Поделиться
Сейчас, друзья, мы с вами вспомним удивительного человека, возможно, самого близкого друга Пушкина — его попечителя, издателя и многолетнего собеседника — Петра Александровича Плетнёва. Между прочим, это именно он, Пётр Плетнёв, первым назвал пушкинскую эпоху «Золотым веком нашей словесности».
Я начну с отрывка из некролога Плетнёву — пера просветителя и филолога, первого биографа Пушкина, историка и выпускника Царскосельского Лицея, издателя и педагога — Якова Карловича Грота.
Вот как бережно и точно Грот писал в 1866 году об усопшем коллеге:
«...В литературе Петр Плетнёв, по обилию своих личных воспоминаний, оставался связующим звеном между настоящим и другою, полною интереса эпохою, и те из писателей нового поколения, которые дорожили её преданиями, не бесплодно обращались к нему для пополнения своих сведений о прошлом.
Приближаясь уже к старости маститой, он, одаренный от природы крепким сложением, до последней болезни сохранял удивительную свежесть духа и тела; даже в наружном виде его не было заметно ничего старческого, пока не сокрушил его неожиданный недуг, положивший конец его веку на 74-м году от рождения...
Человек благоволения, по собственному выражению покойного, был идеалом его. И такой характер действительно проникал его возвышенную природу. Отрадны и поучительны были последние его минуты...» (конец цитаты).
И далее — о последних трогательных просьбах грешного раба Божьего Петра к Господу, о радости предсмертного святого причастия, о благословении детей и последних наставлениях им — любить и уважать мать... С грустью переправлял я в современную грамматику дореформенный текст этого некролога (в сети — лишь сканированное издание XIX века), — чтобы процитировать в сценарии программы.
А закончил Яков Грот своё поминание Петру Плетнёву (с которым дружил) — отрывком из стихотворения Державина «Счастливое семейство», причём, имя цитируемого поэта, наш учёный даже называть не стал, — мол и так всем всё ясно.
Кстати в державинских стихах отражался 127-й Псалом Давида, но опять же, в старину просвещённые люди считывали это мгновенно...
«Думая о Плетнёве, — писал Грот, — возобновляя в памяти его благородное, любящее и любви достойное существо, невольно припоминаешь и относишь к нему написанные как будто с мыслию о нем стихи поэта, которого он высоко ценил:
...Благословится от Сиона,
Благая снидут вся тому,
Кто слёз виновником и стона
В сей жизни не был никому;
Кто не вредит и не обидит,
И злом не воздает за зло:
Сыны сынов своих увидит
И в жизни всякое добро.
Мир в жизни сей и мир в дни оны,
В обители избранных душ,
Тебе, чувствительный, незлобный,
Благочестивый, добрый муж...»
Конец цитаты из некролога Якова Грота —Петру Плётнёву (с включением отрывка из стихотворения Гавриила Державина)... Вот оно как!
Однако мы хотели прочитать и собственные — скромные и проникновенные — стихи Петра Александровича Плетнёва, этого верного друга Пушкина, Дельвига и Гоголя, — их благодарного читателя и советчика (напомним, что «Евгений Онегин» посвящён именно Плетнёву):
За днем сбывая день в неведомом углу,
Люблю моей судьбы хранительную мглу.
Заброшенная жизнь, по воле провиденья,
Оплотом стала мне от бурного волненья.
Не праздно погубя беспечность и досуг,
Я вымерял уму законный действий круг:
Он тесен и закрыт; но в нём без искушенья
Кладу любимые мои напечатленья.
Лампада тёмная в безмолвии ночей
Так изливает свет чуть видимых лучей,
Но в недре тишины спокойно догорает
И тёмный свой предел до утра освещает.
Пётр Плетнёв, «Безвестность», 1827-й год.
Вспомнил ещё сейчас, что Пётр Александрович очень любил деревья и цветы. Однажды он даже обратился в стихах к Господу — о даровании благословенной судьбы садовника («...в пустынном уголке создав себе обитель»).
...Кстати, сад у них с женою, действительно, был славный.
Все выпуски программы Рифмы жизни
