«Музыка и вера». Алексей Белов

Алексей Белов

У нас в гостях был музыкант, лидер группы «Парк Горького» Алексей Белов.

Мы говорили с нашим гостем о его приходе к вере, об общении с отцом Николаем Гурьяновым и о том, как это общение повлияло на его жизнь и творчество.

Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева

---

И. Цуканов

— Добрый вечер, дорогие друзья, это «Вечер воскресенья» на радио «Вера». У микрофона моя коллега Кира Лаврентьева —

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

И. Цуканов

— Меня зовут Игорь Цуканов. И сегодня у нас в гостях Алексей Белов, знаменитый музыкант, лидер группы «Парк Горького». Алексей, вы можете ещё что-то добавить.

А. Белов

— Добрый вечер. Что же я могу добавить?

И. Цуканов

— Как обычно, по воскресеньям мы говорим на тему «Христианин и общество», «Христианин в обществе» — вот все темы, которые возникают здесь. И наверное, первое, о чём хотелось бы спросить вас это — вот вы музыкант и вы с самого детства, я так понимаю, живёте с музыкой и занимаетесь ей.

А. Белов

— Сколько себя помню.

И. Цуканов

— Музыка, как и любое искусство, может человека так глубоко и целиком захватывать, что человек ни чём другом и думать не помышляет как бы, и Бог не очень-то возникает в его мыслях. Но с другой стороны, искусство и музыка, конечно, могут ведь и приводить человека к Богу. Вот как было у вас?

А. Белов

— Ну, музыка, конечно, это прежде всего дар Божий, потому что невозможно ничего сделать с музыкой, если свыше не дано — из пальца бесполезно что-либо высасывать. Я начал заниматься музыкой, сколько себя помню. Недавно показывали какие-то старые фотографии, где мне года 3-4, наверное, я там сижу с балалайкой. А я не помню, что бы я когда-либо играл на балалайке.

И. Цуканов

— А сейчас играете или уже нет?

А. Белов

— У меня гитара в форме балалайки — я играю на гитаре. Но учиться я начал на скрипке, потом мы переехали из центра Москвы в Медведково, когда мне было восемь лет. Но там не было класса скрипки, и меня отдали учиться на баяне. Тоже интересный инструмент, он помог развиться полифонически. Потом я уже освоил сам гитару и очень рано начал создавать всякие группы. Буквально в 14-15 лет у меня уже была группа, мы играли всякую музыку, в основном это был современный западный рок. А потом уже я продолжал учиться не по музыке, но всё время играл музыку. И мне ещё 20 лет не было, когда я уехал на гастроли в первый раз, и с этого момента началась моя профессиональная деятельность.

К. Лаврентьева

— И это известная история, когда вы играли, если я не ошибаюсь, на разогреве перед концертом «Скорпионс» в Ленинграде. После этого уже началась ваша карьера в Соединённых Штатах Америки.

А. Белов

— Да. Мы сыграли 10 концертов со «Скорпионс» в Питере. Интерес был до этого большой — мы в конце 87-го года записали демо-запись, которая привлекла огромное количество всяких личностей, продюсеров, импресарио. Один из этих импресарио и помог сделать эти концерты со «Скорпионс», потому что он был менеджером «Скорпионс», его звали Стив Либер. Потом они сменили менеджмент. А буквально через несколько месяцев нас привезли в Америку уже — наш будущий менеджмент, люди, которые проявили конкретный интерес к группе, такой неформальный, которые приложили все усилия, чтобы мы приехали туда. И вот с этого всё началось.

К. Лаврентьева

— Алексей, когда я готовилась к программе, увидела, что вы очень много раз уже делились историей своего прихода в храм. И прежде чем мы коснёмся её здесь, потому что наверняка многие из наших радиослушателей не знают этого потрясающего пути, я хотела просто спросить: ведь очень многие рок-музыканты, которые занимаются глубокой рок-музыкой, у них в какой-то момент жизни меняется сознание. Потому что это невозможно иначе: ты постоянно живёшь в каких-то погружениях в собственные глубины своего сердца, души, ты не можешь заниматься этим поверхностно. И к сожалению, история музыки знает очень много плохих примеров, очень много трагических историй разных рок-музыкантов, которые заканчивали весьма печально. И годам к сорока приходили к наркотикам, а дальше исход ясен. У вас ведь, если честно сказать, тоже был этот «шанс».

А. Белов

— У нас не просто был шанс.

К. Лаврентьева

— Все возможности были.

А. Белов

— И не только возможности. Мы, собственно, попробовали огромную часть того, чего можно попробовать было. Слава Богу, как-то остались живы. У нас параллельно с музыкой шла вот эта вся рок-н-ролльная история, когда человек окунается, ныряет в этот жуткий океан вседозволенности. И в результате, как я уже много раз говорил, у меня за спиной огромное кладбище молодых и талантливых друзей.

К. Лаврентьева

— И ведь к сорока годам вы тоже пришли к определённой внутренней пустыне, вы всё равно пришли к поиску Бога, Он как будто вас позвал. И это для меня до такой степени потрясающе, то есть это такой резкий поворот, который далеко не с каждым происходит. Были ли у вас какие-то предпосылки до этих сорока лет, именно к Богу, к Православию?

А. Белов

— Конечно. Но я уже рассказывал эту историю, что у нас было такое время после концертов со «Скорпионс», когда начался какой-то ступор. Группа, как единица, находилась в Центре, который основал Стас Намин. И он был сначала нашим агентом, таким менеджером, полуменеджером, трудно сказать, он занимался группой. И вдруг получилось так, что полный ступор, у нас ничего не происходит, денег на жизнь нет, ничего нет. И мы собрались и вместе пришли к Стасу и сказали: «Стас, мы уходим, потому что надо как-то жить». Стас говорит: «Подождите, потерпите, сейчас, наверное, что-то произойдёт». Мы ушли, и кто-то из ребят, я не помню кто, честное слово, предложил пойти в храм. Мы все впятером собрались, пришли в Елоховский храм, поставили свечки, каждый помолился, как мог. Мы ничего не знали, понятия не имели, как это происходит — просто пришли, как дети, поставили, помолились. Через два месяца мы были в Соединённых Штатах, я там давал интервью на всех утренних шоу, и мы со всякими знаменитостями встречались. Это была первая поездка, такое знакомство и с нашим менеджментом, которые тогда уже появился. И вот второй раз, я рассказывал, после того, как мы отсняли видео, была Пасха, и мы тоже сходили в Соединённых Штатах, опять впятером. И после этого, буквально через месяц, нас «МTV» начало ратировать — через каждые сорок минут показывать наш клип на весь мир. Больше мы никогда впятером не были в храме. Вот я очень об этом жалею. Даже когда я воцерковился, и ещё группа просуществовала пару лет. И как я ни пытался, вот не получалось. Всё-таки вот это «где двое или трое собрались во имя Моё, там Я посреди вас» вот в те наши неграмотные годы сработало. А вот уже когда я знал всё это, ну никак мне не удавалось затащить, вот никак — чтобы все вместе, не получалось.

И. Цуканов

— Можно ли сказать, что группа перестала существовать как постоянный коллектив, именно не то чтобы в связи с вашим воцерковлением, но что это какие-то связанные друг с другом события?

А. Белов

— Возможно. На всё воля Божия. Потому что среди участников группы были какие-то, я бы сказал так, неадекватные поступки, что ли. Допустим, у нас должен был быть тур, который нам наметили, и вдруг один из участников говорит: «А я больше не буду работать», — и уехал в Америку с подружкой. А из-за этого другой сказал: «Ну тогда и я не буду». И вот так группа развалилась. Ни с того ни с его просто. Понятно, что какой-то кризис назревал, и это был и внутренний, и внешний кризис. Потому что вообще это время было довольно тяжёлое у нас в стране. А я тогда принял решение не жить в Соединённых Штатах, хотя был резидентом. И я уже не был гражданином России. Когда я решил назад прописаться к своей маме, мне сказали: «Ой, а вас нигде нет, вы вообще не существуете». И тогда меня отправили в какой-то офис, не офис, не знаю, но где все всё знают, образно говоря. Я пришёл, а мне говорят: «Так вы же не гражданин. Вы уезжали из Советского Союза, а это другое государство. Вы не зарегистрированы, вы уже иностранец». Но всё сложилось, слава Богу. И само вот это желание моё — не жить больше в США, а жить в России — оно тоже, наверное, пошло в разрез с каким-то внутренним состоянием других членов группы, потому что наш барабанщик и звукорежиссёр, который с нами тогда работал уже много лет, они так и живут в Соединённых Штатах — уже 30 лет с лишним. Никто не понял, потому что я, в принципе, наверное, был из всех наиболее адаптирующийся и подготовленный человек. Я ведь во второй половине 80-х собрался уезжать совсем и подал документы, поэтому все уезжали в командировку, а я уехал насовсем.

К. Лаврентьева

— В студии «Вечера воскресенья» Алексей Белов, музыкант, композитор, лидер группы «Парк Горького». Мы продолжаем наш разговор. Алексей, а что случилось с участниками группы уже впоследствии, как продолжалась вообще вся вот эта история?

А. Белов

— В конце 1999 года группа перестала существовать, и я решил собрать новую группу — именно «Парк Горького». Я нашёл молодых, талантливых ребят; клавишник, Царство ему Небесное, его звали Николай Кузьминых, очень талантливый музыкант, он остался со мной. И в какой-то момент у нас стало очень всё здорово получаться, именно с точки зрения музыки, записи. И вдруг у одного ключевого человека опять что-то стало происходить с сознанием, его начало бросать туда, сюда, и в общем ничего из этого не получилось в результате. Я просто какое-то время поработал вдвоём с клавишником, потом присоединились какие-то музыканты, и мы ещё какое-то время помузицировали перестали. И через какое-то время тот самый гитарист, который решил в своё время уехать с подружкой в Америку, из-за чего начался развал группы, мы с ним опять соединились вместе и просто как дуэт стали гастролировать — и здесь, и за рубежом. И первый раз группа «Парк Горького» собралась вместе в 2008 году — это на Красной площади был юбилей радиостанции «Авторадио». После этого, через четыре года, у нас был юбилейный концерт в «Крокусе», потом через три года у нас был концерт с симфоническим оркестром, ещё было несколько выступлений. Так вот больше регулярно мы никогда не работали. И вот буквально совсем недавно мы записали сингл, первый раз после 20 лет. Этот сингл называется «Привет, мой друг», сняли видео «Москва-Сити». Это просто такой... я не знаю, как это можно назвать, вброс, не вброс, подарок, не подарок тем, кто любит группу. Но просто нам захотелось это сделать.

К. Лаврентьева

— Это очень здорово. Алексей, а можно ли сказать, что вот этот кризисный момент с распадом группы стал неким катализатором к приходу к вере.

А. Белов

— Нет, я уже пришёл. Когда группа развалилась, я уже был почти два года как воцерковлённым человеком. Я уже Ольгу встретил, я уже знал, что это моя суженная. Я уже побывал у отца Николая Гурьянова на острове несколько раз и очень хотелось остальных туда затащить, но никак не получалось.

К. Лаврентьева

— Вот об этом я и хотела спросить. Вы в сорок лет попали к отцу Николаю Гурьянову на остров Залит. И вы — успешный человек, известный музыкант, композитор, на весь мир известный, состоявшийся с этой точки зрения на очень большое количество процентов, были готовы, в случае благословения старца, уйти в монастырь и бросить творчество. Чем обусловлена вот такая решимость, глубочайшая какая-то, подвижническая?

А. Белов

— Я много раз находился на краю, на этой границе жизни и смерти, и когда в конце концов я пришёл к Богу, то мне очень важно было знать всю правду о себе. Мне уже не хотелось никаких экспериментов, потому что все остальные мои духовные поиски были сплошными экспериментами: одни эксперименты как желание познать что-то, другие эксперименты в большей степени как даже развлечения — что касалось экстрасенсорики и прочего. И я начал много читать. Естественно, я прочитал жития святых. Первое житие, которое меня поразило, было житие Серафима Саровского, ну и остальных старцев, вплоть до современных. Мне очень хотелось увидеть такого человека и через него увидеть себя — настоящего. Поэтому я понимал: что мне ещё нужно от этой жизни? Ещё большего успеха? Успех был. Бывали успехи, бывали падения — это как синусоида такая, всегда так в жизни, по-другому не бывает. Поэтому когда Ольга меня везла к отцу Николаю, она сказала: «А вот если он вдруг скажет тебе идти в монастырь?» Я сказал: «Ну а что ж? Куда же я от Бога могу спрятаться? Как пророка Иона? Никуда не спрячешься. Ну, скажет — значит, всё».

И. Цуканов

— Но он не сказал идти в монастырь.

А. Белов

— Нет. Он не то что не сказал идти в монастырь, он ни с того ни с сего сказал нам венчаться. А мы знали друг друга буквально три недели, но виделись пару раз за эти три недели, потому что я ездил на гастроли. Это, наверное, было неожиданней, чем монастырь. Потому что Ольга всё в монастырь собиралась, она всё как-то пыталась выпросить у отца Николая эту «путёвку», а он её всё не благословлял. А я был вроде как готов ко всему, но меньше всего к этому, потому что я уже какое-то время жил почти как монах, я забыл про всех девушек, которые меня окружали в то время. И вдруг — раз. Батюшка засмеялся, когда увидел наше смущение, такое шоковое состояние в глазах: «А, идите гуляйте», — говорит. Мы пошли гулять, и я просто подумал: «Что ж, надо Бога слушать, надо внимать».

К. Лаврентьева

— Это потрясающе. А у вас никогда не было каких-то сомнений, что старец тоже человек и он мог и ошибиться?

А. Белов

— Нет. Такого старца нужно видеть. Буквально за полгода до батюшкиной кончины на остров приехало несколько старцев с Афона. Один из них, его звали схиигумен Герасим (я не знаю, жив ли он или нет), про него говорили, что он такой отшельник. Его знал очень хорошо покойный Святейший Патриарх Алексий. И наша близкая знакомая, монахиня, увидела, как он заходил к батюшке, выходил с его маслом, мазал людей, выходил. И потом она встретила его у часовни Николая Чудотворца, и он стоял и плакал. Она спросила, почему он плачет. Он говорит: «Я весь мир объехал, я знаю всех. Вы не знаете вообще, кто здесь живёт, такого второго нет — он зрит Пресвятую Троицу, но скоро его Господь заберёт. И когда мы приехали на остров с Ольгой — она меня привезла к отцу Николаю, до этого она взяла благословение и попросила погоды, и погода была: в Москве не было погоды, а там было плюс 25, а в Москве плюс 10.

И. Цуканов

— Это же остров. И там важно, чтобы была погода, чтобы просто переправиться.

А. Белов

— В принципе, сентябрь — можно было бы и обойтись, но плыть, когда шторм, не очень комфортабельно, тем более на открытой лодке. Она попросила и он сказал: «Приезжайте, погода будет». И погода была, но это он сказал почти за месяц — за три недели. Ведь она прямо в момент встречи позвонила и попросила нашу знакомую женщину пойти к отцу Николаю, попросить благословения. Но четыре дня, которые мы там жили, там было 25-26 градусов тепла. И когда мы сошли с лодки, пошли в сторону храма, подходим к храму — и он стоит с посохом, в сером подряснике с посохом. Такого человека нужно видеть. Знаете, встреча со святым — его так же невозможно не отличить от простого человека, как рябь на воде от цунами. Вы цунами заметите, я гарантирую вам, не перепутаете, что это — рябь на воде, оно снесёт всё просто. Вот такой отец Николай. С нами поехал, за Ольгой больше, так сказать, один известный певец с администратором. Когда мы сошли на остров, подошли к отцу Николаю, он на меня посмотрел таким взглядом, мне аж страшно стало: как будто он увидел человека, изрубленного на куски. Потом он повернулся к певцу и говорит: «Ну-ка, иди сюда». Тот подошёл, он говорит: «Пой!» — тот пропел. Он говорит: «Вот так, хорошо». Поворачивается к его администратору, говорит: «Что ты задумал? Смотри у меня, а то я тебе зубы выбью! Не испугался, сынок? Ничего, ну ладно», — по щеке его так. А когда мы ехали, они говорили, что они ненадолго, что у них дела всякие. И отец Николай говорит: «А, езжайте, у вас времени нет. Ангела-Хранителя вам», — и они уехали. И через день звонит этот певец Ольге и говорит: «Моему администратору в Москве зубы выбили!» А через три года мы встретились на одном благотворительном концерте и он сказал: «Отец Николай спас мне жизнь — ведь мой администратор планировал меня убить».

К. Лаврентьева

— Ничего себе!

А. Белов

— Он ему говорит: «Смотри, что задумал. Зубы выбью!» Выбили и тот сразу... Вот так вот. Но это я вам просто сказал — первое соприкосновение со старцем. А до этого я читал Богородичное правило — я увидел видеокассету, где монах из Иерусалима говорит: «Вот читаешь это правило — Богородица будет Покровительницей». И когда мы стояли у отца Николая, Ольга говорит: «Батюшка, а у меня есть небесные молитвенники?» Батюшка говорит: «Есть, есть». И он перечисляет, а оказалось все те, кому он читал акафисты. А я в первый раз вижу его, спрашиваю: «Батюшка, а у меня есть?» Он так на меня посмотрел, говорит: «Есть, есть». Я говорю: «А кто?» Он так посмотрел: «Заступница Небесная, Мати Господа Вышнего», — я заплакал. Я контракт не подписывал же на чтение Богородичного канона. Поэтому сомнений, в том, что он такой же человек — нет, он не такой же человек, вообще близко. Мы совсем не такие, как он. Его ведь убили в лагере за веру, его убили и он ожил. На нём служили Литургию, на нём стояла Чаша. И он, будучи уже мучеником молодым, умолили Господа вернуть его назад, потому что увидел людей в аду. И Господь говорит: «Только человек, живущий на земле, своей молитвой может им помочь», — вот это его вернуло, и он ожил прям там.

И. Цуканов

— Это «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Я напоминаю, что у нас в гостях Алексей Белов, музыкант, композитор, лидер группы «Парк Горького». И мы вернёмся в студию через несколько мгновений, не отключайтесь.

К. Лаврентьева

— Вечер воскресенья на радио «Вера» ещё раз приветствует вас, уважаемые радиослушатели. У нас в гостях музыкант, композитор, лидер группы «Парк Горького» Алексей Белов. С вами мой коллега Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева. Мы возвращаемся к нашему разговору о пути христианина в светском обществе. Алексей, мы говорили об отце Николае Гурьянове с острова Залит, и вы рассказывали совершенно потрясающие вещи из вашего личного общения с ним. Я помню, когда я читала воспоминания самого отца Николая, он рассказывал, что лагерные годы, несмотря на все страшные мучения и лишения, которые ему выпало там претерпеть, были самыми счастливыми в его жизни. И это совершенно потрясающе, ведь очень многие святые, старцы, священники, которые прошли лагеря, говорили, что никогда и нигде Христос не был так близко к ним, как там.

И. Цуканов

— Отец Иоанн (Крестьянкин) говорил то же самое.

К. Лаврентьева

— И это действительно потрясающе: человек, который выпил вот эту чашу страдания, ощутил близость Христа реально, ощутимо, практически физически ощутил, он действительно может, наверное, потом уже управлять и благословлять на благочестивые дела других людей.

А. Белов

— У него были совершенно невероятные дары. У него был дар — это я видел лично своими глазами, это было в моём присутствии, хотя батюшка был за 800 километров. Он делал такие же вещи, как Николай Чудотворец: он мог мгновенно переместиться в пространстве и визуально, не невидимо, а визуально, совершить что-то. Ему была дана власть от Господа грешника, за которым приходят рогатые, умирающего, мимо мытарств отправлять в рай, проводить за ручку. И он много раз это делал. И он моего папу так отвёл.

К. Лаврентьева

— Вы можете рассказать об этом?

А. Белов

— Я много раз рассказывал эту историю. У меня папа болел раком, часто у него были приступы, мы с мамой начинали молиться и ему становилось легче. И вот наступил момент, когда мама говорит: «Ему всё хуже и хуже». И я вбежал в комнату и увидел, что у него открылось видение уже другого мира, и он был так перепуган. Вы в кино этого не увидите, потому что в кино играют актёры, которые никогда этого не видели, но Серафим Саровский говорит, что вида демонов простой человек перенести не может.

К. Лаврентьева

— Что они гнусны.

А. Белов

— Да. А он их видел. Кроме того, что они сами по себе ужасны, они ещё парализуют волю человека. Я обнял папу, я не знал, как ему помочь, но я не мог молиться. Я пытался выдавить из себя слово и понимал, что моя молитва — вот как чашка тёплого чая для холодной горной реки — ну ничего. А они — это холодная горная река. И я почувствовал, как оттуда холод идёт — снизу. Да, бездна открылась. И я не знаю, чем ему помочь. Молиться у меня не получалось, хотя прочитывал по два Богородичных правила в день — бывало такое. И я вспомнил про отца Николая — мы за десять дней до этого первый раз только были у него на острове. И я как про себя закричу: «Отец Николай, помоги!» Я не успел докричать про себя, как у нас какой-то гигантский поршень в комнате двинул воздух — меня аж шатнуло от этого поршня. И я услышал звук, как будто кто-то сдвинул гигантскую плиту. И мгновенно исчез холод, мгновенно исчез вот этот парализующий ужас, папа мгновенно успокоился, и наступил мир. Мир прям такой непоколебимый. Я думал, что, может быть, я с ума сошёл — у меня же на руках умирает отец. Нет, мир. Пришли врачи, померили: «О, ноль на шестьдесят. Ну мы димедрол с никотиновой кислотой вколем, но это бесполезно. Вызывайте милицию, других врачей». И я долго сидел, уже пришла милиция, мама что-то там такое... Она пришла и говорит: «Нужно его положить». Я когда положил папу, у него открылись глаза. И я этого никогда не забуду: у него в глазах был такой восторг, которого на земле просто не существует, ни у младенцев... Если только младенцу показать тысячу диснейлендов с миллионом Дед Морозов сразу, может быть, и то вряд ли, потому что глаза горели, и из них свет струился вот настолько примерно, мягко-мягко исчезая, он по структуре был похож на радугу, но он был одного цвета: ни серебряного, ни золотого, а смешанного какого-то такого — и вот так вот мягко-мягко исчезал. Я смотрел в эти глаза — он изнутри глаз шёл, как подсвеченная лампа, знаете — вот этот восторг необыкновенный. Он вообще был тихий человек, не восторженный. А человек, умирающий от рака, какой он может быть восторженный? Я просто понял, что он увидел в последний раз, и закрыл глаза. И когда был в следующий раз на острове, батюшка там всех мазал, читал свои стихи и уходил. И он прочитал и пошёл, и я его окликнул: «Отец Николай!» Он так повернулся в вполоборота и смотрит на меня. Я ему говорю: «Спасибо вам за папу!» И вдруг у него глаза превратились во Вселенную — это передать невозможно. Он посмотрел на меня так и пошёл.
Мы много раз его видели, у нас много всего было, связанного с ним. Последний раз мы его видели незадолго до кончины. Нас пустили к нему, потому что он уже больше года был в затворе. Мы вошли к нему в келью и у порога вместе с Ольгой упали и заплакали. Потому что он был вот такого цвета весь: волосы, кожа — вот такого цвета, только светлее.

К. Лаврентьева

— Белого цвета.

А. Белов

— Я такого никогда не видел вообще, чтобы люди были такого цвета. Он весь был такой белый. В гробу он лежал нормальный уже, то есть он был... а там — белый сидел, шутил с нами, говорил нам какие-то последние наставления. Мы минут сороке с ним провели там. Он ел в день вот такой кусочек просфоры, и тут он вдруг говорит келейнице: «Дай нам что-нибудь, чем-нибудь угостить». И она достала такой зефир, а была пятница Петровского поста, зефир в шоколаде. И он с нами стал его есть, она такая: «Ох, что это такое?! Он же вообще только кусочек просфоры... а тут ест!» Он так ест и мне давал этот зефир. «Нравится?» — говорит.

К. Лаврентьева

— Алексей, то, что вы рассказываете, совершенно потрясающе. Этот мистический опыт глубочайший, который вам посчастливилось пережить, ведь очень часто это может людей обжигать. И очень часто человек не только получает огромное количество благодати, но эта же благодать полностью меняет внутри него всё, он уже не может остаться прежним. И был ли у вас момент, когда вам было, может быть, тяжело расстаться с собой тем — тем человеком, который жил все эти сорок лет до знакомства с отцом Николаем?

А. Белов

— Тот человек всё время за мной бегает, он меня никогда не оставляет, всё время рядом, он пытается, так сказать, своё место занять, сдвинуть, но приходится сопротивляться, что делать. Он неугомонный.

К. Лаврентьева

— Это совершенно другой мир. Вы жили одной жизнью, тут перед вами открывается совершенно другой мир. Даже вся эта история со смертью папы — это не каждый человек может понести. То есть вам это было дано, видимо, с учётом того, что вы это сможете понести и потом ещё какие-то плоды из этого извлечь.

А. Белов

— Богу виднее. Был ещё удивительный случай, когда я один раз подошёл к отцу Николаю... понимаете, когда человек новоначальный, он очень много фантазирует, то есть читает жития святых. И мы приехали на остров, к батюшке очередь людей стояла, он всех мазал — он стоял под крыльцом. И я думаю: «А чего мне говорить словами ему, когда он не то что мысли, а вообще знает обо мне больше, чем я сам о себе?» Моя очередь подходит, я подхожу к нему, ничего не говорю, я про себя ему говорю: «Батюшка Николай, помолись, чтобы мне Господь молитву даровал — вот такую, как у тебя». Он так смотрит на меня, говорит: «Ты всё?» Я говорю: «Всё». Я прошёл, и приехали мы домой с острова. Я утром проснулся, у меня такой маленький иконостасик был, я решил встать на молитву. Встал на молитву, перекрестился, сказал полслова... и сел. Я понял, что мне кто-то дал такое оружие, как гаубица, знаете, а я уже не я — я такой маленький воробушек, который крылышками держит эту гаубицу. Ещё одно слово и гаубица выстрелит, и от меня не останется ничего просто. Когда орудие стреляет у него обычно отдача очень сильная, и там всмятку, конечно, воробушка. Я понял, что это сила, как огромная ядерная электростанция — это сила, которую мне не понести просто. Я извинился, сказал: «Господи, прости, батюшка, прости. Я просто дурак», — не нужно таких вещей просить.
А ещё был случай, когда Ольга донимала, так сказать, время от времени: «Ты должен спросить у отца Николая, берёт он тебя в духовные чада или не берёт». Я говорю: «Оль, ну как? Он нам благословил венчаться. Ты — его духовное чада. Что же получается — я буду духовное чадо у кого-то ещё?» — «Нет, ты не понимаешь, надо спросить. Это такое таинство, я слышала, как он многим отказывал», — ладно, надо уступить. Я подхожу и говорю: «Батюшка, можно мне за вас молиться как за духовного отца?» Отец Николай говорит: «Молись-молись — я люблю, когда за меня молятся». Я выучил наизусть молитву за духовного отца — она Божьей Матери. И вечером на вечерних молитвах, когда их прочитывал, то наизусть уже читал эту молитву. И вот один раз я стою в Москве дома, все молитвы прочитал, начал читать эту молитву, и прям посереди молитвы, как слон, стоя заснул — прям вот стоя, глубоко причём заснул. Как меня кто-то тряханёт, я открываю глаза — отец Николай стоит, бум, и исчез. Я так на иконостас смотрю, может быть, кто-то оттуда пришёл. Ладно, проходит неделя-две и та же история: прям посереди этой молитвы, как слон, как будто кто-то погрузил меня туда глубоко-глубоко. Опять меня как тряханёт кто-то, открываю глаза — батюшка стоит, п-ш-ш и исчез. Вот такие...

К. Лаврентьева

— Это, конечно, не с каждым духовником так получается. Какой-то удивительный совершенно опыт.

И. Цуканов

— Как вы это поняли, что это значило? Почему так происходило?

А. Белов

— Не знаю. Я тогда не стал гадать, я просто понял... не то что понял, когда отец у меня умирал, да и когда мы, собственно, первый раз встретили батюшку, я уже понял, кто он такой. И он во сне иногда являлся и открывал какие-то такие вещи, которые потом случались. Я вот о другом хотел сказать, что уже прошло 17 лет с его кончины, и очень жаль, что у нас не торопятся с канонизацией таких святых. Вот в других местах это гораздо быстрее всё происходит. Вот Паисий Святогорец уже давно канонизирован Греческой Церковью. То, что я решил жить в России, а не стал жить в Америке, где был резидентом, уже гражданином, это благодаря тому, что я увидел отца Николая. Мне захотелось жить там, где рождаются такие люди. И понимаете, не только тех русских, которые живут за границей, а для той молодёжи, которая живёт здесь у нас сейчас, это несоизмеримо важно знать, что у нас есть такие люди, что Церковь — это не только то, что пытаются поливать грязью в интернете, и пойди разберись, так сказать, для них вообще непонятно. А вот, оказывается, кто есть у нас: у нас, оказывается, Серафимы Саровские и Сергии Радонежские среди нас живут. Это очень важно, мне очень бы хотелось, чтобы у нас не медлили с этим. Для них, для наших сегодняшних современников, для молодёжи это несоизмеримо важно, очень важно. Понять, в какой стране они живут, что это самая лучшая в мире страна, потому что здесь такие люди есть. Я весь мир объехал, понимаете, и мне приходилось жить в таких комфортных условиях, и ничего мне это не дало абсолютно. Я весь комфорт этого мира видел и порой он меня просто удручал. А вот этого нигде нет, только здесь.

И. Цуканов

— Напоминаю, что это «Вечер воскресенья» и что мы говорим с Алексеем Беловым, с музыкантом, с духовным чадом отца Николая Гурьянова, наверное, так всё-таки можно сказать, исходя из всего, что вы рассказываете. Алексей, вот батюшка Николай вас, можно сказать, благословил продолжать заниматься музыкой. У вас были, как вы уже рассказали, сомнения, стоит ли это делать. И как вы это понимаете? Занятия музыкой это теперь для вас что? Это в том числе какое-то свидетельство о том, что вы видели, что вы теперь знаете? Я имею в виду о святости...

А. Белов

— Ну, музыка есть музыка, музыка — очень сильная субстанция. Я много раз видел, и со сцены видел и сейчас продолжаю видеть, как люди плачут. И я видел, как люди плачут даже тогда, когда слушают музыку без слов — просто музыку. Когда я воцерковился, я пришёл в гости к священнику, к отцу Анатолию — священнику, который принял мою первую исповедь. И у него много детей. В тот момент одна из его дочерей занималась на фортепиано, а он ей что-то говорил, что она что-то не то делала, в общем, какие-то внушения он ей делал. Для меня это тогда было — вот эта первая исповедь, первое Причастие — это был очень сильный тоже водораздел, это такое же чудо, как я встретил отца Николая, я испытал такое, что никогда не испытывал в жизни вообще: я во время исповеди видел огонь, который через меня прошёл. И как-то весь мой рок-н-ролл и вся моя музыка в соприкосновении с этим как-то удалились. И тут я вдруг в семье священника вижу, как ребёнка наставляют, заставляют упражнения делать, заниматься. Я говорю: «Батюшка, а зачем они у вас музыкой занимаются?» И он вдруг так преобразился: «Что вы, что вы, музыка же так гармонизирует душу человеческую!» — это я тоже запомнил. Поэтому музыка, как топор: ей можно и храм построить, и голову проломить — что хотите, то и выбирайте, образно говоря.

И. Цуканов

— Очень часто распространено мнение, что рок — это такая музыка не от Бога, хотя...

А. Белов

— А Бетховен от Бога? А Бах? Во времена их творчества они были что ни на есть самым роковым роком — они были впереди планеты всей, причём на много поколений. Бах опередил на сотни лет вообще всё развитие музыки. Уже будучи в храме, мне приносили диски с записью строчного церковного пения русского, а это какой-то шестнадцатый век — сами песнопения. И я вдруг услышал то, что я потом слышал у Стравинского, понимаете? Здесь очень важно что вкладывает человек, какой смысл он вкладывает в свою музыку и какие чувства. Если он пишет какую-то песню сладкую и при этом думает о каком-то вожделении, то, собственно, так оно и сработает, конечно. И таких песен мы слышим много. Или просто песни, где два притопа, три прихлопа. Песня, конечно, может быть и с юмором, и даже с сарказмом, таких очень много талантливых песен — у того же Высоцкого, и это настоящая поэзия. Поэтому, как я уже где-то говорил, кто-то чётки перебирает, а кто-то мечом рубит — и те и другие святыми могут быть. Так, собственно, и в музыке. Знаете, учёные проводили исследования на тему музыки, они сказали, что на сегодняшний день рок-музыка — это самая интеллектуальная музыка — та, которая существует как жанр современной музыки именно. Конечно, интеллект может быть и с минусом — это понятное дело. И её воспринимают по-настоящему только 3%. Да и, собственно, рок-музыкант, который искренне занимается своим ремеслом, это человек, который стоит на крыше очень высокого здания или на огромной горе и пытается докричаться до всего мира, кричит: «Смотрите, где мы живём! Посмотрите, что с нами происходит». Но каждый по-своему, конечно, это делает, но тем не менее это вот так.

К. Лаврентьева

— В авторской программе Владимира Легойды «Парсуна» на телеканале «Спас» вы представились как музыкант, композитор, муж, отец, сын. И вот что хочется спросить: вы обмолвились в середине нашей программы, что когда отец Николай благословил вас венчаться с Ольгой, вы испытали огромный-огромный, большущий страх, оторопь какую-то.

А. Белов

— Нет, не страх, а шок.

К. Лаврентьева

— Как вы справились с этим страхом и каково было учиться уже после сорока лет состоявшемуся человеку быть семьянином?

А. Белов

— Мы постоянно учимся, до сих пор.

К. Лаврентьева

— Две творческие личности вместе — как это вообще?

А. Белов

— Понимаете, на первой моей исповеди священник, после того, как уже отпустил мне мои грехи, он вдруг преобразился, стал смотреть так сквозь меня и говорить мне вещи, о которых я ему не говорил, и что-то мне даже напророчил в моих отношениях, что случилось у меня через буквально две-три недели. Он мне сказал: «У тебя есть суженная, — Господь открыл, — но ты не готов её встретить. Когда придёт время, Господь тебе пошлёт». И я просто молился потом, я говорил: «Господи, когда я буду готов, не важно, год пройдёт, два, Ты мне суженную пошли, пожалуйста», — я так просил Его. И вот когда отец Николай сказал венчаться, а мы только-только, буквально недавно познакомились с Ольгой, и я о ней думал, как о каком-то прекрасном человеке, я прям чувствовал её внутренне. И когда мы вообще первый раз встретились, мне показалось, что я встретил какого-то близкого человека, которого знаю много лет, хотя мы заочно знали друг друга, но не были знакомы. Я к ней относился как к другу, товарищу. Мы говорили о каких-то вещах таких, я что-то про суженную ей говорил, что мне священник вот сказал. Она мне свои какие-то откровения говорила. В общем, мы как друзья приехали туда. Но кто же на друзьях женится, образно говоря? Это у нас такое представление было, хотя на самом деле всё наоборот: я считаю, что супруги обязаны быть друзьями просто, иначе ничего не получится. Но если мы подружились до того, как стали супругами, то... мы восемь месяцев просто дружили, готовились к этому. А ведь в сознании всё время уже... уже мы вышли из калитки отца Николая, и уже внутри началась вот эта работа мысли. Господь говорит: «Просил? Просил. Получил?» — «Ну да, конечно». Но нужно как-то... мы всё привыкли привыкать — надо привыкать, вот привыкали.

И. Цуканов

— А у Ольги было какое-то похожее состояние после этих слов?

А. Белов

— Ну да, она волчком завертелась так. Я в ступоре таком был, а она так закрутилась. Но это было неожиданно, конечно, но правильно. Я рад и счастлив, что это произошло, что я не стал творить свою волю никакую, не стал фантазировать. Тут очень важно обрубать всякие фантазии, потому что они заведут Бог весть куда. И Богу виднее всё, Он знает, как соединять. Вы говорите, что две личности, да, мы разные совершенно — мы вот такие. Но если нас сложить, то это чётко пазл сойдётся, а потом этот пазл начинает притираться. И вот эти углы начинают стираться постепенно. Вот это инь и янь начинают стираться, и получаются две ровные половины.

И. Цуканов

— И двое становятся действительно одним существом.

К. Лаврентьева

— Но это брак по благословению тем не менее.

А. Белов

— Да. Я вообще всегда был сластёной, и уже даже до встречи с Ольгой я, когда переедал сладкого, то у меня начинала чесаться нога. И когда мы повенчались, я ел сладкое, а ноги чесались у Ольги — вот такое удивительное чудо тоже.

К. Лаврентьева

— Алексей, Антоний Сурожский однажды, когда потерял близкого человека, его спросили: «Ну как теперь, отче? Как теперь, владыка, что теперь делать, как жить-то? Человек-то больше нет». Он сказал: «А в наших отношениях ничего не изменилось». И сегодня мы очень много внимания уделили вашему общению с отцом Николаем. И конечно, напрашивается вопрос: изменилось ли что-то в ваших отношениях с ним после его ухода к Богу?

А. Белов

— Нет, ничего не изменилось. Мы его также теребим всё время постоянно, дёргаем, просим что-то. Ольга часто отличается: она очень любит опаздывать — такая есть привычка у неё. И часто это происходит по отношению к поездам, самолётам. И бывает так, что она бежит и кричит: «Отец Николай, задержи поезд!» — и поезд задерживали. Я хотел сказать, что нужно стараться замечать то, что происходит вокруг нас. На самом деле чудеса всегда рядом, я имею в виду правильные чудеса — от Бога. Господь всегда рядом, Он всегда сопровождает каждого человека (я не говорю о себе) какими-то такими дарами, милостями, подарками. Но это необходимо замечать — многие просто не замечают, просто не смотрят, и не хотят. А это происходит постоянно. Это вообще на самом деле происходит, я не могу сказать, что ежеминутно, но ежечасно — однозначно, так или иначе. Просто надо замечать и как-то успевать благодарить Бога за всё это.

К. Лаврентьева

— У вас есть песня «Не отпускай моей руки», которую бы мы хотели сегодня включить для наших радиослушателей после программы. Не могли бы вы рассказать о ней немного?

А. Белов

— Это песня об отношении, о любви, о тех отношениях, о которых писали Толстой, Достоевский, не о тех, о которых пишут сейчас. Это не односложное произведение, то есть не только об этом, а о том Рубиконе, о том водоразделе, который мы называем смертью. Вот я держал руку человека до самого конца. Не руку, а вообще держал его самого, но и руку тоже. И об этом тоже. Поэтому если вы услышите слова этой песни, вы поймёте, что это об этом.

И. Цуканов

— Спасибо вам большое, Алексей, за этот разговор. У нас в студии был Алексей Белов — музыкант, лидер группы «Парк Горького», духовное чадо отца Николая Гурьянова. У микрофона была моя коллега Кира Лаврентьева. Я — Игорь Цуканов. Всего доброго, до новых встреч.

А. Белов

— Спасибо.

К. Лаврентьева

— До свидания.

А. Белов

— До свидания.

(Звучит песня.)