
Гостем программы «Исторический час» был профессор МГУ, доктор исторических наук Андрей Андреев.
Разговор шел о судьбе и трудах христианского философа и публициста первой половины 19-го века Петра Яковлевича Чаадаева, о его стремительной, но неожиданно прервавшейся военной карьере, о знакомстве с Пушкиным, о критике и любви к России, а также о духовных поисках и взгляде на жизнь Русской Церкви.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Д. Володихин
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРАв эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Сегодня мы поговорим об одном мыслителе XIX века, который стал известен широкой публике по одному единственному своему произведению. Нельзя сказать, чтобы он написал всего одно произведение, это совершенно не так, но широкая известность к нему пришла по итогам ознакомления образованного класса с его письмом. Итак, в фокусе нашего внимания сегодня Петр Яковлевич Чаадаев. В гостях у нас доктор исторических наук, профессор исторического факультета МГУ Андрей Юрьевич Андреев. Здравствуйте!
А. Андреев
— Здравствуйте!
Д. Володихин
— Ну что же, по традиции мы выводим историческую фигуру на тропу портретирования, и, следовательно, нужна визитная карточка, буквально три-четыре фразы того, что в первую очередь надо знать о Чаадаеве, того, что в первую очередь должно всплывать в сознании, когда о нем заводят разговор.
А. Андреев
— Вопрос более сложный, чем кажется. Наверное, было бы правильно, если бы у Чаадаева на карточке было написано «христианский философ», по крайней мере, сам он так себя осознавал. Он действительно был философом и был оригинальным мыслителем, как вы правильно сказали. Однако в восприятии не столько даже русского общества, сколько последующей традиции и даже современного бытового сознания, вот того, что мы сейчас называем представлениями об истории, Чаадаев туда вошел как русофоб.
Д. Володихин
— Более того, на нем такая странная карточка, приклеенная через много лет после того, как он написал свое «Философическое письмо» — «ранний западник».
А. Андреев
— Нет, он, конечно, на западника не похож, а вот «русофоб» — это клеймо к нему очень прочно приклеилось, и трудно, конечно, будет его оторвать от его визитки. Здесь нужно сразу сказать несколько слов относительно того, что, действительно, Чаадаев в своих текстах ругает Россию, ругает страну, в которой живет. При этом Чаадаев, ругая эту страну, никогда не пытался ее покинуть. У него был опыт пребывания за границей, он вернулся в Россию, постоянно жил в Москве, и больше того, почти не покидал Басманной улицы, поэтому еще одного его знаменитое прозвище — это «басманный философ», он жил на Старой Басманной, и он похоронен в Донском монастыре, как православный человек, даже сохранилось надгробное слово священника, который исповедовал Чаадаева перед смертью, который говорил о нем добрые слова, то есть он православный христианин, при всех его кажущихся, как мы будем сейчас говорить, симпатиях к христианскому западу, он остается христианином восточного обряда, православного, он остается русским человеком, и поэтому я бы сказал, что он остается патриотом.
Д. Володихин
— Получается странное словосочетание, может быть, оно прозвучит анекдотично, тем не менее: русский, который не любил русских, но любил русских.
А. Андреев
— Да, патриот-русофоб, что-то в этом не складывается, правда?
Д. Володихин
— Ну что ж, давайте копнем поглубже.
А. Андреев
— Да, я сейчас просто хочу объяснить, на мой взгляд, это все еще относится к введению: просто есть два типа любви к Родине, а может быть, их больше, но очевидно, что Родиной можно восхищаться, умиляться, смотреть на красоту ее природы, на березки, на леса, на озера...
Д. Володихин
— Да, а можно на то, как на надраен кирзовый сапог тоже.
А. Андреев
— Да, можно смотреть и ужасаться чему-то вокруг, и в нашей передаче, я думаю, мы сможем объяснить, почему взгляд Чаадаева был направлен именно на это, что заставило его увидеть какое-то количество безобразия вокруг себя и, можно сказать, закричать, потому что его тексты — это, конечно, такой крик души, на самом деле, он же писал их безадресно, он писал их для самого себя, мы еще об этом будем говорить, у него не было первичной задачи их публиковать, у него не было задачи прославиться тем более этими текстами, но он хотел высказать свое ощущение от Родины, и в этом, конечно, тоже есть некоторый акт патриотизма, на мой взгляд.
Д. Володихин
— Ну что ж, как минимум, этот человек робостью не отличался. Давайте пойдем последовательно, с его детства и в особенности юношеских лет, мы здесь два университетских профессора, и то, что Чаадаев был накрепко связан с университетом, это делает его для нас несколько ближе.
А. Андреев
— Это так, Чаадаев — москвич, и он персонаж грибоедовской Москвы, давайте сразу вспомним, что одна из версий очень тесно связывает Чаадаева и Чацкого, версия построена на созвучии и даже на одном и том же корне фамилии героя «Горя от ума» и нашего героя, потому что Чаадаев, хоть и писался с двумя буквами «а», но мы прекрасно знаем из того же стихотворения Пушкина, что он произносился с одной буквой «а», ну как, собственно, и мы произносим: «Чадаев» просто, без всякого удвоения. Значит, корень у него «Чад», и тот же самый корень фамилии Чацкий, если ее написать не через «ц», а через «дс», как это изначально писалось в черновиках «Горя от ума», там была фамилия «Чадский», таким образом, Чацкий и Чаадаев — это просто одна и та же фамилия с одним и тем же корнем. Итак, это персонаж грибоедовской Москвы, и больше того, лично знаком был с Грибоедовым и с многими людьми в их окружении, он жил, воспитывался в богатом доме в центре нашей столицы на Кузнецком мосту, это был дом князей Щербатовых. Дело в том, что его отец служил, его мать рано умерла, и воспитывала его тетка, а тетка была замужем за князем Щербатовым. Анна Михайловна Щербатова была та, кто заботилась о Петре Яковлевиче и его брате Михаиле Яковлевиче, их вместе воспитывали, они почти погодки были.
Д. Володихин
— Но, тем не менее, Чаадаевы — это ведь достаточно старинный род, это вот дворяне не из числа новоделов.
А. Андреев
— Безусловно, ну как, собственно, и Пушкин, мы же помним, Александр Сергеевич тоже подчеркивал, что его род далеко не последний в истории России.
Д. Володихин
— Пушкины-то — это вообще боярский род.
А. Андреев
— Да, боярский род. Так что, конечно, Чаадаевы не последние из российских дворян, но надо понимать, что князья Щербатовы — это не просто Рюриковичи, это еще и богатейшая фамилия, у них целый дворец в центре Москвы, подчеркну, а сам его дядя, Дмитрий Михайлович Щербатов, учился в юности в Кёнигсбергском университете. Правда, как известно, Чаадаев любил всем рассказывать, что за все время обучения его дядя так и не обнаружил в этом университете Канта. Ну, просто так получилось, учился там сколько-то лет, но так Канта и не заметил.
Д. Володихин
— Ну не ходил Кант по коридорам, по которым ходил дядя.
А. Андреев
— Да, не пересекались они. А вот Чаадаев тянулся к учености, и ему повезло с эпохой, потому что, когда он вырос и вошел в те лета, когда ему можно было уже заниматься наукой, Московский университет заблистал, это была эпоха реформ прекрасных. Мне кажется, мы об этом делали передачу: реформы, связанные с именем Михаила Никитича Муравьева, а это отец Никиты Муравьева и одновременно один из воспитателей Александра I, который пригласил в Московский университет целую плеяду замечательных немецких ученых, в том числе шестерых гетингенцев и других представителей немецкой науки, и среди них, конечно, Чаадаева привлекали философы. И вот его любимым профессором был как раз гетингенец Иоганн Феофил Бу́ле, он действительно был оригинальным мыслительным философом, наверное, одним из самых ярких представителей именно той новой немецкой философии, которая начинает развиваться после Канта в Германии.
Д. Володихин
— Ну, давайте уточним хронологию. Когда Чаадаев оказался в стенах университета?
А. Андреев
— Это было примерно с 1807 или 1808 года и фактически до начала Отечественной войны, то есть он собирался поступать в полк, это уже канун Отечественной войны 12-го года.
Д. Володихин
— А на каком факультете он брал курс?
А. Андреев
— Это правильный вопрос. Тогда все студенты, включая и будущих декабристов, того же Никиты Муравьевы, Якушкина, Грибоедова, слушали профессоров по своему выбору. И мы видим, а у нас, к счастью, есть эта запись лекции, которую посещал Чадаев, что это профессора разных факультетов, он слушал курсы и по математике, и по правоведению, и по философии, и по литературе, а все это разные факультеты. То есть, если хотите, он учился сразу на трех факультетах одновременно, но так невозможно, просто его интересы широкие, ну и потом, ему хотелось составить определенный круг наук для себя.
Д. Володихин
— Но как можно тогда завершить образование, получив какой-то документ?
А. Андреев
-Так не было же такого. В том-то и дело, что в ту эпоху, как в Геттингене, так и в Московском университете, не было понятия «университетский диплом», не было понятия «обязательный экзамен», студенты ходили на лекции, и если им нужно было, они брали свидетельство о прослушанных курсах лекций. Только если они хотели подвергнуться испытанию на степень кандидата, что давало им 12-й класс по Табели о рангах, вот тогда они сдавали экзамен по конкретному факультету. Если же они не хотели иметь этот чин кандидата или надеялись его получить через армию, скажем, то им достаточно было просто уйти из университета со свидетельством о прослушанных лекциях, лекции могли быть любые. Вот и все.
Д. Володихин
— Видимо, Петр Яковлевич не стремился к 12-му классу.
А. Андреев
— Он его получил очень быстро на армейской службе, это же как раз особенность дворянства — все они очень быстро продвигаются по чинам, когда поступают в офицеры.
Д. Володихин
— Ну что ж, я так понимаю, что 1811-1812 годы — это время, когда он постучался в армейскую дверь?
А. Андреев
— Да, и между прочим, Буле, они тогда с расставались, Буле в тот момент переехал в Тверь, он стал библиотекарем великой княгини Екатерины Павловны, небезызвестной тоже в нашей истории, и вот в Твери они встретились как раз, когда Чаадаев из Москвы переезжал в Петербург на службу, и Буле решил в последний раз попробовать отговорить Чаадаева — «не ходите на военную службу, господа, вы не знаете, какая она трудная». Но Чаадаев хотел быть на военной службе, он уже к тому моменту выработал в себе определенную вот эту, трудно для нас понимаемую, уловимую культуру русского дворянства, о которой прекрасно писал Юрий Михайлович Лотман, то есть быть лучшим во всем, культивировать свою честь, культивировать любовь к прекрасному, к наукам. Короче говоря, это такой вот идеальный онегинский тип, только без тех недостатков, которые Онегину присущи, потому что у Чаадаев, чем бы ни занимался, он это делал лучше всех. Ещё в Москве он стал лучшим танцовщиком — можете себе представить, будущий философ танцует лучше, чем профессиональный танцовщик. Дальше — он сам переписывался с французскими книгопродавцами, у него были все новейшие книги из Парижа, он их сам заказывал — благо, деньги дяди позволяли это делать. Никто в Москве лично не переписывался с книгоиздателями из Парижа, у Чаадаева всё это было. Был даже специальный кружок такой, где состояли Чаадаев, Грибоедов, Якушкин, брат Чаадаева, они обсуждали только вышедшие книги по новейшей философии. И вот после всего такого ему захотелось на военную службу, потому что — ну, это красиво.
Д. Володихин
— Долг.
А. Андреев
— Это, во-первых, долг, но, во-вторых, это мундир.
Д. Володихин
— Честь?
А. Андреев
— Нет-нет, мундир — это очень важно, честь — это одно из качеств, которые прилагаются к мундиру, но главное — это мундир, вспомните опять «Горе от ума», там: «Мундир! Один мундир! Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?», — Чацкий там говорит, что он сам хотел бы быть военным. Мундир — это очень важно в русском обществе. Вот у Лотмана это прекрасно написано, мундир действительно делает тебя некоторой знаковой фигурой.
Д. Володихин
— Ну хорошо, но он не мог начать с высоких чинов.
А. Андреев
— Нет, конечно. Он поступает в Семеновский полк, потому что это его родовой полк, там служили прежние поколения его семьи, и в Семеновском полку он довольно быстро поднимается по офицерским чинам, он становится поручиком, и уже в этом чине, если не ошибаюсь...
Д. Володихин
— Притом он лейб-гвардии поручик.
А. Андреев
— Конечно, плюс два чина сразу, поэтому ему не было смысла гоняться за 12-м классом, сами понимаете.
Д. Володихин
— Плюс два чина при переводе в армейские полки. Да, ну зачем ему в армию, когда он гвардеец?
А. Андреев
— У него было всё самое лучшее, давайте поймём, что это такая эпоха, и личный характер Чаадаева — быть везде во всём лучшим, быть первым и показывать, каким может быть блестящий русский офицер, дворянин и так далее. Так вот, когда начинается война, он вместе с гвардией проходит всю кампанию, как мы с вами знаем, гвардия не участвует в самых кровопролитных стычках 12-го года. Гвардия, например, присутствует в Бородино, Чаадаев — участник Бородинской битвы, но гвардейские полки оба — и Преображенский и Семеновский, — стоят в резерве.
Д. Володихин
— Ну, другие гвардейские полки участвовали, конечно, в сражении, а Семеновский — нет.
А. Андреев
-Да, Семеновский не участвовал, и поэтому, по сути, вот такое, не то что первое, а серьёзное уже испытание для Чаадаева, как для воина, как для защитника, становится, конечно, в эпоху заграничных походов, где он участник самого тяжёлого, самого, наверное, страшного для гвардии сражения, но самого важного и решающего во всей кампании 13-го года — сражения при Ку́льме.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, мы продолжим разговор о заграничном походе русской армии, а сейчас мне хотелось бы напомнить вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРАв эфире передача «Исторический час», мы беседуем о Петре Яковлевиче Чаадаеве с Андреем Юрьевичем Андреевым, профессором Московского университета, и мы продолжаем сейчас разговор о военной карьере Чаадаева, которая в какой-то степени была почвой и трамплином для его «Философических размышлений», но совсем не с той стороны, с которой он сам предполагал.
А. Андреев
— Да, я ещё раз подчеркну важность сражения при Кульме: кроме того, что она переломила весь ход кампании, это стоило огромных жертв гвардейским полкам, которые, можно сказать, как русские Фермопилы были, они смогли удержать корпус Вандама, который был послан на перехват Русской армии, спускавшейся с высот, и должен был, таким образом, внизу встретить Русскую армию, и даже была угроза Александру I попасть в плен. И вот в этот момент против корпуса Вандама выступила гвардия, были огромные потери, друг Чаадаева, человек, который оставил нам дневники замечательные — Александр Чичерин, причём дневники с рисунками, он погибает при Кульме, то есть у нас есть просто свидетельство того, что ближайшее окружение Чаадаева, люди из него погибают.
Д. Володихин
— Но там был ещё определённый символ: Вандам среди полководцев Наполеона — это, можно сказать, притча во языцех, не то чтобы он отмечен великими талантами, но храбрец, конечно, притом — ультрареволюционер, то есть дитя революции, и он склонен к жестокости, к грабежу, насилию, то есть человек весьма скверного и порочного нрава. В какой-то степени для русских войск важно было не только решить боевую задачу, а, условно говоря, усмирить мерзавца.
А. Андреев
— Ну, и это тоже, но под угрозой был сам Александр I, то есть они спасли императора, они спасли страну, они спасли честь государя, и всё это было очень важно для Чаадаева, он, с одной стороны, увидел смерть, и смерть в своём ближайшем окружении, а, с другой стороны, почти сразу же, в это же время он увидел и другую жизнь, ибо вот этой новой летне-осенней кампании предшествовало длительное перемирие, оно длилось три месяца, с мая по середину июля, в это время Чаадаев жил в Силезии, и вот эти впечатления от, казалось бы, с нашей точки зрения, такой обычной восточноевропейской деревушки для Чаадаева тоже очень много значили. Он, привыкший наблюдать быт русского крепостного права, не только он — все декабристы, Чаадаев окружён декабристами, и он, привыкший наблюдать одну картину крепостного права, которая, собственно, декабристов всегда так ужасала и мобилизовала на их мысли, он наблюдает совершенно другую европейскую деревню, в которой давно уже нет крепостного права, в которой крестьяне живут собственным трудом, в котором они, если не богаты, то, по крайней мере, живут в довольстве. И вот к этим картинам он часто возвращался.
Д. Володихин
— Ну, правда, 1813 год, да и 1814-й — это эпоха Европы сильно разорённой, просто война несколько раз прокатывалась по ней в одну сторону, в другую, и это вот не та Европа, пышущая хлебом и серебром, какая была в XVIII веке.
А. Андреев
— Безусловно. Я бы сказал, что и Силезия — это не самая блестящая часть Европы, но, тем не менее, Чаадаеву достаточно было посмотреть на то, как живут крестьяне в Силезии, чтобы уже сделать определённые выводы о жизни Европы и отличии её жизни от того, что он видел в России, но ведь это не один Чаадаев, это свойственно было всему поколению декабристов. Давайте сейчас быстренько представим дальнейшую карьеру Чаадаева, которая неотделима от его времени, он человек Александровского времени, Пушкинского времени, он один из декабристов. Он, кстати, входил в тайное общество, но не очень, видимо, там был активен, тем не менее он один из своего поколения.
Д. Володихин
— Очевидно, его больше прельщали разговоры, обсуждения, развитие мыслей, чем пули и картечь.
А. Андреев
— Да, но в этом он был не одинок среди декабристов. Декабристы, как известно, приходили на бал и не снимали шпаг, подчёркивая, что они пришли на бал разговаривать, это самые известные цитаты из работы Лотмана, чем приводили, конечно, барышень местных просто в изумление и в ужас: да как же так? Такие блестящие танцовщики, Чаадаев прекрасно танцевал, прекрасно держался, у него был красивейший мундир, и при этом он приходил на бал разговаривать о важных вещах, о политике, можно сказать. Так вот, вернувшись в Россию, и среди этих разговоров о политике, Чаадаев не упускает дальнейшей возможности продвигаться вверх, у него идёт очень успешная карьера. Он несколько раз меняет свой полк, потом разные биографы будут говорить немножко с иронией, что он выбирал тот полк, в котором мундир был самым красивым, в конечном счёте он будет гусаром, то есть он сменит Семеновский полк на Гусарский полк, и именно как гусару, к нему будет обращаться Пушкин в своих посланиях. Для Пушкина Чаадаев был чуть ли не идеалом человека вообще, вот если мы почитаем эти послания ранние пушкинские, там всё, что самого лучшего Пушкин себе представлял, каким должен выглядеть русский юноша, всё это есть в образе Чаадаева. Конечно, Чаадаев, давайте говорить по-русски — задавался, конечно, он был зазнайка, наверное, это чувствовалось в общении с ним, но он где-то отчасти и знал себе цену, то есть он действительно понимал, что много знает, много умеет. Короче говоря, это неизбежно вело его на самые верхи государственной карьеры. И давайте ещё раз вспомним сейчас Чацкого, ибо «Татьяна Юрьевна рассказывала что-то, из Петербурга воротясь, с министрами про вашу связь. Потом разрыв...» А Грибоедов это пишет уже после отставки Чаадаева, замечу. Если говорить, что Чацкий — это Чаадаев, это очень похоже на взлёт чаадаевской карьеры, который намечался.
Д. Володихин
— Но пока до отставки далеко, он дошёл до Парижа?
А. Андреев
— Он уже вернулся из Парижа, то есть Пушкин его увидел уже в Царском селе. Конечно, он был в Париже, и потом вместе с гвардией он вернулся в Петербург, и они оставались в Царском селе как раз в те годы, когда Пушкин там учился в лицее.
Д. Володихин
— Но в каком чине он вернулся, и в каком чине Пушкин его увидел? Как далеко забрался Чаадаев?
А. Андреев
— В отставку он ушёл в чине ротмистра.
Д. Володихин
— Причём гвардии ротмистра.
А. Андреев
-Да, это достаточно высокий чин.
Д. Володихин
— Ну что ж, а теперь давайте доберемся до того, что с ним произошло, и почему он, вернувшись живым-невредимым из Европы, повидав его и постепенно возрастая в чинах, тем не менее отринул государственную службу.
А. Андреев
— Так вот, это-то и есть самое интересное в его карьере и, может быть, самое важное в принципе в его биографии. Он, имея все необходимые способности, познания и сам страстно желая служить Отечеству, попадает в такую ситуацию, которая самым трагическим образом лишает его возможности служить Отечеству. Это, видимо, чисто личная история, и мы до конца ее не понимаем, многое из того, что я буду говорить, это интерпретации и догадки историков, но мы знаем несколько основных вещей. Итак, во-первых, Чаадаев был адъютантом командующего гвардейским корпусом генерала-лейтенанта Васильчикова, то есть это уже высокий чин, и мог расти дальше, как вы понимаете, он мог запросто стать полковником спустя какое-то время. Но, как человеку честолюбивый и самонадеянному, ему этого было мало, он хотел сразу прыгнуть куда-то выше. И вот очень странный появился повод, которым Чаадаев воспользовался, хотя мог бы не воспользоваться, этим поводом стало волнение в Семеновском, его родном полку, где он служил. Это октябрь, с 16 по 18 октября 1820 года, восстание, которое происходило на фоне европейских революций, за которыми Александр I видел общий европейский заговор, заговор карбонариев или других членов тайных обществ. Ну, в России, соответственно, с его точки зрения должны были бы быть декабристы, и он знал об этих декабристах, и мог придумывать себе, что это тоже часть общеевропейского заговора. Самое интересное, мы-то сейчас, как историки, твердо знаем, что Семеновский бунт никакого отношения к декабристам не имел, что это было чисто солдатское возмущение, мы знаем, почему и как оно возникло, и что сами декабристы пытались как раз урезонивать солдат, они пытались своим авторитетом их удержать в казармах, но солдаты выступили против своего полковника, и вот нужно было обсудить, рассказать об этой истории государю, как если бы это рассказывал командующий гвардейским корпусом. Но сам Васильчиков не поедет к государю, самое важное, что государь находится за границей, на конгрессе Священного союза в Троппау. Значит, Васильчиков не может туда поехать, и Чаадаев вызывается поехать самому в Троппау и от имени командующего корпусом обсудить с государем эту историю, представляете?
Д. Володихин
— Ну что ж, опять же, смелый человек.
А. Андреев
— Да, его самонадеянность и тщеславие. И он видит в этом возможность сблизиться с государем, то есть найти ту самую высокую точку приложения своих сил и интересов. С точки зрения чести, хорошо ли это было, ведь в его полку оставались его друзья, его старший брат там служил.
Д. Володихин
— Выяснится по результатам.
А. Андреев
— Да, выяснится по результатам. Некоторые говорят сразу, что — нет, Чаадаев не мог этого сделать, получается, что он доносил на своих товарищей, а может быть, наоборот, он хотел оправдать их, объяснить причины этого восстания, и увязать их с тем кризисом государственного управления, в котором Россия уже тогда находилась, потому что государь, прошу прощения, годами не был в России, вся внутренняя политика была замкнута на Аракчеева, который не мог с ней справиться во всем объеме, а инфляция, хозяйственный, экономический кризис только углублялся.
Д. Володихин
— Казнокрадство, коррупция.
А. Андреев
— Совершенно верно. Итак, Чаадаев едет к государю. И вот дальше у нас просто полное противоречие в источниках, Чаадаев, я думаю, сам к нему приложил руку, потому что есть источники, восходящие к самому Чаадаеву, которые говорят, что он опоздал. Государь был недоволен. Государю вообще об этом восстании рассказал в начале Ме́ттерних, что, конечно, полная ерунда, я даже не буду сейчас это комментировать.
Д. Володихин
— Главный дипломат Австрии якобы раскрывает русскому царю глаза на беспорядки в его собственной столице.
А. Андреев
— Да, это полная ерунда. Сам Чаадаев пытался всякой ерундой оправдать то, что потом происходит. Если мы посмотрим на то, что мы из других источников знаем, не от самого Чаадаева, то получится, что он приехал вовремя, он не опоздал ни на день, даже, я бы сказал, ни на час, он ехал (это я сам проверял) с той же самой скоростью, что и лейб-курьер. Александр вообще узнал о событиях в Петербурге от лейб-курьера, и спустя сутки приехал Чаадаев, уже с подробностями, с беседой. Скорее всего, они беседовали долго, у нас есть разные сведения по продолжительности разговора, но примерно все это сходится на двух часах. Два часа провести с государем — ну, согласитесь?..
Д. Володихин
— Да, для кого-то это хорошая возможность.
А. Андреев
— Да, да. И с чем тоже все источники согласны — это с тем, что после этого разговора Александр предложил Чаадаеву стать флигель-адъютантом, то есть его личным адъютантом и перейти в Главный штаб.
Д. Володихин
— То, о чем Петр Яковлевич, может быть, и мечтал, но, очевидно, ему хотелось чего-то более самостоятельного.
А. Андреев
— Здесь сложные вопросы, я думаю, он мог бы на это согласиться. Потом, ну а что он еще большего мог получить после двухчасового разговора? Все равно это первая ступень, как дальнейшая служба уже при государе, служить государю, непосредственно быть в его окружении. Здесь самое туманное, мы действительно чего-то не знаем. Но мы знаем один факт: параллельно развивается следствие об офицерах Семеновского полка. Еще раз: Александр верит в заговор, он считает, что солдаты подбили офицера. И среди обвиненных офицеров вдруг оказывается двоюродный брат Чаадаева, князь Иван Дмитриевич Щербатов, его кузен, с которым он воспитывался с детства и в Московском университете, кстати, также. И самое главное, что, когда вскрывают переписку Щербатова, там обнаруживается письмо Чаадаевых обоих, и у его брата происходит обыск с изъятием писем, и сам Петр Яковлевич при этом присутствует, вот это мы знаем, эти факты. Короче говоря, так или иначе, но Чаадаев подает в отставку после этого.
Д. Володихин
— То есть ему предложили повышение, а он, поразмыслив и увидев то, что вокруг него творится нечто крайне ему неприятное, пошёл на попятную и вместо повышения вообще оставил службу — был он вынужден или нет? Вот вопрос.
А. Андреев
— Да, мы каких-то обстоятельств точно не знаем, мы только понимаем, что Александр не понял этого шага. Александр действительно считал, что Чаадаев мог бы ему послужить, именно поэтому он отпустил Чаадаева без повышения в чине, то есть без гвардии полковника, на который Чаадаев мог бы рассчитывать, потому что он мог бы подняться со следующим чином в отставке.
Д. Володихин
— Ну да, был такой обычай: уходишь, получив следующий чин по сравнению с тем, который ты имеешь.
А. Андреев
— Да, а тут его отпустили с чином ротмистра, с тем же, с которым он и был.
Д. Володихин
— Это признак государева недовольства.
А. Андреев
— Да, это признак недовольства косвенного. Ну и потом, сама фамилия Чаадаевых появляется в следственном деле, а государь этим интересуется, то есть император же не знал об этом, когда они разговаривали в Троппау.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРАв эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях профессор Московского университета, доктор исторических наук Андрей Юрьевич Андреев, мы обсуждаем судьбу Петра Яковлевича Чаадаева, и пока мы видим вот что: это мог быть очень крупный государственный деятель и хотел таковым стать. Это был человек с очень хорошим образованием и опытом в воинской службе, то есть и теоретик, и практик одновременно. И вместе с тем человек, у которого неожиданно что-то разладилось и разладилось таинственным образом, то ли он недоволен тем, что делает государь, то ли государь недоволен им, но в любом случае судьба у него оказывается сломана. Мы буквально на минуту уходим из эфира, чтобы вскоре вновь продолжить наш разговор.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРАв эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы обсуждаем судьбу и труды христианского философа Петра Яковлевича Чаадаева с доктором исторических наук, профессором исторического факультета МГУ Андреем Юрьевичем Андреевым.
А. Андреев
— Итак, дорогие друзья, на отставке Чаадаева его формальная биография заканчивается, потому что он больше нигде не служит, и кроме истории с письмом, первым письмом, о котором мы сейчас будем говорить, в общем-то, в его жизни дальше, вплоть до самой смерти — ему еще предстоит жить до 56-го года, а в отставку он ушел в начале 21-го года, — ничего не происходит.
Д. Володихин
— Тридцать пять лет ничего не происходящего.
А. Андреев
— Да, да, его биография как будто бы закончилась, он уезжает в деревню. Ну а кто не уезжает в деревню, давайте опять вспомним Евгения Онегина, здесь очень много параллелей. Понимаете, Чаадаев настолько был на виду, настолько был близок и с Пушкиным, и с Грибоедовым, что я почти уверен, что все-таки его судьба повлияла и на русскую литературу, какие-то отголоски мы видим, конечно, в великих русских произведениях. Так вот, он уезжает в деревню, потом в некоторый момент он возвращается в Москву, это уже конец 20-х годов, и все, и больше Москву не покидает. Он присутствует на балах, но больше не танцует, как мы понимаем, к нему домой приезжают поговорить, он с удовольствием разговаривает с людьми, но он, к тому же, еще и не занимается каким-то творчеством, он не публикуется в журналах, он не пишет литературных произведений, не сочиняет музыку...
Д. Володихин
— Ощущение некоей раздавленности.
А. Андреев
— Да нет, он просто остается самим собой, то есть на самом деле он как был и как считал себя самым умным человеком в России, так им и продолжает себя считать, только понимая теперь, что вот на государственной службе больше это никак востребовано не будет, но, если кто-то с ним хочет поговорить — пожалуйста, вы знаете, где его искать.
Д. Володихин
— Но это горделивая позиция.
А. Андреев
— Он очень горделивый человек, это совершенно верно. О нем же именно в эти годы говорили, что «он несет свою голову так, как будто это голова Иоанна Крестителя на блюде», такая довольно странная двойственная позиция. Наверное, именно с этим его образом, который складывается уже в конце 20-х годов, собственно, и связан адресат первого «Философического письма», как мы прекрасно знаем, это письмо, адресованное даме, так и написано, это письмо имеет подзаголовок: «Письмо, адресованное даме».
Д. Володихин
— Вот здесь введем хронологический порядок. 1821 год — отставка, деревни, Москва...
А. Андреев
— ... и в 1829 году пишется письмо.
Д. Володихин
— Вот именно, восемь лет разницы, то есть у человека должно было созреть то, что впоследствии взорвалось.
А. Андреев
— Да, причем каких восемь лет! Заметьте, что в эти восемь лет много что уложилось, в том числе и восстание на Сенатской площади, где, повторю уже в какой раз, столько было друзей из ближайших знакомых или просто единомышленников Чаадаева.
Д. Володихин
— Ну, что же, он сам к мятежу не примкнул.
А. Андреев
— Нет. И я забыл сказать, прошу прощения, дорогие слушатели, что он уехал в деревню, но потом у него было еще одно заграничное путешествие, которое он предпринял с 1823 по 1826 год, он в момент Сенатской площади был за границей, возвращался и на границе с него взяли опросные пункты, есть следственное дело Чаадаева в общем нашем корпусе «дела декабристов», но эти опросные пункты ни к чему не привели, его не привлекли и не наказали по делу декабристов.
Д. Володихин
— Но он и был на периферии, и насколько я помню, император Николай Павлович принял решение: все то, что не является, скажем так, суперцентром мятежа, может быть прощено.
А. Андреев
— Да, с одной стороны так, с другой стороны, вообще-то его имя, мы же прекрасно понимаем, что мы всех декабристов не знаем и не должны знать. Так устроены были показания, что декабристы подчас скрывали своих товарищей, и имя Чаадаева назвал Якушкин, а Якушкин называл людей, которые или уже умерли, или были недоступны для ареста, он знал, что Чаадаев за границей, и он назвал Чаадаева среди членов тайного общества, думая, что Чаадаев не вернется в Россию, а Чаадаев вернулся, и таким образом должен был все-таки дать объяснения по этому поводу.
Д. Володихин
— Тут, скажем так, хитрость паче простоты. Хотел как всегда, а получилось еще хуже.
А. Андреев
— Да, согласен. Так или иначе, вот после всего этого Чаадаев уже не покидает Москвы, много думает. И давайте начнем, что называется, с конца, каким словом заканчивается первое «Философическое письмо», там не только дата стоит: 29-й год, там стоит Москва и слово «некрополис» — «город мертвых». То есть Москву 29-го года Чаадаев называет «городом мертвых». Может быть, даже и себя к ним причисляет. То есть то, что случилось, как Тынянов уже замечательно сказал, я, наверное, сейчас не точно эту фразу процитирую, что «одним холодным декабрьским вечером перестало существовать целое поколение русских дворян, с их странной прыгающей походкой».
Д. Володихин
— Ну что же, некоторые просто сели дома.
А. Андреев
— Да, да. Очень хорошо, что мы на этом остановились, Чаадаев пережил свое поколение, он пережил свое время, все его мечты, надежды, все то, о чем писал Пушкин: «любви, надежды, тихой славы недолго тешил нас обман» — все это в прошлом, все это обман, все это развеялось, а действительность, она холодная и мертвая, наступила совсем другая эпоха, эпоха Николая I, в которой о прежних мечтаниях либеральных можно было забыть.
Д. Володихин
— Ну, что ж, если Чаадаеву не понравилось и казалось некомфортным быть с Александром Павловичем, то Николай Павлович, видимо, и сам не стремился с ним общаться.
А. Андреев
— Безусловно, так и Чаадаев не хотел больше. И он нашел для себя круг общения, еще раз повторю, что письмо адресовано даме, и очевидно, что с этими дамами он встречался именно на светских раутах, мероприятиях, там, где они имели возможность с ним поговорить, как с гордым и умным человеком, и мы прекрасно понимаем, потому что письмо-то начинается как личное письмо, о чем они говорили. Мы знаем, о чем говорил Чаадаев с дамами, и это, к сожалению или к счастью, было не про любовь. Начало письма посвящено тому, что Чаадаев выступает в роли светского христианского проповедника.
Д. Володихин
— Ну, может быть, это некая несуществующая дама, обобщенная дама?
А. Андреев
— Нет, это реальная дама, Екатерина Дмитриевна Панова, мы знаем то, как ее зовут, мы знаем обстоятельства, мы знаем даже письмо, которое она ему написала. Самое интересное, что действительно, Чаадаев, начиная писать свой замечательный трактат, который мы называем первым «Философическим письмом», начал его как настоящее письмо, то есть он отвечает даме, и у него перо пишет-пишет-пишет, потом куда-то сворачивает, и он вдруг понимает, что получается не письмо, а трактат, и он не собирается его переписывать, он этим пользуется и доводит свой трактат до конца.
Д. Володихин
— Разошелся.
А. Андреев
— Разошелся, совершенно верно. У него блестяще это получилось, там есть прямо абзац, я со студентами обычно анализирую, где видно, как он начинает с личного, и как он мгновенно делает разворот на всю Россию.
Д. Володихин
— Давайте посмотрим на то, какой эффект имело «Философическое письмо», потом доберемся до его смыслов, но оно появилось, насколько я помню, в журнале «Телескоп», и, в общем, реакция образованной публики была взрывная.
А. Андреев
— Да. Давайте еще раз зафиксируем: Чаадаев написал письмо в 1829 году, объясним потом, чему оно было посвящено, но ему оно понравилось, он давал его читать ближайшим знакомым. Пушкин его читал, когда был в Москве в период своей свадьбы, то есть где-то около 30-го года, Пушкин знал это письмо еще до его публикации, письмо ходило по рукам. И вот прошло семь лет, 1836 год, Николай Иванович Надеждин, профессор Московского университета, издатель журнала «Телескоп», хочет свой журнал сделать продаваемым, популярным, известным, ему хочется бомбу такую взорвать, самому хочется.
Д. Володихин
— Ну что ж, с тех пор «Телескоп» прославился тем, что опубликовал это письмо, не знаю, как он там продавался, но более, мне кажется, ничего известного там не появилось.
А. Андреев
— Ну, конечно, его сразу закрыли после этого. Надеждину нужен был текст с размышлением о России, а письмо Чаадаева ходило по рукам, он знал об этом тексте и спросил у Чаадаева, можно ли его опубликовать. Чаадаев согласился, я думаю, из двух соображений: во-первых, он человек честолюбивый, ему было бы приятно, чтобы этот текст увидел свет. Но, во-вторых, Чаадаев полностью был уверен, что никакая цензура его не пропустит, что Надеждин так просто, из вежливости это все просит, что этот текст никогда не может быть опубликован в России, а Надеждину это удалось. Цензор «Телескопа» — ректор Московского университета по фамилии Болдырев, человек тихий, мирный, ученый, востоковед, знаток персидского языка, как говорят, подписывал цензурные гранки за игрой в карты, то есть у него шла карта, и он подписал это все не глядя. Опять мы знаем все эти анекдоты.
Д. Володихин
— Ну понятно, так или иначе письмо вышло.
А. Андреев
— Письмо вышло, и, например, Александр Иванович Герцен читает его в Вятке и не верит, что это может быть опубликовано, для него это, как мы знаем из «Былого и дум», выстрел из пушки в темную ночь. Он прочитывает, он его проглатывает целиком, сразу начинает читать опять заново, он не верит, что такое может быть опубликовано в России.
Д. Володихин
— Но опубликовано.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРАв эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, у нас в гостях доктор исторических наук, профессор исторического факультета МГУ Андрей Юрьевич Андреев, и мы разговариваем об одном бывшем студенте Императорского Московского богоспасаемого университета — Петре Яковлевиче Чаадаеве. Ну что ж, у нас осталось не так много времени, но мне кажется, в самый раз, чтобы поговорить о смыслах, вложенных в это письмо, и о том, что должно было стать его продолжением, но не стало таковым.
А. Андреев
— Что же так поразило всю Россию в письме Чаадаева? Утверждение Чаадаева, что Россия стоит вне истории человеческого рода. Никто никогда так о нашей стране не писал, тем более, что уже был Карамзин, который нам рассказывал о нашей прекрасной истории от Рюрика и до начала XVII века, то есть мы привыкли воспринимать свое прошлое, как что-то великолепное, что-то, что ведет к не менее великолепному настоящему и, видимо, к блестящему будущему.
Д. Володихин
— Ну, как минимум, величественное и значительное.
А. Андреев
— Да, именно так, опять по анекдоту, по преданию Бенкендо́рф ответил Чаадаеву, что прошлое России великолепно, настоящее блестящее, а будущее превосходит всякие ожидания. И вот против этого звучит тезис Чаадаева: Россия находится вне истории человеческого рода, Россия не принадлежит ни Западу, ни Востоку, это я подчеркну к обвинениям, что Чаадаев — западник, нет, конечно, западник так бы никогда не сказал, а Чаадаев считает, что Россия не принадлежит ни Западу, ни Востоку, мы словно бы находимся на обочине всеобщего движения. Вот кто-то куда-то идет, а мы никуда не идем, мы лежим, и мы даже не можем подняться и собраться.
Д. Володихин
— В наши времена, скорее, это можно трактовать на плюс, то есть, есть Россия в середине всего, неподвижная, вечная и прекрасная, ну и есть Запад и Азия, которые налипли к этой сердцевине мира слева и снизу.
А. Андреев
— Конечно, сейчас так можно интерпретировать, но давайте поймем, собственно, почему Чаадаев так написал, и ведь ядро его концепции, как он сам это понимал, христианской философской концепции состоит в том, что христианство воспитывает человечество, что невозможно верить и не переживать эту веру в виде воспитания, то есть невозможно не идти путем улучшения общества человеческого. Церковь, ее деятельность, ее влияние на всю среду, включая государство, оно всегда должно быть благотворно, оно всегда должно изменять не просто характер человека, а сами устои, сами основы человеческого общежития. То есть пока Церковь нам дарована Богом, мы идем вперед к тому, чтобы, ну, если не построить Царство Божие на земле, хотя именно такой эпиграф к письму Чаадаев выбирает — «Да приидет царствие Твое», то, по крайней мере, приблизиться к тому идеальному устройству, которое Господь нам открывает на небесах.
Д. Володихин
— Ну хорошо, это значит, что далее Петр Яковлевич растолковывает читателям, что плохо и почему мы по этому пути не идем.
А. Андреев
— Конечно. Здесь надо еще раз вернуться к этой самой даме, вопрос-то дама задала очень простой: а что нужно делать, чтобы поверить? И Чаадаев начинает с этого ответа: «Вы знаете, чтобы поверить не нужно ничего страшного делать — соблюдайте посты, ходите в церковь, исповедуйтесь, причащайтесь. Поверьте, это несложно, нужно просто, чтобы для души была дисциплина, вы не должны верить, когда вам хочется. Вы должны вырабатывать в себе естественную потребность в вере, как есть потребность в еде, в питье, и это совершенно естественное ощущение человеческое — верить в Бога».
Д. Володихин
— Но такие вещи мог бы написать и вполне благомысленный архиерей.
А. Андреев
— Ну, а кто в этом сомневается? Конечно, да. И вот Чаадаев объясняет, почему привычка, дисциплина так важна для христианина. И вот тот поворот его рассуждения, о котором я только что сказал, поворот ко всей России, состоит в том, что — да, во всем мире это знают, а у нас — нет! Мы до сих пор должны еще открывать для себя истины, которые во всем мире являются уже избитыми, потому что у нас нет никаких привычек, никакой дисциплины, у нас нет даже ощущения дома. Чаадаев на целый абзац дальше распространяется о том, что никто из нас не способен даже наладить обычный домашний быт: мы в своем доме, как в гостях, мы постоянно куда-то переезжаем. Это было свойственно, действительно, русскому дворянству той эпохи. То есть у нас нет дома, у нас нет чего-то устойчивого, каких-то своих привычек недвижных, вечных. И не то что скажем, «Россия лежит», но Россия, как бы, она никакая, с точки зрения Чаадаева, потому что в ней нет всего того, что другое человечество уже выработало за девятнадцать веков христианства, которое Господь ему открыл, а Россия ничего не выработала. Дальше идет замечательная фраза Чаадаева, что на Западе идеи долга, справедливости, права — это больше, нежели история, это больше, чем какая-то наука, это физиология западного человека, то есть это то, что в крови. Еще раз: «Долг, право, справедливость, а где вы у нас это видите?», — говорит Чаадаев. И рассуждения ухудшаются, потому что он показывает, что с его точки зрения, конечно же, этим единством, этим мощным стремлением вперед обладает прежде всего Католическая Церковь, она способна активно преобразовывать жизнь вокруг себя.
Д. Володихин
— И поэтому его обвиняли в филокатолицизме.
А. Андреев
— Да, совершенно верно. В России же православие никогда не занималось преобразованием жизни, оно всегда было устремлено вверх, но никогда не было устремлено горизонтально, то есть никогда не меняло жизнь вокруг себя в обществе.
Д. Володихин
— То есть в данном случае Петр Яковлевич Чаадаев обращается к опыту православия Синодальной эпохи, в принципе, не очень понимая, что было другое православие, что в древности оно как раз преобразовывало жизнь.
А. Андреев
— Здесь совершенно верно ваше замечание, и вообще взгляды Чаадаева антиисторичны, то есть у него много совершенно несправедливых замечаний по истории, но он и не ставил перед собой задачу быть историком, он то, что видит вокруг себя, это даже не Синодальная эпоха, это конкретные его ощущения от конкретной Николаевской эпохи, вот всего, что он видит вокруг себя, он просто это считает вечной принадлежностью всей русской истории.
Д. Володихин
— То есть, в принципе, он реагирует на ослабление христианского чувства и христианской проповеди в России...
А. Андреев
— ... и христианского быта, и государственного быта, всего, что мы видим, конечно.
Д. Володихин
— ... Как человек, который хотел бы другого, и этот недостаток записывает в вечное качество России.
А. Андреев
— Ну да, потому что мы как бы не выработали, мы не наработали то, что есть на Западе. Он же очень в каком-то смысле простой, его воспитание человеческого рода носит линейный прогрессивный характер, то есть всех воспитывали, а поскольку мы такие вот сейчас сидим, такие несчастные, такие все раздробленные, разодранные, без царя в голове, условно говоря, значит, нас за все века так и не воспитали — что неверно, конечно. То есть он не понимает, что воспитание может идти как вперед, так и назад.
Д. Володихин
— Ну да, собственно, Церковь и вера в XVIII веке и начале XIX века — это две сути, постоянно поражаемые, и поражаемые тяжело, израненные. Чаадаев застал Церковь и веру в том состоянии, когда они уже истекают кровью, и надо сказать, что сделал вывод неверный — что они всегда истекали кровью. Ну, я извиняюсь, я приведу своего любимого Константина Николаевича Леонтьева, этот сделал другой вывод: да, может быть, здесь есть скверна, но я могу это исправить сам, обратившись к строжайшим нормам христианства, уйдя в монашество.
А. Андреев
— Конечно, так и Чаадаев в 1836 году, когда уже вся эта история развернулась, и когда сам государь выразил недовольство публикацией письма, он же написал-таки «Апологию сумасшедшего», многие считают, что она опровергает первое письмо, но она его дополняет. Чаадаев говорит: да, мы не воспитаны, да, у нас нет ничего своего, но это же не значит, что мы не можем воспитаться, это же не значит, что у нас не может быть действительно настоящего будущего, если мы будем верить, будем, условно говоря, читать святых отцов, будем исполнять обязанности в Церкви и так далее, то есть мы будем жить той церковной жизнью, которой мы должны были бы жить.
Д. Володихин
— То есть, иными словами, его предложение не столько — «давайте повернем к Западу», сколько — «давайте повернем к православию»?
А. Андреев
— К христианству. Все-таки в какой-то степени его можно назвать католиком, потому что для него католичество имеет смысл как надгосударственное образование, которое равным образом воспитывает весь христианский мир.
Д. Володихин
— Ну, и он верит, что оно может спасти народы.
А. Андреев
— Да. То есть, если бы православие могло подняться до вот этой функции католичества, то Чаадаев был бы доволен. Поскольку в православии он не видит никакого влияния на общество, то в этом смысле православие, конечно, он критикует — то православие, которое он видит вокруг себя.
Д. Володихин
— Ну, он видит православие 10-х, 20-х, 30-х годов...
А. Андреев
— Да, и он же даже не общался с митрополитом Филаретом, интересно, что вот два умных человека одновременно в Москве, но они не общались, не пересекались.
Д. Володихин
— И со старцами, разумеется, тоже никогда не общался, это человек абсолютно другой культуры. Ну вот не так много нам времени осталось, хотелось бы прежде всего подчеркнуть вот что: когда Чаадаев говорит о христианстве, о политике, об обществе, смешивая это все воедино, он ведь в сущности реагирует на то, что в обществе недостаток православия. Он реагирует, может быть, болезненно, искажённо, но он реагирует на то, что в реальности русского образованного общества XIX века не существует.
А. Андреев
— Да, совершенно верно, я присоединяюсь.
Д. Володихин
— Там Петровская эпоха, Екатерининская эпоха, и, честно говоря, дней Александровых, прекрасное начало, они, в общем, христианству в его возрастании не способствуют.
А. Андреев
— Он не видит христианских начал в обществе, то, что он хотел бы увидеть, потому что для него христианство — это важнейшее начало, которое воспитывает всё, воспитывает общество. Без христианских начал общество несовершенно.
Д. Володихин
— Ну что ж, этот филокатолик скончался как православный человек. Напомним, что он похоронен на кладбище Донской обители московской, скончался как дворянин, который хотел предупредить о том, что эпоха становится всё более холодной для христианских чувств, для христианской веры, и хорошо бы это исправить. Как его поняли — другое дело. И что он мог сказать в силу своего образования, это тоже другое дело. Но, во всяком случае, если вчитываться в него внимательно, это действительно христианский философ, а не какой-нибудь пошлый сторонник прогрессизма и западничества. Дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу, и мне остаётся от вашего имени поблагодарить Андрея Юрьевича Андреева за то, что изо всех сил постарался перевернуть те мифы, шаблоны и клейма, которые относятся в массовом сознании к творчеству Петра Яковлевича Чаадаева как оригинального русского мыслителя, большое спасибо за это, и мне остаётся сказать вам: спасибо за внимание, до свидания.
А. Андреев
— До свидания.
Все выпуски программы Исторический час
- «Святитель Николай Японский». Глеб Елисеев
- «Орден святой Анны». Михаил Тренихин, Алексей Сидельников
- «Развитие железных дорог в России». Александр Музафаров
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
У Даши есть все шансы окончательно победить болезнь, давайте ей поможем

Иногда в жизни случаются ситуации, к которым невозможно подготовиться, например, человек сталкивается с тяжёлой болезнью. Она застаёт врасплох, забирает силы и ресурсы. В такие моменты помощь добрых людей и благотворительных фондов становится проблеском света, надеждой, которая мотивирует не сдаваться.
Воронежский фонд «ДоброСвет» объединяет десятки неравнодушных сердец со всей России и вместе с ними приходит на помощь болеющим детям и их близким. Оплачивает лечение и не только. Сейчас фонд проводит сбор в поддержку семилетней Даши Малюковой. И у нас с вами тоже есть возможность принять в нём участие.
Даша проходит лечение в онкоотделении воронежской больницы. У девочки опухоль в районе ключицы. Все необходимые процедуры и химиотерапию она преодолевает смело и даже старается подбадривать других детей. Тем, кто только прибыл в больницу, Даша рассказывает о том, как всё устроено, и что на самом деле здесь не страшно. А некоторых малышей заботливая девочка доводит за руку до процедурного кабинета.
Сама Даша прошла уже несколько курсов химиотерапии. Лечение помогало уменьшить опухоль. Однако тот препарат, который ей вводили, дал серьёзные осложнения на печень, поэтому врачи решили его заменить. Новое дорогостоящее лекарство родителям девочки необходимо приобрести самостоятельно, поскольку оно не входит в перечень бесплатно выдаваемых. Поэтому семья обратилась в фонд «ДоброСвет». На сайте фонда опубликована полная история Даши Малюковой, и есть возможность её поддержать. Подарим девочке шанс окончательно победить болезнь!
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Любовь как дар от Бога». Ольга Юревич

У нас в студии была жена священника, многодетная мама, ведущая семейной школы при Марфо-Мариинской обители Ольга Юревич.
Мы говорили о любви как даре от Бога, как о заложенном в человеке потенциале, который нужно развивать и умножать.
Этой программой мы продолжаем цикл из пяти бесед о дарах Бога человеку.
Дары Бога нам мы часто воспринимаем как данность, а потому относимся к ним потребительски. А если напомнить себе, откуда что взялось? Жизнь как дар Бога. Время как дар Бога. Земля как дар Бога. Любовь как дар Бога. Таланты (включая главный — человечность) как дары Бога. Что изменится, если к этим дарам мы начнём относиться как к заданию на пути к обоженью?
Первая беседа со священником Антонием Лакиревым была посвящена жизни как дару от Бога (эфир 15.09.2025)
Вторая беседа с протоиереем Максимом Козловым была посвящена времени как дару от Бога (эфир 16.09.2025)
Третья беседа со священником Антонием Лакиревым была посвящена Земле как дару от Бога (эфир 17.09.2025)
Все выпуски программы Светлый вечер
«Стратегия в работе и жизни». Алексей Горячев

Гостем программы «Вера и дело» был предприниматель с тридцатилетним опытом, инвестиционный банкир и инвестор, советник лидеров по личной стратегии Алексей Горячев.
Разговор строится вокруг его новой книги «Стратегия личности. Как планировать развитие в работе и жизни, опираясь на свои ценности» и вопросов, которые она поднимает. Алексей объясняет, что важно честно взглянуть на свою жизнь, определить ключевые сильные стороны и опереться на глубинные ценности, чтобы не превратиться в безличную «функцию» бизнеса. Стратегия, по его словам, — это не предсказание будущего, а навык жить с ясным вектором на год, пять и двадцать пять лет вперёд, возвращая энергию в сегодняшний день.
В беседе звучат рассуждения о лидерстве и ответственности, о том, как христианину соединить личные планы с промыслом Божиим и не перекладывать на Господа собственный выбор. Гость подчёркивает: ошибки не повод останавливаться, а материал для роста. Строя личную стратегию, мы учимся сотрудничать с Богом и открывать глубину собственной жизни.
Ведущая программы: кандидат экономических наук Мария Сушенцова
М. Сушенцова
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, у микрофона Мария Сушенцова, и сегодня мы продолжаем цикл программ «Вера и дело». В рамках этих программ мы встречаемся с предпринимателями, экономистами, иногда и чиновниками и обсуждаем с ними христианские смыслы экономики. С удовольствием представляю нашего сегодняшнего гостя — это Алексей Горячев, предприниматель с 30-летним опытом, инвестиционный банкир и инвестор, советник лидеров по личной стратегии. Добрый вечер, Алексей.
А. Горячев
— Добрый вечер, Мария.
М. Сушенцова
— Алексей, очень рада видеть вас вновь в нашей студии. Вы уже приходили к нам примерно год назад, и у нас был прекрасный разговор, один из первых в рамках этого цикла программ. Мне кажется, за этот год вы многое сделали, у вас есть такой серьезный плод вашей деятельности — это книга, которую вы опубликовали, и называется она «Стратегия личности. Как планировать развитие в работе и жизни, опираясь на свои ценности». И сегодня мне хотелось бы наш разговор выстроить, если не столько вокруг самой книги, сколько вокруг темы, которая нами поднималась уже неоднократно в этой передаче, и к нам приходили письма в редакцию о том, что «пожалуйста, давайте обсудим, как человеку ориентироваться на жизненном пути, как ему быть на развилках и карьерных, и личных в разных временных моментах своего пути». Тема эта для нас очень близкая, востребованная, и сегодня хотелось бы вот об этом поговорить. Но прежде позвольте вас спросить: всё-таки книга — дело большое и долгоиграющее — как вы к этому шли, как возникла эта идея и трудно ли было писать?
А. Горячев
— Мария, спасибо большое за вопрос. Здравствуйте, дорогие друзья. Я думаю, что идея возникла просто из той ситуации, что я сам очень люблю книги. При этом я отдаю себе отчёт, что эта книга родилась во время, когда люди всё меньше и меньше читают книги. Но всё-таки остаётся какая-то часть людей, которые книги тоже любят. У меня у самого большая библиотека — порядка семи тысяч бумажных книг дома, и мне подумалось, что было бы здорово, чтобы я мог каким-то образом отделить себя от того нарратива, который я несу, и попробовать донести это в том числе через книгу. И я нашёл соавтора, уговорил его взяться вместе за эту сложную работу — Алексея Каптерева, и вот прошло полтора года работы, иногда мы от неё здорово уставали, и от разговоров, и от редакций, версий, потому что вы знаете, что редакция какой-нибудь фразы может её полностью поменять до изменения одного слова, и потом обратно это найти иногда сложно. Но вот сейчас на столе у нас лежит эта книга, и я этому несказанно рад. Думаю, что для меня —мы и в книге это рекомендуем, и я это рекомендую тем людям, с которыми сталкиваюсь в жизни, — писать вообще очень полезно. Писать, формулировать, как-то докручивать мысль, говорить о чём-то важном для себя — важное в этом смысле упражнение. И вот я сказал не случайно «нарратив»: мне кажется, что мы все являемся носителями определённых историй. Когда я смотрю на свою жизнь, я понимаю, что всю жизнь рассказываю одну и ту же историю и она про наш человеческий выбор, про наши ценности, про принятие решений, принятие на себя ответственности за то, что мы в этой жизни делаем, и книга тоже про это. Я не случайно сказал про нарратив, потому что люди мне представляются такими историями, и как раз вот эта стратегия позволяет понять, какую историю мы рассказываем, и попробовать рассказать её до конца. Я сейчас стал видеть людей, как, к сожалению, не рассказанные до конца истории. Вот представьте, в каком-нибудь подземном переходе метрополитена мимо нас идут недорассказанные истории, многие из которых никогда не будут рассказаны, и это обидно. Эта книга может помочь человеку подумать о важных вещах, понять свою историю и постараться успеть её рассказать.
М. Сушенцова
— Какую замечательную метафору вы использовали: люди, как недорассказанные истории. Вы сейчас, на самом деле, приоткрыли нам немножечко дверь в содержание этой книги. Хотела бы уточнить у вас: название книги содержит первые два слова «Стратегия личности», и на первый взгляд, тот, кто не знаком с личностями авторов этой книги, кажется, что очень расхожее это название, даже весьма популярное, мы можем много встретить на полках книжных магазинов и в интернет-пространстве книг, посвящённых секретам успеха, секретам успешной личной стратегии или что-то психологическое, или какие-то бизнес-практики пишут о том, как строить стратегию в бизнесе или в жизни. Но, судя по продолжению названия, как вы дальше расшифровываете эти слова, чувствуется, что ваша книга какой-то иной в себе подход содержит, она на что-то опирается, явно не очень прагматическое, но и прагматическое, конечно, тоже, потому что мы все живём, мы все связаны с практикой, но в ней есть как будто что-то более фундаментальное. Вот не могли бы вы пояснить, чем ваш подход к этой популярной теме принципиально отличается от перечисленных?
А. Горячев
— Знаете, мне сложно до конца исследовать и понять, почему эта тема сейчас стала популярна, у меня есть гипотезы. Сейчас мир стал более индивидуалистичным, человек как бы увидел себя в многочисленных отражениях, может быть, социальных сетей, зеркал и так далее, и он, иногда, к сожалению, не очень глубоко, начинает задумываться вообще, как он живёт или как он хочет жить, видя какие-то образцы. Когда вы говорите о соединении личной стратегии и стратегии бизнеса, очень часто люди, которые создают стратегии для своего бизнеса, как будто бы немножко забывают о себе. И они делают бизнес и превращаются в одну из, может быть, самых крупных, самых красивых шестерёнок с каким-нибудь рубином — искусственным, а может быть, вполне себе настоящим — их Божий дар в центре, но они не обращают на это внимание, они превращаются в функцию. И вот задача, в том числе и этой книги — вернуть человеку себя самого. Прежде всего, возможно, эта книга для людей деятельных, потому что я этих людей много встречаю и встречал, они — моё окружение, люди, которые что-то делают в жизни, реализуют себя через деятельность, и мне бы хотелось помочь им вернуть формулу бизнеса человека, потому что он каким-то странным образом часто из неё выпадает. Мы видим бизнесы, как механизм швейцарских часов, где есть такие шестерёнки, которые, если хорошо смазаны, долго и хорошо работают. Но мы же понимаем, что есть какой-то фактор, который не даёт им иногда работать, но его как бы не видно. И вот этот человек, с его устремлениями, с его характером, с его мотивациями, с характером он рождается, мы сейчас это уже хорошо понимаем, какая-то часть характера формируется потом окружением, но, кстати, родители почти не влияют на наш характер, как это ни удивительно, это достаточно устойчивая часть личности. Вот книга эта как бы даёт человеку некоторое зеркало или, может быть, служит фонариком, подсвечивая какие-то важные части, о которых стоит подумать, пока не поздно. Потому что вот мы даже с вами на первой встрече говорили, что для меня успех — про то, что мы хотим в своей жизни успеть. Вот иногда говорят, что наши лучшие учителя — какие-то серьёзные кризисы, болезни, банкротства и так далее, и эта книга может оказаться таким мягким и мелодичным звоночком, чтобы не дожидаться тех неприятных моментов в своей жизни. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, думаю, что отличие человечности и прагматизма в том, что человек шире, чем понятие прагматизма, как мы его понимаем, через деньги. Прожить свою жизнь — это вполне себе прагматичная задача, но я надеюсь, что в нашей жизни есть много всего, кроме денег.
М. Сушенцова
— Да, то есть прожить свою жизнь, но прожить её на самой своей глубине, по крайней мере, заглянув туда.
А. Горячев
— Тут, мне кажется, достаточно слова «свою», потому что, если мы не определяемся с нашими выборами и с тем, как мы устроены, то обычно мы проживаем жизнь такой, знаете, щепки, которая плывёт по ручью, попадает в какие-то водовороты, направляется общим потоком. Но мы можем сделать выбор, и в той части, в которой мы можем выбирать, в которой мы можем управлять, мы можем существенно изменить это движение.
М. Сушенцова
— Алексей, хотелось бы спросить у вас, с чего начинается работа с личной стратегией для тех людей, которые к вам обращаются за советом по работе над своей стратегией? С чего вы начинаете эту работу?
А. Горячев
— Я это называют триггерным вопросом: у человека есть какая-то проблема, иногда это кризис среднего возраста просто, проблемы в бизнесе, проблемы в отношениях, какая-то история, на которую иногда не хватает энергии, и человек думает (и правильно думает): «может быть, подумав о своей жизни глубже и построив какой-то вектор в своей жизни, я смогу эту проблему, задачу решить». Действительно, это так происходит, плод вот этих размышлений, если все получилось, в общем-то, в решении каких-то стоящих задач — не все их можно решить, но многие решаются, в снижении тревожности, что позволяет нам лучше действовать, эффективнее, в повышении амбициозности, в смысле того, что мы лучше понимаем, куда мы идем, и выбираем правильные шаги, у нас появляется больше уверенности, и это так действует, в общем, на абсолютное большинство людей. То есть началось с мотивации, как многие вещи: вот каким-то образом человек почувствовал, что нужно что-то менять. А дальше мы эту мотивацию немножко откладываем в сторону, потому что, мне кажется, начинать нужно с попытки понять человека. Странно говорить о стратегии, не понимая, о чьей стратегии ты говоришь. То есть мы используем психометрические тесты, мы используем глубинные интервью, много разных подходов, которые созданы, мы стараемся использовать валидные подходы, валидные — это значит те, которые действительно работают, и не получается так, что человек получил один результат теста, прошёл его завтра и получил другой, с другими рекомендациями. Есть тесты, которые вполне признаны и хорошо работают. Поэтому первое — это мотивация, рождающаяся из какой-то конкретной задачи жизни, а на самом деле мы эту задачу откладываем и начинаем с погружения в человека.
М. Сушенцова
— То есть ваша первая задача — сделать диагностику, выяснить такой психологический профиль личности. А что происходит дальше?
А. Горячев
— А дальше у нас появляется базис, фундамент, на котором мы можем строить наше размышление о будущем. В книге предлагается выбирать этот горизонт обычно в моём подходе, потому что действительно для разных людей время это довольно условное, но для простоты я бы предложил вариант год — это период жизни, который мы обычно обдумываем в Новый год или в день рождения. Я бы предложил период пять лет, горизонт пять лет. За пять лет мы можем сделать очень многое. Мы можем начать, например, новую компанию или новый проект, по дороге понять, что, например, для нас это не работает или работает. Вот пять лет — это очень важная, мне кажется, единица жизни. То есть, если я понимаю, что мне 50, и я считаю, что трудоспособный возраст активный я себе отмерил до 65, лет — это, условно говоря, три забега по пять лет, в которые я могу что-то важное сделать, или отказаться, или продолжить дальше. И 25 лет, тоже это зависит от возраста, это такой условный интервал, когда мы можем понять — а зачем это всё? Вот я на год напланировал, это приведёт к чему-то, что я сделаю за пять лет в идеале. А к чему это вообще приведёт, как я представляю себя в 75 лет? Вот у меня 25 лет возникло как раз из того, что я об этом в этой системе для себя размышлял примерно в 50 лет. То есть я думал: вот в 75 лет я хочу работать или нет, как и где я хочу жить, ну и так далее. В книге есть целый список вопросов, ответив на которые, уже будет примерное представление. И тогда возникает определённый вектор, который проходит как раз из точки с настоящим, в котором мы чуть лучше поняли себя, потому что это путь, это путь длиной всю жизнь, нам нужно познавать себя, я очень в это верю, и мы по ходу меняемся, и познавать заново. Дальше год, пять, двадцать пять — получился вектор, в котором мы уже получаем определённую опору, и мы, простроив этот вектор, возвращаем сегодня свою энергию в настоящее. То есть стратегия, она вроде бы про будущее, но она не про угадывание будущего, она про желаемое будущее, потому что лучший способ создать будущее — это работать на то, чтобы оно было таким. И это нас возвращает в следующий шаг, который мы сделаем сегодня, потому что теперь нам понятно, куда мы двигаемся, и мы можем выбирать.
М. Сушенцова
— Вы сказали такую фразу замечательную, что вот эти размышления о выстраивании вектора возвращают энергию в настоящее, то есть они возвращает, потому что мы осмысленно что-то делаем, не сомневаясь в значимости поставленных целей, поэтому энергия возвращается, насколько я уловила?
А. Горячев
— Нет, энергия возвращается, потому что нам нужно решать задачи в настоящем, и будущего пока не существует. Бог живёт в вечности, вот для Него она существует, а у нас есть только тот момент, в котором мы проживаем сейчас. И обычно, когда мы устремляемся куда-то мечтой, там появляется очень много позитивной такой энергии, если действительно удалось понять, что я по-настоящему хочу, куда бы мне хотелось, делаю ли я что-то для того, чтобы туда прийти? Вот если я об этом задумаюсь, у меня пойдёт позитивная созидательная энергия. А возвращает нас это к тем задачам, которые нужно решать сегодня. Когда мы делаем стратегию для большой компании, а мне кажется, человек всегда больше любой, даже самой большой компании, как личность он — целая вселенная, то вот представьте, что компания в кризисе нашла для себя будущий вариант развития, стартап. Там ещё ничего нет, есть только хорошая идея, хороший рынок, ресурсы, люди, но это пока мечты, это пока гипотеза, и это пока идея, которая стоит на самом деле отрицательных денег, потому что нужно потратить деньги на её проверку. И когда мы вот это поняли, мы можем из этого будущего взять часть энергии и подумать: а что нам нужно делать с несколькими тысячами людей, которые, например, на нас сейчас работают, иногда с десятками или сотнями миллиардов выручки, за которые мы сейчас отвечаем, для того, чтобы завтра мы могли в том числе идти туда? И ровно так же с человеком, то есть вот это устремление туда даёт энергию, чтобы делать что-то уже сегодня, делать что-то для того, чтобы приближаться к тому идеальному будущему, которое мы позитивно для себя простраиваем, и делать что-то для того, чтобы продолжать работать в своём настоящем над собой и теми проектами, которые мы для себя выбрали.
М. Сушенцова
— Стратегия, получается, направлена в будущее, это вектор, который мы выстраиваем. И тут у христианина, мне кажется, может закономерный вопрос возникнуть: а как же быть с Промыслом Божиим обо мне? Не слишком ли я пытаюсь сам от своего ума запланировать всё наперёд, определить для себя вектор? Вдруг Господь хочет его как-то по-иному проложить для меня или что-то изменить? И возникает вопрос: правомерно ли в принципе человеку верующему настолько продумывать свою жизнь, пусть и не с точностью пятилетних планов (как было в советских пятилетках, например, там прямо точно всё было просчитано), может быть, и с определёнными такими округлениями, прикидками, но вот правомерно ли это, и не исключает ли такой подход соработничества Бога и человека, Его деятельного какого-то участия в жизни человека?
А. Горячева
— Очень хороший вопрос. Во-первых, важно сказать, что человеку верующему в этом смысле гораздо проще, потому что основной большой и главный вектор своей жизни верующие люди хорошо понимают, то есть у нас есть опора, у нас есть это понимание и так далее. А дальше мы возвращаемся к тому, что в Евангелии есть притча о тех талантах, которые Господь нам даёт, и вот как раз изучение себя — это попытка понять, какие же у меня на руках таланты, и что я могу сделать, чтобы их приумножить. Вы говорите о соработничестве Бога, а я возвращаю на соработничество Богу.
М. Сушенцова
— Да, наверное, ваша формулировка правильнее.
А. Горячев
— И мне кажется, что иногда мы как бы расслабляемся, и мы надеемся на Бога, а сами включиться в эту важную работу, которой от нас ждут, от нашей свободной воли, мы же не случайно получили такой тяжёлый иногда дар свободной воли, когда мы должны делать выбор и двигаться в соответствии с этим выбором. А там даже в заглавии книги вынесено: «на основе наших ценностей». И если наши ценности включают в себя наше религиозное мировоззрение, наш взгляд и то, чем у нас учит Церковь, то нам становится намного легче, то есть эта наша стратегия без сомнения не является оторванной от замысла Божьего о нас, это попытка познать этот замысел и соработать Богу, строя то, ради чего мы на этой земле оказались. Святые отцы говорят, что человек, не равен сам себе, то есть для того, чтобы человеку разогнуться в собственный рост, ему нужно принимать много решений, совершать много выборов и постоянно познавать себя. Я считаю, что наша православная литература во многих аспектах оказывается глубже и серьёзнее, чем некоторые недавние даже открытия в психологии. Глубина познания человеческой души и вот этот как раз вектор познания себя, и в каком-то смысле действительно я встречал: «не доверяй себе, пока не ляжешь в гроб» — это же процесс познания, узнавания и каким-то образом реализация того, для чего мы здесь оказались.
М. Сушенцова
— Интересно: получается, что христианство даёт вектор, но не освобождает от ответственности. Всё переложить на Господа не получится, надо самому что-то делать, как-то размышлять и выстраивать свою деятельность. Вы знаете, меня заинтересовала одна цитата в вашей книге, меня вообще много цитат там заинтересовало, но одна особенно откликнулась, и хотела бы я попросить вас её расшифровать. «Стратегия — это конфликт, и без конфликтов не бывает прогресса». Когда я прочитала эти слова, во-первых, мне показалось, что это очень жизненно и явно почерпнуто из богатого опыта, и вспомнились слова Христа о том, что «Не мир пришёл Я принести, но меч». Вы это послание имели в виду, которое я сейчас процитировала, примерно тот посыл, который выражен в этих словах Христа, или здесь предполагается что-то иное? В общем, соотнести хотелось бы стратегию и конфликтность. На мой взгляд, она кажется неустранимой, но вот христианину как с конфликтом быть: уворачиваться от него, идти в него с бронёй или как-то ещё с этим обходиться применительно к своей жизни?
А. Горячев
— Обычно у нас есть в мире задачи, которые нам кажутся трудно разрешимыми и стоящими того, чтобы на них потратить жизнь. Во многих случаях, на самом деле, мы это делаем неосознанно. Вот я понимаю, что одна из моих задач, и она отражена в предпринимательстве — это принятие на себя ответственности за собственный выбор, принятие на себя права выбирать, действовать, создавать что-то. Предпринимательство всегда социально, то есть человек создаёт для того, чтобы люди чем-то пользовались. Вот такая история, она тоже связана с верой, можно про это рассказать через веру по-другому, но вот я проще расскажу для всех, и тех людей, которые пока в себе, может быть, веру не открыли. И то, что вы говорите, конфликт — это как раз решение той задачи, на которую, по сути, нам не жалко положить жизнь. И во многих случаях мы не осознаём, как она устроена. Иногда частично эта задача в нас, у нас бывают какие-то стороны, которые мы продолжаем в себе развивать, а это и есть наша жизненная стратегия, то есть мы видим, что, преодолевая и решая какую-то задачу в мире, мы одновременно решаем какой-то внутренний конфликт и исцеляемся от какой-то важной истории, избавляемся от неё. Поэтому в этом смысле для того, чтобы родилось новое, необходимо, чтобы действительно был конфликт и было какое-то преодоление, и так развивается мир.
М. Сушенцова
— Возможно, это чисто моя интерпретация, но мне показалось, что здесь вы имели в виду не только конфликт внутренний, который безусловно нас двигает куда-то, иначе бы мы, наверное, сидели под пальмой просто, но и конфликт с кем-то из внешнего мира, потому что, когда человек начинает активно что-то делать, мир часто его за это по головке не гладит, и сопротивление среды или каких-то людей, или каких-то обстоятельств, или более обобщённых сил, оно бывает. Вот мне интересно, как с этим быть?
А. Горячев
— Я и говорю не только про внутренний конфликт, это какая-то история, которую важно решить в мире, и действительно, сопротивление будет, об этом очень хорошо написано в Евангелии. И наши близкие с большой любовью, очень сильно, например, сопротивляются, если мы встали на путь каких-то мыслей, выбрали для себя цели, сконцентрировались на них. И это путь преодоления конфликта, здесь рождается мотивация, энергия. Мы что-то преодолеваем, мы что-то меняем, какой-то свой след оставляем. Вот след — это же изменение, была какая-то поверхность, например, мы туда наступили, и что-то осталось, то есть мы её изменили. Вот это изменение требует энергии, и в каком-то смысле это, без сомнения, конфликт.
М. Сушенцова
— Спасибо. Я напомню, что сегодня в этом часе с нами Алексей Горячев, предприниматель с 30-летним опытом, инвестиционный банкир и инвестор, советник лидеров по личной стратегии. У микрофона Мария Сушенцова. Мы продолжаем с Алексеем обсуждать тему вышедшей недавно его книги, которая называется «Стратегия личности. Как планировать развитие в работе и жизни, опираясь на свои ценности». Мне кажется, что для нашей программы «Вера и дело» эта тема как нельзя лучше подходит, поскольку часто мы с нашими гостями так или иначе приходим к вопросу о том, как человеку быть, как ему выбирать, принимать важные решения на тех или иных жизненных развилках. Алексей, сейчас мне хотелось бы немножечко вернуться снова к вашей книге. Вы там пишете о том, что в личной стратегии есть три измерения — личное, социальное и трансцендентное, то есть забота о себе, о людях и о смысле. Почему важны все три измерения, как они между собой связаны?
А. Горячев
— Во-первых, потому что, как мы говорили, трагедия и стратегия человека начинается с него самого, то есть она неотъемлемо связана с личностью человека, и очень часто люди принимают на себя какие-то истории, которые им подсказывает социум, они к ним не имеют никакого отношения. Это может привести к разочарованию, к ощущению непрожитой или ненаполненной жизни и мучительному достаточно пути. Дальше стратегия, после создания, должна быть реализована в социуме, потому что стратегия — это глагол, то есть стратегия — это всё-таки действие, а не то, что мы придумали для себя какой-то документ или нарратив, какое-то понимание, которым мы делимся с другими. Это всё-таки выбор того, что мы делаем, и делание, и это всегда связано с людьми, всегда проявляется в человеческом обществе. А третий, смысловой аспект, мне кажется, важно понимать, что пока мы являемся носителями чего-то, нам помогает пройти сложные участки, когда вот рождается стартап, например, там есть даже такое определение «долина смерти» — это момент, когда действительно нужно прожить, когда всё плохо, ещё ничего непонятно, много неопределённости, и помогает прожить нам такие периоды опора как раз на что-то, что нам по-настоящему важно, на что-то большее, чем мы. Поэтому без этого аспекта прийти к чему-то значимому и осознать это что-то значимое просто невозможно.
М. Сушенцова
— И в связи с этими измерениями вы пишете в своей книге о том, что существует три типа лидеров, то есть людей, которые не обязательно занимают должность руководителя, как я поняла, но вот за ними кто-то идёт, у них есть последователь. Кстати, замечательное определение, что лидер — это не какой-то руководитель или выскочка, а тот, у кого есть последователь, то есть тот, кто привлекает так или иначе к себе людей. И там вы называете три типа лидерства — аутентичное, лидерство как служение и этическое лидерство. Вот не могли бы вы пояснить, в чём суть этих типов лидерства и привести какие-то примеры, вот как, допустим, человек может понять, к какому типу лидера он относится, как ему это в своей жизни использовать при построении своей стратегии?
А. Горячева
— В определении лидера, во-первых, я бы ещё добавил выбор направления той же стратегии в том числе, и то, как ты влияешь на эту группу своих последователей для того, чтобы двигаться в заданном направлении. То есть, получается, три важных аспекта: последователи, выбор направления и влияние на то, чтобы мы двигались в том направлении. И вот если посмотреть на эти лидерства, знаете, многие вещи не существуют в таком чистом виде, обычно это смесь нескольких направлений. Но, по сути, некоторые лидеры очень харизматичные, то есть они показывают: «я такой, иди за мной, ты будешь таким же, бери с меня пример» и честно, прозрачно рассказывают про то, что он делает, в основном. Это такое аутентичное лидерство. Лидерство как служение тоже может быть очень рядом, вот такой лидер может понимать, находясь на определенной пирамиде организации, что то, что он делает — он делает не потому, что он хозяин этих людей, которые находятся в этой пирамиде ниже, и они служат для того, чтобы он получал какие-то блага, но он должен или может понимать то, что он делает, как служение этим людям и тем людям, для которых они создают, например, какие-то продукты или сервисы. А лидерство этическое — это тоже сейчас очень такая важная и развивающаяся концепция, которая как бы подсвечивает те принципы, которые важны для этого лидера, важны для организации, в которой он служит. Вот если мы пытаемся это обсуждать, то в хорошем лидере, возможно, больше проявлено чего-то, но обычно в нём есть все эти три истории, и люди просто сталкивались, кристаллизовывали эти вещи для того, чтобы их попытаться понять. А можно ли так сказать, что, допустим, христиане, люди верующие, призваны стремиться к какому-то из этих типов лидерства — например, к этическому лидерству или к лидерству как служению, или же здесь всё упирается в психологический профиль личности, то есть, грубо говоря, каким тебя Господь создал, какие задатки у тебя есть, так ты и будешь себя в этой жизни проявлять?
А. Горячев
— Я думаю, что мы призваны как раз быть лидером, который соединяет в себе все эти три направления. На мой взгляд, гораздо эффективнее действовать, работать собой, чем пытаться работать другим человеком, как бы нам ни казалось это привлекательным. Не зря говорят: «будь собой, другие места заняты». Мы можем прожить жизнь, как процесс исследования в том числе себя, своих сильных сторон, своих талантов, которые дал нам Господь. Соответственно, это же нам даёт возможность увидеть других людей и понять, где у нас, например, не самая сильная сторона, где мы должны соединяться с другими. Я читал про то, что мы специально созданы таким образом, чтобы могли взаимодействовать, чтобы нам необходимо было взаимодействовать, потому что одни мы вряд ли являемся всеохватными, то есть где-то у других людей есть другие сильные стороны. И ведь здесь, если говорить о христианстве, то есть заповедь: «Возлюби ближнего как самого себя», то есть предусматривается изучение себя для того, чтобы осознать, как устроены мы, понять, что все устроены очень по-разному и научиться любить, мне кажется, все возможные наборы вот этих вполне реальных характеристик личности, и, соединяясь с ними, создавать что-то общее. Социальное служение для нас тоже очень понятная концепция, мы понимаем, что это абсолютно необходимо, и действительно мы являемся частью какой-то больше всегда системы, участвуя в разных процессах. Ну, а этика у нас есть христианская, там, слава богу, многие вещи очень чётко заданы, и они являются для нас важными ориентирами для того, чтобы мы понимали, куда двигаться. Наверное, исполнить всё невозможно, но путь задан очень чётко.
М. Сушенцова
— А когда вы работаете с клиентами, с людьми, которые к вам обращаются, вы делаете с ними вот такое определение типа лидерства, или, опять же, всё это перемешано, и такой вот функциональной роли это определение типа лидерства не играет? То есть в таком практическом русле работы над собой в выстраивании личной стратегии важно определиться, чего больше во мне проявлено, я вот больше такой харизматик и за моей личностью яркой идут, или же во мне больше заложена интенция к служению людям, например, или вот я смыслу высокому служу —вот это важно про себя понять, или важно просто понимать, что есть и первое, и второе, и третье, и, в общем, для работы не так важно?
А. Горячев
— Нет, мне кажется, это очень важно понять. Опять же, иногда мы устроены одним образом, а действуем в соответствии с теми примерами, которые, например, встретили на жизненном пути, и это может быть просто не очень эффективно, все-таки лучше работать собой, потому что мы созданы Творцом, каждый из нас — интересный и самобытный инструмент, который, естественно, имеет место в этой мозаике большой жизни. И плюс это определённая оптика, которая позволяет понять и увидеть, естественно, не только себя, но и других лидеров, которые рядом с нами, лучше понять какие-то примеры, понять, как это проявлено в себе, вот последовательно, надевая разные очки разных типов лидерства, мы можем понять, собственно, что нами управляет, потому что для того, чтобы управлять другими, нужно разобраться, что управляет тобой, иначе это может к таким привести не лучшим последствиям, если у нас абсолютно всё находится в тени.
М. Сушенцова
— Алексей, мне очень понравилось, в вашей книге, было такое выражение, что «стратегия — это ритуал мышления», навык, иными словами, который хорошо бы, чтобы каждый из нас в себе развивал для лучшего понимания себя, вот кто я, где моё место, которое уже занято. А скажите, пожалуйста, может ли человек, прочтя вашу книгу или прочтя что-то ещё, или дойдя до этого самостоятельно, сам выработать свою стратегию жизни, и что ему для этого нужно делать? Или же всё-таки, по вашему опыту, необходим наставник тот или иной, впереди идущий, который возьмёт за руку или отзеркалит, что-то покажет, подскажет? Вот это всё-таки самостоятельная работа, домашнее задание или эта работа всегда в паре с кем-то?
А. Горячев
— Спасибо, очень хороший вопрос, как и все остальные, впрочем. Вот мы с Алексеем сели писать эту книгу в мире, как я говорил, в котором всё меньше читают книги, для того, чтобы она могла именно помочь человеку создать стратегию. Мы думали о том, что, может быть, достаточно какой-то рабочей тетради, ведь это практическое упражнение, и тогда же мы поняли, что одна из задач, которую может решать книга — сделать человека самого стратегом для себя. Потому что, пока он читает книгу, там много разных вещей, расширяющих кругозор и углубляющих понимание того, как устроен мир, люди и сам человек, и вот ради этого писать книгу стоило. К тому же стратегия — это же не раз и навсегда заданная история, это именно навык мыслить, осмысливать определённым образом свою жизнь для того, чтобы мы могли эту стратегию корректировать, могли понимать, где сейчас находится наша цель, и как изменились мы в процессе движения к этой цели, а цели могут меняться, это не раз и навсегда заданный путь. Иногда они не меняются, но тем не менее это не значит, что нет смысла, например, раз в три месяца или хотя бы раз в год пытаться ещё раз системно осмыслить то, что для тебя важно. Говоря о человеке рядом для того, чтобы пройти этот путь — да, действительно, люди устроены так, что нам нужен другой человек для того, чтобы это осмыслить. Можно вполне, как мне кажется, обойтись без какого-то там специального консультанта или наставника, который пошёл путь, но другой человек нужен, потому что мы так устроены, что самостоятельно не можем увидеть себя. Есть такая поговорка, что для танца, для танго, в частности, в том примере, нужны двое — вот человеку тоже нужен другой человек, в котором он будет отражаться и с которым он может поделиться чем-то важным, тем, что тот человек не знает, дав другому человеку моральное право делиться чем-то об этом человеке, который тоже, в общем-то, закрыт, находится от него в тени, где-то сзади, на какой-то тёмной стороне луны его личности, и это могут быть неприятные, а могут быть очень приятные открытия. И есть области, которые долго остаются скрытыми, и другому человеку они тоже неочевидны. И вот в процессе этого познания, если нам повезёт, мы можем открывать те области, которые не видны ни другим людям, не видны нам, но, в принципе, существуют. И вот для этого, конечно, нужен человек и другие люди очень важные, с которыми мы могли бы делиться не только какой-нибудь хроникой успешных людей обсуждением Илона Маска или кого-то ещё, кого сейчас можно модно обсуждать, а какими-то важными для нас, судьбоносными вещами для того, чтобы получить этот отклик и услышать другого человека, а может быть, не одного. То есть это учебник по созданию пространства искренних важных разговоров о своей судьбе.
М. Сушенцова
— Замечательно. То есть получается, что работа над своей стратегией всё равно так или иначе подразумевает диалог именно потому, что есть теневая сторона, которую мы просто не в силах сами увидеть.
А. Горячев
— Мы, во-первых, не в силах, а, во-вторых, мы её часто видеть не хотим. И нам действительно важно чем-то делиться и что-то получать в ответ. Момент, когда мы двигаемся, ведь стратегия, я не случайно сказал, это глагол, это же создание определённых гипотез, которые мы проверяем на практике. И вот здесь тоже важен другой человек, чтобы мы поделились, как мы идём, что у нас получается, что мы чувствуем, для того, чтобы мы просто создали пространство диалога. Начать его можно с собой, можно завести дневник, и я это очень рекомендую, можно попробовать это записать, обдумать, дать себе для этого специальное время. Но в какие-то моменты бесценно участие в нашей судьбе других людей, и более того, есть побочный очень хороший эффект, что, может быть, с этими людьми мы укрепим и сделаем более глубокими наши отношения.
М. Сушенцова
— Я помню, вы упоминали, по-моему, даже в сегодняшнем нашем разговоре, что для человека вообще важно сесть и разобраться, какие у него есть слабые стороны, а какие сильные стороны. И действительно, интуитивно первое, что приходит на ум — чтобы познакомиться лучше с самим собой. А вот в этом процессе, когда мы сели, взяли листок бумаги перед собой и решили обдумать, найти, написать свои сильные и слабые стороны, как это сделать вообще? Мы можем это сами понять или нам нужно провести опрос общественного мнения среди тех, кому мы доверяем?
А. Горячев
— Я думаю, здесь важно и то, и другое, и в книге описаны алгоритмы, есть конкретные вопросы, и как это можно делать. Важно начать с того, чтобы попробовать поговорить с собой, выстроить этот внутренний какой-то диалог и здорово, если есть под рукой действительно лист бумаги и ручка, но потом очень неплохо попробовать спросить свое окружение, выработать какие-то простые вопросы. Это часто, кстати, людям предлагают на различных программах и тренингах — спросить свое окружение, вот какие у меня сильные стороны, и иногда это поражает и удивляет. То есть какой-то аспект, ты с ним не можешь не согласиться, но ты сам его не видишь, а люди тебе эту историю обратно отдают как большой дар, и ты можешь что-то с этим делать, как в позитивной, так и в негативной, в негативном спектре.
М. Сушенцова
— А я правильно понимаю, что выявление сильных сторон — это и есть определенный ключ, шаг вперед в определении личной стратегии? То есть, если я выявил и апробировал на обществе, в некоем узком кругу эти сильные стороны, то это и есть ключик к тому, как и чем мне следует заниматься, допустим, ближайший год, пять лет, то есть чему посвятить свое время, свои силы, и что-то из этого должно получиться. То есть ставку в своей стратегии лучше делать на сильные стороны? Ведь бывают подходы и наоборот, что вот надо слабые стороны подтягивать, недоразвитые какие-то, которые остались в зачаточном состоянии. Как вы считаете?
А. Горячев
— Я считаю, опираясь на позитивную психологию, что сильными сторонами важнее заниматься, и я даже приведу пример из моей работы инвестиционной. Смотрите, как устроено: представим, человек, который проинвестировал много проектов, и у него есть проекты, которые хорошо развиваются и растут, и есть проекты, у которых есть проблемы, и в которых что-то не получается. И в большинстве случаев, если человек не задаётся этим вопросом, не размышляет, естественно, мы бросаемся тушить пожары. И во многих случаях, к сожалению, пожары эти связаны не с недостатком наших усилий, а с какими-то объективными факторами, что, например, мы не нашли правильного рынка; то, что мы предлагаем, не решает ту проблему, которая есть на этом рынке; несмотря на наши усилия, эти компании перестают существовать, мы их списываем. А теперь представим другую ситуацию. А вот, кстати, успешные мы иногда продаём, мы их все хотим купить и остаёмся вот с этими пожарами, потому что это контринтуитивно. А на самом деле, если у компании есть определённый вектор движения, то, возможно, приложив какие-то дополнительные усилия, мы поможем этой компании стать ещё больше, то есть опираясь на что-то, что уже нащупано как то, что в бизнесе мы называем «бизнес-модель», как какую-то важную историю, которая работает. Тут ещё есть один аспект: мы можем менять и, наверное, должны менять какие-то вещи, которые в нас не нравятся, и про это наша христианская аскетика, но мы понимаем, что это очень долгий путь, иногда человек его проходит за всю жизнь, и дай бог успеть это сделать к концу жизни и понимать, что нам что-то удалось. Это долгий путь. Если мы говорим, что мы находимся сейчас в настоящем — на мой взгляд, у нас особо нет выбора, то есть сейчас мы можем использовать то, что у нас есть, а значит, наши сильные стороны. И при этом мы можем думать, каким образом часть или важную какую-то работу мы делаем над изменениями наших черт характера, а главное, что мы, может быть, даже не понимаем, что наших сил нам далеко не всегда хватит, чтобы это изменить, и тогда, осознавая свои слабые стороны, мы, например, можем делать паузу и в этом видеть свою свободу. Я один раз на какой-то лекции видел очень классный слайд, там какая-то наша слабая черта, когда мы её не осознаём, она, как такая обезьянка, сидит на наших плечах, и мы иногда не верим, что можем полностью от неё избавиться, но мы можем её пересадить в тележку, которую мы везём за собой. Она с нами, но она чуть дальше, она нами не управляет, она рядом с нами есть. И вот просто осознание того, что это так, даёт уже очень много. И тогда мы можем не реагировать на какой-то стимул, а как бы отвечать, делая какую-то паузу. Ну, например, если человек высокоэмоциональный и гневливый, мы можем предположить, что, возможно, он и будет таким же, но только другой человек может этого никогда не узнать, потому что, зная, что он гневливый, может сказать: «Окей, во мне много силы и эту энергию я использую как-то по-другому. А сейчас я не взорвусь и на этого человека этот свой гнев не вывалю, сделаю небольшую паузу и, может быть, уйду из комнаты, а энергию эту преобразую во что-то более позитивное». То есть он остаётся таким же, как был, быстро это изменить невозможно, но это происходит совсем по-другому. Поэтому я бы вот предложил для того, что происходит с вами сегодня, изучать и использовать сильные стороны, мы это можем делать так, что слабые стороны могут оказаться несущественными, осознавая это, мы можем ими управлять, и, если мы хотим, в долгосрочную стратегию закладывать тоже исправление чего-то, что нам хочется исправить.
М. Сушенцова
— Вы сейчас рассказывали, как с этим работать, а мне представилась такая схема или обобщение, что вот сильные стороны наши — это подсказка для направления к деятельности нашей, к такой рабочей, что ли, стороне жизни, профессиональной, творческой, а слабые наши стороны — это подспорье для духовной работы. То есть это же всё-таки разные аспекты нашей жизни, и мы время для одного выделяем, время для другого, наверное, как-то так. Ну, так мне услышалось, по крайней мере.
А. Горячев
— Да, я абсолютно согласен. И более того, мы, работая с этим, становимся полезными иногда для других людей, если нам удалось сделать пару маленьких шагов в правильном направлении, значит, мы в этом можем помочь и другому человеку. То есть в этом тоже определённый есть и внутренний конфликт, что мы, борясь с какой-то историей в себе, продолжая её, например, сживать или работать над ней, если нам удалось хотя бы сделать какие-то шаги, значит, другому человеку можем это показать, дать надежду, что этому человеку тоже удастся пройти по этому пути. И в этом может быть очень много энергии, как вот мы приводили в пример гнев, энергии там достаточно, и отцы говорят, что это энергия для того, чтобы мы боролись с грехом, а не с ближним, и действительно, мы можем это правильно канализировать.
М. Сушенцова
— А как быть с ошибками или провалами на пути реализации нашей стратегии? Вот запланировали, вроде всё просчитали, согласовали, и бах! — что-то идёт не так. Как с этим работать?
А. Горячев
— Знаете, когда-то мне встретилась в подростковом возрасте книжка такого американского писателя Курта Воннегута «Колыбель для кошки», и там есть такая фраза, которая мне прямо тогда запала в голову: «Ошибку сделать невозможно». И она такая очень освобождающая, то есть без сомнения мы делаем ошибки, но по сути у нас должна быть смелость для того, чтобы двигаться дальше. Эдисон, когда разрабатывал свою лампочку, запротоколировал больше двух тысяч неработающих ситуаций, он их проанализировал, отбросил и понял, в какой области он должен искать работающий вариант. То есть, если у нас есть силы идти дальше, а мы их должны находить, то ошибки помогают нам понять, как не работает, для того чтобы нащупывать, как это работает.
М. Сушенцова
— И главное, чтобы силы не кончались, и чтобы была энергии, чтобы двигаться дальше. Спасибо вам большое, Алексей, за этот разговор. Напомню, что в этом часе с нами был Алексей Горячев, предприниматель с 30-летним опытом, инвестиционный банкир и инвестор, советник лидеров по личной стратегии. У микрофона была Мария Сушенцова. Наша программа прошла в рамках цикла «Вера и дело», где мы разговариваем с экономистами и предпринимателями о христианских смыслах экономики. Еще раз спасибо вам большое, Алексей. Было очень интересно, даже не заметила, как час пролетел.
А. Горячев
— Взаимно. Спасибо большое, Мария. Дорогие друзья, кто послушал, я очень надеюсь, что вы сделаете свой выбор, совершите какие-то важные шаги в жизни и придете к результату, который будет для вас по-настоящему важен.
М. Сушенцова
— Спасибо большое. До встречи через неделю.
Все выпуски программы Светлый вечер