«Музеи-монастыри Москвы в двадцатые годы прошлого века». Михаил Хрущев

Наш собеседник — учитель истории, краевед Михаил Хрущев.

Мы говорили о феномене музеев-монастырей на территории Москвы и в близлежащих районах, которые существовали в нашей стране в 20-е годы прошлого столетия при советской власти, и о том, какую роль они сыграли в сохранении церковных ценностей и памятников православной культуры.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

А. Пичугин

- Здравствуйте, дорогие слушатели, «Светлый вечер» на светлом радио, меня зовут Алексей Пичугин, рад вас приветствовать. С удовольствием представляю своего собеседника, которого постоянные слушатели разных программа радио «Вера», наверное, знают, помнят – Михаил Хрущев, учитель, краевед. Миша, добрый вечер…

М. Хрущев

- Добрый вечер.

А. Пичугин

- Сегодня интересная у нас тема, с одной стороны, может показаться, что она такая узко московская, москвоведческая, но с другой это очень интересный феномен, тем более, что такие вещи были не только в Москве. Продолжалось все это очень недолго, в первой половине XX века, вскоре после революции достаточно быстро исчезло – это музеи- монастыри, то есть монастыри после революции закрывали, в некоторых из них открывались музеи, вот про такой феномен: музеи-монастыри, в данном случае музеи-монастыри Москвы мы сегодня и поговорим. Вообще достаточно долго приходские храмы после революции продолжали работать, у нас есть такое распространенное, наверное, заблуждение, что вот, революция наступила и храмы тут же закрыли – нет, основная волна закрытия храмов – это 30-е годы, то есть примерно 20 лет после революции, ну, лет 15, наверное, церкви еще продолжали действовать, некоторые из них сносили, правда, сносить-сносили, но вот массово закрывать стали только в 30-е годы. С монастырями все было несколько иначе, Миша…

М. Хрущев

- Вкратце скажем так, большинство монастырей Москвы было закрыто в 1918 году, как монастыри…

А. Пичугин

- Но там могли действовать приходские храмы.

М. Хрущев

- Да, там действовали приходские храмы и тут совершенно парадоксальная вещь: одним из самых хорошо сохранившихся московских монастырей является Новоспасский, Новоспасский монастырь как закрыли в 18-м году, так там, соответственно, до самого открытия монастыря уже в постсоветское время уже никакой духовной активности, никаких служб в храмах не проводилось, поскольку с 18-го года там разместились учреждения НКВД, концлагерь и, казалось бы, должно было привести к полному разрушению монастыря, однако чекисты эксплуатировали почему-то бережно достаточно эти здания и они сохранились.

А. Пичугин

- Там такой уголок вообще старой Москвы, если мы говорим о Новоспасском монастыре, то рядом там Сорока Севастийских Мучеников, тоже закрывавшийся, но хорошо сохранившийся, там рядом Крутицкое подворье уцелевшее, ну, там вообще такой старомосковский заповедник.

М. Хрущев

- Так вот, после Гражданской войны, после того, как прошел вот этот первый революционный угар, появились новые структуры и среди прочих структур, конечно, следует назвать такое отделение Народного комиссариата просвещения, он назывался «Главмузей» - это структура в составе Народного комиссариата просвещения, которая занималась организацией музеев. Музеи 20-х годов – это очень интересная тема, поскольку, с одной стороны, была такая государственная идея: все сохраненное, все ценности принадлежат народу и нужно организовать максимально доступ народу во все ценные архитектурные ансамбли, ко всем собраниям искусства и так далее в рамках просвещения. Этой идеей воспользовались старые недобитые интеллигенты, которые остались в Советском Союзе и которым нужно было как-то жить и вот под крылом у главы Отдела музейного Натальи Седовой-Троцкой, супруги Льва Давидовича Троцкого…

А. Пичугин

- Я бы не назвал Наталью Ивановну «недобитой интеллигенцией».

М. Хрущев

- Она была представительницей интеллигенции, она была хорошо образованным человеком, и она собрала под своим крылом в этом Отделе огромное количество самых разных людей. Среди директоров музеев можно найти представителей духовенства, представителей дворянства, например, долгое время директрисой Новодевичьего монастыря была княжна Кропоткина.

А. Пичугина

- А как так получалось, опять же, понимаешь, у нас такое обывательское представление о том, что вот, наступил 17-й год, и все исчезло, в том числе, и интеллигенция, она на каком-то эфемерном философском пароходе вся, был философский пароход, вся исчезла из России, уходили ли мы из Крыма, уплывали ли мы еще как-то, но после 17-го года в нашем представлении обывателей никаких князей Кропоткиных быть уже не должно.

М. Хрущев

- Действительно, есть такое представление о том, что после 17-го года все в одночасье исчезло – это, конечно, я бы сказал, преувеличение и мысль о исчезновении всей интеллигенции, всех музейных работников и так далее, более того, как бы это странно ни звучало, 20-е годы – это время наоборот расцвета музеев, несмотря ни на какие политические разногласия музейных деятелей с властью, несмотря на ужасающую разруху, на недружелюбную прессу, которая постоянно клевала пережитки быта старого, несмотря на это 20-е годы – это время величайшего расцвета самых разных направлений культурной деятельности в Советском Союзе. Во многом это связно с тем, что деятели культуры получили возможность, например, работать с теми же церковными памятниками, как бы это ужасно ни звучало, до революции реставрация тех же церковных ценностей зависела исключительно от просвещенности того или иного иерарха, то есть если какой-нибудь настоятель какого-нибудь монастыря знал, что такое реставрация и был достаточно заинтересован в том, чтобы какие-то, например, ценности, хранящиеся в монастыре, получили не только религиозное, но и культурное значение, были исследованы и так далее, он приглашал к себе реставраторов и искусствоведов.

А. Пичугин

- Но это дореволюционная история.

М. Хрущев

- Да, дореволюционная.

А. Пичугин

- Собственно, таким образом мы узнали про «Троицу» Рублева. Опять же, для многих это как-то остается за кадром, про «Троицу» ли Рублева, про Звенигородский чин мы узнали совершенно случайно, ведь «Троица» Рублева - это просто попытка отреставрировать храмовую икону Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры, как раз в то время.

М. Хрущев

- Да, или, например, тот же Звенигородский чин, который хранился в кладовке при церкви Успения на Городке в Звенигороде, то есть до революции попытки исследования церковных и реставрации церковных памятников это были частные инициативы, которые редко поддерживало государство, не в смысле государство преследовало, а в смысле государство достаточно скупо выделяло деньги на подобные проекты. После революции ситуация изменилась следующим образом: благодаря такой деятельности Народного комиссариата просвещения, Наркомпрос, его особенно музейный отдел, который постулировался: нужно знакомить народ с памятниками искусства, которые принадлежат народу, реставраторы и историки искусства получили возможность работать с огромным количеством памятников и деятельность реставраторов архитектуры, и реставраторов иконописи, и реставраторов других предметов искусства получила очень большое распространение.

А. Пичугин

- Таким образом появились, собственно, и по чьей инициативе все возникало: Игорь Эммануилович Граба́рь и его реставрационные мастерские.

М. Хрущев

- Да, центральные государственные реставрационные мастерские появились, в которых очень большую работу провели по спасению и сохранению памятников искусства.

А. Пичугин

- И именно Игорь Грабарь и жена Троцкого тут совместно работали.

М. Хрущев

- Да, и очень интересно читать документы музейного отдела Наркомпроса, поскольку там действительно заседали весьма интересные люди, приведу пример: например, одним из деятелей музейного отдела и одним из деятелей центральных государственных реставрационных мастерских был Николай Николаевич Померанцев, по образованию первому химик, но также выдающийся краевед и исследователь, который очень много сделал в 20-е годы для развития и реставрации, развития музейного дела и для краеведения. И таких людей, как Померанцев, он был не единственным и благодаря работе музейного отдела многие люди, которые занимались историей искусства, реставрации и так далее до революции получили возможность продолжать работать, продолжать жить и приносить пользу и местами даже в бо́льших объемах, чем раньше, то есть если мы посмотрим на то, как, например, тот же Петр Дмитриевич Барановский работал в 20-е годы, насколько активно работал, такое до революции сложно представить просто потому, что не было программы, до революции у него были отдельные проекты, но такой интенсивности, как в 20-е годы, не было никогда.

А. Пичугин

- Но это продолжалось все недолго, яркий пример его работы и практически моментального уничтожения – это реставрация храма Казанской иконы Божией Матери на Красной площади, тот самый Казанский собор, который он весь обмерил, благодаря которому он обрел свои первоначальные формы и вскоре после этой работы храм сносят и таких примеров масса.

М. Хрущев

- Далеко ходить от Казанского собора не надо, в прямом смысле, в данном случае это не идиома, пять минут ходьбы на месте Государственной Думы стояли…

А. Пичугин

- Пятницкая церковь?

М. Хрущев

- Он не работал с Пятницкой церковью, стояли палаты Голицына, которые тоже Барановский отреставрировал, очень красиво, очень интересно, очень достоверно и в одночасье эти палаты были снесены, то есть, действительно, последовательности политики не было и то, что происходило в 20-е годы, было потом в конце 20-х перечеркнуто. Тут важна подробность, наверное, которую нужно оговорить перед началом разговора собственно о монастырях и музеях: многие деятели музейного дела 20-х годов XX века были людьми дореволюционной культуры, дореволюционного образования и были людьми с дореволюционными принципами, которые встретили революцию уже в зрелых или даже в пожилых годах и которым было очень тяжело в 20-е годы, при этом очень важно понимать, что советская власть, которая установилась в 17-м годы с самого начала испытывала крайний дефицит квалифицированных деятелей, во всех сферах и одной их таких сфер был музей, сфера культуры и поэтому с самого начала существования советской власти людей, которые имели компетенции в искусствоведении, в реставрации достаточно активно стали призывать к помощи и очень интересный есть источник, который об этом нам рассказывает: дневник Алексея Орешникова, нумизмата, сотрудника Государственного Исторического музея, которого регулярно вызывали в ЧК осматривать разные изъятые ценности, говорить, что они, собственно, сто́ят, поскольку в самом ЧК людей, которые могли оценить ценность ювелирных изделий было не так много, как это принято думать в определенных кругах и поэтому вот, например, того же Орешникова регулярно вызывали, в дневнике Орешникова есть замечательная запись: «Был в ВЧК на Лубянке в бывшем доме «Якорь», ужасное место», он там оценивал ложки. Музейщики достаточно активно занимались саботажем Советской власти и самый яркий пример, о котором мало говорят, к сожалению, это история с изъятием церковных ценностей в 1922 году.

А. Пичугин

- Я напомню, что беседуем мы сегодня с Михаилом Хрущевым, учителем истории и краеведом, говорим о таком феномене первых лет Советской власти, как музеи-монастыри. И вот изъятие церковных ценностей, 22-й год, это такая, достаточно известная уже сейчас дата, известная не только профессиональным историкам, а что происходило, вот как это связано с нашей темой?

М. Хрущев

- В 1922 году, после тягот и ужасов гражданской войны, после ужасающих совершенно событий после совершенно бесчеловечной продразверстки в Поволжье случился голод, голод в Поволжье случался и ранее, то есть ничего необычного, говорить, что при Советской власти это первый голод – это, конечно, было бы преувеличением, но голод в Поволжье в 1922 году был страшнее всех предыдущих, поскольку, во-первых, он происходил в разоренной стране, а во-вторых, старые механизмы помощи крестьянам, которые существовали, были сломаны и не было ни фондов императорских помощи, не было ни частных организаций, которые могли бы помочь и так далее. И, как мы помним, одной из организаций, которая пыталась помочь голодающим, был Комитет помощи голодающим, на первое время общественный и в рамках помощи жителям Поволжья была устроена кампания по сбору ценностей и, как мы помним, первый наш патриарх постсинодальный Тихон объявил о сборе не богослужебных предметов в пользу голодающих – такого удара Советская власть, конечно, простить не могла: частная организация, общественная, из каких-то «недобитков», которые мимо Советской власти помогают крестьянам – это раз и два – Церковь, которая сама, добровольно, вопреки всем стереотипам, которые большевики навязывают, собирает ценности, этого простить было нельзя, поэтому случились многие события и был инициирован раскол обновленческий, и была объявлена кампания по изъятию церковных ценностей, которая должна была быть всеобъемлющей, предлагалось изымать все драгоценности из Церкви, а не только не богослужебного назначения. И эта кампания вызвала, совершенно неожиданный, кстати, для руководства страны, отклик у рабочих, которые вдруг стали защищать храмы и после первых неудач, знаменитого расстрела в Шуе пришлось разрабатывать специальную тактику изъятия ценностей…

А. Пичугин

- Там даже памятник в центре города стои́т.

М. Хрущев

- Да, в Шуе стоит памятник защитникам Церкви, но удивительно, что шуйские ткачи, которые бастовали еще с конца XIX века, которые регулярно устраивали выступления, которые столько добровольцев дали для фронтов Гражданской войны в защиту Советской власти вдруг неожиданно вышли защищать Церковь – это был, конечно, нонсенс и для Советской власти очень неприятный сигнал. В результате пришлось разрабатывать специальную тактику по изъятию церковных ценностей, когда организованные группы без предупреждения окружали церковь, сразу занимали высоты, ту же колокольню, оцепляли квартал, все выносили, потом подсчитывали и так далее и вот тут на защиту церковных ценностей совершенно неожиданно вышли музейные работники. Сразу скажу, что они вышли немножко со своей стороны, но работу определенную сделали, дело в том, что для руководства страны изъятие церковных ценностей было просто способом выкачать побольше средств на мировую революцию и на решение самых разных вопросов…

А. Пичугин

- А голодающие тут как бы и ни при чем.

М. Хрущев

- И, надо сказать, в меньшей степени на голодающих, то есть из тех сумм, которые были изъяты на помощь голодающим, собственно, на помощь голодающим была потрачена наименьшая часть, мне где-то попадалась цифра, я сейчас скажу о порядке, скорее не о цифре, а о порядке: для того, чтобы оперировать изъятыми ценностями была создана организация «Гохран», они еще заняли здание Судной кассы в Настасьинском переулке для себя. Так вот этот Гохран на собственные нужды, на функционирование потратил больше денег, чем было потрачено на помощь голодающим, то есть на организацию поддержания деятельности Гохрана было потрачено больше, а еще больше денег было отправлено на мировую революцию, на разные революционные организации по всему миру. Так вот, как музейщики пытались противостоять этой кампании: для государства изъятые ценности, изъятые потиры, лжицы, дискосы и все остальное, а также оклады, ризы и так далее были золотом и серебром часто в неудобной, нетранспортабельной и неликвидной форме. С точки зрения Гохрана какие-нибудь церковные облачения какого-нибудь XVI века - это не более, чем золотая нитка в очень неудобном оформлении.

А. Пичугин

- К тому же с XVI века скорее всего в не очень хорошей сохранности.

М. Хрущев

- Да, собственно, это золото в очень неудобной форме, это как золотой песок в породе, его надо как-то вытащить и по примеру французов 12-го года его просто пережигали на золото. И вот на пути добытчиков золота встают музейщики, которые начинают с огромной скоростью раздавать заключения: эта вещь – музейная, эта вещь - музейного класса, эта вещь - бесценная или настоящий возду́х XVI века Строгановских мастерских, ни в коем случае его нельзя уничтожать. И есть отчеты, они опубликованы уже давно, как чекисты жалуются, что вот такие товарищи, как такой-то и такой-то вместо того, чтобы работать по специальности, занимаются саботажем и называют большинство вещей музейными.

А. Пичугин

- Да, в этом была определенная такая чекистская справедливость, потому что у людей в большей степени стоит задача спасти как можно большее количество ценностей.

М. Хрущев

- Да, и не допустить их передачу в Гохран. Их разбор, если речь идет о напрестольном Евангелии, то шла речь о том, чтобы вытаскивать все камушки, откладывать отдельно и обдирать золотые планки и переплавлять все, то есть цельный памятник рассматривался изымателями, как не очень удачно оформленные камни и золото, которые надо разъединить, рассортировать, камешки распределить, где опалы, где изумруды, золото переплавить, сделать слитки, отправить за границу. На пути вот таких добытчиков вдруг появились музейщики. Кампания по изъятию церковных ценностей удивительным образом связана с судьбой одного из музейных деятелей 1920-х годов, директором музея Симонова монастыря, которым я занимался, исследователь темы истории этой музея. В 1920-х годах директором Симонова монастыря был Василий Иванович Троицкий, человек из духовного сословия, его отец был диаконом в Калязине, сам Троицкий пел в хоре, закончил семинарию учительскую, правда, потом закончил Археологический институт и к началу, он был 1868 года рождения…

А. Пичугин

- То есть он еще не старый человек был в 20-е годы.

М. Хрущев

- В 1868 году он родился, соответственно, в 1922 ему…

А. Пичугин

- Ну, ему 60-ти лет нет.

М. Хрущев

- Да. Так вот, в 1922 году Василий Иванович Троицкий входил в приходской совет Иверской часовни в Москве.

А. Пичугин

- То есть к Симонову монастырю он изначально отношения никакого не имел?

М. Хрущев

- Никакого не имел, он просто был музейным работником, который закончил Археологический институт и который в то же самое время был верующим человеком и был одним из прихожан Иверской часовни. В 1922 году во время кампании по изъятии церковных ценностей изыматели должны были прийти в Иверскую часовню и это, наверное, одно из самых таких загадочных дел начала 20-х годов московских: буквально за день до прихода чекистов и изъятия ценностей часовню ограбили. Сразу скажу, что объявления об изъятии не публиковались в газетах, их не развешивали на стендах домов, нельзя было сказать: вот завтра придут в Иверскую часовню.

А. Пичугин

- Но ведь наверняка были посвященные люди в планы.

М. Хрущев

- Да, есть версия, что ограбление одной из богатейших часовен Москвы, можно представить, какое количество там было самых разных вещей, сколько там золотых крестиков и колечек висело на окладе, вот все это кого-то очень привлекало, так вот, в ограблении часовни обвинили прихожан, была придумана такая теория, такая была версия следствия, что прихожане самостоятельно ограбили, имитировали ограбление, причем влезли в опечатанную часовню через окно и также через окно вылезли, унося многие пуды серебра и золота. И в кругу подозреваемых были 50-ти с чем-то летний Троицкий, а также 70-летняя генеральша Талызина, якобы они ограбили Иверскую часовню. Троицкий потом шесть месяцев отсидел в Бутырской тюрьме по обвинению в ограблении, прошло шесть месяцев, его оправдали, в данном случае это обвинение было снято, понятно, что и золото уже было далеко, обвинили его только в том, что он и остальные прихожане допускали кружечный сбор – и тут важно в официальном документе – кружечный сбор в пользу и дальше кавычки: «Патриарха Тихона», 1922 год на момент окончания судебного процесса, для Советской власти патриарх Тихон – это вот персона в кавычках и сбор кружечный в его пользу – это преступление.

А. Пичугин

- Мы сейчас должны прерваться на минуту, я напомню, что говорим мы о таком феномене, как музеи и монастыри Москвы в 20-е годы. Это важная тема еще и потому, что я так понимаю, Миш, это исключительно московская история или нет?

М. Хрущев

- Нет, конечно, это не московская исключительно история, она происходила по всей стране.

А. Пичугин

- Конечно же, она будет интересна многим нашим слушателям, как такая неотъемлемая часть нашей истории. Михаил Хрущев, учитель истории, краевед, сегодня нам рассказывает про музеи и монастыри Москвы, я Алексей Пичугин и через минуту мы снова к вам вернемся.

А. Пичугин

- Возвращаемся к нашей беседе сегодняшней, еще раз добрый вечер, дорогие слушатели. Я Алексей Пичугин, мой собеседник Михаил Хрущев, краевед, любитель истории и сегодня мы говорим про музеи и монастыри Москвы в 20-е годы – это любопытное явление, которое просуществовало очень недолго, но тем не менее о нем мало знают, хотелось бы, чтобы о нем знали больше, этот, такой яркий-яркий период был совсем недолго.

М. Хрущев

- Итак, после шести месяцев отсидки Василий Иванович получает от музейного отдела Народного комиссариата просвещения назначение директором новосозданного музея Симонова монастыря, новый Симонов монастырь находится около метро «Автозаводская», знакомый многим москвичам, даже и не москвичам он должен быть, по идее, знаком, поскольку в школьной программе у нас есть замечательное произведение Карамзина «Бедная Лиза» и происходит действие этого замечательного произведения в окрестностях Симонова монастыря…

А. Пичугин

- И «Лизиного пруда»: «Топитесь, девушки, в пруду довольно места…»

М. Хрущев

- Это немножко другое, стихотворение про «Лизин пруд» связано не с повестью Карамзина, а с пьесой на основе повести.

А. Пичугин

- Да, безусловно, я просто хотел сказать, что самого пруда уже нет, да и завода «Динамо», на месте которого он был, тоже нет.

М. Хрущев

- Место, где пруд находится, я могу его показать, любой его может найти, недалеко от выхода из метро «Автозаводская», там на этом месте парковка, последние следы этого пруда были еще в 50-е годы, самые последние-распоследние. Про монастырь: новый Симонов Успенский монастырь был одним из богатейших монастырей города Москвы и в начале XX века был вполне процветающей обителью с самой высокой в Москве колокольней, с древним собором Успенским, с прекрасным ансамблем, очень интересной крепостью пятибашенной, хорошо сохранившимся, прекрасным симоновским распевом, прекрасным некрополем известнейшие люди там были погребены, и так далее и тому подобное.

А. Пичугин

- Да, Михаил может очень долго, как исследователь монастыря про него рассказывать, тут стоит сказать только то, что от всего этого великолепия сохранилось немного, но если не считать утраченного собора, то, наверное, самое основное и осталось – это «Кузнечная» и «Солевая» башни, башня «Дуло», это знаменитое «Суши́ло» - московский небоскреб XVII века.

М. Хрущев

- Это Старая и Новая трапезные, в общем, одним словом, музей, организованный в Симоновом монастыре, был организован в 1922 году через несколько лет после официального закрытия монастыря. И какое хозяйство досталось Василию Ивановичу Троицкому: ему достался монастырь, населенный многочисленными прибывшими в Москву рабочими, которые трудились на ближайших заводах и фабриках и получилось так, что ему досталась достаточно разоренная обитель с огромным количеством хозяйственных проблем с разбитыми окнами, неработающим отоплением и он, как директор, должен был, во-первых, поддерживать приличный вид зданий и также, как директор музея в эпоху новой экономической политики он должен был сам практически полностью содержать музей, именно он должен был изыскивать средства на сотрудников, ему нужно было где-то нанимать сторожей, ему нужно было платить зарплату этим сотрудникам, ему нужно было проводить ремонт и средств от государства выделялось очень немного. То есть при достаточно, так скажем, свободном отношении, при достаточно, я бы сказал, благожелательном отношении со стороны музейного отдела Комиссариата просвещения выделить сколько-нибудь значительную сумму он не мог просто потому, что этому отделу выделили очень мало денег, соответственно, нужно было изыскивать средства самостоятельно. И Василий Иванович нашел несколько способов: во-первых, монастырский сад сохранившийся, недовырубленный в голодные годы Гражданской войны…

А. Пичугин

- А это времена НЭПовские.

М. Хрущев

- Это времена НЭПа да, монастырский сад приносил урожай каждый год, с этого урожая в яблочный год получалось до шестисот рублей заработка…

А. Пичугин

- Притом, монастырь официально - важное уточнение - был закрыт, храма еще два действовало на территории монастыря.

М. Хрущев

- Да, тут важный момент: действительно, монастырь был закрыт, но Василий Иванович сумел найти общий язык с верующими и предложил им такую сделку: он, как начальник музея, разрешает проведение служб, а, соответственно, община организовывает охрану монастыря, то есть сторожей выделяет, их одевает как-то и содержит, и помогает в поддержании приличного вида, то есть при ремонтных работах и так далее. И надо сказать, что такое отношение не встречало поддержки со стороны руководства и мне попался такой памфлет, который был написан в 1929 году, такой публицист был Кандидов, он придумал такую вот фразу, что «Каждая церковь – крепость контрреволюции, каждый церковник – ее агент и шпион». К перу этого Кандидова принадлежит брошюра, называется она «Музеи-монастыри и антирелигиозная пропаганда», в 1929 году она была опубликована. Пишет он много здесь о том, что неблагополучно с руководством научной работы музеев, музеи-монастыри, музеи-церкви не ведут никакой антирелигиозной работы и мы должны серьезно поставить антирелигиозную пропаганду, этого не было и нет до сих пор». И вот он пишет: «Со стороны известной группы музейных работников, тех, кому дороги традиции мертвых поколений, тех, кто надеется еще на то, что мертвые, быть может, задушат живое, со стороны этих работников настоящая брошюра неизбежно встретит резко отрицательное отношение. Мы будем бороться с вредительством на антирелигиозном фронте, будем разоблачать поповщину с не меньшей энергией. И вот он описывает Симонов монастырь: «Здесь еще в начале 28-го года происходила энергичная работа «поповщины», бывшие монахи приспособились к новой обстановке, в их пользовании находились две церкви, принадлежавшие одновременно Главнауке, при входе в музей еще в 27-м году продавались поповские брошюры дореволюционного издания, помимо брошюр здесь торговали другими предметами: крестиками, святыми поясками, просфорами, святой водой из водопровода Москоммунхоза, в главной церкви, в том здании, где помещается музей, служили молебны, лечили приходящих богомольцев, церковная лавочка работала во всю. Какие выводы? А вот какие: церковный гнойник, рассадник мракобесия и чертовщины приютился на территории государственного музея. Стоит отметить, что между администрацией музея и монашескими кругами были вполне мирные отношения. Разумеется, что никакой антирелигиозной работы на территории этого музея в то время не было».

А. Пичугин

- А музей-то что представлял?

А. Пичугин

- Когда Василий Иванович пришел руководить музеем Симонова монастыря музея не было, были помещения, были сохранившиеся недограбленные предметы церковного искусства и была необходимость как-то работать и вот Василий Иванович занимался строительством архитектурной экспозиции, собирал изображения, оформлял их как-то на те скромные деньги, какие у него были и часто бывало, что строительство музея было тоже видом своеобразного саботажа. В архиве Государственного исторического музея в отделе письменных источников мне попался такой документ, собственноручно написанный Василием Ивановичем Троицким - письмо в Московский городской комитет партии о том, что он не может предоставить Церковь Похвалы Пресвятой Богородицы под размещение пионерского отряда. Очень так энергично написанное письмо и там написано, что «Не могу разместить, поскольку в этом помещении будет размещаться военно-историческая экспозиция». А в другом архиве, в архиве Центра Грабаря я обнаружил другой документ, такую табличку, от руки составленную, которая называлась: «Проект создания военно-исторической экспозиции Симонова монастыря». И дальше там несколько столбцов: название, век и источник, где брать, и там написано: «Пушка, XVII век, из Исторического музея», «Шлем, XVI век, оттуда-то». В общем, суть в чем: у него были 3-4 экспоната, какие можно было разместить, а все остальное планировалось получить. Для чего был создан этот проект: может быть, действительно, церковный музей уже не так интересен советской власти, но военно-исторический-то они не посмеют тронуть, они не будут размещать пионерский отряд в месте, где располагается военно-историческая экспозиция, которую можно показать красноармейцам.

А. Пичугин

- А почему бы ее пионерам не показать?

М. Хрущев

- Или пионерам…

А. Пичугин

- Но тогда можно разместить пионерский отряд.

М. Хрущев

- Нет, пионерский отряд просто все испортит, они сделают там свой Дворец культуры, они там развесят свои тряпки, они все поломают, у него уже был опыт взаимодействия с рабочими, которые жаловались на то, что директор музея не разрешает пасти коз на территории кладбища, он понимал, что он одно помещение отдал, другое заберут. И такая обстановка в Симоновом монастыре, борьба Василия Ивановича Троицкого с новой жизнью, она происходила все 20-е годы, причем работал он в ужасающих условиях, то есть практически без денег.

А. Пичугин

- Он же и жил там.

М. Хрущев

- Да, он там, насколько я понимаю, проживал сам, и он был и завхозом, и директором музея, максимум при нем было двое сотрудников, еше нужно было как-то писать отчеты какие-то и так далее, а он же еще был специалистом по ювелирному делу, писал работы про Оружейную палату, потом уже, после закрытия музея до самой смерти будет заниматься этой темой. Параллельно Симонову монастырю существовал музей, например, Новоспасского монастыря, там директрисой была княжна Кропоткина и у нее тоже была нелегкая задача, поскольку нужно было поддерживать огромное количество зданий, не допускать захвата этих зданий под жилье, реставрировать имеющиеся памятники. И тут вот интересная особенность, которая в 20-е годы много где присутствовала: Кропоткина взяла на работу многих монахинь Новодевичьего монастыря, монахини у нее были смотрительницами, сторожами, уборщицами и даже реставраторами, то есть она обучила некоторых монахинь навыкам базовой реставрации памятников из ткани и вот те занимались починкой или, например, обработкой икон, которые пострадали от грибка, тоже весьма, надо сказать, мирные отношения были и так было по большей части музеев и монастырей Москвы или музеев-церквей.

А. Пичугин

- А все заканчивалось примерно одинаково?

М. Хрущев

- В 1927 году Лев Давидович Троцкий потерпел поражение во внутрипартийной борьбе и был выслан в Алма-Ату…

А. Пичугин

- Для начала.

М. Хрущев

- Да, для начала. Соответственно, в 1928 году в январе его выслали и вместе с ним в ссылку отправилась Наталья Ивановна Седова-Троцкая, которая была большим зонтиком огромного количества музейщиков, именем супруга она могла многое обезопасить. Теперь, когда Троцкого демоны революции, которые у нас никак не ассоциируются с охранением памятников церковного искусства, а скорее наоборот, теперь Троцкого и Натальи Ивановны Седовой-Троцкой нет, назначили на место ее старого большевика Ля́дова и Лядов огласил новый план: вся музейная деятельность будет перестроена, большинство музеев будут ликвидированы, будет, так говорилось, что в наших многочисленных музеях нельзя организовать достаточный учет, надо музеи оптимизировать, извините, это современное слово..

А. Пичугин

- Я уже понял, что старый большевик Лядов был таким эффективным менеджером с идеологической ноткой.

М. Хрущев

- Да, то есть бо́льшую часть музеев закрыть, вещи из них скомпановать в большой музейный фонд, дальше уже распоряжаться согласно нуждам. И он говорил, что ввиду резко обострившейся классовой борьбы, которая, в частности, выражается в рецидиве религиозности…хорошее словосочетание: рецидив религиозности известных слоев населения. Особое внимание должно быть уделено историко-бытовым музеям: монастырям, церквям и так далее - там, где хватает сил и умения надо превратить эти музеи в антирелигиозные, а где не хватает, они должны быть закрыты, а помещения использовать под культурные нужды.

А. Пичугин

- Я напомню, что это программа «Светлый вечер», мы сегодня говорим о музеях-монастырях на примере московских музеев-монастырей, с Михаилом Хрущевым говорим, краеведом, учителем истории. Это уже конец 20-х годов, я правильно понимаю, когда Троцкому пришлось уехать, его жене пришлось уехать и приходят большевики?

М. Хрущев

- Да. Сразу скажем, что дело не только, конечно, в личности Натальи Ивановны Троцкой-Седовой, а в том, что страна после победы Сталинской группы внутрипартийной подходит уже к ликвидации НЭПа и к великому перелому, к началу коллективизации и индустриализации и, что важно, «безбожной пятилетки», соответственно, с 1929 года, с 28-го даже жизнь будет уже совсем другой. И тот же Симонов монастырь, Василий Иванович Троицкий уволен в 1927 году, поставили нового начальника, новый директор Иванов оздоровил обстановку, но, правда, был уволен за разбазаривание ценностей, то есть ему удалось, этому новому директору, поссориться с церковью, выгнать поповщину, закрыть последний действующий храм, но был уволен.

А. Пичугин

- Какова судьба Василия Ивановича?

А. Пичугин

- Василий Иванович Троицкий после окончания работы в Симоновом монастыре работал в Историческом музее и в Оружейной палате, он был уже сильно пожилым человеком и работал, просто писал статьи по истории ювелирного дела…

А. Пичугин

- Да, в общем, дело вовсе не в пожилом человеке, он ровесник Бунина, который до 53-го года дожил, почти ровесник.

М. Хрущев

- Для того времени, тех условий он был достаточно пожилым человеком, ему повезло, в отличии от многих других музейщиков, он не оказался в тюрьме еще раз, тот же Померанцев, тот же Барановский оказались в местах лишения свободы и в ссылках. Наверное, известное «дело краеведов» можно вспомнить, когда в начале 30-х годов Советская власть очень серьезно взялась за гуманитарные науки, хорошенько тряханула Академию наук и организовала процессы в самых неожиданных местах по самым необычным обвинениям, в частности, было устроено знаменитое «дело краеведов», когда огромное количество краеведов, занимавшихся историей родных земель, было репрессировано по подозрению в шпионаже, контрреволюции, саботаже, подготовке интервенции и так далее, как это обычно и бывает.

А. Пичугин

- А княжна Кропоткина?

М. Хрущев

- Тихо угасла уже в 30-е годы.

А. Пичугин

- Ну и сам Троицкий тоже до войны не дожил.

М. Хрущев

- Нет, Троицкий умер в 1943-м году, он много работал, до самого конца жизни писал работы по ювелирам Оружейной палаты. Наверное, нужно еще сказать про самое грустное: они наблюдали разрушение того, что защищали и для Троицкого это был тяжелый удар, конечно, когда уже в конце 20-х годов пошел разговор о том, что Симонов монастырь надо бы снести, поскольку в районе Симонова монастыря, таком промышленном, заводском, с растущими гигантами будущей советской промышленности, завод братьев Ферреро, автозавод, тут «Динамо»...

А. Пичугин

- Будущий завод имени Сталина, ЗИЛ, ЗИС

М. Хрущев

- Да, будущий завод имени Сталина, Лихачева, тут же Шинник, ту же еще много таких предприятий, Подшипниковый завод, все это, все эти заводы нуждались в каком-то очаге культуры и строить этот очаг культуры где-то на задворках не представлялось возможным.

А. Пичугин

- А тут в центре монастырь.

М. Хрущев

- Да, это какой-нибудь завод «Динамо» может перетоптаться и перестроить бывшую заводскую столовую под ДК, но Автозавод, флагман московской промышленности, чтобы ютился в каких-то складских помещениях – нет, поэтому нужно найти хорошее место. Единственное хорошее место оказалось ровно на месте Симонова монастыря и монастырь был приговорен, разгорелась огромная дискуссия, тот Барановский, тот же Грабарь вступились за монастырь, пытались его защитить, но их речь о том, что Симонов монастырь – это самый хорошо сохранившийся, самый цельный ансамбль из московских монастырей никого не задели и Михаил Кольцов очень остроумно, он был очень остроумным человеком в «Огоньке» писал…

А. Пичугин

- Но недолго он был очень остроумным человеком, надо сказать.

М. Хрущев

- Но достаточно, даже в «По ком звонит колокол» попал. Так вот, Михаил Кольцов писал, что, конечно, может быть, это ценный монастырь, но мы в музеях часто можем видеть разрезы, макеты в разрезе, почему нельзя разрезать монастырь напополам, половину можно сохранить, пожалуйста.

А. Пичугин

- Как раз следующий был вопрос, каким образом половина сохранилась?

М. Хрущев

- Ровно по этой причине, что да, конечно, мы понимаем ваше беспокойство, это ценный памятник, пожалуйста, мы оставим половину, нам не жалко. Интересные были проекты разные этого дворца культуры, например, сотрудники, преподаватели Архитектурного института разработали проект, в котором предполагалось сохранить практически все самое ценное с их точки зрения, а самым ценным представлялись хозяйственные постройки монастыря, то же «Сушило» и стены с башнями. Проект сотрудников Архитектурного института предполагал строительство дворца культуры ЗИЛ на месте собора монастыря и предполагал его включение в стены монастыря, то есть это бы выглядело очень странно: вот идет средневековая стена, слева средневековая башня, справа средневековая башня, а между ними торчит фасад конструктивистского такого дворца культуры, но этот проект не сыграл, сыграл проект Братьев Весниных, это тоже очень интересная история, как они его строили, как они защищали свой проект, последний авангардный проект Москвы, но это совсем другая история. Для Новодевичьего монастыря тоже очень трагичным был переход от музея истории монастырской к какому-то новому формату, там, например, был открыт Музей раскрепощения женщины планировался такой вот, в русле такого большевистского феминизма планировалось открыть какую-то экспозицию, очень интересно, по-моему, за один год в этом Музее раскрепощения женщины сменилось шесть директрис, то есть они получали должность, раскрепощались и следующая какая-то становилась. Почему трагично было для княжны Кропоткиной это – дело в том, что некоторые представители рода были похоронены на территории старого Новодевичьего кладбища, внутри стен монастыря и на конец 20-х годов приходится снос большинства захоронений на территории монастыря, я за этим наблюдал, как могилы ее родственников сносятся и памятники, кроме некоторых самых ценных, как с архитектурно-мемориальной точки зрения все уничтожались. Музеи-монастыри существовали не только в Москве, вокруг Москвы тоже создавались музейные комплексы и в 1920-е годы была издана очень интересная книжка, такой путеводитель: «Музеи-монастыри Московской губернии» работы Николая Николаевича Померанцева и там подробно рассказывается о каждом музее-монастыре и о том, как туда добраться.

А. Пичугин

- Но просуществовала вся эта история, к сожалению, недолго, почему-то она не стала известной, мы вообще плохо себе представляем 20-е годы, к сожалению, чаще всего по произведениям Ильфа и Петрова, кто-то по фильмам, кто-то по книжкам «12 стульев», «Золотой теленок», это, опять же, возвращаясь к тому, что это обывательская позиция, наверное, это тот максимум, который мы себе можем представить, это время было безумно интересно.

М. Хрущев

- Я сразу скажу, что самая беда вот в чем: часто, приходя в какой-нибудь храм или монастырь, можно услышать рассказы, что «вот, пришли большевики, закрыли, осквернили, устроили музей» и это идет через запятую, собственно, моя задача, как исследователя, была показать, что закрыли, осквернили и устроили музей нельзя писать через запятую просто потому, что те люди, которые устраивали музеи в 20-е годы, они были людьми, которые не хотели допустить ни в коем случае именно осквернения и именно глумления над тем, что здесь находилось. Может быть, они не все, тот же Василий Иванович Троицкий, как мы видим, был верующим человеком, который посещал храм и так далее, некоторые музейщики были более отстранены от религиозной жизни, но при этом они понимали, что создание дворца культуры или мастерской – это худшее, что может с храмом произойти. И во многом благодаря деятельности этих музейщиков и сохранились огромное количество икон, каких-то реликвий и тех же зданий, вот что мне хотелось бы сказать.

А. Пичугин

- Да, спасибо, и время наше подошло к концу. Спасибо большое, это такая очень любопытная история, зарисовка про наши 20-е годы, такое малоизученное, наверное, для многих из нас время, то есть изучено-то оно, наверное, не плохо историками, а вот мы про него знаем очень мало. Михаил Хрущев, учитель истории, краевед, был с нами. Миш, спасибо большое.

М. Хрущев

- Спасибо.

А. Пичугин

- Я Алексей Пичугин. Прощаемся, спасибо, всего доброго, до встречи, будьте здоровы.

М. Хрущев

- До свидания.