Поделиться
Гость программы — писатель, исторический публицист Наталья Иртенина.
Разговор шел о православных святых Русского Севера.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Д. Володихин:
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный православный писатель, исторический публицист Наталья Иртенина и ее недавняя книга «Лики русской святости», а также несколько более ранний роман «Русь на Мурмане» задают тему сегодняшней передачи. Мы сегодня поговорим о русских святых Арктического Севера. И надо сказать, что, конечно, для тех, кто там живет, это яркие личности, это люди, очень хорошо известные, но вся страна, мне кажется, знает их не особенно хорошо, разве что специалисты по истории Церкви и, может быть, специалисты по истории Русского Севера. Поэтому сегодня я с радостью поговорю с Натальей Иртениной на эту тему, и, надеюсь, она нам расскажет, что это за люди, которые помогали России и православию вставать твердой ногой на негостеприимной, но чрезвычайно важной земле. Итак, Наталья Валерьевна, здравствуйте.
Н. Иртенина:
— Здравствуйте.
Д. Володихин:
— Мы начнем вот с чего. В вашей книге «Лики русской святости» среди прочего сказано, что пришествие монашества на Русь (причем, серьезное пришествие, когда оно стало влиятельной силой, с середины XI века, со времен создания Киево-Печерской обители) стало своего рода революцией. В чем суть монашеской «революции», которая действительно очень сильно изменила облик общества Руси?
Н. Иртенина:
— Да, собственно, в первую очередь, в этой книге идет речь о киево-печерских монаха, о преподобных отцах киево-печерских, и о родоначальнике русского монашества Антонии Печерском. Дело в том, что после крещения Руси монашество и монастыри в том виде, в каком мы их знаем, они сразу у нас прижились. Первые небольшие монашеские общины образовывались при храмах, и монахи просто строили там себе кельи на церковном дворе и жили в них. Каждый инок обеспечивал себя сам и вел свое монашеское делание как умел, на свой вкус и лад. То есть, это были такие просто, ну, городские отшельники, не отказывавшиеся от многих мирских обычаев. В основном постригались в монахи люди зажиточные, со своими страстями и пороками, которые они приносили в такие монашеские общины, и потому и были возможны такие вот сцены, как описанная в житии Феодосия Печерского, когда он пытался обосноваться в юности в каком-нибудь монастыре такого типа, но его презрительно принимали за нищего, видя его небогатую одежду, и отовсюду гнали. И вот через 70 лет после Крещения Руси появляется совершенно особая монашеская община — Киево-Печерский монастырь. Ведут себя эти иноки совершенно иначе, живут в очень суровых условиях. Поначалу они вообще селились в пещерах, выкопанных в земле. И аскетизм их был таков, что...
Д. Володихин:
— Ну, позднее тоже жизнь в подземных помещениях, в пещерах, которые разрослись на много километров, составляла очень значительную часть жизни этой обители в целом.
Н. Иртенина:
— Да, но впоследствии все-таки были и кельи на земле. То есть, на поверхности земли. И вот аскетизм этих первых печерских монахов был таков, что на окрестных обывателей это производило сильнейшее впечатление. Основатель монастыря Антоний Печерский принес со святой горы Афон на Русь иноческие обители вот святой горы — это строжайший аскетизм, суровое постничество и постоянную молитву. То есть, это был совершенно новый для Руси духовно-аскетический опыт, совершенно иной принцип социального поведения. Смиренное уничижение, добровольная нищета, жесткое воздержание во всем.
Д. Володихин:
— Притом, что общество все еще было полуязыческим, и чисто языческое стремление к преуспеянию, славе, к мирским, материальным благам в очень значительной степени забивало все ростки христианского чувства и, в общем, не то, чтобы не было незыблемым. Христианство начало его перебарывать, но борьба шла, так сказать, как футбол двух сильных команд — не в одни ворота.
Н. Иртенина:
— Да, вот вместо прежних принципов — там, сытости, нарядности, чувственности, гордости, — которые бытовали в обществе, у монахов, у печерских монахов это нестяжательность, целомудрие, смирение. И для вот тех самых обывателей, еще полуязычников, о которых вы упомянули, это было вопиющее антисоциальное поведение. Оно, естественно, вызывало сильную неприязнь и отторжение. Об этом говорят многие эпизоды из Киево-Печерского патерика — как окрестные жители не любили монахов, презирали их, боялись, придумывали про них какие-то глупые суеверия, а иногда и просто убивали. И вот такое нелицеприятное мнение о монахах-подвижниках сохранялось очень долго — ну, по крайней мере, там, столетие, два столетия. И лишь с веками, со временем нашему народу полюбилось вот это радикальное монашеское страдальчество во имя Христа, подвиг смирения, терпения.
Д. Володихин:
— Ну что ж, мы с вами начали говорить о монашестве на Руси с его корней. Сейчас мы с вами перенесемся на тот театр духовных боевых действий, о котором мы и должны сегодня говорить, — на Арктический Север. Вот мы чуть погодя поговорим об, условно говоря, приключениях иноков в этих местах и какую роль они сыграли. Сначала все-таки, несколько в отрыве от всякой монашеской революции, действительно очень необычного дела для нашего общества — дела, которое, в конечном итоге, духовно победило, мы с вами перейдем к политическим, социальным, географическим обстоятельствам жизни Русского Севера, Севера Арктического — Карелии, Кольского полуострова, побережья Белого моря, Баренцева моря и так далее.
Н. Иртенина:
— Ну вот эти серверные территории, прилегающие к Ледовитому океану, русские начали осваивать еще в XI веке — об этом есть упоминание в «Повести временных лет». Это были предприимчивые новгородцы, которые снаряжали промысловые экспедиции за зверем, там, за рыбой, за птицей и так далее. Но несколько столетий эти земли все же оставались необжитыми — русские там не селились, а просто приходили на время. Хотя вот на картах в современных учебниках рисуют Поморье, Карелию, Кольский полуостров как бы уже принадлежащими в то время Руси. Это было далеко не так, и за эти земли русским пришлось бороться очень долго, вплоть до XVII века.
Д. Володихин:
— Представьте себе, дорогие радиослушатели, что эта территория заштрихована не сплошь зеленым цветом, которым обычно в школьных картах передается земля Руси, а белым в мелкий зеленый горошек, притом этот горошек очень маленький, а белого гораздо больше — вот так русские селились в тех местах.
Н. Иртенина:
— Да. И дело было не в том, что местное сохранение сопротивлялось русской колонизации, а в том, что новгородцы, а потом и московские князья столкнулись там с очень жесткой конкуренцией северных европейских стран — Швеции, Норвегии, Дании. Все, наверное, помнят в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» Кемскую волость, которую требовал шведский посол у русского царя. Вот это отголосок той жесткой конкурентной борьбы за северные территории.
Д. Володихин:
— «Кемска волость», собственно, Кемь, рядом с которой находится Рабочеостровск — порт, из которого можно выехать на Соловки.
Н. Иртенина:
— Да. Великий Новгород к XIV веку распространил свою власть весьма широко, вплоть до Ботнического залива Балтийского моря (сейчас это территория Финляндии), то есть, далеко за пределы современной территории России. Новгороду платили дань тамошние карелы и лопари, саамы — все из Северной Лапландии, то есть, это самая северная оконечность Скандинавии и Кольского полуострова. Но острота ситуации была в том, что и норвежцы, и шведы тоже брали дань с лопарей. Это была троеданная земля, то есть, лопари платили дань трем сторонам.
Д. Володихин:
— Условно говоря, нынешняя наша русско-норвежская граница — самая древняя. В древности это не была четкая демаркация — в древности то одни сбирали дань с этой территории, то другие и время от времени ссорились из-за этого.
Н. Иртенина:
— Да, из-за этого постоянно случались вооруженные стычки между сборщиками дани и шла такая необъявленная, то разгоравшаяся, то затухавшая война за контроль над этой территорией. И в Карелии дело обстояло точно так же. Там по Ореховецкому миру 1323 года между Швецией и Новгородом тамошние карелы — карелы Восточной Ботнии или Каяни, как их называли русские — платили дань новгородцам. Но шведы вскоре построили там свою крепость и подначивали подвластных им финнов заселять этот край. И, таким образом, Каяни для Руси была потеряна. Даже великий князь московский Иван Третий посылал туда в конце XV века свои рати — ну, чтобы изгнать финнов, уничтожить их незаконные поселения и вновь сделать карелов русскими данниками, но присоединить эту территорию к Руси все же не удалось.
Д. Володихин:
— Да, шведская крепость Оулу, а южнее территория Финского залива — Выборг, выстроенный в XIII веке, и действительно под Выборгом наша рать при Иване Третьем билась долго, но в тот момент взять его не смогли, это верно. Но теперь скажите — вот эта жесткая борьба, она действительно будет до конца завершена даже не в XVII веке, даже, наверное, в XVIII веке, при Петре Первом. Более того, она еще будет тлеть аж до Александра Первого, до того момента, когда Финляндия в начале XIX века вообще вся перешла в состав Российской империи. Вот это все борьба военно-политических сил. А ведь чуть ли не главной силой там было монашество. И, насколько я понимаю, буквально его влияние оказалось важнейшим. Какую роль оно там играло, почему мы о нем говорим? Почему оно так важно для этого края? Буквально в двух словах.
Н. Иртенина:
— Русские монастыри в тех краях стали появляться примерно с конца XIV века. И действительно русское монашество сыграло выдающуюся роль в освоении этих северо-западных приполярных и заполярных территорий России, потому что усилиями одних только сборщиков дани или промысловых людей, редких колонистов эти земли не могли быть заселены и удерживаемы Русью. Это был фронтир и, более того, линия соприкосновения двух разных цивилизаций — европейской католической и русской православной.
Д. Володихин:
— А потом еще и европейской протестантской, потому что скандинавские страны достаточно рано приняли протестантизм.
Н. Иртенина:
— Да, конечно. И присоединение земель шло именно в русле приобщения местных языческих народов к вере — соответственно...
Д. Володихин:
— То к одной, то к другой.
Н. Иртенина:
— ...соответственно, католичеству, а потом и протестантизму, или православию. И русские монастыри становились, во-первых, духовными форпостами русской колонизации, а во-вторых, крупными хозяйствующими субъектами, которые осваивали территории. И, таким образом, это были сильные факторы русского присутствия в тех местах.
Д. Володихин:
— Короче говоря, есть монастырь, есть Русь. Монастырь в данном случае даже важнее, чем какой-нибудь острог с гарнизоном — монастырь влияет духовно, а не только присутствием русских людей.
Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы беседуем со знаменитым православным писателем и историческим публицистом Натальей Иртениной. Наша тема — русские святые Арктического Севера. И мы переходим сейчас к судьбе, пожалуй, самого древнего из проповедников православия на Русском Севере, человеку, чья судьба хуже известна, чем судьба святых, которые пришли на эту землю позднее, но, тем не менее, его проповедь — одна из ключевых в судьбе духовного состояния Русского Севера. Итак, я задаю вам вопрос о деяниях святого Евфимия Карельского, который, кстати, если я не ошибаюсь, основывал в тех местах монастыри.
Н. Иртенина:
— Да, преподобный Евфимий Карельский — это действительно первый известный нам монах, просветитель Севера. Сведения о нем очень скудны и противоречивы. Жил он в XIV — XV веках, подвизался на берегах Белого моря, просвещал местные языческие народы и основал Николо-Карельский монастырь возле устья Северной Двины. Евфимий Карельский и его ученики стали первыми, кто основал постоянное русское поселение на Кольском полуострове. Это был монастырский скит, Карельский погост на южном берегу Кольского полуострова, в устье реки Варзуги. Позднее там выросло большое поморское село с таким же названием — Варзуга. Преподобный Евфимий и его монахи стали и первыми просветителями лопарей Кольского полуострова и также карел Западного Беломорья. Их проповедь христианства шла вдоль берегов морей — Белого и Баренцева, и проповедь была совершенно наглядной — они в устьях многочисленных северных рек, впадающих в море, возле заливов ставили поклонные кресты и часовни, и иногда маленькие церквушки. И все эти часовни и церквушки освящались во имя Николая Чудотворца, которого очень чтут на Севере, потому что он покровитель плавающих и путешествующих. И со временем вокруг некоторых из этих часовен и церквушек разрастались уже довольно крупные поселения. И, например, память об этих Никольских часовенках запечатлелась в поморской поговорке «От Холмогор до Колы тридцать три Николы». Кола — это город на севере Кольского полуострова, ныне пригород Мурманска.
Д. Володихин:
— Ну что ж, я хотел бы также напомнить вам, дорогие радиослушатели, что Николо-Карельский монастырь — это монастырь, который до Архангельска был чрезвычайно важной точкой для навигации иностранных купцов, которые прибывали к Северной Двине. Англичане, которые приплыли к нам в середине XVI века, все отмечали, что идут мимо Никольского монастыря или высаживаются рядом с ним. Точка была исключительной важности — не только духовной, но еще экономической и политической. Но вот если судьба Евфимия Карельского — это буквально несколько строк, честно говоря, там известно немногое, то судьба знаменитейшего арктического святого — я имею в виду Феодорита Кольского — известна гораздо лучше. Он подвизался на этой земле несколько позже святого Евфимия.
Н. Иртенина:
— Да, с именем Феодорита Кольского, который был соловецким пострижником, и также с именем его сподвижника в миссионерском деле Трифона Печенгского...
Д. Володихин:
— О нем позднее.
Н. Иртенина:
— ...да... связан расцвет христианской проповеди в Русской Лапландии.
Д. Володихин:
— Это когда вообще было?
Н. Иртенина:
— Это XVI век. Их обоих называют апостолами Кольского Севера, потому что основанные ими монастыри сыграли огромнейшую роль в христианизации Мурманского края. Ну, биография Феодорита Кольского богата самыми разными событиями — он был не только просветителем Севера, но и, например, царь Иван Грозный посылал его с очень важной церковно-политической миссией к греческому патриарху в Стамбул (Константинополь). Всем, кто заинтересуется этой личностью, а также личностью других кольских святых, я советую книги мурманского митрополита Митрофана Баданина — это очень интересное чтение. Просто действительно советую. Это интересно и в историческом плане, и в богословском. Но основное же, что сейчас нужно сказать о Феодорите Кольском, — опытным 40-летним монахом он, с благословения старца Зосимы (это не тот Зосима Соловецкий, который подвижник Савватия, а ученик Зосимы Соловецкого)... Феодорит отправился на Крайний Север Кольского полуострова совершать главное дело своей жизни — просвещать «дикую лопь», то есть, народы лопарей или саамов. Это был настоящий подвиг самопожертвования, потому что в тех краях в те времена царил глубочайший мрак идолобесия. И как-то, как сказал летописец, например, «лопари детей своих в жертву заколают, всячески дьяволу угождая, и всякие кудесы творят, чтобы с бесами им беседовать».
Д. Володихин:
— Ну, лопские колдуны были известны по всей Европе — по Северной и даже шире, в Западной Европе. И, к сожалению, нашлось немало охотников прибегать к их, по большому счету, нечистой силе, к их нечистому искусству, нашлось и на Руси. То есть, с одной стороны, монахи христианизируют эту землю, а с другой стороны, колдуны стремятся внести свой, как бы это правильно сказать, «темный сервис» в жизнь русского общества.
Н. Иртенина:
— Да, поэтому проповедь христианства в тех краях было делом очень небезопасным. Феодорит Кольский пришел туда около 1519 года, и в тех северных пустынях он повстречал другого отшельника — Митрофана (это будущий Трифон Печенгский). Вместе они провели в тех пустынях северных, среди тех мрачных скал несколько лет. Трифон тогда еще не был монахом, его звали Митрофан тогда, и Феодорит обучил его монашескому делу, молитве, аскетике, передал ему свое миссионерское горение духа, и оба они через какое-то время приступают уже собственно к проповеди христианства среди лопарей. И результаты не замедлили — через несколько лет буквально в Великий Новгород к новгородскому владыке и в Москву к великому князю отправляются делегации лопарей с просьбой, чтобы им прислали священников освятить уже построенные церкви и начать богослужения. А церкви были построены Феодоритом в вершине Кольской губы (там позднее возник городок Кола — сейчас, повторюсь, это пригород Мурманска) и в вершине Кандалакшской губы (там, где сейчас город Кандалакша).
Д. Володихин:
— Ну, и что-то из этого превратилось в монастыри, или он основал монастыри в других местах, потому что за Феодоритом громкая слава именно основателя обителей?
Н. Иртенина:
— Нет, именно в тех местах он и основал два своих монастыря. Но просто это было немного позже. На несколько лет он уходит на Большую землю, так сказать, набирается еще большего духовного опыта. И, главное, он составляет лопарскую азбуку. Он разрабатывает грамоту, то есть, изобретает письменность для лопарей, для этого малого народца.
Д. Володихин:
— Пользуясь примером благодатным святого Стефана Пермского. Но и здесь, я насколько понимаю, сначала-то были отдельные храмы, и потом уже они стали центрами для складывания монастырей. Что за монастыри?
Н. Иртенина:
— Да, в вершине Кольской губы Феодорит создает Троицкий монастырь, а в вершине Кандалакшской губы — монастырь Рождество-Богородичный.
Д. Володихин:
— Какова судьба этих обителей? Феодорит не вечно их окормлял. Этот знаменитый человек в какой-то момент скончался, и в дальнейшем монастыри оказались в непростом положении.
Н. Иртенина:
— Ну, надо сказать, что, основав Троицкий монастырь, Феодорит продолжил дело христианизации лопарей окрестных. И, например, известен такой факт, что в один день там крестилось что-то около двух тысяч лопарей одновременно. То есть, вот они испытывали такое доверие и такую любовь к этому миссионеру, к этому человеку — Феодориту, что в таком количестве сразу крестились. И первыми насельниками его Троицкого монастыря были тоже лопари. Но, к сожалению, этот монастырь просуществовал недолго — там, кроме лопарей, стали селиться и русские монахи, пришельцы с более южных земель, и там произошла драматическая история — чуть ли не бунт. Ну, то есть, да, настоящий бунт братии против игумена Феодорита.
Д. Володихин:
— «Мятежное нестроение иноческое».
Н. Иртенина:
— Да, дело в том, что Феодорит ввел очень строгий устав, и братия просто испугалась, что они начнут голодать из-за этого. Они выгнали Феодорита и всем скопом переместились на Печенгу, где Трифон Печенгский основал уже свой монастырь, и поселились там, обосновались. И, таким образом, Троицкий монастырь в Коле прекратил свое существование.
Д. Володихин:
— А Кандалакшский?
Н. Иртенина:
— А Кандалакшский — он в конце XVI века — начале XVII был несколько раз разорен финнами, шведами, в XVII веке он оскудевал и материально, и духовно, и в начале XVIII века он был упразднен.
Д. Володихин:
— Ну конечно, там тяжело было удержаться — нужны были подвижники. А далеко не все готовы были гореть духом так, как Феодорит и Трифон. Но, тем не менее, эти монастыри в свое время очень мощно повлияли на процессы христианизации Русского Севера. Дорогие радиослушатели, я напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы ненадолго прерываем наш разговор для того, чтобы через минуту вновь встретиться в эфире.
Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный православный писатель Наталья Иртенина — исторический публицист, автор недавно вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей» книги «Лики русской святости». И мы разговариваем о русских святых Арктического Севера.
Что ж, сейчас подходит время для того, чтобы перейти к судьбе и духовным подвигам соратника Феодорита Кольского — человека, который, на мой взгляд, не менее известен на тех территориях, чем Феодорит. Он уже упоминался в нашем разговоре — это преподобный Трифон Печенгский. Вот, собственно, судьба его и деяния достаточно сложные, драматичные, в особенности учитывая, что начинал он свою жизнь как человек, который ну совершенно не расположен для иноческого делания, и каким-то чудом Господним он буквально рельсы своей судьбы переложил крутым поворотом в другую сторону. Наталья Валерьевна сейчас нам расскажет, что произошло со святым Трифоном, еще когда он Трифоном не был, а был, как уже было сказано, Митрофаном.
Н. Иртенина:
— Да, в молодости Митрофан был непосредственным участником той неофициальной полуразбойной войны, о которой я говорила выше, — то есть, обе стороны — и русская, и финская, шведская — отправляли друг на дружку... друг против дружки военные отряды или даже полувоенные для разбоя, для грабежа местного населения...
Д. Володихин:
— Ну, называлось это «для сбора дани».
Н. Иртенина:
— Ну... И Митрофан, сын священника, между прочим, священника, который жил в городе Торжке, Митрофан был на Севере атаманом отряда то ли сборщиков дани, то ли вот таких охотников за добычей, которые периодически наведывались в Восточную Ботнию, заселенную финнами, и в норвежскую Лапландию. И когда Трифон уже был монахом, он рассказывал голландскому купцу, которого звали Симон Ван Салинген... Этот купец путешествовал по Кольскому полуострову, и Трифон ему рассказывал, что он был грозным для врагов воином, много народу ограбил и разорил и много крови пролил.
Д. Володихин:
— Но заметьте — это пересказ самого Салингена. То есть, в общем, он мог более точно и менее точно передать то, что ему рассказал святитель Трифон.
Н. Иртенина:
— А кроме того, существует лопарское предание, которое приписывало Трифону убийство в припадке гнева собственной возлюбленной, которая его сопровождала вот в этих военных походах. И вот однажды Трифоном овладел приступ... Ну, приступ — плохое слово... Им овладело раскаяние сильнейшее, и он бросает свой отряд и отправляется на самый Крайний Север, на берега Ледовитого океана, в район реки Печенги и там живет несколько лет в покаянии в самых жестоких условиях. То есть, питается бог знает чем, одежда его, соответственно, ветшает. И через несколько лет он встречает Феодорита Кольского, который, как я уже сказала, научил его монашескому деланию. И Трифон, точно так же, как Феодорит, приступает к миссионерскому делу среди лопарей. И надо сказать, что эта проповедь христианства очень озлобила лопарей поначалу — они как-то начали бесноваться даже, делать всяческие пакости Трифону (ну, то есть, тогда Митрофану), нападали на него, избивали, таскали за волосы, отчего Трифон частично облысел. Надо знать, что Трифон был богатырского телосложения и человек очень сильный, физически сильный, он возил...
Д. Володихин:
— Ему надо было прикладывать очень большое смирение к тому, чтобы все эти издевательства терпеть и самому не ударить кого-нибудь и не сломать кого-нибудь.
Н. Иртенина:
— Да, он не отвечал злом на зло — он терпел, смирялся, и вот это смирение, терпение расположило к нему лопарей, и они стали прислушиваться и принимать веру во Христа.
В начале 1530-х годов Трифон построил церковь на Печенге. Из новгородских пределов на Кольский полуостров пришел священник.
Д. Володихин:
— Но вот прежде всего, прежде, чем вы расскажете нам, как действовал священник и как действовал сам Митрофан, будущий Трифон, расскажите мне — а, собственно, Печенга — это где? Вот сейчас она входит в состав территории России? Или сейчас она на территории Норвегии?
Н. Иртенина:
— Да, конечно. Она протекает по территории России, недалеко от русско-норвежской границы.
Д. Володихин:
— Значит, иными словами, это ну самый Север Скандинавского полуострова.
Н. Иртенина:
— И около 1533 года Трифон уже начинает организовывать монастырь вокруг своей этой Троицкой церкви на реке Печенге. Постриг там тоже поначалу принимают лопари.
Д. Володихин:
— Этот священник новгородский — он сделался настоятелем или нет?
Н. Иртенина:
— Нет, он...
Д. Володихин:
— Просто какое-то время окормлял местную церковь?
Н. Иртенина:
— Он какое-то время служил, да, освящал церкви, построенные Феодоритом и Трифоном, и потом он вернулся обратно в Новгородскую землю, а вместо него прислали просто другого, который служил в Коле, в церковь Феодорита.
Д. Володихин:
— Тяжело люди ехали в эти места, и, в общем, нередко возвращались назад, потому что служба Богу на этой территории чрезвычайно сложная по климатическим условиям, и, конечно, физически сложна — не все выдерживают. Не все — Феодориты, не все — Трифоны.
Н. Иртенина:
— Трифон после истечения 20-летнего срока, когда он... Ну, после пролития вот этого, обильного пролития крови должно было пройти какое-то время для покаяния, для... Ну после этого он принимает монашество, принимает священный сан и становится игуменом своего монастыря на Печенге.
Д. Володихин:
— Он принял священнический сан, сделался иереем, ну, иеромонахом и, соответственно, стал игуменом?
Н. Иртенина:
— Да. И вот та драматическая история, которая произошла в Феодоритовом монастыре где-то через 15 лет после этого, когда Феодоритова братия переселилась к Трифону, это была в то время буйная братия. С Трифоном у них тоже возник конфликт, и ему тоже пришлось удалиться на какое-то время из своего монастыря — удалиться на Большую землю. Несколько лет он скитался. За это время он встречался с царем Иваном Грозным, который в результате этой встречи выдал Печенгскому монастырю жалованную грамоту на владение земельными угодьями в районе Печенги, и, таким образом, этот монастырь стал прирастать хозяйством. И так получилось, что именно Трифонова обитель из всех вот этих трех основанных в XVI веке кольских монастырей приобрела в итоге мощное государственно-державное значение как русская крепость на порубежье, как центр русского освоения этого края земли.
Д. Володихин:
— Ну хорошо. А вот это нестроение иноческое — оно как-то улеглось? Удалось утихомирить смутьянов?
Н. Иртенина:
— Это были голодные годы, и Трифон взял на себя такой подвиг — он ходил по Центральной Руси и просто, ну, буквально собирал милостыню для своего монастыря. То есть, до такой степени смирился, что вот ходил как нищий и просил для братии прокормления. Ну пока не получил вот эту жалованную грамоту от царя.
Д. Володихин:
— Он вернулся как игумен или вернулся как?..
Н. Иртенина:
— Он вернулся с другим священником, который и стал игуменом. Это был игумен Гурий, который настоятельствовал монастырем несколько десятков лет. Собственно, я хотела сказать о монастыре, о его державном значении. Он был таким своеобразным пограничным столбом — он становился аргументом в долгих политических спорах между Россией, Данией и Швецией, кому должна принадлежать эта территория.
Д. Володихин:
— Дания к тому времени уже сделалась русским союзником, а Швеция — да, действительно, она за эти территории ну очень жестко боролась с Россией в то время, и позднее — еще жестче.
Н. Иртенина:
— Во второй половине XVI века Печенгский монастырь был центром экономикой жизни Кольского полуострова. Монахи занимались рыболовством, солеварением, добычей пушного зверя. Была своя верфь, строили суда. И стали приплывать туда даже голландские купцы, открылась очень крупная торговля, которая составляла даже конкуренцию русско-английской торговле в Холмогорах. Но самому Трифону такая стяжательская деятельность его обители была, конечно, не по душе. Сам он вплоть до последних дней своей жизни даже спал на полу, на рогожке, и монахов своих учил не любить мира и всего, что в мире, хранить смирение и воздержание. Но он также понимал, что русская колония в этом краю должна расти и крепнуть, потому что без этого невозможно закрепить этот край за Россией.
Д. Володихин:
— Хорошо. Когда он скончался и какова была судьба монастыря после его смерти? Он был очень смиренен — основав монастырь, в последние годы своей жизни в этом монастыре не был его настоятелем.
Н. Иртенина:
— Да. Трифон Печенгский скончался в 1583 году, и перед своей кончиной он изрек пророчество для братии, что через несколько лет придет вооруженный отряд вражеский и вся братия будет усечена мечом. И пророчество это сбылось шесть лет спустя, в 1589 году. Дело в том, что монастырь и его бурная промыслово-хозяйственная деятельность вызывали сильнейшее недовольство у Швеции, и в конце концов шведы поступили радикально.
Д. Володихин:
— Они настраивали финнов, подвластных им, также против русских и против этого монастыря.
Н. Иртенина:
— Да. И отряд финнов, возглавляемый Пеккой Вейсаненом (сейчас это национальный герой Финляндии — ему поставлено несколько памятников там), вот этот отряд в 1589 году пришел на Кольский полуостров, под покровом полярной ночи он проник в Печенгский монастырь (а это была крепость, отстроенная в дереве, но это была северная крепость, по всем правилам фортификации построенная). Они проникли в эту крепость, вырезали всех монахов, разграбили и сожгли монастырь.
Д. Володихин:
— А монастырь этот удалось впоследствии восстановить, или он так и остался в таком вот состоянии пустыря?
Н. Иртенина:
— Сначала он был переведен в Колу, под защиту Кольского острога и какое-то время существовал там, но братия, конечно, не забывала изначального местного монастыря на Печенге. На Печенге же были погребены мощи Трифона и останки вот той уничтоженной братии — это сто с лишним человек, которые, кстати говоря, спустя 400 лет были прославлены все в лике мучеников за веру. И со временем, в конце XIX века Трифоно-Печенгский монастырь был возрожден на прежнем месте, на Печенге, но, к сожалению, ненадолго, потому что во время Великой Отечественной войны он снова был уничтожен.
Д. Володихин:
— Снова финнами или советскими войсками? Кто его похоронил вновь?
Н. Иртенина:
— Там наступали немцы, потом наступали наши...
Д. Володихин:
— То есть, иными словами, по этому месту несколько раз прошлась война. А что сейчас, он восстановлен или нет?
Н. Иртенина:
— Да, восстановлен. Дело в том, что до войны, до Великой Отечественной войны эта территория отходила на какое-то время Финляндии, и после войны она вернулась в состав России (ну, то есть, тогда СССР), потому что промыслом Божиим и молитвами святого покровителя Мурманского края Трифона Печенгского эта земля не могла не вернуться в Россию, не могла быть отдана иноверцам. Потому что...
Д. Володихин:
— Ну это было бы, конечно, чудовищное тяжелое тогда воспоминание во всей русской религиозной жизни. Но, так или иначе, эта земля опять вернулась в состав России. Монастырь, насколько я понимаю, там не в советское время уже был восстановлен, а в 90-е?
Н. Иртенина:
— Да, он был восстановлен в 90-х годах в очередной раз. Сейчас он вполне отстроен в духе деревянного северного зодчества, очень красивый монастырь. И края, собственно говоря, красивые. Там вновь подвизаются монахи, но их немного — не больше десятка, буквально, потому что жить там все-таки трудно, на берегу Ледовитого океана.
Д. Володихин:
— Ну что ж, хорошо, тем не менее, что обитель все-таки восстановлена, и хорошо, что она опять духовный форпост России в тех местах, на Арктическом Севере. Дорогие радиослушатели, ну вот мы с вами говорим о местах морозных, снежных, о местах, очень трудных для жизни. И, может быть, в какой-то степени правильно будет, если сейчас в эфире прозвучит увертюра Николая Андреевича Римского-Корсакова к опере «Снегурочка», где в центре повествования также Снежная Дева.
Д. Володихин:
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный писатель православный Наталья Иртенина. Вот она, улыбается мне, как хорошо начищенный самовар. Для нее восторг и радость — рассказать о северных русских святых. Знали бы, как она рвалась сегодня на «Веру» — удивительное дело, никогда не видел такого энтузиазма у людей, которые хотят рассказывать о средневековых святых. И нам осталось, положась на ее знания, на то, что она рассказала в своих книгах «Лики русской святости» и в романе «Русь на Мурмане», услышать о судьбе и духовных подвигах еще одного большого святого русского Арктического Севера — преподобного Варлаама Керетского.
Н. Иртенина:
— Преподобный Варлаам Керетский — третий из собора кольских святых, просиявших в XVI веке и сыгравших огромную роль в христианизации этого края, но его судьба, наверное, более драматична, чем даже у Трифона Печенгского — он был учеником и духовным чадом Феодорита Кольского, хорошо образованным человеком, стал священником и одним из первых церковнослужителей Благовещенской церкви, основанной Феодоритом в Коле. А это было около 1535 года. В то время этот край, как уже было сказано, пребывал в глубоком мраке идолопоклонства, только-только начал просвещаться светом Христовой веры, и сильны еще были бесовские, демонские силы в этих краях. Духи зла, то есть, имели большую власть над местным народом(?).
Д. Володихин:
— А почему его называют Керетским? Что это за место — Кереть, как оно связано с ним?
Н. Иртенина:
— Поморское село Кереть находится, вернее, находилось на южном берегу Кандалакшского залива. Сейчас его не существует, оно было уничтожено при Хрущеве. Но в то время это было довольно крупное поморское село. И вот Варлаам Керетский — ну, так дальше он носил имя Василий, отец Василий, служа в кольской церкви, он столкнулся с одним из вот этих вот сильных демонов, которые там обитали. Этот демон обитал на скале, которая нависала над Кольским заливом, и он запирал выход в море для рыбаков — они не могли проходить мимо этой скалы, он просто топил корабли, этот бес, требовал от них жертвоприношений, и в страхе даже православные русские поморы стали приносить ему на эту скалу, ну, жертвы — там, продукты всякие. И когда отец Василий узнал об этом, он, естественно, пришел в праведный гнев, собрал Крестный ход, пошел на эту скалу...
Д. Володихин:
— Изгнал.
Н. Иртенина:
— ...молитвами, да, изгнал этого беса. Но демон — как-то он явился в тот момент к отцу Василию и пообещал отомстить. И действительно он отомстил: через несколько лет, когда отец Василий служил уже в родной Керети в церкви, жил с женой со своей, а этот бес вселился в его жену, то есть, она стала одержимой, и отец Василий решился на обряд изгнания беса. И во время этого обряда он случайно убил жену литургическим копием.
Д. Володихин:
— Дорогие радиослушатели, не думайте, что мы сейчас рассказываем вам какой-то мистический роман. Все то, о чем рассказывает Наталья Валерьевна, содержится в житийной литературе, древней житийной литературе, которая связана с именем святого Варлаама Керетского. Пожалуйста, не думайте, что мы здесь пускаемся в какие-то вольные трактовки. Все то, что признавала древняя Церковь, и все то, что разделяет Церковь современная.
Н. Иртенина:
— Да, это убийство потрясло отца Василия. Он очень глубоко раскаялся, естественно, в этом убийстве. Он после того, как похоронил жену убитую, отправился к своему духовному отцу Феодориту Кольскому в Колу, принес покаяние, исповедь, и Феодорит назначил ему небывалую епитимью, то есть, церковное наказание. Василий должен был плавать в лодке вокруг Кольского полуострова, из Керети в Колу и обратно, и при этом в лодке должен был находиться гроб с телом убитой жены Василия. И плаванье должно было продолжаться до тех пор, пока не истлеет тело. Ну вот такая епитимья что тогда, что сейчас в глазах многих людей, включая православных, выглядит очень жестокой, изуверской, совершенно нехристианской — одним словом, она соблазняет умы.
Д. Володихин:
— С другой стороны, священник убил попадью — это ведь из ряда вон выходящее преступление, не только душегубство, но еще душегубство, связанное, фактически, с осквернением священнического сана. Поэтому и епитимья крайняя. Здесь, извините, как в каком-нибудь западном кинематографе, крайние обстоятельства требуют крайних мер.
Н. Иртенина:
— Да, это во-первых. А во-вторых, преподобный Феодорит был мудр, и в теории, и на опытах познал глубины христианской веры и мысли. То есть, это не было каким-то с его стороны дремучим невежеством или мракобесием, когда он велел выкопать гроб и положить его в лодку. Он видел всю тяжесть преступления, но и понимал всю тяжесть этой епитимьи и особенно опасность такого плавания в лодке в северных морях, причем, плаванья круглогодичного, и зимой, и летом.
Д. Володихин:
— Вот, вы знаете, очень трудно себе представить, что этот тяжелейший навигационный маршрут один человек в жалкой лодочке преодолел несколько десятков раз и остался жив. Это чудо Господне, что Бог ему позволил совершить огромное количество таких ходов, как тогда говорили.
Н. Иртенина:
— И Феодорит дает Василию в помощь его убиенную жену вот таким образом. Помня, что муж и жена — это плоть едина, и хотя смерть разлучила их, и души их не разъединены, и душа жены вместе с непогребенной плотью в гробу будет сопровождать Василия и поддерживать его в самые тяжкие моменты — вот такая была мысль Феодорита. Отец Василий, которого, естественно, мучило сознание совершенного, очень надеялся, что море станет ему могилой, произойдет это очень скоро.
Д. Володихин:
— Но этого не произошло.
Н. Иртенина:
— Но этого не произошло, море не хотело забирать его...
Д. Володихин:
— Бог не давал ему забирать Василия.
Н. Иртенина:
— А и притом его морской путь был мистическим образом очень сильно затруднен. Всегда дули встречные ветры, лодку всегда сопровождали туманы и дожди. Вот с тех пор даже в Поморье существует присловье: «Пошел, как Варлаам, против ветра, и Варлаамова лодя пришла», когда с моря надвигается непогода. И в Норвегии существует такое присловье в таких случаях, в случаях непогоды. Говорят: «Русский поп жену привез».
Д. Володихин:
— Но, тем не менее, всякое наказание Господне — оно же направлено не на то, чтобы человеку сделать больно, а для того, чтобы душа его исправилась. Вот так и это наказание Господне — оно завершилось, и завершилось счастливо.
Н. Иртенина:
— Да, три года Василий ходил туда и обратно, из Колы в Кереть, из Керети в Колу, по двенадцать ходов в год. При этом жестокий пост он нес — рыбу вкушал только раз в год, на Пасху. И однажды он понял, что прощен Богом. Открылось это через чудо, которое он совершил. Дело в том, что там, на севере Кольского полуострова есть такой длинный мыс — Святой Нос, и морем его никто не обходил, потому что там граница двух морей — Баренцева и Белого и очень сильные волны, там просто очень опасно. И этот мыс преодолевали волоком. Но была другая опасность — в бухте водились черви-древоточцы, которые впиявливались в обшивку корабля и, ну...
Д. Володихин:
— ...губили очень быстро суденышко.
Н. Иртенина:
— ...прогрызали, да. И Василий вознес молитву в этой бухте, и червь ушел. То есть, Бог услышал его молитву и освободил эту бухту от червя. С тех пор его там, кстати, не водится. Вот такое чудо было.
Д. Володихин:
— Ну, тут видим признаки очищения. То есть, раскаяние человека, покаяние в грехах дошло до таких степеней изменения в душе, изменения в уме, что Бог его простил и направил его на путь светлый. Насколько я понимаю, этим все не завершилось — еще Василий принял иноческий постриг?
Н. Иртенина:
— Да, только после этого Василий становится Варлаамом, принимает постриг. Но живет он после этого не в монастыре, а в уединении в лесах возле родной Керети — там построил себе избушку и жил там около 50 лет. Продолжал молиться, держать жестокий пост, и к нему даже приходили люди. Он, насколько я помню, даже совершал чудеса при жизни, чудеса исцеления.
Д. Володихин:
— На нем была своего рода печать особой благодати Господней.
Н. Иртенина:
— Да. И особенно это проявилось через годы после его кончины — стали происходить чудеса на море, когда к терпящим бедствие во время штормов являлся старец в монашеской одежде и помогал справиться со стихией. И с тех пор в Поморье Варлаам Керетский почитается как помощник на водах наряду с Николаем Угодником.
Д. Володихин:
— Ну что ж, дорогие радиослушатели, время нашей передачи приближается к концу. Я хотел бы от вашего имени поблагодарить Наталью Валерьевну Иртенину и сказать следующее. Что такое пример русских святых, которые подвизались в эпоху Средневековья на арктических просторах? Это пример подвига чудовищно сложного. Притом, еще осложненного тем, что, совершая проповедь, человек не знал, гарантированно ли то, чего он достиг, удержится. Может быть, даже в глазах его современников, его потомков дело проповеди рушилось в тех местах — гибли монастыри, лопари опять впадали в язычество и так далее. Но зерно, брошенное в эту скудную мерзлую почву, тем не менее, постепенно прорастало, и сейчас эта земля — православная. И корни того, что она православная, надо видеть в подвигах четырех больших святых — святого Евфимия Карельского, святого Феодорита Кольского, святого Трифона Печенгского, святого Варлаама Керетского, а также других монашеских святых, которые подвизались к югу, к востоку, к юго-востоку от территорий, о которых мы рассказывали. Подвиг там был чудовищно сложным, потому что перед монахом, который нес свет Христовой веры, стояла стена агрессивного язычества, и против него ополчалась сама природа. Жить в тех местах было чудовищно сложно. Желающие попробовать там жить, ну, могут и сейчас попытаться. Вроде бы, там есть свет, газ, тепло, все благоустроено, а все же морозец-то пробирает так, что многие и сейчас из благоустроенных квартир хотели бы переселиться южнее. Итак, дорогие радиослушатели, мне остается сказать вам большое спасибо за ваше внимание, которое вы нам уделили. До свидания.
Н. Иртенина:
— Спасибо, всего доброго!
Все выпуски программы Исторический час
