«Образование и развитие информационных технологий». Александр Молчанов

Беседа из цикла про образование, который Радио ВЕРА организует совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория», которая объединяет учителей, руководителей школ и детских садов, родителей и всех тех, кто работает с детьми и занимается их духовно-нравственным развитием.

У нас в гостях был директор по развитию компании «Тандем», эксперт в области образования и дистанционного обучения Александр Молчанов.

Мы говорили о том, как на образование влияет развитие информационных технологий, почему дети доверяют часто интернету больше, чем педагогам и родителям, можно ли это изменить, и как меняются способы получения и передачи знаний.

Ведущая: Кира Лаврентьева

---

Кира Лаврентьева

— Здравствуйте, дорогие друзья. Светлый вечер на Радио ВЕРА вновь приветствует вас. Меня зовут Кира Лаврентьева, и сегодня мы будем говорить об образовании. Эти беседы мы организуем совместно с образовательным проектом «Клевер-лаборатория», который объединяет учителей, руководителей школ и детских садов, родителей и всех тех, кто работает с детьми и занимается их духовно-нравственным развитием. Сегодня у нас в гостях Александр Сергеевич Молчанов, директор по развитию компании «Тандем» и эксперт в области образования и дистанционного обучения. Здравствуйте, Александр Сергеевич.

Александр Молчанов

— Добрый день.

Кира Лаврентьева

— Спасибо огромное, что вы сегодня к нам пришли. Спасибо огромное, что нашли время. Рады видеть вас в нашей студии. И вы знаете, сегодня я даже не думала над первым вопросом и над темой, с которой мы начнем нашу программу, потому что она лежит на поверхности. Вы занимаетесь дистанционным обучением. Вы занимаетесь искусственным интеллектом. Вы занимаетесь образованием в интернет-пространстве. Это, конечно, тема больная для многих родителей, я это говорю как ответственный родитель двух школьников, тема болезненная, начиная со времен коронавируса, с 2020 года, когда все, что касается онлайн-платформ, интернет-обучения, дистанционного обучения, стало активно внедряться. Конечно, мы все запереживали, что это вообще, в принципе, разрушит мозг наших детей, превратит их в людей, которые не умеют общаться, не умеют вообще, в принципе, адаптироваться в социуме и так далее, и так далее, и так далее. Страхи, они все понятны, они лежат на поверхности. Но я так понимаю, что у вас на эту тему есть что сказать, и мнение, я так понимаю, у вас немножко другое.

Александр Молчанов

— Конечно, есть что сказать. Давайте начнем с того, что 30 лет назад, когда я поступил в университет, основной проблемой было рассмотреть компьютер как инструмент обучения. Мы, наоборот, зазывали преподавателей и студентов учиться при помощи компьютерных технологий, при помощи обучающих программ. Разрабатывались там всевозможные симуляторы, тренажёры. Это была просто огромнейшая почва для экспериментов. В 1997 году впервые в России был проведён эксперимент в области дистанционного обучения на федеральном уровне. Десять федеральных университетов, государственных и частных, включились в эксперимент и опробовали разные технологии на своих студентов. Это было вне законодательства для того, чтобы понять, что это за явление такое, надо ли его бояться. Да, в 2020 году все внезапно перешли в дистант. Для многих это оказалось шоком. Но здесь хотелось бы напомнить два очень интересных момента. Первый момент. Большинству детей телефоны, смартфоны дают сами родители. И происходит это обычно в возрасте 3-4 лет, когда ребенок начинает играть в почемучку, задавать миллион вопросов для того, чтобы он не отвлекал маму и папу. Первое, что даётся, даётся телефон или планшет с каким-нибудь мультфильмом. Через определённое время ребёнок начинает к этому привыкать. Соответственно, дети, сегодняшние дети, которые сегодня пошли 1 сентября в школу, они со смартфонами на «ты». Запрещать смартфоны, ограничивать их, ну, наверное, это уже лишать части их привычной жизни.

Кира Лаврентьева

— Ну, есть ответственные родители, которые действительно не дают смартфоны в 3 года, не дают даже в 10 и в 12. Их всё меньше и меньше, но они есть. И вот они действительно в больших переживаниях по поводу, да, дистанта.

Александр Молчанов

— Приведу один пример всего-навсего. Если вы не даёте смартфон, ребёнок берёт шоколадки, карманные деньги и выменивает смартфон на переменке у тех, кому смартфоны дают. Если это часть сегодняшней культуры, к сожалению, действиями только родителей или только учителей ограничить использование смартфона будет невозможно. Максимум, к чему это приведёт, ну, так же, как и в обычной жизни, когда мы ребёнка в чём-то ограничиваем, например, не разрешаем гулять одному, или не разрешаем гулять дальше, чем во дворе. Ну, мы же все прекрасно понимаем, что он гуляет дальше, чем во дворе, но он никогда про это не скажет. Он приходит, начинает врать. То же самое происходит со смартфонами. Что мы можем сказать? Ты игрался на смартфоне? Нет, я не игрался. Соответственно, когда на родительском собрании всплывёт, что он обменял всю свою морковку или шоколадки на то, чтобы на переменке поиграть у кого-то в смартфон, ну, извините, как это, последствия наших действий родительских.

Кира Лаврентьева

— Так, понятно. Победить проблему мы тут точно не сможем, сидя в нашей студии.

Александр Молчанов

— Это первый момент. А второй момент, обратите внимание, мы же знаем, что дети всё черпают нативно, то есть они всё познают именно по образу и подобию, как в жизни происходит. А что ребёнок видит? Мама пришла домой, что она первое делает? Открывает смартфон, начинает смотреть новости. Открывает ноутбук, начинает смотреть фильмы. Ребёнку непонятно само действие, что там происходит, или работает родитель в компьютере. Ребёнку непонятно, что там происходит, но по образу и подобию он берёт и делает то же самое. Он берёт планшет и считает, что это нормально. Для того, чтобы изменить поведение ребёнка, надо изменить поведение взрослых, ограничивать бесполезно.

Кира Лаврентьева

— То есть нужно вытаскивать себя из смартфона?

Александр Молчанов

— Прежде всего себя. Если он будет видеть чаще родителя с книгой, с газетой, с каким-то бумажным артефактом, соответственно, ребёнок будет тоже считать это нормой. Если он будет видеть родителя за каким-то действием, приготовление пищи, прогулка, общение, живое общение, соответственно, ребёнок будет считать это нормой и будет считать, что именно это является правильным. И тот баланс, который есть у родителя, ребёнок в конечном итоге переймёт, и такой же баланс в жизни будет у него.

Кира Лаврентьева

— Да, но в современном мире это уже борьба, в том числе и родителя, самим с собой.

Александр Молчанов

— Могу сказать честно, если родитель попробует хотя бы на один день отложить смартфон, у него будет проявление, полноценное проявление обычной зависимости. Вот как бывает зависимость от различных пагубных привычек. Смартфон является сейчас такой же пагубной привычкой. Это тоже объяснимо. Психологи объясняют это очень просто. Мы привыкли смартфону доверять фактически свою вторую память. Мы делаем тысячу фотографий, она вся хранится в смартфоне. Мы храним там тысячу контактов. Это наша дополненная память. Нам очень удобно, потому что нам не надо хранить номера телефона в своей голове. Максимум мы храним один-два номера. Ну, от силы три. Все остальное у нас в смартфоне. Если смартфон на день отложить, к сожалению, большинство взрослых ничего не сможет в течение дня сделать. Они будут чувствовать полнейший дискомфорт.

Кира Лаврентьева

— Да, тут, конечно, действительно есть проблема. Но, Александр Сергеевич, я вот что хочу вас спросить. Когда внедряли ЕГЭ, я помню это время, потому что я тогда заканчивала школу, я успела проскочить последний год, когда экзамены, что выпускные, что вступительные, сдавали ещё по билетам. Вы знаете, это была такая прекрасная жизнь. Да, она была сложная. Нужно было выучить все билеты, потому что ты же не знаешь, какой тебе попадётся. Но ты тренируешь устную речь, ты вырабатываешь стрессоустойчивость от общения с преподавателем. Он тебя видит, ты видишь его. Это диалог глаза в глаза. Ну, все знают, как здорово и прекрасно было сдавать экзамены по билетам. Но все чаще к нам приходят в студию люди, которые говорят, слушайте, зато ЕГЭ позволяет поступить в ВУЗ, в любой, который ты хочешь. Вот ты сдал, например, в своём маленьком городке ЕГЭ на высокий балл какой-то очень, да, и ты берёшь это ЕГЭ и прекрасно едешь с ним в какой-нибудь МГУ или МФТИ, там, Бауманку, абсолютно, ну, куда угодно, куда ты можешь пройти, попасть, и, в общем, твоя мечта исполнится. Но ведь с дистанционным обучением не совсем такая история, как мне кажется. То есть тут нет действительно личного общения, и это огромный минус. Ты можешь сидеть сверху в рубашке, прошу прощения, на стуле ты можешь сидеть в чем угодно. То есть нету некой формы, в которой человек себя чувствует совершенно по-другому. Нету умения общаться с преподавателем, со взрослым человеком грамотно, глубоко и профессионально. Есть определенный набор инструментов, которые ты используешь в обучении на интернет-платформах. Это и хорошо, и плохо. Но понятно, что плюсы, они уходят. И вот что делать с этим? И, конечно, я как родитель очень переживаю, что это вообще все уйдет рано или поздно в интернет-пространство. Что вы думаете об этом?

Александр Молчанов

— Ну, давайте будем говорить честно, что если мы это смогли заметить сейчас, то, скорее всего, оно уже существует давно. И дети наши давно общаются не в обычной жизни, они общаются в интернет-пространстве. К сожалению или к счастью, даже не знаю, как сказать, но в интернет-пространстве гораздо проще найти собеседника по душам. Возможно, это происходит в какой-то социальной сети, это может произойти внутри компьютерной игрушки в чатике, но, тем не менее, ребята, играясь, например, в одну и ту же игрушку, они уже объединены неким общим интересом, у них есть уже тема для разговора, и вокруг этой темы они уже могут коммуницировать. Нам кажется, что коммуникация в привычном для нас понимании, живое общение, оно уходит из жизни. И да, я считаю это большой проблемой. Мне кажется, что сейчас надо говорить о том, чтобы мы разрабатывали механизмы и механики вытаскивания детей из виртуального мира в живое обычное человеческое общение. Потому что это и основа продолжения рода, и основа создания крепкой семьи, и основа социализации. Ведь в интернете что происходит? Мы общаемся, ответственность никто никакую не несёт, в определённом смысле есть какая-то дистанция, ну, в крайнем случае, там, аккаунт удалили, и всё, коммуникация разрушена. В обычной жизни, когда мы находимся с человеком в одном офисе на протяжении многих лет, мы вынуждены подстраиваться под его характер, мы должны с чем-то мириться, мы не можем допускать развития конфликтов, ну, масса всего остального. И поведение очень страшно, когда поведение в интернете переносится на поведение в семье, когда очень легко можно развестись с человеком, по сути, удалив аккаунт, уехать за тысячу километров, сказать, что всё так и было. Мне кажется, это не совсем корректно. Соответственно, надо разрабатывать механизмы и механики вытаскивания.

Кира Лаврентьева

— Александр Сергеевич, а что это за механизмы все-таки? Вот если углубляться в тему, то что это за механизмы?

Александр Молчанов

— Ну, давайте вспомним о таких механиках, как квизы. Например, когда нужно пройти несколько станций и найти какие-то артефакты. Вы можете компьютерную игру сделать такое, чтобы она призывала ребёнка или взрослого человека, отрываться от смартфона или с помощью смартфона прийти в нескучный сайт, найти домик, где ведут передачу «Что, где, когда». Уже ребёнок полтора часа погулял на воздухе, уже походил по нескучному саду, увидел, как там начинается осень, уже мы его вытащили из смартфона и показали живую природу. Он увидел белочек, бегающих по нескучному саду, птичек поющих и так далее. Соответственно, такая механика уже есть. А вторая механика, которая может быть, это как раз та самая роль преподавателя. Мы забываем, что вы очень правильно отметили, что в 2020 году, когда ребёнок учится дистанционно, абсолютно непонятно, как выстраивать с ним коммуникацию, ведь он получается вырван из привычной образовательной среды. И да, это было одним из моих наблюдений, что большая часть педагогов оказывается вне рамок школы, вне рамок вузов. К сожалению, не умеет мотивировать студента, школьника к обучению. Как бы функция мотивации с педагога была снята. Он считал, что педагог считает, что он дает новые знания, но на самом деле сейчас знания общедоступны. Ребенок доверяет смартфону, Википедии и массе других ресурсов абсолютно спокойно, потому что они с ним фактически с рождения. А педагог только присоединился к этому сообществу, начиная с 7 лет. И доверие к педагогу, оно всё время проверяется. А что интернет думает? А вот педагог сказал, что, например, курить нельзя. А что интернет думает? А почему нельзя? И вот все аргументы, они все перепроверяются. Педагог оказался к такой ситуации не готов. Самое главное, что он абсолютно не понял, как без красной пасты, без дневника, без того, чтобы вызвать всеобщее порицание, поставить ребенка в видеоконференции в угол. Выключи экран или что нужно сделать, чтобы он встал в угол.

Кира Лаврентьева

— Да, действительно, что нужно сделать?

Александр Молчанов

— Да, и вот, к сожалению, это потребовало совершенно других методик от преподавателей, далеко не все преподаватели оказались к этому готовы. Ну и, опять же, будем честны, далеко не все родители тоже оказались готовы к тому, что ребенок должен учиться дистанционно. Потому что что значит учиться дистанционно. Вы, опять же, очень хороший пример привели. Есть ЕГЭ, можешь приехать учиться там в любой город. Мы сейчас оставим за скобками, что стоимость такого обучения, стоимость владения таким обучением, это проживание, проезд, питание и всё остальное, это ложится на плечи родителей, пока ребёнок будет учиться. Дистанционные технологии, в отличие от ЕГЭ, они не вывозят ребёнка из региона. Они позволяют ему учиться в том месте, где он живёт, рядом с мамой, рядом с папой. Скорее всего, стоимость владения таким образованием для него будет дешевле. И при этом он остаётся внутри региона. То есть даже региону это будет более интересно. И именно это ставят, ну, скажем так, в свои достоинства те онлайн-платформы, которые на сегодняшний день существуют, да, что мы не вывозим детей из региона, пожалуйста, они остаются у вас, забирайте их, заставляйте их работать, вовлекаете в экономику, пожалуйста, оно будет классно приносить деньги региональным властям. К сожалению, опять же, к этому надо подстраиваться. Не все готовы, не только образование, но и администрация тоже к этому не всегда готовы. Ну и самое важное, что ответственность за жизнь и здоровье детей при дистанционных технологиях, она остается на самом обучаемом, либо на его родителях, если он несовершеннолетний. Дома у вас комфортные условия, у вас дома безопасная среда, соответственно, обучение происходит у вас в безопасной среде. И образовательная организация здесь тоже ответственность вроде как не должна нести. Законодательно сейчас этот вопрос пока не урегулирован.

Кира Лаврентьева

— Ох, сложная тема.

Александр Молчанов

— Вопросов много, интереса много, но один из ключевых, я еще раз повторюсь, доверие к смартфону, доверие к тому, что происходит в интернете, у ребенка гораздо выше, чем доверие к взрослым. Потому что взрослые обучают ребенка, чаще всего умалчивая, либо немножко приукрашая ситуацию, либо привирая где-то. Мы ему что-то запрещаем, потому что будет больно. Будет больно, будет страшно, будет, упадет он, не упадет, никто не знает. Но у ребенка складывается ощущение, что взрослые ему где-то чего-то недоговаривают. А интернет говорит абсолютно все, поэтому доверие к интернету у него гораздо выше.

Кира Лаврентьева

— Но тут есть и минусы вполне очевидные.

Александр Молчанов

— Естественно, это огромнейшее количество минусов. И современному педагогу, как я говорю, цифровому педагогу, он должен сразу понимать, что он находится в жёсткой конкуренции не только с мнением одноклассников, не только с мнением взрослых, но и с мнением всего интернета. Причём это относится и как к общению с самими детьми, так и к общению с их родителями. Родители сегодня тоже пошли совершенно другие, цифровые.

Кира Лаврентьева

— Цифровые. Да, Александр Сергеевич, спасибо вам огромное за такой исчерпывающий ответ. Но всё же давайте поговорим о том, как вообще найти свой путь в этой жизни для подростка, для ребёнка. Действительно, когда такое обилие информации отовсюду льётся из каждого утюга про успех, про деньги, про самореализацию. Тут же, вот буквально второй линией конкуренции выходят легкие заработок в виде блогеров, знаете, блогинга какого-то там, какого-то хостинга, там еще каких-то технологий. Я все время это слышу от разных подростков, которые говорят о том, что, а зачем мне делать то-то и то-то, если я могу снимать свой блог, и вот там зарабатывать миллион. Такая некая иллюзия, на самом деле, обмана, что уж и говорить. Блогеров-миллионников, которые зарабатывают действительно много, их можно посчитать на пальцах рук, их не так много. А дети считают, что, в общем-то, зачем мне учиться, если я могу ходить и снимать всё, что я вижу, и комментировать это. Ну, то есть это такое некое, мне кажется, такое зло. Если называть всё своими именами, то это так и можно назвать. Чистое такое вот зло. Обман детей.

Александр Молчанов

— Понимаете, это явление, оно же не новое. Давайте вспомним наше детство. Мы все мечтали быть космонавтами. Но сколько...

Кира Лаврентьева

— Это благородная мечта.

Александр Молчанов

— Вопросов не имею. Но сколько из 150 миллионов человек стали космонавтами? 10? 15? Точно так же 10-15 станут блогерами. Это тоже благородная мечта. Ведь нести светлое, здравое, чистое, иметь 5-10-15 миллионов подписчиков, держать свою аудиторию в тонусе, доносить им какую-то информацию. Разве не об этом мечтают очень многие ребята? Конечно, об этом. Они мечтают об успехе, а успех у них ассоциируется либо со всеобщим признанием, что подтверждается цифрами в интернете. Ты хороший ученый, но об этом никто, кроме тебя не знает. А здесь есть вполне конкретные цифры. Цифры просмотров, цифры гонораров. И, соответственно, ребята к этому стремятся. Это новые кумиры. К сожалению, да, это новые кумиры, и мы должны, опять же, понимать, что детвора, увлекаясь этими кумирами в интернете, у каждого поколения они свои. У моих старших детей у них были свои кумиры в интернете, сегодняшние детвора у них свои кумиры, новые уже, которые выросли вместе с ними, но это кумиры, и они к их мнению прислушиваются гораздо чаще и доверяют этому мнению гораздо больше, чем мнению своих родителей или мнению своих одноклассников или своих подруг.

Кира Лаврентьева

— Да, к сожалению, да. Но, понимаете, вы привели пример космонавтики. Но чтобы стать космонавтом, нужно ведь огромное количество всего изучить, нужно быть спортивным, очень подготовленным, нужно быть очень выдержанным и стрессоустойчивым. Что нужно для того, чтобы быть блогером? Не нужно даже в институт поступать. Чтобы быть...

Александр Молчанов

— Неправда. Чтобы быть успешным блогером, нужно быть стрессоустойчивым, нужно знать, где собирать контент, нужно уметь собрать команду, потому что в одиночку это не делается. Но в тот момент, когда дети мечтают кем-то стать, они обо всем этом не думают. Кто-то мечтает стать директором крупной компании, кто-то мечтает стать пилотом самолета, но они же не думают, какие сложности им предстоит пройти для того, чтобы их мечта сбылась. К сожалению, далеко не у всех эта мечта действительно сбывается. Даже с вполне обычными профессиями, типа пилот самолета.

Кира Лаврентьева

— Ну, вы совершенно правильно сказали. Но в советское время все-таки работали над тем, чтобы герои были у молодежи, и они были более-менее благородные. Ну, действительно, не более-менее, а вот Юрий Гагарин, какие-то ученые, какие-то первооткрыватели, какие-то советские актеры-актрисы, оперные певцы. Но это действительно люди всех мер. Кто такие современные блогеры? Я не хочу обесценивать, но тогда, может быть, подумать над тем, чтобы тоже и в эту сферу ввести каких-то более-менее образованных людей, ну, чтобы они хоть немножко, хоть хотя бы чуть-чуть ввели разговор о какой-то нравственности, пусть косвенно, пусть молодёжным языком, но не бессмысленно, понимаете? Вот что меня искренне беспокоит в этой истории всей.

Александр Молчанов

— Парадокс этого явления, он на самом деле очень простой. Вот инфо-цыгане, инфо-блогеры и всё остальное, оно приобретает популярность из-за близости мнения к мнению людей. То есть люди готовы воспринимать именно такую информацию. Эти лидеры им кажутся легко доступными, то есть они говорят на простом языке, понятном для них, они очень близки к обычным гражданам, а самое главное, они не призывают прикладывать много усилий для того, чтобы у них что-то получилось. Они не призывают идти в университет, чтобы стать блогерами, они не призывают собирать команду, они не призывают брать большие кредиты, чтобы собрать собственную команду и оплачивать ее каким-то образом. Они не призывают прикладывать действительно сложные усилия, ну, как получение знаний, научное исследование или достижение цели. Ученые же иногда 40 лет идут к собственной цели какой-то. А инфо-блогер предлагает, а давайте мы сейчас подумаем, напишем желание.

Кира Лаврентьева

— Простые понятные схемы.

Александр Молчанов

— И очень все просто, не вставая с дивана, не выходя из-за компьютера, у вас вдруг завтра жизнь изменится. Конечно, это очень сильно подкупает людей. Но это, как вы правильно сказали, это обман. И, к сожалению, распознать обман, обладать критическим мышлением у нас далеко не все граждане готовы со школьной скамьи.

Кира Лаврентьева

— Давайте еще ненадолго вернемся к теме дистанционного обучения. Все же не все профессии может оно покрыть, Александр Сергеевич. То есть стать врачом дистанционно, наверное, невозможно. Давайте поговорим о том, какие профессии можно получить дистанционно.

Александр Молчанов

— Давайте скажу честно, любые профессии можно получить дистанционно. Давайте посмотрим на процесс получения знаний, как он был задуман в университетах и что такое университеты. Первые университеты, они формировали только критическое мышление у человека. И на самом деле, на мой взгляд, это действительно было правильно. Те университеты, которые мы знаем на сегодняшний момент, в большинстве своём, они выросли либо из научных учреждений, то есть где люди профессионально занимались научными исследованиями и формировали новое знание. Но это знание в чём выражалось? Они записывали его в книги. И при помощи этих книг где-то за тысячи километров другие люди учились. Так это же дистанционное обучение. Почему же мы говорим о том, что дистанционное обучение сегодняшнее чем-то отличается? Ведь обучение по книге, оно ничем не отличается от дистанционки. Здесь, как и в любом процессе обучения, есть сторона передающая в лице преподавателя, который упаковал контент, например, в лекцию, если он рассказывает это голосом, или работает у доски в книгу, или в онлайн-курс. И есть сторона принимающая, сам студент. Если он готов принимать эту информацию, у него есть соответствующая база, есть подготовка по химии, физике, биологии и всему остальному, он готов стать врачом. И для этого дистанционное обучение вполне подходит, за исключением практических занятий. Вот на практические занятия, так же, как и в обычном университете, он вынужден будет прийти в специальные лаборатории, в лабораториях провести соответствующие опыты, и только после определённого количества часов, которые он проводит с пациентами под присмотром наставников, он сможет называться врачом. Здесь вопрос только в том, какие части учебного процесса могут быть дистанционными, какими нет. Я не открою для вас большого секрета, если скажу, что большая часть действующих врачей проходит повышение квалификации дистанционно, без отрыва от рабочего времени.

Кира Лаврентьева

— Ну да, но у врачей всё же должно быть больше практики, потому что стать гнойным хирургом, к примеру, дистанционно довольно сложно.

Александр Молчанов

— Полностью соглашусь, но при этом современные технологии, современные качества каналов связи, они позволяют в том числе и транслировать даже операции на дальние расстояния. Я знаю, что несколько университетов наших, московских, они специально заказывали сверхлегкие камеры для того, чтобы можно было их прикрепить к хирургу действующему и снимать самые сложные операции для учебного контента. Сверхлегкие камеры нужны для того, чтобы операция, которая длится 7 или 10 часов, за это время 50 грамм, висящих на лбу у хирурга, они приводят к очень большим проблемам со спиной. Поэтому стремились облегчить нагрузку, но и качество контента при этом не потерять. Поэтому обучать дистанционно врачей можно. И я могу сказать честно, что большинство профессий можно при должном подходе, при должном качестве организации учебного процесса можно давать дистанционно. Но опять же повторюсь, практика должна быть живой в действующих предприятиях, на хорошей материально-технической базе и обязательно под присмотром наставника или ремесленника, если об этом говорить. Опять же, давайте посмотрим на изменения самих профессий. Давайте вспомним любую поликлинику. А сколько там в реальности настоящих врачей? Заходишь в кабинет МРТ, там скорее оператор компьютерной установки с непонятными проводами, с непонятным принципом. Кабинет рентгена примерно то же самое. В большинстве своем это операторы того или иного оборудования. Анализ крови — это давно компьютерная процедура. И там сидит оператор ИВМ с медицинским образованием. Поэтому профессии настолько сегодня поменялись. Токарные станки на заводах — это станки с числовым программным управлением. И оператор станка с ЧПУ это скорее программист, только промышленный программист, нежели действительно токарь и специалист по обработке металлов. Поэтому здесь вопрос и изменения самих профессий, и вопрос изменения подходов к процессу обучения, он, наверное, скорее синхронизирован. И обучать их дистанционно — это более привычно, нежели заставлять их отрываться от станков и заставлять садиться за парту и смотреть на доску с мелом и с преподавателем.

Кира Лаврентьева

— Хорошо, но не приведёт ли это развитие информационное человека 2050 года к полной асоциальности и включенности из коммуникативных процессов?

Александр Молчанов

— Интересный вопрос. Вполне допускаю такое явление, но надеюсь, что люди не враги сами себе, и они каким-то образом через развитие креативных индустрий, через развитие, скажем так, индустрии хобби, они все равно сделают так, чтобы мы собирались и о чем-то говорили. Может быть, мы будем толпой приходить на радиостанцию и обсуждать проблемы, как там искусственный интеллект одного завода борется с искусственным интеллектом другого завода. Вполне допускаю такое развитие событий. Но, к сожалению, противостоять технологиям путём ограничений, скорее всего, у нас не получится.

Кира Лаврентьева

— Ну, значит, надо как-то оседлать этого коня.

Александр Молчанов

— Нужно возглавить.

Кира Лаврентьева

— Да, точно.

Александр Молчанов

— Процессы надо возглавлять.

Кира Лаврентьева

— И обернуть к пользе как-то, да? Ну, Александр Сергеевич, всё же давайте поговорим о самоопределении. Вот у вас трое детей, как мы с вами поговорили, успели уже обсудить перед записью, перед эфиром. Как вы помогали им с выбором профессии? Участвовали ли вы в этом, или они самостоятельно делали свой выбор? Как вообще этот процесс развивался в вашем конкретном случае?

Александр Молчанов

— Ну, могу сказать честно, что, вообще говоря, профориентация должна начинаться с мультфильмов в раннем возрасте. Первая информация о профессиях возникает у ребёнка тогда, когда он смотрит мультики, он видит их там, как бы, водителей, штукатуров, маляров, ремонтников, там, мастеров на все руки и так далее. В средней школе, младшую школу сейчас оставим за бортом, там классный руководитель, учитель начальной школы, он чаще всего общается очень много с детьми, и всё-таки первые какие-то разговоры о профессиях, в том понимании, в котором есть, они происходят. Основные разговоры о профессиях, на мой взгляд, у родителей с детьми должны начинаться в 7-8 классе. До точки выбора, куда пойдет ребенок учиться после окончания средней школы в колледж или, соответственно, в 10-11 класс. У меня старшие сыновья. Один выбрал колледж, второй выбрал 10-11 класс. Каждый из них аргументировал свою точку зрения и объяснил, почему он хочет сделать именно так, а не иначе. Основная задача родителя — показать многообразие профессий. Заведомо понимаем, что на школу оставлять профориентацию никоим образом нельзя, потому что учитель современной школы знает максимум 5-6 профессий, с которыми он сталкивается в обычной жизни. Это продавец, водитель автобуса, водитель такси, вот тот завод, который стоит рядом за большим забором с колючей проволокой, вот что там за профессии, мы вообще не представляем. Произнося слово токарь, мы не представляем, чем он на этом заводе занимается, к сожалению. И на профориентацию туда чаще всего попасть практически нереально. Поэтому задача родителя — как бы показать мир профессии. Для этого, опять же, есть масса интернет-ресурсов, можно показать короткие видеоролики о тех или иных профессиях, можно показать, как работают автомобили сборочные, заводы самые разнообразные, как производится атомный реактор и много чего другого. И дальше уже смотреть на склонности самого ребенка, какие предметы ему лучше заходят. Исходя из этого, подсказывать, в каком направлении ребенок может себя применить. Но здесь очень важно не давить на ребенка, не приводить его за руку в университет и не говорить, вот я тебя привел, вот в этом университете из тебя сделают человека. А очень важно отойти в сторону и дождаться, когда ребенок сам сделает выбор. Это должен быть его выбор, за который он будет нести ответственность. Он сам выбрал направление подготовки, он сам понял, кем он хочет быть. Задача родителя — быть рядом и поддержать его в собственном выборе. Он не должен реализовывать упущенные амбиции родительские, он не должен реализовывать мечты родителей. Он должен идти к своей цели, к своей жизни. Тогда у него всё получится.

Кира Лаврентьева

— Я буквально недавно разговаривала с родителями, у которых тоже очень взрослые уже дети, и они совершенно серьёзно говорили мне о том, что они заставляли детей ходить в музыкальные школы, ходить на какие-то занятия, какие-то секции. Дети сопротивлялись, а теперь для них это фортепиано — это мощный ресурс. Потому что они приходят, например, после трудного дня учебного и начинают там музицировать довольно экспрессивно, эмоционально от всей души. Я по себе знаю, что это действительно ресурс. Если ты знаешь нотную грамоту, если ты умеешь играть на каком-то инструменте, это антистресс, это способ переключения. Это нейронные связи, в конце концов. Как мы знаем, музыкальное образование даёт те нейронные связи, которые никакое больше не даёт. Как, собственно, можно так сказать и про любую сферу. Каждая сфера даёт свои нейронные связи. Ну, то есть это как бы дополнительно такой фактор выживания в современном мире. Но, опять же, вот вопрос принуждения. Он стоит остро. Надо ли смотреть на ребёнка, на его желание, идти только исключительно в соответствии, значит, с его внутренними ощущениями? Либо всё же давай-ка, сынок или доченька, давай-ка ты пойдёшь. Нет, ты пойдёшь. Нет, ты закончишь. То есть вот это некое давление от родителей, это такая болезненная тема, и очень много споров на эту тему.

Александр Молчанов

— Мне кажется, здесь всё равно надо исходить, опять же, и по своему опыту, по опыту моих знакомых, и по тем учебникам, которые удавалось прочесть, и при решении таких же вопросов у меня в семье, могу сказать, что давление ни к чему не приводит. От того, что мы заставляли одного из сыновей ходить и заниматься спортом на протяжении почти 10 лет, могу сказать, что спортсменом он не стал за это время. И в большинстве своём, когда у него появилась осознанная позиция о том, что он не хочет этим заниматься, он приходил на занятия, он ничего там не хотел делать. Он был, наверное, первым учеником, которого они научили плавать в бассейне. Это было стрессом для педагога, и на мой взгляд, если вы видите, что у ребенка явное отторжение от какого-то вида деятельности. Давить со стороны родителя, ну, это не самая лучшая стратегия. А вот дать ему возможность выбора и поддержать тогда, когда он чем-то хочет действительно заняться, возможно, он еще не созрел к этому виду деятельности. Возможно, он еще не понял. Когда он осознает, у него соответствующие кружки, соответствующие секции зайдут гораздо легче, гораздо раньше и гораздо лучше. Да, с музыкальным образованием, которому надо учиться 8 лет, к сожалению, в такую игру сыграть не получится. То есть, если он захочет заниматься в 8 классе, к сожалению, ни в какую консерваторию он не попадет, потому что 8-летней школы у него не будет. Или вдруг он захочет заниматься танцами, профессиональным танцором, начав в восьмом классе, он уже не станет. Этим надо начинать заниматься с возраста 5-6 лет. Но, тем не менее, для себя он точно научится и играть, если у него будет такое желание, и писать музыку, или танцевать, если у него будет такое желание, опять же. Поэтому я лично убежден, что надо не заставлять, а мотивировать, познавать, погружаться, жить жизнью детей и вспоминать о том, что их надо профориентировать не тогда, когда они ЕГЭ уже сдали, а гораздо раньше, на уровне 7-8 класса.

Кира Лаврентьева

— Вы не первый раз в этом часе говорите о мотивации ребёнка и со стороны учителя, и со стороны родителя, о мотивации к знаниям. И, честно говоря, я слышу в этом о мотивации к жизни самой. То есть надо как-то учить жить, что ли, человека, но для этого надо самому это уметь. Вот эта вот мотивация, это что такое, если переходить в область практических терминов? Как это должно выглядеть со стороны родителя по отношению к ребёнку? Вот даже в течение каких-то дней, выходных дней, отпусков, которые родители проводят с детьми.

Александр Молчанов

— Ну, вы правильно сказали, что этому надо учить. И мы неоднократно разговаривали с Клевер-лабораторией о том, что нужно создавать специальные курсы для родителей, потому что большая часть родителей у нас неосознанных. Осознанного родительства у нас 20-25%. Это те, кто живёт жизнью детей, кто погружается в их мир, кто знает друзей своих детей, знает увлечения и понимает, чем можно помочь. Все остальные, да, они кормят, обувают, одевают, выполняют какие-то минимальные родительские функции, но целенаправленного такого развития, осознанного детей, наверное, не происходит. Поэтому этому действительно надо учить. Если говорить про мотивацию, ну, давайте рассмотрим на конкретной ситуации. Вы хотите, чтобы ребенок начал заниматься спортом. Что значит заставить его выбрать кружок? Взять его за руку, привезти в спортивную школу и сказать: «Вот спортивная школа, выбирай любой из кружков, но ты один из кружков выберешь». И дальше начинать его давить, что вот ты сегодня должен обязательно выбрать кружок. Он выберет методом от противного, куда хочет, куда не хочет, но он выберет кружок, и дальше вы его заставляете каждый день, соберись быстрее, тебе надо, ты должен успеть. Это фактически давление принуждения. А что такое мотивация? Мотивация — это когда вы ему говорите, вот смотри, ты хочешь быть как Сильвестер Сталлоне или как Железный человек? Для этого надо приложить усилия, ты должен заниматься спортом. Давай почитаем, кем был Железный Человек. Вот он, даже актёр, который играет эту роль, вот он занимался спортом таким-то, таким-то. Хочешь быть как он? Пожалуйста. Вот дорога, вот путь. Я рядом, я готов тебе помочь, оплатить кружок, купить форму, купить форму, там всё, всё, пожалуйста, всё с меня, выделить время, но это путь твой. Никто, кроме тебя, заниматься на тренировке не будет. И вот это уже является такой своеобразной мотивацией. То есть вы ему даёте какого-то героя, какого-то лидера и показываете, что он к этому лидеру может дойти.

Кира Лаврентьева

— То есть мы опять возвращаемся к теме лидеров.

Александр Молчанов

— К теме лидеров, к теме героев, к теме мотивации. Это вот те самые камни преткновения, вокруг которых крутится жизнь детей, и через которых мы их учим становиться лучше. Ну, ровно так же, как и со школой. Мы же говорим, что будешь плохо учиться, станешь дворником. Тем самым мы вроде как пытаемся побуждать ребёнка учиться хорошо. Но, с другой стороны, давайте признаем честно, что большинство современных детей, которые будут плохо учиться, дворниками не станут никогда, потому что их туда не примут.

Кира Лаврентьева

— Да это тоже надо очень хорошо уметь делать.

Александр Молчанов

— Для этого тоже надо уметь хорошо работать, для этого надо уметь пользоваться смартфоном для того, чтобы отправлять очищенные дворы в соответствующие жилищные комбинаты.

Кира Лаврентьева — Трудиться надо уметь.

Александр Молчанов — Будем понимать, что там работают мигранты, для этого надо уметь коммуницировать с этими людьми, понимать их веру, сравнивать с нашей верой, и никоим образом не оскорблять для того, чтобы ты мог работать в этом коллективе и так далее. Может быть, даже знать язык тех людей, которых там работает большинство. И, к сожалению, это тоже труд. Поэтому большинство двоечников не станет дворниками.

Кира Лаврентьева

— Ну, вы, кстати, сейчас очень важную такую тему затронули. Ведь действительно человек так устроен, что ему хочется меньше трудиться и больше зарабатывать. А ведь есть счастье и в том, чтобы полюбить труд. Это ведь такое особое искусство. Для этого мы сами должны как-то очень сильно любить трудиться, для того чтобы наши дети любили. Ну, вот я своим говорю, что выберешь профессию по душе, не будешь работать ни одного дня. Такая известная, в общем-то, уже забитая, избитая формулировка, никого ее уже не удивишь. Но ведь это действительно так и есть.

Александр Молчанов

— И опять же вернемся к истории, что дети видят все живьем. Если вы именно так работаете, значит, они это впитают, и они будут считать это хорошей практикой и нормой. Если они видят, что родитель с нежеланием идет на работу каждый день, абсолютно не хочет выходить из отпуска, не хочет, чтобы заканчивались выходные, ну, ребенок будет воспринимать, что работа это всегда нелюбимое что-то такое, вот, где злые начальники что-то будут заставлять делать, да, и поэтому никакую работу любить нельзя. Поэтому ребёнок всё это впитывает именно из семьи, и от того, как устроена семья, зависит очень и очень многое.

Кира Лаврентьева

— Ну, а если ты действительно вот по ошибке выбрал не ту профессию, тебе 40, у тебя дети, и ты понимаешь, что ты не на своем месте, что делать?

Александр Молчанов

— Менять профессию, менять работу, идти снова учиться, тем самым показывая ребенку, что жизнь, она движется только вперед, и нет какого-то конечного выбора, ты всегда любой выбор можешь изменить. Я вот своих детей настраиваю на то, что то образование, которое они получили, оно не будет вместе с ними вечно, им придется в течение жизни еще много-много раз походить на курсы, учиться, повышать свою квалификацию для того, чтобы они могли дальше жить, работать и развиваться. Если они не будут этого делать, к сожалению, система устроена так, что они окажутся за бортом, и в определенный момент времени они не смогут никуда трудоустроиться. То есть работа будет скатываться вниз, вниз, вниз, вместо роста вверх, например. И даже для того, чтобы сидеть на одном месте, к сожалению или к счастью, надо постоянно учиться. Мы с вами говорим про дистанционное обучение, но большая часть тех педагогов, которые получили образование 20-30 лет назад, о нем никогда не слышали, они вынуждены были в 2020 году фактически за считанные дни ему научиться. Это было безумно тяжело в условиях сразу дистанционной коммуникации с начальством, дистанционного диалога со всеми помощниками, со всеми друзьями, людьми, собрать качественный компьютер, настроить звук, настроить камеру, выделить дома место, навести там порядок, даже хотя бы в верхней части одежды, чтобы это было красиво, к сожалению, это оказалось достаточно большим вызовом. И это просто для того, чтобы он имел, педагог имел возможность дальше работать с детьми вот в этих условиях.

Кира Лаврентьева

— Да, это действительно такое испытание было, да.

Александр Молчанов

— Ну, заметьте, у педагогов это получилось. А как дистанционно работать токарю, а слесарю? А мы все хотели, чтобы у нас была вода, чтобы к нам приезжали продукты и всё остальное. А как должны дистанционно работать эти люди? Или дистанционный крановщик, да, как бы.

Кира Лаврентьева

— Никак.

Александр Молчанов

— То есть профессии. Извините, но есть профессии, которые дистанционно на сегодняшний момент, ну, их тяжело себе представить.

Кира Лаврентьева

— И слава Богу, да?

Александр Молчанов

— И слава Богу. И опять же, давайте поймём, что искусственный интеллект далеко не все виды деятельности заменит, далеко не во все профессии проникнет, к счастью или к сожалению. Есть профессии, в которых применение искусственного интеллекта будет значительно дороже, или там роботов, да, оно будет значительно дороже, чем держать на этой профессии человека.

Кира Лаврентьева

— Ну, кстати говоря, мы с вами тему хирургии уже затрагивали. Буквально недавно какая-то новость проскочила в СМИ, что учёные из одной страны в другой сделали сложнейшую операцию через вот эти вот роботы, через нанороботов вот этих вот с мелкими камерами, с тоненькими ножами. Но это же вообще высший пилотаж. То есть ты считай, через вот очки, ты через очки, компьютер управляешь руками другого хирурга. То есть это такой вообще какой-то совершенно уровень, пока ещё непостижимый для масс современного человека.

Александр Молчанов

— Нам это кажется сюрреалистичным, но на самом деле есть не только операции на человеке такие, хотя это очень тонкая хирургическая операция. Я знаю пример, когда экскаваторщик за тысячу километров управлял дистанционным экскаватором. И это примерно такая же история, как бы это был один из экспериментов компании по производству промышленных роботов. А можно ли, вообще говоря, в зоне радиационного поражения или еще где-то управлять техникой на очень большом дистанционном расстоянии, безопасным для человека? И оказалось, что это вполне реалистично и вполне возможно. Да, с определенными задержками, но это работает. Точно так же, как ученые управляют луноходами, марсоходами и всем остальным. Мы же тоже управляем этим дистанционно. И оно же работает. Значит, это не так страшно. Значит, это возможно.

Кира Лаврентьева

— Александр Сергеевич, да, вот с этим более-менее как-то понятно. Да, какая-то получается совершенно космическая история Кир Булычев и, впрочем, всякая фантастика, братья Стругацкие.

Александр Молчанов

— Да, и она стала реальностью.

Кира Лаврентьева

— Да, действительно. Но я, знаете, о чем еще хотела коротко поговорить? Вы знаете, я замечаю, не только я, мы общаемся и с коллегами, и с друзьями, вот на какую тему современные 20-летние ребята, девушки, молодые люди, они во многом как будто бы прокачиваются, говоря современным языком, прокачиваются нас, 30-летних, 40-летних, 50-летних. Они что-то больше понимают, они больше понимают в своих желаниях, они очень хорошо разбираются, чего они хотят, они умеют заявлять о своих личных границах. Это всё, конечно, вызывает восхищение. Но что вызывает серьёзную беспокойность, так это бедный эмоциональный интеллект. И я думаю, не следствие ли это как раз повсеместного такого гаджетирования молодежи, когда улыбочка, это уже даже не смайлики. Я вчера узнала, что смайлики — это вообще для стариков. Значит, современные 20-летние молодые люди... Вот мы сейчас переглядываемся со звукорежиссером, она очень на меня заинтересована, смотрит, они смеются буквами. То есть пха-ха, бу-га-га, ну то есть вот это все. И если ты присылаешь смайлик, они графически видят, что ты просто ну какой-то старикан, и говорить с собой не о чем. И это, ну, это очень смешно, с одной стороны, а с другой стороны, я общаюсь вот с 20-летним, почему? Потому что мне очень нужны няни, и они у меня совершенно потрясающие, они время от времени меняются. Но я везде вижу одну и ту же проблему. У них проблемы с эмоциональным интеллектом. Если мы поколение-то 80-х, 70-х, 80-х, 90-х нас очень воспитывали, мы очень боялись обидеть взрослого человека, мы очень прислушивались к чувствам другого человека. Как-то, а вдруг ему будет неприятно? Вот я ему так вот сказала, а вдруг он расстроился, ты рефлексируешь, ты что-то там перевариваешь. Я не вижу, что сейчас это есть. Может быть, это хорошо, может быть, это те самые личные границы и комфорт, о котором так много говорят современные психологи. Но всё же это к какой-то роботизации всё-таки приводит сознание. Ты делаешь исключительно то, что нужно тебе. Ну да, для приличия, для социума ты сделаешь что-то, более-менее, чтобы не выглядеть уж совсем каким-то безнравственным человеком, но в целом ты не слишком заботишься о чувствах другого человека. И, как мне кажется, это огромная проблема, которая сейчас назревает, и она вызрет, и она может стать вообще катастрофой современного общества.

Александр Молчанов

— Полностью с вами соглашусь. Действительно, это очень большой вызов для общества и очень... такое очень интересное явление. Вы затронули только эмоциональный интеллект. Я вот буквально вчера разместил фотографию старого альбома «Моё первое сентября, мой первый класс.

Кира Лаврентьева

— Да, это совсем другая жизнь.

Александр Молчанов

— И давайте вспомним, что вот те самые бабушкины, дедушкины, старые альбомы, которые мы перелистываем, они несут в себе какую-то ламповость, какие-то эмоции.

Кира Лаврентьева

— Ламповость, точно.

Александр Молчанов

— Вот что-то такое интересное, можно было пощупать. Почему это происходило? Потому что фотографий было мало, к фотографиям готовились, к фотографированию, к процессу.

Кира Лаврентьева

— Одевали лучшую одежду.

Александр Молчанов

— Это были обязательно, да, это лучшая одежда, это обязательно явление, это все готовились, у всех интересное настроение. Что происходит сейчас? У каждого в телефоне тысяча фотографий на любое событие, к которым чаще всего мы никогда не возвращаемся. Они живут сиюминутно. Вот сейчас сфотографировал, сейчас отправил, все. Я, опять же, как рассказывал в течение нашего диалога, приучаю себя и меня поддержала семья. Мы стараемся в последнее время на всех мероприятиях, где мы участвуем, смартфоны не доставать. Мы стараемся прочувствовать момент. Да, делается несколько фотографий. Недавно ходили на Эльбрус, гуляли с 3500 до 3800, сделали несколько фотографий.

Кира Лаврентьева

— Гуляли по Эльбрусу?

Александр Молчанов

— Да, вот сделали несколько фотографий.

Кира Лаврентьева

— Легкая вечерняя прогулка.

Александр Молчанов

— Там последняя станция канатной дороги 3500, последняя кафешка находится на 3800. Мы прогулялись 300 метров вверх, что сопоставимо с двумя километрами примерно прогулки по неровной местности. Всего несколько фотографий, но зато мы посмотрели, что даже на каменных острогах растут цветы, где, казалось бы, они не должны расти. Мы потрогали снег в августе, мы посмотрели, как журчат ручьи, ледяное озеро, когда можно достать льдинку, разломить ее на части. Но не тысяча фотографий. Да, там фотографий 10-15, но в основном это было именно посмотрите на Кавказский хребет, посмотрите на горы, посмотрите на ледники, задумайтесь о роли человека в этом мире, если он пытается подстроить природу под себя, что действительно ли мы имеем право там спиливать горы, строить горнолыжные трассы, или надо всё оставить как есть. Вот такие вопросы мы шли и обсуждали. Такие вопросы вот с детьми, с семьёй. И это действительно интересно. Приходим на утренник в школу, на утренник в детский сад. Что мы видим? Все родители достали смартфоны и, стараясь не перекрывать друг друга, снимают видосики, фотографии делают. Останутся ли у них эмоции какие-то? Нет. Мир смартфонов нас заставляет самим для себя устанавливать ограничения. Если раньше мы таких ограничений не устанавливали для себя, и мы воспринимали мир, как он есть, то теперь мы вынуждены сами себе говорить, нет, я смартфон вот здесь не достаю, нет, я в выходные на смартфон не отвечаю, я в выходные новости не читаю и так далее. Мы сами себе должны устанавливать вот эти ограничительные рамки, и мы должны научить детей жить в цифровом мире и ограничивать себя от этого цифрового мира. Если мы их этому не научим, никто, кроме нас, этого не сделает. Корпорации, IT-корпорации борются за внимание детей, тратят миллиарды долларов за то, чтобы внимание человека было в смартфоне. Мы этому должны противопоставить только осознанность.

Кира Лаврентьева

— О, дорогие друзья, у нас сегодня совершенно феноменальная история в светлом вечере произошла. У нас директор по развитию компании «Tandem», эксперт в области образования дистанционного обучения, говорит о том, что гаджеты надо убирать и использовать их только для образования и для какой-то пользы. Так что, пожалуйста, обратите на это внимание. Праздники без гаджетов, общее время совместное, проведенное с семьей без гаджетов, прогулки без гаджетов. Давайте тренироваться, давайте прокачивать гигиену, вот эту интеллектуальную, эмоциональную гигиену от гаджетов. Это все-таки, конечно, может быть, и отдалит какое-то такое повсеместное гаджетирование, роботизацию, и это будет очень здорово, потому что общаться мы должны душами, а не смартфонами.

Александр Молчанов

— И начинать это все надо, конечно, с семьи. Семейная прогулка вечерняя, с живой коммуникацией.

Кира Лаврентьева

— Без фоточек.

Александр Молчанов

— Без фоточек, да. Никогда ничего не заменят. Гаджет можно достать для того, чтобы понять, что за птичка поёт или какое растение растёт. Гаджет может позволить вам определить, что это за растение, и дальше обсудить, почему оно растёт здесь, где оно должно расти. И всё это без гаджетов было бы сделать гораздо удобнее.

Кира Лаврентьева — Спасибо огромное. Напомню, что наши регулярные беседы об образовании мы организуем совместно с образовательным проектом «Клевер-лаборатория», который собирает лучшие и самые интересные опыты работы в области образования и воспитания. Узнать подробнее об этом проекте, стать участником или поддержать его вы можете на сайте clever-lab.pro. А сегодня у нас был в гостях Александр Сергеевич Молчанов, директор по развитию компании «Тандем», эксперт в области образования и дистанционного обучения. Огромное спасибо, это был очень интересный разговор, Александр Сергеевич. Мы желаем вам творческих, профессиональных успехов, радости и поменьше действительно гаджетов нам всем. Меня зовут Кира Лаврентьева, мы прощаемся с вами до следующего вторника. Всего вам доброго и до свидания.

Александр Молчанов

— До свидания

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «27-е воскресенье по Пятидесятнице». Священник Николай Конюхов
• «Рецепты семейного счастья». Священник Дмитрий и Ника Кузьмичевы
• «Таинство Священства». Протоиерей Федор Бородин

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов