«Начало монашеской жизни на Соловках». Гость программы — историк Алексей Лаушкин

Гость программы: кандидат исторических наук, научный руководитель Соловецкого морского музея Алексей Лаушкин.

Тема беседы: Ранняя история монашества на Соловках.

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы продолжаем цикл передач о Соловках. Место необыкновенное, и те из моих знакомых, кто побывал там хотя бы раз, поддались необыкновенному очарованию этих мест. Многие говорили, что чувствуют себя на Соловках ближе к Богу или, во всяком случае, ближе к изначалию, к сотворению земли. И надо сказать, что у меня много раз возникали такие же чувства. Поэтому сегодня я знакомлю вас с знатным соловчанином, научным руководителем Соловецкого Морского музея, кандидатом исторических наук, Алексеем Владимировичем Лаушкиным. Добрый день.

А. Лаушкин

— Добрый день.

Д. Володихин

— И мы обсудим историю ранних Соловков, то есть той эпохи, когда монастырь только-только рождался, только-только появлялся в месте пустынном, в месте, которое, можно сказать, было почти ненаселенным. И вместе с монастырем, со всем его упорядоченным бытом вошли в нашу историю судьбы больших святых соловецких. Эти судьбы известны чрезвычайно большому количеству людей по житиям, но кроме того, это и в целом очень красивые образы, образы, которые отсюда, из XXI века выглядят почти легендарными. Ну вот попытайтесь в памяти своей вызвать картину «Видение отроку Варфоломею», которая посвящена Сергию Радонежскому, когда он был еще совсем мальчиком. Вот то, что происходит на фоне этой картины, то как освещена природа, то как она существует на русской земле — это дает самое легкое, самое, можно сказать, вступительное в дело ощущение того, как выглядит соловецкая природа, когда ты к ней касаешься. И вот первый мой вопрос Алексею Владимировичу. Это не только красивое место, но, насколько я понимаю, чрезвычайно суровое по природе своей, вернее по климату. Все-таки архипелаг посреди Белого моря, совсем недалеко оттуда проходит полярный круг, и поэтому в древности там ведь не было постоянных поселений.

А. Лаушкин

— Не было, действительно не было. Археологи отыскали на Соловках стоянки каменного века, туда люди приходили, но там не жили. Они там ловили рыбу, отправляли некие свои языческие обряды. И когда наступило время, уже историческое время, то есть время, о котором можем почитать в письменных источниках...

Д. Володихин

— Время государств, цивилизаций.

А. Лаушкин

— Время государств, время Древней Руси, то там люди тоже не осели навсегда, туда, как когда-то в доисторическую пору, приходили рыбаки, и вот собственно дело этим ограничивалось. И первые люди, которые на этом острове остались сначала зимовать, а потом и жить, а потом и стали центром такой цивилизации своеобразной северной, монастырской, это были монахи. Но надо сказать, что те люди, которые не были на Севере, представляют, наверное, этот край с белыми медведями и с вечной мерзлотой — там ничего этого нет.

Д. Володихин

— С огромными сугробами.

А. Лаушкин

— И вот сами северные люди смотрели на Соловки, с одной стороны, конечно, как на край суровый, а с другой стороны, как на край благодатный. Потому что там, посередине Белого моря много пресных озер. Там, посередине Белого моря, пожалуй, единственное во всем регионе укрытие от штормов. Причем Соловецкий монастырь позволял укрыться от любого ветра. А на Белом море, надо сказать, это большая проблема, поскольку Белое море, оно бурное и оно мелкое, и мало где мореход может спастись. На Белом море много рыбы, и там есть деревья, и там ягоды, и грибы.

Д. Володихин

— Имеется в виду, уже на Соловецких островах.

А. Лаушкин

— Да, на Соловецких островах, я про это место говорю. И если говорить о климате, то климат на Соловках, он суровый, но он мягче, чем на материке. Потому что море его, архипелаг подогревает землю, и самое страшное там даже не морозы, а ветра.

Д. Володихин

— То есть какая-то там ленточка Гольфстрима на излете слегка ласкает Соловецкие острова.

А. Лаушкин

— Ленточка, может быть, ласкает, да. Но это место, место особое, которое выделяется в географическом окружении.

Д. Володихин

— То есть, может быть, дело не в Гольфстриме, а в чем-то мистическом.

А. Лаушкин

— Наверное, в этом дело. Мы же знаем, что в самом начале соловецкой истории через ангелов было проречено некое определение этому месту: Соловки должны были стать монашеским островом. И вот интересно, что с одной стороны, мы знаем, что Соловки это место спасения, место аскезы, место, которое на протяжении многих веков поражало мирское общество. Представляете, это, наверное, единственный, дорогие радиослушатели, русский монастырь, в котором на протяжении пяти сотен лет не прекращалось лесное отшельничество. Причем можно представить, что такое лесное отшельничество там, где зима полгода. Так вот это же спасительное дело соловецкое ощущали как-то и люди мирские. И у поморов была такая легенда, конечно, навеянная, наверное, монастырем уже Соловецким, но в который монастырь не присутствует, а речь идет о возникновении Соловков, как возникли Соловки. И легенда такова. Однажды шли зимние охотники, весновальщики по морю на своих карбасах...

Д. Володихин

— Это сейчас расшифруем. Весновальщики — это по нынешним временам надо расшифровывать: те, кто добывал морского зверя, плавая за ним на льдинах.

А. Лаушкин

— Тогда, когда вроде бы пришла весна, а на самом деле это была еще зима, это бы суровый промысел, наверное, самый суровый, который есть на Севере, поскольку охотники жили на льдинах, иногда неделями жили на льдинах, передвигаясь со льдины на льдину на лодках. Там никогда лед не встает, на Белом море. И вот их затерло льдами. Затерло льдами — то есть лодка была раздавлена, и они понимали, что вокруг нет земли и что добраться пешком по этому вот плавучему льду до земли невозможно. Но они куда-то пошли, чтобы не стоять на месте. И вдруг самый молодой закричал: «Смотрите, смотрите, земля!» Старики говорят: «Какая земля? Здесь никогда, отродясь не было земли». Но присмотрелись — действительно земля. Подошли — новые острова встали из воды. И поморы говорили: они встали из воды, Соловки, для спасения людей.

Д. Володихин

— То есть появились чудесным образом.

А. Лаушкин

— Чудесным образом, да. Вот такое было ощущение у тех людей, которые жили по берегам Белого моря. А надо сказать, что, наверное, мы в предыдущих передачах этого касались, что во многом эти люди-то пришли на берега Белого моря, большинство людей пришло на берега Белого моря именно потому, что там появился монастырь. До появления монастыря людей там было очень мало.

Д. Володихин

— Так вот именно об этом-то я и хотел спросить. Кто жил тогда на Белом море по его берегам и кто заплывал на Соловки? Вопрос непраздный. Ясно, что откуда-то с юга или, может быть, с юго-запада, с Новгородчины шли потоки славянской, ну скажем так, колонизации, как это говорили в советское время, а точнее просто освоение этих земель.

А. Лаушкин

— Освоение, конечно.

Д. Володихин

— А кто-то жил здесь до славянского населения? И насколько это вот древнее население дославянское густо населяло эти места, и насколько интенсивно шел поток освоения этих земель славянами, пришельцами?

А. Лаушкин

— Ну поток освоения был поначалу очень неактивный. В этих местах издревле жили племена саамов — это финно-угорские племена, они были охотниками в основном, ловили рыбу. Племена, ну как мы говорим, были первобытными. И где-то вот с конца XI — начала XII века на берега Белого моря стали притекать действительно переселенцы с юга, причем это были не только русские, но и карелы. Русские с карелами, как говорят археологи, шли рука об руку, шли, не ссорясь друг с другом, судя по тому, что нет ни орудий защиты деревень друг от друга и, с другой стороны, много смешанных браков.

Д. Володихин

— Не видим особенных пожарищ, нет.

А. Лаушкин

— Да, вот нет признаков, что эти две общины разноязыких, карелы и русские, конфликтовали. И как-то вот они разобрались с хозяйством на Севере: карелы выбрали в основном среднее течение рек, леса, а русские почему-то прижались к морю и стали хозяйничать на море. Но этих людей поначалу было очень мало. И многие из них, даже русские, вот новгородцы в основном, конечно, они там даже не зимовали. Они приходили на сезон, потом уходили обратно. Почему — ну об этом рассуждал еще Василий Осипович Ключевский. Он правильно говорил, что для того, чтобы жить там, на Севере, нужно продавать то, что люди там добывают: рыбу, кожу морского животного, жир морских животных, потому что всем этим не наешься. Одной рыбой не наешься, звери морские почти не съедобны, а хлеб там почти не растет. Таким образом, нужно было, чтобы были коммуникации, прежде всего торговые. Вот ты что-то там произвел — продал на юг, с юга привез зерно, и тогда там можно жить, и жить неплохо. И вот в древнее время таких коммуникаций было мало, и товары двигались тяжело. Только с появлением Соловецкого монастыря, с того времени, когда он стал вставать на ноги, как богатырь, потянул за собой весь этот край, туда уже пришло много людей.

Д. Володихин

— Ну а вот до того, как появился монастырь, до того, как появился этот, можно сказать, благодатный религиозный, экономический центр, какой центр власти на Новгородчине был ближе всего вот к этим местам? Собственно говоря, откуда-то люди должны были идти, и должна была чувствоваться хоть какая-то власть в этих местах. Ведь в наших учебниках-то весь Север заштрихован зеленым, как огромные владения Новгородской республики. Но очевидно, что вот власть новгородская ощущалась довольно слабо.

А. Лаушкин

— Да, действительно, и там не было такой вот столицы Севера, вы правильно говорите. Были, конечно, небольшие остроги, были такие остроги на Двине, как говорят. Может быть, уже в раннее наше Средневековье появляется даже на Севере Кольского полуострова некая точка, сила. Но все это были очень слабые органы власти, и люди, которые туда приходили, они, в общем, чувствовали себя вольными людьми. И это было очень важно, это вырабатывало у них такой особенный характер. Хотя, конечно, они понимали до поры до времени, что эти земли, они принадлежат господину Великому Новгороду.

Д. Володихин

— Ну что ж, дорогие радиослушатели, мы, мне кажется, подготовили вас к моменту появления монастыря. И для того, чтобы в эмоциональном плане передать образ рождающейся обители — обители суровой, северной, находящейся, можно сказать, посреди волн океана-моря, я думаю, будет правильным, если в эфире прозвучит отрывок из симфонической поэмы «Русь» Милия Балакирева.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, после такой музыки может показаться, что это наша радиостанция стоит сейчас где-то посреди океана-моря, дуют ветра, надуты паруса на лодиях, и суровые кормщики смотрят в небо, отыскивая признаки надвигающейся бури. Слава Богу, это не так. И я готов напомнить вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с Алексеем Лаушкиным, замечательным историком, специалистом по истории Северной Руси, обсуждаем раннюю судьбу Соловецкой обители. Следующий мой вопрос связан как раз с рождением монастыря. Вот эта безлюдная местность, по местным, можно сказать, легендам, вышедшая из моря чудесным образом ради спасения людей, должна была притянуть к себе в какой-то момент иноков. Как это произошло и когда?

А. Лаушкин

— Ну вот насчет должна, не знаю, потому что никто ведь до тех людей, которые первыми туда пришли, так далеко на Север не забирались. Может быть и...

Д. Володихин

— Или мы этого не знаем.

А. Лаушкин

— Или мы этого не знаем, во всяком случае. Но в любом случае, то, что случилось в XV веке, иначе как удивительным назвать нельзя. И у начала Соловецкого монастыря стоял удивительный человек, звали его Савватий. Савватий был учеником преподобного Кирилла Белозерского, а тот, как мы знаем хорошо, учеником преподобного Сергия. То есть преподобный Савватий был таким лучом, который прошел от самого игумена Земли Русской.

Д. Володихин

— Если можно так выразиться, духовный внук.

А. Лаушкин

— Да, духовный внук, конечно. И у этого человека была такая внутренняя, в хорошем смысле, неуспокоенность. Сначала он жил в Кирилловом монастыре. Когда умер учитель, и в монастыре и братия, и паломники начали к нему относиться как к старцу, хвалить его святую жизнь, он очень этим смутился и ушел оттуда. Ушел тогда еще в маленький, мало кому известный Валаамский монастырь. И там история опять повторилась. И он ушел оттуда, ушел причем, как иногда делают святые, по такому дерзновению, против воли игумена. И вот куда он ушел, очень интересно, вот тут начинается одна загадка. Савватий, будучи уже ветхим стариком — это житие подчеркивает, — решил остаток жизни пробыть отшельником. Так, чтобы никто его не хвалил, чтобы был он и Бог, и этот подвиг, подвиг монашества. И вот чтобы эту мечту осуществить, ему не надо было идти так далеко, за сотни и сотни верст на Север. От Валаама до Соловков 700 верст только по карте, по прямой. Реально, конечно, тысячи. Можно было выйти на берег Ладожского озера, поселиться в любой лощине, там до сих пор полно этих пустынных мест между горами, в лесу, и жить себе, молиться Богу, бороться со страстями.

Д. Володихин

— Ну а в те времена это была почти такая лесистая пустыня. Пустыня в смысле человеческого жилья.

А. Лаушкин

— Конечно. То есть для монаха, который ищет полного уединения и суровой жизни, берега Ладоги очень подходят. Но старец Савватий зачем-то пошел на север, зачем-то дошел до самого берега Белого моря и начал стремиться вот на этот остров, о котором слышал.

Д. Володихин

— От кого он услышал?

А. Лаушкин

— Трудно сказать, от кого он услышал. Но он шел туда, уже зная, что там есть остров. И когда он пришел, начал у поморов, вот тех немногих людей, которые туда приходили ловить рыбу, спрашивать, как туда попасть, они спрашивают: а зачем тебе, старче? Он говорит: я хочу там поселиться и молить там Бога. Они сказали: ты погибнешь там. Посмотри на себя: ты седой, ты немощный, ты там в первую же зиму умрешь, не переживешь этой зимы, потому что там есть нечего. Один ты там умрешь. Он сказал: ну то, что мне по немощи невозможно, с Богом возможно. И тут Бог ему посылает одного молодого человека, монаха, который уже побывал на Соловках. Может быть, даже еще и не монаха, мы точно не знаем, человека, который хотел быть монахом или уже стал монахом, но он был человек молодой и прекрасно понимал, что решиться на отшельнический подвиг в его годы нельзя. Он был серьезный человек. Мы знаем, как к отшельничеству относились отцы Церкви, да, как Иоанн Лествичник говорил, что с молодым монахом даже говорить об этом нельзя, не то что его отпускать. Он говорит, что молодой монах, который мечтает об отшельничестве, подобен безумцу, который хочет на доске переплыть море. И вот когда Герман встретил Савватия, рассказал ему про Соловки, а Савватий нашел проводника, они туда отправились. И вот снова возникает вопрос: зачем? Зачем им идти так далеко, зачем селиться на острове? И вот тут мы должны вспомнить о том, что это было за время, XV век. XV век это было время особое: вся христианская Европа ожидала конца света, причем близкого конца света. В 1492 году, по счету лет от сотворения мира, исполнялась седьмая тысяча. Многие думали, что в этот год явится на землю антихрист и на этом бытие мира закончится.

Д. Володихин

— Ну насколько я помню, Савватий с его спутником отправились на Соловецкие острова лет этак за 50, да, даже больше.

А. Лаушкин

— Да, но этот страх, он очень рано поселился. Причем на фоне чего все это проходило? Это все проходило на фоне шатания Византии в вере. Византия — уже крошечная, скукожившаяся до фактически столицы с небольшой округой, —она погибала под ударами турок. И вдруг именно в этом время, вот во время всех этих событий, при императоре Иоанне VIII запросила милости у католиков.

Д. Володихин

— Ну он и до этого просила, и при Михаиле Палеологе пыталась.

А. Лаушкин

— Но такого не было. И как раз при Иване VIII уния состоялась.

Д. Володихин

— Ну, скажем так, они на протяжении нескольких десятилетий пытались что-то получить для себя через унию. И вот произошло такое резкое ухудшение, когда уния действительно состоялась, а достаточной помощи им все равно не дали.

А. Лаушкин

— Никакой им помощи не было. Но за всеми этими политическими событиями был и страшный очень план. Потому что по многим византийским пророчествам падение царствующего града это пролог конца света. Об этом, например, говорил очень любимый на Руси Андрей Юродивый, святой Андрей Юродивый. А на Руси этот грозный рокот с юга так и воспринимали, как приближение конца. И вот в этой эпоху, когда на земле должен появиться антихрист, этот старец идет в ту сторону, которая на Руси издавна считалась обиталищем темным сил. Мы это видим уже в «Повести временных лет», там автор, летописец где-то далеко на севере, в районе Белого моря поселяет те народы, которые должны вырваться из заточения накануне пришествиями антихриста и погрузить весь мир в кровавый хаос. А спустя несколько веков, в XIV веке, то есть в предыдущем столетии перед основанием Соловецкого монастыря, новгородский владыка Василий, по прозвищу Калика, рассказал, что там вот, где-то на Белом море были его духовные чада, и они там видели вход в ад и слышали скрежетание зубовное, слышали, как грохочет огненная река Морг адская. Вот представьте себе, что делает преподобный Савватий, судя по всему: он ведь не просто ищет уединенное место, он идет в страшное место, преддверие явления антихриста.

Д. Володихин

— То есть ищет себе какого-то очень серьезного духовного испытания.

А. Лаушкин

— Он ищет крайней брани. Он идет туда не за тишиной и даже не за суровостью этих условий, потому что на Ладоге тоже, в общем, несладко. Да и на берегу Белого моря можно было поселиться. Он идет явно с какой-то очень величественной целью. Он хочет сразиться с силами зла в самом обиталище этих сил зла. Иначе очень трудно объяснить, зачем он так далеко забирается. Так что перед нами фигура действительно удивительная. И сам его возраст, и сам его поступок, и вот самое стремление к этим местам — все это говорит о удивительном дерзновении этого святого. Чтобы немножко нам подумать над этим, я расскажу одну историю уже из XIX века. Однажды на Соловки пришел очень старый монах. Ему было за 80, он пришел в монастырь, звали его Герасим, и спросил, не может ли он жить в монастыре Соловецком. Архимандрит сказал, что да, мы, конечно, тебя примем, отец, в братию, и вот дадим тебе келью, и вот живи, доживай, молись. Он сказал: нет-нет, мне нужна лопата. И взяв лопату, он ушел и выкопал себе землянку, и много лет жил в землянке. Потом его братия умолила переселиться в избушку. И только когда ему было 103 года, он занял эту самую келью. Вот такой какой-то отклик, эхо подвига ветхого старика Савватия. Но тот-то пришел на пустынный остров. И кроме снега, кроме бесплодной земли, в которой ну можно было, какие-нибудь овощи, конечно, вырастить, там ничего не было.

Д. Володихин

— Но там с ним был спутник.

А. Лаушкин

— Был спутник, но молодой спутник был не всегда с ним. И как раз они там прожили шесть лет, вместе, на Севере Большого Соловецкого острова. И вот однажды преподобный Савватий, это было в конце лета 1434 года, отправил спутника, спутника звали Герман, на материк ради некоей потребы, как пишет автор жития. Ну может, скорее всего, за мукой — что еще пред зимой отшельники хотели получить с материка. Наверное, за какими-то припасами, чтобы пережить зиму. И вот Герман ушел на лодочке на материк и не вернулся. Наступила зима, потом она прошла, потом наступила весна, потом наступило весна, потом наступило лето, и лето прошло — Герман не возвращался. Как там этот год жил старик Савватий, мы не знаем. Представить даже себе: совершенно один на этом острове.

Д. Володихин

— Ну а чем питаться: грибами, ягодами, рыбу ловить — но это все, в общем, довольно тяжело.

А. Лаушкин

— Один соловецкий отшельник более позднего времени ел ягель, вот этот горький мох, которым питаются олени. А Герман заболел. Он заболел и проболел почти год. Вернее сначала он не успел к навигации, потом он заболел. И Герман скорбел там вот, на берегу, и Савватий здесь. И вот Савватий этот последний год прожил совсем один в этой духовной...

Д. Володихин

— Тут насчет не успел к навигации — сразу скажем, что большую часть года путь к Соловецкому архипелагу либо закрыт, либо до крайности затруднен.

А. Лаушкин

— Да, потому что осенью начинаются шторма, потом море частично замерзает. И это хуже, чем если бы оно целиком замерзало. Потому что если бы целиком замерзало, можно было бы пешком дойти, а оно замерзает местами. И вот когда Преподобный получил от Бога весть, что жизнь его заканчивается, он решился на последний подвиг, на подвиг ради причастия. Он не хотел умирать без причастия. Он не был священником, да если бы и был, одному литургию все равно нельзя было бы ему служить. И вот он сел на лодку в сентябре месяце, когда уже начинаются ветра и шторма, сто верст прошел по морю, добрался до материка. И Бог послал ему там такого монаха, который ходил по берегу, искал таких случайных людей, храмов не было. И, причастившись Святых Таин, этот святой старец, удивительный, таинственный старец отошел ко Господу. И потом братия уже мощи перенесла его, спустя долгие годы перенесла обратно на Соловки.

Д. Володихин

— Ну вот пока монастыря еще нет, но есть уже традиция пустынножительства на Соловках, основанная Савватием.

А. Лаушкин

— Да, монастыря нет, конечно. Даже еще не традиция. Просто два отшельника там прожили несколько лет.

Д. Володихин

— Это уже традиция. Шесть лет — это уже много. Учитывая то, в каких условиях они жили, это духовный подвиг.

А. Лаушкин

— Ну если Бог не захотел бы, туда бы никто не вернулся. А монастырь все-таки там возник.

Д. Володихин

— Поэтому у нас есть все основания напомнить, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы ненадолго прерываем беседу, чтобы встретиться с вами в эфире буквально чрез минуту.

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы беседуем с замечательным историком, специалистом по истории Русского Севера, кандидатом исторических наук, Алексеем Лаушкиным. И только что перед нами, благодаря его живой речи и замечательным знаниям, проплыли картины величественной судьбы святого Савватия Соловецкого. Здесь мы могли бы поставить точку, если бы Сам Господь поставил точку в судьбе Соловецкой обители. Она еще не родилась, и она могла бы не родиться, если бы не...

А. Лаушкин

— Если бы не преподобный Зосима.

Д. Володихин

— И если бы не спутник Савватия.

А. Лаушкин

— Конечно. Потому что вот тем орудием, через которое действовал Господь, был преподобный Герман. Преподобный Герман, конечно же, узнал о случившемся, о том, что его сопостник, его учитель, наверное, любимый учитель, почил. Но ничего уже изменить было нельзя. И Герман задумался, что делать дальше. Возвращаться одному на этот остров было довольно трудно. И Бог ему послал другого сопостника. Это был его ровесник, ну примерно, мы точно не знаем, конечно, лет их рождения, но так вот, по общему разумению, мы можем заключить, что они примерно были в одном возрасте. И если о преподобном Савватии мы знаем только то, что он большую часть жизни провел в монастырях и больше ничего о нем не знаем, то вот об этом новом товарище преподобного Германа мы уже кое-что знаем. Мы знаем, что он был из людей не бедных, он принадлежал к людям, владевшим землей, и мог бы строить свою жизнь совершенно по-другому. Но в ту пору многие люди, которым было что оставить в мире, и вот первым таким человеком был Сергий. Мы помним, что он был боярином, да, бедным, но все-таки боярином, у которых было...

Д. Володихин

— Ну во всяком случае, отпрыском боярского рода.

А. Лаушкин

— Безусловно, да. И таких знатных людей, которые уходили из мира, многое оставляя в миру, было много. И вот преподобный Зосима был из них. Он продал свою землю, раздал все нищим. И тоже вот ходил и искал место, где бы Господь его определил к подвигу. И когда они встретились с Германом, когда Герман рассказал о тех чудесах, которые были на Соловках, а вот как раз в эти шесть лет, пока Герман жил на Соловках с Савватием, там было чудо. Однажды Савватий вышел покадить крест — у них не было часовни, не было храма, они молились около креста, который поставили между кельями, — и вдруг он услышал пронзительный крик с той стороны озера. А с той стороны озера поселились рыбаки, точнее поселился один рыбак с семьей, с детьми. Судя по всему, поселился он там не случайно. Рыбаки сильно забеспокоились, когда пришли первые отшельники. И, не имея, с одной стороны, прав на остров, но с другой стороны, не желая, чтобы здесь монахов стало много, потому что если монахов станет много, тогда...

Д. Володихин

— Тогда они приобретут права на остров.

А. Лаушкин

— Тогда они приобретут права на остров, как и получилось. Рыбаки решили им ну так вот мешать. Потому что ясно, что отшельники ищут тишины, а вот тут появляется хозяйство, тут появляется какой-то шум, дети, туда-сюда. Ну это, видимо, рыбаки надеялись на то, что монахи сами, значит, уйдут от них подальше. Но вот жене этого рыбака явились ангелы. И они довольно грозно ее вразумили, сказав этой жене, что этот остров для монахов, что этот остров не для них, что они должны отсюда уходить. И вот много было и других удивительных чудес. Когда преподобный Зосима услышал...

Д. Володихин

— По-моему, ее высекли.

А. Лаушкин

— Высекли, да, какими-то прутьями, о которых пишет агиограф, высекли прутьями. Может, она спорить начала, не знаю, как там все было. И гора, которая находилась рядом, она так до сих пор и называется — Секирная гора на Соловках. И услышав все это, два человека отправились опять на лодочке на Соловецкий архипелаг. И почему-то не вернулись в то место, где подвизались с преподобным Савватием, мы не знаем, стали искать другое место. И такое место им указал сам Господь, когда преподобному Зосиме вдруг на небесех явился сияющий храм, стоящий на облаках, сотканный из света. И, наверное, именно тогда у преподобного Зосимы родилась мысль о том, что если Бог даст построить собор, его нужно будет посвятить другому, самому великому светоносному событию в истории, это Преображению Господню, что, собственно говоря, и получилось. И вот они там поселились. Поселились, какое-то время жили вдвоем, потом к ним стали приходить другие такие же охотники за тишиной, за безмолвием, за спасением. Вот в этот страшный век, накануне, на пороге конца света, который, напомню, ожидали в 1492 году. Кстати в 1492 году действительно случилось одно важное событие в мировой истории, хотя и не то, что ждали.

Д. Володихин

— Ну открыли какие-то дикие земли на крайнем западе. И одновременно началась русско-литовская война.

А. Лаушкин

— Да, некий Колумб открыл некую... А первым был такой человек, мы даже знаем его имя, его звали Марк, он был рыбак, вот он стал первым насельником Соловецкого монастыря. И когда братия начала собираться, и они там вот кроме маленьких этих келеек построили себе маленький храмик деревянный, и одного из братьев отправили в Новгород, к тогдашнему новгородскому владыке, Ионе. Иона был в изумлении. Он не мог поверить, что они ему говорит правду, что вот там вот, на окраине обитаемой земли, на окраине ойкумены, среди земель, занятых язычниками...

Д. Володихин

— В дебрях незнаемых.

А. Лаушкин

— В дебрях незнаемых, там, где и человек-то, думал владыка, с трудом может жить, не просто поселились какие-то отшельники, а уже монастырек возник. И храм они построили. Ну он, конечно, был очень рад, дал им все, что нужно было, для освящения этого храма.

Д. Володихин

— Но им нужен был еще и священник.

А. Лаушкин

— Конечно. И священник, которого владыка послал с ними, оттуда сбежал.

Д. Володихин

— Тяжело жить на Соловках. В особенности тяжело было там жить в XV веке.

А. Лаушкин

— И тяжело, даже дело не только в той тяжести, о которой мы с вами говорим: действительно там хлеб не растет, и трудиться надо много, и зима долгая. А в корень смотрел один миниатюрист XVI века. В конце XVI века, иллюстрируя жизнь как раз Зосимы и Савватия, он создал замечательные миниатюры. На первый взгляд, в ней все нормально: монастырь такой деревянный, конечно, еще маленький, рубленный, никак не напоминающий современный каменный, великий монастырь. Напротив монастыря море, в море стоят монахи по колено в воде, тянут сети из этого моря с рыбами какими-то, а за монастырем лес. Но если приглядеться к этому лесу, там сосны, сосны, сосны. А потом бесы, бесы, бесы, окружающие монастырь, желающие выгнать оттуда монахов. И вот эти суровые искушения духа, конечно, они были похлеще, чем все сложности климатические и другие, вот хозяйственные сложности, которые поджидали монахов там, на Севере. И вот какое-то время братия так помучилась, и они начали умолять преподобного Зосиму. Но он не за этим шел, он в душе был отшельником.

Д. Володихин

— Его умоляли стать игуменом или принять священнический сан.

А. Лаушкин

— А это нужно было делать вместе в той ситуации: нужен был и священник, и игумен, и духовник. И в таких маленьких монастырях, как правило, это был чаще всего один человек. А Зосима отказывался. Он говорил, что найдите более достойного, чем я и я не хочу возвышаться, не хочу быть священником, не хочу, чтобы меня почитали как отца. И вот тогда они начали его, ну как бы мы сейчас сказали, шантажировать. Они сказали, что если ты не согласишься, мы разойдемся отсюда, и ты будешь отвечать на Страшном суде, если наши души погибнут.

Д. Володихин

— Ну может быть, через них свыше это требование было доведено до его разумения.

А. Лаушкин

— Да уж не дерзость, конечно, была, а некое дерзновение у братии. Ну и вот так преподобный Зосима согласился. Сходил в Новгород на поставление. Был поставлен и в священники, и в игумены, да, и ввел там строгий общежитийный устав сразу же. Сразу же там была заведена киновия. Ну а само возвращение святого на остров было ознаменовано чудом. Он вернулся и служил первую литургию. А в это время привелось на Соловках быть одному купцу — туда уже первые паломники потянулись. Этот купец пристал в удобной монастырской бухте, пошел помолиться с отцами. И в конце службы преподобный Зосима благословил его просфорой. И он с этой просфорой пошел на корабль, желая вернуться, потому что его позвали на трапезу через некоторое время. Может быть, какой-то подарок он хотел принести братии, может быть, еще за чем-то, но он зачем-то побежал с этой просфорой на корабль. И по дороге ее потерял, где-то она выпала у него. И поискал — не нашел, и стало ему так стыдно, что он решил не ходить на эту трапезу, потеряв подарок. Сидел на корабле. И за ним был послан брат. А преподобный Зосима не благословляя начало трапезы, потому что звали же человека, человек не пришел. И брат пошел звать купца на корабль. И вдруг смотрит, в траве собака пляшет — что-то хочет взять, да у нее не получается. И брат подошел ближе, смотрит: это просфора. И как только собака открывает на нее свою пасть, она вспыхивает. Это, конечно, было чудо, которое поразило тогда всех братьев. И они поставили на этом месте крест. Потом была построена часовня на этом месте. Сейчас, правда, ее нет, в советское время ее не уберегли, эту часовню. И вот эти чудеса, они сопутствовали истории, ранней истории монастыря. И мы можем говорить, что именно при преподобном Зосиме возник Соловецкий монастырь.

Д. Володихин

— Именно как монастырь.

А. Лаушкин

— Именно как монастырь, да. Приехали они туда ну примерно в 1436 году, умер преподобный Зосима в 1478 году. Так что вот в эти сорок лет и появилась великая знаменитая Крайсветная лавра, как ее называли в более поздние времена.

Д. Володихин

— Ну что же, усилиями Алексея Владимировича Лаушкина перед нами прошла череда из тех первых соловецких святых: Савватия, Зосимы и Германа. Я думаю, будет абсолютно правильным и обоснованным, если сейчас в эфире прозвучит величание преподобным Зосиме, Савватию и Герману Соловецким. Хор братии Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы беседуем о ранней истории великой Соловецкой обители с научным руководителем Соловецкого Морского музея, историком, Алексеем Владимировичем Лаушкиным. Что ж, при преподобном Зосиме возникла Спасо-Преображенская Соловецкая обитель. И насколько я понимаю, Зосима выделяется в ряду соловецких святых как человек, с каким-то я уж не знаю, может быть, это прозвучит простецки, организационным даром. То есть здесь важен был не только его духовный авторитет, важно было еще, чтобы монастырь не погиб, не распался, не разошелся, чтобы он держался на этой скудной земле, в этих незнаемых дебрях из года в год, из десятилетия в десятилетие. И тут, конечно, нужно было приложить необыкновенные усилия.

А. Лаушкин

— Конечно, да. Мы знаем, что многие святые, сторонясь вот таких вот послушаний, связанных с хозяйством или с управлением, потом принимали, смирялись с такими делам, и у них хорошо получалось. Вот таким, наверное, еще одним знаменитым соловецким святым...

Д. Володихин

— Святой Филипп.

А. Лаушкин

— Конечно, был святитель Филипп, будущий митрополит Московский. И вот да, и действительно мы видим сочетание в преподобном Зосиме и таланта аскетического, а надо сказать, что даже когда он стал игуменом, он не оставил своих аскетических подвигов, имел келью, как многие монахи того времени и игумены того времени в стороне от монастыря, чтобы можно было уединиться там. Ездил в Новгород. Много было такой, конечно, вот немонашеской суеты у игумена, но он с честью нес и это послушание. И действительно сумел монастырь организовать, вы правы, конечно. В таких условиях, где надо много трудиться, надо иметь флот хотя бы маленький, где нужно думать о дровах, где нужно варить соль из морской воды, где нужно ловить рыбу в этом опасном море и как-то ее хранить — в таких местах просто так не проживешь. И вот этот постоянный труд, который появляется на Соловках, труд для выживания, труд изнуряющий, труд монашеский очень быстро стал восприниматься Соловецкой братией как...

Д. Володихин

— Норма своего рода.

А. Лаушкин

— Третий аскетический подвиг, рядом с постом и молитвой.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, память о преподобном Зосиме очень быстро стала драгоценной для соловецкой братии.

А. Лаушкин

— Да, и не только для братии. Вы знаете, есть такой у нас источник исторический, это житие Зосимы и Савватия начала XVI века. То есть текст был создан очень быстро после кончины преподобного Зосимы, в ближайшую четверть века. И вот там много рассказов, записанных явно вот живой речью, рассказов не монахов, а людей мирских, которые приходили на Соловки и рассказывали о удивительных происшествиях в своей жизни, чудесных происшествиях, в которых они видели святого, о котором иногда некоторые даже и не слышали до того. И в основном сначала это был преподобный Зосима. Потом преподобный Зосима стал являться людям и с преподобным Савватием. И вот эта слава этих двух святых, она очень быстро не просто стала таким главным духовным сокровищем Севера — поморы их почитали наравне со святителем Николаем, как помощников прежде всего в морском обуревании, — она очень быстро, эта слава ушла на материк, очень быстро докатилась до срединных земель Руси.

Д. Володихин

— И когда произошла канонизация?

А. Лаушкин

— В 1547 году. Вот знаменитый Макарьевский собор.

Д. Володихин

— А, на Макарьевском соборе, да.

А. Лаушкин

— Да. И вот если мы говорим о труде, о смирении, то мы, Дмитрий Михайлович, обязательно должны, наверное, помянуть и имя третьего соловецкого первоначальника, преподобного Германа.

Д. Володихин

— Вот здесь вопрос может быть с подвохом. Меня судьба этого человека наводила на разные размышления. Она кажется, во всяком случае, внешне, кажется странной и, может быть, даже сложившейся чисто по-человечески несправедливо. Преподобный Герман первым попал на Соловки, открыл этот архипелаг для преподобного Савватия. Собственно, наверное, без молодого помощника Савватий, может быть, и не выжил бы там в течение шести лет. Хотя все в руце Божией. А он пережил Савватия, привел на Соловки Зосиму и подчинился ему. Не потребовал власти, не потребовал впоследствии игуменства, не потребовал священнического сана, как будто это не он первым оказался в Соловецком вот этом необыкновенном, ну почти что земном раю для монахов. И если вспомнить житие преподобного Сергия, совсем не то было с братом преподобного Сергия...

А. Лаушкин

— Да, со Стефаном.

Д. Володихин

— Он, вернувшись в монастырь, увидев, что монастырь процветает, захотел себе некоего особенного почтения.

А. Лаушкин

— «Не я ли был первым?» — спросил он преподобного Сергия.

Д. Володихин

— Да, совершенно верно. Ничего подобного мы не видим в жизни Германа. Это какое-то чудо смирения, или это какие-то житейские обстоятельства. Ведь Герман прожил очень долго.

А. Лаушкин

— Он пережил и преподобного Зосиму.

Д. Володихин

— Да, совершенно верно.

А. Лаушкин

— Причем надолго, на те самые шесть лет, между прочим.

Д. Володихин

— У него был необыкновенно долгий век. И даже когда ушел святой Зосима, Герман в игумены не попросился.

А. Лаушкин

— И не просто не попросился, а продолжал, видимо, выполнять такие послушания, не самые главные. Во всяком случае, его, явно уже старца, конечно, братия отправила, например, в Новгород по каким-то монастырским делам на склоне его лет, и именно там он и скончался: в Новгороде, в Антониевом монастыре, в монастыре Антония Римлянина, прямо на берегу Волхова. Так вот за послушанием, не в покое, не у себя в келье, а вот на ходу, что называется, в дороге фактически.

Д. Володихин

— 1484 год.

А. Лаушкин

— 1484 год, да. И вот что интересно, если говорить о преподобном Германе... Да, мы еще не упомянули, что именно он продиктовал ведь одному грамотному книжному брату вот все, что он помнил. И во многом ведь мы знаем о преподобном Савватии, о преподобном Зосиме, о ранних временах...

Д. Володихин

— Со слов Германа.

А. Лаушкин

— Со слов преподобного Германа, конечно. И вот там, где он об этом обо всем рассказывал, он совершенно себя не выпячивал, его как бы и не было. И даже ведь та история, когда он уехал и заболел. Ведь можно сказать, да, там не заболел, а что-нибудь такое. И он об этом тоже рассказал с великой скорбью. Это был и рассказ, и в чем-то даже исповедь его. И там его почти нет, преподобного Германа. И вот как братия относились к преподобному Герману, мы можем заключить из следующей истории. Ну представляем, где Новгород, а где Соловки. Хоть это вроде все Россия и все Север, но в России известные расстояния, и от Соловков до Новгорода очень далеко. И братия не пренебрегла преподобным Германом. Туда приехали из монастыря монахи Соловецкие и попросили, чтобы тело отдали.

Д. Володихин

— То есть к Новгороду отправили за его телом.

А. Лаушкин

— Да. И они везли и, судя по всему, даже не за один год смогли перевезти. Потому что в первую попытку где-то их застало бездорожье, они его похоронили, потом снова обрели эти мощи и привезли на Соловки. И с честью похоронили прямо около собора. И вот если люди, которые жили по берегам Белого моря, которые жили далеко от Белого моря, почитали преподобных Зосиму и Савватия, они очень быстро, уже в XVI веке стали одними из самых почитаемых русских святых, их знали все. О преподобном Германе мало кто знал, но братия всегда о нем помнила и называла его самыми высокими словами, чтили память аввы Германа на Соловках всегда. Может быть, еще не как святого, ему служили панихиды. И только в начале XVII века, после чудесного явления Преподобного одному тотемскому жителю, жителю Тотьмы началось настоящее почитание его как святого.

Д. Володихин

— Это произошло уже, по-моему, при Михаиле Федоровиче.

А. Лаушкин

— Да. Это вот такое становление почитания преподобного Германа происходило в это время. И к концу XVII века преподобный Герман окончательно был уже, официально причислен к лику святых. Хотя к этому времени на Соловках уже была часовня над его могилой, и к нему сама Соловецкая братия относилась уже как к святому. И вот дальше произошло очень любопытное. Хотя преподобный Герман был прославлен как вообще русский святой, тем не менее продолжалось и далее почитание отдельно преподобных Зосимы и Савватия, и отдельно преподобного Германа. А потом наступило советское время, наступил страшный 1925 год, когда лагерные власти решили надругаться над мощами святых, выбросить их всех из рак, в целях антирелигиозной пропаганды, разумеется.

Д. Володихин

— Ну как обычно, как водится.

А. Лаушкин

— Да. И если мощи преподобного Зосимы и Савватия стояли в раках в соборе, то преподобный Герман был в недрах земных по-прежнему. И его приказано было выкопать из земли. Причем когда уже в начале нынешнего, XXI века археологи исследовали пол Германовской церкви, где он был похоронен, которая была построена над местом его могилы, было видно, с какой злобой все это делали. Потому что часть мощей вытащили, а часть порубили лопатой вот эти вот лагерные начальники, которые копали, а может быть, и заключенные, кого уж там заставляли копать, мы не знаем. И потом мощи исчезли. Никто долгое время не знал, куда они делись. Знали, что вывезли в какой-то момент их с Соловков куда-то на материк, никто не знал. А в конце уже XX века, в начале 90-х годов вдруг их нашли. Нашли в Музее религии и атеизма в Санкт-Петербурге, это Казанский собор на Невском проспекте. И было принято решение переносить эти мощи обратно на Соловки. Монастырь только-только возрождался. И вернулись они втроем, вернулись они триумфально втроем, в трех раках. И вот с этого момента, с 1992 года — как вот в Церкви дела делаются, веками, — их стали почитать наравне. И сейчас мы не говорим о Зосиме и Савватии и Германе, мы говорим о Зосиме, Савватии и Германе, пречудной троице Соловецких первоначальников.

Д. Володихин

— И надо сказать, что, может быть, чудесным образом, именно небольшой скромный храм преподобного Германа, который существовал в монастыре, сохранился. И он долгое время привлекал к себе внимание людей, приезжавших помогать возрождающемуся монастырю. Внешне он выглядит как очень маленький. То есть арочка с небольшой дверцей, надо войти в это пространство, прикрытое каменным сводом, и только тогда понимаешь, что он длинный и значительный по объему, но как бы сокрытый, его не сразу заметишь, этот храм. Однако чувство присутствия самого святого Германа необыкновенно сильное.

А. Лаушкин

— Да, вот этот смиренный храм, незаметный, но любимый многими, это, наверное, некий образ и этого святого. И Соловецкий монастырь уже возрождается не первый год, но это большой монастырь, там много зданий, братия сейчас невелика по сравнению с тем, что было до революции...

Д. Володихин

— Но посмотрим, что будет дальше.

А. Лаушкин

— Конечно, посмотрим. Но все-таки пока вот церковь преподобного Германа Соловецкого пока не восстановлена, она пока не служит. И, конечно, все...

Д. Володихин

— Один раз в день памяти святого Германа там служба была.

А. Лаушкин

— Происходит, да. Но все-таки храм пустой, без иконостаса, без престола постоянного. Поэтому, конечно, все почитатели этого замечательного святого, который многим помогал, вот ждут того дня, когда...

Д. Володихин

— Вот он пустой, этот храм, но он сохранился: он не разрушен, не завален, у него сохранился вход. В то время как многие храмы Соловецкой обители уничтожены полностью. Так что, может быть, для человека, который приедет на Соловки, в том числе из вашего числа, дорогие радиослушатели, стоит прийти под своды этого храма и поразмыслить о судьбе преподобного Германа, кротчайшего, смиреннейшего из святых Соловецких.

А. Лаушкин

— Да. И надо сказать, что вот трое соловецких святых, они показывают три разных типа святости. И вместе они создают такую полноту нашей Церкви, полноту вот этого монашеского подвига, который на протяжении многих веков не только для монашествующих и не столько для монашествующих, но для мира был маяком — маяком духовной жизни и повседневной жизни.

Д. Володихин

— Ну что же, время нашей передачи подходит к концу. Мне осталось сказать большое спасибо Алексею Владимировичу Лаушкину за его замечательное выступление и поблагодарить вас, дорогие радиослушатели, за внимание. До свидания.

А. Лаушкин

— До свидания.