"Патриарх Гермоген". Светлый вечер с Дмитрием Володихиным (29.02.2015)

У нас в гостях был доктор исторических наук, писатель Дмитрий Володихин.

Накануне дня памяти Патриарха Гермогена Московского мы говорили о личности этого святого, о его пути к Патриаршеству, о деятельности на патриаршем престоле, а также о роли этого святителя в истории русской церкви.

_________________________________________________________

А. Пичугин

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Друзья, здравствуйте! Меня зовут Алексей Пичугин, и здесь в этой студии вместе с нами, со мной и с вами эту часть «Светлого вечера», ближайший час проведет историк Дмитрий Володихин. Напомню нашим непостоянным слушателям, что Дмитрий Михайлович доктор исторических наук, профессор Московского университета, и автор монографии по истории русского Средневековья. Здравствуйте. Дмитрий Михайлович!

Д. Володихин

— Здравствуйте!

А. Пичугин

— Мы сегодня поговорим про Патриарха Гермогена или Ермогена. Кстати, как правильно?

Д. Володихин

— В 16-м, в 17-м веках он сам подписывался Ермоген, и в большинстве документов также писали о нем Ермоген. Но, в общем, это разночтение допустимо, Гермоген это не ошибка, это просто вариация.

А. Пичугин

— Так или иначе, поговорим мы сегодня про Патриарха Ермогена, или Гермогена. Это человек, который известен, к сожалению, в первую очередь людям, занимающимся историей России начала Нового времени, и людям, которые находятся в церковной ограде. Хотя, казалось бы, имя этого человека должно стоять в одном ряду с такими значимыми историческими персонажами как Александр Невский, Минин и Пожарский, Суворов, Ушаков. Но вот действительно, если сейчас выйти на улицу, спросить первого встречного человека, что он знает про Патриарха Ермогена, наверное, какого-то более-менее подробного ответа мы не услышим. Поэтому я предлагаю сегодня в рамках нашей программы разобрать подробнее эту личность. Тем более что он прославлен в лике святых как священномученик. Его имя неразрывно связано со Смутным временем. И наша программа выходит накануне дня его церковного почитания, дня его памяти. Расскажите, пожалуйста, о его первых годах жизни, о его происхождении, о том, как он стал в итоге Патриархом.

Д. Володихин

— Я думаю, что последние два-три года это имя на слуху, как минимум, потому что поставлен на Манежной площади памятник Патриарху Ермогену, вышло две больших биографических книжки о нем, фильм о нем был создан. То есть, в общем, сейчас опять это имя начинает всплывать из небытия, перестает быть «белым пятном» в исторической памяти нашего народа. Что касается…

А. Пичугин

— Происхождения…

Д. Володихин

— … детства, юности, происхождения — то сейчас я буду извлекать какие-то достаточно расплывчатые вещи из тумана, потому что источники молчат почти обо всем, что касается жизни Ермогена вплоть до его зрелости, вплоть до 1579 года. В этом году мы застаем его священником в Казани, он настоятель храма Николы на Гостином дворе, или Николы Гостиного, белец — у него была супруга, дети, внуки, и т.д.

А. Пичугин

— Ему уже было на тот момент 50 лет примерно.

Д. Володихин

— А вот это как раз заблуждение. Дело в том, что во всех энциклопедиях, в том числе в православных энциклопедиях, к сожалению, уж тем более в Википедии, сказано, что будущий Патриарх Ермоген родился в 1530-м году — это ошибка. Это ошибка очень серьезная. Когда-то Карамзин, сославшись на поляков, написал, что в 1610-м году, ведя переговоры с одним из них, он удостоился того, что тот его обозвал 80-летним стариком. Ну, естественно…

А. Пичугин

— И посчитали.

Д. Володихин

— И посчитали, получился 1530-й год. Но Карамзин не ошибся, он написал — «польские авторы пишут, что…». Посмотрели совсем недавно, что за польские авторы — выяснилось, что это некий польский романтик, поздний, 18-го века, написал о Ермогене, поэтически перефразировав очень известный источник «Записки гетмана Жолкевского», выдающегося полководца польского начала 17-го века. А в этом месте Жолкевский не пишет о возрасте Ермогена, он пишет «очень старый человек», и всё. Поэтому эта дата, 1530-й год, перечеркнута. Нужно опираться только на одну цифру — в 1579-м году он священник. Священнический сан вне каких-то экстремальных обстоятельств, какой-то необыкновенной нехватки священников — чего в середине 16-го века не было в России — ему вряд ли бы дали иерейский сан до возраста 30-ти лет. Таким образом, есть только одна более или менее достоверная дата — он родился не позднее 1549-го года. Это всё, что мы можем говорить относительно твердо. Помимо вопроса о дате его рождения, существует вопрос о его происхождении.

А. Пичугин

— Да, чуть ли не к Шуйскому относят его род.

Д. Володихин

— Такая версия ходила у дореволюционных историков. Но подавляющее большинство специалистов, в том числе и ваш покорный слуга, в общем-то, ее отвергли. Непохоже, какого-то прямого кровного родства с Шуйскими, с Голицыными, с какими-то другими аристократами того времени. Известно, что в молодости будущий патриарх казаковал — был на Волге казаком. Известно то, что его ближайшая родня относится к кругу провинциальных жителей — либо это богатая верхушка посада, торгово-ремесленная, либо это мелкие дворяне неродовитые. Вот скорее та среда, из которой он вышел. Просто известны более или менее ближайшие по родству или по брачному свойству люди. Для них вот та среда, которую я обозначил, она обычное дело. Его внуки известны — они дворяне провинциальные, малоизвестные. Известны также его зятья — зять, во всяком случае, один известен, и тоже он из посада. В общем, видимо в юности, в молодости Ермоген совершенно не знал ни богатства, ни знатности, ни высокого положения в обществе. И мы его застаем уже в зрелом возрасте, на посаде, в самом простом и незамысловатом положении — храм Николы Гостиного в Казани был не выдающимся. На посаде есть богатый храм купеческий, богато обставленный, есть опись этого храма краткая, дошла до наших дней. Но если сравнивать, скажем, в той же самой Казани с храмами, которые находились внутри Казанского кремля, выяснится, что это достаточно скромная церковь, ничего особенного.

А. Пичугин

— Но то, что он был казаком, а потом стал священником в Казани — разве в этом нет ничего странного, противоречий никаких нет?

Д. Володихин

— Абсолютно ничего. Если бы он был аристократом, путь в белые священники был бы ему закрыт. Потому что белое духовенство тогда, ну скажем, очень редко могло считаться высокопоставленным, находиться на высоком уровне общественном. Разве только протоиереи кремлевских соборов — может быть, может быть. Протоиереи даже провинциальных городов считались людьми невысокого ранга. Если бы он был аристократом, если бы — тогда, скорее всего он пошел бы в черное духовенство, он постригся бы, мог бы оказаться среди настоятелей монастырей, даже получить архиерейский сан, такое бывало и довольно часто.

А. Пичугин

— Но он и получил его в итоге.

Д. Володихин

— Сразу же. То есть он принял бы постриг, и изначально был бы человеком иноческого положения, монашествующим. А он имел семью, детей. И для аристократа это совершенно необычная, из ряда вон выходящая ситуация. Мы не можем ее признать сколько-нибудь правдоподобной.

А. Пичугин

— А для казака?

Д. Володихин

— Для казака — пожалуйста! Собственно, что мешает казаку, тем более в провинциальном городе, каковым являлась тогда Казань.

А. Пичугин

— А в Казани было сильно́ казачество в те годы?

Д. Володихин

— Оно было сильно́ на Волге, Казань была на Волге. К тому времени казачество русское уже потеснили, погромили, оно не за государя уже воевало, а больше разбойничало. Но ведь мы ничего, кроме самого этого факта не знаем — не знаем, как вел себя будущий патриарх, что он делал? Он воевал за царя, за отечество, или он тоже по молодости лет грешил определенным казачьим буйством. Мы знаем только то, что для казака путь в священники не закрыт никоим образом. Священником мог сделаться человек и из посада, и из неродовитых дворян, мог сделаться и крестьянин даже. То есть священники-бельцы были в то время представители самых разных сословий, не только дети духовенства.

А. Пичугин

— То есть еще не сложилась к тому времени та сословная система, которая во всей своей красе расцвела ко второй воловине 18-го века, в 19-м.

Д. Володихин

— Нет, такого еще не было. Русское духовенство того времени питалось из разных источников.

А. Пичугин

— Давайте чуть-чуть отвлечемся. Первое — это откуда мы вообще знаем, что он относился к казачеству?

Д. Володихин

— Это отзывы поляков, которые, столкнувшись с Ермогеном, с его сопротивлением в Москве 1610-11 годов, стали собирать о нем сведения. И вот им сообщили, кто-то из московского духовенства сообщил, что раньше патриарх казаковал.

А. Пичугин

— И второй вопрос, вполне логичный — мы довольно много в рамках нашей программы говорим о духовенстве, о духовном образовании в России в разные века. Понимаем, что уже ко второй половине 18-го, к 19-му веку духовенство имело довольно неплохое образование, и становилось духовенством только по окончании какого-то класса духовного училища, семинарии. А в 17-м веке как с этом было?

Д. Володихин

— Никаких училищ высшего или повышенного уровня не было. Некие школы для детей духовенства, для певчих могли быть. В источниках они не обозначены, но вот от 17-го века мы такие школы знаем. Так что, скорее будущему священнику, тем более будущему епископу следовало учиться самому, или может быть приходить под покровительство некого наставника, который сам книжен умом. И тот бы его учил не в школе, не в классе, а передавая непосредственно ему лично свои знания.

А. Пичугин

— А потом уже приводя к архиерею на рукоположение.

Д. Володихин

— Да, такое в принципе могло быть. И мы знаем, что Ермоген как раз был грамотеем, был большим книжником. Сам был крупным духовным писателем. Известно то, что он составил жития казанских святых — Иоанна, Петра и Стефана. То, что он создал «Повесть о честно́м и славном явлении образа Пречистой Богородицы в Казани». То, что он редактировал «Повесть о Петре и Февронии». То, что под его приглядом осуществлялась, впоследствии уже через много лет, издание первого печатного церковного устава России, устава «Око церковное». То есть иными словами, он был большой книжник, из ряда вон выходящий книжник. И видимо, скажем так, высшее духовенство Казанской епископии его ценило за это.

А. Пичугин

— Друзья, напомню, что это программа «Светлый вечер». Говорим про Патриарха Ермогена, или Гермогена, тут уж видимо кому как больше нравится. Говорим с историком, профессором Московского университета Дмитрием Володихиным. И чтобы уже, наверное, закончить с периодом жизни будущего Патриарха Ермогена в то время, когда он еще был священником в Казани, стоит вспомнить Казанскую икону Божией Матери. Как мы знаем, этот сюжет тесно связан с ним. Он один из первых, кто эту икону видел, он эту икону переносил. Действительно ли это так? Подтверждают ли современные историки всё, что мы знаем из церковного предания?

Д. Володихин

— Частично подтверждается. То есть есть косвенное подтверждение, связанное с документами по Казани. Они не противоречат тому, что впоследствии сам же Ермоген изложил в повести о явлении образа Казанской Божией Матери. Случилось это как раз в 1579-м году. Для Казани в эти десятилетия характерно постоянное борение между христианством и исламом. Изначально, до завоевания Казани в 1552-м году, это была, конечно, территория ислама, впоследствии его там потеснили. И Казань была христианским городом, православным. Но как только случались какие-то несчастья у православных, сейчас же начинались разговоры «ваш Бог вас не защищает, может быть, он не истинный». Особенно это тяжело конечно было тем, кто недавно крестился из местного населения, из татар, из черемисы. У них постоянно был соблазн опять вернуться в ислам. И вот особенно тяжелые были настроения после большого Казанского пожара. И вот тогда, видимо во ободрение верующим этого своего рода христианского фронтира, была явлена Казанская икона Божией Матери. Действительно, об этом знал весь город, ее несли фактически Крестным ходом по Казани. И действительно, Ермогену было поручено нести ее перед собою на руках. Конечно, он запомнил на всю жизнь. Конечно, он всю жизнь прикладывал усилия к прославлению Казанской иконы Божией Матери. Впоследствии, будучи уже в Москве, он также изо всех сил старался сделать так, чтобы этот образ был известен всей России. Но по-настоящему известен он стал уже при первых Романовых, поскольку один из списков Казанской Божией Матери находился в земском ополчении, и ополченцы говорили, что он помогал им в боях, являл многие чудеса. Поэтому впоследствии один из предводителей земского ополчения князь Пожарский, а также первый государь из рода Романовых Михаил Федорович, его семья, его сын Алексей Михайлович, приложили очень много усилий для прославления Казанской — строили храмы, много жертвовали. Вся эта полноводная река почитания чудотворного образа Божией Матери Казанской, она вышла из маленького русла, к которому имеет причастность и Ермоген — самое настоящее, самое непосредственное.

А. Пичугин

— Кстати, вот вы упомянули взятие Казани. С момента этого события прошло всего 20 с небольшим лет, ну 30 почти.

Д. Володихин

— 25 лет. Извините, 27 лет.

А. Пичугин

— Почти 30 лет. До этого момента вообще насколько христианская жизнь в Казани была развита?

Д. Володихин

— Это очень сложный вопрос. Дело в том, что, конечно же, наиболее развитой была христианская жизнь в городах казанской земли — в самой Казани, в разного рода крепостицах, которые строились тогда по распоряжению московского правительства, очень сильна была христианская жизнь конечно же в Свияжске. В этом смысле Свияжск — форпост русского влияния в казанской земле — был звездой первой величины, и с Казанью он соперничал.

А. Пичугин

— Это я к тому, что вы говорите — церковь Николы Гостиного. Я так понимаю, что эта церковь как раз существовала еще и до взятия Казани как храм, построенный для купцов, для гостей города, которые приезжали по Волге торговать.

Д. Володихин

— Мы этого не знаем. Нет абсолютно никаких сведений, что до 1552-го года в Казани была хотя бы одна христианская церковь.

А. Пичугин

— А спустя 30 лет их уже было достаточно много.

Д. Володихин

— Множество. Кроме того, там был крупный, и по сей день славный Спасо-Преображенский монастырь. В Свияжске также тоже пустило корни иночество русское. В 1587-м году Ермоген сам стал иноком. С чем связан его постриг, мы не знаем. Высказывалось вполне обоснованное предположение, что он к тому времени овдовел. Он мог конечно, отойти от дел, поскольку служение вдовому священнику и вдовому дьякону было запрещено. Но он решился принять иноческие обеты, и вскоре после этого, примерно через год, он оказался настоятелем крупнейшего в Казани Спасо-Преображенского монастыря, архимандритом. Видимо его очень ценил тогдашний владыка казанский Тихон. И, так или иначе, как раз видимо книжность, ум, твердость в правилах, очень большая последовательность в, скажем так, канонической части, они выделяли Ермогена к лучшему среди священников. Только этим можно объяснить то, что в смысле духовной карьеры возвышение этого человека было стремительным. Год он в архимандритах, и на следующий уже год, в 1589-м году, он становится первым Митрополитом Казанским. То есть тогда изменили статус Казанской епархии — возвысили ее до митрополии, это была своего рода административная революция, простите за это выражение. И собственно в Москве в тот момент была введена патриаршая кафедра, соответственно несколько епархий были повышены в статусе. Ну, естественно, например, что повысили в статусе Новгородскую епархию, она стала митрополией. Естественно то, что повысили в статусе Ростовскую епархию, она сделалась митрополией. Это очень древние епархии. А Казанская была очень молодая, ей было всего несколько десятилетий. И тем не менее, ее поставили выше множества древних, как тогда говорили, высокочестных епархий. Это было нововведение…

А. Пичугин

— Политическое.

Д. Володихин

— Отчасти политическое, но в большей степени оно имело отношение к миссионерству. То есть чувствовалось, что для Казани все же нужно особое отношение — край недавно завоеван, там постоянно идут волнения. Священники в этих местах живут очень неспокойно. Это лица, против которых в первую очередь, в случае очередных беспорядков, будет направлен гнев иноверцев. Они могут быть убиты, они могут пострадать как угодно, у них могут спалить дом. И поэтому конечно духовная особа, которая занимается миссионерством, да хотя бы просто является настоятелем прихода в тех местах, должна получать особое внимание от Москвы. Вот признаком особого внимания стало то, что Казанская епархия стала митрополией, и она была самой, по-моему, большой по территории во всем Московском царстве. Какое-то время она вообще была безбрежной, колоссальных размеров. Через относительно короткое время выделили отдельно епархию Астраханскую, стала она чуть поменьше. Но все равно, туда по-моему…

А. Пичугин

— То есть от средней Волги и туда вниз, прямо к Каспию.

Д. Володихин

— Да, совершенно верно. Еще огромное необозримое пространство на восток. Как вы понимаете, Тобольской епархии пока нет, всё, что туда — это всё Казанская. И довольно значительный кусок земли на запад — Свияжск и дальше за ним, в сторону Москвы, это тоже всё Казанская митрополия. То есть, получается, что это огромная земля, доставшаяся под руку человеку, который еще два года назад был бельцом, священником на посаде. Надо сказать, что это хозяйство, которое свалилось на плечи Ермогену, тяжелейшее было испытание. Ему было до крайности трудно всё это нести.

А. Пичугин

— А почему именно его? Почему не кого-нибудь из Москвы прислали? Почему не нашли какого-нибудь опытного чернеца, который много лет в монастыре подвязался? А взяли священника с посада и фактически спустя совсем короткий промежуток времени, сделали его Митрополитом, главой таких вот церковных территорий.

Д. Володихин

— Объяснить это здраво можно только каким-то особым отношением к нему со стороны Тихона, владыки Казанского. Сам Тихон мог быть Митрополитом — то есть он просто напросто шагнул бы с одной ступеньки на другую. Тем не менее, он не принял митрополичьего сана. И он фактически вместо себя посадил на кафедру Ермогена.

А. Пичугин

— А сам при этом кем остался?

Д. Володихин

— Сам он достаточно быстро скончается. Но, тем не менее, он мог какое-то время еще быть митрополитом, но он этого не сделал. Значит, видимо, он по характеру Ермогена, по его способностям, по его воле, твердости в правилах, по его книжности, считал, что это будет достойный человек. И, в общем, оказалось, что он абсолютно прав. Ермоген не то, что справился с этой труднейшей задачей, он справился блистательно. Он крайне жестко и крайне последовательно подошел к своему пастырскому долгу. Он способствовал канонизации новых святых. Я уже назвал их — Иоанна, Петра и Стефана. Он ввел ежегодное богослужение в память о воинах, павших при взятии Казани. Он в 1591-м году собрал паству, новокрещенов из татар и черемисы, учил их несколько дней христианскому вероисповеданию. Поскольку, как вы понимаете, многие для вида сделались христианами, чтобы адаптироваться к русской православной власти. Может быть, кто-то польстился на подарки. И мы не знаем, какое количество новокрещенов поддались искреннему чувству интереса к христианству, которое сюда приходит и которое способно заменить собой ислам. Сам-то ислам в этих местах нетвердо держался, ему было не так много лет. И, в общем-то, проблема была и в том, что еще и вероятно были какие-то остатки язычества в тех местах.

А. Пичугин

— Ну, он никуда не делся ислам оттуда, в общем.

Д. Володихин

— Да, конечно. Плюс, там же было достаточно много переселенцев с запада, бывших пленников или наемников — литовцев, поляков, немцев, для которых ни ислам, ни православие не были характерны. Это были протестанты и католики. Соответственно, во-первых, для новокрещенов достаточно частыми были факты отпадения от веры — то есть родня зазвала их на свои мусульманские праздники, и вот они едут, празднуют и забывают креститься и на исповедь ходить, причащаться, и все молитвы забывают моментально. Они конечно же очень часто не держали постов, очень часто вообще оказывались фактически вне церкви. И вот сначала Ермоген учил их как пастырь. Через некоторое время те из них, кто добром, доброй волей владыки не были возвращены к своему христианскому состоянию, те были подвергнуты довольно серьезной и жесткой системе, скажем, духовной дисциплины. Так, например, Ермоген заботился о том, чтобы новокрещены не жили с представителями прежней веры своего народа. Христианские новокрещены селились особыми слободами, чтобы за ними присматривали старые опытные дворяне, уже неспособные к военной службе. Они приглядывали за тем, чтобы там существовал добрый христианский порядок, и никто не пытался опять переметнуться в ислам. И более того, помимо этих переселений, были приняты меры к тому, чтобы никто из русских — русские, понятно, все там были православные — не оказывались в рабстве, в услужении у татар, у черемисы, у этих наемников из Европы — их просто выкупали. А иногда административным способом извлекали из этого самого рабства, чтобы они не могли быть принуждены хозяином к смене веры. Были и более жесткие меры. В принципе, Ермоген в этом смысле был человеком исключительно твердым. Вот есть христианство, есть Христос — это истина. Она даруется однажды в жизни. Если человек ее принял, он должен придерживаться ее не на 50%, не на 80, не на 93%, а на все 100. Безо всяких исключений из правил. И Ермоген этого требовал и от новокрещенов, и от русских, которые прибыли из коренной России, он этого требовал со всей твердостью. Он был пастырь железный.

А. Пичугин

— Мы продолжим этот увлекательный разговор про Патриарха Ермогена с историком Дмитрием Володихиным буквально через одну минуту.

А. Пичугин

— И вновь возвращаемся в нашу студию. Это программа «Светлый вечер», меня зовут Алексей Пичугин. И сегодня программа наша посвящена Патриарху Ермогену, в канун дня его памяти. О личности, об этом человеке мы беседуем с историком Дмитрием Володихиным, профессором Московского государственного университета. И вот Ермоген на Казанской кафедре, Митрополит, вы говорите, что он очень много делает для того, чтобы люди не отпадали обратно в ислам. Даже административные меры применяет, переселяет. А неужели у Митрополита такая власть?

Д. Володихин

— Дело в том, что он мог, конечно, обратиться и в Москву, он мог, конечно, обратиться и к казанскому воеводе. Но для того, чтобы выговорить для себя столь серьезные полномочия, он вступает в переписку с Москвой, и оттуда их в письменном виде получает в виде указа. Так что в этом смысле он, конечно, стоял на основании закона и всей христианской административной традиции — он ничего не нарушал, он ничего не требовал от мусульман. Если вы не крестились, не пришли в христианство — это ваше дело. Но если вы перешли, пожалуйста, будьте христианами. И вам никаких скидок на то, что у вас другая национальность, что вы не русские, а татары, черемисы, мордва — не будет. Это очень важный момент — для него этническая принадлежность не играла особой роли. Он жил по соседству с многими народами, с кем только он на протяжении жизни не сталкивался, ему видимо было наплевать на это. Но для него очень важно было сохранение всех тех истин, которые несет христианство, и всех тех обычаев, с помощью которых оно организует жизнь христианских общин. И здесь он был требователен, не глядя на то, из какого народа вышел тот или иной христианин — вот это важно. Помимо суровых мер административных, было ведь увещевание, было ведь обучение. Более того, Ермоген постарался устроить в Казани типографию. Для тех времен это совершенно необычно. Московское царство крайне бедно типографиями, в течение многих лет они перестают функционировать, не работают.

А. Пичугин

— Да и вообще первая известная для нас типография московская была открыта за 30 лет до этих событий.

Д. Володихин

— Скажем так, первое датированное печатное издание московское — 1564 год.

А. Пичугин

— А после?

Д. Володихин

— Считается, что в 50-е годы были еще некие анонимные издания, мы просто не знаем их выходных данных, где они печатались, непонятно — то ли тоже в Москве, то ли как раз в Казани. Известно, что при Ермогене печатня в Казани была. Естественно, она должна была служить духовному просвещению в этом краю, который был только-только освоен христианством. И Ермоген использовал не только всю мощь своей духовной власти, но и возможности, которые давало просветительство, которые давала проповедь, которые давал печатный станок. Он не был, скажем, каким-нибудь таким лютым фанатиком, нет. Это был человек строгий, но в то же время очень разумный в своих распоряжениях. Это был настоящий сильный пастырь. И он с этой точки зрения заслуживает колоссального уважения.

А. Пичугин

— И в итоге в 1606-м году он становится Патриархом. Почему именно Казанский Митрополит? Если он был настолько, простите за такое слово — выгоден для Москвы на Казанской кафедре, очень много на ней делал и мог продолжать свое служение.

Д. Володихин

— Казанский Митрополит это одно из первых лиц в духовной иерархии церкви того времени.

А. Пичугин

— Ему приходилось и в Москву ездить, естественно.

Д. Володихин

— Он бывал на соборах земских, церковных, бывал в Угличе, свидетельствовал мощи святого Романа Углицкого в 1605-м году. Он был на земском соборе, который поставил на царство Бориса Годунова. То есть иными словами, церковный иерарх такого уровня, он «на автомате» включался в дела большой политики. Но важно не только это. Ведь он входит в первую пятерку лиц, возглавляющих духовную иерархию Русской Православной Церкви. Больше него будет, скажем, Новгородский Митрополит. Больше него будет сам Патриарх Московский. Но в принципе, он один из… В случае кончины Патриарха…

А. Пичугин

— Кончины ведь не произошло.

Д. Володихин

— … три главных претендента на то, чтобы заменить его на кафедре — это Митрополит Новгородский, Митрополит Казанский и Митрополит Ростовский. Вот три человека, которые по идее могут его заменить. Кончины не произошло, произошло фактически изгнание. Сначала Патриарха Иова, который сопротивлялся самозванцу, и вместе с ним сопротивлялось еще несколько отчаянно смелых людей среди нашего духовенства. В частности, некоторые настоятели московских монастырей. Собственно, Ермоген тоже во времена Смуты, во времена царствования Лжедмитрия I, самозванца, также противился его планам. Его не согнали с митрополии, но он оказался в ссылке, в опале, его в Москве больше видеть не хотели. В частности, он стоял за то, чтобы католичка Марина Мнишек перед тем, как она станет русской царицей, прошла перекрещивание по такому полному чину. Существует несколько способов перевода из католиков в православные, и Ермоген настаивал на самом жестком из них, потому что он знал — если у русского народа будут сомнения в вероисповедании царицы, всё закончится восстанием, всё закончится тяжелой кровавой смутой. Но так и произошло. Собственно, вскоре, после того как во время венчания на царство Лжедмитрий и Марина Мнишек отказались принять причастие из рук православного священнослужителя…

А. Пичугин

— Там было очень много споров на эту тему между ними.

Д. Володихин

— … Москва ахнула, Москва поняла, что на престоле сидят два католика, и им подчиняться никто не захотел. Лжедмитрия свергли и убили, Марину Мнишек свергли, на престол взошел царь Василий Шуйский. И в этот момент возник вопрос — царя сменили, что будем делать с Патриархом?

А. Пичугин

— А Патриарх Игнатий в тот момент был.

Д. Володихин

— Патриарха Иова, который сопротивлялся самозванцу, как я уже говорил, его отправили простым иноком в Старицу, его заменил владыка Рязанский Игнатий.

А. Пичугин

— Грек.

Д. Володихин

— Да, он был несколько чужак для русского духовенства, грек. И к тому же человек, который принял самозванца с поклоном, во всем ему угождал. В нем не видели истинного пастыря, в нем видели просто проводника чужой воли, воли злонамеренной и поставленной на московскому кафедру видимо не без нарушений. Потому что с нарушениями согнали с кафедры предыдущего владыку Иова. Игнатия, конечно же, сана лишили. Надо было решать, кто будет при новом царе Патриархом. И видимо воля самого Василия Шуйского и симпатия духовенства, которое видело в Ермогене человека непреклонно твердого, сопротивлявшегося, сделали Ермогена самым лучшим претендентом на патриаршую кафедру. В конце концов, летом 1606-го года он Патриархом становится. Не видно никакого сопротивления и со стороны других иерархов, которые могли бы противостоять в этом смысле Ермогену. Мог бы противостоять Ростовский Митрополит Филарет, он будущий отец первого царя из рода Романовых. Мог бы противостоять Митрополит Новгородский. Но ничего этого не видно, видимо всё было достаточно спокойно — не было никаких скандалов, никаких, как сейчас говорят, сенсаций. И Ермоген оказался человеком, мало того, что удачно избранным для московской патриаршей кафедры, он оказался человеком, попавшим в лучшее время на то место, где он просто должен был быть. Может быть, в этом был какой-то промысел Господень, что это Ермоген. Потому что русской церкви и России нужен был такой человек, и Господь его привел на это место.

А. Пичугин

— А как понять «в лучшее время» — это же Смута, это время между двумя Лжедмитриями, Семибоярщина, и в общем-то междуцарствие.

Д. Володихин

— Вот Россию из Смуты вытащили люди очень упрямые, очень тяжелого, несгибаемого нрава, люди-камни. Вокруг всё рушится, всё криво — измена, корысть, нравственное падение становится обычным делом. Смута — это ведь не только военные действия, гражданская война, борьба с интервентами. Это, прежде всего борьба с нравственным падением, с растлением души, с утратой твердости в вере. И Ермоген получил имя Адаманта, то есть алмаза, который настолько тверд, что его ничто в смуте сокрушить не может. Он несколько раз писал послания тем, кто хотел свергнуть Василия Шуйского, где-то уговаривая их, а где-то и просто отлучая от церкви. Были случаи, когда ему самому лично, уже немолодому человеку, надо было выйти на площадь, встать перед разъяренной толпой и обличать ее. Ему было страшно, те, кто был рядом с ним, говорили, что ему тяжело, ему страшно. Но он, преодолевая этот страх, выходил и говорил. У него не было сладкоречивости, он не был прекрасным ритором, он был очень хорошим знатоком Священного Писания, прекрасным богословом. И он мог убеждать людей либо непреклонностью своей воли, либо логическими доводами, а не фигурами речи. И вот ему, тем не менее, удавалось. Был случай, когда он уже фактически состоявшуюся победу восстания в Москве одной своей проповедью уничтожил. Люди разошлись, восстания не произошло. Могло быть и так, что Василий Шуйский, если бы ему не помог Ермоген, был бы свергнут задолго до того срока, когда действительно он лишился трона. Фактически Ермоген оказался самым прочным, самым сильным и самым преданным человеком в окружении Василия Шуйского, настоящим слугой трона, а не только главой Русской церкви, не только пастырем русского народа.

А. Пичугин

— Говорим о Патриархе Ермогене вместе с историком Дмитрием Володихиным. Дмитрий Михайлович, но тут мне кажется, надо немного рассказать, показать исторический контекст — вообще, что происходило в Московском царстве в тот период. Семибоярщина. Потом Владислав Сигизмундович, еще претенденты на русский престол.

Д. Володихин

— Да-да. Но собственно, Василий Шуйский был законным государем, он был по крови Рюрикович, его предки были великими князьями владимирскими. То есть в принципе он представлял собой законную власть, что бы об этом не говорили, не писали, тем не менее, это один из знатнейших русских аристократов. И он мог по своему происхождению быть русским государем. Он продержался на престоле с 1606-го по 1610-й год, и был свергнут мятежниками и смутьянами. Мало того, они собрались его еще постричь во иноки. Царь отказался, за него иноческие обеты прочитал один из мятежников. И тогда Ермоген отверг этот постриг и сказал: «Кто произносил обет, тот и монах». Таким образом, он старался помочь царю даже тогда, когда его свергли. Он старался вернуть его на трон. Это был последний защитник государя. Но когда оказалось, что безнадежно это дело, не получится вернуть трон Василию Шуйскому, задумались о том, кто же будет новым государем. Какое-то время в Москве правила боярская комиссия, ее не очень точно называют Семибоярщина. Ну скажем так, собрание из нескольких знатнейших аристократов. Эти аристократы правили городом, который оказался в кольце фронтов — на юге очередной самозванец, Лжедмитрий II в окружении бешеной толпы казаков. От Смоленска надвигается польско-литовское войско, оно только что разгромило русскую рать, и осаждает город Смоленск. По всей стране разбойничьи шайки, и конечно же, очень тяжело справиться со всем этим, очень тяжело. Поэтому решают обратиться к полякам с предложением — мы приглашаем королевского сына Владислава Сигизмундовича на московский престол, но при этом выставляются некоторые условия. Он должен принять православие, поляки должны отойти от Смоленска. В результате, с одной стороны, на московском престоле оказывается представитель другой династии, иностранной. С другой стороны, Россия ничего не теряет в конфессиональном плане, она остается православной страной. И она решает проблему с осадой Смоленска. Что получается? Получается не то, что планировали. Сигизмунд III затянул переговоры, фактически арестовал великое посольство, которое пришло из Москвы. В Москву отправил своих клевретов, они уже оттеснили эту боярскую комиссию, и стали именем Сигизмунда на Москве устанавливать свои правила. В том числе, ввели в Кремль и в Китай-город многочисленный польский гарнизон. Фактически получалось так, что русское дело проиграно, и дело православия тоже проиграно и растоптано. Поляки совершенно официально сообщили, что никакого перевода в православие у Владислава Сигизмундовича не будет — будет вам царь какой есть, он не хочет. Что Смоленск им должны уступить. И мало того, что присягать надо на имя двух государей — как Владислава, так и самого Сигизмунда. И в Москве уже поползли разговоры — «Да-да, давайте присягать. Мы проиграли, он нас оборонит. Не будет Смуты, поляки нам помогут, заграница нам поможет». Ермоген, чувствуя, что еще немного и Россия начнет превращаться в католическую державу, 6 декабря 1610-го года произносит публичную проповедь, в которой он отвергает присягу Сигизмунду. И где-то в середине декабря 1610-го года пишет первое письмо, призывающее постоять за веру. То есть, иными словами, для него компромисс в этом вопросе невозможен никогда ни при каких обстоятельствах. Русский государь должен быть православным, и точка. Все остальные варианты преступны. Для него абсолютно невозможно присягать государю, который уже католик, и от рождения был католик, Сигизмунду III. Для него абсолютно ясно, что переговоры с поляками на таких условиях — это просто измена. Для него ясно, что честные русские посольские люди, в частности тот же Митрополит Ростовский Филарет и князь Голицын, два главы посольства, они унижены, оскорблены, и всякий посольский обычай отброшен в пользу прямого давления на дипломатов. Поэтому Ермоген начинает открытое сопротивление. Конечно, польская власть сейчас же, власть польского гарнизона сейчас же сказывается. Тогда разгромили Патриаршее подворье, и с этого момента начали постепенно стеснять свободу Ермогена. Он идет от одного заключения к другому. Сначала что-то вроде домашнего ареста, потом его перемещают в другое место, под более строгую стражу. Он, тем не менее, ухитряется все-таки общаться с представителями, скажем так, русской оппозиции. И постепенно из его писем вытекает всё большое земское дело. Не в Москве, а где-то там вдалеке — на Рязанщине, в Нижнем Новгороде, в других местах, в Калуге. Составляется земское ополчение, обнаруживаются толковые вожди, постепенно собираются полки, идут к Москве. Он говорит им: «Стойте за веру!» Еще и поучает. Более того — «Будьте чисты. Вам нужно отвергнуть всякую ересь, ведовство, гадания и прочую нечистоту, будьте чисты». Эти послания его доходят до адресатов, распространяются по всей России как своего рода пламень духовный. Их переписывают, их передают из одного города в другой, из одного монастыря в другой, зачитывают публично. И в конечном итоге, под Москвой выстраивается земское ополчение. Оно начинает долгую очень тяжелую борьбу с поляками и литовцами, и где-то в сентябре-октябре поляки и литовцы, и самое неприятное, русские их сторонники, люди с абсолютно чистой русской этнической кровью, приходят к Ермогену и требуют от него, чтобы он послал другое письмо, чтобы он благословил земские полки разойтись из под Москвы. Угрожают ему, в том числе угрожают ему смертью. Ермоген отказывается такое письмо писать, и говорит, что следует Москву очистить, иначе он потребует решительных действий. После этого его бросают в каменный мешок. В Чудовом монастыре находилось подземелье, которое еще в первые годы советской власти было известно. Там не было ни одного окна.

А. Пичугин

— Возможно, оно сохранилось и сейчас. В отличие от самого монастыря.

Д. Володихин

— Ну, это покажут археологические раскопки. Известно, что там не было ни одного отверстия. Может быть, какие-то узенькие отверстия вентиляционные. Но, в общем-то, это тяжелейшая темница, в которой света белого не увидишь. Притом, что польско-литовский гарнизон голодал, узников кормили хуже всех. Фактически оказалось так, что уже старый человек голодал, притом в страшном нервном и физическом напряжении, которые он испытывал последние месяцы, он смог прожить менее полугода в таких условиях. Его видимо не особенно кормили, и он оказался в тяжелых условиях сурового темного каменного мешка. Поэтому он скончался в феврале 1612-го года, не дожив полгода до освобождения Москвы.

А. Пичугин

— Ну, а дальше пройдет ровно триста лет, и его прославят в лике святых, в год трехсотлетия дома Романовых.

Д. Володихин

— Да, в мае 1913-го года он был прославлен в лике святых. На торжествах присутствовали представители царствующего семейства Романовых. В храм, освященный во имя Ермогена приходил государь Николай II и императрица, молились там. И для всей Москвы это было деяние абсолютно правильное. Мало того, еще подтвержденное многочисленными чудесами, которые шли от мощей Ермогена. Его мощи были перенесены в 1652-м году, они были в Успенском соборе к тому времени. Впоследствии, конечно же, многие думали о канонизации. Но вот окончательно это решение было принято в 1913-м году.

А. Пичугин

— И мощи его до сих пор находятся в Успенском соборе.

Д. Володихин

— Да, совершенно верно, туда можно прийти и приложиться.

А. Пичугин

— Спасибо вам за этот увлекательный рассказ, Дмитрий Михайлович. Напомню, что историк, профессор Московского государственного университета Дмитрий Володихин был сегодня у нас в гостях и рассказал про жизнь удивительного человека, жившего в период Смутного времени, и до этого в Казани немаловажная часть его жизни, его служения прошла. Патриарх Ермоген, в канун дня его памяти говорили именно о нем. Спасибо большое! Всего доброго, и будьте здоровы!

Д. Володихин

— До свидания!