быть инкорпорирован в систему земского самоуправления как низшая единица. Потому что земства существовали только на уровне губерний и уездов, а вот что там на уровне волости, прихода — там как бы земства и нет. Вот давайте обопремся на приход и будем с ним взаимодействовать. Конечно, это встречало довольно активное противодействие со стороны прежде всего Синода, но в каких-то случаях это даже удавалось. Потому что, например, в Москве фактически приходские так называемые попечительства, они были взяты под такую, под эгиду, как бы под крыло городского самоуправления, отчасти финансировались частными лицами, спонсорами, московским купечеством на самом деле. И через эти приходские организации выстраивалась система, московская система местной благотворительности, что, конечно, для такого интенсивно растущего города, в том числе промышленного центра, было очень важно.

А. Козырев

— Купечество в этом часто участвовало активно. Ну вот мой прадед как купец сначала сергиево-посадский, потом московский, до революции. Да, ну это замечательно. А вот сын Дмитрия Федоровича Самарина потом, Федор Ильич Самарин, будет активно участвовать в работе новоселовского кружка, и уже вот в идее приходской реформы в начале XX века, да, в конце империи.

А. Беглов

— Да, и он будет членом такого очень важного органа совещания 1907 года по вопросу как раз о приходе. Сохранится обширный его отзыв на материалы этого совещания, довольно критичный, кстати. Потому что перед 1906 годом перед этими органами были поставлены задачи о выработке особого приходского устава, и эта задача, вплоть до Собора 1917-18-го года сохраняла свою актуальность, и к ней были разные походы, вот как мы должны на этот устав, так сказать, смотреть. И Федор Дмитриевич, сын, собственно, Дмитрия Федоровича Самарина, он стоял на той точке зрения, что не нужно вырабатывать некий единый устав. Россия такая большая и такая разная, что нужно создавать разные приходские уставы, смотря по местным условиям.

А. Козырев

— Вот это, кстати, тоже вопрос. А ведь действительно много регионов — есть и Сибирь, и юг России. Ситуация везде одинаковая была или вот какая-то региональная специфика с обустройством приходов, с приходской жизнью?

А. Беглов

— Конечно, была большая разница. И не только в плане региональном, я попытался дать там определенную статистику как раз по крупнейшим регионам Российской империи, и мы видим, что, в общем, там, например, центр и наиболее населенные губернии, например, юга там, малороссийские губернии, они значительно отличались от уральских, например, или зауральских губерний, не говоря уже о западном крае. Но при этом нужно понимать, что приходы кардинально отличались в городе и на селе. И это было уже осознано в конце XIX столетия. Потому что сельские приходы, они в основном сохраняли свой патриархально-территориальный характер, и прихожан, и духовенство само собой это, в принципе, устраивало. А вот в городах духовенство уже в 90-е годы XIX века било тревогу и говорило, что территориальный характер прихода полностью подрывает их пастырскую деятельность. Потому что мобильность внутри городов очень высокая, люди постоянно переезжают, собственников квартир нет, это квартиросъемщики, аренда очень сильно распространена, и люди регулярно, там раз в полгода меняют место жительства. И должны, в общем-то, уходить из прихода в приход. И священники писали, что это фактически ведет к тому, что люди охладевают к Церкви, связи не устанавливаются, все это достаточно сложно.

А. Козырев

— А вот священники, как они оказывались в приходе? То есть их спускали сверху, из епархии, или как-то спрашивали прихожан? Вот, может быть, кто-то из прихожан становился священником. Такое ведь бывает, и сейчас бывает, что ходит вот мальчик, а потом, смотришь — диакон, а потом уже батюшка.

А. Беглов

— Но это именно сейчас и в допетровскую эпоху, кстати. Потому что в допетровскую эпоху духовенство рекрутировалось снизу, если можно так выразиться. А вот синодальную эпоху было, конечно, не так. Это его назначал епископ, строго из семинаристов, которые были детьми духовенства, то есть это сословно замкнутая социальная группа, что, конечно, не способствовало какому-то вот установлению взаимопонимания между духовенством и паствой. И как бы такой разрыв социальный, образовательный, он очень четко присутствовал. Ну, например, там понятно, что такой замечательный, тоже из славянофилов, кстати, мемуарист Гиляров-Платонов Никита Петрович, он писал, что да, вот мы все учились, основной предмет в семинариях в первой половине XIX века — это латынь, священник должен проповеди сочинять на латыни и уметь их говорить, да, может быть, даже стихи сочинять на том же языке. Но проблема-то в том, что когда он приходит в приход, если он приходит в город, его окружают дворяне, но они говорят по-французски, и его латынская ученость им совершенно чужда. И, с другой стороны, если он приходит в деревню, то там крестьяне, которые учатся грамоте по Часослову и Псалтири, они тоже как-то с батюшкой трудно им найти, вот с такого рода ученостью найти общий язык.

А. Козырев

— У Мусоргского есть романс, песня, который называется «Семинарист», где семинарист талдычит латинские вокабулы, а потом вдруг говорит: ох ты, Стеша моя, Стеша, дай тебя поцеловать. То есть вот это сочетание жизни и вот этой натужной учености, которая действительно, может, хороша для университета, но абсолютно не нужна вот в практике православного пастырства.

А. Беглов

— Да. При этом, собственно, большая часть иерархии считала образованность, ну может быть, не латинскую, но в целом образованность духовенства, главным завоеванием имперского периода. Возможно, они были правы, но, соответственно, они крайне неохотно как бы задумывались об идее, что пастыря надо как-то приблизить к его пастве. И обсуждалась, начиная с 90-х годов XIX века, проблема так называемого народного пастырства — то есть назначение пастырей из народа, при каких-то, может быть, условиях, при надзоре, может быть, семинарски образованных священников, но эта проблема так и не была разрешена. Хотя опять же вот в тех вот уставах православного прихода, о которых я упоминал, шла речь о том, что, может быть, при каких-то условиях прихожане могут рекомендовать своего кандидата в члены причта. Но это осталось только в проектах, только на бумаге.

А. Козырев

— Ну а кстати, вот эта замкнутость, была ли она столь тотальной? Ведь я помню, даже книжка недавно выходила, переводная, которая называлась «Поповичи в миру». Ведь очень многие дети священников все-таки не становились священниками. Но это, наверное, уже больше во второй половине XIX века. Вспомним Чернышевского, отец которого был протоиереем Гаврилой Чернышевским. Вспомним Сергея Михайловича Соловьева, великого русского историка, сына также протоиерея. Страхов, которого воспитывал дядя-архиепископ. Сергей Николаевич Булгаков, сын кладбищенского священника. Так что это стало просто обыденным делом, вот этот отток из церковной среды и уход детей ну в лучшем случае в науку, а иногда и в революцию, в подпольную деятельность.

А. Беглов

— Дело в том, что это все стало актуально как раз в эпоху великих реформ 60-х годов, Александра II, когда правительство задумалось о том, чтобы демонтировать вот эту вот замкнутость духовного сословия, и были открыты двери на выход из сословия. И поэтому действительно огромное количество людей пошли пошло в медицину, в науку или в революцию в том числе. Но не были созданы другие механизмы как бы по привлечению из других сословий людей на служение Церкви, то есть внутри духовенства это все были те же самые поповичи.

А. Козырев

— Я напомню нашим радиослушателям, что сегодня мы с доктором исторических наук, Алексеем Бегловым, говорим о истории и практике православного прихода в Российской империи XIX века и последние годы Российской империи, начала XX века. И после небольшой паузы мы продолжим наш разговор в эфире светлого радио, радио «Вера». Оставайтесь с нами.

А. Козырев

— В эфире радио «Вера» программа «Философские ночи» и с вами ее ведущий Алексей Козырев. У нас сегодня в гостях доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории Российской академии наук, Алексей Львович Беглов. Мы сегодня говорим о истории и философии православного прихода, по мотивам, если можно так сказать, да, вашего исследования фундаментального «Православный приход на закате Российской империи», которая вышла вот буквально в конце прошлого года в издательстве «Индрик». Индрик — это, кстати, зверь такой, да?

А. Беглов

— Единорог.

А. Козырев

— Единорог библейский.

А. Беглов

— Библейский.

А. Козырев

— Так что это такое наше издательство. И вот мы поговорили в первой части нашей программы о XIX веке, когда вот пытаются реформировать приход неудачно, и не получается. И вы красочно описываете в вашей книге, сколько налогов было. Ведь не только свечной налог, но даже налог на Гроб Господень, и такой налог был, и налоги на церковноприходские школы, на духовные академии. Ну а вот XX век, собственно, ваша книга, она последняя в серии исследований, посвященных Поместному Собору Русской Православной Церкви, 100-летие которого мы не так давно отмечали, и который, в общем, поставил очень важные задачи. Но не все эти задачи были решены, да, и до сих пор, в общем, мы отзвуки этих нерешенных задач чувствуем в нашей церковной жизни. Вот что касается прихода, когда вдруг возникла эта идея, что надо что-то реформировать?

А. Беглов

— Возникла она еще в 60-е годы XIX века, и постепенно, как мы упоминали, она возникла в круге славянофилов, и постепенно эта идея выходила, расширялась, выходила за пределы, скажем так, только московского кружка. У этой идеи находились адепты среди светской бюрократии, например, при дворе и так далее, и к началу XX века было ясно, что в целом с приходом нужно что-то делать. Может быть, рецепты, которые предлагались таким, например, очень ярким публицистом по этому вопросу, Александром Александровичем Попковым, может быть, они в чем-то были такие утопичные, да. Потому что вот Попков, он, скажем так, был таким энтузиастом возрождения древнерусского прихода, при этом этот древнерусский приход, в общем, понимался в некоторых таких мифологических чертах, как некая такая идеальная общность. Понятно, что Попков был таким, в каком-то смысле поздним славянофилом, но по крайней мере его трудами этот вопрос активно обсуждался, и был, так сказать, на слуху, что называется. А затем произошла первая русская революция, когда вот в пору этого социального брожения и политического в том числе, вырвались застарелые противоречия, и явно проявилось недовольство прихожан существующей системой, прежде всего существующей системой отношений приходов и епархиальных властей. Так называемые «забастовки старост» стали очень известны, да, когда старосты приходов отказывались платить епархиальные сборы с приходов, да, причем это были коллективные акции.

А. Козырев

— Вот не было ли это революцией в известной степени, ее причиной, одной из причин, вот эта нереформированность прихода? Как относилось духовенство к революции? Ведь мы знаем, что на митинг 9 января священник Гапон повел в Петербурге...

А. Беглов

— Ну на самом деле духовенство было очень разным. То есть там, понятно, что были молодые священники, скажем так, захваченные левыми идеями, эсеровскими прежде всего. Но большая часть духовенства, конечно, особенно на селе, они были смотрели на все это достаточно консервативно. А что касается, например, вот перспективы приходских преобразований, они, в общем, смотрели на это даже с неким испугом, да. Потому что, в общем, очень боялись, что если прихожане, если права прихожан начнут расширяться, то они станут заявлять свои как бы права на приходское имущество, на вот эти вот самые финансы приходские, а тогда как же мы будем содержать своих детей в семинариях. Поэтому понятно, что этот весь вопрос о приходе нужно было решать в комплексе. Нельзя было реформировать только приход, да, потому что это приходская проблема тянула за собой вопрос о сословном статусе духовенства, о духовных учебных заведениях, которые нужно было открывать для более широкого круга слушателей и учащихся ну и так далее.

А. Козырев

— Ну слушатели не хотели идти в семинарии или просто вот такая традиция была, что берем только детей священников, ну вот тех, кто слева приходит, не принимаем?

А. Беглов

— Ну фактически, конечно, нужно было создавать механизмы, которые бы способствовали приходу иносословных вот в эти учебных заведения.

А. Козырев

— Вот Флоренский, который пришел после математического факультета Московского университета или будущий патриарх Алексий (Симанский), который закончил юридический факультет Московского университета — это было скорее редкостью, скорее казусом таким, да?

А. Беглов

— Да, это было казусом. И, собственно, у меня там есть статистика как раз по 1906–12-м годам, сколько иносословных было в семинариях, их было очень мало, их было очень мало. Там была определенная региональная специфика, но в целом их было мало, и даже их число снижалось среди новорукополженных. Боле того, мы знаем там, например, по биографии отца такого видного тоже публициста, мыслителя, отца Иосифа Фуделя, что в центральных епархиях губерниях он не мог рукоположиться — его просто отправляли, говорили, что у нас такое количество семинаристов, которые ждут распределения на приходы, да. И он уехал, соответственно, если я не ошибаюсь, по-моему, в Прибалтику, где-то там был рукоположен.

А. Козырев

— Он был таким учеником Константина Николаевича Леонтьева, переписывался с ним, еще до своего рукоположения. Потом стал известным московским протоиереем, тюремным священником, настоятелем храма Николы в Плотниках на Арбате, да, отцом Сергея Фуделя, известного такого церковного публициста.

А. Беглов

— Да, уже советского периода. Ну да, собственно, вот рукоположен он первоначально был не в Москве, а совершенно в другом месте. Поэтому, в общем, с одной стороны, их не хотели принимать — это если отвечать на вопрос, что было с иносословными в семинариях, в общем, прием был очень ограниченный. А с другой стороны, в общем, и стимула особого тянуться вот к церковному служению тоже не было.

А. Козырев

— Ну хорошо, а если мы ближе уже подойдем к Поместному Собору, то что же планировалось сделать, то есть вот какие же предложения были по реформированию? Возвращение к допетровской модели какой-то, да?

А. Беглов

— В целом, сам так называемый приходский вопрос можно было разложить на несколько центральных проблем. Первая проблема — это вопрос о том, как приход формируется, вообще о том, что он такое. Да, формируется он по территориальному принципу, как это было 200 лет до этого, XVII–XIX века, или он формируется на добровольной основе...

А. Козырев

— Ну как сейчас, когда люди с окраин московских приезжают в центр — вот им нравится там храм, они исповедуются у священника. Совсем не обязательно же рядом с домом. Ну хотя в идеале храм в шаговой доступности — это, конечно, прекрасно. Но кто-то все равно, несмотря ни на что, имея храм в шаговой доступности, едет, час тратит на дорогу, а то и два.

А. Беглов

— Да, конечно, это была первая проблема. Вторая проблема была — это вопрос о том, как формируется, как рекрутируется приходское духовенство, участвуют в этом прихожане или нет, или только назначение со стороны церковной власти. Третий вопрос — это вопрос о приходском имуществе. Сейчас, может быть, актуальность и такая вот болезненность этого вопроса не очень ощущается. Но мы должны себе представить, что тогда большая часть церквей была построена трудами самих прихожан, и если прихожан не этого поколения, то предыдущих поколений — их отцами, дедами. И все эти люди чувствовали кровную связь с этим приходом, с этим храмом, с этим кладбищем, которое было, соответственно, за храмом, ну если мы говорим о селе, на самом деле и в городе тоже. И, конечно, вот то, что ни были отчуждены, как бы отстранены от участия в управлении храма, в управлении храмовым имуществом, что их деньги, которые они жертвовали на храм, отбирались на какие-то малопонятные им нужды, это, конечно, была очень такая болезненная проблема. Это был вот еще один момент, третья проблема. А четвертая проблема — это то, как и какой объем полномочий в случае реформы прихода можно дать прихожанам — более узкий объем полномочий, более широкий. Какая роль епископа, да, в этом — он только контролирующая инстанция или он может, например, вмешиваться в механизмы приходского самоуправления. Вот это четвертый вопрос — о полномочиях органов приходского самоуправления.

А. Козырев

— Ну это вот все рассматривалась на уровне вот обер-прокуроров, Синода, или опять-таки миряне включились в этот процесс, показав, что церковное управление, и Церковь вообще, как организм исторический, это не только дело священства, но и дело мирян?

А. Беглов

— С 1906 года, когда была поставлена задача разработки приходского устава особого, были созданы целая череда органов, таких экспертных органов. Прежде всего Предсоборное присутствие 1906 года, которое было очень важным таким рубежом в обсуждении очень многих церковных вопросов. И его материалы были изданы, и даже мы знаем, они отправлялись за границу. Там, например, Константинопольский патриарх тогдашний специально выписывал для себя вот эти вот тома материалов, журналов и протоколов Предсоборного присутствия. И вот там состоялась одна из важнейших дискуссий по приходскому вопросу. По своей сути эта дискуссия носила богословский характер, и за вопросом, что такое приход, скрывался вопрос о том, что такое Церковь в принципе, как она строится. Строится ли она сверху вниз, от епископа к приходу, или наоборот. Как сочетать принципы иерархичности и соборности — они, правда, употребляли другие немножко слова, но суть вопроса была именно в этом. Или, например, можно их синтезировать, как предлагал очень яркий публицист того времени, а потом и деятель Собора 1917–18 года, Николай Дмитриевич Кузнецов. И с этого момента, с Предсоборного присутствия, начинается целая такая вот эпопея разработки приходского устава. Было создано несколько редакций этого устава, но до 1906 года, собственно, они не были даже как бы не были реализованы, эти проекты.

А. Козырев

— В эфире радио «Вера» программа «Философские ночи». С вами ее ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость Алексей Львович Беглов. Мы говорим сегодня о истории и философии православного прихода. И вот как бы продолжая этот разговор о Поместном Соборе, ведь в нем участвовали и русские философы, два таких известных русских мыслителя, как Сергей Николаевич Булгаков и Евгений Николаевич Трубецкой — оба миряне, они были членами Поместного Собора. Вот как-то вовлекались они в эту работу по реформированию прихода?

А. Беглов

— Ну непосредственно они именно на Соборе занимались другими вопросами. Потому что надо напомнить, наверное, да, что Собор, как бы основная работа Собора шла в отделах, которые разрабатывал отдельные вопросы и проекты решений по этим вопросам, которые потом выносились на общее собрание уже Собора. Там они могли перерабатываться, дополняться, отправляться снова в отделы и так далее. Сергей Николаевич Булгаков, да, занимался в отделе отношений Церкви и государства, который был очень тогда одним из таких важнейших отделов, конечно, в условиях слома государственности русской, это было очень важно. И та самая декларация об отношениях Церкви и государства, она принадлежала, собственно, его перу, очень важный документ. А параллельно, собственно, шла работа над уже соборным приходским уставом. Она была сделана довольно быстро, в течение первой соборной сессии, то есть за осень 1917 года. При этом хочу подчеркнуть, обратить внимание слушателей, что устав, выработанный Собором 1917-18 года, это самый обширный документ, Собором вообще принятый.

А. Козырев

— Приходской устав.

А. Беглов

— Да, приходской устав. Но кроме того, по решению Собора к уставу как бы прилагалось так называемое введение, которое было выработано особой комиссией, в нее входили два епископа и два мирянина. Епископы эти были, это был тогдашний архиепископ Серафим (Чичагов), и епископ Пермский Андроник (Никольский), оба в будущем священномученики. Хотя на самом деле у них были довольно сложные отношения, но сейчас нет возможности об этом подробно говорить, довольно любопытная такая страница тоже приходских дискуссий. И вот это введение к приходскому уставу — это очень интересный документ, который на самом деле имеет смысл перечитывать периодически. Потому что это главный не правовой, а богословский документ, выработанный Собором. Потому что все остальные решения, они, в общем, носят церковноправовой характер — это документы, это законы или определенные принципы, да, для решения уже центральной церковной власти. Это богословский документ, введение к приходскому уставу. Причем он богословский в плане сотериологии православной, то есть учения о спасении. Главная мысль этого введения — это о том, как простой человек, просто прихожанин рядовой, может спастись, участвуя в приходской жизни. И документ очень любопытный. Причем соборяне, когда, скажем так, образовывали эту комиссию и вообще санкционировали написание введения, они имели в виду, что после того, как устав дойдет до каждого прихода на местах, и там начнутся выборы приходских советов, священники должны будут прочитать всем прихожанам введение как некую такую вот инструкцию по выборам. Потому что устав, как бы его нужно изучить и необязательно его читать всем вслух, да, это такой правовой документ, юридический. А вот введение должны знать все чада Русской Православной Церкви. Такая была идея у Собора.

А. Козырев

— Выборы священников, да?

А. Беглов

— Сначала должны были выбирать органы приходского самоуправления, приходские советы. А потом уже вот, возможно, и как-то пересматривать отношения с духовенством.

А. Козырев

— Ну все-таки этот устав не пошел, да?

А. Беглов

— А устав был принят Собором, но он не пошел, потому что, собственно, политические обстоятельства изменились, и в условиях гражданской войны просто он очень медленно и трудно доходил до мест. Но нужно подчеркнуть, что устав был, скажем так, не единственным деянием Собора по приходскому вопросу. Дело в том, что еще начиная с весны 1917 года прихожане, по сути, прошла такая, ну скажем, «приходская революция» — прихожане взяли власть в приходах в свои руки, начали распоряжаться церковным имуществом, пересматривать отношения с епархиальной властью. То есть то, что такими отблесками уже было в 1905–1907 году, здесь, в 1917, было реализовано в полной мере. И поначалу Собор очень настороженно относился, скажем так, к «приходской революции». Но в условиях, когда к власти пришли уже большевики и разразились первые антицерковные акции советской власти, вначале, в январе 1918 года, прежде всего в Петрограде, Собор пересмотрел свою точку зрения на активность мирян. Это была очень яркая дискуссия апреля 1918 года. Поводом для нее стал вопрос о конфигурации приходского имущества, но по своей сути это был вопрос о том, допускать мирян, расширять их полномочия или нет.

А. Козырев

— Ну, конечно, изъятие ценностей, да.

А. Беглов

— Ну здесь немножко позже — 1922 год, но в целом вопрос именно так стоял. Миряне — это опора Церкви, можно на них опереться, и будут ли они защитниками Церкви или нет. И в результате Собор стал как бы на ту точку зрения, что именно миряне должны и являются той самой опорой, на которую можно опереться. И здесь очень важный такой был документ, постановление Патриарха и Синода от 28 февраля 1918 года, когда Патриарх и Синод, а затем и Собор присоединился к ним, призвал создавать группы самоуправления на приходах, в приходах, в монастырях, в школах, именно чтобы защитить церковное достояние.

А. Козырев

— Святейший Патриарх Тихон это все как бы одобрил.

А. Беглов

— Да, это было коллегиальное решение.

А. Козырев

— Ну как говорили в 90-е годы, вот эти бабушки в платочках спасли Церковь, то есть в каком-то смысле это было так.

А. Беглов

— Тогда там были еще не только бабушки.

А. Козырев

— Да, это была эпоха новомучеников, то есть люди, которые гибли.

А. Беглов

— Да, конечно.

А. Козырев

— Вот недавно был в Казани — Зилантов монастырь, где была расстреляна, по сути, в 1918 году братия вместе с настоятелем. И мы думаем, что репрессии это что-то значительно более позднее. Нет, они начались сразу же после прихода большевиков к власти, они показали, что Церковь и коммунизм несовместимы, как бы сегодня ни пытались говорить и убеждать нас в обратном, что есть какая-то ценность. Ну и, по сути, вот так это приходская реформа и не была завершена, да?

А. Беглов

— Ну она уже складывалась на других основаниях, уже даже не на основе того устава, которой был выработан, а на основе тех форм, которые стихийно сложились в 1917–18 году. То есть понятно, что часть прихожан, которая, может быть, была равнодушна к Церкви, ушла из Церкви. Ну а та часть, которая осталась, она как раз, скажем так, сплотилась вокруг храма, духовенства, святынь, и вот гонения, они были в том числе тем фактором, который заставила прихожан сплотиться. И, по сути, мы говорим о 20-х годах, периоде в том десятилетии между 1918 и 1929 годом, как о времени такого, в общем, приходского возрождения в Русской Церкви.

А. Козырев

— А можно ли вот так сказать, что, потеряв Отечество, потеряв земное государство, да, вот люди стали видеть это Отечество в храме? То есть, по сути, храм как земной храм, как образ Небесного Отечества, стал для них вот этим последним рубежом обороны и центром духовной жизни?

А. Беглов

— Я думаю, что многие так это сознавали. Возможно, именно, может быть, в городах. Потому что мы знаем, что в городах вокруг приходских братств различных и каких-то даже монашеских общин очень много молодежи концентрировалось. На селе, я думаю, было чуть-чуть все более традиционно, но и там тоже чувствовался вот этот некий новый подъем религиозный. У нас есть на самом деле эта эпоха 20-х годов, она еще достаточно мало исследована, именно в плане церковной жизни, церковной истории. Но те данные, которые у нас есть, они прямо говорят о том, что, конечно, прихожане вставали и на защиту святынь, и на селе, и в городе, и все это имеет место.

А. Козырев

— Ну и слова Розанова о том, что веру смыли, как в баню сходили, они не совсем справедливы. Потому что ведь, насколько я помню, и религиозные праздники оставались в советских календарях чуть ли не до 1927 года, то есть параллельно в одних и тех же календарях и день парижской коммуны, и 1 мая, и день октябрьской революции, и Рождество, и Пасха. То есть это было такое двоеверие, которое продолжалось еще несколько лет, может быть, десятилетия после революции, да?

А. Беглов

— Я думаю, что слова Розанова, они актуальны для начала революции, для, например, весенних месяцев 1917 года. Вообще ситуация менялась очень быстро, и те люди, которые, например, могли выражать некое презрение к духовенству, индифферентизм к вере, например, весной 1917 года, весной 1918 могли быть уже, вставать на защиту святынь и проявлять себя активными верующими да. И это было же не только для интеллигенции. Например, да, вспомним стремительную эволюцию того же отца Сергия Булгакова, да, например.

А. Козырев

— Который принял священный сан как раз в июне 1918 года, а в 1917 году хотя и бегал, реформировал приход, как доносят до нас его современники, чувствовал себя не очень хорошо в духовном отношении. Он даже описывал это как состояние духовной смерти, что и понятно, что происходило вокруг.

А. Беглов

— Да. И если это уж с такими людьми происходило, то это могло происходить и с простыми людьми, и, видимо, так оно и было. Хотя кто-то уходил из Церкви, я об этом сказал. Важно отметить, что, конечно, в каком-то смысле это приходское возрождение 20-х годов, оно было спровоцировано что ли не только гонениями, но и тем, что советская власть оставила для приходов легальную лазейку 1918 года, А вот к концу 20-х годов власть как бы свою ошибку осознала и уже в ходе так называемого великого перелома, 1929 года —коллективизация и раскулачивание — здесь уже никаких, конечно, поблажек приходским структурам не было, и как раз был разгром приходских братств, массовые аресты, и разгром именно приходских активистов, их аресты.

А. Козырев

— Ну советский период есть на горизонте вашей книги, вы об этом немножко пишете. Но все-таки основной ее сюжет — это история прихода в имперской России XIX — начала XX века, это удивительно увлекательная, интересная история. Потому что вот наше представление, что до 1917 года все было хорошо, потом все стало плохо, оно несколько шаблонно. Были серьезные проблемы, которые во многом, может быть, и привели к революции. И в том числе вот это, как говорили, казенное православие, да, то есть отношение к православию как к некоей дойной корове, которая должна приносить деньги, должна финансировать определенные процессы, которые происходят.

А. Беглов

— Заботиться, так сказать, о нравственном и верноподданническом состоянии паствы.

А. Козырев

— Да, утилитарное отношение к вере. Ну я в завершение программы хочу вас поблагодарить и напомнить радиослушателям, что у нас в гостях сегодня был Алексей Беглов, автор замечательной книги «Православный приход на закате Российской империи». Это большое тысячестраничное исследование, но в котором, я думаю, каждый может найти что-то интересное, поучительное, и вышло оно в издательстве «Индрик», и вы можете его и купить, и даже купить PDF-версию этой книги, это будет дешевле, и погрузиться в историю православия в Российской империи и, может быть, взять какие-то уроки. Потому что сегодня тоже мы, наверное, нам предстоит сейчас как-то переосмыслить какие-то аспекты своей жизни, своей веры, своей повседневности. И приход останется одним из тех якорей, к которому мы будем прибегать на нашем духовном пути. Ну это касается, конечно, людей верующих. Ну а для тех, кто ищет веры или интересуется историей Русской Церкви, я думаю, эта книга тоже даст немало интересного. Я вас благодарю за то, что пришли в эту программу. До новых встреч в программе «Философские ночи» и на радио «Вера».

А. Беглов

— Спасибо большое. Всего доброго.

А. Козырев

— До свидания.