Беседа из цикла про образование, который Радио ВЕРА организует совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория», которая объединяет учителей, руководителей школ и детских садов, родителей и всех тех, кто работает с детьми и занимается их духовно-нравственным развитием.
В восемь вечера у нас в гостях настоятель Покровского храма в Луганской Народной Республике, руководитель отдела религиозного образования и катехизации Ровеньковской епархии игумен Герман Скрыпник.
Мы говорили с нашим гостем о его опыте преподавания в школе и о том, как образование связано с духовно-нравственным воспитанием.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева —
К. Лаврентьева
— Добрый вечер.
К. Мацан
— Я — Константин Мацан. Сегодня мы будем говорить об образовании. Эти беседы мы организуем совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория», который объединяет учителей, руководителей школ и детских садов, родителей, всех тех, кто работает с детьми и занимается их духовно-нравственным развитием. Сегодня у нас в гостях игумен Герман (Скрыпник), настоятель Свято-Покровского храма Ровеньковской епархии Луганской народной республики и руководитель отдела религиозного образования и катехизации Ровеньковской епархии. Добрый вечер.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Добрый вечер.
К. Мацан
— Ну вот разговор об образовании. Вы учитель, помимо того, что священник, учитель с большим опытом. И до сих пор преподаёте, причём в светской школе, не в церковной. Это очень интересный разворот, мы об этом поговорим. Но я, как вы понимаете, не могу не начать разговор с такого вопроса. Сейчас, когда боевые действия идут в непосредственной близости от вас, вообще до образования? Силы остаются на то, что чтобы этим заниматься?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Милостью Божией мы как бы находимся, уже можно сказать, наша епархия, в тылу. Есть, конечно, свои особенности, понятно, военное положение, и ограничения особые — комендантский час и так далее. Иногда бывают прилёты, но всё-таки это уже не линия соприкосновения, можно сказать, что это такой тыл. У нас в 2014 году всё закончилось, когда линия фронта отошла далеко от нас. Поэтому с этим, слава Богу...
К. Мацан
— Мой вопрос, может быть, даже не столько про именно связь с боевыми действиями, а про то, что ситуация тяжёлая давно в этом регионе. И вот из Москвы может показаться так, что психология должна быть такой: сейчас вот как бы закончится, и тогда мы будем заниматься развитием образования, хорошими программами и так далее. А пока сейчас надо переждать, пересидеть. А другая картина, которая рисуется, когда на вас смотришь, что нет, жизнь не остановилась, в этом смысле, мы работаем, занимаемся будущим детей, и сейчас так же, как и раньше, может быть, даже более усиленно. Ведь вы же не просто преподаёте, вы же... ну, всегда человек развивает, мыслит планами, творит. И время, казалось бы, все мысли в другую сторону обращает, что вот сейчас как-то всё устаканится, и тогда будем заниматься мирным строительством. Или нет?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Нет, нам не дают такой возможности. Вы знаете, я родился в Луганске, всю жизнь прожил в Луганске. Никуда не выезжая, уже четвёртое гражданство получил. Хорошо, конечно, что я вернулся к началу. Это был СССР, это был украинский паспорт, это паспорт Луганской народной республики, а сейчас паспорт российский. И я вот уезжал к вам на радио, и как-то двух девочек-сестричек спросил, одна во втором классе, другая в четвёртом, после трапезы, после службы сказал, что я еду в столицу нашей родины. А потом спросил их: «А вы знаете, какая столица нашей родины?» — и они не знают, какая столица нашей родины. Мне легче, потому что я родился в СССР, туда же примерно и вернулся. Но сложность в том, что китайцы говорят, что не дай Боже жить в эпоху перемен. Поэтому, конечно, все нормативные акты, вплоть до языка, который сначала преподавал на украинском, потом на русском, это, конечно, не все выдерживают. Не столько боевые действия, а сколько эти бесконечные перемены. Это очень сложно, повторюсь, и многие просто даже не выдерживают и сходят с дистанции. Потому что перестроиться, и четыре раза, а если человек уже в возрасте, педагог, это очень сложно.
К. Мацан
— Вы на русском сейчас преподаёте?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Сейчас, конечно, на русском.
К. Мацан
— А вот до Луганской народной республики на украинском преподавали?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Да. Причём, если мы говорим о направлении духовно-нравственном, то при Украине это было факультативно. Можно было с 90-х годов преподавать, в принципе. Это называлось «Христианская этика». При уже лнр у нас была взята такая политика, если кто-то заинтересуется, советую почитать объяснение символики Луганской народной республики. Она очень интересная, даже я был немножко удивлён. Допустим, восьмиконечная звезда вверху над колосьями жёлтая — это описывается прям официально — является Вифлеемской звездой, которая привела... Но очень интересная трактовка пятиконечной звезды: в том числе пятиконечная звезда символизирует пять чувств Иисуса Христа и являет Его человеческую природу.
К. Мацан
— Ничего себе! Богословы писали.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Это в официальном описании. Было такое взято направление в 2014 году. Что мы могли сделать? Разруха, вот всё... а вот здесь мы могли себя проявить. И поэтому первый год был год духовности. В 4, 5 классах ввели «Основы православной культуры». Причём особенность такая, что здесь, допустим, у нас в России, ОРКСЭ, так как разные регионы регионы могут выбрать свой модуль какой-то, один из пяти: ислам, буддизм, основные религии России и так далее. А у нас, из-за того, что в основном все православными себя идентифицируют, и властью, так сказать, нашего правительства выбрана была такая политика, что у нас во всех классах преподавали основы православной культуры. И я вот знаком был с нашим луганским имамом, и его сын учился в школе, где преподавали основы православной культуры. И ему, в принципе, это нравилось. И его отец, имам, говорит, что он живёт в этой культуре, поэтому должен знать эту культуру, раз живёт в окружении в основном православных людей. У нас было много экспериментальных школ, где не только в 4-х и 5 классах ввели основы православной культуры. Кстати, учебник первый, который мы напечатали в Луганской народной республике, это был учебник по основам православной культуры. У нас несколько учебных заведений, в том числе и моё учебное заведение Свердловский лицей номер один, это было на тот день 1113 детей. Мы взяли такой эксперимент: мы ввели в одном из классов с 1-й по 11-й. И я написал как раз диссертацию на эту тему, закончил аспирантуру в Педагогическом университете луганском, «Формирование готовности учителей преподавания духовно-нравственного просвещения в школах».
И вторая часть диссертации была основана как раз вот на этом эксперименте. И оказалось, что те классы, в которых мы выбрали предмет «Основы православной культуры», расширили его, доведя до выпускного, оказались лучшие показатели по всем остальным предметам. Вот это было очень удивительно для нас для всех и неожиданно. Потому что мы ввели дополнительный предмет как бы гуманитарный, скажем так. А у нас лицей — там специализация. И это светское учебное заведение, одно из самых лучших, где детей стараются пристроить, так сказать, зная о качестве... у нас много поступает и в МГУ, и хорошие показатели, хорошее образование. И очень внимательно следят, таблица есть в школе. И оказалось, что, может быть, создался какой-то микроклимат внутри класса, и он позволил сделать показатель не только по этому направлению гуманитарному, но и по всем остальным предметам точным в том числе. Такая вот особенность. Результат этого эксперимента неожиданный для всех. Но, к сожалению, в данном случае, я думаю, в какой-то степени, может быть, как переходный период, к сожалению, мы входим в парадигму, так сказать, российского образования и стандартов. Она рассчитана на особенность, что многонациональная страна и многоконфессиональная. И поэтому, конечно, для нас, честно говоря, это немножко даже шаг назад. Потому что по привычке, конечно, у нас ещё очень многие выбирают ОПК, но есть места, где уже выбирают основы светской этики и т. д., и т. п. Да даже с учебником. Вот у нас в федеральном перечне учебников только один — Васильевой. У нас в республике этого учебника нет ни одного, даже у учителей.
К. Мацан
— Видите. У всей России есть, чему поучиться у вас.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Согласен. Только хочет ли она учиться? В данном случае я вижу, к сожалению, пока шаг назад, я бы сказал. У нас и садики были экспериментальные. В Педагогическом университете — у нас один Педагогический университет в Луганске — был открыт Центр духовно-нравственного просвещения имени Нестора Летописца. И, кстати, мы выиграли — вы знаете, «За нравственный подвиг учителя» — у нас участвовал именно этот центр при университете. И он особым призом награждён. Приехал руководитель, директор в Москву получить эту награду высокую. Это, конечно, очень приятно, что оценили наши труды — хотя бы со стороны Церкви. К нам приезжал руководитель Синодального отдела владыка Евгений, встречался с министерством.
К. Мацан
— Митрополит Екатеринбургский и Верхотурский.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Да. С его помощью, слава Богу, мы наконец-то подписали соглашение с Министерством образования. Как бы, конечно, потихонечку всё двигается, но трудновато. И в какой-то степени, повторюсь, как бы шаг, наверное, назад — из-за особенностей нормативных баз, так сказать, и так далее.
К. Мацан
— Но вот те ваши экспериментальные программы — вы говорили про детский садик, где, очевидно, реализовывалась программа духовно-нравственного воспитания. Вот понятно, чтобы об этом рассказать, надо об этом рассказывать серьёзно, подробно, в деталях. Такой возможности у нас сейчас нет, и формат не тот. Но вот, может быть, в самых общих чертах: каков ваш подход? Что нужно делать или, может быть, каких ошибок не совершать, чтобы вот это духовно-нравственное воспитание реализовывалось и было эффективным, было таким вот неказённым, неформальным? Я спрашиваю, потому что у нас же часто, и не без основания, так немножечко мы кривимся, когда говорим «духовно-нравственное воспитание», что-то в этом есть такое назидательное, дидактичное, скучное и морализаторское. Вот, очевидно, ваш опыт показывает, что можно по-другому это делать. Как?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Я думаю, всегда это должно быть индивидуально. У нас используются разные программы: и Аллы Валентиновны Бородиной — Царство ей Небесное. Я лично использовал, она более мягкая, так сказать, более культурологическая. И Шевченко, которая больше так похожа на Закон Божий. И даже кадетский корпус, про который я вспоминал, написал свою собственную программу, и наши Министерство образования её зарегистрировало. Мы написали специальные методические пособия. Я методистом проработал тоже несколько лет при Управлении образования. И думаю, что подход должен быть индивидуальный. Везде атмосфера в каждой школе своя и в садике. Есть поселковые, есть городские, есть маленькие совсем школы с маленьким наполнением классов, есть большие школы, лицеи, гимназии. Лучше всего, мне кажется, не всех под одну гребёнку, а всё-таки индивидуальный подход — это самый лучший показывает результат. Если коллектив, допустим, педагогический уловил, у них согласие между собой есть, тогда это будет приносить какой-то плод. Если смотреть по восприятию детей, то начальные классы, конечно, всегда с большим интересом, энтузиазмом задают вопросы, участвуют, им это очень интересно. Когда переходят в среднюю школу, им уже сложнее, потому что та действительность, их окружающая, эта семейная, может быть, жизнь, так сказать, настраивает их уже на другие ценности, скажем так. И вот это уже происходит такой конфликт некий, тут очень сложно. Я сейчас в 5-6 классах, это довольно сложно. Если я иду в 4-й, в начальный, то это, конечно, для меня отдых, потому что они ещё очень сильно интересуются этим вопросом. Для них этот урок, как какое-то волшебство иногда. У меня даже был такой случай как-то в начальной школе. Я хожу всегда в священнической одежде. Сначала это было непривычно многим. И как-то: «Мама, смотри, это наш школьный бог пошёл!» Меня потом директор долго так и называл: «Где наш школьный бог?» Мама тоже такая: «Нет, это вот представитель как бы Церкви на земле, это не Бог». Так он в следующий раз ещё лучше встретил — встал на ступеньках, увидел меня, руку поднял: «Приветствуя тебя, представитель Неба на земле!»
К. Мацан
— Хорошо сказал мальчик, богословски точно.
К. Лаврентьева
— В гостях у «Светлого вечера» игумен Герман (Скрыпник), настоятель Свято-Покровского храма Ровеньковской епархии Луганской народной республики, руководитель отдела религиозного образования и катехизации Ровеньковской епархии. У микрофонов Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Знаете, я вспомнила, как один известный проповедник нездешний, американский рассказывал, как он ехал в облачении на эскалаторе в метро, и позади него стояла девочка с мамой. И она его зовёт, дёргает за подрясник, он поворачивается, она говорит: «Здравствуй, Господи». — «Здравствуй, девочка. Ты хорошо себя вела?» — «Да, Господи». И он говорит, что не надо его осуждать за то, что он так сделал, потому что мы каждый должны всё-таки нести образ Божий в мир. Ну, вот как-то так он ответил на это, с юмором, ясное дело. И вы мне напомнили эту историю сейчас.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Юмора в школе хватает очень много.
К. Лаврентьева
— Отец Герман, вы знаете, когда я слышу о преподавании какого-либо вообще, если честно, хоть какого-то такого околоцерковного образования в школах, я всегда думаю о том — и не я одна, понятно, все думают о том, кто будет преподавать. И во всех школьных чатах, кто обсуждает это всё, родительских, они, естественно, обсуждают, что если и преподавать основы православной культуры, то это должен быть человек, который очень вовлечён. То есть не просто какую-то сухую информацию, сухую выжимку давать — тогда мы вернёмся на сто лет назад, во времена дореволюционные, последние годы, когда это всё будет просто сухо, по делу. Я понимаю, что это было не везде, но была проблема, когда у нас священники действительно уже как-то заскучали. И в семинариях как-то это было сто лет назад, ещё в дореволюционные времена. И в семинариях как-то это всё было порой очень грустно. И очень страшно к этому вернуться. Хочется, чтобы как-то всё горело, как-то огонёк поддерживался веры и в священниках, и в христианах, которые ходят в храм, и их прибавлялось. Но, в общем, ладно, это такие мои размышления. И, отец Герман, для меня большое счастье, что можно как матери, у которой тоже ребёнок слушает этот предмет в школе, всё-таки спросить у вас: а что вы делаете, когда видите в детях откровенный цинизм? Вообще бывает такое? Человек, например, из неверующий семьи. Ему вообще всё, что вы сейчас говорите, это вот просто, грубо говоря, мимо, по барабану, говоря молодёжным языком. Вот вы что-то будете делать с ним, если вы видите, что пока просто не в коня корм?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Ну, знаете, наверняка «не холоден ты и не горяч». Страшнее всего холодность. И по поводу того, кто будет преподавать. Мне тяжело было работать с воинствующими атеистами и с верующими фанатиками — вот эти две крайности. Должен человек быть специалистом. Зачастую так получается, что священники часто знают суть предмета, но не знают особенности возрастной педагогики, как бы этот момент. А учитель зачастую как бы этой методикой владеет, но не в курсе, так сказать, содержимого этого предмета. Это такая вот небольшая проблема, но всё это решается. Главное, чтобы, да, действительно человек хотел. На энтузиазме, наверное, всё и держится. А про второй случай, про который вы спросили, что не в коня корм. Знаете, бывает просто иногда поразительно... у меня были ученики с явно неславянскими именами и фамилиями, но они выигрывали викторину по основам православной культуры, показывая лучший результат, чем, так сказать, носители, по крайней мере внешне, православной культуры. Потому что обычно все дети крещёные в школе. Как они уже к этому относятся, их родители, но крестят обычно всё равно всех. И тут этот вопрос нужно разбить на две части. Первое — это знание. Это, наверное, самая большая проблема сейчас. Как Лесков писал, что Русь крещена, но не просвещена, так всё и осталось. У нас знаний никаких нет, и самое страшно, что этих знаний нет о православной культуре у людей, которые стоят как бы у руля этого всего. Хотя у нас есть уже нормативная база, уже и прописали, что же это такое — духовно-нравственные ценности, их уже конкретно перечислили. Но из-за атеистического прошлого мы очень сильно в этом плане невежествены. Это большая проблема — это знание.
И вторая, почему этот предмет не оценивается, что знание — это знание, но как это человек будет применять? Я слышал такую историю, что на пароходе священник ехал, с детьми в том числе, и там победители олимпиад по ОПК были. Ему предложили, поскольку он ещё и преподаватель, заняться детьми. И он устроил там какую-то олимпиаду. И вдруг один мальчик шикарно на всё отвечал, показывал знания гораздо выше остальных. И он спросил: «Откуда у тебя такие знания?» — «Мне папа сказал, что если закончу этот предмет на отлично, то он мне „Ягуар“ купит. Ну а вообще я православие ненавижу».
К. Лаврентьева
— Ничего себе!
Игум. Герман (Скрыпник)
— Знаете, у меня тоже такой был опыт, когда мне говорили: «Мы тебя, батюшка, любим, нам нравится к тебе ездить, нравится слушать, что ты говоришь, нравится то, как ты с нами поступаешь, как ты ведёшь, поведение. Вообще, христианство, по отношению чтоб ко мне его применяли, мне нравится. Но мне оно не подходит, потому что у людей уже другое мировоззрение», — явно не христианское, а даже противохристианское, то есть настроенное на потребление, на материальную выгоду и так далее. Это расходится с учением христианства. И получается, чтобы ко мне проявляли поступки, это я принимаю. Но сам я не собираюсь этого делать, потому что мне это не подходит. Это в какой-то степени у меня было даже иногда разочарование, а с другой стороны, ну, по крайней мере, удалось показать, что есть христианство — человек сделал свой выбор. Как вот на Кресте Господь всех разделил. Нижняя перекладина не зря же, так сказать, повернулась одним концом вниз, другим вверх. Он говорит: многим Я пришёл на падение. Тут ничего не сделаешь. Но человек, по крайней мере, сделал свой выбор. Я хотя бы предложил, так сказать. Но бывает и такой выбор.
К. Лаврентьева
— Будем надеяться, что он не окончательный.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Конечно, семена заложены, уже, по крайней мере, хотя бы есть знания. У очень многих этих знаний и понятий нет. Они смотрят на нас и совершенно не понимают, о чём речь. У них вот эти вот фейковые познания с атеистических времён остались, и они просто в этом предмете ничего не понимают и не разбираются. Если хотите — я удивляюсь, почему до сих пор не спросили, как удалось мне так сочетать.
К. Мацан
— Я как раз хочу спросить вас: вообще, в принципе, о вашем пути чуть-чуть рассказать. Потому что, с одной стороны, вы монах, священнослужитель. С другой стороны, большой педагогический опыт в светской школе. Всё-таки где вы работаете и в качестве кого?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Но здесь как раз история, которая ответит сразу на два вопроса. Я учился в обыкновенной советской школе, и мои родители были простые рабочие. И даже бабушки и дедушки были невоцерковлённые, как сейчас говорят. А уже прабабушки и прадедушки, конечно, все были люди верующие, даже одна была монахиня. И это показывает момент потери преемственности. Почему такое невежество сейчас у большинства людей? Потому что мы потеряли преемственность. В 90-е годы кто пришёл в Церковь, на себе это очень сильно ощутил — потеря преемственности. Мы такие делали ошибки, даже до смешного. Нашли Типикон, а там про трапезу сказано: и едим два варенья. И монахини: где второе варенье, почему только клубничное, где ещё одно? А имеется в виду, что два раза пищу варёную едим. На славянском: «едим два варенья». И если это в среде церковных такая беда...
К. Мацан
— Это по-матерински: одного мало варенья, надо два варенья к чайку поставить.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Представьте, что творилось тогда у людей вообще светских, если такое в монастыре. И поэтому как раз в эту эпоху я заканчивал школу, обыкновенную, советскую, в 10-м классе. И уже Перестройка. У нас директор школы вёл историю, к нам уже на «вы» обращался, уже усы пробивались такие юношеские, уже дух перемен. И к нам приходит на замену учительница начальных классов. И там что-то о Пушкине, конкретно о Дубровском, заговорили. И кто-то высказал своё мнение. А есть такая не ошибка, а соблазн в начальной школе подавлять своим авторитетом взрослого человека. Это естественно как бы. И вот она с таким же пришла, но пришла уже в выпускной класс. Естественно, получился небольшой конфликт. И мы стали возмущаться, что один из учеников своё мнение высказал по поводу этого произведения, и оно не совпало, так сказать, с «политикой партии». И вот неправильно, «два». Как это неправильно? — у человека своё мнение. Что это вообще такой за сюжет интересный? Это Маша сама позвала Володю, ну и эсэмэска там где-то в дупле застряла — у нас всегда со связью проблемы. Но это её инициатива. И, значит, возвращается назад, выдали насильно замуж за этого пьяницу, у них ни совместной ночи, ни детей. Этот рискует своей жизнью, выполняет её просьбу: «Маша, ты свободна!» Она такая: «Поздно», — продинамила его, понимаешь ли. И всё такое — вообще, что мы изучаем? «Ты не понимаешь, Скрыпник, это были они религиозные, забитые и невежественные». Я говорю: «Подождите, Марья Ивановна, а вы по-французски говорите? А на фортепиано играете? Нет? Так это вы невежественные». Она: «К директору!»
И здесь Олег Михайлович поступил непедагогично. Я теперь понимаю, почему — 90-е годы. Он говорит без свидетелей: «Ну, выгоню я её, а где я другого возьму?» И здесь моё детство закончилось. Знаете, бывают такие вехи, когда понимаешь, что ты переступаешь в другую жизнь. Я уже не ребёнок — со мной вдруг реально стали говорить как со взрослым. Но он отгадал каким-то чутьём. Я говорю: я пойду. Я с этим вопросом, конечно, пришёл в институт в том числе. Но там мне тоже ничего не ответили. То есть основной ответ был такой, что это религиозное табу, традиция, культура. Я говорю: «Подождите, человек ради какой-то традиции — сейчас вон сколько венчается и разводится — ставит всю свою жизнь на кон. В чём же суть тогда этой традиции?» А в чём суть этой традиции так никто и не рассказал. Вот сейчас Пётр и Феврония — то же самое, та же история. Сейчас мне дети то же самое говорят: «А как это? Она воспользовалась просто моментом — какая хитрая. Как это так?»
К. Мацан
— Меня тоже всегда занимал этот вопрос. И что вы отвечаете?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Во-первых, конечно, обычно девушки на стороне Февронии: любовь. Я говорю: «Подождите, вот представьте: „Инстаграма (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)“ не было. Вы знаете, что он какой-то старый, болеет какой-то проказой. Вы бы реально вышли замуж? И если она была корыстная и умная, она же понимала, что её свои, так сказать, односельчане будут завидовать, а бояре не примут. Она же умная — там же об этом тоже очень много. И она бы тогда не отказалась от денег. Она бы взяла деньги, так сказать, и выбрала себе суженого-ряженого, подкаблучника. А здесь она вопрошает на самом деле, вопрос поставила такой: могу ли я, не будучи женой, его лечить? То есть она воспринимает это, как и Маша, это что — мой крест?» Потому что в православном мировоззрении того времени это не надо было объяснять, естественно, ни при Ермолае-Еразме, авторе Петра и Февронии, ни при Пушкине. Не надо было объяснять, люди, которые жили в этой эпохе, понимали, о чём речь. Оказывается, брак и дети — это не самоцель, а средство к приобретению качества единственного, которое человеку понадобится после смерти. Потому что если очень коротко сказать, что нас ждёт после смерти — мне жалко, что этой притчи нет в Евангелии, но она передаёт весь дух, как мне кажется. Наверняка многие её слышали, но я повторюсь. Значит, один мужик попросил: Господи, покажи мне, какой рай, какой ад. Ему показывают комнату, в принципе, всё одинаково: все едят — это тоже понятно, я люблю повеселиться, особенно поесть. Но в одной комнате все грустные, а в другой все радостные. А меню то же — те же омары, которые я никогда не ел. Мужик спрашивает: а в чём же разница? Ему в ответ: присмотрись, что у них в руках. А у них такие, как в суши-барах дают, палочки, только очень длинные. И они взять всё могут, но донести до рта не могут, поэтому страдают. А во второй комнате догадались — они кормят друг друга. Вот это по сути, вкратце всё мировоззрение христианина, что цель всех этих хороших поступков не в самих поступках. Хоть ты бабушку перевёл 15 раз, хотя она не хотела и ей надо было в другую сторону. Или какое-то плохое дело сделал, и тебя за это судят. Нет — что случилось с твоим сердцем, когда ты это делал, что с ним произошло?
И тогда всё становится на свои места. Тогда ты понимаешь, что такое возрастная психология, когда для детей враг номер один часто родители. Потому что я хочу чипсы — борщ. Я хочу посидеть за компьютером — уроки делай. И тут ничего невозможно сделать. Ты ему не объяснишь, у него другая психология, он тебя не понимает. И удержаться здесь может только на любви, а если её нет... Я какое-то время преподавал в интернате. И там были ужасные случаи. Например, один учитель года отказался от усыновлённой девочки, потому что она стала развращать, с её слов, её родную дочку. Каким способом? Носить старую одежду и говорить, что их там плохо кормят. И когда удалось поговорить — очень кратко, — то она как учитель, понимаете, применила и в семье такую же, так сказать, методологию. Я говорю: а сколько раз на день ты её тактильно обнимала? Она говорит: вот у неё свободная комната, пространство, всё есть. Но она её не обнимала. А ребёнок это чувствовал, и он просто начал искать любовь — ту, к которой он привык, давя на жалость. То есть вот суррогат этой любви. Физически ребёнок просто умирает. И если человек прошёл этот этап, возраст возрастной психологии, начинается второе безобразие. Когда тут физиология мужчины и женщины. Мы, так сказать, мальчики с Марса, а девочки с Венеры. И мы психологически просто не понимаем друг друга. Мы по-другому ощущаем жизнь, мы по-другому проявляем эмоцию. Женщине нужно выговориться, мужчине промолчать и так далее. Мы разные. И вопрос: за что? Почему нам жить надо вместе? А по уму мы разные. Я считаю, что все эти отклонения: мужчина с мужчиной — да так просто легче, они же друг друга понимают. Здесь даже дело не в разврате каком-то, а в мозгах. Легче — потому что друг друга понимаем, а женщины мужчин не понимают. И опять это можно только удержаться, если есть любовь — в христианском понимании этого слова.
К. Мацан
— Мы вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. У нас сегодня в гостях игумен Герман (Скрыпник), настоятель Свято-Покровского храма Ровеньковской епархии Луганской народной республики. Не переключайтесь.
К. Лаврентьева
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, у нас в гостях игумен Герман (Скрыпник), настоятель Свято-Покровского храма Ровеньковской епархии Луганской народной республики, руководитель отдела религиозного образования и катехизации Ровеньковской епархии. У микрофонов Константин Мацан и Кира Лаврентьева.
К. Мацан
— Отец Герман, вы начали рассказывать о своём пути. Вот вы рассказали о том, как подростком начали пытаться понять, в чём же традиция. Видимо, это вас потом в учительство привело. Как это происходило?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Нет, там я тоже не получил ответа. Потому что, повторюсь, атеистическая же у нас была пропаганда.
К. Мацан
— И куда вы пошли?
Игум. Герман (Скрыпник)
— И тогда пришлось искать в других местах.
К. Мацан
— В первоисточниках.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Да, то есть уже в Церкви. Конечно, натолкнула и литература, и история. Когда начинаешь подходить уже более по-взрослому и обращаешься к первоисточнику, то совсем узнаёшь другие вещи, что, оказывается, всё, чему нас учили в школе, по крайней мере рассказывали о Церкви, это неправда, это фейк, скажем так. И даже сейчас недавно, когда я ехал перерегистрировать приход — в очередной раз повторюсь, как трудно жить в эпоху перемен — уже в Минюсте российском по новому законодательству. Я сдал документы, зашёл кофе попить, и баристка, девушка молодая, говорит: «А можно вопрос задать?» Я всегда хожу в подряснике, притягиваю всегда всех бомжей, пьяниц, цыган и, иногда бывает, баристов. И она спрашивает: «Мой молодой человек говорит, что в христианстве вы все рабы, а в язычестве мы — сыны Бога».
К. Мацан
— Какой интересный вопрос у бариста.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Да, это не редкий вопрос.
К. Мацан
— Круто, что человек такой вопрос задаёт, это не банальный вопрос.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Я говорю: «Слушай, ты же где-то училась, наверное...» Она сказала, что училась в медицинском сначала, потом перешла в сельхоз, но всё равно в университете. Я говорю: «Обратись к первоисточнику, интернет есть — открывай, смотри. В Евангелии написано: вы уже Мои чада — вы не рабы, а чада».
К. Лаврентьева
— «Я не называю вас рабами, я называю вас друзьями».
Игум. Герман (Скрыпник)
— Да, совершенно верно. Ты к первоисточнику обратись. Уже, казалось бы, 21-й год, а у неё такие вот понятия. Мы говорим зачастую о себе, что мы рабы Божьи, имея в виду, что мы работаем Богу в этом плане. Но Сам Господь называет нас детьми, то есть это неправильно. А второй у неё такой вопрос: куда Бог смотрит, если Он есть, почему война? И вот прекрасно этот учебник Васильевой — как раз накануне была тема в четвёртом классе, мы её разбирали, там иллюстрации очень красивые. Я прям несколько раз ещё переспрашивал: «Детки, а что будет, если у человека забрать его свободную волю и заставить всех жить правильно и хорошо?» Они на раз отвечают: так мы же будем, как марионетки. То есть в кого мы превратимся? И вот маленький человек знает, потому что у него есть ОПК, а вот уже более старшие... Для нас это кажется очень элементарными вопросами.
Но такие же забубоны у людей, которые стоят, получив ещё то образование, и они сейчас стоят и решают, и они просто не понимают, потому что у них, к сожалению, нет знаний о истинном православии. У них всё на уровне... Вот, знаете, их послушаешь... Даже вот радио: мой земляк написал прекрасную песню, по которой узнаёшь определённое радио, с детства мне знакомое, не буду его рекламировать. И я его иногда слушаю, включаю, потому что ещё с СССР помню этот мотив, который написала Матусовский, мой земляк, для этой песни. И там ведущий, допустим, целый час рассказывает биографию какого-нибудь известного музыканта американского, у которого сегодня день рождения. И где-то только в конце программы говорит, что сегодня ещё именины у каких-нибудь Параскев, и в этот день обычно смотрят на небо. То есть вот такой уровень преподавания. И все на нас действительно смотрят: ага, значит, Сретение — это зима встретилась с весною. Воздвижение — змеи куда-то залезли. Как будто мы юные натуралисты и собираемся в церкви перед переменой погоды.
К. Лаврентьева
— Ну да, это же языческие ещё все...
Игум. Герман (Скрыпник)
— До сих пор всё это осталось. Он не рассказал жития святого в этот день, а вот просто какую-то примету. И это до сих пор. Зато у него хватает эфирного времени рассказывать о каком-то чужестранце, которого мало кто знает.
К. Мацан
— Дорогие друзья, слушайте «Православный календарь» на Радио ВЕРА — не пожалеете.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Поэтому вот это главная беда — что многие люди, стоящие у власти в образовании в том числе, просто не понимают, о чём идёт речь. У них ещё понятия те — атеистические, фейковые. К. Мацан
— Мне интересно вернуться к вашей биографии, потому что это ответ на вопрос о том, как человек в сане, монах является одновременно преподавателем в светском учебном заведении. Игум. Герман (Скрыпник)
— Тут очень просто. Я стал священником в 90-е годы, когда храмы были разрушены. И у нас было, по-моему, три учебных заведения на весь бывший СССР, все остальные закрыли. И у нас, по-моему, в епархии было 50 храмов, а через месяц буквально — около пятисот. И священников не хватало катастрофически просто. И брали всех, так сказать, подряд, с образованием и без образования, потому что говорили: нет священника, мы приход не откроем, — уполномоченный. Я как раз эту эпоху ещё застал, когда, получив указ, я должен был прийти ещё в определённую службу. И там меня ребята в погонах очень долго уговаривали, предлагая блага всякие, видя моё второе образование, что вот...
К. Мацан
— Какое у вас образование?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Педагогическое и богословское. Но тогда нужны были священники, и надо было восстанавливать храмы. И как бы всё это отошло на второй план. Нужно было тут трудиться, крестить, отпевать, венчать. Были случаи, что по десять погребений в день, по 60 крещений в день— за субботу. То есть помните 90-е годы? Этот всплеск тоже неожиданный. Казалось бы, столько усилий приложено для того, чтобы православие, так сказать, уничтожить. И вдруг такой интерес и у молодых людей, открытие таких монастырей в эпоху разрухи, когда перелом, материальные трудности. И тут действительно, я считаю, было чудо. Потом немножко стихло, построили худо-бедно храмы, отремонтировали, отпели, покрестили, повенчали основную массу. Всё уже устаканилось, семинарии появились, училище всякие духовные. И тут второй вопрос стал, что нужно уже Церкви, так сказать, работать — возможность есть. Раньше почему её называли часто «молчащая»? Потому что запрещали всё. А теперь как бы зелёный свет. Но тоже, знаете, в тюрьмы сначала, в интернаты — нет чтобы сразу в пединститут, чтоб там готовить кадры. У нас же до сих пор предмет ОДНКНР, ОПК есть ,ОРКСЭ, а специальности в пединституте нет такой. Вот интересно: государство с нами сейчас себя ведёт, знаете, как?Когда не хочешь взять девушку замуж, а вот гражданский брак — вроде как мы вместе, но штамп не ставим. Вроде как у нас есть предметы ОДНКНР, ОПК, но специальности такой нет.
К. Мацан
— Давайте поясним.
Игум. Герман (Скрыпник)
— ОДНКНР — «Основы духовно-нравственной культуры народов России». ОРКСЭ — «Основы религиозной культуры и светской этики».
К. Мацан
— Вот, да. Потому что вы так легко терминами профессиональными пользуетесь, а аббревиатуры могут быть не всем понятны.
Игум. Герман (Скрыпник)
— И тогда уже посмотрели, какое у меня второе образование — и просто послушание: сегодня храмы строить, завтра в школе преподавать. Монахам тут проще, тут проблем нет: что сказали, то и делаешь. Мы же, как военные — куда приказали, туда и идём. Так что никакого секрета нет. Но мы же знаем, что всё по Промыслу Божьему. И пришлось этот длинный путь совершить. И теперь ты понимаешь и литературу классическую — она же вся корнями выходит из Евангелия. А эту книгу даже не изучают. В том числе и Толстого изучают, а Евангелие тоненькое, на которое опирались все классики, без которого нельзя понять ничего — взять того же Дубровского — невозможно понять, почему она так поступила, если ты не обратился к первоисточнику и не знаешь учения христианского. О чём речь? Ничего ты не поймёшь ни в Достоевском, ни в Пушкине. Они это не объясняли, потому что в те времена было всё понятно и так — люди понимали, о чём идёт речь. А современный человек не понимает, потому что не имеет элементарных даже знаний об этом. Или же, к сожалению, имеет искажённое, что ещё труднее, потому что легче с чистого листа начинать. А у многих наших соотечественников, к сожалению, искажённые понятия о вере. Лучше, может быть, я иногда думаю, чтобы их вообще не было — как с чистого листа лучше бы начинали.
К. Мацан
— Вы преподаёте в светской школе?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Да, «Основы православной культуры» и «Основы духовно-нравственной культуры народов России». Это в четвёртом классе ОПК модуль кто выбрал. Потому что в ОРКСЭ (Основы религиозной культуры и светской этики) в третьем классе выбирают родители в конце года, какой модуль они возьмут — один из пяти. Там есть и «Светская этика», которая нивелирует полностью этот предмет, на мой взгляд. И есть «Основы православной культуры», «Основы иудейской культуры», «Основы буддийской культуры» и «Основы культур народов России». Вот один из предметов, по выбору родителей или их законных представителей, вводится. ОДНКНР только в этом году обязателен в 5-6 классе. С ним тоже очень всё непросто. По содержанию подразумевалось, что он как бы продолжит идею ОРКСЭ, но очень он такой нивелированный, больше, знаете, как ОБЖ, тоже большие сложности. И сейчас буквально накануне я услышал, что уже появляются такие тенденции, чтобы его убрать — какую-то часть в историю, какие-то перенести в другие, разбросать как бы все эти темы. И, конечно, это очень печально, и мне кажется, это шаг назад очень большой.
К. Лаврентьева
— В гостях у «Светлого вечера» игумен Герман (Скрыпник), настоятель Свято-Покровского храма Ровненьковской епархии Луганской народной республики, руководитель отдела религиозного образования и катехизации Ровеньковской епархии. У микрофонов Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Отец Герман, у меня к вам такой вопрос: понятно, что Луганск и это место, в котором вы служите, в котором вы родились, это, ясное дело для всех сейчас, территории непростая, мы с этого начинали разговор. И вопрос самоопределения для себя школьников там, возможно, тоже стоит, может быть, немножко по-другому. Вот удаётся ли вам поговорить со старшими школьниками об их планах на будущее? Кем в основном они хотят быть, какие у них мысли о жизни? Потому что, наверное, сознание там, как мне кажется, у детей на приграничных территориях, это всё-таки такое, знаете, сознание более взрослого человека, по сравнению с сознанием ребёнка, который находится в более-менее благополучных условиях. Права ли я, так ли это? Можно ли назвать их реально более взрослыми — ваших десятиклассников? Более какими-то зрелыми, с более понятными целями, без вот каких-то метаний между десятью профессиями, или вообще не пойду учиться, пойду себя искать. Вот блогером буду, на «Ютубе» буду канал вести или ещё что-нибудь. Вот такие какие-то наивные очень представления о жизни присутствуют, или всё же нет такого?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Дети всегда остаются детьми во все времена. Если человек вспоминает свою жизнь, то детские годы всегда самые лучшие, даже если это и война, и чтобы ни случилось, но в воспоминаниях это всегда будет светлое время. Потому что дети всегда остаются детьми, чтобы их ни окружало, в какую бы ситуацию они ни попадали. Это всегда будет лучшее время для нас. Но на самом деле, конечно, дезориентированы очень сильно. Мы с этого начинали разговор — четыре паспорта я сменил, никуда не выезжая. Детям преподавали на одном языке, потом на другом. Я про столицу нашей родины уже говорил. А в начале этого учебного года у нас были выборы, не учились, но детей надо было чем-то занимать. И у меня есть такая экскурсия, всегда она плановая. Ко мне приехало около шестисот, наверное, детей. Как раз вводился предмет ОДНКНР («Основы духовно-нравственной культуры народов России»). Я как бы тоже подготавливал их к этому, объяснял, что, смотрите, наша страна многонациональная, многоконфессиональная. Храм у меня один в честь Александра Невского. Рассказал по фрескам — для них это как комиксы в рисунках, раньше не могли читать, поэтому вот придумали житийные иконы, где эти клеймы, по сути, истоки первых комиксов — они всегда были духовно-нравственного направления сначала.
Раньше проблема была в том, что читать не могли, а сейчас не хотят читать. И опять комиксы в тренде, поэтому, в принципе, им понятно. Значит, фрески с житием Александра Невского, где на примере показал, что причина порабощения татаро-монголами — это разрозненность, нежелание стать под один флаг, подчиниться другому. Тут все начинали лидерство, я первый — вот эти все проблемы, к чему они привели. И в конце уже спрашиваю: а теперь скажите, что у нас общего — вот у людей с разной верой, с разной национальностью? И никто не ответил слово «отечество» — дезориентированы очень сильно, это очень трудно. Нам, взрослым, легче, а им поменять четыре страны за короткий период — это очень сложно, конечно. Это работать, работать и работать. Нам проще, взрослым, я вернулся в столицу нашей родины. А для них то столица Киев, потом Луганск, теперь Москва. Это сложно, вот здесь работать и работать. И как раз бы этот предмет и вовремя, но, к сожалению, проблем очень много. Вы как-то вначале спросили, как педагоги, как люди, которые живут, как они это всё перенесли, взрослые?
Я говорил, что тяжело, что перемены, но с другой стороны, люди... вы знаете, у нас даже был такой период переломный, когда не платили зарплату учителям полгода точно. И они всё равно ходили работать. Был даже случай, когда я завучем работал, учительница упала в обморок, но она всё равно приходила. Поэтому, конечно, люди там закалённые. И сейчас, когда ввели новый предмет, я обратился к руководству, к «Клевер Лаборатории». Нам предоставили такую возможность — у нас уже 30 учителей с начала года прошли курсы по ОДНКНР. Спасибо, конечно, этой платформе, где учителя могли перестроиться, подготовиться к этому предмету. Очень живые, настоящие курсы, живьём, так сказать, нам преподавали конкретно не в записи, вот Легойда конкретно, можно было вопрос задать во время, так сказать, обучения. Это, конечно, дорогого стоит. И у нас многие откликнулись с большой теплотой на эти курсы. Это огромная помощь. И, повторюсь, сразу 30 человек — мы будем, несмотря на то, что и связь где-то плохая, мы потом ещё в записи пересмотрим. Тот, кто хочет и желает, конечно, с энтузиазмом... народ у нас закалённый, порожняк не гонит, как говорят. Поэтому стараемся для детей. Но детям — это другое дело, им тяжелее. Потому что каждый раз меняется программа, каждый раз язык меняется. Поэтому, конечно, очень трудно в этом плане. А так они, как и все, как и везде, если есть доступ к интернету, в принципе, все, в любой глубинке, в деревне, в столице, он найдёт то, что ему интересно. И это наш тоже минус и наша беда. И как с этим справиться, понятия не имею. Потому что, конечно, та жизнь в гаджетах полностью ребёнка засасывает и нивелирует все наши усилия и стремления, потому что жизнь вся в основном там. Вот это вот проблема. И это не зависит, где этот ребёнок, хоть в Сибири, хоть в Крыму — если есть доступ к интернету, все они будут одинаковы.
К. Лаврентьева
— Ну и как вы думаете справляться с этим? Забирать телефон? Не заберёшь ведь.
Игум. Герман (Скрыпник)
— Не заберёшь. Знаете, тут много зависит ещё от семьи. Иногда проблемы не сколько от детей, сколько от их родителей бывают, которые уже были воспитаны в 90-е годы, в двухтысячные — это совсем другие люди. После 1917 года этот паровоз резко не остановился. Если сначала были люди верующие, потом жили в культуре верующей, а теперь уже и культура ушла, и это очень сильно ощутимо. Если он слышит дома, как матом разговаривают, и с каждого контента уже, пожалуйста, никто не запикивает, то для него это тоже становится нормой. Я слышу в школе, так сказать, и эту нецензурную лексику. И у меня нет сильных претензий к детям, потому что они это слышат и у себя дома, они это слушают и в интернете. И, собственно говоря, что от них требовать, если у них такое окружение? Но из своего духовного опыта я понимаю, что запретить и оградить человека, посадить его в какую-то такую колбу — это же не выход. Нужно дать прививку, как говорят. То есть если основное воспитание есть. До революции даже детский садик — нет, пока маленькие, а потом, наоборот, даже если дворянин, то ему, чтобы он понимал, как народ живёт, вот в такие училища отправляли. Если в семье вот это есть основное и дают, как прививку, чтобы он понял, что это плохо. Не оградить полностью, а дать прививку, что это плохо, тогда ещё можно что-то сделать. Но одним обучением, или возложив всю обязанность на школу, конечно, с этим не справиться. Потому что, если человек приходит домой, а там совсем другие приоритеты и мировоззрение, естественно, семья будет иметь больше авторитет, чем то, что говорят в школе. И, чего греха таить, говорят-то в школе одно, а ведут-то зачастую тоже не лучшим образом.
К. Мацан
— Что вы как пастырь и педагог скажете ребёнку, подростку, если услышите в своём присутствии ненормативную лексику от него?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Как-то Бог миловал. Если такое случалось, то меня как бы не видели, не замечали.
К. Мацан
— Ну, конечно, не вам в лицо. Я всё время возвращаюсь просто мыслями к одному эпизоду. У нас уже заканчивается программа, но вопрос важный. Я услышал, например, как детишки, парни такого среднешкольного возраста, которые только что были в алтаре, только что в стихарях ходили, потом играют на площадке рядом с храмом и говорят непечатными словами. Я прекрасно опять же понимаю, что настоятель храма знает об этой проблеме больше меня и работает над ней, работает, в отличие от меня, просто который о ней говорит. Я тут никому глаза не открою. Но мне интересен ваш опыт, потому что то, что вы как педагог опытный и пастырь можете сказать, посоветовать или как-то отреагировать, может быть, окажется полезным кому-то из родителей, которые нас слушают, которые с этим столкнутся. Если совсем просто этот вопрос сформулировать: как объяснить ребёнку, попытаться хотя бы, какой аргумент предложить, показывающий, что это не полезно — использовать такие слова?
Игум. Герман (Скрыпник)
— Да, вопрос сложный. Мне ещё довелось слушать в советской армии два года сержантом. Вот, понимаете, мужской коллектив, да ещё и должность начальника. И так получилось, что я ещё тогда не был церковным человеком, но я не ругался матом и добивался уважения сослуживцев другим способом. И вы знаете, то, что я не ругался тогда — не по религиозным убеждениям. Как бы это объяснить? С тобой ведут ровно так, насколько ты позволяешь, чтобы с тобой вели. Это очень тонкая грань, я даже не знаю, как её тут передать, но это все всегда чувствуют — вот где можно перейти, как с человеком можно себя вести. Смотрите, зачастую многие христианство считают как бы, простите за грубость, там лохами, они там везде смиряются. Но, посмотрите, Христа бьют, а Он спрашивает: если Я сказал что-то плохое, то скажи, а если нет, почему ты Меня бьёшь? То есть Он сохранил достоинство даже в той ситуации, когда Его унижали и издевались. И, наверное, если у человека есть этот стержень, это достоинство, то ему не надо объяснять, почему это плохо, он сам не будет ругаться. Но если ему показать, как достичь уважения к тебе другим способом в любой ситуации, даже когда тебе — вот на примере Христа, — то он сможет избежать этой беды. И его будут вокруг все уважать, он не будет, так сказать, тем словом, о котором я уже говорил. Простите, школа вносит свои особенности в мой лексикон.
К. Мацан
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Я напомню, что у нас в гостях был игумен Герман (Скрыпник), настоятель Свято-Покровского храма Ровеньковской епархии Луганской народной республики, руководитель отдела религиозного образования и катехизации Ровеньковской епархии. Я напоминаю, что эти программы мы записываем совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория», который собирает лучшие, самые интересные опыты работы в области образования и воспитания. Узнать подробнее об этом проекте, стать участником или поддержать его можно на сайте clever-lab.pro. А мы, Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан, прощаемся с вами. До свидания, до новых встреч на волнах Радио ВЕРА.
К. Лаврентьева
— Всего хорошего.
Игум. Герман (Скрыпник)
— До свидания.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Путь к священству». Священник Сергий Лабунский
- «Истоки и современность православной журналистики: личный путь». Николай Державин
- «Дни Страстной седмицы». Священник Антоний Лакирев
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Храму Всех святых, в земле Российской просиявших, необходима помощь
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, в городе Дубне объединяет много добрых сердец, поэтому и атмосфера в нём радушная. На приходе стараются помогать всем, кто нуждается. Здесь работает благотворительная столовая, где всегда накормят и обогреют тех, кто оказался в беде. Некоторые прихожане храма трудятся в православном сестричестве милосердия города Дубны. Они навещают стариков в доме-интернате «Рождественский», пациентов в больницах и немощных одиноких людей на дому.
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, ещё долгие годы может принимать, утешать и объединять людей для добрых дел. Только сейчас он оказался под угрозой разрушения. Сильно протекает крыша и появились трещины на несущих конструкциях. Необходим качественный ремонт. Собрать на него средства приходу помогает фонд «Мои друзья». Присоединиться к фонду и поддержать храм в городе Дубне может любой желающий. Сделать это просто – можно зайти на страницу «Моих друзей» my-friends.ru и оставить благотворительный взнос, либо передать для храма стройматериалы или помочь своим трудом.
По всем вопросам обращайтесь в фонд:
+7 (916) 165-82-77, e-mail: info@my-friends.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Священник Сергий Лабунский
У нас в гостях был клирик Елизаветинского храма города Красногорска священник Сергий Лабунский.
Наш гость рассказал о своем пути к вере, о духовных поисках, которые сначала привели его в Католичество, как и почему позднее он пришел к Православию и выбрал для себя священническое служение.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска и еще множество есть регалий, как вас можно было бы представить, например, вы байкер.
Священник Сергий Лабунский:
— Да это так и есть.
Константин Мацан:
— Действующий или бывший?
Кира Лаврентьева:
— Или бывший католик.
Константин Мацан:
— Или бывших байкеров не бывает? Бывший католик.
Священник Сергий Лабунский:
— Бывший католик, да, это уже действительно бывший, здесь уже никаких сомнений. А байкер я действующий, да, действительно, я езжу на мотоцикле уже, пожалуй, восемь лет, как езжу на мотоцикле, и не собираюсь это бросать.
Константин Мацан:
— И член Императорского православного палестинского общества.
Священник Сергий Лабунский:
— Так и есть.
Константин Мацан:
— Много регалий, мы обо всем сегодня поговорим в том контексте, в котором мы обычно с Кирой эти беседы ведем. Я нашим слушателям напомню и вам, что мы говорим о пути человека к священству, к вере, в вере и к священству. То есть такой разговор о пути, о тех событиях, о тех вопросах, которые возникают на этом пути, о тех ответах, которые человек для себя находит. Нам кажется, что те ответы, которые, допустим, есть у вас как у человека, пришедшего к православному священству, могут так или иначе срезонировать с теми вопрошаниями, которые есть у нас радиослушателях, любого человека, который задумывается о своих отношениях с Богом и о своем пути. Вот об этом бы сегодня хотелось поговорить.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергий, путь у вас извилистый, что уж греха таить.
Священник Сергий Лабунский:
— Весьма.
Кира Лаврентьева:
— Мы сегодня обязательно об этом поговорим. Но я предлагаю начать с интересной, поворотной точки вашей биографии, когда вы, поглотив буддистскую литературу, поглотив мусульманскую литературу, пришли к полной внутренней каше. И вывел вас из этой каши свет европейской истории, которую вы горячо любили, и благодаря ей, вы все-таки обратились к христианству, но в католичество.
Священник Сергий Лабунский:
— Да-а.
Кира Лаврентьева:
— Расскажите об этом, пожалуйста, поподробнее. Как вообще протекала вся ваша история религиозного поиска, и почему католичество и почему вы все-таки из католичества-то потом ушли? Вот очень нам интересно, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, я согласен, любопытная история. И, увы, не краткая совсем.
Кира Лаврентьева:
— Это хорошо. Это нам подходит.
Священник Сергий Лабунский:
— Я постараюсь короче. Дело в том, что в подростковость, как это у многих бывает, начался какой-то религиозный поиск. Вопросы, зачем я здесь, откуда я здесь, какой в этом вообще смысл существует. Мне кажется, что большинство людей с этим сталкиваются и, так или иначе, для себя на эти вопросы отвечают. В моем случае получилось так, что я из совершенно неверующей семьи, никто моим религиозным образованием никогда не занимался, и поэтому мир религии для меня был принципиально иным миром. Не тем, что я видел каждый день вокруг себя. И я прекрасно помню, как еще в детстве, в достаточно далеком детстве, в глубокие 80-е годы, в начале 80-х меня моя бабушка водила в храм Всех святых на Соколе. Водила она меня всего раза три за все мое детство, то есть она не была тоже воцерковленным верующим глубоко человеком. Но просто ей казалось, что надо это сделать хоть немножечко, хоть несколько раз. Тогда еще маленьким детенком я приходил в этот храм на Соколе и попадал буквально в сказку, я помню эти мерцающие лампадки в полутьме, я помню очередь людей на исповедь, эти строгие вдохновленные и спокойные при этом лица, я помню размеренный ритм богослужения. И все это настолько глубокое впечатление тогда на меня произвело, и произвело именно непохожестью на повсеместную, повседневную жизнь. Я это запомнил. Тогда, конечно, это никакого эффекта видимого не дало в моей жизни. Естественно, я был маленьким ребенком, что родители скажут, то я и делаю, пытаюсь, по крайней мере. А в последствие, когда в подростковый возраст пришел, подростковость наступила, возник этот религиозный поиск, возникли вопросы, зачем, откуда, и что, и куда. И я вспомнил вот эту радость от общения с Богом из того детства. Обычно в подростковость у человека формируется критическое мышление, человек отрицает все, что ему раньше говорили, пытается свою позицию выработать. И здесь это сыграло на руку, потому что, повторюсь еще раз, у меня семья была неверующая абсолютно, мы о религии, как правило, не говорили вообще. И мой бунт подростковый вылился в интерес к религии. Я сейчас обратное явление наблюдаю среди детей верующих родителей.
Кира Лаврентьева:
— Да, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Потому что у них как раз бунт выражается в отрицании религии. То, чем их кормили все детство, порой бывает даже чрезмерно, ломая их волю, принуждая их, и в подростковость их бунт выражается в поступках против религии. А у меня наоборот получилось, изначально не было никакой религиозности. Я прекрасно понимаю, что если бы мои родители были верующие и, не дай Бог, они бы пихнули меня в какую-нибудь воскресную школу... Вы знаете, что со школой у меня были тяжелые отношения в свое время, я ее не очень любил, она меня тоже, прогуливал активно. Даже само слово «школа», да еще и воскресная, когда вроде бы не должно быть никакой школы, а она есть, я думаю, меня бы очень сильно оттолкнуло.
Кира Лаврентьева:
— Несистемный вы человек, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Слава Богу, что этого в моей жизни никогда не было. Возвращаясь к подростковости моей, к этому бунту моему, получается то, что мне стало интересно духовность, пока так общим словом назовем, без конкретики, без деталей, просто духовность. И действительно, прогуливая школу, я прогуливал ее в основном в библиотеке, потому что там тепло, сухо, можно было посидеть и никто не спрашивал, что я тут вообще делаю в середине буднего дня.
Константин Мацан:
— Читали или просто сидели?
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, читал, а что там еще делать-то? Конечно, читал.
Кира Лаврентьева:
— Мыслить. Размышлять.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет. Вначале началось все с каких-то таких легких книжечек, конечно же. Но потом они мне очень быстро наскучили, а интерес был — здесь мы подходим к вопросу истории — интерес был у меня всегда к европейской истории, мне она очень нравилась, как, наверное, всякому мальчишке нравятся солдатики, войнушки, и мне это тоже очень нравилось. А поскольку я очень любил, не знаю, помните вы — не вспомните, был такой в 90-е годы сериал «Горец» по телевизору с — Господи, как его звали-то? Фильм был с Кристофером Ламбертом, а сериал...
Константин Мацан:
— Я помню, да, был такой сериал, а актера тоже не помню.
Священник Сергий Лабунский:
— Сериал не помню кто, но там главного героя звали Курган Маклауд. Мне это безумно нравилось. Я обожал этот сериал, потому что в нем сочеталось и одно и другое, там замечательные флешбэки в историю, показывали, как они в истории бегали друг другу головы рубили, там была мистика, почему эти люди бессмертные и почему они продолжают рубить друг другу головы в двадцатом тогда еще веке. То есть здесь все сочеталось, и меня тогда этот сериал очень увлек. С него начался мой интерес к истории, именно к европейской истории, поскольку на ней был сфокусирован сюжет этого сериала. Я начал копаться и меня безумно увлекли крестовые походы, потому что это опять войнушка, мальчишки любят мечами махать. Крестовые походы. Сплав мистики и истории прекрасно здесь ложился в контекст военно-монашеских орденов, которыми я тоже увлекся, там тамплиеры, госпитальеры, меченосцы и прочие тевтонцы — военно-монашеские ордена. Конечно, это все привило мне огромную любовь к европейской старине. И вот эта европейская старина, вплотную связанная с христианской духовностью, естественно, в латинском его изводе, в латинском варианте, и привела меня в итоге где-то к концу 90-х к приходу в католическую церковь. То есть я тогда, когда читал все эти книжки в библиотеке по свободомыслию, даже по эзотерике, иудаизму, исламу, что там только не было, все в куче было. Но христианство для меня всегда было чем-то особенным. Во-первых, потому что была эта память из детства, переживание иного мира, прикосновение к иному миру через бытие в церкви. На самом деле разовое прикосновение, не постоянное, буквально разовое, три раза, может быть, четыре за все мое детство меня бабушка водила в храм, с одной стороны. И с другой стороны, это увлечение войнушкой, войнами, все как-то сложилось и вот вышло, получилось так.
Константин Мацан:
— А что заставило потом все-таки из католичества перейти в православие?
Священник Сергий Лабунский:
— В первую очередь, глубокое разочарование в католичестве, хотя бы просто потому, что когда католик живет в России, он на самом деле с католичеством в его бытовом виде никогда не сталкивается, никогда не видит этого. Он находится в неком стеклянном пузыре, отделенном от общего мира католического. Находясь в России, католичество находится под сильным влиянием Православной Церкви. Поэтому католичество в России достаточно консервативно. И, находясь в России, русский католик, как правило, не видит всего того ужаса обновленчества, которое на самом деле присутствует в католической церкви сейчас в той же Европе. Мне посчастливилось вплотную столкнуться с обновленчеством, потому что я некоторое время жил в посталантуре Доминиканского ордена в Фастове на Украине. Я некоторое время был в Польше и там — Польша это традиционная католическая страна — и там я сталкивался напрямую с бытовым католичеством. Не с каким-то его рафинированным изводом, которое здесь у нас в России есть под сильным влиянием православия, а именно с таким католичеством, каким оно вообще в принципе и является на бытовом уровне. И я видел все модерновые совершенно каких-то невообразимых конструкций храмы, которые от амбара сложно отличить. Я видел, как были изуродованы древние храмы под новый обновленческий манер, как старые алтари ломались. Это, кстати говоря, история нашей Москвы, для этого не нужно даже в Польшу ехать. В Москве католический храм святого Людовига, это старейший действующий католический храм на территории России, он не закрывался никогда в советское время. И там были прекрасные престолы, там были три каменных престола и один сбоку посвященный святому Иосифу деревянный престол. И когда 90-е годы пришли к нам сюда в Россию и когда рухнул железный занавес, когда появилась возможность коммуникации более свободной католиков в России с католиками европейскими, получилось, что этот деревянный престол — пришли веяния Второго Ватиканского Собора в Россию — это деревянный престол оказался никому не нужен, его разломали и выбросили на помойку.
Константин Мацан:
— А помимо отторжения католичества, какая была положительная мотивация перехода в православие для вас?
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо вам большое за этот вопрос, это очень правильно. В первую очередь, я считаю, что человек должен не уходить от чего-то, а приходить к чему-то.
Константин Мацан:
— Я поэтому спрашиваю.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Здесь тоже надо ввести определенную последовательность событий. Первое, был мой отказ от идеи монашества. Потому что в принципе в католичестве обязателен целибат для любого священника, поэтому по большей части без разницы, будешь ли ты монахом, будешь ли ты приходским священником.
Константин Мацан:
— Целибат — это обет безбрачия.
Священник Сергий Лабунский:
— Совершенно верно.
Кира Лаврентьева:
— Для священнослужителя.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Совершенно верно. Таким образом, не столь важно, будешь ли ты обычным мирским священником, будешь ли ты монахом, база одна и та же остается. Естественно, мне было интересно тогда попробовать себя не в приходском служении, а именно в монашеском ордене, я пошел в доминиканцы. В доминиканцы я пошел, потому что это один из известнейших орденов католической церкви, орден проповедников, он же занимался инквизицией в свое время. А вы уже знаете, что я любил Крестовые походы.
Константин Мацан:
— Я думал, вы скажете, что я любил инквизицию.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, инквизицию я, конечно, не любил, но это отдельная история, это целый отдельный пласт, отдельный часовой разговор. И первое, что послужило к моему уходу из католичества, во-первых, я решил, что монашество не для меня. А решил я это очень интересным таким способом. Я помню, что был тогда в Фастове в монастыре, по-моему в честь Воздвижения Креста, там монастырь Доминиканского ордена, и сидел смотрел во двор, а во дворе дети играли местных жителей, какой-то там частный сектор кругом, и с этого частного сектора детишки приходили поиграть во двор монастыря. Я сидел смотрел на этих ребятишек и понял, что я буду глубоко несчастлив, если я не увижу своих детей на этом свете, как они ходят своими ножками, топчут этот мир, как они радуются, улыбаются, возятся, дерутся в том числе.
Кира Лаврентьева:
— Но тогда вы могли бы стать прихожанином католической церкви, который бы создал семью. Это ведь не основная причина, конечно?
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнения. Конечно, нет. Мне всегда хотелось как можно глубже погрузиться в то, чем я занимаюсь. Мне в принципе не очень нравятся люди, которые сбивают только верхушки и не уходят на глубину какой-либо темы, которой они интересуются или занимаются. Поэтому когда я заинтересовался христианством, а здесь надо очень четко тоже это проговорить, что я пришел в христианство потому, что мне было интересно. Не потому что у меня случилось какое-то счастье или наоборот какая-то беда в жизни случилась, и это меня привело. Нет, мне просто стало интересно. Я взял книжки и читал, мне стало еще более интересно, я своими ногами пошел, мне стало еще более интересно. Я все более углублялся-углублялся-углублялся и доуглублялся до того, что пришел к идее священства, потому что это максимальное погружение, эта максимальная интеграция из всех возможных. Естественно, когда я стал католиком, для меня вообще вопроса не стояло, кем я буду, конечно, я буду священником. Монахом или приходским это уже другой вопрос, уже как я сказал, не столь принципиально в католичестве, потому что примерно все одно и то же. Монашество давало больше интересных возможностей, нежели приходское священство, возможность, в частности, в том числе прикоснуться к истории древнего ордена католического, Доминиканского в частности, куда я пошел.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы сегодня беседуем со священником Сергием Лабунским, клириком Елисаветинского храма города Красногорска. Да, отец Сергий, продолжайте. Про детей.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. И вот, сидя во дворе этого монастыря, я увидел детей, которые играли, и понял, что я буду глубоко несчастлив, если не увижу собственных детей. Это стало концом моего монашеского пути.
Кира Лаврентьева:
— Не став его началом.
Священник Сергий Лабунский:
— Не, я положил ему начало. Я был в постулантуре.
Кира Лаврентьева:
— То есть вы уже первую какую-то стадию...
Священник Сергий Лабунский:
— Послушник, по-русски это послушник. Я был в послушниках Доминиканского ордена, дальше я не продвинулся, никаких обетов я не приносил, то есть монахом я так и не был никогда, и слава Богу. Тем не менее, какие-то первые шаги были сделаны. В этот момент я понял, что все, монашество для меня закрыто, закрыто и католическое священство. Потому что я не могу быть с детьми католическим священником. Собственно говоря, и ладно, на этом я успокоился, спокойно уехал домой. Какое-то время, год или два во мне это еще оставалось, католичество, но я уже получил от него определенную прививку, потому что увидел обновленчество католической церкви, увидел не только на Украине, особенно в Польше, где это было очевидно, где это было просто вопиюще, я бы сказал.
Константин Мацан:
— Вы от этого отошли, а к чему вы пришли?
Кира Лаврентьева:
— Костя все хочет узнать, к чему вы пришли.
Константин Мацан:
— Я все хочу узнать, как вы отошли от католичества и пришли в православие.
Священник Сергий Лабунский:
— Так подождите, подождите, тут же длинная история, она на этом не начинается даже.
Константин Мацан:
— Хорошо.
Священник Сергий Лабунский:
— Подождите, пока предисловие. И когда я разочаровался в католичестве в том виде, в каком оно есть, прийти мне было особенно не к кому и не к чему. Надо еще отметить, что у католиков, особенно русских католиков, как людей, живущих, не скажу что во враждебном окружении, но тем не менее в каком-то окружении, от которого они себя отделяют, у них есть ощущение собственного элитизма. Мы некая элита, и спасибо Тебе, Боже, что я не как какая-нибудь бабушка в этой православной церкви, в э-той РПЦ. Это очень характерная черта для русских католиков, которую я сам неоднократно видел, да и, что скрывать, которой сам был заражен.
Константин Мацан:
— Вообще, я бы сказал, для русских интеллигентов.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Поэтому когда пришел к мысли, что мне в католичестве делать нечего и что мне нужно куда-то уходить, для меня возникла трудная проблема, я не мог переступить через себя и прийти в э-ту РПЦ.
Константин Мацан:
— Это уже интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, да. Представляете? Это состояние потерянности примерно год длилось, я пытался найти какие-то альтернативы, возможности, узнал, что существуют какие-то альтернативные православные, даже пришел к ним на службу, ужаснулся, честное слово, и больше никогда не приходил, и вам не советую, честное слово, это было ужасно. Это был патриархийный священник, который бросил свое служение в Русской Православной Церкви. Где-то кто-то, не пойми кто, его рукоположил в епископы. И он при живой жене — хотя формально он говорит, что с ней не живет, хотя они живут в одном доме — при живой жене стал епископом, у себя на участке построил церковь деревянненькую такую, типа шалашика.
Кира Лаврентьева:
— Он не слепой?
Священник Сергий Лабунский:
— Не-не-не, это был зрячий. Не знаю, может быть, сейчас что-то изменилось.
Кира Лаврентьева:
-Чего только нет.
Священник Сергий Лабунский:
— Там была какая-то церковь альтернативная, якобы православная, и он меня пригласил, приходи к нам на службу пасхальную. Пасхальная служба это была. Я пришел, выяснилось, что нет никого больше. К нему там еще должны были приехать другие иерархи этой церкви, но никто не приехал, он был просто один. Первый звоночек, что все иерархи альтернативной церкви проигнорировали пасхальное богослужение. Следующий звоночек, когда не нашлось никого, кому бы служить, он ко мне подходил, Сергей — я тогда еще не был, естественно священником, я был мирянин — Сергей, вы не хотите ли попономарить. — Слушайте, я вообще не в курсе, что делать, вообще никогда в жизни. Он говорит, да ничего, я там расскажу вам, все расскажу. Но я отказался тогда, никуда не стал идти. Я говорю, не-не, я тут постою. И третий звоночек был, когда в середине службы он ко мне выходил из алтаря и спрашивал, посылать ли за водкой сейчас или после службы? Ну, типа праздновать. Я, честное слово, настолько был глубоко разочарован всей этой альтернативщиной, что тоже оставил ее в стороне, даже не погрузившись в нее. Целый год я находился в каком-то состоянии потерянности, не знал, куда мне идти, вот так просто взять и прийти в Русскую Православную Церковь, для меня какой-то внутренний барьер существовал. Альтернатив, по сути, не было, а те, которые были, это было что-то страшное, упаси Боже. Целый год я был в каком-то вакууме, я прекрасно помню этот момент. Я тогда работал вебдизайнером, и мне надо было приехать на Китай-город к нашему клиенту что-то с ним обсудить. И я помню это свое тяжелое чувство от потерянности, от невозможности не то, что реализовать себя в духовном плане, а именно это было для меня всегда гораздо важнее, чем какая-либо светская работа, я всегда себя видел только служителем Церкви, в любом случае как-то с нею соприкасающимся плотно. И вот целый год этого у меня нет. Я помню это чувство потерянности, отчаяния, я иду и думаю, все хватит, мне надоело, просто первый храм, который я увижу, я туда зайду и останусь. Я выхожу из Китай-города, первый храм, который я вижу, это Никола в Кленниках на Маросейке.
Константин Мацан:
— Легендарный храм.
Священник Сергий Лабунский:
— Легендарный абсолютно храм.
Константин Мацан:
— Отца Алексея Мечева и Сергия Мечева потом.
Кира Лаврентьева:
— Надо же.
Священник Сергий Лабунский:
— Я туда захожу, там стоит отец Николай Чернышев, служит молебен. Я тогда еще не знал, что это так называется, думаю, ладно, постою. Как раз молебен у раки мощей праведного Алексея Мечева. После этого молебна я торможу батюшку, отче, мне очень надо исповедаться. Он говорит, ну, давай, ладно.
Кира Лаврентьева:
— Надо, так надо.
Священник Сергий Лабунский:
— Надо, так надо. И я два часа ему вот это все, что у меня накопилось, что у меня наболело, просто на него вываливаю. Пикантность ситуации еще заключается в том, что отец Николай Чернышев, не знаю, как сейчас, но на тот момент он был плотно связан с факультетом иконописи в Свято-Тихоновском институте. Как я потом узнал, ему в это время надо было ехать принимать экзамен или, по крайней мере, как-то участвовать в принятии экзамена в Свято-Тихоновском институте, а я его тут тормознул и два часа ему все это рассказывал. Надо отдать ему должное, он безропотно абсолютно меня выслушал, выдал несколько рекомендаций, и предложил еще приходить, дальше не отрываться, не уходить. А вы знаете, когда я исповедался, у меня было настолько прекрасное внутреннее состояние духа, я настолько воспарил буквально, я просто почувствовал себя дома, что наконец-то. Вот это длительное...
Кира Лаврентьева:
— Скитание.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. Вот это длительное скитание закончилось, я просто пришел домой, я выдохнул, мне не нужно с кем-то бороться, мне не нужно никому чего-то доказывать, я могу спокойно приходить в храм, причащаться и быть частью обычной общины христианской.
Кира Лаврентьева:
— Прекрасно.
Священник Сергий Лабунский:
— Без каких-то выпендрежей, без каких-то, не знаю...
Кира Лаврентьева:
— Изощрений.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, без каких-то изощрений. Просто приходить и просто причащаться в окружении таких же христиан, таких же людей. Вот она, настоящая община молитвенная, которая собирается вокруг единой Чаши. Этого мне безумно не хватало, и это я получил в храме Николы в Кленниках, и до сих пор я себя считаю частью Маросейской общины. Потому что отец Николая стал моим духовным отцом, он же мне давал рекомендацию на поступление в семинарию несколько лет спустя. То есть все мое дальнейшее, уже православное воцерковление или, скажем, ревоцерковление после католичества происходило в храме Николы в Кленниках на Маросейке под водительством отца Александра Куликова, настоятеля, и вот отца Николая Чернышева, моего духовника.
Константин Мацан:
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Сергей Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске. У микрофонов Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера» вновь приветствует вас, дорогие радиослушатели. В этом часе с нами священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор о пути отца Сергия к священству, но не только к священству, дорогие радиослушатели, но также к католичеству, из католичества, к православию, к храму.
Константин Мацан:
— К байкерству.
Кира Лаврентьева:
— К байкерству. И мне кажется, много еще путей у отца Сергия откроется. Но что я хочу процитировать, дорогие радиослушатели и дорогой отец Сергий. «Сейчас с высоты прожитых лет я могу оценить свой путь как извилистый и тернистый. Но на этом пути мне помогал мой добрый предок, прапрадед священномученик Федор Крюков, который вымаливал меня и вытаскивал из очень многих жизненных передряг». Итак, мы открываем новую страницу великолепной книги, открываем новый узор переплетений тонких линий вашей жизни, и спросим вас, откуда взялся этот прекрасный священномученик, знали ли вы об этом с детства, и как он участвовал непосредственно в вашей жизни.
Священник Сергий Лабунский:
— Он участвовал молитвенно.
Кира Лаврентьева:
— Очевидно, это очевидно.
Священник Сергий Лабунский:
— Ох, откуда взялся. Честно сказать, я никогда в детстве не знал, что у меня кто-то есть в роду в священном сане, тем более в лике мучеников. Естественно, тогда он не был прославлен как новомученик, потому что в советское время это было принято скрывать. Меня крестили, к счастью, не на дому, в церкви, но все равно церковь выбирали как можно дальше от дома и старались, чтобы нигде никаких следов не оставалось от этого крещения. А тем более, у меня там всякие дедушки, бабушки, родители партийными работниками были, тоже было не так хорошо, чтобы кто-то у них на работе узнал о моем крещении. Естественно, все это скрывалось. Никто ничего не рассказывал. И я помню, что у моей прабабушке, дочери как раз отца Федора Крюкова всегда в комнате ее были иконы, но всегда они были в уголочке, завешенные шторой. То есть в том уголочке, где окно, на той же стене, где окно, шторы от окна раздвигались в стороны и полностью закрывали эту иконную полочку. Заходишь в комнату, ее просто не видно вообще, но стоит отодвинуть шторку и вот она замечательная классическая иконная полочка советского человека. Я прекрасно помню этот момент. Все это всегда скрывалось, это было не принято афишировать и, конечно, я в детстве ничего об этом не знал. Узнал я об этом, когда пошло мое... воцерковление не правильно сказать тогда, но какой-то повышенный интерес к религии, и вот тогда мне рассказали: а кто-то у нас был где-то там. Опять же родители у меня были неверующие особенно тогда были. В принципе, хорошо относились к церкви, но не сказать, что как-то... никогда верующими не были. Поэтому они тоже не могли мне рассказать деталей, подробностей, ничего, просто сказали, что-то у нас было такое. Я поинтересовался, что, где, кто был, откуда это известно.
Кира Лаврентьева:
— Что, где, когда?
Священник Сергий Лабунский:
— Выяснил, что вот так его звали, где он, что он. И дальше начал разыскивать любую информацию, какую только возможно. Это были уже двухтысячные годы, уже появился интернет, пусть в сравнительно зачаточном состоянии, но тем не менее, он уже был, уже можно было в интернете какую-то информацию искать. Я так нашел отца Ианнуария (Недачина), тогда он был, если я не путаю, настоятелем подворья Соловецкого монастыря в Москве. Затем он был благочинным храмов Соловецкого монастыря, сейчас, честно говоря, не знаю где. Но выяснилось, что мой предок, отец Федор Крюков дьяконом служил в одном храме с его предком, тоже новомучеником, вот этого игумена Ианнуария (Недачина). Я связался с отцом Ианнуарием, мы с ним пообщались, он мне рассказал немножечко, откуда он взял эту информацию. Благодаря его наводке я смог выйти на архив ФСБ по Смоленской области и через наш Центральный архив УФСБ в Москве на метро Кузнецкий мост. Там я уже ознакомился с подлинным делом расстрельным отца Федора. Специально для меня его привезли из Смоленска в Москву, меня пригласили в этот архив и я действительно сел наедине, тет-а-тет с этим расстрельным делом моего предка и посмотрел, полистал. Сложно сейчас передать те чувства, те эмоции, которые я испытывал, меня очень поразило, до сих пор это помню, как я листаю стенограммы допроса, и в конце стенограмм всегда стоит подпись допрашиваемого. И я вижу, что в начале рука твердая у отца Федора, а чем дальше я листаю, тем она все-е...
Кира Лаврентьева:
— Невозможно вообще смотреть.
Священник Сергий Лабунский:
— Ужасно, ужасно. Видно, что рука дрожит. Я понимаю, насколько ему тяжело было. Может быть, его били.
Кира Лаврентьева:
— Пытали.
Священник Сергий Лабунский:
— Пытали, издевались над ним, в каких условиях он содержался. И я понимаю, что этот кусочек живой истории, кровоточащей истории, моей истории, истории моей семьи — ничем не передаваемое ощущение. В этот момент я особенно глубоко влюбился в новомучеников, для меня подвиг новомучеников это, пожалуй, самая яркая страница вообще в церковной истории не только даже последних лет, но вообще в принципе в церковной истории, пожалуй, самая яркая страница. И может быть, она для меня такая потому, что есть вот эта связь, прикосновение, физическое буквально прикосновение, через это дело из архива ФСБ. Удивительная на самом деле история. И, конечно, отец Федор для меня стал путеводной звездочкой, его икона у меня стоит дома, у всех моих родных она теперь стоит тоже дома. Мы заказывали разным иконописцам, у нас несколько вариантов его икон рукописных есть, Конечно, я каждый раз молюсь ему обязательно и прошу его помощи и заступления. Даже когда я не знал о нем, и когда мои мытарства проходили через католичество и потом через пропасть неприкаянности моей после католичества, до того, как я пришел в православную церковь, я абсолютно уверен, что он меня вел, что он за меня молился перед престолом Божиим, и он меня вымолил. Потому что не было кого-то, кто бы за меня вздохнул и помолился. Наверное, мама, без сомнения, но она человеком была не особо верующим, поэтому, видимо ее молитва... Нет материнскую молитву не надо, наверное, сбрасывать со счетов.
Кира Лаврентьева:
— Конечно.
Священник Сергий Лабунский:
— Она меня тоже, я думаю, вымолила, хоть своими словами, может быть, не умея, не зная, но думаю, что она тоже вложила очень много своих молитв в меня. Вот она и отец Федор.
Константин Мацан:
— Так, хорошо, а байкерство священнику зачем?
Кира Лаврентьева:
— Новая страница.
Священник Сергий Лабунский:
— Новая странница, да. Байкерство. Это отдельная история, напрямую никак с церковью и священством не связанная, и связавшаяся с ней только под конец, потому что я два в одном, я и то и другое в одной личности. С подростковости опять же люблю мотоциклы, нравятся они мне, красивые, хорошие. Как-то никогда не вставал передо мной вопрос покупки собственного мотоцикла, хотя и хотелось, но это всегда было достаточно умозрительное желание, никогда не воплощаемое в действительности. Никогда у меня не было дядюшек с Явами, Планетами, Ижами, которые меня катали, ничего подобного у меня не было, это всегда было умозрительное увлечение. В конце концов, я уже став священником, познакомился с таким феноменом, как христианские мотоклубы. То есть мотоклубы, но состоящие из христиан, подчеркивающие свое христианство и использующие свое участие в этой байкерской среде для проповеди христианства. Насколько я знал, тогда уже существовал христианский мотоклуб, это орден Преображения в Кирове созданный, он тоже себя прямо не позиционировал как христианский мотоклуб, но он был создан священником еще в начале нулевых, двухтысячных годов. Но я о нем тогда ничего не знал абсолютно. И первый христианский мотоклуб, с которым я столкнулся, это God’s Squad, это зарубежный основанный, по-моему, в 1972 году мотоклуб, основан в Австралии был, и сейчас распространившийся по всему миру. К сегодняшнему дню у него, по-моему, больше пятнадцати стран открыто, где есть представительство этого мотоклуба, чаптеры они называются, как отделения этого мотоклуба. Я познакомился в первую очередь с ними, сдружился, с’общался, узнал, что на Украине есть чаптер, отделение этого мотоклуба. Раз они на Украине, значит, они говорят по-русски, я с ними связался, у нас пошло общение, мы подружились. Вот, собственно говоря, мои первые прикосновения к байкерской теме, физическое прикосновения. Не просто умозрительно, а буквально я прикоснулся физически, я увидел этих людей, я увидел эти мотоциклы, я увидел возможность не просто кататься на мотоцикле, проветривая свое лицо на подмосковных трассах, а я увидел за этим возможность какого-то делания, в том числе для Бога и ради Бога. Меня это очень вдохновило. Поэтому первое мое осознанное решение приобрести себе мотоцикл связано было именно с этим клубом. Я просто захотел в него вступить, я захотел быть частью этого движения, и я тогда впервые предметно задумался о покупке своего мотоцикла, и купил его себе на восьмое марта. Э-ге. Так получилось, совпали даты.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергей, а если немножко вернуться к тому моменту, когда вы оказались в храме, где находятся мощи праведного Алексея Мечева, в храме святителя Николая в Кленниках. Вы с радостью вошли в эту общину, мы начали развиваться, вы поняли, что вы дома. Все это очень откликается, такое с силой сказанное слово, ты всегда чувствуешь правду. Я думаю, наши радиослушатели также чувствуют ее, как мы с Костей. А момент священства? Вы также решили углубляться в православие, как вы углублялись в католичество, «во всем хочу дойти до самой сути». Вы и тут решили дойти до сути и стать священником. И как отнеслось к этому священноначалие, конкретно ваш священник, который вас исповедовал?
Священник Сергий Лабунский:
— Надо здесь сделать маленькую ремарку и сказать, что идея священства у меня появилась еще до того...
Кира Лаврентьева:
— Это мы уже поняли.
Священник Сергий Лабунский:
— ...как я воцерковился.
Кира Лаврентьева:
— А, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Когда мне в принципе стало это интересно, я понял, что вот, священство это наверняка то, что нужно. Мне сразу захотелось... Я тогда подростком был, сделайте на это скидку, пожалуйста, мне сразу захотелось все по-максимуму. Поэтому естественно, даже не зная, что это такое, еще не перейдя в католичество, я крещен-то было в православии, и в католичество я перешел уже, будучи в достаточно сознательном возрасте, не имея никакого опыта воцерковления. Но даже еще до этого перехода, когда я только задумывался об этом, когда мне это только стало интересно, когда я только начинал что-то читать какие-то книжки, я уже думал, что священство это наверняка, то, что нужно, я ничего про это не знаю, но мне это нравится. И я помню прекрасно момент, когда я пришел в ближайший к своему дому храм, это храм Сергия Радонежского в Гусиново, и с порога к батюшке. Я даже не знаю, что там за батюшка был, такой с рыжей бородой, не знаю, как его зовут. Я с порога к батюшке: отче, я хочу в семинарию поступать. А он меня первый раз видит, он как-то замялся, говорит: ну, ты знаешь, надо как-то на службы походить порегулярнее, у нас еще воскресная школа есть. Все, сразу тут для меня стояла точка, воскресная школа не рассматривалась в принципе. И все, это мимолетное прикосновение, первое мое высказанное желание стать священником, не зная еще ничего абсолютно, здесь закончилось. И дальше я немножко отступил назад, углубился в свои интересы в виде истории европейской и различной религиозной мысли. И тут постепенно начало выкристаллизовываться католичество потихонечку. Но я уже на тот момент хотел быть священником. Став католиком, естественно, а куда мне еще, конечно, священство. Поэтому уйдя из католичества в православие, идея священства никуда не делась, оно, как сияла для меня маяком, путеводной звездой, так оно у меня и сияло все это время. И со стороны, это любопытно тоже отметить, может показаться, что мой путь это какое-то метание из одной крайности в другую.
Кира Лаврентьева:
— Нет, нет. Не кажется так.
Священник Сергий Лабунский:
— А на самом деле, я хочу это подчеркнуть, всегда была очень прямая дорога, потому что всегда передо мной была вот эта путеводная звезда — служение Богу, служение именно с полной самоотдачей на полной глубине. Оно меня всегда вело. Да, я ошибался дверью в своей жизни, я заходил немножечко не туда. К счастью я оттуда вышел и пошел правильной дорогой.
Кира Лаврентьева:
— Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска, байкер, член Императорского православного палестинского общества, бывший католик, вот так мы под конец вас представим по полной программе, отец Сергий, проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Сергий, могли бы вы сказать, что вы припали к долгожданному источнику, священству, вы таки достигли того, чего искали, углубились, спустились на глубину? Просто ведь священство это сложная вещь, это опаляющая вещь, это то, к чему надо быть готовым, как говорит Иоанн Шанхайский, иначе оно тебя просто сожжет как солому.
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнений. Я честно совершенно скажу, что я ощущаю себя абсолютно на своем месте. Абсолютно.
Кира Лаврентьева:
— Слава Богу.
Священник Сергий Лабунский:
— Мне настолько нравится то, чем я занимаюсь, я настолько искренне люблю свое дело, служение у престола. Даже когда меня раньше спрашивали, чего тебе от жизни надо, я говорил, мне нужны всего три вещи, это приход, матушка и борода лопатой. Вот только с бородой лопатой у меня не очень получилось, у меня совочек такой. Все остальное у меня все замечательно.
Кира Лаврентьева:
— Вы такой мыслитель, как-то борода лопатой сюда никак не цепляется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, отнюдь, я искренне за.
Кира Лаврентьева:
— Да? Наоборот?
Священник Сергий Лабунский:
— Может быть, вид-то интеллигентный у меня достаточно, но на самом деле я очень даже...
Константин Мацан:
— А на самом деле...
Священник Сергий Лабунский:
— Промолчим о том, что я брутальный байкер, не надо, в частности я уже говорил вам еще до того, как начался эфир, что я увлекаюсь старым обрядом, мне очень нравится старина русская. Мне вообще нравится старина, осязать пыль веков для меня исключительно важно внезапно. И если я не чувствую связи с древностью, а древность как лакмусовая бумажка, которая позволяет отличить истину от наносного и временного, в церкви является вечность и прикоснуться этой вечности дорогого стоит. Когда я занимаюсь тем, что я люблю, занимаюсь служением у престола, мне интересно, а как это было раньше? И мне хочется прикоснуться и здесь тоже к какой-то старине. Так я пришел к интересу к нашим дореформенным обрядам, старым, принятым еще до патриарха Никона при первых пяти русских патриархах. И постепенно этот интерес еще с нулевых у меня зародился, развивался. И сейчас, я надеюсь, мы пришли к той точке, когда в рамках нашего прихода начнутся богослужения по старым обрядам. Честно скажу, что пока еще нет благословения правящего архиерея, но мой рапорт на столе у него уже лежит. Я надеюсь получить это ответ и надеюсь, что после Пасхи у нас начнутся эти службы. Это процесс, который длился ни один год, я, пожалуй, даже скажу, что не одно десятилетие.
Константин Мацан:
— Я бы хотел спросить еще немножко о байкерстве. Не о самом байкерстве, а о том, что, предвижу, что может быть, у наших слушателей ваш рассказ такой простой — захотелось купить мотоцикл, купил — может вызвать даже вопросы. Есть некоторое представление, может быть, стереотипное, то есть ложное и неверное, но все же оно есть, что вообще-то не должно священнику иметь мирские сильные увлечения. Ну ладно священник историк, археолог, ученый, а вот священник, который сердцем привязывается к какому-то яркому, страстному, в каком-то смысле, хобби, это что-то не то. Что бы вы таким критикам ответили?
Кира Лаврентьева:
— Константин, ну ты закрутил.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, а что? Очень интересный вопрос, вообще молодец.
Константин Мацан:
— Спасибо. Я стараюсь.
Священник Сергий Лабунский:
— Молодец. На самом-то деле я могу согласиться с этими критиками. Действительно, когда у человека возникает что-то, что излишне его увлекает, это может очень легко отвлечь его от главного дела его жизни, в частности в данном случае, от священства. И более того, у меня есть примеры таких священников перед глазами, которые излишне ушли в эту область. Я не единственный как вы понимаете, священник, который на мотоцикле ездит. На данный момент у нас есть сообщество в интернете, мы не можем порой встречаться физически, потому что география очень большая этого сообщества, но в интернете оно существует. Оно так и называется «Мотосообщество православного духовенства». На данном момент в нем состоит больше восьмидесяти человек. И туда принимают только в священном сане, ни один мирянин не может войти в это сообщество. Больше восьмидесяти человек в священном сане Русской Православной Церкви или других канонических церквей, в основном, конечно, Русской Православной Церкви, являются байкерами, являются мотоциклистами увлеченными. И конечно, среди всего этого сообщества есть примеры, когда человек переступал какую-то тонкую невидимую границу и уходил, излишне увлекался этой байкерской темой, стереотипной, подчеркну, байкерской темой. Знаете, как это обычно выглядит, когда что-то такое в коже, с кучей цепей, заклепок, с огромным или громким ревом двигателя, такое что-то нарочито брутальное.
Константин Мацан:
— Я себе воображаю картину, что по дороге несется Харлей-Дэвидсон мотоцикл, от него такая ряса развивается, на воздухе трепещется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, нет, этого никогда не бывает.
Константин Мацан:
— Вы не в подряснике, нет, катаетесь?
Священник Сергий Лабунский:
— Ни в коем случае, нет. Не надо путать Божий дар с яичницей. В церкви надо в рясе, на мотоцикле в рясе не надо.
Константин Мацан:
— Какая яичница? Пост сейчас идет.
Священник Сергий Лабунский:
— Тем более. Нет, на мотоцикле в рясе, конечно, не нужно. Это, во-первых, просто банально опасно, если уж на то пошло, она может в колесо там куда-то залезть.
Константин Мацан:
— Да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— С другой стороны, я предпочитаю все-таки разделять. Есть понятие уместности. В храме уместно быть в духовной одежде. На мотоцикле уместно быть в защите, в специальной дорожной защите. Я не умаляю силу веры, но ряса все-таки плохая защита.
Константин Мацан:
— Собственно, мой вопрос был о том, что когда у человека есть сильное увлечение, как правило, он в себе стремится лакуну заполнить. Со стороны кажется, ну, какая у священника лакуна может быть внутри? Перед престолом человек предстоит, его руками таинства совершаются. Какие еще увлечения нужны вообще? А с другой стороны все мы люди и священник не перестает быть человеком, и ничто человеческое ему не чуждо, и почему не может быть у священника хобби, увлечения и так далее? Я хочу, чтобы вы что-то об этом сказали.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно, может быть и хобби, и увлечения, и плохого в этом нет ничего. Оно не должно быть на первом месте, на первом месте всегда служба у престола, это однозначно, это не обсуждается и не может обсуждаться в данном случае. Всегда священство в основе, как в базе...
Константин Мацан:
— В приоритете.
Священник Сергий Лабунский:
— В приоритете, спасибо. Конечно, священство всегда в приоритете. Но хобби естественно, может быть. Главное, чтобы человек не увлекался темной стороной того мотоциклизма, байкерства. Потому что темная сторона в этом есть, без сомнения. И, кстати говоря, что мне еще нравилось в христианских мотоклубах, в них эта темная сторона отсекается. Я прихожу на мероприятие христианского мотоклуба, я понимаю, что здесь никто не будет в алкогольном подпитии, что не будет никакого мата, стриптиза и еще чего-то в этом роде. Это действительно, верующие, воцерковленные люди здесь собрались. И нам есть о чем поговорить, у нас общие интересы, у нас общие взгляды на жизнь. Естественно, что человек ищет себе подобных, с кем его взгляды совпадают, с кем его интересы совпадают. В байкерской среде есть, это удивительное, уникальное, по сути, сообщество православных мотоциклистов, которые собираются вместе и которые даже совместные проекты реализуют. Это не только благотворительные проекты, как мы недавно в 2018 году, например, выпустили благотворительный календарь, где несколько священников сфотографировались рядом со своими мотоциклами. И мы этот календарь выпустили, все вырученные деньги, которые мы за него получили, были отправлены на помощь малоимущим приходам, которые только восстанавливаются, реконструируются, нуждаются в помощи. И в принципе идея была в том, чтобы привлечь внимание людей к тому, что где-то рядышком, не где-то далеко, а буквально рядышком с тобой, есть храмы нуждающиеся, есть семьи священников, которые нуждаются, помоги им, пожалуйста. Может быть посильная помощь волонтерская. Это, может быть, и денежкой где-то помочь, поддержать. Это, может быть, где-то распространить информацию о том, что такой храм есть, и в чем он нуждается. Если не ты поможешь, то кто-то другой поможет, но ты хотя бы расскажешь об этом. Так или иначе, мы столкнулись в нашем «Мотосообществе православного духовенства», мы физически с этим лицом к лицу столкнулись, и у нас возникла идея как-то помочь, как-то решить эту проблему. Какими силами мы можем это делать? Конечно, священник на мотоцикле это определенный вау-эффект и мы решили его использовать. Мы выпустили этот календарь, где сфотографировались несколько священников рядом со своим мотоциклом, я естественно, тоже есть в этом календаре рядом со своим теперь уже прежним мотоциклом, я его продал, но тем не менее. Мы этот календарь распространяли, не было никаких спонсоров, никто нам не помогал, мы просто сами скинулись и сами выпустили, и просто раздавали всем желающим, всем, кто хотел. А они донатили, жертвовали на храмы, там целый список был этих храмов.
Константин Мацан:
— У нас мало времени остается, у меня последний вопрос. Но мне, правда, очень интересно задать его. Возвращаясь к вашему интересу к западной истории, средневековой, я очень, как мне кажется, понимаю этот интерес. Может быть, меня не интересовала история как таковая, но книги про мушкетеров, западная архитектура, замки, рыцари, живопись, готика — все это такое красивое, такая сокровищница, что, кажется, хочется к этой западной христианской культуре принадлежать. На этом фоне обращаешься на Восток в православие и думаешь, как-то скучно здесь, нет того размаха. Где мушкетеры, где рыцари? Какие-то иконы, старинные храмы и романтики нет. И нужно, чтобы какая-то зрелость была, не духовная, но какая-то жизненная, чтобы оценить красоту иконы, чтобы поставить Владимирскую икону даже чисто художественно в один ряд с шедеврами, не знаю, Рафаэля и понять, что это просто другое искусство, оно такое же захватывающее. Как вы это чувствуете? При вашем интересе к западной культуре обращение к культуре православной?
Священник Сергий Лабунский:
— Ох. Когда только происходил мой переход из католичества в православие, когда я начинал к нему прикасаться, мне, конечно, было очень тяжело. Я искренне люблю, подождите, я сформулирую это... Как есть человек визуал, ему важно как это выглядит, кто-то на слух лучше воспринимает. Я воспринимаю лучше глазами, и для меня искусство визуальное, осязаемое, видимое искусство, всегда играло большую роль. Я искренне люблю, например, готику. Я считаю, это просто вершиной архитектуры, абсолютной вершиной, и ничто до сих пор не поднялось до таких же высот и красоты, как готика. До сих пор мой любимый храм — готический храм. Да простят меня наши радиослушатели, но тем не менее. Это храм Архангела Михаила в Киеве, совсем недалеко от Московского вокзала, если пройти, очень люблю этот храм, он в неоготическом стиле, из красного кирпича и немножечко камня, потрясающе красивый, до сих пор один из любимых моих храмов. Конечно, когда я приходил в православие, мне было эстетически очень тяжело, потому что я привык к другому, я люблю другое. Поначалу мне было непонятно, как вообще можно молиться носом в стенку, я имею в виду иконостас. Ну как же, я же привык к тому, что алтарная часть открыта, что я вижу престол, что я вижу духовенство, я как бы соучаствую в том, что происходит. А тут я стою перед закрытой стеной с закрытыми дверями, и вот такая духовность. Конечно, мне поначалу было очень тяжело. Но на самом деле вы правы, нужна какая-то зрелость, если уж не духовная, то годами определенная, но на Востоке есть своя красота. Эта красота уникальна. Конечно, она отличается от западной, естественно, но она по-своему прекрасна, удивительна и завораживает не меньше, чем красота западная. Если западная красота во многом очень рациональна, то красота Востока христианского во многом очень субъективно переживаемая, и во многом очень мистична, я бы так сказал. Я надеюсь, вы меня понимаете, что я имею в виду.
Константин Мацан:
— Я надеюсь, что понимаю, думаю, что понимаю, и вспоминаю знаменитый афоризм отца Павла Флоренского, который, как известно, придумал свое эстетическое доказательство бытия Бога: «Есть Троица Рублева, значит, есть Бог».
Священник Сергий Лабунский:
— Прекрасно, золотые слова.
Константин Мацан:
— Потому что настолько совершенна эта икона, что не может не быть Того, Кто вдохновил иконописца.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. А кстати, извините, я еще вас перебью немножечко. Но хотел бы еще здесь пять копеек довставить. О том, что Западная культура, Западная эстетика может быть православной. И есть, я, может быть, для кого-то из наших радиослушателей открою новый материк, тем не менее, есть православные общины Западного обряда. Это настоящие православные люди, исповедующие православное вероучение, но служащие по Западным обрядам, по старинной древней Римской мессе, которая помнит аромат катакомб. Вот эта старинная латинская месса помнит аромат катакомб, действительно, она из тех дальних времен идет. И папа Римский Григорий Первый, Двоеслов в православии, хотя на самом деле он не двоеслов, он беседник, потому что двоеслов это диалогос, неверно перевели.
Константин Мацан:
— Диалогос, да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— Он же кодофицировал, то есть утвердил уже существующий до него чин мессы. Та древняя, не современная, я подчеркиваю, не обновленческая латинская нынешняя месса нового сорта, а та древняя, которую чаще всего называют Тридентской по более позднему собору, это подлинное православное наследие православного Запада. Это удивительно на самом деле, и я рад, что такие общины существуют. Я рад, что есть люди, которые любят латинскую эстетику, западную эстетику и при этом действительно вспоминают, что ее истоки в православии, а не расколе. И возвращаются к этим православным истокам. На Западе есть общины латинообрядные православных церквей. Это Антиохийской Православной Церкви, это достаточно много общин в рамках Русской Православной Зарубежной Церкви, еще нескольких поместных православных церквей, такие даже целые диоцезы тоже есть, благочиние даже есть западнообрядных приходов православных. Я считаю это прекрасно, потрясающе, что это есть. И на Западе это востребовано.
Константин Мацан:
— Интереснейшая тема, задел на большую передачу на будущее. Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Программу вели Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свиданья.
Кира Лаврентьева:
— Всего хорошего.
Священник Сергий Лабунский:
— До свиданья.
«Истоки и современность православной журналистики: личный путь». Николай Державин
У нас в гостях был заместитель руководителя пресс-службы Патриарха Николай Державин.
Мы говорили с нашим гостем об истоках и современности православной журналистики, а также об особенностях работы комментатора праздничных богослужений в прямой трансляции.