Поделиться
У нас в гостях была психолог высшей категории Татьяна Воробьёва.
Мы говорили о том, чем воспитание девочки отличается от воспитания мальчика, и как можно подготовить подростков к семейной жизни.
Ведущая: Анна Леонтьева
А. Леонтьева:
— Добрый «Светлый вечер»! Сегодня с вами — Анна Леонтьева. У нас в гостях — Татьяна Воробьева, заслуженный педагог, психолог высшей категории. Добрый вечер, Татьяночка!
Т. Воробьева:
— Здравствуйте, дорогая моя Аня...
А. Леонтьева:
— Ну, я думаю, что Татьяну не нужно долго представлять, потому что мы очень часто приглашаем Татьяну на радио. Вот давно мы не виделись, не слышались, и сейчас хотим поговорить об очень острой, местами неудобной для меня лично теме — отношения молодых людей, создание семьи.
У нас с Татьяной такие подросшие дети, довольно взрослые (местами еще дети, местами уже взрослые)... И очень бы хотелось задать какие-то вопросы, на которые я сама не могу ответить. Вот я, как всегда, пользуюсь служебным положением и хочу об этом поговорить.
Первый вопрос — самый неудобный. Я очень завидую людям, Татьяночка, которые выросли в православии, выросли в верующих семьях, с детства знали, что хорошо, что плохо, ходили на исповедь...
Я пришла в православие... ну, молодым, но уже зрелым человеком. В мои 23, когда я в 90-е воцерковлялась, я уже, ну — много пережила приключений, взлетов, падений...
Т. Воробьева:
— То есть, была дорога, по которой я уже шла...
А. Леонтьева:
— Да... Я не могу сказать, что я о чем-то жалею. Какие-то все-таки вещи, какие-то мои приключения меня закалили, показали мне, что, может быть, что-то было лишнее, чего-то делать не нужно... Но тем не менее, я имею какой-то опыт в том числе и ошибок, в том числе и какой-то негативный опыт...
И вот сейчас мои дети — моему младшему 23, старшему 28... И очень часто я задаюсь вопросом: а если я прожила такую бурную юность, могу ли я вообще чему-то их учить, чему-то их наставлять? Вот это, наверное... Правильный ли это вопрос?
Т. Воробьева:
— Правильный, абсолютно правильный! Вопрос очень актуальный и своевременный... Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, я постараюсь все-таки ответить из того опыта консультативного, который действительно у меня каждый день осуществляется и приобретается мною... Огромная благодарность за все вопросы и все ситуации, с которыми я сталкиваюсь. Отчасти я становлюсь мудрее, и отчасти я больше могу помочь...
Так вот, я отвечу на этот вопрос следующим образом. Вчера на консультацию пришел юноша, ученик 9 класса. Высоченный, тонкий; глаза его потухшие, приопущенные и так далее. И вот на лице написано: да что я сюда пришел, да зачем мне это все надо... Он пришел с отцом. Они терпеливо ждали, потому что я перепутала время...
И вот они входят в кабинет, рассаживаются... Я провожу свое обследование... Отец меня спрашивает: «Мне выйти?». Я говорю: «Вы знаете, давайте пока проговорим все вместе те проблемы... ну и не проблемы, а задачи, которые, так сказать, я вижу, являются актуальными». Мы начинаем говорить об этих задачах, которые надо решать — и глаза так же приоткрыты, такое же сонное состояние, и так далее. Я понимаю, что слушает, внимательно слушает; но глаза открывать не хочет.
И когда мы все переговорили, я написала рекомендации, которые должно, и так далее, и прошу отца выйти... И тут я увидела открытые глаза — это были огромные карие глаза... И он мне говорит: «Я хочу Вас спросить...», — это уже не тот сонный юноша, который вошел в кабинет, — «Вам покажется мой вопрос странным и, может быть, даже смешным. Все, что я хочу — я хочу иметь семью. Я хочу жениться. Но девушка, в которую я влюблен был...».
И он рассказывает о той огромной боли, которую он проживает. Он даже сравнивает эту боль с разбитым стеклом — редкое такое вот, понимаете, образное сравнение этой боли — когда вот берешь рукой вазу, а она разбивается у тебя в руках. И вот эта режущая боль сердца, режущая боль сердца...
Я слушаю внимательно... И что же я отвечаю? «Ты знаешь, ты задал очень достойный вопрос, очень достойный. И нет у этого вопроса своевременности или несвоевременности — коли он задан, значит, он своевременен».
Отсюда первое, что хочу сказать: всякий вопрос достоин уважения. И не надо ни улыбаться, ни смеяться; не надо обсуждать, своевременно он задан или несвоевременно — он достоин уважения.
Второй ответ, который последовал: «Да, ты знаешь, вопрос не просто правильный. Вопрос очень глубокий и очень зрелый. Юности свойственно чувство влюбленности. И когда такого чувства нет, мальчишка (или девчонка) чувствует себя обделенным отчасти — я не такой красивый, я не такой интересный... И тут вы начинаете родителям говорить о комплексах, и прочем, и прочем. Нет, это не комплексы, это не комплексы... Это отсутствие той простоты и той искренности между вами, которая почему-то не произошла».
Это второй ответ на Ваш вопрос — как важно, чтобы нам доверяли. Не к психологу шли — чужой тетке, а Вам доверяли, и Вам задали этот вопрос. Это второй ответ к Вашему вопросу...
А что же ответила я дальше: «Ты знаешь, это настоящее чувство. Настоящее чувство будущего мужчины. Но вот на что тебе надо самому ответить? Чтобы сейчас не заглушить твою боль, а просто ответ мой поможет тебе прожить эту боль...
А теперь скажи себе, пожалуйста, сам: ты можешь дать ей защиту? Вот полную защиту? Не физического кулака, а защиту нравственную, душевную. Ты можешь ей дать совет мудрый, ты можешь ее оградить от глупости? То есть, ты берешь на себя главенство по ответственности за нее? За ее путь воспитания, за ее путь становления... Это первый вопрос, на который ты должен сам ответить — сам, не надо мне говорить. Это внутренний ответ твоей души, твоей совести. Сам себе не солжешь.
Второй вопрос к тебе. Ты можешь дать ей — да, вот самое простое, казалось бы — самые вульгарные понятия: обеспечить ее кровом, хлебом? Не стрелять у мамы с папой денег, нет. А ты скажешь: „Я прокормлю нашу семью. Я ее прокормлю. У меня будет кусок хлеба (или он у меня есть), и я в состоянии прокормить“. И третий вопрос: если родится ребенок, ты в состоянии вести свою семью так, как должно, и куда надо?..».
Вот сейчас Вы сказали о том, что «как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок», да — строчки есенинские. Совершенно верно...
«...Ты можешь сам в начале вот на как раз этот вопрос (нашей Анны) ответить то, что «я знаю, как надо идти, я знаю, куда я поведу своего ребенка: я поведу его к вере, я поведу его в храм, я научу его молиться, я научу его понимать службу, я научу его жить в Боге». Ты можешь так ответить в полной мере? Или ты пойдешь путем проб и ошибок?
Еще вопрос, на который ты должен ответить: у тебя хватит сил? Сегодня тебе кажется... Но кажется только, кажется! А почему говорю — кажется? Ты не прошел этот путь, ты не встал на этот путь. Это пока ты так хочешь. Это хорошее чувство. Ты не блуда хочешь, не распутства — ты хочешь иметь семью, это прекрасно. Но ты уверен, что ты все можешь это дать?
Вот на эти вопросы ответь себе сам.
Ты знаешь, в моей жизни я занималась очень серьезными вопросами, за которые получала награды и так далее — реабилитацией детей с органическими поражениями нервной системы. И вот в доме ребенка, где я работала, занималась огромной этой работой (благодарнейшей работой), вместо рук у ребенка на плече — два пальца... а интеллект сохранный. Сейчас ему пять; он еще не понимает в полной мере. А потом он не будет понимать себя инвалидом — он будет понимать себя уродом. А что же случилось? Это мама, которая расхотела его иметь, решила отравить внутриутробно...
Ты уверен, что избежишь подобного пути? По огромной степени ответственности за то, что будет у вас с вашей молодой супругой? В супружестве рождаются дети, и они благословенны. Рождение в супружестве ребенка — всегда благословенно, даже если оно — вне таинства венца. Важно, что вы придете потом к этому таинству... Поэтому...
Ответь себе на эти вопросы, и ты увидишь, что твоя боль — она немножко трансформируется. Ведь боль — это энергия, это чувство. Но энергия не исчезает. Она трансформируется — в чувство долга: что я должен делать? Ты должен сейчас поставить цель — стать: стать юношей, мужчиной, стать тем, кто ответит на все эти вопросы положительно. И поверь: твоя половинка — она тебя найдет. И ты ее найдешь, и не ошибешься...«.
Вот я так ответила на вопрос этому юноше, который сидел и смотрел на меня широко открытыми глазами — и я видела, какие красивые, умные, глубокие глаза... взгляд — глаза не бывают глубокими... А взгляд — достойный уважения...
Конечно, ему не 15, не 14 — передо мной сидел взрослый юноша... И такие вопросы — у них нет времени; у них есть понятие своевременности. Когда мы говорим: «Ты еще мал на эту тему...» — это неправильный ответ! Это ответ, лишающий искренности, доверия. Вот тогда мы и ищем ответы в подворотне...
А. Леонтьева:
— Татьяна, вот Вы сказали о финансовой ответственности. И я хочу сказать, что сейчас государство поддерживает молодые семьи. Есть такой национальный проект «Демография», и семьи с детьми могут приобрести жилье по льготной ставке; материнский капитал теперь выдается уже на первенцев — его можно использовать на ипотеку, направить на оплату обучения, на ребенка с инвалидностью... И благодаря этому национальному проекту можно оформить выплаты на детей до трех лет...
В общем, есть разные меры поддержки, и узнать о них можно на портале национальныепроекты.рф. Вот я надеюсь, что это будет важно узнать молодым людям, чтоб почувствовать себя увереннее...
А. Леонтьева:
— Напомню, что с нами — Татьяна Воробьева, заслуженный педагог, психолог высшей категории. Татьяночка, а можно Вас спросить, а что же этот молодой человек — он что-то Вам ответил?
Т. Воробьева:
— Он ушел другим — я это видела. Я увидела, что он захочет ко мне прийти — он поверил в меня...
А. Леонтьева:
— Это потрясающе — потому что эти вопросы, они же очень правильные; но почему-то я очень редко вижу их...
Т. Воробьева:
— В семье?
А. Леонтьева:
— В психологии... Вот когда приходит человек к психологу... Я очень много знаю психологов, у меня есть психологи на все случаи жизни...
Т. Воробьева:
— Я это немножко знаю...
А. Леонтьева:
— Да, я написала книжку про депрессию — у моей дочери была депрессия...
Т. Воробьева:
— Прекрасная книжка, я помню эту книжку...
А. Леонтьева:
— Да, «Я верю, что тебе больно»... И действительно у меня очень много вот людей... Ну, я очень редко обращаюсь к психологам — у меня есть такой... он называется «сельский батюшка»...
Т. Воробьева:
— Как хорошо...
А. Леонтьева:
— Знаете, он такой потрясающий батюшка, он служил на Афоне, у него... он такой очень образованный. Но он себя так позиционирует, потому что он очень много общается с людьми, принимает, никогда не отказывает. Когда молодые люди, сложные люди — нужно как-то им куда-то пойти...
А я его заметила таким экспериментальным путем, потому что по-разному себя чувствуешь после исповеди, да...
Т. Воробьева:
— Да...
А. Леонтьева:
— Вот у него после исповеди... Во-первых, чем он особенный — он иногда не знает, что сказать, искренне не знает. Он говорит: «Помоги, Господи». И вот ты отходишь — и у тебя вырастают крылья...
А иногда он что-то такое говорит, какое-то нужное слово, и он... да простит меня тот психолог, к которому я иногда все-таки обращаюсь (раз в год примерно) — вот мне от этого становится хорошо, что-то в моей голове приходит в порядок.
Но тем не менее, вот в Ваших словах меня насторожил один момент. Вы сказали, что у ребенка открылись глаза после того, как вышел его отец. Я, наверное, спрошу, почему. И все-таки хочу получить не то что ответ на вопрос, а какую-то вот уверенность, что мы — мы, взрослые родители — знаем, чему учить наших детей, и при всех ошибках нашей юности имеем на это право...
Т. Воробьева:
— Мы не только имеем на это право — мы обязаны это делать! Мы обязаны это делать... Здесь я опустила деталь, которую, ну, не считала нужным сказать. Я поняла, что это не простые отношения, что папа этот — второй, но человек, который воспитывает своего сына, поэтому здесь есть особенности, видимо, взаимоотношений, о которых мы начали говорить, когда и папа, и сын присутствовали...
Но ведь воля сына была остаться один на один! Это не я попросила отца выйти. И с самого начала отец меня спросил: «Мне присутствовать?». Я говорю: «Ну конечно», — я всегда за то... просто за то, чтоб всегда присутствовали. Но если вас просят ост один на один — вы остаетесь один на один. Это очень важный момент.
Но в этом моменте есть очень важное правило. Если это вещей касается душепагубных, то вы обязаны сказать родителям, обязаны не промолчать. А если это вещи вот такого толка, то вы имеете право не сообщать родителям. Хотя тайна консультации остается тайной консультации, как и исповедь — это не обсуждается никогда и ни с кем. Ну я просто благодарна человеку, что он счел нужным сказать — значит, у них свои какие-то особенные отношения, мы не будем их разбирать, не место здесь для этого.
А вот с позиции того, что родители знают — это очень важно, когда родители знают. Это очень важно. И ведь понимаете, мы говорим: «Не сразу я пришла к Богу» и так далее — это момент, как вам сказать... Это путь каждого из нас, и он отдельный. И «никто к Богу не придет без воли Отца Моего» — слова Господа! Поэтому каждый из нас пришел тогда, когда он пришел. Когда его душа была готова вместить это огромнейшее откровение — присутствие Бога. И наличие Бога вообще, и присутствие Бога в его судьбе, в его жизни...
И путь, который прошли, и так далее — верный он, неверный... Для этого и есть познание Бога — чтобы понять, где не так, где так. Помните — сначала был создан закон, который нам помогал различать, что это противозаконно, это незаконно; а потом только появились блаженства... Все в свое время.
Поэтому сетовать об этом не надо. Мы идем той жизнью, которую Господь нам дал. Важно, как мы из этой жизни выйдем. И подчас, когда мы были молодыми, многих вещей просто не понимали и не принимали. И это может быть.
А вот какова же роль родителей? Вот знаете, безошибочное понятие любящих родителей — это предназначенность детей, предопределенность детей. А она всегда предопределена к супружеству. Или к монашеству. Ну она предопределена к семье, к рождению ребенка, к воспитанию детей, к заботе о родителях. Ничего по-другому -то больше нет! По-настоящему это и есть самый истинный и простой путь.
И поэтому отсюда встает сразу целевая позиция. Чтоб из девочки выросла девушка, мама, женщина... точнее — женщина, мама. Чтоб из мальчика вырос юноша, мужчина, отец, гражданин. Вот это — целевая установка.
А с чего она начинается? Да с рождения. «Ой, какая ты неопрятная, какая ты неряшливая...». Я всегда говорю, что воспитание — это насилие. Когда мне говорят, что воспитание — это что-то голубое, безоблачное, это — ложь. Воспитание — насилие, потому что в нем всегда заложено три момента императивных: должен, надо, обязан. И кто же с этим рождается от рождения?
Мы уже с младенчества говорим: надо, должен слушать маму-папу, обязан помогать, обязан там и так далее. Совершенно верно, слово «обязан» — оно будет последним в нашем словаре императивных позиций. «Надо» — первое, «должен» — второе, «обязан» — третье. А вот отсюда, от этих императивных позиций и идет позиция воспитания, которую каждая мама и папа знают.
И именно папа с мамой это знают. Потому что семья — это именно результат того, что они собрали, того, что они имеют. Это счастливый брак, это трудный брак, это горький брак — опираясь на это, конечно, мы будем учить подкладывать ту соломку, благодаря которой наш ребенок не должен упасть на булыжник и разбить себе все — душу, и сердце, и коленки, и ноги.
А поэтому мы с детства говорим... Мы не говорим о том, что девочка там то-то... — мы нажимаем на те ведущие позиции, которые значимы для ребенка. Что значимо для девчонки? Ну конечно, быть красивой. Ну конечно, иметь красивую прическу, нарядной быть — не потому, что это будущая модель на подиум, ни в коей мере. А потому что это значимо!
А отсюда что мы, из этого вектора, выводим? Опрятность, аккуратность, словарь, женственность... «Ну что ты таким грубым голосом говоришь? Ну какие грубые слова... Ну ты же девочка!», — мы же невольно это всегда говорим. «Ты же девочка» — то есть, мы формируем женский образ. «Ну какая злоба? Ты знаешь, злобная девочка или девушка похожа на Медузу Горгону — очень красивая, но с гадюками на голове». Поэтому мы формируем этот образ...
«Ты знаешь, я прошу тебя не просто помочь; я прошу тебя помочь, учась заботиться обо мне, потому что основа девичья — это забота». Это забота! Все пришли уставшие — и только мама встает к плите, готовит, моет, чтоб накормить всех уставших, и никто не спросил: «Мам, а ты устала?». А ей некогда уставать — она должна позаботиться о всех вас...
Поэтому первые навыки заботы — опять в девичьем возрасте, в маленьком возрасте, в дошкольном возрасте. Ну мы это позиционируем... Мы не ставим это как кирпич на душу ребенка — «будешь злая — замуж не выйдешь» и т.д. — избави Бог от таких слов! Никаких пророчеств! Никаких пророчеств быть не должно! Вот если ты такая — то то... Это самые страшные слова, которые можно услышать от матери...
Нет, всегда — прогноз на будущее, что сейчас заложили — «вот видишь, какая ты молодец!». Может, это и помощь-то была один раз в неделю, и то — так сказать, с увещеваниями и прочими... Но — «Ты помогла — какая ты молодец, умеешь и дома такой порядок содержать. Какая же ты...». Да, я хвалю за всякое маленькое дельце, которое ляжет в основу будущей жены, хозяйки.
Но самое главное — не хозяйка в жене важна. А самое главное, важны в девочке такие качества, как внимание, чуткость. Внимание и чуткость — что они рождают? Они рождают заботу! Забота рождает жертвенность...
Увидеть, какая мама, увидеть, какие руки... Тысячу раз, всегда говорю: не научили этому с детства — некогда, незачем? Вот это наше «некогда» и «незачем» — оно потом для нас, для семьи нашей ляжет дорогой ценой. Дорогой ценой! Так и будет некогда увидеть, заметить, пожертвовать... «Ты знаешь, я тоже не пойду — ты приболел, я посижу с тобой»... Вот этим моментам мы начинаем учить с детства.
А мальчишек? А мальчишкам уже в 5 лет мы говорим: «Ты главный по ответственности». Мы не перегружаем степенью ответственности. Мы говорим «главный в выборе решений». Девочку нельзя не то что бить — к ней прикасаться нельзя! Вот помогать — можно и должно. «Ты же мальчишка, ты главный, у нее нет таких сил».
А вот толкнуть девочку — нельзя. «А вдруг в дальнейшем эта болячка как-то выступит? Понимаешь, и это мы будем виноваты в этом»... Мы всю степень ответственности за будущее девочки, девушки, матери уже в 5 лет закладываем. «Ты должен заботиться — чтобы в лужу не встала ногами, и так далее... А ты сам ее в лужу толкаешь»...
Вот казалось бы, такие бытовые вещи, которые повседневные, постоянные — но мы их не видим, мы их не замечаем... Но вот тогда из сына вырастает свин, который видит только себя... Где путь к сердцу мужчины лежит через ближайшую Кострому... Накормили — сразу увидел, какая жена...
Поэтому воспитание матери, отца на опыте своей семьи, на опыте своей радости или страданий ложится в основу воспитания — что мы заложим в детях...
А. Леонтьева:
— С вами Анна Леонтьева, мы говорим о семье с Татьяной Воробьевой — заслуженным педагогом, психологом высшей категории. Не уходите от нас, вернемся через минуту.
А. Леонтьева:
— Сегодня с вами в студии — Анна Леонтьева, и у нас в гостях — Татьяна Воробьева, наш любимый герой, заслуженный педагог, психолог высшей категории.
Татьяночка, вот я хочу успеть задать еще какие-нибудь неудобные вопросы. И один из этих неудобных вопросов... Вот Вы очень хорошо рассказали про воспитание... Это не очень, опять же, популярная тема — такое вот, как сейчас сказали бы, гендерное воспитание...
Т. Воробьева:
— Это не гендерное воспитание, ни в коей мере — оно не имеет отношения к нашему менталитету...
А. Леонтьева:
— Я немножко с иронией сказала это слово...
Т. Воробьева:
— Я понимаю...
А. Леонтьева:
— Потому что сейчас просто это слово звучит очень часто. И мы слышим его от наших детей, к сожалению, подростков, которые, ну... стремятся к равноправию там полов и вот это все... Но вопрос у меня немножко другой, и прямо вот очень хочется его задать.
Мы начали с того, что я рассказала, что наша юность была достаточно бурной, у многих из нас...
Т. Воробьева:
— Такой, какой была...
А. Леонтьева:
— Такой, какой была, вот... Но мы все, кто пришел к вере — мы все мечтали о том, что наши дети вырастут, и первый поцелуй, как говорит один мой знакомый батюшка — под венцом. А они живут так, как живут дети в современном мире... Вот вопрос, наверное, нужно ли, можем ли мы, имеем ли мы право как бы прийти к ним и сказать: «Ребята, все, мы очень православные, вы живете там в гражданском браке — давайте быстренько под венец». Ну, я примерно представляю их реакцию. Ну а что Вы скажете на эту тему?
Т. Воробьева:
— Вопрос сложный. Но в этом вопросе очень важно быть любящим человеком. И верующим человеком. Что значит верующим человеком? Это знать, что путь каждого Богом проставлен. И поэтому всякая догматика, всякие принципы — они очень тяжелые, тяжеловесные, они отталкивают. Они отталкивают...
Никто из родителей не хочет своим детям плохого. Никто не скажет: «Живите в блуде». И каждая мать верующая — она будет проживать это очень сильно, она будет молиться глубоко. И не кажется вам, что в этом тоже есть определенный промысел Божий? Нас, родителей, расшевелить, сделать наши души более тонкими, научиться молиться за своих детей — просто и глубоко...
И постоянно. Дабы наши дети пришли к тем же духовным понятиям, которые мы с вами сейчас имеем. Мы же не имели их в юности, к сожалению. Это не оправдание нам, это не оправдание. Это понимание, что каждому из нас достается свое время жизни. Мы появились в том месте и в тот час, в котором мы появились, по воле Божией. Важно — еще раз подчеркиваю — важно, как мы выйдем.
А любовь Божья к человеку безгранична. Наша задача — любить наших детей. Не с позиции потакания, а с позиции любви духовной. Я хочу, чтоб мой сын пришел ко спасению, а не к гибели. Чтоб пришел сам ко спасению, и привел детей своих — вот что мы хотим. Плохое ли это желание? Это высшее желание, которое должны испытывать мать и отец. Спаси, сохрани и помилуй...
А вот как наши дети... Мы не учим их блуду, мы не говорим им смотреть мерзкие передачи — наоборот, мы держим руку на пульсе. В грязь не лезь, и так далее — в грязь душевную не лезь, растлевающую — мы об этом говорим. Я хочу об этом всем сказать...
Да, православная мать будет очень страдать, если что-то случится нецеломудренное, что-то случится уже в сегодняшних ее понятиях недопустимое. Но только мы забываем самое главное. Что Бог — это любовь. Что Бог — это любовь! И Он принимает все наше несовершенное, чтобы сделать это совершенным.
Сила Божия — в немощи. Это не значит, что в грехе — нет. Это когда мы, родители, осознаем, что с нашими детьми, и молимся за наших детей просто и горячо, уповая на волю Божью. Ведь что такое вера? Если мы вспомним апостола Павла, его послание к Евреям, по-моему, это 11 глава: вера — это исполнение ожидаемого и упование на Невидимого... Вот и все! Вот и все...
Нам дано правильное душевное устроение — что мы несовершенны, и наши дети несовершенны, но — помоги! Помощь и исправление — только от Бога. От нас — направленность нашей души: я хочу быть другой, я хочу, чтобы мои дети были другими — вот это самое главное.
Когда мне, часто родители... В этом году у меня было много таких очень серьезных трагедий по консультациям, которые приходилось разбирать. Позвонила замечательная мама, глубоко верующая мама, и она стала говорить о том, что какой у них хороший ребенок : вот он и на клиросе, вот он и там, ну просто вот — иже херувимы, и два крыла за плечами... И когда мы говорим о такой суперхорошести детей, мне всегда становится страшно.
Во-первых, нельзя об этом говорить. Потому что в этом заложено уже начало... уже начало того, что плохо. Кому-то вы сказали, какой ваш сын, с каким придыханием, знаете — а у кого-то простой сын: и озорник, и прочее, и двоечник, может быть... И думает эта мать: а мой-то — такой-сякой! Приходит и говорит: вот, Иванов хороший, а ты какой?
Что происходит и с матерью, и с ребенком? Чувство ревности; чувство истязания своего ребенка — «а ты не такой», «вот у тебя есть пример»... А это — не пример! Этот мальчик — не пример для вашего ребенка! У него другие примеры, которых вы пока еще не ведаете, но увидите по результатам. Это первое.
Второе — ваше самодовольство «хорошим ребенком». Вот он такой хороший — он и учится отлично, он и на клиросе поет, он и в алтаре даже служит — ну что вы, все, пора брать и нимб одевать, святой! А вы — родители святого! Как страшно... Что же происходит потом? А потом происходит полное обрушение! Полное обрушение...
Он влюбляется в девочку — а девочка влюбляется в друга. И закипают все страсти юности! Ну ладно бы они закипали в слезах, в ревности, может быть, даже в мордобое — все это можно допустить. Оно закипает в грязном пасквиле клеветы, мерзости...
А. Леонтьева:
— Это реальная история, что Вы рассказываете?
Т. Воробьева:
— Я рассказываю только реальные истории, их выдумать нельзя... Такая мерзость! Но мама об этом не говорит мне. Она говорит, что вот там вот появилась его запись, адресованная юноше и девушке... Мне они не прислали эту запись. Запись мне прислал другой человек. Когда я ее прочитаю, мне станет плохо — омерзительно плохо! Мне — взрослому человеку, прожившему жизнь...
Это будет не ревность — это будет... В конце он пишет: «Вы все — лицемеры. И я с вами лицемерил. Теперь я такой. Теперь я другой»... И вот этот прорыв...
А. Леонтьева:
— Кому он это пишет?
Т. Воробьева:
— Он пишет девушке, он пишет юноше, он пишет это всему классу — это становится достоянием всего класса...
А. Леонтьева:
— В чем корень вот этого всего — он не прожил какие-то свои ошибки, что это такое?
Т. Воробьева:
— Корень здесь другой — что мы, родители, проживаем самодовольные, самодостаточные, но не подготавливающие ребенка к тому, что есть жизнь. Мы хвалим нашего сына, мы гордимся нашим сыном, мы рассказываем о его успехах — забывая о том, что это простой человек, со всеми своими страстями, немощами...
А нам бы — готовить сына к тому: «Никогда не хвастайся, что ты в алтаре». Я вспоминаю покойного любимого батюшку, отца Дмитрия Смирнова, который всегда говорил: «Я против того, чтобы дети были в алтаре». Это огромное испытание для самолюбия ребенка, огромное испытание! Вот он вошел — он уже святой! Он вышел из алтаря — как он выходит, как он смотрит, как он несет свечу... Там нет простоты — там уже идет театр одного актера, он себя выносит. Он уже спускается с амвона так, как будто это как минимум архиерей спустился — смотрите, и вы это все увидите...
И беда в том, что мы превознесли! И первая ситуация, с которой столкнулся ребенок — нелюбви к нему — и оказалось, что душа-то больна: злобой, ревностью, нетерпимостью — «я же святой»... И этот культ мы создавали — мы создавали, родители. Вместо того, чтобы говорить об огромной ответственности, которую «ты несешь, сын — ты вошел в алтарь — это огромная ответственность, не надо об этом никому говорить. Это батюшки благословение, и прочее — а ты это несешь как свою заслугу».
Вот эта заслуга затмила юное сердечко, не позволила ему просто быть простым — любящим, влюбленным, ревнующим. Не позволила просто поплакать, просто пострадать. Да — посердиться, позлиться; поговорить с мамой... Нет — он настолько на высоте, и как это его не выбрали? Вот момент перекошенного нашего самодовольного воспитания.
Бояться как огня превозношения над кем-либо! И чем-либо. Все в свое время. Двоечник, который сегодня двоечник, после 15 или после становится отличником и аспирантом; а ты становишься... так — закончил бакалавр, до магистерской даже не дошел по сегодняшней системе... А этот «двоечник» дошел до конца.
Поэтому очень важный момент — что закладываем. Не «пупизм», не достоинство, как я сказала, а состояние — быть настоящим, а не кажущимся. Переживать горе по-мужски, уметь снести удар. Ревность? Стань... не лучше, но — достигни того, что действительно на тебя заставит посмотреть всех. Не с позиции гордыни, а с позиции твоей воли, работоспособности, твоего мужского начала, силы духа. Вот это будет действительно — уметь нести удар...
А. Леонтьева:
— Я хотела также поднять такую тему... Вы рассказали в начале, как воспитывать маленьких детей, да — в мальчиках ответственность, в девочках женственность... Но это все, опять же, к сожалению — темы весьма не популярные в современном мире, потому что есть такая тенденция уравнивания, да, мальчиков и девочек. И часто я вижу, что девочки, вот например... Ну, мы опускаем все, что вот «первый поцелуй под венцом», да...
Ну вот жених и невеста, пара... Гел-френд и бой-френд — не очень мне нравятся эти слова, мне почему-то нравится называть мальчика жених, девочку — невеста, если они уже встречаются. Потому что они оба, наверное, все-таки имеют в виду что-то большее...
Т. Воробьева:
— Ну, жених и невеста — это уже... Вообще в православии есть еще и чин обручения, между прочим — когда они становятся женихом и невестой. Они не муж еще и жена, но чин обручения такой есть в православии... Конечно, есть...
А. Леонтьева:
— Да, хотя бы вот да — вот это помолвка называется... колечко друг другу подарить...
Т. Воробьева:
— Ну, помолвка или чин обручения — когда кольцами... колечки — еще не венчальные кольца, но — когда обмениваются кольцами, они становятся женихом и невестой, действительно...
А. Леонтьева:
— Да, это чудесно. Я вот это запомнила — претворю это в жизнь...
А. Леонтьева:
— Напомню, что с нами — Татьяна Воробьева, заслуженный педагог, психолог высшей категории. Я хочу спросить другое. Вот сейчас современные женщины — они очень ценят свою независимость. И девочки тоже — девочки там подростки после 18 лет. Вот эта вот женская независимость — она правильная? Вот, например, не знаю как сказать... Девочка живет, у нее есть жених; но она от своего психолога знает, что она обязательно должна быть самодостаточной. Если ей плохо — он, конечно, ей поможет. Но это ресурс, который мне нужно беречь. В какой-то момент я должна уйти и проживать свою боль сама, потому что я независимая...
Т. Воробьева:
— Анечка, можно отвечу сразу на этот вопрос вот прям... Он тоже будет состоять из нескольких этапов ответов. Да, вот страшно мне слышать эти слова от психологов — мне просто страшно слышать. Ну, во-первых, к тому, что есть законы психофизиологии. Вот заметили, что первое в слове звучит? Психо-физиология. Сложносочиненное слово, правда, но впереди какое слово? Психос — душа...
А. Леонтьева:
— Душа... душе-физиология...
Т. Воробьева:
— Да, совершенно верно... Нет, корреляционная взаимосвязь. Взаимо-связь, взаимо-зависимость. Оказывается, физиологические процессы обусловлены психологическими процессами — чувством, разумом, волей. И если все это искажено и прочее — физиологические процессы тоже становятся искаженными. Чтоб никаких иллюзий — медицину отменить нельзя, физиологию отменить нельзя.
Совершенно верно, если ребенок воспитывается без участия матери — девочка — она в полноценной мере гормоны женские не выработает, если ее воспитывает мужчина. У нее скорее будет равность гормонов — так называемая амбивалентность между мужскими и женскими, она будет «оно».
Точно так же и мальчик, воспитанный мамой — он будет очень стараться, но ему будет очень трудно. В нем будут все равно гормоны не выше тех, которые должны быть...
Поэтому и существует Богом данная, действительно, возрастная периодизация. Вообще Господь так мудро создал человека, что можно только поражаться. И почему светские психологи этих вещей не знают — не знают, а поэтому и не говорят... Есть понятие возрастной периодизации. Есть понятие эпикризных сроков. Есть понятие сензитивного периода и периода ретардации. Что это такое?
А. Леонтьева:
— Какие слова-то... Как это относится к тому, что Вы сказали...
Т. Воробьева:
— Да, я сейчас скажу... Это очень серьезно относится... На первом году... Эпикризный срок — это результат после срока: вот год прошел — что мы достигли за год? Ребенок наш умеет ходить, умеет говорить — у него там 10 слов активном словаре, у него понятийная функция речи есть — то есть, он понимает внутренне многое, и так далее и тому подобное. Что мы говорим?
В эти сроки происходят очень важные кризисы. Видите, эпикриз, кризис — это обостренное состояние к концу года. Если заканчивается ваш биологический год — вы знаете, как трудно: мы начинаем то болеть, то еще что-то... Потом он начинается... А потом только мы входим в свой год.
Так вот что же такое возрастной эпикризный срок? Первый — он звучит в 3 года. Пубертатный — пубертат — половое развитие. В три года его быть не может? Конечно, нет. Конечно, нет — но это подготовительный этап к будущему физиологическому процессу собственного пубертата.
А чем же он характеризуется? Идентификацией себя по полу. Идентификацией уже в три года! Ты — мальчик! Это может делать и мама, без папы — и штанишки мужские, и игрушки — танки, пушки, и там мячики, и так далее, футбол, хоккей... Ну неважно, мама — ты мальчик, ты сыночек, ты там Колечка, ты Витечка — совершенно верно, и мальчишку спросить в три года, если ему эти вещи говорят — он говорит: «Я мальчик». Он не ошибается, он не назовет себя девочкой. Это три года.
Второй пубертатный кризис (второй!) — пять лет. Когда мы с вами затронули тему — это очень важная тема — в пять лет мы говорим мальчишке и девочке, какой должен быть мальчик... Помните, мы сказали — воспитание отсюда уже начинается — каким должен быть мальчишка. Мы даем подчас идеальный образ отца — даже если это не так — неважно. Вот папа — самый сильный, папа — самый главный, папа — самый умный...
Мы создаем не просто культ отца — мы создаем набор мужских качеств, каким ты должен быть: мужчина защищает родину, и так далее. Что это дает? Это опять дает, что мужские гормоны — потому что это эндокринный и гормональный кризис-то, вообще-то — поднимаются мужские гормоны над женскими. А что они обуславливают? Эмоционально-аффективную сферу по мужскому типу или по женскому типу! Это две разные сферы! Мышление, развитие мозга по мужскому типу, а не по женскому! И уже идет четкая дифференциация мужского начала и женского начала.
Дальше — семь лет. Прекраснейший кризис, прекраснейший! Один из самых важнейших пубертатных кризисов. В чем он заключается? В эмоционально-волевом контроле: я подчиняю себя тому, что надо, а не что я хочу. Лежит телефон — он мне так нужен, никого нет... Брать или не брать? Что воспитали, какие аргументы воспитали... «Нет — это чужая вещь, брать нельзя» или «возьму — никто не заметит». Здесь мы видим все, что мы с вами «навоспитывали» за эти семь лет.
Но уже видим — если мы правильно воспитали, то мы получаем четкий ответ: «я мальчик»... Вот девочку толкнули — как ты должен поступить? «Я должен подойти, отряхнуть, позаботиться»... Совершенно верно! Не пройти мимо, не посмеяться, не сфотографировать ее на камеру телефона — что сегодня сплошь и рядом идет... Не подличать... «Я должен, наоборот, защитить»... Что заложили — в 7 лет это уже проявляется как эмоционально-волевой контроль, в слове «должен», «обязан».
И, собственно, пубертат — у девочек от 9 там до 15, у мальчиков — от 13 и до 21 года. У мальчиков так долго идет формирование мужского начала. Опять гормоны... А если этого нет? Тогда гормоны недоразвиты! Вот отсюда — психофизиология. И тогда мужской ум — по женскому типу, тогда профессии выбираем женоподобные, тогда эмоции женоподобные, истероидные. И так далее и тому подобное...
Они есть еще такие театрализованные психопатии, понимаете, и так далее — истероидная психопатия, она этим проявляется. Вот весь он такой вот женственный, вот весь он такой вот... Я не называю имен, но иногда смотришь по телевидению — просто дурно становится: от манеры говорить и до манер... руки, жесты...
Пантомимический рисунок — это важнейший психофизиологический показатель мужского или женского начала. Психолог смотрит, как Вы вошли, как Вы идете, как Вы садитесь, как Вы представляетесь, какое выражение лица — это валиднейший психофизиологический тест...
А. Леонтьева:
— Валиднейший?
Т. Воробьева:
— Надежнейший, да... Поэтому мы и говорим: как это так оно стало? Нет, это наше непонимание, что из мальчика должен вырасти отрок, юноша, мужчина, отец, гражданин. Если мы этого не понимаем, если мы это стерли под какими-то соусами — это наша вина. Потому что самым страшным является то, что тот генофонд, который формируется у вашего сына, перейдет к его ребенку. И он уже будет все ближе к «оно»...
Не случайно то, что произошло на западе. Не случайно мы вдруг заговорили о гендерном воспитании. Да никогда в России это не звучало; и вдруг оно стало «инновационной позицией»! И мне с высокой трибуны говорят: «У нас есть еще психологи, которые не понимают инноваций гендерного воспитания, а вот фонд Сороса»... Люди добрые! Ты ведь когда-нибудь за это ответишь! За то, что ты пользовался фондом Сороса, разрушая менталитет своего генофонда, веками, веками созданный... Это преступление.
Поэтому — не «гендерное воспитание», а воспитание юноши и девушки, жены и мужа — вот это должно стоять так, как это называлось всегда в России — воспитание мужчины и женщины...
А. Леонтьева:
— Татьяночка, простите меня, пожалуйста, а вот можно в простоте все-таки сказать про женскую независимость...
Т. Воробьева:
— Ну, это мы вернулись к тому, что как изначально... По поводу женской независимости. Когда я овдовела, я вдруг поняла, что меня стало в два раза меньше. И я могу сказать только одно: это сиротство и пустота. Все разведенные женщины ищут нового брака. Ищут нового брака! Либо в компашки женские сбиваются — где, к сожалению, разговоры опять только о них — от которых мы ушли...
Никакой независимости, свободы нет. Свобода — она в вере. Я знаю, что надо делать; у меня не всегда это получится; но я знаю. Поэтому это совсем другая свобода. А независимость — какая в семье может быть независимость? Мы все друг от друга зависим. Ежели я пришла злая, я это зло повесила в воздухе — не подходите! Да, умный муж скажет: «Ладно, давай, успокойся, давай я тебе сейчас кофейку приготовлю, так сделаю...». Когда супруг приходит вот такой — мы тоже знаем, как поступить: «Давай, я сейчас накрою, иди помойся, успокойся...». Мы всегда зависим друг от друга!
Разве мы можем быть независимы, если наш ребенок пришел, пнул ногами портфель — в лучшем случае, и захлопнул дверь в свою комнату? Мы себе места не находим. Мы и так, мы и сяк, мы ищем пути, как подойти, как успокоить, как утешить... И как узнать, что случилось?
Ну, если ты такая независимая — чего ты так переживаешь-то? Ну и пускай — это его проблемы! Твоя проблема — читай, смотри там, в телефоне лазай и так далее... Нет. Независимость — это ложь. Это заведомая ложь. И каждый, кто говорит о своей независимости — особенно психологи — как правило, это люди очень зависимые. Зависимые от того, что у них — силиконовая спина, пусть не обижаются на меня мои коллеги... Силиконовая спина...
А. Леонтьева:
— А что это такое?
Т. Воробьева:
— Силиконовая спина — гибкая, гнущаяся, мягкая, удобная. Можно и так согнуть, и так — как клиенту хорошо... Когда мы думаем, как клиенту хорошо — мы должны думать о том, как не навредить. Как не привести к деформации души. Сказать то, что надо сказать — да, сказать корректно, деликатно; но моя задача — сказать! Ваша задача — принять или не принять... Но когда мы говорим о том, что независимая женщина должна быть, «мое пространство»...
Вчера на консультации были двое взрослых людей. Очень хорошие люди, с двумя детками, и так далее. Простые люди, вот простые люди... И вчера то, что я услышала в откровении супруга — я была поражена и обрадована.
До этого был звонок: «Татьяна Владимировна, вопрос очень серьезный: девочка-ученица хочет покончить жизнь самоубийством, и так далее — что мне делать, идти к родителям?». А я говорю: «Это действительно самоубийство?». «Ну нет...» — и присылает переписку. А переписка — ну ясно, что девочка увлеклась, и девочка просто шантажирует: и так она хочет, и так она хочет... Она просто издевается над этим взрослым человеком...
И он приезжает ко мне на консультацию, и я говорю: «Нет, Вы знаете, Вы должны...» — то, что я сказала ему, что он должен — это другой разговор. Мы с ним долго разговариваем, долго беседуем... И вдруг он заканчивает на том, что «у нас с супругой положения такие — мы стараемся не лезть в жизнь друг друга». Вот так! Вот так... Ну что ж — это ваше право, ваша свободная воля...
А. Леонтьева:
— А что значит не лезть в жизнь друг друга?
Т. Воробьева:
— «Ну, я стараюсь ей не рассказывать о своих переживаниях, и так далее»...
А. Леонтьева:
— А-а...
Т. Воробьева:
— Мотивы разные могут быть, здесь может быть — не волновать, есть разные переживания, и так далее... А может быть, другой мотив — зачем там все рассказывать, я привык так жить — сам в себе...
И когда он пришел после консультации — вот с его слов — я, говорит, «рассказал жене, впервые рассказал о том, что меня волновало, и о встрече вот с Татьяной Владимировной»... И она говорит: «Я тоже хочу пойти к ней».
И вот они пришли — два взрослых человека. Несомненно, это супружеская пара... И вот то признание, которое он сделал в этом маленьком кабинетике... Он сказал: «Я так благодарен! Я захотел рассказать своей жене о всех этих переживаниях — и она была так благодарна: «Как же так, и ты не рассказывал мне?» — «Я думал, тебе это...».
Я думал, мне казалось... Да вы начните говорить! Таким образом вы прорастаете в переживаниях друг за друга. Вы начинаете молиться друг за друга. Вы вместе встанете на молитву, чтобы помочь друг другу... Вы тогда уже — не рядом! Когда мы вот на этом уровне псевдонезависимости — мы в параллели живем, мы не проникаем в сердце и душу друг друга. Мы не знаем, действительно, тех уголочков, закоулочков — чем живет, от чего волнуется, что проживает, что переживает, как ему помочь...
Может быть, я не могу действенно помочь — но я помогу ему как супруга молитвой. Я помогу просто в это время вниманием. Я буду понимать, что происходит, а не гадать. Когда мы гадаем — мы злимся, мы сердимся, мы не понимаем: а может быть, у тебя кто-то другой завелся? Ну, дурацких разговоров будет сразу очень много...
Поэтому — что за независимость, какая независимость... Да, вопрос о том, что мне надо купить трусики, не должен касаться мужа — это понятно. Есть какая-то категория этических позиций, где не нужно все откровение. Не нужно откровение о женских болезнях — не надо этих откровений. Это особенность, так сказать, мужской психики — оно неполезно. То есть, есть понятие деликатности, корректности и такта. Никто об этом не говорит — эти вещи, они на уровне нашей души идут...
А все остальное — либо мы в параллели друг с другом и независимы, либо мы вместе, и мы — единый союз. Чтобы тогда мы почувствовали, как вот я сказала о вдовстве — что вот ты стал меньше на половинку. И Вы, Аня, наверняка это чувство знаете...
А. Леонтьева:
— Да, я знаю, потому что я тоже вдова и... да, половинка...
Т. Воробьева:
— Это сразу реально началась другая какая-то жизнь...
А. Леонтьева:
— Да...
Т. Воробьева:
— Другая... Сказать, что лучше — нет, не скажу. Ушла сила, ушла защита, ушло вот то плечо, когда ты могла повернуться и сказать: «Ну как ты думаешь, как мне поступить? Как ты считаешь?». Совершенно верно — когда он говорит: «Ты должна сделать так», — ну почему так? Тебе объяснят...
А в супружестве венчаном ты прекрасно понимаешь, что вот то, что он сказал — оно и правильное! Потом ты в этом убедишься, вляпавшись в свою «независимость», и ты скажешь: «Ой, ну как же ты прав — опять ты прав», и так далее...
Поэтому независимость — весьма опасная вещь. Это вещь волка-одиночки, или лисицы-одиночки. Семья предполагает «вместе» — вместе проживаем, вместе переживаем, вместе все делаем. Отдельно делаем только одно: когда папа воспитывает ребенка — меня нет, я не мешаю; когда я воспитываю ребенка — вопреки тому, что он сейчас там ругал — он мне тоже не мешает. У нас методы и приемы разные, а цель одна. А цель одна! И эта цель сто раз обсуждалась между нами...
Не обсуждая этого, мы так и будем как рак, щука и лебедь — тянуть каждый в какую сторону? Разрывать! А не воспитывать в единстве требований, в единстве целей, чтобы из наших детей выросли дети... те, которую нашу старость украсят, а не нашу старость зароют поскорее.
Поэтому это действительно единство... Как единства достигнуть, не обсуждая? Не обсуждая, что мне нравится — что мне не нравится, с чем я согласен — с чем не согласен, что я принимаю — что я не принимаю? Да, это не споры до крови; это понимание совместности. Мы должны все равно выработать единое супружеское мнение.
Почему супруги так похожи друг на друга с годами? Они похожи друг на друга! Они абсолютно разные с позиции эмоциональной сферы, но они едины в своем духовном и душевном порыве, проявлении... не в порыве — а в проявленности. Они едины — что близко одному, то понятно и другому; что один не принимает — то и второй тоже не будет принимать...
Вы сами знаете, даже друзья — они либо общие становятся семьи, либо... ну, подружка может быть одна — да, это нужно, наверное, поболтать, посплетничать о нашем, о женском, о чем не можем сказать мужу — а мы уже говорили, что есть вещи, которые являются прикровенными и не всегда нужны в откровении. Это женская мудрость, это женская деликатность, женская тактичность и так далее...
А во всем остальном — мы одно целое из двух половинок, созданное... Мы паззлы, которые должны войти, а не быть низложенными. Поэтому ни о какой независимости в супружестве речи быть не может... Тогда живите отдельно — выбирайте себе партнеров, как там вот принято — «попартнерили» и разошлись — ну, это ваше дело... Это ваше дело.
Когда придете к другому, что хотите иметь супругу, где «я все могу ей рассказать, и она все примет — и мои болячки, и мои страхи, и мое прочее...». Я боюсь не рассказать — я боюсь, что меня не поймут? А я не буду этого бояться! Я просто увижу реакцию и пойму: передо мной — родной мне человек, который все примет, все примет и будет подставлять плечо...
Или чужой человек, который брезгливо от меня отодвинется — ну вот тогда вопрос решен: все, что вызывает брезгливость, трусость — это не моя половинка... Я буду искать там, где я буду несвободен — бояться свободы... Это самое страшное, что может быть в супружеской жизни — свободен... Свободен ты без брака — будь свободен...
А. Леонтьева:
— Я напомню, что с вами была Анна Леонтьева, у нас в гостях — Татьяна Воробьева, заслуженный педагог, психолог высшей категории. Татьяночка, спасибо Вам огромное за этот разговор, полный абсолютно непопулярных в психологии тезисов — мы попытались...
Т. Воробьева:
— Да, да... Я давно поняла, что я непопулярна — я как ни прихожу к вам, все говорю непопулярные вещи...
А. Леонтьева:
— Спасибо огромное, и я надеюсь, но новых встреч! Всего доброго...
Т. Воробьева:
— Спасибо огромное за эту встречу! Вот Вы умеете, Аня, всегда построить беседу так, что все непопулярное вылезает на поверхность... И я надеюсь, для кого-то станет актуальным и значимым...
А. Леонтьева:
— Я в этом уверена! Спасибо...
Т. Воробьева:
— Благодарю...
Все выпуски программы Светлый вечер
