По прогнозу погоды и по календарю с аптечной точностью заканчивалось 31 августа. Я сидела во дворе в шезлонге и не могла вытащить себя из блаженного созерцания, чтоб пойти, наконец, собрать шиповник, который в этом году уродился в промышленных масштабах. Cтоял по-июльски теплый вечер, и только человек, несколько раз с утра смотревший прогноз погоды, мог уловить тревожное дыхание осени.

Деревья, не считая старой яблони, стояли совершенно зеленые, как в середине лета. Над цветущим клевером порхало сразу четыре павлиньих глаза. Cтранно, так много бабочек сразу я никогда не видела. Как будто они своей бабочковой интуицией тоже чувствовали окончание лета и решили доделать опылительные дела.

Лето в этом году выдалось длинное и жаркое, и не раз, утомленная зноем и дымом, я желала, чтоб поскорее наступила осень. И вот теперь я сидела в саду прямо у порога исполнения этого желания, и не могла надышаться, нагреться, налюбоваться, наплаваться в теплом пруду. Как расточителен человек на словах, и как он умеет ценить последнее и уходящее!

«Будет же новый сезон, еще одно лето», — успокаивала себя я.

Но тут же в голову лезли тревожные мысли о хрупкости всего, о том, что родители мои не молоды. Будет ли? А сейчас вот есть. Катится по земле, звенит, прощается. И ты счастлив в этой точке своего земного пути, ты хотел бы, возможно, чтоб так и осталось навсегда: август, цветущий сад, бабочки, мама, которая звонит третий раз и требует, чтоб я собрала уже, наконец, шиповник.

Но остаться тут нельзя. Нельзя. Лето кончится, бабочки уснут или умрут, а рано или поздно умрут родители и ты сам. И вот эта прекрасная картинка перед твоими глазами — она лишь на мгновение. Ну, на два мгновения.

Все неотвратимо меняется, стареет и исчезает совсем. И мы здесь совершенно бессильны.

От этой мысли о необратимости надвигающегося на всех нас обычного и злого порядка вещей мне стало как-то не по себе. И тут я подумала о Воскресении, о Царствии Божием, которое и есть единственное противоядие естественным законам существования. Оно, как будто, обращает необратимое, оживляет мертвое и там есть все и навсегда, в том числе и этот последний день лета, я в шезлонге, эти четыре бабочки, линия горизонта, отчерчивающая яркое синее небо. Есть этот момент счастья, как фото в семейном альбоме и в него можно вернуться и даже, если захочется, как в волшебной стране, остаться тут навсегда.

Тут мне в четвертый раз позвонила мама:

— Все сидишь, любуешься? — спросила она.

— Cижу, любуюсь.

— А шиповник мне собирать?

— Я соберу, мам.

— Ты мне уже неделю обещаешь! Тебе же невролог сказал пить шиповник! Будешь потом в Москве химию покупать, а свое, экологически чистое пусть гниёт?

— Я люблю тебя, мам.

Мама запнулась, обезоруженная таким не свойственным мне сентиментальным поворотом. Потом тихо сказала:

— И я тебя.

Я вздохнула, встала с шезлонга, пошла собирать шиповник. Во имя любви, во имя красоты, во имя вечной жизни.

Автор: Лера Манович

Все выпуски программы Частное мнение

• Пирожок насущный. Анастасия Руснак
• Ямакаси. Янни Ролански
• Дети и гаджеты. Янни Ролански