«Потомки Каина». Священник Александр Сатомский

У нас в студии был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.

Разговор шел о потомках Каина. Как сложилась жизнь самого Каина после совершенного им убийства Авеля, как это повлияло на его потомков и почему они начали создавать города.

Этой беседой мы продолжаем линейку из пяти программ, посвященных началу человеческой истории, описанному в первых главах книги Бытия.

Первая беседа была посвящена грехопадению и изгнанию Адама и Евы из Рая.

Вторая беседа была посвящена жизни Адама и Евы после изгнания из Рая и их первым детям Каину и Авелю.

Ведущая: Алла Митрофанова

---

А. Митрофанова

— Дорогие друзья, здравствуйте! «Светлый вечер» на Радио ВЕРА со священником Александром Сатомским, настоятелем Богоявленского храма в Ярославле. Здравствуйте, отец Александр.

о. Александр

— Добрый вечер.

А. Митрофанова

— Продолжаем цикл бесед, посвященных первым главам книги Бытия. Мы обращаемся к тексту 4-й главы, которая в эти дни читается на вечернях и пытаемся разобраться в тех вводных, которые есть, наверное, в каждом из нас. Причем и на уровне народов, и на уровне частной жизни нашей личности распознавать в себе, откуда в нас что берется — занятие полезное. Правильно поставленный диагноз — уже половина успеха лечения, а книга Бытия — это богатейший материал для того, чтобы мы вот это понимание о себе расширили. Продолжаем разбирать 4-ю главу. Начало — то, о чем мы в понедельник и вторник беседовали с отцом Александром, можно найти на сайте radiovera.ru, если кто-то пропустил. А сегодня в фокусе внимания у нас потомки Каина. Разобрались кратко мы, откуда взялась его жена, кто она такая. Видимо, взгляд на отношения между родственниками был иным в те времена, нам об этом сейчас уже судить трудно. Вообще много что было иным.

о. Александр

— Здесь нужно сразу заметить, что такого рода паттерн встречается в очень многих мифологических схемах, где у божеств мы видим темы связей между очевидными друг другу родственниками, у каких-то перволюдей мы это наблюдаем, при этом есть очевидное указание не просто на ненормативность такого подхода, а радикальный на это запрет, то есть это все выведено за границы времени оного и к реалиям нынешнего мира отношения не имеет. Либо, если имеет, это призвано отдельно подчеркнуть экстраординарность статуса тех, кто осуществляет подобного рода отношения. Здесь мы можем вспомнить египетских фараонов, которые вступали в брак, как правило, с собственными сестрами, в том числе из религиозной парадигмы, так как, будучи потомками Осириса, они повторяют вот этот его устойчивый паттерн, Исида — его сестра-жена. Но, конечно, при этом мы понимаем, в чем реальный смысл такого рода браков — замыкание властных возможностей внутрь одного-единственного семейства и сохранение вот этой самой устойчивости власти данной семьи. В библейском тексте ничего подобного мы дальше не видим, то есть ни на каком этапе эта практика нормативной далее не становится, она описывает нам, скажем так, чистую механику появления древних людей, что так как это одна единственная пара, то, соответственно, все остальные, будучи ее потомками, находятся в определенной друг к другу степени родства.

А. Митрофанова.

— «И познал Каин жену свою, и она зачала и родила Еноха. И построил он город; и назвал город по имени сына своего: Енох. У Еноха родился Ирад; Ирад роди Мехиаела: и Мехиаел родил Мафусала: Мафусал родил Ламеха». Кто все эти люди?

о. Александр

— Нужно заметить, что книга Бытия, как большое произведение, имеет совершенно четкую структуру. Деление на главы и стихи — это, очевидно, деление уже самого-самого излета Средневековья, оно, конечно, идеально структурировало нам текст, и теперь мы всегда можем сослаться вот прямо на конкретное место самым удобным образом, указав книгу, главу и стих, но в большую часть своей истории библейский текст делился как-то иначе. И здесь, как правило, разные книги имеют разную внутреннюю логику, разную внутреннюю структуру. Книга Бытия поделена на, так называемые, «толедот» или родословия. Собственно, родословие как бы каждый раз открывает нам какую-то тему. Вот родословие неба и земли, — говорит нам 2-я глава; вот, соответственно, родословие Каиново; вот будет родословие Сифово; вот родословие предков Авраамовых, ну и дальше, дальше, дальше. Вот по таким родословиям у нас и разделен весь текст. Второй важный момент: внутри этих родословий дается определенного рода рамка для читателя. Он понимает, в каких отношениях он находится, например, с представителями тех или других народов и почему. Вот эти ему близкие родственники, они происходят из потомков Иакова, другие — из потомков Исава. Вот эти нам далекие родственники, они происходят через какие-то побочные ветви. И третий важный момент, например, на этапе данного родословия это не очень сильно заметно. Обычно я со студентами это всегда разбираю на примере родословия из книги Исход, где внутри истории о казнях египетских нам дается большой эпизод о Моисее и Аароне и всех их предках, потомках, тоже это все как-то так очень многословно, много имен, кто все эти люди и, главное, — зачем, потому что он прямо врывается в последовательность текста и потом текст продолжает течь как тек. Но, если посмотреть внимательно на большинство таких родословий, то мы бы сейчас назвали их спойлерами к дальнейшему содержанию текста. Поясню на примере родословия Моисея и Аарона. Вот у нас идут их предки, их много, там во всех семьях не по одному сыну, но только про одного в поколении будет указано, сколько он прожил лет, про всех остальных — нет. Это явно нам начинает рисовать генеральную линию. Кто те предки, которые привели конкретно к Моисею и Аарону? Вот тут три сына, тут пять сыновей, но из них только про одного из них сказано, что прожил он, например, 137, а вот этот 122, а этот еще сколько-нибудь. Все остальные умолчаны, вот они есть и есть. Потом, например, вот потомки Аароновы, и у него такой-то сын, и сякой-то, тут у него Елеазар... Сейчас не вспомню всех детей Аарона, но только про Елеазара будет написано, что он вступил в брак с Елисаветой, а она родила ему того-то и того-то — постойте, так там было еще два сына! А мы дальше увидим, что их участь в истории будет незавидна, и поэтому автор нам сразу про них ничего не говорит, были и были. Или, например, Моисей, и вот у него двое сыновей, а какая их дальше история — вообще не выписано, то есть написан и Аарон, и его дети, и его внуки, а история Моисея заканчивается радикально раньше, а почему? Потому что Аароново священство — это институт, и оно продолжает бытовать по день нынешний, а аарониды, хотя и праздное священство, то есть не осуществляют своего священнического служения, но существуют, а Моисеево призвание уникально, оно не передается, нет никакого сына пророка, внука пророка, потомка пророка — нет, это так не работает, поэтому не выписаны его потомки. Там Гершом и, по-моему, тоже Елеазар, и дальше их история закончена. Мы даже не видим историю внуков Моисеевых: были ли они, есть ли у них имена, фигурируют ли они в истории Израиля? — эта тема просто обнулена автором. Поэтому родословия, на самом деле, при внимательном к ним отношении, дают нам огромный объем информации и про логику текста, и про взаимоотношения внутри этих всех семейств и родов, и про привязку к карте, то есть кто все те народы, которые населяют этот регион. Ну и самый важный элемент, характерная черта, сильно отличающая библейское мировидение от соседских ближневосточных в том, что это историческая религия. Здесь практически ничего не расположено «во время оно», здесь все завязано на реалии, пусть они иногда очень отличны, как мы с вами говорили, что допотопное человечество мы не можем никак корректным образом определить в плане географических точек или реалий привязки к хронологической шкале, но тем не менее, это конкретные люди, это конкретные рода, у них конкретные друг с другом взаимоотношения, все-таки автор максимально желает уйти от абстракции и нарисовать нам картину реальных отношений Бога с реальным человечеством.

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, напоминаю, в нашей студии священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле, библеист, который помогает нам разобраться с первыми главами книги Бытия. Отец Александр, мы остановились на Ламехе, «Мафусал родил Ламеха», и дальше что мы видим: «И взял себе Ламех две жены; имя одной: Ада, и имя второй: Цилла. Ада родила Иавала; он был отец живущих в шатрах со стадами. Имя брату его Иувал: он был отец всех играющих на гуслях и свирели». Ну и Цилла также родила сына, здесь приводится его имя — Тувалкаин, который был «ковачем всех орудий из меди и железа». «И сестра Тувалкаина Ноема». Прежде чем мы посмотрим на следующий страшный стих, где Ламех сказал, что «он убил мужа в язву мне и отрока в рану мне», то есть с этим отдельно надо разбираться, мне хочется понять — вот эта тема с многоженством, она про что? И медь, и железо, как это соотносится? Мы же не можем события до потопа, описанные в книге Бытия, соотносить с нашим представлением о линейке времени. Тем не менее, медь и железо — это довольно мощный указатель на определенный период исторический. Что из этого всего мы можем вытащить?

о. Александр

— Здесь нужно заметить следующее, про медь и железо — это самый короткий вопрос, здесь мы видим, конечно, авторскую фигуру речи. То есть автор, живописуя своему читателю вот эту древнюю действительность, всё равно ориентируется на действительность собственную, потому что никаких других представлений о мире у него нет. Когда мы с вами смотрим на какие-нибудь полотна западных живописцев и видим сюжет Рождества Христова, где все одеты в одежды средневековой Европы. Нам кажется: дичь какая невероятная — а для автора это совершенно естественно, все приличные люди вот так и выглядят.

А. Митрофанова

— Ну это такая актуализация, чтобы проще было евангельские события спроецировать на наше время.

о. Александр

— Да, и больше того, в ряде случаев автор затруднялся произвести какие-то другие одежды, либо они были какими-то крайне условными. Или, например, вот мы привыкли к тому, как у нас живописуются Архангелы достаточно устойчиво в нашей иконографической традиции, но это же одежда византийских чиновников вообще-то. Очевидно, что явно не в таком виде являлся Архистратиг Михаил Иисусу Навину, здесь это только из соображений культурно-исторического контекста. Поэтому, когда автор книги Бытия нам о чем-то говорит, он все равно говорит категориями того мира, в котором живет сам. Например, мы будем читать истории, связанные с Авраамом в рамках поста, и там мы увидим указание на то, что Авраам отправляет своего домоправителя на поиски жены своему сыну Исааку, и тот собирает небольшой караван верблюдов, и идет, соответственно, в Месопотамию, но нужно заметить, что никакой верблюд на этом этапе не одомашнен, вот на периоде жизни патриарха Авраама. Но на периоде жизни автора текста он одомашнен и давно. Также и здесь, мы представляем, что между обработкой меди и обработкой железа хронологически это пропасть, то есть это очень большой период времени. Мы не случайно определяем бронзовый век, железный век, бронзу делим на раннюю, среднюю, позднюю, то есть это все в рамки ни одной, ни десятка человеческих жизней не умещается. Поэтому, коротко рассказывая историю всего, автор усваивает ряду вот этих перволюдей первооткрытия. Точно так же, как с отцом игры на музыкальных инструментах, мы прекрасно же представляем, что никакая игра на музыкальных инструментах не родилась в момент времени, то есть это тоже огромная история развития музыки, поэтому здесь перед нами скорее объяснительная схема. По поводу многоженства: здесь мне кажется, одно из очень сильных мест, подспудно критикующих эту практику. Замечу, что, вообще-то, в Ветхом Завете нигде многоженство в лоб особенно не критикуется.

А. Митрофанова

— У Авраама дети были и от Сары, и от служанки, ну и Рахиль, и Лия тоже две жены одного мужа, то есть мы понимаем, что это для той культуры вполне себе рядовое явление.

о. Александр

— Но, на самом деле в тексте мы подспудную критику этой практики встречаем. Во-первых, в том, что библейский текст указывает на нормативность только одного вида брака, одного мужчины и одной женщины.

А. Митрофанова

— А где он это указывает?

о. Александр

— Во 2-й главе книги Бытия.

А. Митрофанова

— «Оставит человек отца и мать, прилепится к жене своей; и будут двое одна плоть», то есть не трое, не четверо, а именно двое.

о. Александр

— Да. Нужно заметить, что с точки зрения библейского текста брак — это онтологическая категория, не социальная. В чём, например, одно из главных разночтений классического подхода авраамических религий и современного общества по вопросу того же самого брака, сколько нападок выдерживает целый ряд христианских церквей по поводу того, что «тема брака должна быть как-то переосмыслена, мы тут семимильными шагами движемся вперёд, и вот нам теперь так кондово на это смотреть нельзя. Понятно, там было своё общество...» Вот проблема в том, что с точки зрения Библии брак не социальная затея, а онтологическая, и поэтому, как онтологическая прошивка, он не может быть переделан, то есть человек раскроен вот таким способом, больше никаким. Это не к тому, хорошо ли это, плохо ли, это к тому, что это работает только вот так, увы. И, соответственно, в чём критика многоженства? Заметим, как построен этот текст: «Ламех берёт себе жен». На этапе отношения Адама и Евы мы видим абсолютный максимум глубины, сложности, вовлечённости и всего, о чем мы с вами уже много говорили, а здесь женщина становится объектом. Я могу содержать одно стадо овец, одну отару — здорово! А я могу содержать две, я могу содержать пять, то есть я могу содержать столько, сколько у меня есть сил и возможностей. Действительно, а почему бы и с этим также не поступить? Я могу содержать одну жену? Могу. А могу содержать две? Могу. А пять? Может быть, кто-то и пять может, прекрасно. Содержи! Из отношений одного и одного, уникального и уникального, вот меня и другого, это переходит в отношение меня с миром объектов. И женщина из вот этого продолжения меня, из того, с кем я осуществляю вот эту единую плоть, становится моим имуществом, частью моего хозяйства, и всё. На этом этапе ломается вдребезги вот эта самая онтологическая рамка.

А. Митрофанова

— Сейчас сижу, пытаюсь вспомнить, сколько у Соломона было жён, наложниц...

о. Александр

— Соломон — это фигура речи, абсолютная фигура речи. Мы видим, как ярко и последовательно выписан в книгах Царств Давид, вот прямо психологический портрет его можно вычитать, если захотеть. И как схематично, импрессионистскими мазками набросан Соломон. Вот художник так видел, и поэтому он был такой крутой, что у него всего было столько, сколько в голову не приходит. У него поэтому и доход годовой был 24 тонны золота, 666 талантов, и наложниц было 700 штук, и чего у него только не было. Но почему-то потом мы видим, что, как только Соломон умирает, оказывается, что казна пустая, стройки высасывают из населения кучу денег налогами, и Израиль тяготится и стонет под этим бременем, и депутации израильтян приходят к Ровоаму с тем, что — «кормилец, отпусти нам, мы не можем! Великие налоги платили мы твоему отцу, понизь это бремя». Вот реальная историческая ситуация, то есть рассказ про 700 наложниц и тонны золота, и про всё остальное, канувших втуне — это, конечно, попытка нарисовать золотой век.

А Митрофанова

— Понятно. Но, смотрите, вот Ламех или Авраам, про которого мы точно знаем, опять же, Лия и Рахиль — примеры присутствия у одного мужчины двух женщин (ну, по меньшей мере, двух женщин). Как это сочетается с заповедью, Богом данной: «Оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей», а не «к жёнам своим»? И, опять же, «мужчину и женщину, сотворил их», не мужчину и двух женщин ему, а одну.

о. Александр

— Маленькая ремарка: ведь у нас сейчас читается Великий Покаянный канон. Прекрасное поэтическое произведение, но в нём иногда заметны очень оригинальные толковательные ходы. Когда, например, мы слышим про то, что: «Вот Исав из крайнего женонеистовства своего две жены себе приобрёл, фу таким быть, подражай, душа моя, Иакову, который стяжал себе Рахиль и Лию, Рахиль как образ умного делания, Лию как образ внешнего делания, умное, оно, соответственно, многотрудное и поэтому малоплодное, внешнее делание, оно обильное и плодоносящее». Думаешь: ой-ой-ой. Если посмотреть на эту историю чуть с менее развитым византийским пафосом: вот два брата, у одного из них две жены, и нам рассказывают, как это плохо и нехорошо, у другого две жены и две ещё, скажем так, хозяйки помещения, две служанки-наложницы, итого четыре женщины, которые рожают ему детей. И нам рассказывают про женонеистовство одного и крайнее целомудрие другого. Идея здесь в чём: что критика многоженства продолжается внутри всех этих историй. Мы видим абсолютного праведника Исаака, который живёт с одной-единственной женой и благословлен Богом везде и всюду, от начала до конца, жизнь его мирна и благополучна, его семейная история прекрасна, то есть, когда там даже начинают происходить какие-то дикие вещи, он не становится их свидетелем ни на каком этапе. Папу все так любят, что один брат замысливает убить другого только после того, как папа преставится, чтобы папу не расстраивать, и всё остальное вот в таком виде. Но мы помним, что потом история кончится благополучно и всё там будет хорошо. Но, история Авраама приобретает крайне трагический излом с появлением второй женщины — Агари. История Иакова приобретает крайне трагический излом тем, что, обманув отца и хитростью получив благословение (которое бы и так ему досталось мы видим по тексту), он обрекает себя на очень сложный путь. Дальше эти обманы много будут ему сопутствовать. Его обманет Лаван с Лией, обещав Рахиль, его обманут собственные дети, принеся ему кровавые цветные одежды и спросив: «Не сына ли это твоего?», продав Иосифа в рабство. К сожалению, это будет очень сложная история. И, соответственно, нигде мы не видим указания на легкий, безболезненный, приятный путь мирного развития семьи там, где присутствует более одной жены. Поэтому, говоря об историях патриархов, мы можем смело свидетельствовать, что библейский автор на самом деле не поощряет многоженство.

А. Митрофанова

— Буквально на пару минут сейчас прервемся и вернемся к разговору про 4-ю главу книги Бытия. Священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле, проводит с нами этот «Светлый вечер». Я Алла Митрофанова, оставайтесь с нами.

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, напоминаю, в нашей студии священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле, блестящий библеист. Мы разбираемся с 4-й главой книги Бытия в нынешней программе, еще два выпуска у нас впереди. Отец Александр, очень-очень надеюсь, продвинемся дальше и до потопа, вот эти допотопные времена попытаемся осмыслить чуть более глубоко, чем при поверхностном чтении, с вашей помощью это какое-то невероятное путешествие получается. Возвращаюсь к нашему Ламеху, который взял себе двух жён и сказал жёнам своим: «Ада и Цилла! послушайте голоса моего; жёны Ламеховы! внимайте словам моим: я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне; если за Каина отмстится всемеро, то за Ламеха в семьдесят раз всемеро». Конец цитаты. Отец Александр, совершенно внезапно и на ровном месте. Мы с вами до этого смотрели, ничто не предвещало беды. Идёт перечисление имён потомков Каина, дальше появляется вот этот Ламех, дальше нам сообщают, что у него, оказывается, две жены и тут раз — и он опять кого-то убивает. Это что вообще, что это такое? Как это всё читать и воспринимать?

о. Александр

— К глубокому сожалению, нам текст явно указывает на деградацию, происходящую в человеческом обществе, на то, что те печати, которые положены Богом, к сожалению, не срабатывают. Как мы с вами в прошлом нашем выпуске говорили о том, что Бог полагает печать Каину ровно для того, чтобы сохранить его и оградить, и дать ему гарантии того, что он останется жив, и с ним такое не произойдёт. И, соответственно, с точки зрения логики текста должно бы остановить череду зарождающегося насилия — но нет, этого, к сожалению, не происходит. Более того, ужас ситуации в том, что эта деградация выписана просто в радикальных красках. Если уже на этапе Каина мы видим, что переживает Каин только о себе, мы об этом тоже с вами говорили, что вот «наказание Твоё больше, чем я понести могу», там нет ни слова про брата.

А. Митрофанова

— Это вообще ужасно.

о. Александр

— Конечно, мы имеем в виду, что перед нами не точное описание произошедшего, и как Каин потом имел и время, и возможности доосмыслить всё это, мы этого не видим, но, что нам дано, то и читаем, то есть здесь нет этого переживания. А в случае с Ламехом мы видим не просто отсутствие переживания об убитом, мы видим гимн. Синодальный перевод нам его не очень даёт рассмотреть, но перед нами поэтическое произведение. Ламех похваляется перед женами тем, какой он прекрасный альфа-самец, какой он исключительный герой, воитель, успешный глава семьи и всё, что угодно, потому что он призывает их слушать его, вот послушайте меня.

А. Митрофанова

«Жены Ламеховы, внимайте словам моим», дословно.

о. Александр

— Это обычно всегда введение в поэтический текст: «послушайте меня» или «внимайте мне», это оно. Второй яркий пример — здесь у нас присутствует один из самых регулярных библейских литературных ходов, подчёркивающих наличие поэтической структуры в тексте — параллелизм. Толкователи не всегда его видят, в особенности, если они не очень работают, например, с еврейским источником и иногда мы встречаем в толкователях размышления о том, каких же двоих людей убил Ламех? Вот он тут где-то убил мужа, а вот тут он убил юношу, то есть грех Каина он как бы превозмог и увеличил, тот убил одного, этот убил двух, зло и беззаконие умножились, но никаких двух здесь, скорее всего, нет. «Я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне» — это параллелизм, это одна и та же мысль, поданная немножко под разными углами. В таком формате у нас существует, например, большинство псалмов: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззакония мои». Одна и та же мысль, с двух сторон как бы обойденная. Соответственно, и здесь Ламех нам говорит просто о некоем убийстве, которое он воспевает, которым он хвалится, которое он считает своим великим достижением и хочет его зафиксировать не только перед женами, но и перед потомками.

А. Митрофанова

— «Если за Каина отмстится всемеро, то за Ламеха в семьдесят раз всемеро», —говорит он, намекая на тот эпизод, что Господь Каина защитил, а его, Ламеха, получается, тем более должен защитить. Это что за логика?

о. Александр

— Ну, опять же, у нас есть на основании вот этого упоминания толкование о том, что Ламех прямо-таки Каина убил в итоге. И, собственно, вот отсюда прямая апелляция к Каиновой печати, что если это там так работало, то, значит, его скиллы должны прокачаться ещё больше.

А. Митрофанова

— В геометрической прогрессии?

о. Александр

— Да. Но замечу, что это не более, чем толкование, то есть это только один из сценариев восприятия текста. Но кем бы ни был тот, кто пал от руки Ламеховой, что мы здесь видим? Мы видим, как какая-то совершенно очевидная мысль с течением времени может получить сколь угодно превратное толкование. Мы на этапе прошлого нашего разговора про печать Каинову поговорили, в чём идея, зачем Бог её полагает. И сегодня вспоминали этот момент про то, что это печать, которая должна остановить, прекратить, завершить это зло. Проходит время, и мы видим, как кто-то, мы не знаем, насколько это масштабировано, может быть, люди в этом поколении уже смотрят на это как раз как на уникальную защиту. Каину-то, отцу нашему, за его-то дело вот что было преподано. Так, соответственно, если повторить его деяние, так, может быть, нам будет ещё и больше, ещё и шибче. Его-то вон как Бог защитил, оградил от последующего зла, так сделаю подобное, и меня огородит. Это про то, что, к глубокому сожалению, никакой, даже кажущийся очевидным и совершенно понятным, последовательно предложенный текст не имеет внутри себя абсолютного предохранения от превратного комментирования. Можно взять и повернуть его при наличии тонкого склада ума и небольшой ловкости рук в ровно противоположную сторону. Я сейчас даже примеры приводить не буду, они слишком массовые, чтобы о них говорить.

А. Митрофанова

— Ну да, очень часто Евангелие мы так можем раздёргать на цитаты, что из любой воды выйдем сухими, ещё и абсолютно оправданными, при том, что... Ох, поставим многоточие. Так, отец Александр, после того, как нам описана вот эта ситуация с Ламехом в книге Бытия, внезапно повествование возвращается к Адаму и Еве. «И познал Адам ещё Еву, жену свою, и она родила сына, и нарекла ему имя: Сиф, потому что, говорила она, Бог положил мне другое семя, вместо Авеля, которого убил Каин. У Сифа также родился сын, и он нарёк ему имя: Енос; тогда начали призывать имя Господа Бога». Конец цитаты и конец главы. О чём здесь хочу спросить? Вот смотрите, у нас от Адама и Евы сколько поколений уже прошло? Каин родил Еноха — это раз, Енох родил Ирада — это два, Ирад родил Мехиаеля — это три, Мехиаель родил Мафусала — это четыре, Мафусал родил Ламеха — это пять. Вот, получается, пять поколений. Адам и Ева, к моменту рождения Ламеха или к моменту совершения Ламехом его убийства, люди какого возраста?

о. Александр

— Вот, смотрите, здесь мы сразу с вами проваливаемся в одну из очевидных ловушек текста. Он не рассказывает нам последовательную историю.

А. Митрофанова

— Но дальше говорит, сколько жил Адам.

о. Александр

— Это да. Важная деталь: автор возвращается обратно, к той точке, где нас застало расслоение истории на историю Каина и всех остальных. И рассказывает, что вот там-то Адам и Ева родили другого сына, и там начинается другая ветка, и эта ветка современна потомкам Каина, они идут, скажем так, в одних поколениях. То есть, читая последовательно, у нас на самом деле может сложиться впечатление, что дальше Каин как-то жил, процветал, умножался, а Адам и Ева еще шестьсот лет скорбели об Авеле, и только потом решились на рождение новых детей. Нет, ни в коем случае. То есть это совершенно понятный литературный ход, мы и в современной литературе его регулярно видим, когда у нас оптика повествователя время от времени перескакивает с сюжета на сюжет. Вот и здесь также.

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, напоминаю, в нашей студии священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле. Тем не менее вопрос-то остается. Адам, как мы из следующей главы узнаем, жил по меньшей мере девять веков — и что нам с этим знанием делать? Относиться ли к нему буквально, или воспринять его как аллегорию, как метафору, поскольку речь идёт о тексте, не лишённом поэтичности — книга Бытия глубока, прекрасна, и, может быть, это образ? Что это такое?

о. Александр

— Здесь нужно заметить, что в целом ряде древних культур мы видим мысль о том, что до определённого момента времени сроки жизни людей выглядят абсолютно фантасмагорически. В истории древних царей Шумера мы видим людей, которые живут по нескольку тысячелетий, десять и более. Это тоже история до потопа, до Утна-Пиштима, вот он будет последним таким царём. Соответственно, на этом фоне библейская история очевидно блекнет, здесь всё-таки тысячелетний рубеж остаётся непройденным. Что нам хочет сказать автор текста? Тут на усмотрение боголюбивого читателя, то есть, если хочется считать, что Адам прожил 931 год — пожалуйста, это вообще никак вас плохо как верующего христианина не характеризует. Если хочется видеть за этим литературный оборот, то точно так же, никак это плохо вас не характеризует. Но для автора сильно важно указать, что древние люди жили одно количество лет, а потом, в рамках определённого рода обстоятельств, эти года сильно схлопнулись. Это в рамках осуществляемого автором перехода от допотопного к послепотопному человечеству. И мы видим там интересный пассаж про то, что «вот пусть будут дни жизни их 120 лет» — на определённом этапе, рядом с потопом, скажет Бог. Тоже не вполне очевидно, что имеется в виду по тексту, потому что это можно прочитать двояко: 120 лет — это оставшийся срок до потопа, потому что примерно так по срокам-то и выходит, или это 120 лет, как априори граница человеческой жизни. И логика здесь может заключаться в чём? Мы об этом говорили на нашей первой встрече, когда упоминали, что Бог человека отлучает от древа жизни, чтобы гнездящееся в человеке зло не стало вечным. Страх смерти является в нас одним из существенных двигателей к моральному процессу. Понимая, что мы конечны, мы вынуждены что-то внутри себя предпринимать, но и те невеликие десятилетия, которые нам отмерены, мы умудряемся достаточно своеобразным образом потратить. Это про то, что: «ну, сейчас-то я, конечно, вот одно, другое и третье, а потом-то я состарюсь, я и раскаюсь, и жизнь-то изменю, и, в общем, всех добродетели приобрету, и там то уж и помру». То есть можно сделать вывод, что как бы это выглядело, если бы мы понимали, что у нас не вот эти жалкие десятилетия, а столетия, или в принципе неограниченные временные сроки. Так нам тут тогда вообще некуда торопиться, мы всё успеем. Поэтому автор указывает, как Бог сокращает это время — сначала просто полагая некий предел, а потом эту предельность закручивая просто-таки в разы. Более того, мы видим, что вот эти долгие столетия жизни людей до потопа и привели их к тому, что они погрязли во зле со страшной силой. То есть вот эти столетия сил, крепости и гипотетической где-то там маячащей смерти, о которой можно ещё лет семьсот смело не думать, привели к тому, к чему привели. Поэтому, как минимум для автора, важно указать на вот это изменение рамки жизни человеческой. Что это значит в реальном смысле, мы, конечно, никогда не скажем. Поэтому я повторю, что это можно воспринимать, если есть такое желание, буквально, это совершенно спокойно можно воспринимать аллегорически, но авторская позиция явно вот в этом.

А. Митрофанова

— Отец Александр, возвращаясь к Сифу, третьему сыну Адама и Евы, позвольте попросить вас о комментарии: что значит это имя? Если мы уже привыкли вглядываться в имена, Сиф, как Ева объясняет, так назвала сына, потому что: «Бог положил мне другое семя вместо Авеля, которого убил Каин».

о. Александр

— Ну, в общем-то, «Шет» — основание, вот этот новый фундамент, на котором у нас будет дальнейшее строительство всей этой истории. И здесь мы видим, как автор достаточно сознательно противополагает две эти ветви развития человечества. Он, с одной стороны, вроде бы ничего фатального про потомков Каина до определенного этапа нам не говорит, но потом у нас вдруг возникает фигура Ламеха. С потомками Сифа похожая вещь, тоже каких-то абсолютно грандиозных прорывов мы не встречаем, но потом у нас появится Енох...

А. Митрофанова

— ... который «ходил перед Богом, и это вменялось ему в праведность», об этом очень интересно проговорить, при том, что про него всего две строчки, и тем не менее.

о. Александр

— То есть про противоположение этих фигур и этих ветвей человечества нам текст начинает живописать, и потом он эту логику, кстати, у нас продолжит, мы это потом увидим дальше.

А. Митрофанова

— То есть это зеркальная такая логика, да? Вот потомки Каина, вроде бы всё нормально, ничего, и тут раз — и Ламех, который убийца. А вот у нас потомки Сифа, и вроде тоже ничего выдающегося, потом раз — и Енох, который ходит перед Богом, то есть на разных полюсах получается.

о. Александр

— Да, автор выписывает нам две стратегии развития человечества, как они выглядят. Но потом он укажет нам на то, как это всё делается, к чему оно ведет.

А. Митрофанова

— Так, понятно. «У Сифа также родился сын, и он нарек ему имя Енос, тогда начали призывать имя Господа Бога». Отец Александр, что значит имя Енос, и получается, речь о первой молитве идёт: «тогда начали призывать имя Господа»?

о. Александр

— Здесь нам нужно заметить, что предположение об этимологии самого этого имени, возможно происходит от «анаш» — «слабеть», «лишаться силы»: мысль о том, что потомки не таковы, как их отцы и прародители. И, собственно, даже по той логике, о которой говорили, мы с вами наблюдаем, как этапно начинает сокращаться длительность жизни первого человечества, не радикально еще, но уменьшение срока жизни присутствует. Поэтому вполне возможно, что это нам такое указание на дальнейшую логику развития текста, что вот это ослабление так и будет происходить. По поводу того, что начинают призывать имя Господне, здесь толкователи считают, что речь идёт об усложнении или, правильно сказать, об оформлении религиозных практик. С одной стороны, в некотором объёме мы их уже видим на этапе Каина и Авеля: и тот, и другой приносят жертвы, то есть некий культ уже осуществляют. Поэтому здесь считают, что речь идёт именно о молитве, то есть религиозная жизнь начинает приобретать ту понятную нам форму, в которой она дальше продолжит существовать во всех временах, во всех племенах и народах. Вот, с одной стороны, есть культовое действие, с другой стороны, есть молитвенная практика. Поэтому призывание имени.

А. Митрофанова

— Интересно, как вышли на такую форму Богообщения? Мы, конечно, этого не узнаем, но просто сам факт того, что Каин и Авель приносят Богу жертвы. Как они сделали открытие о жертвоприношении? Как сделали открытие о молитве потом их потомки?

о. Александр

— Мы можем предположить, что здесь совершенно очевидно присутствует в тексте логика. С одной стороны, Каин и Авель не первопроходцы, и вполне возможно, первую жертву мы видим раньше: момент, когда Бог одевает Адама и Еву в кожаные ризы и отпускает их в этот изменившийся и ставший достаточно неприветливым внешний мир. То есть, соответственно, кожаные ризы Он вряд ли производит из воздуха и вот это, в некотором смысле, можно рассмотреть как первую жертву, которую не люди приносят Богу, а Бог осуществляет для людей. И поэтому вполне возможно, что уже в этом смысле Каин и Авель в некотором плане — подражатели. А по поводу призывания имени, в наших с вами диалогах уже как-то раз прозвучала мысль про то, что вот ведь как жили-то древние: вот тут Бог говорит с Каином, вот Бог обращается к одному, говорит третьему. А тема призывания имени Божия в первейших же поколениях указывает на оскудение такого рода. Там, где Господь обращается напрямую, может быть, и нет нужды призывать Его имя, звать Его, привлекать Его внимание, а, соответственно, там, где это слово умолкло, там и возникает разработанный культ, нарастает необходимость — увидь нас, услышь нас, склони к нам Свое ухо. И повторюсь, это происходит на очень ранних поколениях.

А. Митрофанова

— Любопытно. И при этом получается, что люди мощь некую утрачивают и, чем глубже в века, тем больше в этой Божьей помощи и Божьем слове, и Божьем присутствии в своей жизни нуждаются?

о. Александр

— Можно двояко посмотреть на этот вопрос. С одной стороны, в рамках такой общей логики развития библейского текста это действительно так и выглядит. Уже на этапе книг Царств мы встречаем тезис про то, что «в те дни слово Господне было редко и видения не чисты», — говорит нам автор текста перед началом истории пророка Самуила, например. То есть тем самым явно указывая, что «во время оно» это все выглядело сильно иначе. Потом у нас идет, например, история Израильского царства, а дальше у нас возникает книга Эсфири, где не то что «пророчества не чисты», а вообще имя Господне не упоминается ни разу, и вся она подана как, в общем-то, дворцовая интрига. И встает вообще большой вопрос: она зачем вообще в библейском тексте? А это очень важная книга, которая указывает нам на то, как действует Бог в мире, в котором кажется, что Он безмолвствует. А дальше у нас будет новозаветная часть текста, где Бог не просто безмолвствует, а где Бог претерпевает кенозис (самоумаление). И вот в этом, мне кажется, присутствует определенная, как это ни странно, положительная динамика действия Божия в мире. Бог действительно действует как педагог и родитель. Про то, что кому-то время расти, а кому-то умаляться. Он, как родитель, который делегирует все больше своему ребенку. Он все больше хочет от нас. Он никуда и не девается из этой истории, но очевидно не хороводит ее, постоянно водя нас, вот просто передвигая наши собственные ножки.

А. Митрофанова

— Призывает нас к тому, чтобы мы свой образ раскрывали в подобии, как можно глубже. Спасибо, отец Александр, многоточие поставим сегодня, завтра продолжим, завтра у нас 5-я глава книги Бытия. Смотрю на ее содержание и — ах, жду не дождусь. Священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле, библеист, блестящий совершенно рассказчик, человек, который об очень сложных вещах умеет говорить простыми словами, так что даже мне становится понятно, провел с нами сегодня этот час, и завтра в то же время на волнах Радио ВЕРА продолжим. Я Алла Митрофанова. Спасибо, до свидания.

о. Александр

— Спасибо.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Христианские мотивы в фильме «Сталкер». Иван Перекатов
• «Нравственные ценности и бизнес». Сергей Иванов
• «Христианские мотивы в фильме «Зеркало». Августина До-Егито

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов